Роман с демоном

Дмитрий Сафонов, 2006

«Нет. Не спешить. В долгом предвкушении заключена томительная сладость. Еще одна пуговица… Пауза. Холодная мутная капля повисла на войлочной обивке стены; набухала, росла… затем сорвалась, извилисто покатилась вниз, растрачиваясь на блестящую дорожку. Еще одна пуговица… Рот наполнился вязкой слюной, язык прилип к небу; с трудом освободился, издав громкий цокающий звук. Еще одна пуговица… Длинные ресницы сомкнулись; тусклый грязный свет задрожал на них, разбился, превратившись в мягкое искрящееся сияние. Еще одна пуговица… Последняя. Одежда с шорохом упала на пол. Аромат разгоряченного тела, прикосновение воздуха к груди – холодное, но… такое нежное. Прикосновение – как обещание. Длинные спутанные пряди черных волос щекотали лицо и плечи. Если медленно запрокинуть голову, это будет похоже на легкие поцелуи. Руки… Пальцы нервно подергивались. Какие нетерпеливые! Приходилось их обманывать: уворачиваться, извиваться, заставляя промахиваться мимо желанной цели; ладони горели, ощущая ее близость…»

Глава 10

Вяземская стояла в коридоре боксового отделения и смотрела на обнаженное тело «безумной Лизы».

— Вы сказали ей раздеться? — спросила она надзирательницу.

Женщина в форме поджала бледные жесткие губы. Глубокие складки, тянувшиеся от носа к углам рта, дрогнули и разошлись, словно трещины в камне. Казалось, ее лицо, походившее на лик гранитной статуи, явственно хрустнуло.

— Нет.

— Значит, она сделала это сама? — удивилась Анна.

— Да, — подтвердила немногословная надзирательница.

— Интересно… — пробормотала Вяземская.

Женщина в ответ пожала плечами. Связка ключей, висевшая на поясе, тихо звякнула.

«Перестань! — одернула себя Анна. — Зачем анализировать поступки психически больного человека с помощью обыкновенной логики? Так можно нафантазировать что угодно, вплоть до того, что она умеет читать мысли».

Панина внезапно пошевелилась. Губы ее дернулись, словно она пыталась что-то сказать. Это было так же странно, как увидеть цветок, пробивающийся сквозь бетонный пол. Анна застыла, обратившись в слух, но толстый плексиглас скрадывал все звуки.

— Вы уверены, что она спит? — спросила Вяземская.

Надзирательница шагнула к стеклу и несколько раз стукнула крепким кулаком. Глухая дрожь пробежала по полу, но густой и вязкий воздух оставался неподвижен — низкие и мрачные своды боксового отделения убивали эхо.

— Хорошо. — Анна подкатила к плексигласовой стене небольшой столик на колесах и указала на бронированную дверь, обшитую металлическими полосами. — Открывайте.

Надзирательница посмотрела на нее: удивленно и в то же время — снисходительно, почти ласково. Так мать смотрит на свое чадо, объявившее вдруг, что знает, откуда берутся дети.

— Подождите, — сказала она.

Вяземская мысленно упрекнула себя за излишнюю торопливость; она до сих пор не привыкла к особенностям режима в боксовом отделении.

Со стороны лестницы, ведущей на первый этаж, послышались шаги. Огромная решетка, преграждавшая вход в коридор, отворилась, и в боксовое отделение вошел здоровенный охранник в черной форме и черных сверкающих ботинках. Ремни новенькой скрипящей портупеи перекрещивали широкую спину. От них исходил запах свежей, неношеной кожи — пожалуй, самый приятный запах на минус первом этаже. Охранник щелкнул замком, закрывая за собой решетку. Он кивнул, приветствуя обеих женщин, и осторожно отстранил их от бронированной двери.

Мужчина снял пристегнутую к поясу дубинку и достал из кармана портупеи электрошокер.

— Я готов.

Надзирательница сдвинула тяжелый засов. Под ним оказалась замочная скважина. Женщина вставила ключ и сделала три быстрых оборота. Дверь не распахнулась и даже не сдвинулась ни на миллиметр, но Вяземская вдруг отчетливо ощутила, что запоров больше нет. От этой мысли по спине Анны пробежал холодок. Она непроизвольно сглотнула слюну, увлажняя моментально пересохший рот, и с надеждой посмотрела на охранника.

Тот не торопился. И надзирательница не спешила вытаскивать ключ из замочной скважины. Они оба пристально смотрели на спящую, но Панина не шевелилась. Тогда охранник кивнул, с видимым усилием открыл дверь и вошел в третий бокс.

Он не шел, а крался, стараясь ступать бесшумно. Вяземская поймала себя на мысли, что со стороны это может показаться нелепым и даже смешным: большой сильный мужчина боится худой невысокой женщины, которая лежит, обнаженная, и спит под действием аминазина. Но это только со стороны. Надо быть справедливой: охранник не боялся, он опасался. А это все-таки разные вещи. Да и кто бы на его месте не опасался, зная историю «безумной Лизы»?

Охранник подошел к Паниной и медленно провел над ее головой дубинкой. Никакой реакции. Он зажал резиновую палку под мышкой и осторожно отвернул матрас.

По обеим сторонам полки, примерно посередине, к раме были прикручены металлические кольца. К ним крепились короткие ремни с пряжками. Охранник взял руку Паниной и обхватил ремнем запястье. Затем то же самое проделал с другой рукой. Потом настала очередь ног.

Мужчина убедился, что пациентка надежно зафиксирована, взял дубинку за оба конца и стал у изголовья, готовый в любую секунду надавить «безумной Лизе» на горло и обездвижить ее.

— Входите.

Вяземская, толкая перед собой столик на колесах, вошла в третий бокс. Надзирательница стала по левую руку, у ног Паниной.

Анна достала из кармана халата стерильную упаковку с перчатками и, совладав с легкой дрожью в пальцах, сорвала пергаментную облатку. Надела перчатки и набрала в шприц кубик галоперидола.

На локтевом сгибе «безумной Лизы» отчетливо проступали вены. Анна протерла белую кожу спиртовым шариком. Острая игла проколола кожу и мягко вошла в сосуд. Вяземская оттянула поршень; в шприце заклубилась капля темной крови. Анна медленно ввела препарат, наблюдая за реакцией.

Тело Паниной обмякло, дыхание стало более глубоким и редким.

— Можно приступать, — сказала Анна.

Надзирательница вытерла тело пациентки влажной салфеткой. От Паниной пахло потом, грязь отслаивалась от кожи и скатывалась в плотные серые катышки. Анна смочила марлевый тампон в перекиси водорода и размыла бурые корки, покрывавшие царапины. Затем сняла перчатки и взяла фотоаппарат.

Повреждения на теле Паниной располагались симметрично: три поперечных царапины на животе и три продольных — на груди. Шесть глубоких кровоточащих бороздок, напоминавших некую причудливую разметку. Анна считала, что их расположение носило отнюдь не случайный характер, но какой во всем этом был сокрыт смысл? Вяземская не могла найти подходящего объяснения, а надеяться получить его от «безумной Лизы» было по меньшей мере глупо.

Видоискатель цифрового «Кэнона» показывал тело неподвижно лежащей женщины. Анна нажала на спуск. Плотный белый свет заполнил крохотный объем третьего бокса. Вяземская изменила ракурс, затем дала двукратное увеличение. Она сделала пару десятков снимков и решила, что этого достаточно. В ординаторской она скопирует их на жесткий диск компьютера и затем сможет рассмотреть во всех деталях. Задерживаться в третьем боксе без особой причины совсем не хотелось.

Анна убрала фотоаппарат и снова надела перчатки. Дело оставалось за малым: обработать повреждения зеленкой и залить медицинским клеем — инструкция запрещала применять в таких случаях бинт или лейкопластырь, поскольку они могли быть использованы больным, как веревка.

Вяземская еще раз промыла царапины перекисью. Внезапно на коже проступила еле заметная белая линия. Она то тянулась параллельно царапине, то наслаивалась на нее.

— Что это? — пробормотала Анна.

В боксе не было ламп — приходилось довольствоваться светом, проникавшим из общего коридора через плексигласовую стену. Вяземская напрягала глаза, но так и не смогла разобраться, действительно ли она это видит, или ей только кажется?

— Дайте мне фонарик.

Надзирательница отцепила от пояса фонарик и протянула Вяземской. Анна нажала черную кнопку и направила яркий узкий луч на кожу пациентки.

Так и есть! Ей не показалось! Анна внимательно изучила все шесть царапин и везде рядом с ними обнаружила тонкие белые линии.

«Но это же многое меняет! — подумала Вяземская. — И почему это не описано в истории?».

Ночью она еще раз перечитала историю болезни Паниной, но упоминания о шести белых линиях нигде не встретила. Возможно, коллеги, занимавшиеся «безумной Лизой» раньше, не придали им значения, но, скорее всего, они их просто не заметили, удовлетворившись поверхностным осмотром. Другого объяснения Вяземская не находила.

Анна обработала раны Паниной, взяла запястье и нащупала лучевую артерию. Пульс был невысокий и ритмичный, около шестидесяти ударов в минуту. Глаза пациентки по-прежнему оставались широко открыты.

— Все в порядке, — сказала Вяземская. — Она спит.

Надзирательница помогла Анне выкатить столик в коридор. Охранник расстегнул ремень, стягивавший левую руку «безумной Лизы». Остальное она должна была сделать сама, когда проснется. Левой руки достаточно, чтобы освободить правую, ну, а снять путы с ног, имея в распоряжении обе руки — вообще не проблема. Пятясь спиной вперед и ни на секунду не выпуская Панину из поля зрения, он направился к выходу из бокса.

Надзирательница закрыла за ним дверь и заложила засов. Охранник выглядел повеселевшим; наверняка он был доволен, что все закончилось быстро и без происшествий.

— Я могу идти? — спросил он.

Анна рассеянно кивнула.

— Да. Спасибо.

Надзирательница проводила охранника долгим взглядом и, дождавшись, когда глухой стук ботинок затих вдали, обратилась к Вяземской:

— Доктор! Что-то случилось?

Анна не знала, что ответить. Безусловно, что-то случилось, но что именно — этого она понять не могла.

Конец ознакомительного фрагмента.