Чистильщики пустошей-2: Степь

Дмитрий Манасыпов, 2020

Енот, молодой боец отряда Капитана, выживший в бойне родного города, находит свою новую семью среди побратимов и сестер по оружию. Но для нового задания, где рядом не окажется дружеского плеча, ему придется перестать быть чистильщиком, превратившись в наемника и ища тайный город самых страшных противников для остатков мирной жизни. И уйти вглубь Великой Степи. Жара, травяное море, земля, пропитавшаяся кровью, враги и друзья, меняющиеся местами, тайны, загадки и прошлое, вдруг ставшее настоящим. Без права проиграть, умереть, но выполнить приказ. Ничего больше. Примечания автора: Содержит нецензурную брань.

Глава третья: сборы, начало пути и бешеные индюки

«Было сказано — не соверши плохого поступка,

не нарушь Заветов и не обмани.

Оставь это для Дома, для дома и близких.

С врагом следует воевать любым оружием,

ибо выигрыш есть жизнь твоя, Дома, дома и близких»

Из наставления

«Biblionecrum», гл. «Ложь».

M.A. Erynn, ph.d., Culto Nocto

Енот оказался на воздухе, но в голове не прояснилось. Задача, казалось бы, сложная. Но доверяют ее ему и совсем молодому, не нюхавшему пороха, Змею. И непонятному Бирюку, к которому Енот не испытывал пока никакого расположения… Да и немудрено, после прошедшей ночи. Нет, сомневаться не стоило, они оба постараются сделать все как нужно. Но Капитан так и не пояснил — почему отряд не может дождаться подкрепления и отправиться на поиски с усилением? Только приказ, он и есть приказ. Пришлось выбросить из головы лишние и ненужные мысли, и отправиться к Гану, как указал Тундра.

— Странно как-то. — Идущий чуть сзади Змей прервал молчание.

— Ты про что? — Енот оглянулся на него.

— Да все это странно. — тот пожал плечами. — Разве так надо поступить в таком случае?

— Ты не очень раздумывай. Капитан дал приказ?

— Да.

— Вот и исполняй, что тут лишний раз голову ломать. Не забывай про прикрытие, понял?

Змей, под нос, что-то недовольно буркнул. Енот остановился, заставив парня затормозить практически на ровном месте, застыв в смешной позе, чуть наклоняясь вперед и выставив руку, чтобы не толкнуть товарища.

— Послушай, Змей… — слова подбирались с трудом. — Я сам удивлен не меньше твоего. И честно, предпочел бы ехать в другой компании. Не потому, что чистильщик из тебя как из суслика домашний хорек. Мне ведь ничего про твою личность непонятно и неясно, ты уж не обижайся. Но разве возмущаюсь, задаю нелепые вопросы из-за сомнений? Нет, не задаю, хотя у меня их предостаточно. Давай договоримся…

— О чем? — Совсем молодому Змею явно нелегко удалось не вспылить во времятирады Енота. Еще один плюс в копилку хорошего отношения.

— Молчим, не задаем никому лишних вопросов и не выпускаем из вида это бородатое чудовище в кепке. А там посмотрим, что да как. Наше дело понятное, и это, прежде всего надо нашему Капитану. И всему отряду, а отряд наша с тобой семья.

— Хорошо. — Змей хотел продолжить, но по плечу звонко хлопнула широченная пятерня. Бирюк подошел незаметно, и неизвестно, многое ли он услышал из их разговора.

— Чего до сих пор не в оружейке? — Черная борода торчала вперед, яростно и агрессивно. Странно, но в ней совсем не оказалось седых волос. Хотя Бирюк должен быть ровесником Кэпу, как минимум. — Нам торопиться надо, малышня. Так что давайте, раз-раз и оказались где нужно.

— А чего ты раскомандовался то? — Енот покосился на него. — Не рано?

— Лишь бы не поздно. — Бирюк уставился на него. — Хочешь поспорить по поводу моего командования, шкет?

— Пока не хочу.

— И правильно. Шевелите булками, малолетние, не хрен время тратить на ерунду.

— Ты им еще полный комплект носимой защиты всучи, Ган. — Бирюк чуть ли не хрюкнул от удовольствия. — И светящейся краской напиши сверху «я чистильщик, целиться в голову».

— Чего? — Оружейник недовольно нахмурился.

— Да того самого. Тундра, мы же все обговорили, в чем дело то? Эти двое пацанят едут со мной как подмастерья. В пустоши, к мутантам, степнякам, отмороженным ухорезам и прочей шелупони. Ты на меня посмотри и подумай — как и что у них должно быть. Отрядные автоматы отставить, Ган, да ты чего? Там и боеприпасов то для них нет нормальных.

— А это? — оружейник достал из металлического ящика, утопленного в стену, новый ствол.

— Ну-ка… — Бирюк взял в руки автомат, очень похожий на тот, которым обычно пользовался Енот. — Даже номер есть и клеймо Ижевского оружейного заводе ЕИМ. Пойдет, если подумать. Кстати, два безруких обалдуя, кто из вас умеет стрелять из винтовки с прицелом?

— Ты, Бирюк, темп бы сбросил. — Тундра посмотрел на бородача неодобрительно. — Не хами, пожалуйста, сверх меры. Чего ты на парней набросился, тебе с ними еще вместе сколько быть?

— Вот ты видишь, Тундра, что они оба стоят и молчат? Значит, есть из-за чего молчать, да, шпана? С сегодняшнего дня у вас настоящее обучение начнется, а не тот детский сад, который случился в вашей жизни до этого.

Енот непонимающе посмотрел на молчащего Тундру. Ну да, ночью и он сам, и Змей опростоволосились дальше некуда. Бирюк прошел в самый центр лагеря как к себе домой. Только что будет дальше, если сейчас хочется наплевать на все и дать ему в зубы?

— Вижу. Так Бирюк, ты прессуй все же поменьше. Змей, у тебя показатели по стрельбе ведь хорошие?

— Я ему потом на месте найду из чего стрелять. Сейчас выдай вон… да вон ту кочерыжку, — Бирюк ткнул пальцем в сторону карабина со складным прикладом-рамкой. — Доедет.

— Куда? — Енот посмотрел на бородача.

— Куда надо. Одежду с обувью подобрать надо сейчас. Тундра, а у вас есть обычные вещевые мешки, или рюкзаки, купленные у кустарей? Не вся амуниция с Базы или со складов Альянса?

Заместитель Капитана задумчиво поскреб в затылке. Еноту, злившемуся на самого себя и задание, становящееся все более неприятным, хотелось ляпнуть что-то в ответ. И лишь чуть помолчав, приведя мысли в порядок понял — Бирюк прав. Один человек в экипировке войск Альянса опасности не представляет. Дезертир, недавний отставник, мало ли, затесавшийся в компанию охотника за головами. Двое же могут привлечь ненужное внимание к своим персонам.

— Хотя… — Бирюк посмотрел на Енота и подтвердил его мысль. — Вот этот за дезертира сойдет, само то. Ган, экипируй его чем хочешь, прокатит. Надо будет только подумать насчет легенды, кто, где служил, чего сбежал. И сделать документы, липовые, что, мол, в отпуске. Само то, даже денег платить не придется.

— Настолько все серьезно? — Молчавший до этого Змей заговорил.

— Начнут с твоей спины ремни клещами тянуть, вот тогда и подумаешь, серьезно или нет. Так… с тобой что придумать?

— Да чего с ним придумывать. — Тундра покачал головой. — Останется в чем есть. Ну, ветровка, мало ли их по степи ходит? В дорогу возьмет вон тот карабин, как и говорил. Патронташ, сумку и нормально. Сразу и не поймешь кто такой. Волосы хорошо, что не короткие, не побреется пару дней, так совсем обрастет. Ладно тебе, Бирюк, где и кто за вами смотреть будет?

— Где? — Бирюк почесал подбородок. — А в Сороке и могут смотреть. Эти двое в городе не появлялись?

— Зачем в Сороку? — Тундра запнулся. — Ты же ни слова не говорил.

Бирюк пожал плечами:

— Зачем говорить очевидное? А… то есть вы не знаете на чем мы с этими двумя шкетами отправимся куда надо? Та-а-а-к, а скажите мне, двое из ларца, разные с лица, на конях ездить доводилось?

Тут Енот про себя взвыл. Не хватало для полного счастья только этого. Лошадей он не любил. За запах пота, за отбитые при скачке задницу и промежность, за низкую скорость. И оказывается, что в довесок к бородатому упырю, прибавляются лошади. Чудесно, прекрасно… да что там, просто замечательно.

Бирюк коротко и скотски гоготнул, глядя на вытянувшиеся лица обоих подопечных. Судя по всему, Змей верховую езду тоже не жаловал.

— Тогда понятно. — Тундра кивнул головой. — А вы чего такие недовольные, я не понял? На поезде вначале хочешь проехать?

Этот вопрос предназначался уже Бирюку. Тот лишь кивнул и начал придирчиво заниматься вещами, как по волшебству возникавшими на длинном верстаке оружейника. Как все это добро умещалось в не самом большом отсеке Гана, оставалось только гадать. Енот подошел, понимая, что все богатство, громоздящееся на металлическом листе, предназначено для него.

Костюм из грубой и прочной ткани, выкрашенной в сероватый цвет. В таких чаще всего ходила пехота Альянса. Надежное и удобное обмундирование, с капюшоном, пристегивающимся по мере необходимости. Сапоги вместо привычных ботинок, хотя ботинки Енот не собирался оставлять. Свитер он возьмет свой, купленный на рынке в одной из экспедиций и лежащий в маленькой кучке его вещей, принесенных кем-то из ребят к Кэпу. А вот второй, войсковой, на всякий случай уже упаковывал в полученный тут же солдатский ранец.

Вместо разгрузочного жилета придется нацепить пусть и удобную, но все же кустарную конструкцию из кожаных ремней и брезентовых подсумков, в которые туго вошли четыре чуть изогнутых магазина. Перчатки, плотные, из шерсти и вторые, кожаные, давно вытертые, для верховой езды. Две пары шерстяных же чулок, толстых и высоких. Енот покрутил их в руках, стараясь понять — зачем?

— Ну не портянки же тебе выдавать. — Тундра оценивающе посмотрел на высокие сапоги. — Хотя… Ган, у тебя не завалялись?

— Не жалко, — широкие и длинные ленты из плотной ткани шлепнулись тут же. — Держи, братишка, помни доброту и заботу.

Бросалось в глаза, что Ган нервничал. На душе стало тепло. Енот успел давно сдружиться с рыжим весельчаком, никогда не унывающим и постоянно что-то делающим. Товарищ волновался за него, уходящего к черту на рога, в компании с не пойми кем и совсем зеленым собратом по оружию, как тут не переживать?

— Спасибо. — Енот похлопал оружейника по плечу. — Дашь гранат?

— А то, — четыре металлических яйца в рубленых рубашках добавились к стопке бумажных, чуть промасленных пачек с патронами. — Держи, Енотище, надеюсь, не пригодятся.

— Одевайся, время не ждет. — Бирюк прихватил две цинковых коробки с патронами к пулемету. — Жду вас на выходе. Змей, ты тоже не тормози, давай быстрее.

И ушел. Хам, кряжистый и опасный, по-крестьянски хозяйственно неся подмышками две тяжеленных коробки с патронами. Бородатый мучитель, свалившийся на голову Енота и Змея, которому не говорил ничего против даже Тундра.

Хмурый, впрочем, как обычно, зам Капитана, проводил его взглядом. Повернулся к Еноту и Змею.

— На самом деле опыт, полученный с Бирюком, будет полезен всем. Но тяжеловато дастся, не отнять. Парни, вы же помните в чем задача? Это очень важно, так что делайте все, что будет необходимо. Даже если Бирюк прикажет танцевать посреди деревенской площади голышом, изгваздавшись в свином дерьме и в куриных перьях — так танцуйте. Хотя, надеюсь, что не доведется. Прощаться не будем, проводов устраивать тоже. Готовы?

— Да. — Енот успел переодеться и бросить снятую одежду и небольшой кожаный складень с личными вещами в ранец. Тот оказался добротный, толстой кожи, настоящее шевро, крашеный в коричневый цвет. Надежные медные замки, ремни по бокам и сверху, куда Ган уже приторочил спальный мешок и подложку для холодной земли. Вскинул ранец на плечи, поправил кобуру на правом бедре… удобно. Змей тоже успел снять все, что относилось к отрядной амуниции, оставив только тот самый незаменимый пистолет.

В руках он тоже держал снаряженный вещевой мешок. Ему-то проще, жилой отсек «научников» находился в этом же «крузере». Странно, но когда Змей вернулся к Гану, за дверью виднелся только Инженер. Ни Ската, ни Файри с Фростом, обычно находившихся здесь, он так и не приметил.

— Бывай, братишка. — Ган пыхнул неизменной самокруткой и протянул ладонь, сплошь покрытую точками от попаданий металла. — Вернись живым и невредимым.

— Бывай. — Енот пожал руку ему, Тундре и пошел в сторону выхода. На душе почему-то прокатилось что-то мерзкое. Они со Змеем уходили надолго, но все делали вид, что это не так. Как будто за домашним хлебом отправились съездить в ближайший поселок.

Сбежал вниз лестничке, за ним, не отставая, спустился Змей. В лагере было непривычно пусто. От транспортера Капитана доносились ругань и звуки загружаемых вещей. Что-то несколько раз лязгнуло. У грузовиков, все еще закрытых сеткой, натянутой по периметру походной столовой, виднелась кучка отрядных. Судя по муравьиному мельтешению с коробками, ящиками и вьюками, там тоже вовсю происходила погрузка. Енот не стал задерживаться, памятуя про указание Кэпа. Быстро прошел в сторону узкого прохода между «жнецом» и «скаутом» Жука. Уже когда они подходили, с брони спрыгнула высокая и подтянутая фигура. Мерлин, явно не дождавшись, решил проводить их, а из-за высоких колес выбрался Хан, отряхнулся и уткнулся в колени своего друга.

Таким вот незамысловатым образом, не сказав никому до свидания, Енот оказался за территорией лагеря. Бирюк, нацепивший из-за неожиданного похолодания свою серую куртку, ждал их около ближайшего взгорка, покрытого не отступающей перед осенью травой. Бородач чуть насмешливо окинул взглядами двух прикомандированных к нему чистильщиков и пошел за холм. Серый кисель уже полностью растащило резким ветром, дующим с северо-востока, и видимость была хорошей. Хоть что-то.

Лошадей не оказалось. Также, как и мулов, ослов или неожиданных зебр. Вместо них, накрытая куском маскировочной сети, за холмом стояла довольно длинная и высокая машина. Угловатые, совсем несмазанные, как у «скаута», очертания. Никаких торчащих стволов, давно ставших привычными в пустошах. Когда Бирюк махнул им рукой и сам первый взялся за шнуры, сдергивая сеть, стало заметно, что и фонарей тоже не видно. Машина, обладающая формой неправильной трапеции, очень походила на шишку. От верха и практически по середину широких и высоких покрышек сходились лепестками стальные тонкие плиты.

— Сверните сетку. — Бирюк покопался в карманах куртки. — Эй, пацан, отойди от крыла, быстрее, быстрее давай.

Змей, пытающийся рассмотреть это чудо, недовольно зыркнул в его сторону, но приказ выполнил. И вовремя. Бирюк наклонился к заднему крылу чудо механизма, скрежетнуло, с легким свистом из невидимых углублений вышел воздух. «Лепестки» пришли в движение. Часть лишь наклонилась, втягиваясь под днище, но в основном металлические пластины пошли вниз, вставая с легкими щелчками в скрытые пазы. Вся трансформация заняла не более пятнадцати-двадцати секунд. Перед весьма удивленным Енотом стоял один из самых необычных экземпляров автомобилей, когда-либо им виденных. А повидать их, с момента вступления в отряд, ему пришлось достаточно.

Больше всего машина напоминала багги, взятые Капитаном в последнюю экспедицию. Но несущая база смотрелась длиннее, каркас, собранный из толстых труб и прямоугольников, выглядел более прочным. Вынесенная наверх его часть украшалась вертлюгой, в которой очень просто опозналось крепление для пулемета. Сложившиеся пластины прикрывали пассажиров как минимум до уровня плеч. В кормовой части располагались, скорее всего, два плоских, плотно прилегающих к каркасу топливных бака, которые броневые «лепестки», сомкнувшиеся внахлест, защищали от попаданий пуль и более крупных снарядов. Над ними виднелась металлическая корзина, служившая багажником. Из нее Бирюк достал то, для чего захватил два цинка патроном.

«Гранит», двенадцатимиллиметровый длинноствольный монстр, с сеткой кожуха воздушного охлаждения, лязгнул, встав на положенное ему место. Бирюк оглянулся на Енота и Змея, застывших на месте:

— Чего стоим, мухи сонные, кого ждем? Енот, закинь цинки в багажник, возьми там короб, закрепи и заправь моего старика. Хотя нет, один цинк оставь в салоне. Возьми в багажнике заряжалку и мешок со звеньями. Пусть твой зеленый партнер удивит меня скоростью снаряжения ленты на ходу. Пустой короб внизу, под твоим сиденьем. Но, господин полоскун, тебе придется ехать стоя, оберегая и защищая нас. Понятно?

— Понятно. — Голоса обоих прозвучали в унисон.

— А чего мы такие невеселые, я не понял? — Бирюк осклабился. — Вас же не только что от мамкиной сиськи оторвали, чтобы так тормозить. Или я ошибаюсь? Быстро, быстро, мои юные обалдуи, живее перебирайте конечностями.

Енот полез внутрь. Бросил ранец на пол, сделанный из выкрашенных серой краской листов, держащихся на болтах. Перевесил за спину автомат, чуть не ударившись с непривычки о выступающие ручки «Гранита». В машине, несмотря на солидные размеры, было тесновато. Короб, неожиданно большой, с выдавленным посередине орлом, оказался тяжелым. Спасибо Мерлину за физическую подготовку и Гану за его уроки, которыми оружейник пичкал Енота при первой же возможности. Не пришлось тратить время, чтобы разобраться, что да к чему. С пулеметом этой системы знакомиться раньше не доводилось, но препятствием это не стало. Широкий металлический ящик уютно устроился на выступающей в сторону плоской платформе с ограничителем.

Подняв крышку, Енот протянул тяжелую ленту, чуть провисшую толстыми остроконечными снарядами. Гладкие и матовые головки блеснули красным. Про себя чистильщик только присвистнул, понимая, каким результатом может закончиться перестрелка для противника. Бирюк очень основательно подходил к проблемам безопасности. Неясным оставалось только отсутствие в экипаже машины постоянного стрелка. Ведь не мог же этот бородатый хам одновременно и вести и стрелять. Но забивать себе голову ненужным и неуместным вопросом Енот не стал. Сам собой разрешится в свое время.

— Готовы, кадеты? — Бирюк, закончивший перекур, сел на водительское сиденье.

— Да. — Енот покосился на Змея. Товарищ уже вскрывал металл, орудуя длинной «открывашкой». — Можем ехать.

— Ну, поехали тогда. Енот?

— Что?

— Не вздумай отпускать пулемет, парень.

И он поехал. Машина у него работала как хорошие часы. С секундной задержкой, лишь только повернулся ключ в замке зажигания, автомобиль рванул вперед. Еноту пришлось ухватиться за дугу, где крепилась вертлюга, чтобы не упасть, и одновременно придержать пулемет, решивший описать красивую окружность. Если бы у «Гранита» это получилось — физиономия Енота украсилась синяком. В лучшем случае. В худшем могли вылететь зубы или свернуться набок нос.

Двигатель под длинным капотом мерно и ровно гудел, посылая машину вперед. Пыль стояла столбом, и только сейчас стал заметен черный тугой ремень, прижавшийся к затылку Бирюка. Бородач успел, пока садился и запускал двигатель, откуда-то достать и нацепить очки. Енот покосился на Змея, отчаянно сражавшегося со снарядами, подпрыгивающими с веселым звоном. Различил длинное и очень меткое ругательство, адресованное их водителю. Отпустить пулемет или дугу, на которой приходилось болтаться из стороны в сторону, казалось невозможным. Пришлось грубо и сильно пихнуть товарища в икру. В этот момент широкие покрышки на какое-то мгновение потеряли сцепление с землей, подпрыгнув на ухабе или сусличьей норе. Твердый носок енотовского сапога впечатался Змею прямо в лодыжку, наверняка попав по костяшке. Змей взвыл и чуть не взвился вверх, видно совершенно рассвирепев. И Енот его прекрасно понимал.

— Забавляетесь, мальчуганы? — Бирюк, несмотря на свист ветра и ревущий мотор, услышавший подозрительный звук за спиной, оглянулся. — Чур, драться только на остановке.

Енот не ответил, смотря на побелевшее от боли лицо Змея. Глаза «научника» сузились, хорошо, что тот не врезал ему в ответ. Но хватило ума понять — это все Енот придумал вовсе не для забавы.

— Чего лягаешься? — Змею пришлось кричать. — Охренел?

— Очки!

— Какие очки? — в голосе Змея проскользнуло искреннее изумление.

— Противопыльные, какие еще-то? — Машину снова подкинуло, зубы Енота лязгнули друг о друга — У меня в правом кармане ранца. Передний, под застежками. Две пары! Твою мать!!!

Последние слова ему пришлось практически проорать. Бирюк основательно поддал газку, заставив двигатель взреветь, и заложил крутой вираж, забираясь почему-то в сторону от тракта. Из-под колес вылетел целый фонтан из земли, выдранной с корнем травы и мелких камешков. В лицо Еноту со Змеем прилетела целая порция всего этого добра, заставив зажмуриться.

— Быстрее давай! — Енот подпрыгнул, лихорадочно вспоминая — плотно ли на стволе автомата сидит чехол. Его он нацепил по дороге от лагеря, действуя неосознанно, на въевшихся рефлексах. Ну, думать-не думал о мгновенном старте с места и не успел достать очки. А теперь только и приходилось, что жмуриться и опасаться гравия, летящего в глаза. На такой скорости ослепнуть ничего не стоит. Бирюка он начинал ненавидеть. Чистой и незамутненной ничем ненавистью.

— Держи! — Змей, торопливо залезший в указанный карман, держал в руках очки. Его собственное лицо они уже закрывали, занимая ровно его половину. А вот как быть с ним, с Енотом?

Машину вновь тряхнуло, Еноту захотелось плюнуть и сесть, чтобы нацепить, наконец, очки. Бирюк ткнул пальцем вбок. Пришлось посмотреть в ту сторону. От увиденного по спине пробежал целый табун мурашек. Несмотря на имеющийся опыт, такого ему наблюдать еще не приходилось. Сегодня что у него, что у неожиданного появившегося напарника, просто день открытий какой-то, ага.

Параллельно курсу автомобиля, с дичайшей скоростью, от которой их сильные и длинные лапы чуть ли не сливались в смазанную полосу, к ним неслись громадные птицы. Да что там громадные… точное определение подобрать было сложно.

Торчавшие на макушке ярко алые острые перья рассекали воздух где-то на уровне верхних дуг бирюковского багги-переростка. И эти самые головы на согнутых толстых шеях, сейчас-то устремлены вниз, чтобы, наверняка, не мешали бегу. Острый киль груди, небольшие, плотно прижатые крылья, делавшие преследователей похожими на цыплят. Только вот смешно от этого не становилось. Слишком быстро эти птенчики неслись за скачущим по степи автомобилем. С невозможной даже для тварей Прорывов скоростью. Но ведь неслись, не отставая и пытаясь сократить расстояние. А ветер и пыль не давали рассмотреть подробностей.

— Одень мне очки! — Енот повернулся к Змею. — Быстрее, быстрее!

Тому пришлось вскочить, пока Енот взводил тугую пружину «Гранита». Время стало очень дорого. Кепка улетела под сиденье, ветер вздыбил волосы, еще сильнее резанув по глазам… Но ненадолго.

Змей натянул на голову Енота очки, выдрав несколько пучков волос жесткими краями. Маска прилегла к коже, давая, наконец-то, возможность нормально смотреть. Увиденное Енотом его ещё больше не обрадовало. Впереди, мелькая красным, продираясь через высокие кусты, торчавшие густыми кучками, бежало еще несколько птиц. Причем с двух сторон. Плотоядные курицы-переростки определенно решили пообедать вкусными и питательными людьми.

«По мнению крокодила человек на сто процентов состоит из съедобного, быстроусвояемого и необходимого мясного белка» — мелькнула в голове когда-то и где-то услышанная глупая шутка. А пальцы, вцепившиеся в тело пулемета, быстро и уверенно делали хорошо и прочно усвоенную работу.

Затвор на себя, и тут же мягко вперед, досылая первый снаряд. Щелкнул взведенный механизм, а Енот сжал ручки, выбирая спуск, стараясь первыми очередями сбить ближайших хищных страусов, охотящихся в местных краях. Замолотило, звонко ударяя по ушам. Пустые звенья ленты, сверкали, улетая за борт. Заметные даже днем росчерки летящих снарядов легли кучно и в нужную точку, сбив двух птиц. Внизу, под ногами, слышался мат и лязг снаряжаемой в бешеном ритме ленты. Смотреть туда было некогда, но судя по звукам, Змей явно шел на рекорд отряда, давно и прочно установленный Толстым.

— Впереди! — Рявкнул Бирюк. Странно, но машину практически перестало кидать из стороны в сторону. Теперь Енот смог как следует прицелиться. Очень даже вовремя.

Красные перья находились очень близко. Казалось, протяни хрипло орущая троица пернатых монстров головы вперед и вбок, одной проблемой у Енота со Змеем станет меньше. Так как выпендрежную кожаную кепку с черепом Бирюк носить не сможет. Потому что голову, сидящую на толстенной и мощной шее, громадный черный клюв, блестящий на солнце, отделит на раз-два. Только, на самом-то деле, после этого проблем станет сразу больше, ровно на девять штук. Пернатых, сильных, и явно голодных. Допустить такой вариант Еноту не хотелось. Он и не стал.

«Гранит» загрохотал прямо над нырнувшим вниз Бирюком. Как он вел машину в таком положении, стало совсем неясно, но ее так и не начало снова кидать в стороны. Снаряды легли ровно туда, куда метил Енот. Лихую тройку плотоядных мутировавших индюков очередь, единая и длинная, перерезала пополам. На борт машины, пролетевшей мимо перьевого и кровавого взрыва, жирно и смачно плюхнулось внутреннее содержимое птиц. По лицу и маске Енота плеснуло горячим и красным, да так, что пришлось трясти головой, очищая очки. Получилось и вовремя.

Автомобиль вылетел на ровную прямую, уходившую вперед между рядов из высоких холмов. Бирюк что-то крикнул и выкрутил руль. Машину развернуло на месте, крутанув и чуть не выбросив Енота, намертво вцепившегося в ручки пулемета. Заорал Змей, почти вылетевший за борт. Загрохотал короб, улетевший черт знает куда. Сзади, вереща и щелкая, приближались, видимые даже через густейший столб пыли, красные перья. А лента в коробе почти закончилась. Но Енот, понявший, что машина стоит, открыл огонь. Провел огненной полосой поперек приближающейся стаи, надеясь, что снарядов хватит. Он свалил еще четверых птиц, когда звучно щелкнуло и ствол по инерции задрался вверх. Оставшиеся трое «птенчиков» приближались.

— Вашу куриную мать, курвы пернатые! — Бирюк встал, достав из-под сиденья здоровенную дуру с диском за цевьем. — Не дали спокойно покататься…

Дура загрохотала, солидно и основательно выплевывая пули. «Курицы» не успели развернуться и сбежать. Спокойный и невозмутимо стрелявший бородач не потратил и десяти патронов, закончив дело. Енот сел на спинку сиденья, подняв заляпанные кровью очки на лоб и вздохнул. Со дна машины раздался стон и мат. Змей, держась рукой за голову, встал. Когда его ладонь ушла вверх, поднимая маску, на дневной свет показался шикарнейший синяк на скуле.

— Ударился, шкет? — Бирюк покосился на него. — Держаться надо лучше, особенно во время движения.

— Я держался, — буркнул Змей. — Можно и заранее предупредить же, чуть не вывалился.

— Я предупредил. — Бирюк широко ухмыльнулся. — Это ты, лоботряс, замешкался. Отвыкай тормозить, уженок, в степи так нельзя.

— Кто это? — Енот с удивлением понял, что ему совсем не хочется спорить с ним, и говорить о явно запоздавшем предупреждении.

— Форки. — Бирюк выпрыгнул из машины, закурил. — У них есть такое научно подогнанное название, но оно очень длинное, форор…форкар… тьфу ты, пропасть! Вообще, как мне известно, эти бешеные индюки ими быть не могут. Те вроде как очень давно вымерли, да… Фороракосы, точно, так тех звали, ну, и этих сейчас Вымерили, да-а-а. Но зато внешне похожи. Лютые бестии, жадные и всегда голодные.

— Это я заметил. — Енот посмотрел на все еще трясущиеся после бешеной стрельбы руки. — И много тут таких сюрпризов, про которые ничего неизвестно, а знать надо?

— Хватает. — бородач достал из бортовой укладки длиннющий тесак. — Пойдем-ка, енот потаскун, со мной, кое-что покажу. А ты, опасный и страшный, но очень неторопливый аспид, короб приведи в боевое положение. И шевелись.

Енот выпрыгнул, перекинув автомат из-за спины вперед, и догнал Бирюка. Тот спокойно и неторопливо шел к ближайшей туше. Когда они подошли, стало заметно, что птица еще жива.

Огромный, загнутый вниз клюв открывался, еле слышно щелкая. Щелк-щелк… Еноту стало страшно от мысли о том, как этот клюв, чьи две кромки казались очень острыми, входит в тело жертвы. Один удар, рассекающий сзади шею, сосуды, позвонки… хрусть и все.

Голова летит в сторону или повисает на оставшихся лохмотьях кожи.

Птица была огромна и страшна даже сейчас, вся в густой каше из крови и налипшей на промокшие перья пыли и земли. Толстенные лапы судорожно рыхлили грунт когтищами, выдирая дёрн и пучки травы.

— Старость не радость, память никакая, — сплюнул Бирюк, не вынимая, перекатил папиросу по рту. — Вернись к машине. Там в багажнике мешок, толстый такой. Принеси, только быстро. Не стоит здесь задерживаться.

Енот даже не подумал возмутиться, хотя понимал — старость тут не причем. Просто бородатый издевался. В очередной раз, и кто знает, сколько их будет. Развернулся и пошел к машине. Уже уходя, услышал сзади хеканье и густой мясной звук с последующим хрустом. Оглянувшись, увидел, как сапог Бирюка отпихнул в сторону голову форка, отделенную одним единственным ударом. Прикинув толщину мощной шеи птицы, Енот тихо присвистнул. Уж чего-чего, а силы бородатому чудовищу явно не занимать.

Змей уже закончил снаряжать ленту в короб и даже начал снимать использованный. «Научник» заинтересованно кивнул в сторону птиц, явно желая оказаться на месте Енота. Тот только пожал плечами и залез в корзину над задним сиденьем. Мешок нашелся в самой ее глубине, плотный, заскорузлый, в темных пятнах. Только тут до Енота дошло, для чего он потребовался Бирюку. Вот только зачем?

Он вернулся назад, когда бородатый хладнокровно отделил оставшиеся головы и дожидался его.

— Кидай в мешок и пошли вон до тех дойдем. — Бирюк ткнул лезвием в сторону тех, что Енот сбил перед основной бойней.

— А для чего они?

— Толкнем в Сороке одному чучельнику. А тот продаст их каким-нибудь хвастливым трусам, которые сами никогда не смогут добыть такую пташку при всем желании. Таких людишек везде хватает, мальчуган.

— Пыль в глаза пускают… понятно. — Да, с подобными хвастунами Енот пока не сталкивался. Да и мысль о том, куда девается большая часть добытых тварей, вроде волколаков, в голову не приходила.

Ему хватало мерзкого ощущения во время чисток, чтобы желание продавать потом шкуры пропадало само по себе… пока, во всяком случае. Тем более сдача трофеев была обязательной. По сданным головам, шкурам, да даже просто уцелевшим конечностям, отряду зачитывались премиальные от Альянса. Строжайший учет вел Тундра и в его дела никто влезть даже и не пытался.

— Типа того. — Бирюк остановился, не доходя несколько метров до трех мертвых птиц. Уважительно покосился на Енота — Ну, охренеть, ты снайпер, полоскун.

— Что? — Он сначала не понял. Но потом присмотрелся, и все стало ясно.

Очередь двенадцатимиллиметровых снарядов прошла точно по линии голов птиц-переростков, начисто разнеся их в клочья. Если судить по той, что валялась ближе, то даже клюв не уцелел, разлетевшись во все стороны. М-да, такой точности при стрельбе из крупного калибра Енот и сам от себя не ожидал.

— Извини…

— Да и ладно. — Бирюк хмыкнул. — Кое-что ты все-таки умеешь. Ладно, поехали, нечего задерживаться. А то сейчас тут набегут всякие.

— Какие?

— Мало ли… Сезон охоты еще не открыт, ты не знал? Вот за браконьерство тебя и прищучат.

— Ну…

— Да ладно тебе, брось. Ты что же думаешь, форков легко повалить? Это у меня есть то оружие, что есть. У обычных местных охотников тоже случаются неплохие экземпляры, но в основном-то? У городских фертов хватает хороших стволов, только охотники из них, как из суслика заяц, запеченный с яблоками и кашей. Форки птицы стайные, на них идти надо облавой, давить количеством, если калибр не тот. Не было бы «Гранита», так я бы здесь и не поехал. Какая там проверка на вшивость, смеешься? От ты ж черт…

Из кармана куртки, приглушенный и злой, настойчиво рвался наружу чей-то голос. Даже и не просто чей-то, даже старшего офицера отряда Тундры.

— Да, все в порядке. Не надо никакой помощи, сами справились. Все, отбой, Тундра, и не надо больше на связь выходить, сам выйду. Да, оба целы, все, пока.

— И много их тут? — Енот покосился на мертвых птиц.

— Достаточно. — Бирюк протянул ему тесак, ручкой вперед. — Попробуй, ударь в грудь.

Оружие было тяжелым, пришлось немного напрячься. Рукоять, обмотанная тонкой медной проволокой, лежала в руке не очень удобно. Енот присмотрелся к самому лезвию. Надо же, заточка не односторонняя, как в основном у таких блуд. Треть спинки явно обработана на станке, сточена под треугольную кромку, с выводом на конец острия. Этой приемистой хренью можно не только рубить, но даже и колоть, вот этим самым кончиком. Попадешь же кому по горлу рубящим ударом и все, позвоночный столб наполовину рассечен.

Он подошел к ближайшей птице, резко и коротко ударил. Ничего не произошло, лезвие не смогло достать до плоти, надежно укрытой под густым, пружинящим оперением. Тесак даже подскочил, оттолкнув назад и чуть не вывернув ладонь.

— Ага, понял… — насмешливо протянул Бирюк. — Да ты рубани давай, по молодецки, с потягом и размахом, не смущайся, никому не скажу.

Енот покосился в его сторону, прикусив губу от досады. Действительно, не ожидал такого. Прокрутил колесо, блеснув отточенным металлом, отвел руку назад, ударил всем телом, сильно. Тесак с хрустом прорубился через уже спекшиеся коркой грязи и крови перья, достал до недавно живого мяса. Бирюк позади довольно крякнул.

— Понимаешь теперь? Представь, какое неописуемое изумление испытали местные любители пострелять куропаток, когда форки вышли на них в первый раз. Семерых мужиков с дробовиками на куски порвали. Разом, вот-вот… так что этих тварей не то что в сезон, их постоянно отстреливать надо. Вот этим, думаю, мы с вами, пацанва, и займемся на самом-то деле. А чего… вон как лихо получилось, денег нагребем аки лопатой.

Бородач посмотрел на удивленное лицо Енота, не выдержал, расплылся в своей хищно и острозубой улыбке:

— Поражаете вы меня, бурсаки, иногда. Вот вроде, Енот, ты же и верно почти ветеран. В отряде два года, чего только не видел, но в некоторых вещах вообще не разбираешься. Пошутил я, пацан, по-шу-тил. Поехали, падальщики в степи разные попадаются. Жалко еще тратить заряды на какую-то неведомую и голодную хрень.

Он развернулся в сторону своего автомобиля, покачивая от удивления головой. Широкая спина, на которой свободная крутка натягивалась и вздувалась при каждом шаге, наглядно демонстрировала все его превосходство. Енот хмыкнул, поняв, что действительно купился на глуповатую шутку и пошел за ним. В чем-то Бирюк точно прав. В отряде ему пришлось научиться многому, но кое-что оставалось недоступным. Ведь чистильщиков совершенно не волновали многие вещи. Для них не существовало того самого сезона охоты, который действительно появился не так уже и давно. Сам он считал это глупейшей вещью, но для кого-то эта хрень явно не глупость.

Ему уже доводилось слышать про наказания для браконьеров. Капитан при этом довольно улыбался и говорил про частичное возвращение цивилизации. Инженер с ним спорил и употреблял хитрые слова вроде «тоталитаризма» и «деспотии». Обычно спор прекращался, стоило этим двум заметить чьи-то, греющиеся рядом, уши.

После чего невольно подслушивающему присуждалось звание «большого уха» и награждение в виде специального наряда, придуманного вызванным Тундрой. Еноту как-то раз, под довольный смех ехидного Фроста, пришлось мыть щеткой и тряпками весь «крузер» Инженера. Так что правы и Бирюк и Тундра. Первый в том, что им со Змеем еще учиться и учиться, второй в получении неоценимого опыта от наглого бородача.

— Смотри, чего творится, — забасил Бирюк, подойдя к машине. — Наш пресмыкающийся недоросль все сделал, и короб снарядил, и ленту заправил. А-я-я-я-й, каков молодец. А чего сел и расслабился, устал? Кто за тебя запасной набивать будет? Ну-ка, взял заряжалку и живенько за работу. Енот, становись к пулемету. Только очки протри, а то не увидишь же ничего. Тронулись, олухи, я ночевать хочу в Сороке. И пива… а может и девок, если повезет, найдем.

Лирическое отступление-1: что посеешь…

— Тяжелый какой, зараза…

— Да оттащи ты его, он мне ногу отдавил.

— Так… А если этого да вот эдак?

— Отставить, Мусорщик, кому сказано?

— Не, командир, а чего отставить то?!! Они что, наших ребят колбасками с пивом угощали? Или пирогом с черникой?

— Я сказал отставить, боец, что не понятно?

— Ладно, ладно… нет, так нет.

— А-а-а-а-а!!!

— Мусорщик! Ты чего творишь, кадет?!

— Я его не мучил, пристрелил и все. А надо бы…

Когда Рыжий был маленьким, а это было очень давно, бабушка всегда ему говорила: семь раз отмерь, один раз отрежь. Но когда тот подрос, слушаться бабушку стало уже неинтересно, также, как и отмерять, и только потом резать. Вот он и резал сразу, резал, резал… Пока совсем не дорезался. Главным шагом к этому для него оказалось удачное вступление в команду Сыча. Хотя командой называли ее только они сами. Остальные, те, кто сталкивался с сычевскими людьми на дороге, иначе как о банде отмороженных выродков про нее никак и не отзывались. Если оставались живыми после этой самой встречи.

А им было все равно, что там про них думают беспомощные и беззащитные путешественники по трактам, охамевшая глупая деревенщина и прочие подобные личности. К ним Сыч и его товарищи относились только как к дойным коровам. Или как пчелам, разбросанным по ульям. Хотя если разобраться, какие пчелы? Те хоть жалить могут и умеют, а эти? Трусливые, жалкие и безрукие твари, чье единственное предназначение — быть обобранными.

К сентябрю Рыжий входил в команду уже никак не меньше года. Зиму они провели в глубине Степи, изредка ходя к границам недавно сформировавшегося Альянса, нагло хватая его незащищенное подбрюшье в те нечастые дни, когда пограничники воевали с «дикими» кочевниками. Хотя и тогда хватало крови с опасностью. За последние пару-тройку лет местное население, поднабравшись от метрополии ощущения защищенности, явно считало себя способным на многое. Трое из пятнадцати членов команды, чьи трупы уже заросли травой, брошенные в степи, стали этому лишним доказательством. Голодно прошла зима, ничего не скажешь.

Иногда Рыжий начинал скучать, и с тоской вспоминал прошедшее лето, которое они провели у разрастающейся Стерли. Кутили напропалую десятки раз, облегчая карманы, просаживали кучи серебра на местных проституток и выпивку. Весело было, эх и весело! Зима давила, выворачивала душу наизнанку, гоняла по голове совсем уж дикие мысли. Дождавшись весны и просохших дорог, команда с бешеным улюлюканьем и пальбой в воздух выбралась из берлоги, в которой их приютил на всю округу известный травник Пасюк.

Транспорт, а команду Сыч укомплектовал даже двумя сносными таратайками, работающими на бензине и парой вездеходных байков, зимовку перенес хорошо. Резина не рассохлась, движки хоть и чихали поначалу, но потом взялись, довольно заурчали. Запас топлива Сыч тратить не давал. Всю снежную пору они перебивались лошадьми, беззастенчиво забирая и угоняя фермерских и крестьянских сивок в замену их павшим и загнанным товаркам банды. Нормально ухаживать за жеребчиками и кобылками никто в команде больно-то и не умел, а все умеющий и знающий Пасюк клал с прибором на их проблемы. Зато драл не по-людски не только за варево от кашля и похмелья, но и за ночлег. Вот его Рыжий невзлюбил сразу, старого похотливого кровопивца. А за что его следовало любить-то, клеща плешивого?

Вечно лишь ходил себе с таким надутым видом, совсем как старый бабушкин индюк. Мол, приветил вас, отребье, так знайте свое место. Команда терпела все, скрипя зубами и ожидая возможности ответить. А куда пойдешь зимой, если вокруг бескрайняя Степь, с редкими перелесками вроде того, в котором устроило свое подворье это ученое зазнайство? Да и Сыч сразу дал понять, чтобы и думать не могли сделать травнику какую-нибудь пакость. А уж его-то в команде опасались и уважали.

Но весна наконец-то пришла, и они вновь выбрались на дороги и тракты. У Сыча была карта, вернее, карты. Хорошие, профессионально и точно составленные карты, взятые с убитых офицеров пограничной стражи и водителей караванов. Командир всегда думал головой, потому и гулял по Степи так долго. Когда остальные искали на телах что подороже, Сыч находил что понужнее. Удостоверения личности, например, оптику, личные аптечки, или те самые карты. На имевшихся картах умельцы Альянса нанесли много важного и необходимого, без чего ему и его людям пришлось бы туго. Но они были, и голодная банда, всю зиму прокуковавшая в глубине степи, отправилась наверстывать упущенное.

Две машины, вместительные и защищенные листами наваренного железа, два мотоцикла и десяток лошадей вихрем пронеслись по всему краю. Было весело, было много крови, стрельбы, поножовщины было не сосчитать. Ранений у команды также стало вдосталь. Но на это внимания обращалось мало, в конце концов, не смертельно, да и ладно. Действовали нагло, с огоньком, но в меру аккуратно. Опыт прошлого года и самой зимы приучил не нападать на караваны Альянса, а потрошить только самостоятельных купцов, переселенцев или одиноких бродяг.

Лето прошло хорошо, с точки зрения команды, конечно. Очередная небольшая война-войнушка, грохотавшая по северной стороне расширявшей территории Звезды, только прибавила процветания Сычу и его людям. Пограничная стража, не так давно и возникшая, и раньше редко когда вмешивалась в поиски степных банд, что же говорить про военное время? Корпус Внутренней стражи также оказался занят на севере.

Дела у генералитета Альянса пошли неважно, быстрого и победоносного исхода не получилось. В таких случаях все происходит по одной схеме: бой, а после него и выявляется, кто есть кто? Кто станет серединой, то есть пушечным мясом, ну и также героями и трусами. Середняки воевали так, как выходило, герои погибали, но не сдавались, трусы дезертировали и хорошо, если домой. Нетушки, большая часть дезертиров начала сколачиваться в банды, старательно доказывая, что и они не лыком шиты и не пальцем деланы. Вот тут-то и вылезало шило из мешка.

Сыч не жил в Степи с детства, многого про нее не знал и не умел, но путь свой выбрал давно. Потому подготовился к нему и действовал профессионально. Людей, таких как Рыжий, подбирал тщательно и продуманно. И размышлял не только о том, как принять караван побогаче, а как потом уцелеть и залечь на дно, сбив с пути возможных преследователей. Его «синие мундиры», как ни старались, выследить не могли. Все почему? Потому что думать надо головой, говаривал Сыч, а не жопой, как некоторые. Не до конца объеденные падальщиками тела «некоторых», недавно удравших из войск, постоянно украшали тракты, подвешенные на любой удобной перекладине. Или вылезали «подснежниками» весной, тоже доказывая правоту Сыча. Ошибок же, которые вели к такому результату, Сыч не допускал. До этого сентября.

Кто знает, что заставило обычно рассудительного главаря сорваться, вытворяя такое, от чего не по себе становилось даже «ветеранам» его команды? Между собой судачили, что получил новости из того места, где родился. Видно, новости оказались не очень хорошими. Как бы оно ни было на самом деле, но Сыч внезапно положил на всякую осторожность.

Начали с одного из последних караванов со стороны Внешнего Катая, вырезав его подчистую. Купцы шли богато, везли чай, рис, шелк, шерстяные ковры ручной работы, настоящую фабричную обувь, пусть и плохое, но огнестрельное оружие. Пропустить такую добычу Сыч мог только в самом плохом случае, если бы его загнали куда-то в совсем дальний медвежий угол. Охрана, многочисленная и вышколенная, не справилась, несмотря на наличие двух броневиков. Их рванули фугасами, найденными в одном из удаленных и сожженных форпостов пограничников. Рвать пришлось с помощью подпаливания порохового шнура, погиб один из ребят.

Зато обе железные коробки, с торчащими из маленьких, клепаных башен, толстенькими обрубками крупного калибра сгорели, перегородив дорогу. Патронов Сыч приказал не жалеть, потратив все ленты к пулеметам, приобретенным на том же форпосте. Когда подошли к расстрелянной колонне, в живых остались лишь трое приказчиков, схоронившихся в плотных кулях ковров. И как насмешка: десяток совсем молоденьких баб в железном вагоне-кузове грузовика. Везли их на рынок в Итиль, но не судьба. Тут-то Сыч и переступил через собственные принципы. Подумав и посоветовавшись, в процессе чего все в команде дружно орали друг на друга и размахивали оружием, решили продать восьмерых мутантам, а двоих оставить для пользования. Девки, все до одной, были нетронутыми, и заработать на них Сыч намеревался неплохо. Раньше за ним такого, чтобы он торговал людьми, не водилось. И уже тогда бы Рыжему задуматься, но не судьба выпала включить голову, не судьба. Деньги, деньги….

Продолжили налетом на богатую деревню вдоль того же тракта, неплохо выпотрошив кубышки местных прижимистых хозяев. Нескольких, для примера послушания, протащили на цепях за мотоциклами, остальные после этого не хорохорились. Воодушевленная команда, набравшая за неделю «жирка» больше, чем за все лето, с гиканьем рвалась дальше, торопясь успеть на рынок к мутантам. Успели, на свою беду.

На постоялом дворе, где Сыч и еще пятеро решили остановиться, народа жило мало. Несмотря на это, командир не стал тащить остальных, решив не связываться с нервными и подозрительными «мутными». Хоть мутанты и из тех степняков, что не стараются сразу перерезать тебе горло, но лишний раз рисковать их «гостеприимством» не стоило. Вот тут-то, пока ждали приезда покупателей, о которых Сычу рассказал знакомец, и попалась Рыжему на глаза та худющая девка. Смотреть не на что, кожа да кости, только и сгодится, если в голодный год на бульон пустить. Нет бы, взять и промолчать, а он возьми, да и ляпни: мол, Сыч, видел деваху, точь-в-точь как та шлюха, ну, которая, помнишь?

Еще бы Сыч не помнил, куда там. Чуть, разве что, в ногах не валялся у той давешней тощей селедки, пока не понял — ничего ему не обломится. Да и шлюхой ее назвать было нельзя, это так, не подумавши, Рыжий ляпнул. Кто же знал, что папа и братцы у нее заправляют всем на перекрестке сразу трех дорог? Тогда Сычу ничего не засветило, хорошо, что жив остался. И памятка, узкий шрам, звездочкой трех линий-продолжений расплывающийся слева на лбу. Еще не успевший побелеть, с едва спавшей багровой плотной коркой. Старший команды молча и спокойно выслушал Рыжего, лишь кивнув в ответ.

Девка поселилась не одна. Вечером, когда Рыжий топтался у ограды широкого двора, рядом со спокойно жующим жухлую травинку Сычом, она вышла. Высокая, с прямой спиной и не бегающими по сторонам глазами. Стройная, одетая и держащая себя совершенно не как местные, крепкие и ядреные бабёнки.

Выкрашенная синим рубаха из выделанной мягкой кожи, с бахромой по рукавам, такие же свободные брюки, ничем не прикрытые волосы, только собранные в пучок на макушке. Крепко и бережно, прямо как сиделка, поддерживала худющего патлатого мужика, опирающегося на деревянный кривой костыль-самоделку. Мужик походил, выписывая медленные петли, круг за кругом по утоптанной земле. Походка была больной, тяжелой, даже рыжие куры, выбегающие из-за плетня, не пугались и не убегали, квохча и смешно суетясь. Девка же, ну точно медсестра, все это время старалась находиться рядом, несмотря на ворчание калеки. Тот вовсе не собирался пользоваться ее помощью, упорно наворачивая по кривоватой дуге, подволакивая ногу и тяжело опираясь на костыль. Через десяток минут, несмотря на свое упорство, видно совсем умаялся, и присел на почерневшую лавку. Сыч хмыкнул и пошел в их низкую хибару, стоявшую поодаль. Уходя, буркнул Рыжему:

— Узнай — кто такие, когда выезжают.

Что оставалось делать? Рыжий и узнал. На свою голову.

Вечером следующего дня, закончив все дела и продав хабар, команда снялась и ушла назад в Степь. Ночью Сыч, и с ним еще четверо, вернулись, заплатив караульному на воротах. Рыжий был в их числе. Девка и седой мужик жили в такой же небольшой бревенчатой халупе, как и они до этого. Дверь просто выдавили, быстро ворвались внутрь. Один из бандитов ударил мужика по голове прикладом винтовки. Тот упал, и не поднимался. Эту самую тощагу скрутили, примотав руки с ногами к столбам, подпирающим кровлю из тонкого, проржавевшего железа, замотали рот тряпьем, валявшимся в углу.

Сыч ножом разрезал ткань плотной рубашки, брюки, провел пальцами по сухому, смуглому телу. Схватил в горсть маленькую торчащую грудь с темным острым кружком. Та вздрогнула, глядя на него дикими глазами, но не кричала, даже не пыталась. Рыжий вздрогнул, понимая, что в ее глазах нет страха. Нет, совсем нет. Ярость, гнев, обида, но не страх. В почти полностью темной комнате, распяленная между столбами, она не боялась. Остро, практически не щурясь на свет зажженных потайных фонарей, взглянула на каждого из них, как сфотографировала.

Взгляд ее, пронзительный и резкий, рванул что-то в груди Рыжего. Неожиданно он, отпетый бандюк, увидел ни разу не замеченное им ранее. Боль, грязь и стыд, которую она сейчас получит сполна. Тонкую красоту совсем юного лица и худощавого тела, лишь вздрагивающего под напором главаря банды. Рыжий почувствовал это, неожиданно разорвавшееся в его голове, вздрогнул и чуть было не потянулся остановить Сыча. Опомнился лишь в последний момент, когда тот повернул к ним странно изменившееся, совершенно дикое лицо с жадными глазами.

И Рыжий забыл, стер, выкинул сразу из головы все правильное и такое ненужное, глупое и смертоносное. Ну, его, Сыча, к такой-то матери, не стоит из-за какой-то бабы связываться с главарем. Пусть тот и свихнулся малость с ума. А тот продолжил начатое, не дав больше никакой возможности девке даже взглянуть вокруг.

Навалился сверху, скрюченными и окостеневшими пальцами вцепившись в узкие твердые бедра. Острые широкие ногти прочертили несколько черт-борозд по коже, матово блеснувшей в неярком свете. Задел глубоко, царапины тут же налились темным, из одной отчетливо поползла вниз тоненькая струйка. Сыч рывком сдернул вниз широкие кожаные штаны, подтянул ее к себе, навалился сверху, охая и постанывая. Остальных командир выгнал одним махом руки, но никто не возмущался. Они вышли, прикрыв дверь в освещенный яркой луной двор, спрятавшись в густую тень от хибары. Рыжий стоял, прислонившись к стене, и стискивал в мокрых от пота ладонях карабин.

Сердце неожиданно гулко колотилось в груди, а в глубине живота шевелился очень осязаемый клубок животного ужаса, повсюду разбрасывая свои липкие паутинки. Через щели между бревнами, с почти полностью вывалившейся сухой паклей, доносился еле слышимый хрип главаря и шорох. Почему-то этот шорох Рыжему был слышим лучше всего. Шорох, с которым тонкое тело с матово поблескивающей кожей сейчас елозило по грубым доскам пола, сдирая ее до крови. Но он продолжался очень недолго. Потом было довольное и сбившееся дыхание главаря, легкий свистящий звук и вздох, легкий, короткий, смешавшийся с бульканьем.

Сам Сыч вышел минуты через полторы, вытирая узкое длинное лезвие поясного ножа остатками рваной рубашки из мягкой выделанной на совесть кожи. С висящей по рукаву бахромой. Никто не проронил ни слова, и путь через стену был быстрым, без препятствий. Утро команда встретила уже далеко. Рыжий про этот случай старался не вспоминать. До поры, до времени. А потом стало очень поздно жалеть и понимать, что ничего не исправишь и не вернешь назад.

Странности начались с пропажи одного из постоянных скупщиков среди городских «мутных». На вопросы Сыча его домашние ничего не могли сказать, лишь разводили руками. Пропал мужик, как в воду канул. Потом исчез наводчик, из числа «синих мундиров», патрулировавших тракт. Несколько раз, когда команда уходила с очередного грабежа, им на хвост садился кто-то очень настойчивый и настырный. Сыч, выживающий в Степи уже пятый год, быстро понял, что к чему и решил залечь «на дно». Не вышло.

Их взяли на зимней стоянке у лекаря. В голой степи, где Рыжий оказался в числе караульных, торчавших на высоком частоколе, окружавшем немаленькую усадьбу. Он ничего не заметил, только вспыхнуло в глазах, и Рыжий провалился в темноту.

Когда пришел в себя, в нос ударило едким запахом гари и дыма, железом густо пролитой крови и еще чем-то, мерзким и тошнотворным. Голова гудела пустой бочкой, отхватившей удар тяжелой дубиной, в глаза давило откуда-то изнутри. Рыжий вдохнул тяжелого воздуха, и его немедленно вывернуло наизнанку, прямо в начавшую желтеть траву, торчавшей жесткой щеткой у самого лица.

Рвало долго, чем-то остро режущим носоглотку, жидким, стекающим и размазывающимся по подбородку и верхней губе. Сбоку, из-за спины, доносились чьи-то дикие крики, поднимающиеся все выше и выше, захлебывающиеся и перешедшие в бульканье. Громко выругался злой незнакомый голос, сетуя на слабость и полную негодность бандитских организмов. Рыжий, наконец-то успокоившийся и пришедший в себя, затих, уткнувшись в лужу собственной блевотины. Сзади скрежетнуло сталью, живой и очень злобной:

— О, еще один в себя пришел, да, Толстяк?

Перед глазами Рыжего возникла ребристая подошва громадного размера. Вторая чуть толкнула его в скулу самым носком, вернув назад бешеное мельтешение в глазах и желание выпустить из себя что-то еще. Сверху прогудело:

— Будешь прикидываться валенком — сломаю что-нибудь. Понял?

Рыжий торопливо кивнул и начал приподниматься. Подошва надавила на шею, вжимая его лицо с зажмуренными глазами в смесь из сырой земли, содержимого желудка и травы, пахнущей остатками спокойствия да пылью. Снова прогудело сверху:

— Я разве разрешал вставать? Лежи пока.

Он послушался странно молодого, но внушающего уважение и страх голоса и остался лежать. Слушал звуки творившейся вокруг бойни, пытаясь понять — что происходит?

Трещало сгоравшее дерево стен и перекрытий. Ухнув, провалилась вниз часть крыши, собранной из глиняной черепицы, которой так гордился лекарь. Криков больше не слышалось, пока, во всяком случае. Громко переговариваясь, по освещенному пожаром двору двигались уверенные в себе люди. Их было много, больше, чем во всей команда Сыча. Рыжий, никогда не считавший себя сильно крутым, понял: взяли их профессионалы.

В горле, горевшим от желудочной кислоты, пересохло еще сильнее. Внутри, где-то в кишках, свернулся холодный комок, сердце бешено стучало безумным и рваным ритмом. Очень сильно хотелось остаться в живых, хотя на самых задворках мыслей мелькнуло осознание глупости самого желания.

Почему-то вспомнился тот случай на постоялом дворе, и Рыжему захотелось завыть от собственной тупости и трусости. Мог ведь хотя бы попытаться удрать от Сыча, мог. Не вступиться за девку, спаси святой Мэдмакс, таким врагом он самому себе не был. Но вот бегство, страху после того постоялого двора… надо было, эх и надо. Как же оно все, сделанное до этой ночи, казалось ненужным, каким бесполезным. Он дернулся, чувствуя и пытаясь подавить желание вскочить и бежать отсюда. Рассудок подсказывал, что это пусть и глупо, но зато может дать возможность умереть быстро. Тело спорило и не давало поднять себя в последнем рывке, который точно окончится смертью. Тело было против, все еще надеясь на чудо. Чуда не случилось. Для Рыжего точно. Для другого человека — да.

На какой-то момент ему показалось, что он ослышался. Но нет, все было верно. По твердой и утоптанной земле, чуть слышно стуча, в его сторону двигался человек с костылем. Когда стук затих, Рыжий чуть приподнял голову. Увидел кривоватую толстую палку костыля, сделанного на скорую руку, чуть скособоченный силуэт. Огонь, уже догорающий, в этот момент разгорелся, осветив худое лицо и длинные, спутанные седые волосы. Рыжему хотелось завыть, но он сдержался. Седой кивнул, утвердительно. Чуть позже послышались звуки борьбы, удар, еще один. К ним волокли что-то тяжелое, а скорее — кого-то. Почему-то Рыжий был уверен, что это Сыч, повисший на руках двоих профессионалов, взявших их на зимней стоянке. Он не ошибся. Перед глазами остановились две очередные пары ребристых подошв, и давление с шеи пропало.

— Встать. — прогудел голос сзади. — И не дергайся.

Он встал, вытирая лицо грязным рукавом куртки.

Два крепких, кажущихся угловатыми из-за странной амуниции человека, бросили на землю его бывшего командира. Один из них повернулся к Рыжему. Молодой, полностью лысый, с хищным и очень молодым лицом. Переломанный нос и пара небольших шрамов, так странно смотрящихся на лица этого парня, совсем мальчишки, только добавляли опасности. Холод внутри стал сильнее. Лысый заговорил, тем самым стальным и мерзким голосом, от которого хотелось спрятаться под одеяло и плотнее свести ноги, оберегая яйца.

— Он насиловал девушку?

— Да… — Рыжий, дрожа, смотрел на мечущиеся глаза Сыча. Странно, но он был практически целым. — Он… один.

— Молодец, слил товарища, и не задумался. — Лысый усмехнулся. Шрамы дернулись змеями, пугающе живыми.

— Что будешь с ними делать, брат? — Второй, в возрасте, невысокий, с ежиком торчащих волос, в ярко блестящих ботинках, посмотрел на седого с костылем.

— Привяжите его к чему-нибудь. — Голос седого был тихий, он надсадно закашлялся. — И дайте аптечку. Надо показать твоим кадетам, какие есть настоящие чудовища. И как они могут убивать других, напакостивших им.

— Оно тебе надо?

— Эта тварь сделала меня совсем пустым, никому ненужным. Один, Капитан, понимаешь?

— Понимаю.

— Она… — голос прервался глубоким вздохом. — Хотя бы заставляла оставаться человеком, а теперь? Только и остается, что выть. Как волку-бирюку.

Все, что случилось потом, Рыжий запомнил на всю жизнь, и именно из-за этих воспоминаний часто просыпался с криком, пугая жену. Седой работал ножом медленно, постоянно останавливая кровь, то прижигая раны, то перетягивая жгутами конечности Сыча. Рыжего заставили смотреть на все до самого конца, когда еще живого бывшего командира банды привязали к колодцу. Давешний лысый, что-то шепнув седому, подошел и выстрелил шевелящемуся куску мяса в голову, прекратив его мучения. А потом настала очередь Рыжего.

Когда из костра, горящего недалеко, достали и вложили в руку седого металлический прут, Рыжий опустошил мочевой пузырь. Потом вечностью прокатился краткий миг обжигающей, раскаленной боли на лбу, запах паленой кожи, мяса и подвернувшихся под клеймо волос. Когда он пришел в себя, вокруг стало пусто, ни одной живой души, совершенно никого. Только темнели вразнобой мертвые мешки с костями, тлели остатки строений и начинал накрапывать дождь с серого рассветного неба.

Порыскав по дымящимся развалинам и разбросанным повсюду остаткам вещей, удалось отыскать немного еды и втоптанный в навоз нож. Лоб пылал, в голове пульсировала тупая боль, хотелось лечь и лежать. Но Рыжий смог собраться, упаковать вещевой мешок и двинуться с разоренного подворья.

За год он успел немного скопить и спрятать зимой в небольшом перелеске, рядом со стоянкой. Откопал плотную кожаную сумку, лежащий рядом брезентовый сверток. Переложил серебро в мешок, достал из брезента надежно смазанный карабин и пошел в ту сторону, где был его дом. Ему пришлось многому учиться заново. В первую очередь носить плотную повязку на голове, скрывающую выжженное тавро. Жену Рыжий отыскал в тех же краях, где когда-то рос у бабушки.

Вдовая солдатка, так же, как и он перебравшаяся к родственникам и в одиночку занимавшаяся курами и кролями. Она выгодно отличалась от соседских девок перестарков, засидевшихся в отсутствии мужиков. Высокая, стройная, любящая не накрывать голову платком или шапкой, а стягивать волосы в пучок на самой макушке. Выданная замуж рано да единственный раз обнявшей мужа в постели. Совсем молодая девчонка, вернувшаяся, как и он, в край детства. Ей смог рассказать все и показать лоб. Она приняла его таким, каким Рыжий был и никогда не жалела про это дальше. Даже когда по ночам с кошмарами, редким и наконец-то прекратившимся, Рыжий метался по кровати и кричал, пугая ее и детей.

Когда начинала меняться погода, у него частенько ныла голова, особенно там, где на коже остались оттиснутыми три буквы, вздувшиеся шрамами на ставшей бледной и незагорелой коже.

Простое слово, которым его пометил тот седой, которого Рыжий благодарил за оставленную жизнь. И то, что до конца дней придется ходить с клеймом «КАТ» на лбу… ту ничего и не поделаешь. Заслужил…