Где ты, солнышко, где?

Дмитрий Мазунин

Родителей не выбирают и каждый ребёнок нуждается в любви и заботе. Участие в воспитании и в становлении личности ребёнка прямая обязанность родителей, но нередко, когда люди забывают об этом, ребёнок предоставлен самому себе. Повесть рассказывает о мальчике, который не смотря ни на что старается жить без злобы и совершать добрые поступки. В конце концов сделать правильный выбор для себя.

Часть 2

Шли годы… Из молодой супружеской пары, Доходянины превратились в обыкновенных алкоголиков. Немногие узнавали их на улице, а если и узнавали, то делали вид, что не замечают, проходя мимо. Поначалу они окрикивали знакомых и по простоте русской души, пытались расспросить о делах и детишках, но после одной встречи со своим одноклассником, поняли, какая пропасть их разделяет. Люди просто их стеснялись и не хотели узнавать. В этот вечер Агрипина встречала мужа с работы около конторы. Был день получки, и надежды, что Николай принесет честно заработанные домой, у нее не было никакой, да и такие встречи происходили регулярно, каждый месяц 20 числа и уже стали для них привычными. Сначала он стыдился присутствия своей жены:

— Ходишь! Позоришь меня! Мужики смеются! — кричал он, размахивая руками.

— Подкаблучником! Тряпкой… меня сделать хочешь? Ну, давай! Давай! Ты не меня позоришь, а себя! Поняла? Себя…

В то время он еще работал в автоколонне у дорожников, напивался только в пятницу, но треть получки оставлял себе на красненькую. Когда же он стал позволять себе пригубить и в будние дни, а пару раз вообще не вышел на работу, его просто уволили, благо, что в то время работы было еще, хоть отбавляй, и он устроился сторожем на стройку, а кто его там ночью нюхать будет? Запои продолжались неделями на пару с Агрипиной, а ее желание присутствовать при получении денег, его больше не волновало, просто-напросто ему стало наплевать на мнение окружающих и на свою мужскую гордость, да и она уже практически отсутствовала.

В тот день они прикупили кое-каких продуктов и естественно пару бутылочек красненького для аппетита. Не забыли и про Сережу, взяли 100 грамм леденцов.

— Пусть подсластится, малец, — сунув свернутый кулек с конфетами в карман, и глядя на продавщицу, сказал Николай. Был шестой час вечера, в магазине полно народу. Они с Агрипиной продвигались к выходу. Она несла авоську с продуктами, сквозь ее крупные клетки торчал хвост свежемороженого минтая, завернутого в бумагу, рядом булка хлеба, пачка сахара, рожки, вообщем, все в куче. Николай нес одну бутылку в правой руке, а другая торчала из кармана его брюк.

— Смотри, Вовка! Точно он. Вовка Шлепанцев, — показывая пальцем в сторону мужчины в костюме и галстуке, — обращаясь к жене, почти прокричал Николай.

Когда-то они были друзьями, вместе занимались спортом, сдавали на КМС, но дороги их разошлись. Володя уехал поступать в институт и, судя по внешнему виду, закончил его.

— Вован, привет! — распахивая объятия и радостно улыбаясь, закричал Николай, подходя к знакомому. Мужчина остановился и уверенным голосом спросил:

— Вы собственно, что хотели?

— Ты меня не узнаешь? — с надеждой в голосе спросил Доходянин.

— Что-то не припомню, — с гримасой отвращения на лице ответил тот.

— Это же, я, Доходянин! Ну, давай, напряги память!

— А, Доходянин Николай, кажется, если не ошибаюсь. Я вас слушаю.

— Ты, чего, начальник, что ты? — он хлопнул Шлепанцева по плечу, чем в очередной раз вызвал брезгливую гримасу на лице бывшего однокашника. Николай растерялся, не зная что сказать. Мужчина равнодушно посмотрел на него, потом на Агрипину.

— У Вас еще, есть ко мне какие-то вопросы? Или это все?

— Все — растерянно пробормотал Доходянин.

— Тогда, до свидания, извините, я спешу.

Он прошел прямо между ними, покачивая портфелем из крокодиловой кожи.

— Может не он? Да точно не он! Вовка так бы не сделал! Вовка он друг! Он настоящий! — разговаривая больше сам с собою, чем с Агрипиной, сказал Николай.

— Обознался я. Сколько лет прошло, немудрено.

— Да заткнись ты уже! Узнал он тебя. Узнал! Стыдно ему перед людьми стало, вот и все. Кто он и кто ты? Усек! Не хочет он тебя знать! Не хочет! Не дай бог, еще чего-нибудь попросишь. — Агрипина, сказав это, замолчала.

— Совпадение, просто совпадение — ответил он шепотом. Он не хотел верить сказанному Агрипиной.

Уже дома, допивая последнюю бутылку, он со всей силы грохнул стаканом об стол и со злостью сказал:

— Сволочь! только одно слово — сволочь!

Время идет, а оно, как известно привлекательности не добавляет, особенно при таком образе жизни. Авдотьевна превратилась в маленькую толстую женщину с постоянно слипшимися грязными волосами. Толстые коротенькие, как сосиски, пальцы рук, постоянно покоились на ее животе, сливаясь с засаленным пятном давно не стиранного халата.

Николай Евграфович, когда-то спортивного телосложения, стал худым, как жердь. Шапка седых, беспорядочно торчащих во все стороны, волос обрамляла большой выделяющийся нос с бородавкой на конце, на его худом сером лице с красными налитыми кровью глазами, когда он улыбался, широкий рот обнажал десна с гнилыми желтыми остатками зубов. Они были похожи на Дон Кихота с Санчо Пансой, но тех сближали благородные помыслы, этих же бутылка, общее хозяйство и сын Сережка, который был предоставлен самому себе. Иногда недостаток в деньгах приводил их в состояние трезвости. Они наводили порядок в квартире, заводили стирку. Маленький Сережа даже на улицу гулять не ходил, радуясь домашним хлопотам, и принимался им помогать. Вечером Николай садился на табурет в кухне, у открытой форточки, закуривал, подзывал к себе мальчика и, гладя по голове рукой, похожей на грабли, заводил один и тот же разговор:

— Эх, Серый… Серый. Завяжу с зеленным змием, заживем! — при этом он тяжело вздыхал и во взгляде прослеживалось неверие в то, что сам и говорил. А на следующий день все вставало на круги своя. Как и другие родители, они по-своему тоже любили своего сына и заботились о нем, как могли. Агрипина Авдотьевна занимала должность технички в столовой, работенка не весть какая, но голодными они никогда не были.

Иногда она срывала зло на мальчике, награждая его подзатыльником, считая его причиной своих несчастий в жизни:

— Если бы не ты! Не хотела дитя без отца родного растить.… Вот и терплю!

— А ты, неблагодарный…

Мужа своего она ненавидела всей душой и называла не иначе как «старый козел». Доходянин же иногда за это прикладывал к своей благоверной кулак, но в большинстве случаев не обращал на нее никакого внимания.

Сергей подрастал, и вот пришло время, идти в школу. За неделю до 1 сентября, отец пришел с работы трезвый и принес большой сверток.

— Серый! — крикнул он с порога, — пойди-ка сюда, сынок! На-ка примерь! — и, пройдя в комнату выложил на кровать: школьный костюм, рубашку и ботинки. Мальчик обрадовался и с любовью, нет, скорее с чувством благодарности, посмотрел на отца.

— Мать! Иди сюда! — крикнул он в кухню, — посмотри какой красавец! Дон Жуан, да и только.

Сережа рассматривал себя в большое зеркало трюмо. Ему казалось, что нет ничего красивей школьной формы, хоть она была и не глаженная, зато новая, с этикеткой, приятно пахнущая. Родители давно ему ничего не покупали.

— Лохмы отрастил, балбес! — сказала Агрипина, посмотрев на сына.

— Брюки длинноваты? — обращаясь к Николаю, критически заметила она.

— Ничего подрастет… Дети они знаешь! Не заметишь, как женится.

— Где деньги взял?

— Шабашнул. Аврал на работе, дом сдаем.

— Можно было костюм и не покупать. Машка отдавала за так. Пашке-то своему новый купила.

— Ничего. Пусть. Человек первый раз в школу идет. А, ты погладь все и на плечики повесь. Завтра ранец принесу.

— Что скажешь, сынок? — Николай присел на корточки, взяв его за плечи и в ожидании ответа, посмотрел в глаза.

— Спасибо, папа! — неуклюже поцеловав его в щеку, ответил Сережа.

Николай сконфузился, дрожащей рукой смахнул, навернувшуюся на глаза слезы, и достав папиросы, прикуривая вышел в кухню.