Из Эстонии с приветом

Дмитрий Красавин

Эта книга о Ване с Колей из Саратова – первостроителях Таллина, о простом русском парне – Вильгельме Карловиче Кюхельбекере, о том, как клизмой излечили хористов от «СПИДа», о всех нас и прочих шведах. Автор не задается вопросами – кто прав, кто виноват в межнациональных спорах. Лейтмотив книги и главный критерий, по которому строятся отношения между героями – человечность.

Иллюстратор Дмитрий Красавин

© Дмитрий Красавин, 2018

© Дмитрий Красавин, иллюстрации, 2018

ISBN 978-5-4483-3518-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пушкинская мозаика

Автопортрет Пушкина¹

Эстонский предок Пушкина

Как известно, Абрам Петрович Ганнибал, прадед Пушкина, в 1741 году из своего имения Карьякюла² переехал в Ревель³, где долгие годы проработал на должности обер-коменданта.

Родным языком ревельцев и карьякюльцев был эстонский.

Да и сами они были эстонцами.

Но притворялись то немцами, то русскими.

А между собой беседовали по-французски.

А. П. Ганнибалу это не нравилось.

Заслышав где-нибудь иностранную речь, он моментально чернел от гнева.

Ну а поскольку слышать ее обер-коменданту приходилось повсюду, то современники не черным его и не видели.

Так родилось досадное историческое заблуждение о том, что А. П. Ганнибал будто бы вовсе и не эстонец, а… арап!

На этом основании правнука Ганнибала, Александра Сергеевича Пушкина, эфиопы зачислили в ранг своих национальных поэтов, а у эстонцев, напротив, его стихи даже в антологию эстонской поэзии не включены.

Вот такая вышла петрушка!

Теперь, когда выяснилась истинная причина, побудившая историков усомниться в эстонском происхождении А. П. Ганнибала, у эфиопов нет никаких оснований примазываться к славе Пушкина, а эстонцам следует подумать об установке на площади Свободы памятника почерневшему от гнева Ганнибалу или его прославленному правнуку.

Нянино горе

Няня великого поэта, Арина Родионовна, жила далеко от Ревеля и Карьякюла, поэтому по-эстонски не говорила. Даже по национальности не была эстонкой.

Это не мешало ей слыть хорошим человеком, но приносило много горя.

Чтобы изучить эстонский язык, она стала прибегать к гипнозу.

Для погружения в гипнотический сон няня использовала специальное устройство — веретено.

Но из-за отсутствия магнитофона дело шло плохо.

В итоге, продремав полжизни «под жужжаньем своего веретена», няня так и не выучила ни одного эстонского слова.

Чтобы утешить няню, Пушкин частенько предлагал ей: «Выпьем с горя!»

Кружку при этом он прятал у себя за спиной и подначивал: «Где же кружка?»⁴

Арина Родионовна принималась искать, переворачивала полдома. Наконец серчала, что опять-де кто-то из экскурсантов умыкнул экспонат с посудной полки.

И тут Пушкин — бах кружку на стол: «Наливай!»

Ох и весело же им потом было!

Именно для няни, чтобы она порадовалась успехам воспитанника, Пушкин с раннего детства приучился переводить свои стихи и прозу с эстонского на русский язык.

И, судя по «Евгению Онегину», достиг в этом нелегком деле фантастического совершенства.

Друзья Пушкина

У Александра Сергеевича Пушкина было много друзей.

Некоторые из них не были эстонцами.

Впрочем, последнее требует уточнения.

В приводимых ниже очерках я почти не затрагиваю национальной темы, полагая, что любопытство интересующихся ею читателей хотя бы отчасти удовлетворят примечания, даваемые мной в конце каждого очерка.

Пущинский колокольчик

Прадед Ивана Ивановича Пущина, Иван Пущин, имел привычку углубляться в одиночку в пущи и пропадать там по несколько дней кряду.

Няньки, бабки, тетки, дядьки разбредались в поисках Ивана на много верст окрест.

И тотчас же терялись сами.

На их поиски приходилось созывать родственников из соседних деревень.

Те тоже терялись.

Так бы весь род с челядью и приказчиками в пущах и затерялся.

Но однажды кто-то умный предложил вешать на шею прадеда и всех его потомков колокольчики.

Каждому свой. Чтобы по звуку можно было отличать, кто где в данный момент бродит.

Обладая недюжинным музыкальным слухом, Пушкин очень хорошо помнил звук колокольчика своего лицейского друга Ивана Ивановича. Сколько раз этот тонкий звон позволял ему без труда отыскивать Пущина при играх в жмурки!

Какова же была радость поэта, когда знакомый колокольчик огласил заснеженный двор затерянного в лесах Михайловского!

«Мой первый друг, мой друг бесценный!

И я судьбу благословил,

Когда мой двор уединенный,

Печальным снегом занесенный,

Твой колокольчик озарил⁵», —

вспоминал поэт позднее.

Перед его мысленным взором проплывало расплывшееся в улыбке лицо лицейского друга, звенел колокольчик…

Пушкиноведы полагают, что очевидная из данного очерка аналогия фамилии Пущин со словом пуща не является достаточно убедительным доказательством в пользу версии о том, что Пущин якобы был русским. Более вероятно предположить, что русифицированная фамилия образовалась от эстонского слова puss — «проделка, шутка». Ну а то, что имя Иван — последующая трансформация эстонского Ян, особых доказательств, по-моему, не требует. И вообще, как бы Пущин мог учиться в тартуском лицее, не будучи эстонцем — то есть не зная эстонского языка?

Чудное мгновенье

(о том, как рождались бессмертные строки)

Прехорошенькая история приключилась однажды у Пушкина с небезызвестной Анной Керн.

Ее муж, генерал Ермолай Федорович Керн, был ужасно ревнив и не отпускал от себя молодую жену ни на шаг.

Чтобы обмануть престарелого супруга, Анна Петровна стала заниматься медитацией.

По ночам, когда тело отдыхало в роскошной кровати, обнаженная душа жаждущей приключений женщины, облекшись в астральную оболочку, воспаряла к небу и направлялась туда, куда ее влекли любознательность и сердечные чувства.

Однажды она учудила и предстала в астральном облике перед Пушкиным, который, ни о чем не подозревая, ровно в полночь прогуливался по одной из аллей Михайловского парка.

Представьте себе: ночь; темные силуэты возвышающихся по бокам аллеи лип; где-то за оврагом хохочет сыч; глухо ухает филин.

Какие чувства должен был испытать поэт, когда увидел, как по бледному лучику луны, едва касаясь его поверхности пальчиками босых ног, на землю нисходит прекраснейшая из женщин, гений чистой, не обремененной одеждой и побрякушками, красоты?

А что он, поэт, натура легкоранимая, впечатлительная, должен был сделать, когда она, представ перед его смущенным взором, вдруг, как мимолетное виденье, растворилась в ночи?

Да, да, дорогой читатель, — он упал в обморок, а когда очнулся, то вытащил из-за уха гусиное перо и дрожащей рукой написал на манжете:

«Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты».

Вот так родились эти бессмертные строки. А ту аллею в Михайловском с тех пор называют «Аллея Керн».

Анна Керн была близкой родственницей Вульфов, которые утверждали, что происходят родом из прибалтийских немцев. Но мы-то знаем, что еще со времен Абрама Петровича Ганнибала многие из эстонцев говорили то же самое. Однако их всюду выдавала тоска по Родине, и вела эта тоска отнюдь не в Германию. Разве не это чувство заставило единственного представителя сильного пола в семье Вульфов, Алексея Николаевича, поехать учиться в цитадель эстонской науки — Тарту? Я далек от того, чтобы категорично утверждать об эстонском происхождении Анны Керн, но, согласитесь, здесь есть над чем задуматься.

Излишняя горячность Кюхельбекера

Лицейский друг Пушкина, простой русский парень Вильгельм Карлович Кюхельбекер одно время преподавал российскую словесность в Благородном пансионе при Петербургском университете и слыл неутомимым борцом за чистоту русского языка.

Не было дня, чтобы он не вызвал кого-нибудь из поэтов или писателей на дуэль.

Поводы при этом были удивительно схожи: неправильно, с точки зрения специалиста, выбранный размер стиха, стилистические погрешности в том или ином произведении, грубое, непочтительное обращение со словом.

Все эти «невинные» прегрешения любителей гусиного пера Кюхельбекер воспринимал как оскорбления, наносимые ему лично, как пощечины.

Благодаря ему в России пушкинской поры выживали только талантливые литераторы.

Однажды он погорячился и вызвал на дуэль самого Пушкина.

Пушкин встал к барьеру и по-эстонски хладнокровно выбросил пистолет в стоявшую поблизости урну.

Кюхельбекер сразу раскаялся в своей горячности, кинулся обнимать Александра Сергеевича, но еще больше разгорячился и поспешил, по примеру гениального друга, выбросить пистолет в урну.

После этого ему уже не с чем было вступаться в защиту российской словесности от разного рода обидчиков, воров и хамов.

Вот какую злую шутку сыграла с ним излишняя эмоциональность.

Теперь русскую речь повсюду теснят.

И даже там, где прошло детство Кюхельбекера, в Эстонии, она не в почете.

Где вы, простые русские Вильгельмы?

В имени Кюхельбекера Вильгельм явственно слышится эстонское Vello. А эстонское слово kõhvel — «совок» вам ни о чем не говорит? А то, что его детские годы прошли в эстонском имении Авинорм? Но, вопреки всему, я полагаю, что Кюхельбекер был русским!!!

Примечания

1

Скан оригинала можно посмотреть по ссылке — http://literatura5.narod.ru/push.jpg

2

1 Мыза Карьякюла — дворянская усадьба на севере Эстонии недалеко от Таллина. В первой половине XVIII века принадлежала по очереди Ф. М. Апраксину, Н Ф. Головину и Абраму Ганнибалу. После Ганнибала меняла своих владельцев очень часто — ими были фон Глены, фон Гернеты, Пиллар фон Пильхау, фон Коскюлль, фон Краузы и многие другие именитые эстонцы, почему-то выдававшие себя за немцев.

3

² Название города Ревель было заимствовано из шведского языка после присоединения Эстонии к Российской империи. Оно просуществовало до момента развала империи в результате октябрьского переворота. Современное название Таллин происходит от слов taani linn («датский город» в переводе с эстонского).

4

Или бури завываньем Ты, мой друг, утомлена, Или дремлешь под жужжаньем Своего веретена?

Выпьем, добрая подружка Бедной юности моей, Выпьем с горя; где же кружка?

(отрывок из стихотворения А. С. Пушкина «Зимний вечер»)

5

Отрывок из стихотворения А. С. Пушкина «И. И. Пущину»