Сыщик. Васюганский «спрут»

Дмитрий Карпович (2024)

Книга показывают, по сути, неуязвимость коррумпированной правоохранительной системы существующей на «территории беззакония». В данном произведении автор пытается показать, на примере конкретных уголовных дел, ту сторону системы, с которой ему пришлось столкнуться, будучи сотрудником правоохранительных органов, а также затронуть некоторые ее особенности, когда он работал уже частным детективом на конкретных примерах имеющихся в его собственной частной практике.

Глава 3. Свой среди чужих

Чужое мясо к своему телу не приклеишь.

Народная поговорка.

Смысл замечательного кинофильма «Свой среди чужих, чужой среди своих» заключается в том, что человек определенного круга среди таких же, как он, выделяется, то есть не похож и непонятен для других его соплеменников… Он не лучше их и не хуже, он просто другой…

Несмотря на всю свою любовь к этой «системе» и наше взаимное притяжение друг к другу, как минус к плюсу, как яблоко к яблоне, с самого своего «ментовского» детства, я был ей не угоден… Как та же яблоня отторгает свой плод, когда он созрел и стал слишком тяжел для ее ветки… или как будто дерево выбрало именно этот плод в жертву нависающей тени от рядом стоящих деревьев, или гусениц, атаковавших его, или еще какой-либо напасти, разместившейся рядом с ним, и нужно было пожертвовать кем-то одним ради спасения сотен других…

Пожертвовать одним из своих сыновей или дочерей… Я понял это слишком поздно, когда был уже вне ее самой, этой системы, когда «сорвался с дерева»…

А может, наоборот — я вовремя сорвался оттуда, чтобы не гнить вместе с ней? Созрел, набрался сил и опыта и свалил оттуда?..

В свои семь лет отроду я уже знал, что буду сыщиком…

А вот вы помните, кем вы хотели быть в свои семь лет?

Когда в первом классе наша учитель начальных классов попросила нарисовать свою будущую профессию, я нарисовал милиционера, это было в далеком 1980 году… Рисунок этот у меня сохранился до сих пор.

Учительница начальных классов при окончании нами средней школы подарила всем рисунки 10-летней давности, чтобы сравнить, как совпали наши желания через 10 лет… Мои совпали, и через 10, и теперь уже через 45 лет.

И не то, что бы я не прожил без сыска или вдруг мировой сыск загнулся бы без меня… Нет. Но, как сказал один книжный милиционер из популярной в 90-е годы прошлого века книги «Мент поганый», Лев Иванович Гуров, констатируя факт уже случившихся событий:

«Что выросло, то выросло». Что случилось, то случилось.

В российском государственном сыске я лишь песчинка на большом и солнечном «пляже Анапы», но тем не менее знак «Лучший сотрудник криминальной милиции», заработанный мною в 2008 году на исходе моей государственной сыскной карьеры за конкретные раскрытые преступления, у меня имеется и заслуженно, что подтвердят мои коллеги по отделу уголовного розыска Таймырского ЛОВД, Сибирского УВДТ, проходившие службу вместе со мною.

А вот в частном сыске, в котором я оказался после выхода на пенсию в свои 36 лет, оформив лицензию частного детектива и используя опыт оперативной работы в государственной сыскной деятельности, я был как «рыба в воде». Я был свой среди своих.

Единственная существующая легитимная организация частных сыщиков России — Ассоциация Российских Детективов — за прошедшие 15 лет моей частной сыскной практики трижды награждала меня почетным знаком лучшего частного сыщика России по раскрытию преступлений.

Было это в 2011, 2014 и 2023 годах.

Но не об этом идет речь в моей повести. Речь идет о двух сторонах профессии сыщика, опера — лицевой и обратной… Аверсе и реверсе в нашей профессии.

А упоминание о моих наградах и заслугах — это так, чтобы читатель понимал, что перед ним не начинающий философ, сдающий экзаменационный билет о материи и сознании на вступительном экзамене университета, а профессиональный сыщик…

Начав свою карьеру в уголовном розыске, я неустанно повторял своей супруге:

— На первом месте у меня работа, и только на втором — семья…

И моя жена «проглатывала» такое деление… Она знала мою истинную страсть еще с пятнадцатилетнего возраста, когда, сидя с ней за одной партой средней школы или прогуливаясь по пригородному поселку, где жили наши семьи, я бросал все и торопился не к ней на свидание, а на просмотр очередной серии итальянского сериала «Спрут», демонстрирующего борьбу полицейского комиссара Катани с сицилийской мафией…

Я не мог и предположить тогда, что спруты водятся не только в Средиземном море, омывающем солнечный остров Сицилия, но и в самом крупном болоте на нашей планете — Васюганском, вплотную прилегающем к Новосибирску.

Тогда я еще не был ни аверсом, ни реверсом той системы. Я только стремился туда, так сильно хотел им быть, это была мечта всей моей жизни… как мне тогда казалось.

В 1990 году, после окончания средней общеобразовательной школы № 70 пригородного поселка Садовый, в Новосибирском районе, я поступил в Омскую высшую школу милиции (ОВШМ МВД СССР).

Ну как поступил — влетел в нее со всего маху, как патрон, выпущенный из пистолета, попадает в мишень.

Вступительные экзамены состояли из следующих дисциплин: физическая культура, история, обществознание, русский язык (сочинение).

Я готовился к экзаменам. Честно и упорно готовился так, что мой день, мои сутки были расписаны по минутам… Подготовке к экзаменам было выделено не менее 12 часов в сутки на протяжении полутора месяцев июня и июля 1990 года.

Я читал и конспектировал так много, что мое стопроцентное зрение 17-летнего подростка село… Я реально подозревал, что меня могут забраковать на медкомиссии у окулиста. К счастью, зрение вернулось быстро, в течение недели…

Из четырех дисциплин, оцениваемых по пятибалльной шкале каждый, с максимальным количеством баллов — 20, мой расчет был на 18. Зная почти все, что нужно было для поступления, и даже, как оказалось позже, примерно в три-четыре раза больше, чем было необходимо, переживал лишь за сочинение, да и то, точно зная, что на 4 балла напишу его так, как «ботинки губкой почищу».

Сдав физкультуру на 5, сочинение на 4, осечку я допустил на обществознании… 4 балла. Не за то, что я не знал билет, а за то, что знал его на 6 баллов из 5 и начал рассказывать философию не строго по билету, а с самых корней ее возникновения.

— Четыре балла, — сказал мне майор, принимавший экзамен.

— Почему 4? Я знаю на пять…

— Слишком умный, много философствуешь, нужно четко отвечать на каждый поставленный вопрос.

Только позже, через четыре года, заканчивая школу милиции, когда руководство ВУЗА предложило мне остаться преподавателем по выбору на любой из двух кафедр — уголовного процесса или философии, я понял, что знал не просто этот билет лучше майора, принимавшего экзамен, я всю философию знал лучше его.

В общем, подав на апелляцию против той оценки, что поставил мне экзаменатор, я услышал мнение другого майора, бывшего нашим первым начальником вступительного курса, который, выслушав меня, сказал просто и лаконично:

— Историю на пять сдашь?

— Да, — ответил я самоуверенно.

— Ну и не рви сердце, значит, поступишь…

«Ладно, — подумал я, — поживем — увидим».

История — 5… Как в аптеке…

18 баллов при проходном балле 16 для абитуриентов из Новосибирской области. Меня «автоматом» зачислили на первый курс. Так я и стал слушателем ОВШМ МВД СССР.

Слово «автомат» для меня имело несколько иное значение, чем его прямое толкование.

Абсолютно все экзамены, кроме государственных, в конце 4 курса, при выпуске из школы, я сдал «автоматом».

И не потому, что я был такой «задрот, очкарик», «Знайка» из мультика про Незнайку на луне… Нет, потому что впервые в свои 17 лет я увидел и столкнулся с «реверсом» этой гнилой системы. Еще не познав «аверс», я уже видел ее изнанку…

Тогда в 1990 году нас, абитуриентов, было около тысячи человек, может, больше, на триста мест на курсе. Почти все шли по направлениям регионов или республик.

Так, например, для одного туркмена, ставшего впоследствии моим товарищем, служить с которым довелось в одном взводе, чтобы поступить, было достаточно просто написать сочинение русскими буквами, не взирая на знаки препинания и обороты речи…

Он так и написал: «МоЯ сочинение»… Но он был туркмен. И ему нужно было представлять милицию и всю советскую власть в светлом и теплом Туркменистане. Из этой солнечной и южной республики был только один желающих поступить в ОВШМ, поэтому даже такое сочинение шло ему в зачет, и он был зачислен.

Но были и другие регионы, где число желающих поступить было слишком велико… человек 10 на одно место. И вот тогда вылезали на поверхность «реверсы», когда бездарных абитуриентов курировали преподаватели и руководители школы милиции… когда достойных пацанов «забривали», а эти сынки системы проходили по конкурсу… Видел я все это и знал, конечно, к своим-то 17 годам отроду. Все понимал.

Не было у меня таких «толкачей», мои родители простые рабочие, рассчитывать мне приходилось на свои знания, а не на те «связи», поэтому рвал я свой мозг и свое зрение, чтобы хоть как-то встать рядом с этими «мохнатыми» абитуриентами.

Из сотрудников школы милиции этим не гнушался никто: ни простые преподаватели и «профессура», ни простые курсовые офицеры и руководители школы… Знаю это, потому что учиться с такими слушателями пришлось не только на одном курсе, но и в одном взводе… Теми, кто даже школу-то закончить не смог с первого раза, несмотря на их покровителей, те, кто потом ни дня не проработали в милиции, а свалили сразу в коммерцию или иное направление, лишь бы не тащить эту лямку, о которой другие пацаны могли только мечтать… Но не о них, этих смазливых абитуриентах, в последующем слушателях идет здесь речь… Они даже не реверс, обратная сторона, они — лишь жалкое отражение, тень той действительности, тех реверсивных офицеров милиции, прикрывавших их бездарность… Но это была наша действительность, с которой приходилось сосуществовать.

Это было мое первое знакомство с реверсом системы… Я знал: если залет случится у меня и «того парня», то выгонят меня, а не его. Мне нужно было быть лучше него, а для этого нужно было просто хорошо учиться, так хорошо, чтобы к тебе не то что вопросов не было, а чтобы стать одним из лучших…

В предыдущем моем образовательном учреждении — средней общеобразовательной школе — я не был не то что отличником, я даже хорошистом-то стал с натяжкой, так как преподаватели школы, не желая портить советскую статистику по выпуску, «натягивали» нам положительные оценки, как мы противогазы на уши.

Но то было детство, отрочество и юность, вместе взятые, а здесь была уже мечта, цель, смысл жизни… И я готов был «рвать задницу», а не только зрение садить, лишь бы окончить это учебное заведение…

Как это часто бывает в таких ситуациях, я перестарался… Впитывая знания, как губка воду, я стал одним из лучших слушателей курса. А к лучшим и спрос всегда больший… Был бы середнячком, не заметным среди трехсот человек, то и дослужился бы простым слушателем до выпуска… Но нет же, раз уж пошло-поехало, то и останавливаться не за чем… Пришлось в прямом смысле слова соответствовать. В общем, школу милиции я окончил с красным дипломом.

Именно тогда впервые я осознал, что я немного другой, чужой среди своих, не такой, как все, не лучше их и не хуже, я просто другой. Даже на общей выпускной фотографии взвода все наши парни одеты в парадную форму лейтенантов, а я стою в обычном повседневном обмундировании, и не потому, что у меня не было золотых погон, просто я не считал это необходимым. Мне уже не терпелось уйти отсюда и вернуться в родной Новосибирск, продолжить службу…

Начальник курса подошел ко мне как к одному из лучших и попросил выступить с прощальной речью от имени выпускников перед оставшимися слушателями… Я отказался. Я ему просто сказал:

— Виктор Петрович, извините, я че-то так устал от вас за эти 4 года… Я ведь все сдал: и экзамены, и комнату для проживания, и излишнее форменное обмундирование. Может, вы вышлите мне диплом по почте, а я уже поеду домой?

— Ну, смотри, Карпович, как знаешь…

И на доску почета школы милиции повесили не мою фамилию, а другого… послушного, одевшего золотые погоны и согласившегося выступить с прощальной речью… Ну что поделать — что выросло, то выросло.

У меня не было и нет до сих пор друзей или подруг. Были и есть приятели, товарищи, сослуживцы, соратники… Но друзей или просто людей, кому бы я мог доверить до конца свои мысли, дела, с кем бы мог тащить эту лямку, попросту нет.

Иногда казалось, что не хватает мне именно такого же, как я сам, брата-близнеца, одной крови, одной веры, одних мыслей…

Придя на службу в уголовный розыск — туда, куда я стремился последние четыре года своей жизни, — я был не своим и не чужим, ни аверсом, ни реверсом. Я только начинал постигать азы работы и впитывать особенности этой службы.

Четыре года в одном отделе — это не четыре года в школе милиции. Научился я многому, хоть и учителей и преподавателей было гораздо меньше, чем в ОВШМ.

Это, пожалуй, одно из подразделений, где мне было комфортно проходить службу. Хотя отношение отдельных коллег было предсказуемым.

Середина 90-х. С высшим юридическим образованием были единицы. После школы милиции моих однокашников в приказном порядке забирали и чуть ли не принудительно в следствие. Следователей с юридическим образованием не хватало, а тут мы такие «козырные» после «вышки» и в опера…

Но мне повезло. Мое личное дело просто-напросто забыли в школе милиции. Точнее, его просто забыли запросить оттуда. Как это получилось? Да запросто. 7 февраля 1994 года я пришел в свой любимый и родной Новосибирский сельский райотдел милиции на практику.

За четыре месяца до этого, в 1993 году 5 октября, нашему курсу впервые за многолетнюю историю школы милиции, и это было нововведение в милицейском образовании, когда слушателям, уже имевшим неполное высшее образование, присваивалось звание младшего лейтенанта милиции.

Прибыл я на практику уже офицером. Начальник районного отдела очень удивился, но противиться не стал, и я «каким-то чудесным образом» уже 8 февраля был назначен его приказом по отделу на должность оперуполномоченного уголовного розыска. По факту я являлся слушателем школы милиции, и в то же самое время я уже был опером.

Нонсенс, но так и было на самом деле. Мне было выдано служебное удостоверение оперуполномоченного уголовного розыска, назначено денежное содержание — оклад по должности, а в марте я уже заводил дела оперативного учета, получил табельное оружие на «постоянку» и продолжал нести службу.

В июле 1994 года я съездил в Омск, благополучно сдал госэкзамены и вернулся в отдел для дальнейшего прохождения службы.

Но вот приказ по мне остался только местный, отделовский, о назначении меня на должность опера. Приказа по главному управлению не было до ноября 1994 года. Главк просто не знал, что в «сельском» проходит службу выпускник ОВШМ. В ноябре кто-то где-то очнулся, дело мое-таки запросили из Омска, но вот воткнуть меня в следователи не получилось. Сам я желания не высказывал, ибо меня все устраивало в уголовном розыске.

Крайним в этой ситуации сделали местного кадровика, наградив ее почетным выговором, а я так и остался служить на своем месте.

И тем не менее насмешки и шушуканье за спиной: «Красный диплом, отличник…» — я чувствовал постоянно своим реверсным зрением.

Я был моложе и неопытнее многих коллег. Школьное образование — это была лишь теория, практику приходилось познавать прямо «с колес». И все же я остаюсь до сих пор благодарным моему учителю и наставнику за все эти четыре года — Дубовицкому Борису Александровичу. Мною он подробно описан как опер и наставник в книге «Сыщик. Изнанка профессии», где я посвятил ему целую главу.

Благодарен своим коллегам, которые учили 21-летнего бестолкового пацана, еще не оперившегося опера уму разуму… Я не чувствовал себя там чужим среди своих или своим среди чужих… Это пришло позже, когда опыт работы и наваленная в мозг куча негативной информации привели меня к полному осознанию того, что я там лишний. Что я не такой, как многие, угодные той системе.

Именно поэтому сейчас, работая в частном порядке, частным сыщиком, я чувствую себя свободнее и комфортнее, нежели тогда и там, в погонах.

Однако по-настоящему с реверсом своей службы мне пришлось столкнуться в 2007 году, работая вместе с М.С. Крутером по уголовному делу № 30698 о вымогательстве девяти миллионов рублей у гражданки Дильс.

Тогда мне было 34 года, подполковник милиции, старший опер по особо важным…

Я уже отчетливо чувствовал и осознавал себя другим, чужим, не таким, как многие, но все еще обожающим свою работу, несмотря на всезаполняющий мой мозг реверс по отношению к системе, в которой приходилось работать.

Зная свою работу на все 100%, любя и чувствуя ее кожей и каким-то еще внутренним чутьем, понимая, что не могу делать шаблонно того, что от меня требует система, я уже начинал действовать исподтишка. И не специально это получалось. Как-то автоматически, подсознательно.

Видя отчетливо, где начальство покрывает коррупционеров или закрывает глаза на откровенные факты, а некоторые из них набивают свой карман, прикрываясь служебной необходимостью или чувством ложного долга, я уже не искал ни друга, ни брата, ни соратника по службе. Я работал и действовал один, так же как и сейчас, спустя 17 лет, работая частным сыщиком.

Тогда мне приходилось в открытую бастовать или втихую обманывать руководство, лишь бы делать так, как мне считалось правильным… Это не часто, но приносило плоды, вкусные положительные плоды. Иногда я даже наслаждался происходящим…

Так, по одному делу, которым я занимался в течение нескольких месяцев, собирая материал, указывающий на совершения преступления одним коррумпированным чиновником в милицейских погонах, мне необходимо было направить собранный материал в следственные органы для возбуждения уголовного дела. Однако начальник моего отдела запретил мне так делать, приказав забыть про материал, так как этот чиновник когда-то служил вместе с моим начальником.

Тогда я просто дождался, когда он уедет в командировку в другой регион и подписал сопроводительный документ в следствие у его зама, сославшись на то, что начальник в курсе.

Собственноручно и благополучно доставив материал в прокуратуру, дождавшись возбуждения уголовного дела, и даже получив лично в отделе статистики карточки о возбужденном уголовном деле, я привез и доложил руководителю о результатах работы, не взирая на его крики, вопли и сопли…

Скажу вам искренне, что это те редкие, но незабываемые моменты, когда ты катнул шар в лузу и, даже не представляя его истинного пути, совершаемых им маневров, не учитывая встречный ветер, кочки под ровным покрывалом бильярдного стола или иные неровности, неприятности или препятствия, точно знаешь, что он, этот твой «шарик», всяко найдет нужную лузу… Как будто намагничены они оба: он и она… И такая радость тебя одолевает, что не нужно своими руками ничего больше делать, не нужно пуп надрывать, кому-то что-то доказывать, лбом биться об бюрократическую стенку кумовства и «сослуживства»… Нужно просто дать импульс, искру света в этот темный мир коррумпированной системы…

И практически все мне сходило с рук, и даже там, где ходить приходилось по лезвию, по тем разработкам и материалам, на которые отдельные коллеги и руководители откровенно смотрели с упреком или даже ненавистью.

Однако, работая по делу с Марком Соломоновичем, мне все же пришлось допустить одну досадную осечку, позволившую системе избавиться от меня… Ну что же, всего не просчитаешь. Не предусмотришь. Соломку везде не подстелешь.

В итоге одна ошибка, допущенная мною, позволила дереву сбросить, избавиться от этого надоедливого плода…

А может, это все было сделано вовремя? Я наелся ею, научился всему, насытился ее плодами, и она отпустила меня и простила… как заблудшего сына. Как отпускает медведица своего повзрослевшего медвежонка, выросшего на ее молоке, как выросший тигренок уходит от своей матери в самостоятельный путь, на свою тропу, территорию…