Осень на краю света

Дмитрий Заваров, 2018

Кражу иконы из захолустной сельской церкви можно было бы отнести к заурядным преступлениям. Если бы не гибель столичных экспертов, приехавших ради этой находки. Следствию не за что зацепиться – специалисты задохнулись по вине неисправного дымохода, а в полувымершей округе практически некого подозревать. Да и сам образ вроде бы не представляет никакой материальной ценности. Юрий Пономарев, правнук первого настоятеля церкви, приезжает в деревню по просьбе друга детства, на которого падает подозрение. Поневоле втянувшись в расследование, он вынужден признать, что события все хуже поддаются рациональному объяснению. При этом происходящее загадочным образом связано с историей его семьи. Но главное – здравомыслящий человек вряд ли сможет противостоять силам, разбуженным похитителями иконы…

Глава 2

…потому что другого объяснения нет! — хлопнул по столу капитан Сапегин, и часы на запястье весело блеснули.

Было это поздним вечером. Гудящий свет люминесцентных ламп давил на глаза, бликовал на протертом до дыр линолеуме в кабинете участкового уполномоченного. Висел над столом портрет президента Ельцина, и капитан Федоров нет-нет, да и косился на него: вовремя не сменил, теперь уже поздно — Сапегин заметил и даже замечание сделал. Хмурился участковый, выслушивая версию следователя: логично выходило у него, складно. Сапегин сидел за столом, а хозяин кабинета расхаживал перед ним из стороны в сторону: от шкафа с папками и книгами до журнального столика с электрочайником и чашками.

— Но даже если и так, то почему все четверо ра-зом задохнулись? — нападал Федоров.

Участковый был толст и низок, с мясистым загривком, практически без шеи. Густые волосы коротко стрижены. Пухлые губы и нос картошкой делали его похожим на Карлсона из советского мультфильма — он сам это прекрасно осознавал, поэтому к закономерно приставшей кличке относился с пониманием. Хотя теперь, когда давно перевалило за сорок, Карлсон из участкового получался весьма потрепанный жизнью.

— Володя, они печь топили? — Сапегин нисколько не горячился, осознавая свою правоту.

Капитан Сапегин внешне был полной противоположностью Федорова: худой, высокий, лысый. И поэтому спор двух этих людей со стороны выглядел весьма естественно, даже закономерно: чего еще ждать от противоположностей? Участковый долго подбирал ему соответствующий персонаж из кино — казалось, что Сапегин отчетливо похож на кого-то, но сравнение постоянно ускользало… И вот сегодня утром внезапно осенило: да просто вылитый Кальтенбруннер из «Семнадцати мгновений весны», только с бритым черепом.

— Топили! — согласился участковый. — Но в одном из двух помещений. Дверь между ними закрыта была.

— Отравление угарным газом подтверждено?

— Предварительно.

— Все. Что тебе еще надо?

— Икону мне надо.

— У сторожа она. У Томина.

— Гениально! У него ключи от церкви и без того были. Он эту икону мог украсть сто раз.

— Узнал от приехавших специалистов истинную цену — вот крыша и поехала от жадности.

— Знаешь, сколько ему лет?

— Ну правильно, решил перед смертью гульнуть на полную. Или в наследство передать.

— Нет у него никого.

— Не все так просто, товарищ капитан. Ты ведь знаешь, что он на старости лет пытался усыновить ребенка из вашего местного детдома?

— Ну, знаю, — недовольно скривился Федоров.

— Комиссия ему отказала?

— Да не было никакой комиссии. Сказали: не суйся — и все дела.

— А что так? — ехидно сощурился Сапегин.

— Да вот так вот…

Федоров отошел к окну. Стекло четко, во всех подробностях отражало обстановку кабинета, а улицу, наоборот, размывало, корежило в потеках дождя. Смутные образы: деревья, фонари, низкие тучи, похожие на грязное стеганое одеяло — как на картинах импрессионистов. Поздно уже, совсем ночь. Стоянка перед сельсоветом вся в лужах, и одинокая «девятка» следователя Прокуратуры Сапегина у бордюра. Упрямая осень в этом году, ранняя, тягучая, как затяжная болезнь. Раскисла от непогоды земля, даже в редкие солнечные дни не просыхает. И к утру опять поднимется липкий туман. За спиной Федорова торопились-тикали старые часы в массивном деревянном корпусе. Их отражение суетливо поблескивало качающимся маятником. Нашел на свалке, починил, повесил в кабинете: раз в полчаса тоскливо бьют, отсчитывая время жизни. Не переубедить Сапегина, будет мурыжить Томина до упора, пока не надоест. А Иваныч… характер у него сложный, мягко выражаясь — чего-нибудь учудит в отместку. А деревня без Иваныча будет совсем уже не та…

— Томин этот вообще-то, как я понял, тип еще тот, — будто подслушал мысли коллеги Сапегин.

— Откуда такая информация? — развернулся от окна Федоров.

— Навел справки.

— Федькин тебе наябедничал, — брезгливо протянул участковый. — Справки он навел!

— Ну так и что? Он председатель, он знает. Жаловался, что Томин уже второй год угрожает его взорвать. Между прочим, противотанковой миной. Был такой сигнал?

— Откуда у старого алкоголика противотанковая мина, товарищ капитан?

— Так он танкистом в войну служил.

— Служили мы с тобой. Он воевал.

— Вы не родственники? Чего ты так за него вступаешься?

— Володя, ему девятый десяток. Дай старику помереть спокойно.

— Я сюда приехал не над стариками измываться, а преступление расследовать, — резонно возразил Сапегин. — С меня тоже спрашивают. И пожестче, чем я с него.

Федоров снова отвернулся к окну. По пешеходной дорожке, отгороженной от шоссе рядом ободранных тополей, медленно перемещалась шаткая фигура. Дорога вела со стороны круглосуточного магазина. Никого из знакомых в пьяном Федоров не опознал. Фигура, опасно накренившись, зависла над лужей, кое-как выправилась, но спустя пару метров споткнулась и рыбкой нырнула в канаву. Надо будет по дороге домой пнуть, попробовать разбудить. Зимой бы замерз насмерть… Капитану Федорову пришлось прошлой весной одного такого оформлять. Труп нашли на лесной опушке, в стаявшем сугробе. Участковый поморщился от воспоминания: когда он приехал, на лице «подснежника» задорно чирикали и резвились снегири — птицы ковырялись в бледных заледеневших глазах.

— Нельзя жить в деревне и не пить! — заявил Федоров, усевшись напротив капитана.

— Это ты к чему? — слегка удивился Сапегин.

— Так, мысли вслух. Давай попробуем все заново обмозговать.

— Обмозговать — оно всегда полезно, — согласился Сапегин и с хрустом размял шею.

На столе были раскиданы бумаги, папки-скоро-сшиватели, блокноты. Капитан периодически порывался поправлять этот хаос и отдергивал руки, вспоминая, что сидит на чужом месте. Федоров придвинулся ближе, стул застонал под его массой.

— Специалисты приехали за иконой к четырем часам дня, — начал Федоров перечислять факты. — Провели предварительный осмотр. Отец Андрей предложил им переночевать. Отца Андрея не подозреваешь?

— Подозреваю, — согласился Сапегин.

— Он за пять лет тоже мог найти возможность ее умыкнуть. Без свидетелей.

— Как только выяснил, что икона подлинная…

— Он в этом и не сомневался.

— Да? А почему тогда ихние спецы заинтересовались иконой только сейчас?

— Не знаю. Настучал, наверное, кто-то. — Федоров почесал затылок. — Вообще, оно, наверное, правильно: чтобы ценная икона где-нибудь в музее, под охраной, хранилась. Но как-то это несправедливо. Она же в нашей церкви с самого начала была. Пропала, вернулась. Отец Андрей говорил, что эту икону нельзя из церкви выносить.

— Почему это?

— Беда будет.

— Это он откуда решил?

— Не знаю.

— А если честно?

— Сказал, приснилась бабка Ульяна, та, что передала икону церкви. Предупредила. Так нормально?

— Понял. Запишем: свято верил в подлинность. Возвращаемся к теме беседы.

— Возвращаемся, — кивнул Федоров. — Специалисты определили, что икона имеет художественную и историческую ценность. Определили к десяти часам вечера. Ехать до Москвы три часа. Логично было предложить переночевать?

— Логично. Отец Андрей Кармазин сказал, что результаты экспертизы сообщили только ему. Томин при разговоре не присутствовал. Однако это ничего не меняет.

— Как минимум доказывает, что его там не было.

— Он там был после. Общался с гостями. Сам показал, что ставил им самовар. Учитывая контекст ситуации, обязательно должен был поинтересоваться выводами экспертов?

— Не исключено.

— Так оно и было, что тут исключать-то?

— Хорошо! Но… — подался вперед Федоров.

— Хорошо! — Сапегин вытянул ладонь, прервав коллегу на полуслове. — Дальше. Он предлагает включить… то есть затопить печку. Потому что сыро. Разжигает дрова. Задвигает заглушку…

— Вьюшку, — поправил Федоров.

— Вьюшку, — согласился Сапегин. — Потом уходит. Люди травятся угарным газом. Он возвращается. Прячет икону, отодвигает заглушку, открывает форточки. И разыгрывает панику — будит людей, вызывает милицию. Что тебе не нравится?

— То, что ты совершенно не учитываешь возраст твоего подозреваемого. Это дед. Восемьдесят лет. Ему помирать скоро. Куда он эту икону денет? У него много выходов на барыг? Или он, когда до Берлина дошел, там полезные связи завел? Переправить за кордон планирует?

— Вопрос реализации пока отодвинем в сторону, — заявил Сапегин. — Ты запись с камеры смотрел. Видел все сам: не было там никого, кроме Томина, понимаешь?

— Так, погоди! Он заходил с самоваром. А потом только под утро, когда они уже были мертвы.

— Время смерти там плюс-минус час. Ты мне лучше скажи: если не он взял, то кто? После него вы вместе со священником заходили. Других на видеозаписи никого нет. До самого приезда группы. Версию сговора рассматривать будем?

Сапегин наклонился поближе к участковому и, погладив широкой ладонью блестящую лысину, заговорщицки подмигнул.

— Во! Логичный вывод. Благодарю. — Федоров иронично поклонился.

— Только давай без обид, ладно? — поморщился Сапегин. — Вывод, как ты сам сказал, весьма логичен. Но только вас с настоятелем я не подозреваю.

— Что так? — хмыкнул участковый. — Мозгами не доросли?

— Наоборот. Вы не идиоты. Как ты правильно заметил, выкрасть икону священник мог давно, и без особого шума. Тем более если был уверен, что она подлинная. На крайняк сам бы потихоньку на экспертизу отдал. И не было бы никакого шума. С тобой, опять же, не пришлось бы делиться. Так что, как ни крути, а один ваш Томин и остается.

Федоров тяжело вздохнул. Он глядел на спокойное лицо коллеги и понимал: версия, которую ему сейчас изложил Сапегин, и станет в этом деле основной. Нужно признать, вполне заслуженно. Если бы не запись с камеры, на дядю Федю, наверное, и не подумали бы. А так выходит, что кроме него некому. Сапегин не местный, не знает, кто такой Томин, и почему он, наверное, последний человек из всех в деревне, на которого можно подумать…

— Знаешь, друг Володя, — Федоров пожевал губами, — Федор Иваныч, он, как бы тебе сказать… никогда особо деньгами не интересовался. Я его с детства помню. Это сейчас он нищий, а при Союзе была у него пенсия ого-го! Так вот, в день выдачи у дяди Феди алкашня со всей округи собиралась. Пару дней гуляли, всех поил. А потом до следующей пенсии бегал по деревне, занимал, чтобы жратвы купить. Так и жил…

— Я понимаю, к чему ты это рассказал, — покивал Сапегин. — Но давай без эмоций. Смотри: пацаненка из детдома, что к нему постоянно бегает, он внуком называет, так? Ему когда не дали его забрать, знаешь, что сказали? Сказали: у тебя, дед, доходов на одного еле хватает, где тебе еще ребенка содержать. Вот дед таким образом и решил эту проблему. Понял?

— Пуаро Агаты Кристи, — заявил Федоров.

— В жизни сюжеты и поинтереснее бывают. — Сапегин с улыбкой откинулся на спинку стула.

Федоров снова подошел к окну. Дождь усилился, жесткие капли барабанили по карнизу, жирными червями сползали по стеклу. Сквозь щели в раме доносилось прерывистое шипение: поднявшийся ветер пытался прорваться внутрь. За спиной скрипнуло, зажужжало — часы угрожающе отбили половину одиннадцатого.

— Знаешь что, — Федоров крутанулся так резко, что линолеум взвизгнул под каблуком, — я тебе одно могу сказать…