Таня Гроттер и локон Афродиты

Дмитрий Емец, 2005

Много столетий странствует по свету локон золотых волос богини любви Афродиты. Давным-давно подарила она его своему возлюбленному, и непонятно, чего больше этот артефакт принес в мир – радости или скорби... И вот локон Афродиты загадочным образом попадает к Тане Гроттер. А у нее жизнь и так бурлит событиями. Подходит к концу учеба в Тибидохсе. Впереди выпускные экзамены! Затем предстоит полет в Магфорд, где в составе команды невидимок она примет участие в матче со сборной мира. Однако время, отведенное артефактом, неумолимо истекает. Чтобы локон Афродиты соединил судьбы, нужно произнести свое имя на один конец пряди и имя избранника – на другой. Если не назвать имен, Таня никогда не узнает любви. Кого же выбрать? Ваньку Валялкина? Гурия Пуппера? Глеба Бейбарсова? Но самое главное – кто и зачем прислал ей этот коварный артефакт?..

Глава 3

ПАРИК ДЛЯ ЗЛАТОВЛАСКИ

Таня недоуменно смотрела на прядь светлых волос, туго перевязанную тонкой лентой, некогда красной, но теперь выцветшей. Вот и все. Больше в свертке не было ничего: ни записки, не объяснений.

— Ого, последний привет из парикмахерской! Ну и чьи это космы? — поинтересовалась Склепова.

— Не знаю.

— И что тебе надо делать с этими магическими патлами? Пустить их на паричок? Или это тонкий намек, что рыжей Таньке пора краситься? Сколько можно — с первого курса ни разу ничего с собой не учудить! Для меня и неделя с одним цветом волос нереально! Меня бы народ не понял, и человечество осудило! — рассуждала Гробыня.

— Склепова, утихомирься! Разве не ты подарила мне этот ящик? — заметил Ягун.

— Когда я дарила шкатулку, она была пустой, как твоя голова. Через год — я была уверена точно, там появится какая-нибудь гадость. А вот что там обнаружится через два-три года — я и представления не имела. Может, вовсе и не гадость, а нечто совершенно иное, — произнесла Гробыня.

Она еще некоторое время заинтересованно разглядывала прядь в руках у Тани, а затем, быстро выпалив: «Вшей хотя бы нет? И на том мерси. Дай взглянуть!» — попыталась выхватить у нее волосы.

Однако, как оказалось, это была не самая мудрая затея. Внезапно Гробыня завопила и отдернула пальцы. Таня с удивлением обнаружила, что перстень Склеповой дымится. Похоже было, что его магия только что вошла в столкновение с другой магией и была побеждена.

— Если это не для меня, надо было словами сказать! Ненавижу эти хамовитые артефакты! — возмутилась Гробыня, дуя на пальцы.

Пипа посмотрела на часы и демонстративно зевнула.

— Ну все! Уже три часа! — сказала она решительно. — Кто как хочет, а я баю-бай! Всех лишних попрошу покинуть помещение! Всех нелишних попрошу заглохнуть!

Ягун покосился на Пипу, осторожно подзеркаливая. Пространство вокруг дочки дяди Германа накалялось. Это было верным признаком того, что Пипа раздражена и вот-вот может полыхнуть интуитивной магией. Магия же эта обычно бывала такой силы, что даже Поклеп Поклепыч предпочитал особенно не доводить ее на своих уроках.

— Я как раз собирался сказать всем: спокойной ночи! Пока, Танька! — произнес Ягун и отчалил.

Пипа заснула почти сразу, Гробыня минут через десять. Посмотрев на нее, Таня подумала, что во сне Склепова имеет мирный вид. Вполне можно было допустить, что когда-то в мире лопухоидов эту брутальную молодую дамочку, которая теперь всерьез собиралась ставить на место Вия, звали Анечкой и она гладила щекой пушистые варежки.

Таня некоторое время повертела странную прядь в руках, а затем, толком так и не поняв, что с ней делать и чего от нее ждать, сунула ее в одно из отделений футляра от контрабаса, предназначенное для мелких предметов. Феофил Гроттер, лично пошивший когда-то футляр из драконьей кожи, был очень деятельный и предусмотрительный старичок, любивший со вкусом устраивать свой быт.

— Felix qui potuit rerum cognoscere causas ^[2], — скрипучим, но довольным голосом заявил Феофил.

Должно быть, он отслеживал все мысли, которые касались его лично.

Вскоре Таня уже спала. Сон ее был прерывистым и беспокойным. Что-то неопределенное, но вязкое и неотступное тревожило ее. Во сне она металась по кровати. То казалось ей, что она едет на верхней полке поезда куда-то далеко, спит и боится свалиться. То чудилось, что одеяло не одеяло вовсе, а ковер-самолет, который душит ее своими кистями. Уже под утро, вконец заблудившись в своих кошмарах, Таня внезапно увидела золотистую нить, похожую на нить Ариадны из магических мастерских на Лысой Горе. Нить пронизывала ее сон и куда-то уводила.

Следуя за нитью, Таня во сне села на вагонной полке и тотчас поняла, что сон завершился. Она была на своей кровати, в Тибидохсе. В окно, лишенное Черных Штор, била луна.

* * *

Таня провела рукой по лицу и снова хотела лечь, но внезапно увидела, что лучи луны, странным образом сплетаясь в золотистую нить, ныряют под дверь. Это было так непривычно даже для мага, который по определению не должен ничему удивляться, что Таня поспешно встала, быстро оделась и последовала за нитью. Как нередко бывает при пробуждении на рассвете, сознание у нее было очень ясное, лишенное дневных сомнений и страхов. Иначе она, разумеется, задумалась бы, стоит ли идти неизвестно куда, следуя за лунным светом.

Золотистая нить, висевшая в воздухе, вела по коридору мимо пустой в этот час общей гостиной и дальше, в тишину и ночь. Таня решила было, что нить указывает путь к Главной Лестнице, но нет. Миновав лестницу, нить некоторое время попетляла по редко посещаемым коридорам Жилого Этажа, где, по слухам, находились замурованные двери нескольких давным-давно проклятых комнат, а затем Таня увидела, что нить решительно сворачивает к старой каменной вазе и, пройдя сквозь нее, исчезает в стене.

Покрутившись рядом, Таня хотела уже вернуться, ибо, в отличие от нити, у нее были проблемы с прохождением сквозь стены, но внезапно ее посетила простая и очевидная мысль.

Она подошла к каменной вазе и попыталась сдвинуть ее. Массивная ваза отнеслась к ее стараниям с любознательным интересом мамонта, которого пытаются стащить с места и запинать два хомяка. Таня лишь выпачкала ладони липкой пылью.

— Антиллум древнидис! Шляпа! — недовольно уронил перстень.

Несколько секунд Таня заторможенно размышляла, что это может означать, а затем сообразила. «Антиллум древнидис!» было заклинание поиска секретных ходов, которое они когда-то давно проходили, но толком она его так никогда и не использовала. Под словом же «шляпа» Феофил имел в виду… хм… ну, будем считать, что все же головной убор.

Таня на несколько секунд задумалась, отошла на пару шагов, подняла перстень и, начертив руну, ибо одного заклинания в данном случае было недостаточно, произнесла:

— Антиллум древнидис!

Ничего не изменилось. Зеленая искра скользнула по перстню, но даже не оторвалась от него и очень скоро погасла. Всмотревшись в пылавшую в воздухе руну, Таня стерла ее ладонью и попыталась еще раз, добавив резкую горизонтальную черту, о которой прежде не вспомнила. Теперь даже Медузия, некогда полгода терзавшая их курсом рунной каллиграфии, не нашла бы к чему придраться. Она бы только хмыкнула и чуть опустила подбородок — максимальное одобрение, которое можно было у нее получить.

После произнесения заклинания зеленая искра послушно скользнула к руне, повторила все ее изгибы, а затем, направившись к вазе, трижды коснулась ее в разных местах. Тане осталось лишь повторить все за искрой.

Каменная ваза крупно задрожала и неохотно отодвинулась с видом сурового стража, вынужденного пропустить в Эдемский сад грешника по бесплатному билету. Сразу за вазой в стене обнаружилась лестница, такая узкая, что Тане приходилось подниматься, выставив вперед одно плечо. В противном случае она цепляла бы стены. Ступеньки же, напротив, были высокие до невозможности. Таня подумала, что лестница, должно быть, сделана для циклопов-дистрофиков.

Золотая нить уверенно указывала направление. Бьющий от нее тусклый свет разбрызгивался по влажным каменным стенам. После ста сороковой ступени, когда Тане начало казаться, что она уже едва ли не под самой крышей Тибидохса, проход внезапно расширился. Девушка оказалась на площадке размером примерно пять метров на пять с узкой, пробитой в стене бойницей, в которую пробивался свет луны. Значит, бойница выходила на ту же сторону, только теперь она находилась на полсотни метров выше, почти под самой крышей Большой Башни.

В центре площадки на небольшом возвышении, чертя тросточкой по столетней пыли под ногами, сидел юноша. Его кожа в лунном свете казалась голубой. Таня отпрянула. Она была убеждена, что об этом секретном ходе никто, кроме нее, не знает. Лишь пролетит глухой ночью призрак в белом одеянии или, спасаясь от Недолеченной Дамы, резвым потусторонним зайчиком проскочит поручик Ржевский.

Юноша поднял бледное лицо. Таня узнала Глеба Бейбарсова. Вот уж кого она не ожидала тут встретить.

— Здравствуй! — сказал Бейбарсов.

— Откуда ты здесь?

Глеб пожал плечами:

— В общем, ниоткуда. Рад, что ты нашла дорогу.

— Я нашла дорогу? — недоуменно повторила Таня.

— Ты пришла, потому что я звал тебя. Это я посылал тебе сны! Я сомневался, правильно ли сделал, что закрыл секретный ход, — спокойно ответил Бейбарсов.

Он приподнял трость, и Таня увидела вокруг ручки золотистое сияние. Ее окутывал клубок невесомых световых нитей.

— Ну да, — сказал Глеб, проследив направление ее взгляда. — Моя бамбуковая трость притягивает лунный свет. Она полая.

— Там внутри что-то есть? — спросила Таня, вглядываясь в странные очертания клубка.

Бейбарсов ускользающе усмехнулся.

— Лучше не спрашивай. Чтобы отнестись к тому, что там внутри, правильно и без омерзения, нужно быть некромагом.

— Я не хочу ничего с тобой обсуждать. Вообще это свинство — вытаскивать человека ночью из кровати темной магией, — сказала Таня.

— Знаю.

— Ты что, все знаешь? Ты опоздал. Вакансия занята. По части всезнайства у нас Шурасик, — отрезала Таня.

Бейбарсов отнесся к этому выпаду с чудовищным спокойствием. Таня даже обиделась. Ее упорно не воспринимали всерьез. Относились к ней хотя и нежно и терпеливо, но как к маленькой, довольно глупой девочке.

— Ты дрожишь. Тебе холодно, — сказал Бейбарсов. Он, как видно, вообще предпочитал не спрашивать, а утверждать.

Таня машинально кивнула, прежде чем задумалась, стоит ли признаваться.

Она думала, что Бейбарсов с видом усаживающейся на гнездо курицы начнет стаскивать с себя свитер, как это обычно делал Ванька Валялкин, и собиралась гордо отказаться, но Бейбарсов поступил иначе.

Он поднял руку, повернул ее ладонью к потолку, и на ладони его внезапно вспыхнуло длинное рыжеватое пламя. От пламени с треском отрывались белые искры, похожие на искры бенгальского огня. В тесной комнате под чердаком сразу стало тепло.

— Тебе не больно? — спросила Таня с изумлением.

Творить заклинания огня могла и она. Для мага пятого года обучения в этом не было ничего особенно сложного. Но не на собственной коже, разумеется. Коже, как правило, не хватало фантазии отнестись к огню с юмором.

— Нет, не больно, — сказал Бейбарсов. — Старуха учила нас и не такому. Дважды она заставляла нас спать в огне, таком жарком, что дверца печки накалялась докрасна. Я почти было сгорел, но меня подстраховала Аббатикова. А потом я и сам разобрался в характере этой магии… Не думаю, однако, что тебе тоже стоит это повторять. Тебя не защищает то, что защищает меня.

— А что защищает тебя?

Бейбарсов высоко поднял руку. Огонь жадно взметнулся к высокому потолку, и Таня увидела переплетенный рисунок из запрещенных рун, переходивший на стены. Голова у нее закружилась от натиска черной магии.

— Это необычный зал. Некогда — много лет назад — здесь собирались темные ученики Тибидохса. В самую длинную ночь года они приходили сюда с Жилого Этажа для совершения тайного ритуала. Тогда же выбирали короля и королеву темного отделения, которые считались полноправными повелителями весь год. Того, кто проговорился бы об этих встречах светлым, ждало отсроченное проклятие и мучительная смерть. Затем, уже при Сарданапале, традиция постепенно забылась, — пояснил Бейбарсов.

— Откуда ты знаешь про ход и ритуал? — спросила Таня. Ни она, ни Ванька, ни Ягун ни о чем таком и не подозревали, хотя проучились здесь не один год и облазили всю школу.

— Мне рассказал ваш библиотечный джинн. Абдулла, кажется, — небрежно пояснил Бейбарсов.

Таня поразилась, как скоро джинн Абдулла признал в Глебе своего и доверил ему тайну, хотя Бейбарсов вел себя скромно, спокойно, не ходил в перстнях с черепами, не орал, что он темнее ночи, и не смазывал накладные ногти ядом гюрзы, как некогда это делала Попугаева.

Вот он — истинный опасный некромаг, который живет, даже не задумываясь о том, какую магию творит.

— Не думаю, что даже Шурасику известно об этом секретном ходе. Чем, интересно, ты так быстро добился расположения Абдуллы? — спросила она задумчиво.

Бейбарсов пожал плечами.

— Не знаю даже… Странный старикан. Он почему-то сразу хорошо ко мне отнесся, когда мы встретились в три часа ночи на старом Тибидохском кладбище у склепа Чумы-дель-Торт, — небрежно сказал Глеб.

У Тани закружилась голова. Ей почудилось, что грозное имя, коснувшись темных рун, обрушилось на нее сверху камнепадом. Если бы Бейбарсов не подхватил ее, она бы упала. Невероятно, что он вообще может произносить это имя. Прежде она считала, что это в состоянии сделать только Сарданапал, она и, возможно, этот неведомый юнец Мефодий Буслаев, про которого говорят, что ему проще открыть магией врата Тартара, чем заставить сработать простенький Пундус храпундус.

— Старое кладбище? Склеп Чумы? Разве Чума… разве от нее что-то осталось после титанов? Сарданапал никогда ничего нам не говорил, — сказала она охрипшим голосом.

— Малышка, — произнес Бейбарсов сострадательно. — Ты не обижайся, но у меня такое ощущение, что это не я, а ты только что прилетела сюда из глухой чащи.

Таня кивнула:

— Угу. Пипа тоже говорит, что это смешно, когда москвичи спрашивают у иногородних, как им пройти на какую-нибудь улицу. Но часто это так и происходит. Закон природы. Когда люди боятся отстать, они чаще всего обгоняют.

Бейбарсов наконец перестал водить тросточкой по полу и отставил ее в сторону. Одновременно он опустил ладонь с полыхавшим на ней огнем, и Таня случайно увидела, что на пыли, где только что скользил край трости, начерчен чей-то профиль. Прежде чем она успела разглядеть что-либо еще, Глеб поспешно поставил на него ногу. Таня даже поморщилась, таким безжалостным ей это показалось.

— И зачем ты вытащил меня сюда среди ночи? Ты в курсе, что я встречаюсь с Ванькой? — спросила Таня.

— Да.

— И что ты по этому поводу думаешь?

— Я не обязан ничего думать по этому поводу. Я-то с ним не встречаюсь, — хладнокровно отвечал Бейбарсов.

— Ты всегда такой наглый? По-твоему, я должна терять голову всякий раз, как увижу некромага? — возмутилась Таня.

— Тебе решать. Но если серьезно, я на это не надеюсь. В меня никто никогда не влюблялся, — улыбнувшись, проговорил Бейбарсов.

— То есть ты хочешь сказать, что никогда никому не нравился? — с сомнением спросила Таня, вспоминая о Гробыне, которая слишком уж часто в последнее время упоминала Глеба в своих разговорах. Разумеется, она перевирала его фамилию, называя его то Купайтазиковым, то Грызисухариковым, то Кусайматрешкиным, но в варианте Гробыни это-то и было как раз подозрительно. Правда, она могла и ошибаться.

— Скорее всего, никому, — сказал Бейбарсов. — Когда ведьма меня украла, мне было столько лет, что всех девчонок в мире я променял бы на одну машину с радиоуправлением. Ну а далее несколько лет вообще выпали из жизни. Когда повсюду в землянке валяются кости и высушенные человеческие внутренности, а за окном бродят не похороненные в войну солдаты из увязшего в болотах подразделения СС и предлагают купить мундиры и ржавые ордена, как-то совсем не до мартовских настроений… К тому же были и другие причины. Как-нибудь, возможно, я расскажу тебе.

— А Аббатикова и Свеколт?

— У них, я думаю, то же самое. Ленка Свеколт все время училась. Под конец даже старуха-ведьма от нее спасалась, так Ленке хотелось узнать все тайны некромагии. А Аббатикова… — Глеб задумался. — Знаешь, похоже, Аббатиковой я когда-то нравился. Но не думаю, что это было настоящее чувство. Так, что-то детское, поверхностное, едва ли серьезное…

Таня спохватилась, поймав себя на мысли, что начинает его жалеть. А от жалости до любви, как известно, один шаг. Разве не так же она когда-то полюбила вихрастого Валялкина?

— И из-за того, что ты жил у ведьмы, ты решил за мной ухаживать? У тебя нет шансов, — заявила Таня решительно.

Все-таки этот тип, сдернувший ее ночью с постели и заставивший следовать за золотой нитью, ужасно тревожил ее в последнее время, нарушал хрупкую внутреннюю гармонию.

Глеб усмехнулся:

— Ну, нет так нет. Думаю все же, что я еще помучаюсь…

Таня повернулась и быстро вышла. Уже шагнув на первую ступень длинной лестницы, она повернулась, опасаясь, что Бейбарсов последует за ней. Однако Глеб этого не сделал. Он вновь чертил что-то тростью на пыльном полу, и, казалось, его занимало теперь только это.

Всю обратную дорогу Таня с раздражением думала о Бейбарсове. Он казался ей самоуверенным и напористым человеком, в котором, однако, было нечто такое, что заставляло ее вспоминать о нем куда чаще, чем ей самой того хотелось.

И лишь на Жилом Этаже, подходя к комнате, она спохватилась, что за последний час вспомнила о Ваньке лишь однажды, и то приводя его в качестве аргумента для Бейбарсова. Это показалось ей таким несправедливым, таким обидным для нее и для Ваньки, что она без особого повода запустила Дрыгусом-брыгусом в Инвалидную Коляску, которая терпеливо стояла на пересечении коридоров в надежде испугать какого-нибудь первокурсника.

Коляска дважды перевернулась в воздухе, заскрипела и оскорбленно сгинула, так и не дождавшись первых петухов. Таня решительно открыла дверь своей комнаты и, едва успев сделать шаг, вскрикнула, столкнувшись нос к носу с Сарданапалом.

* * *

Гробыня Склепова проснулась оттого, что Паж настойчиво стягивал с нее шпагой одеяло.

— Ты что, зарезать меня хочешь, ревнивое создание? — возмутилась Склепова, открывая глаза.

Она совсем было собралась запустить в скелет Дырь Тонианно заклинанием и уже подняла руку с перстнем, но внезапно услышала, что кто-то нетерпеливо и, похоже, давно стучит в дверь.

— Кого еще по ночам носит? Я предупреждала: до десяти утра меня не доставать. Раньше десяти я могу только убивать. Глом, это ты? — крикнула Гробыня.

— К сожалению, нет, милостивая государыня! — вежливо ответили из-за двери.

— Кто у нас еще такой прихлопнутый культурой? Жикин, что ли? Шурасик? Пнистый Скряга Дыр? Мин херц Супчиков-Бульонский, поклонник Пипы и всяких прочих муз? — спросонья пыталась определить Склепова.

— Снова не угадала.

Перестав играть в угадайку, Склепова сердито дернула дверь и тотчас от изумления едва не ввинтилась в пол, как штопор в горлышко бутылки.

— Ой, блин! Сарданапал! Извините, академик! — прохрипела она, бросаясь закутываться в одеяло.

— Жикин, Шурасик, Гломов, Бульонов? Так вот кто ходит по ночам по комнатам девочек? — с вежливым любопытством произнес академик.

Он прошел в комнату и остановился в двух шагах от скелета. Воинственный Дырь Тонианно попытался сделать выпад шпагой, но академик, не оборачиваясь, утихомирил его одним щелчком пальцев.

Склепова, закутанная в одеяло, как мумия в погребальные холсты, с любопытством и страхом разглядывала академика. В этот ранний час Сарданапал был одет довольно небрежно: в крылатые сандалии, лениво помахивающие крылышками, в греческую тунику и алый плащ. Его бунтующие усы были скреплены на затылке двойными золотыми зажимами.

— А где Татьяна? Она срочно нужна мне, — спросил он с недоумением, посмотрев на пустую кровать.

— Танька? А куда она делась? — удивилась Склепова.

— Это я у тебя хотел бы спросить.

— Хм… Сейчас подумаем… Контрабас как будто на месте. Ага, я поняла! Она отправилась собирать мак для своего ручного таракана!

— Чего? — переспросил академик с недоумением.

— А вы думали, просто придумывать отговорки спросонья? Дайте мне чашку кофе и минут десять времени — я сочиню вам такую легенду, что сама в нее поверю! — хмыкнула Склепова.

Удивленный Сарданапал уставился было на свой перстень, явно собираясь прибегнуть к магии для определения того, где проводит ночи ученица Гроттер, но как раз в этот момент дверь открылась, и в комнате появилась Таня.

Последовавшая далее немая сцена была вполне в духе развязки гоголевского «Ревизора». Однако через некоторое время все устаканилось и актеры успокоились.

— Татьяна, я опасался разбудить тебя… хм… но, как видно, ты сама предпочитаешь вставать рано, — сказал академик растерянно.

Таня уставилась в пол. Ну что тут скажешь? Правду? Но правда в данном контексте не прозвучит, как говаривал Ягун.

— Что ж, здоровый образ жизни — это упоительно и прекрасно! Режим, режим и еще раз режим, говорю я Медузии, когда вечером она пытается напоить меня глинтвейном… Хм… О, какие у тебя розовые щеки! Бегала вокруг Тибидохса? — выручая ее, подсказал академик.

Таня пробурчала нечто, что при наличии воображения можно было принять как за «да», так и за «нет». У Сарданапала требуемое воображение, как видно, было в наличии, потому что он не стал задавать никаких дополнительных вопросов, хотя его маленькие глазки поблескивали, пожалуй, хитрецой.

— Habita fides ipsam plerumque fidem obligat ^[3], — одобрительно проскрипел перстень Феофила Гроттера.

Таня села на свою кровать и подвинулась так, чтобы между ней и умиравшей от любопытства Склеповой оказался Сарданапал. В данном конкретном случае академик казался ей безопаснее жаждущей подробностей и нюансов Гробыни.

— А теперь к делу… Два часа назад я получил пакет. Его принес очень важный купидончик в штанишках с лампасами и с необъятной кожаной сумкой. Его сопровождали две гарпии с мигалками и три патрульных хмыря на гробовых крышках. К счастью, гарпий отсекло защитное заклинание у моего окна, так что я их толком и не разглядел. Так только, пискнуло что-то и мелькнули чьи-то ноги… Скверно, очень скверно! Прежде магические школы не позволяли себе такого откровенного заигрывания с нежитью… — укоризненно произнес Сарданапал и, видно отвлеченный какой-то неприятной мыслью, надолго задумался.

— И в пакете было… — осторожно подсказала Таня.

— Совершенно верно, — проснулся академик. — Еще одно приглашение из спорткомитета Магщества. Его можно было бы и проигнорировать, но на нем все визы Лысой Горы. Отвертеться не удастся.

— От чего отвертеться?

— Ты летишь в Магфорд сразу после последнего экзамена. С тобой вместе летит Баб-Ягун и не только он. С того раза, когда мы говорили о поездке, произошли некоторые изменения. Теперь они хотят еще и кого-нибудь из наших некромагов. При этом гарантируют ему полную безопасность. Не знаю, чем вызвано такое смягчение позиции в отношении некромагии, но, думаю, подвоха тут нет. Я собираюсь послать Бейбарсова… В последний раз он недурно себя показал. Вначале он и Ягун будут играть во втором составе команды невидимок, а там в зависимости от того, как себя проявят…

— Нет, не надо посылать Бе… — начала было Таня, но, внезапно ощутив острое, почти скальпельное любопытство Склеповой, осеклась.

Сарданапал, которого Таня перебила, с укором посмотрел на нее.

— Молчу-молчу… — сказала Таня быстро.

— Я не закончил… — продолжал академик. — Кроме упомянутых бумаг, в пакете была еще одна, не скрою, неожиданная. Официальное приглашение для всего пятого курса Тибидохса плюс дополнительно для Пипы Дурневой, Генки Бульонова и малютки Клоппика.

— Приглашение куда? — мигом влезла Гробыня.

— Приглашение посетить Магфорд. Оформлено все чин-чином. Подпись с росчерком, сургучная печать с оттиском зубов декана. Даже висельная ленточка для красоты. Разумеется, мы, преподаватели, тоже отправляемся с вами. Декан Магфорда здравый человек и понимает, что одних мы вас не отпустим.

— А-а-а! — восторженно заорала Пипа, которая, оказывается, уже не спала. — Я еду к Пупперчику! Наконец-то смогу окончательно определиться, кто мне больше нравится: он или Генка. Ой, извините, академик!..

Сарданапал посмотрел на Пипу и вздохнул.

— Еще кое-какие подробности. Таня, Ягун и Бейбарсов будут жить с игроками команды Магфорда и принимать участие в тренировках. Остальные же — в гостевом корпусе и, разумеется, без тренировок, но с развлекательной программой. Через две недели все пятикурсники возвращаются в Тибидохс. За исключением все тех же Ягуна, Бейбарсова и Тани, которые остаются еще на шесть недель до матча со сборной мира. Вот, собственно, все, что я собирался сказать…

Академик снова посмотрел на Таню. Той почудилось, что Сарданапал хочет добавить еще что-то, но его останавливает, что в комнате они не одни.

— В общем, я надеюсь, все будет хорошо. И плевать на дурные предзнаменования! — произнес наконец академик, словно старался убедить себя, и вышел из комнаты, по рассеянности сделав это сквозь закрытую дверь.

Склепова добежала до двери и, придерживая одеяло, выглянула в коридор. Убедившись, что Сарданапал ушел, она с радостным воплем принялась кружиться по комнате и кружилась до тех пор, пока не потеряла равновесие и не оказалась в объятиях у верного Пажа.

— Дурные предзнаменования! Ха! С каких это пор они мешали красивым девушкам завоевывать мир? — выдохнула она, с хохотом изгибаясь в руках у скелета Дырь Тонианно.

Примечания

2

Счастлив, кто мог познать причины вещей (лат. ). Вергилий, «Георгики», II.

3

Оказанное доверие обычно вызывает ответную искренность (лат. ). Тит Ливий, «История», XXII.