Мост в чужую мечту

Дмитрий Емец, 2011

Когда-то давно самые первые ныряльщики, люди, умевшие проникать в другой мир - «двушку», построили подземное хранилище. Туда заточали элей – опасных существ, мечтающих поработить наш мир. Шли века, постепенно о тайнике все забыли. Все, кроме самих элей, ставших его единственными хозяевами. Раз в пять лет ворота хранилища отпирает магический ключ, похожий на маленькую серебристую змейку. Правда владелец артефакта при этом всегда погибает... Найдя необычный браслет, Яра сначала не придала этому особого значения: просто взяла, надела и забыла. Пока однажды девушка не поняла, что научилась читать мысли людей и управлять их поступками. Отказаться от нового дара оказалось не просто. А в обмен за него цепочка в виде змейки потребовала у девушки ее жизнь.

Глава 4

ВЕТКА О ДВУХ КОЛЮЧКАХ

Человек постоянно составляет список тех, на кого можно орать. Это золотой запас его психологического здоровья. И почему-то во главе этого списка всегда те, кто его любит.

Мамася

Мама в пятнистой шубке выдергивала из снега мальчика, будто морковь из грядки.

«И в кого ты такой нетерпеливый? Смирно стой! Опять весь изгваздался!» — кричала она, не отдавая себе отчета, что сама только что непонятно зачем дважды обежала вокруг машины и несколько раз вытащила и спрятала ненужный телефон.

Яре всегда интересно было наблюдать, как родители общаются со своими детьми. Кричат на них, одергивают, толкают. При этом Яра всякий раз обнаруживала, что больше всего родителей злят те недостатки, которые повторяют их собственные. Толстых пап-пингвинчиков, например, выводит из себя, что их сыновья не могут сесть на шпагат и плохо играют в футбол. Может, дети даны нам, чтобы мы могли посмотреть на себя со стороны?

Ул и Яра сидели у подъезда на железной трубе и ждали Афанасия, за которым заскочили по дороге после прогулки по городу.

— Слушай, — сказала Яра. — Я поняла вдруг, что никогда тебя не спрашивала… Как ты оказался в ШНыре?

— Как все… былиин… на маршрутке привезли! А дальше ножками.

— Я не о том. Что послужило причиной того, что к тебе прилетела пчела? Ты никогда не задумывался?

Ул хмыкнул, и Яра поняла, что, конечно же, задумывался. Да и всякий шныр, наверное, хоть раз задавал себе этот вопрос.

— У меня есть двоюродная сестра.

— Которая Ася? — Яра, разумеется, уже знала всех его родственников.

— Угум. У Аськи в пятницу отчетный концерт, а они как раз в среду на новую квартиру переехали. В четверг перевозят пианино, и — чик! — оказывается, грузовой лифт еще не запущен, а чтобы в обычный лифт пианино впихнуть, его надо пилой распилить. А нас трое: я, парень этой самой Аськи и дворник из Узбекистана… В общем, поверишь или нет, мы это пианино на двадцать второй этаж пять с половиной часов перли. Дворник дезертировал этаже так на четырнадцатом… Как вспомнишь, понимаешь, что все остальное в моей жизни рядом с этим пианино просто ерунда. А потом, как я его впер, смотрю, у меня по шее пчела ползет! Наглая такая! Я ее давил, давил…

— А к парню сестры пчела не прилетела? — спросила Яра.

Ул ухмыльнулся:

— А чего к нему лететь-то? Он ныл все время. А когда ноешь, сам себя нытьем вознаграждаешь.

— А о чем ты думал, когда пер?

— Да ни о чем. Как бы допереть… — Ул задрал голову.

Форточка над ними брызнула стеклом, и на газон свалился табурет.

Мама в пятнистой шубке и ее непятнистый мальчик перестали давать друг другу концерты и разом вскинули головы.

— А на каком Аф этаже? — обеспокоилась Яра.

— Чудо, былиин! Откуда табуретка прилетела, видела? По-моему, очевиднее подсказать невозможно, — удивился Ул.

— Надо что-то делать!

Ул усмехнулся. Когда Яра благородно говорила: «Что-то надо делать!» — делать обычно приходилось Улу. Он неохотно поднялся и, прихватив из сугроба воткнувшийся в него табурет, пошел в подъезд. Яра рысцой побежала за ним.

Дверь на втором этаже была нараспашку. Ул увидел спину Афанасия, который, повторяя что-то успокоительное, придерживал за руки встопорщенную маленькую старушку. Заметив Ула, старушка с писком вырвалась, кинулась по коридору и заперлась в туалете.

— А-а-а-а-а! — закричал Афанасий, колотя в дверь. — Что ты наделал? Не надо, Нина Матвеевна! Отнимите у нее телефон! Любой ценой! Аа-аа!

Из-за двери слышалось бойкое бормотание.

— А чего такое-то? — спросила Яра.

— Да она вызывает всех подряд! Пожарных, ФСБ, милицию, «Скорую»!.. Рассказывает, что у нее трупы под диваном, взрывчатка на антресолях, а ее саму захватили в заложники и пытают!.. И главное: убедительно говорит! Откройте дверь, Нина Матвеевна! Вам же хуже будет! В психушку заберут!

— А ну-ка, отойди! — решительно велел Ул.

Использовав льва, он легко снял дверь с петель, забрал у старушки телефон, бережно отнес ее в комнату и усадил в кресло. Дальше в дело включилась Яра, захлопотала с чаем и лекарствами, и через полчаса Нина Матвеевна уже мирно спала.

— Все! Теперь до утра!.. А там уж не моя забота: Рузя дежурит! — с облегчением сказал Афанасий. — И почему шныры вечно должны всех опекать? Откуда сваливаются все эти ненормальные, увечные, несчастненькие? Э?

— Обычная история. Бабка в очереди. А подходящую закладку не могут выудить вторую неделю. И все это время бабку приходится опекать, — пояснил Ул.

— Все равно глупо! Молодых психов завались, а закладку тащим для бабки, — разглядывая прокушенный палец, буркнул Афанасий.

Ул строго взглянул на него.

— Да все я отлично знаю! Не мы решаем, кого, когда и как. Сто раз слышал! — буркнул Афанасий. — Думаешь, легко с этой партизанкой целые сутки просидеть? Она меня самого нервным сделала! Вон, глаз дергается!

* * *

До «Планерной» они добрались за час. Город был засыпан снегом. За троллейбусными дугами по заточенным в ледяной футляр проводам ползли синие молнии.

— Как поживает Гуля? — спросила Яра.

— Нормально, — кисло ответил Афанасий. — Недавно выиграла комплект дорогущих кастрюль! Тяжелые, как утюги. И мы их перли. По дороге устали и начали раздавать… Так, вообрази, многие не брали. Москвичи во всем подозревают подвох. А самую большую кастрюлю мы запустили в Москву-реку. С моста. Думали: она пробьет лед. Ничего подобного — тогда льда уже сто лет не было.

— Подарил бы Суповне! Она была бы счастлива! — с сожалением сказала Яра.

Афанасий даже остановился, пораженный этой мыслью.

— Во! Сразу видно: женское мышление! — воскликнул он восхищенно. — Но, увы, всякая хорошая мысля всегда приходят опосля! И вообще: во мне живет неблагодарная свинья!

— Ну и пусть живет! Не ковыряй ее! — посоветовал Ул.

— Ты не понимаешь. Если б она только жила, а она все время хрюкает! — пожаловался Афанасий.

Яра и Ул улыбнулись, но кисло. Разговор не клеился. Афанасий ничего не мог понять и напрягался. Он ощущал себя третьим лишним на празднике жизни. Влюбленные, если разобраться, скучнейшие люди для окружающих.

— Ул! — начала Яра, когда они в подмосковной маршрутке ехали в Копытово. — Помнишь, ты проспорил мне одно желание? Скажи, пожалуйста…

— Пожалуйста! — сразу согласился Ул.

— УЛ!

— Ничего не знаю! Ты просила сказать «пожалуйста»! Желание исполнено, — заявил Ул.

Сказал, а сам вопросительно следил за Ярой глазами. И она, разумеется, прекрасно это чувствовала.

— Сегодня? — спросила она.

Короткий шрам на верхней губе Ула дрогнул.

— Хорошо. Сегодня вечером.

— Чего вечером? — влез Афанасий. Он сидел впереди, рядом с водителем, и все время оборачивался.

— Вечером и узнаешь! — пообещал Ул.

— А почему вечером? Что, сейчас нельзя?

— Можно и сейчас. Но лучше вечером, — таинственно ответил Ул.

В ШНыр они пришли в середине ужина. Кто-то из средних шныров — скорее всего, Наста, которая вечно все нарушала, — впустил в столовую жеребенка Дельты и спрятал его под столом. Вместо того чтобы сидеть тихо, жеребенок вскидывал голову и бился снизу в столешницу. Наста и те, кто был с ней вместе за столиком, изо всех сил делали вид, что ничего не происходит, хотя после каждого такого «буха» тарелки подлетали на полметра.

Ул и Яра за стол садиться не стали и сразу, как были, в куртках, прошли к столу Кавалерии. Та вопросительно подняла на них глаза.

— Вообще-то в помещении принято раздеваться! — заметила она.

— Мы хотим… — начал Ул. Он осекся, кашлянул, приобретая внутренний разгон, и решительно закончил: — Ну это… расписаться!

Кавалерия осторожно опустила ложку на стол. Потом приподняла ее, проверяя, не осталось ли на полировке пятна, и подложила под ложку салфетку.

— Это не по адресу. Ближайшее отделение ЗАГСа находится в Копытове. Но лучше всего по месту прописки, — заметила она.

Ул жалобно оглянулся на Яру. Во все сложные моменты рупором становилась именно она.

— Вы не поняли! — торопливо заговорила Яра. — Бумажки мы сами оформим. Ул хочет сказать, что мы с ним хотим вступить в шныровский брак.

Кавалерия вскинула брови:

— Отлично! Вы люди взрослые. Запретить вам я не могу. Но все же очень надеюсь, что вы раздумаете. Потому что это будет шныровский брак.

— Мы не раздумаем, — уверенно сказал Ул.

Кавалерия вздохнула.

— Я подумаю. Давайте вернемся к этому разговору после Нового года! — сказала она и, считая, что вопрос исчерпан, потянулась за хлебом.

Ул с Ярой переглянулись и остались у стола.

— Ну в чем дело? Неужели нельзя подождать две недели?

Яра с ласковой улыбкой наступила Улу на большой палец ноги, включая звук.

— Мы хотим сегодня. Как раз в этот день у Яры познакомились родители, и нам бы хотелось… — послушно начал Ул.

Кавалерия рывком встала, за ручку на шлейке подхватив с пола Октавия. Тот ощутил недовольство хозяйки и зарычал на Ула, болтая лапами в воздухе.

— Вы знаете, как это происходит? Когда-нибудь своими глазами видели?

Яра мотнула головой:

— Нет. Но мы читали.

Короткая косичка Кавалерии хлестнула, как тигриный хвост.

— Мало ли кто что читал? Читать, что волки съели человека, и видеть, как его съели, — разные вещи!.. В первом случае зеваешь. Во втором — долгие годы не можешь спать. Вы в курсе, что в последние годы в шныровский брак вступали только однажды — те двое, залипшие на выходе из двушки? Они оказались неготовы! А сколько в них было горячности, сколько пыла!

— С нами такого не случится, — упрямо сказала Яра.

— В таком случае позвольте вас поздравить! — голос Кавалерии согрелся, но сразу охладел. — Что обычно говорят новобрачным? «Ярослава и Олег! У вас все будет отлично и легко, розы, поцелуи в парке и дети в розовых комбинезонах!» А надо говорить: «Радости радостями, но чаще у вас будет все плохо, нудно и тяжело. С каждым годом в каждом из вас начнут открываться все новые недостатки, а терпения и любви окажется катастрофически недостаточно. Вас ждут испытания, но если вы постараетесь — до крови и пота, то сможете выстоять и останетесь вместе». Если вы ожидаете чего-то другого, лучше сейчас повернуться и быстро-быстро разбежаться.

Ул и Яра слушали Кавалерию хмуро, как злую фею, которая притащилась из чулана и отрабатывает программу отковыривания позолоты от чужих иллюзий.

— Мы останемся вместе, — повторила Яра.

Кавалерия и не ожидала другого.

— На все готовы? Уверены в своих чувствах? Настаиваете? Прекрасно!

Яра была убеждена, что Кавалерия куда-то пойдет, но директриса осталась на месте. На укороченной нерпи вспыхнула рука со скипетром. В пальцах у Кавалерии Яра увидела рдяную ветку, покрытую длинными, как у шиповника, колючками.

— С двушки, — пояснила Кавалерия. — Почти у второй гряды. Ближе не растет.

Ул и Яра жадно разглядывали ветку.

— Сжать нужно сильно. До крови. Никаких клятв при этом произносить не нужно. Это излишнее, — жестко продолжала Кавалерия.

— Сжать и все? — спросил Ул.

— Да. Никаких формальностей, сборов через сберкассу и прочего. Вы — и ваши чувства — будете испытаны. Когда и как, не знаю. Шныровский брак состоится, если оба пройдут испытание. Никто не сломается, не предаст, не отвернется.

Яра сглотнула, неотрывно глядя на колючки. Они казались ей все длиннее и острее.

— А если кто-то не пройдет? — спросила она.

— Тогда один из вас умрет. Причем более достойный.

— А почему?

— Потому что достойный! И потому что это шныровский брак! — невозмутимо пояснила Кавалерия.

Первым, оглянувшись на Яру, руку за веткой протянул Ул. Колючки коснулись ладони. Пальцев он пока не сжимал. Ждал.

— Надеюсь, ветка одноразовая, — напряженно пошутил он.

— Одноразовая. С пятнадцатого века с каждым годом все одноразовее и одноразовее, — кисло подтвердила Кавалерия. Ощущалось, что брак двух старших шныров не вызывает у нее ни малейшего восторга, а только озабоченность.

— Готовы? Не раздумали? — не услышав столь желаемого «нет», Кавалерия вздохнула: — Ну тогда! Раз… Два…

Яра первой стиснула пальцы, одновременно закрыв глаза. Боль оказалась терпимой. Две колючки вонзились в ладонь. Она сжимала пальцы все сильнее, чувствуя, как капли крови текут по ладони, и боясь взглянуть на них.

«Я люблю Ула! Я люблю Ула! Я люблю У…» — повторяла она, как ей казалось, про себя. Но губы все же шевелились.

— Я уже в курсе!.. Спасибо за разъяснения!.. — услышала она голос Кавалерии и, спохватившись, открыла глаза.

Кавалерия улыбалась. Правда, без всякой веселости.

— Достаточно! Ветку можно отпустить!

Пальцы они разжали одновременно. Ветка упала на пол. Разглядывая кровь на ладони, Ул деловито зализывал ранки языком.

— И что? Все? — спросил он. — Нигде не расписываться? Кольцами не меняться? Шампанское не открывать?

— Совершенно верно, — без тени иронии подтвердила Кавалерия.

— А поцеловаться?

— Можете, — спокойно разрешила Кавалерия.

Ул оторвал язык от ладони.

— Засада, былиин!.. Я похож на вампира! А можно потом?

Кавалерия пожала плечами:

— Это была не моя идея.

— Я думала, длиннее будет, — удивленно заметила Яра.

— В этом можешь не сомневаться. Это только начало. — Кавалерия посмотрела на капли крови и добавила: — Причем наименее болезненное. Все прочее будет происходить уже само собой. Без моего участия и без магических веток. Сроков я тоже не знаю. Неделя, месяц, два месяца. В конце этого периода вы или станете одним целым, или кто-то останется в одиночестве.

В столовую вбежали Рина и Сашка и бросились к столику Кавалерии. Запыхавшиеся, с мороза. Щеки у Рины были как свекольным соком натерты. Только глаза блестели, а сверху пестрая шапка со смешными собачьими ушами.

— Мы из Склифа! Там полно ведьмарей и… — начала Рина и вдруг наклонилась: — Ой! У вас палка какая-то упала!

— Нее-е-т! Брось! — запоздало крикнула Кавалерия.

Реакция у Сашки была, как у мангуста. Он понял только, что Рина взяла нечто, что таит опасность. В прыжке он сбил ее с ног и рванул ветку к себе, ощутив обжегшую пальцы боль.

— Порезался… А чего такое-то?

— Ничего! Ты меня тоже порезал! — Рина открыла ладонь. На подушечке большого пальца алела длинная неглубокая царапина, быстро наполнявшаяся кровью.

Кавалерия взяла у Сашки ветку. Осторожно, двумя пальцами. Острая вспышка серебристой руки на укороченной нерпи, и ветка исчезла.

— А чего это была за палка-то? — запоздало спросил Сашка.

Кавалерия страшными глазами уставилась на Ула и Яру. Если бы взглядом можно было заморозить или обратить в пыль — все это несомненно произошло бы с ними.

Возникла томительная пауза, нарушаемая звуками хвоста Октавия, когда он ударялся о кожаное плечо Ула. Сашка, ничего не понимая, вертел головой.

— Так что это за ветка?

— Кто-то с двушки притащил. Нет чтобы закладки искать, так они пока все деревья не переломают — не успокоятся, — объяснил Ул.

— А-а. Ну да… есть такой момент… — разочарованно протянул Сашка.

Глаза у Кавалерии погасли. Она встала, взяла Рину под руку, отвела ее в сторону и стала внимательно слушать про Склиф и берсерков. Верный Сашка маячил рядом в качестве группы поддержки, пока Суповне не понадобилась грубая мужская сила для переноски стола.

Первым побуждением Рины было умолчать про ключ с красной биркой, но без него рассказ не имел бы необходимой внутренней связи. Она отдала ключ Кавалерии, и та взяла его. Октавий втянул носом воздух и завыл с коротким взлаем.

— Успокойтесь, Император! На истерику команды не было! — Кавалерия подозвала Яру. Рина с тоской наблюдала, как ключ с биркой падает к Яре на ладонь.

— А?.. — вопросительно начала Яра.

— Подробности вот стоят, — показав на Рину, Кавалерия повернула голову ко входу.

Между кирпичными колоннами наблюдалась оживленная возня. Сашка и Вовчик тащили громоздкий стол.

— А этот убирайте! — распорядилась Суповна. Пораженная школа наблюдала, как из столовой уносят преподавательский стол и на его место водружают новый, длиннее прежнего на добрый метр.

Поздним вечером Ул и Яра пошли в пегасню, к Азе. Стекла пегасни запотели изнутри. По обе стороны от ворот высились огромные кучи обледеневшего снега.

— Обормот Витяра! Льва использовал! — сказал Ул, вспомнив, кто сегодня был дежурным.

— Откуда ты знаешь?

— Можешь представить себе человека, который без льва забрасывает снег на четыре метра?

Яра отрешенно кивнула. Она стояла у ворот, не заходя в пегасню, и, сняв перчатку, ногтем ковыряла на воротах краску. Ул понял, что она чего-то ждет. Явно не рассказа об обормоте Витяре.

— Чудо, былиин, с этой веткой! Не сочти меня циником, но я ничего не почувствовал! Как-то быстро! Укололись палкой и — женаты!.. Нет чтоб Мендельсона какого-нибудь забацать, речугу, там, произнести про социальную значимость брака… — заявил Ул смущенно. С Ярой он всегда был откровенен, раз и навсегда решив, что откровенность лучше любой лжи, пусть правильной, уместной и мудро взвешенной.

Яра молча смотрела на него. Кто-то, задираясь, сильно толкнул Яру сзади в центр спины. Не ожидая этого, она упала в снег. За ней стоял жеребенок Дельты. Грива щеточкой, задорная метелка хвоста и крылья, но не светлые, а соломенного оттенка, ближе к краю коричневеющие…

Яра лежала на снегу, перевернувшись к небу лицом, а жеребенок тыкался ей в лицо влажным носом и пофыркивал.

— Подвинься! Я тоже хочу, чтобы меня пропылесосили! — потребовал Ул, торжественно укладываясь рядом.

Его желание было немедленно исполнено.

Разумеется, без внутренних шныровских сплетен не обошлось. Хотя Кавалерия ничего и не афишировала, но она же ничего и не скрывала, считая и то и другое одинаково вредным. Когда Ул и Яра сжимали ветку, рядом появилась кухонная девушка Надя, подошедшая вытереть стол. Не поднимая глазок, Надя вытерла стол и тихо растаяла. А к концу ужина новость облетела весь ШНыр.

Сплетни пошумели-пошумели и затихли еще до ночи. В конце концов, для ШНыра не было никакой новости в том, что Ул и Яра вместе. Куда больше все удивились бы, если бы они разлучились.

* * *

В комнате девчонок-новичков было не соскучиться. Рина ловко, как кошка, прыгала по кроватям. Она сама не понимала, что с ней. Восторг превращал ее в наполненный газом воздушный шар. Мелькали пристегнутые к ноге ножны. Алиса, которой она мешала спать, гонялась за ней, размахивая подушкой. Потом, обессилев, опустилась на пол.

— Слушай, ты можешь не орать? — взмолилась она плачущим голосом.

Рина удивленно остановилась:

— Кто орет? Я не ору, я радуюсь!

— Ночью??? А повод? Ну скажи: чему ты радуешься?

— А что, нужен повод? А если без повода?

— Придушите ее кто-нибудь, чтобы она не радовалась! — простонала Фреда.

Сама она никогда не признавалась, что ей хорошо. Говорила «сносно». А то скажешь «хорошо», и решат, что тебе в ШНыре нравится. Притворяться недовольным выгоднее.

Лара вставила в розетку зарядник мобильника.

— Да влюбился человек. Чего вы к нему лезете? — спросила она.

Рина коленом налетела на спинку кровати и не почувствовала боли. Потом уставилась на Лару. Та была в ночнушке, с маской крема на лице. Лара была уникальна тем, что ляпала то, о чем другие только думают. Если Наташа Ростова не удостаивала быть умной, то Лара не удостаивала быть хитрой. Да и вообще, в Ларе каждый день открывалось что-нибудь новенькое.

Она была проста, как слово «ах!». Очень средняя школа таинственно ухитрилась протечь сквозь ее мозг, не затронув его. Достигнув шестнадцати лет, Лара считала, что мороз в холодильник передается «по электричеству». Хряк и кабан у нее были разные животные, не исключено, что враждебные друг другу. «Неужели» она писала в три слова, а «нож» с мягким знаком. При этом не сказать, чтобы у нее была такая уж дырявая память: она помнила всю мировую эстраду, кто на ком женился и кто кого бросил за последние десять лет.

Лара была помешана на здоровье. Патологически боялась сесть на что-нибудь холодное. Утверждала, что девушка не должна закидывать ногу за ногу, потому что это неприлично, а через пять минут травила анекдоты, от которых Кузепыч покраснел бы, как институтка.

Но при этом — чудо из чудес! — в Ларе было море любви и заботы к малознакомым людям. Когда у Оксы умерла бабушка, Лара единственная из всех новичков плакала с ней вместе и обнимала ее, хотя прежде Оксу едва знала. Это тронуло даже Суповну.

Ночью с Риной по кентавру связался Родион. Сообщил, что операция, длившаяся девять часов, закончилась. Девушка так и не очнулась после наркоза.

— Что с ней? Есть какие-нибудь прогнозы? — спросила Рина.

В трубке послышался короткий смешок. Родион, как всегда, не отличался сентиментальностью.

— Главное, не отбросить лыжи в ближайшие трое суток. Это и будет главный прогноз. Так сказал Лехур.

* * *

Под утро на расчищенной дороге на Копытово появился черный внедорожник. Он остановился на пригорке в полукилометре от ворот ШНыра и сразу погасил фары. С переднего сиденья выскользнул секретарь Гая Арно и услужливо распахнул дверь.

Оказалось, трудился он напрасно. Человек, находившийся на заднем сиденье, даже не попытался выйти из машины. Сидел и молча, со смесью ненависти и тоски, смотрел на ШНыр. Арно различал только темный, точно из картона вырезанный плоский силуэт.

Арно растерянно топтался рядом. Ноги мерзли: он был в легких туфлях. Чутье опытного подхалима подсказывало: сейчас выгоднее молчать. Он так и застыл у двери, не рискуя ни закрыть ее, ни открыть шире.

Прошло минут десять, Гай подал голос:

— Холодно!

Арно торопливо захлопнул дверь. Вернулся на свое место. Джип тронулся. За ним, прилипнув к бамперу, следовала машина с арбалетчиками. Кондиционер торопливо согревал воздух.

— Что Белдо? Не нашел змея Антона Лея? — спросил Гай.

Секретарь мотнул головой, забыв, что с заднего сиденья движения его головы не видны. Но Гай каким-то образом понял, что ему ответили.

— Скверно, — отозвался он.

Арно моргнул. Ему ничего не нужно было объяснять. Подземное хранилище элей — загадочное и страшное место, устроенное некогда первошнырами. Иногда его называют еще «главной ошибкой первошныров». Первоначально хранилище строилось как место заточения тех вылупившихся элей, которых первошныры по какой-либо причине не могли уничтожить. Например, если эль сохранил телепатическую связь со своим выжившим инкубатором, и смерть эля привела бы к смерти инкубатора.

Прошли века, и давно утратившая связь со шнырами тюрьма элей постепенно стала их главной крепостью в человеческом мире, идеально защищенной от вторжения, идеально экранированной от какого-либо воздействия, вредного для вылупившихся личинок. Даже рядом с хранилищем срок жизни личинок значительно продлевался.

Первое время шныры еще помнили о ней, но потом в один страшный год погибли разом все оставшиеся первошныры и все, кроме одного, старшие шныры. Несколько лет, пока не подросла смена, ШНыр в буквальном смысле выживал, превратившись в осажденную крепость. Многие из новичков и средних шныров, не выдержав испытаний, перебежали к ведьмарям. Другие сомкнулись и выстояли, сохравнив главное — нырки. Память о хранилище была утрачена вместе со многими другими знаниями, став сугубым достоянием ведьмарей.

Хранилище — единственное место, где эли — не вызревшие еще в опекунов или не обладавшие способностями к опекунству — могут существовать в чужом мире, который, несмотря на все их попытки, так до сих пор и не стал их собственностью. Во всех других местах эли или высохли бы, или превратились бы в желе, как выброшенная на берег медуза.

Дверь хранилища — значительной силы артефакт, изменивший своей сущности. Слишком долго он общался с элями и не устоял. Открывается дверь раз в пять лет, при этом хранитель ключа обязательно гибнет. Тело пожирают ворота, которые становятся мягкими, расползаются, как туман. Ключ отпирает их, впуская личинки в хранилище.

Конечно, пять лет — срок немалый, и не все личинки способны продержаться так долго, но все же большинство выживает. Сократить его нет никакой возможности: это связано и с циклами артефакта, который не может, преображаясь, отпирать хранилище чаще, и с тем, что иначе ведьмари не успевали бы находить новых хранителей ключа, которые, разумеется, чаще всего не подозревают, какое счастье ждет их в финале.

Но в этот раз что-то пошло не по схеме. Антон Лей, пронырливый и вечно себе на уме, узнал, какая судьба его ждет, и убил себя.

У Эли змейка тоже не задержалась. Теперь непонятно, где она и у кого. Без змейки же невозможно поместить в хранилище тех молодых элей, что выходят из гибнущих инкубаторов. А на поверхности условия не те. В конце концов, наш мир пока не похож на болото. Многие проклюнувшиеся эли погибнут. Эльбы будут в бешенстве. Как те, что в болоте, так и новые, в самом хранилище. А когда эльбы в бешенстве — можно ожидать чего угодно.

— Ищите!.. У девчонки не было времени толком его спрятать! Обшарьте квартиру, проследите каждый ее шаг. Ох, не завидую тому, кто получит эту цепочку…

Через затемненное стекло машины Гай смотрел на лес, за которым спрятался ШНыр. Он помнил время, когда лес был дубовым и без разрывов тянулся до теперешнего Бульварного кольца. Теперь дубов осталось немного. В основном березы, ели, клены. Да и деревья так себе, больные, второй сорт. Лес меняется. Все в мире меняется. От мельницы у речки осталось три или четыре камня. Сколько же лет прошло?

— Девчонка еще жива? — неожиданно спросил Гай.

— В коме, — торопливо ответил Арно. — Нам успели вовремя позвонить. Уточкин извлек у нее эля перед самой операцией. Хоть Долбушин и жалуется на расходы, держать информаторов в каждой крупной больнице — выгодно.

Гай заставил себя отвернуться от окна. Опустил тяжелые веки, перерубая воспоминания ножом гильотины.

— Интересно, Долбушин знает? Хотя какая разница?.. Звони Белдо! Пора начинать операцию «Опора»! — велел он.

Арно долго мялся, прежде чем отважился спросить. Этот вопрос тревожил аккуратного секретаря давно. Он любил ясность.

— Проклюнувшихся и выживших элей гораздо больше, чем тех, кто способен стать опекунами. Зачем нужны остальные? Эли же… э-э… не очень сентиментальны… — спросил он с ужимкой мудрой обезьянки, быстро почесывая правой рукой за левым ухом.

Гай оглянулся. Арно стало жутко: из темноты машины на него смотрели неподвижные, горящие глаза.

— Лишних эльбов не бывает. У каждого своя функция, роль или задача. Но большинство из них откроются не скоро. Когда они населят наш мир, — разомкнув губы, неохотно ответил Гай.