Дракон должен умереть. Книга III

Дин Лейпек, 2020

Дин Лейпек – псевдоним молодой талантливой писательницы из Москвы. В её активе романы, стихи, рассказы, литературные блоги. В 2017 году Дин Лейпек выиграла конкурс «Фантастический прорыв» с книгой «Это всё придумали люди», выпущенной издательством «Флюид Fri-Fly». Автор является также призёром конкурса рассказов «Далёкий-далёкий космос», проведённого издательством «1С-Паблишинг». Трилогия «Дракон должен умереть» – героическое фэнтези, где сплетаются любовная, приключенческая и философская линии, придавая циклу редкостную для жанра глубину. Предлагаем заключительную книгу трилогии. Вас ждёт долгожданная развязка истории. Непросто быть особой, приближённой к монарху. С одной стороны, влияние на властителя очень велико, с другой – сложно позволить себе даже простое человеческое счастье. С драконом внутри можно жить вечно, но при этом потеряешь себя. Поэтому дракон всё же должен умереть!

Глаза и мысли

Первым желанием Генри, когда он проснулся, было бежать. Он лежал в кровати и смотрел на ненавистный каменный свод, и чем дольше Генри смотрел на него, тем сильнее становилось это желание. И тем очевиднее становилось, что бежать он никуда не может. Травмы ноги оказались серьезными, и Генри тихо застонал при мысли о том, что придется проводить день за днем в своей комнате.

Но это было не самым страшным.

Самым страшным было лицо королевы. Холодное, решительное, спокойное — и абсолютно чужое. Генри не имел ни малейшего представления о том, что за человек стоял перед ним — и только еле ощутимое присутствие дракона подсказывало, что королева действительно была той девушкой, которую он когда-то любил и которую столько времени искал.

Ну вот. Нашел.

Генри не знал, рад ли этому.

Он не занимал никакой должности при дворе, поэтому мог бы и уехать, если бы не нога, — но воцарение нового монарха означало уйму формальностей, в которых лорд Теннесси обязан был принимать самое непосредственное участие. Проще было остаться в столице и дождаться Совета лордов и коронации.

Проще. Но совсем не просто.

⁂

Несмотря на запреты врача и Ленни уже полторы недели спустя Генри, опираясь на палку, ковылял по замку. Праздное шатание было немногим лучше сидения у себя в комнате — но так можно было хотя бы попытаться разобраться в том, что происходило при дворе. Уорсингтон, впрочем, снова стал его избегать — или же был просто слишком занят, — зато Бертрам отыскал сам. Генри смутно помнил, что тот служил в дознании еще при отце Джоан, но не был с ним лично знаком. Поэтому его особенно удивило, когда Бертрам, встретив его на галерее, радостно воскликнул:

— Теннесси! А я тебя искал.

Генри приподнял брови и вежливо поклонился. Бертрам ответил небрежным кивком.

— Королева назначила Высокий совет.

— Поздравляю, — ляпнул Генри, пытаясь понять, какое это может иметь к нему отношение, и одновременно удивляясь — если память ему не изменяла, Высокий совет выбирался на Большом совете, который еще не созывался.

— Хочешь узнать, кого она туда включила? — спросил Бертрам, одновременно протягивая Генри свиток. Тот отставил палку к перилам и развернул его. Начал читать список имен — Уорсингтон (первый лорд), Бертрам (дознание), Лексли (армия)…

А потом Генри дошел до последнего имени в списке. И тогда же понял, что имен в списке — тринадцать.

В Высоком совете всегда было двенадцать человек. И тринадцатый — монарх.

Монарх — а не лорд Теннесси.

Генри посмотрел на Бертрама поверх свитка. Тот ухмыльнулся.

— И что я делаю в этом списке? — пришлось постараться, чтобы голос звучал отстраненно.

— Числишься, — пожал плечами Бертрам. — Через две недели будет созван Большой совет, на котором королева представит Высокий. До тех пор можешь не нервничать и лечиться.

Генри протянул свиток Бертраму и взял палку.

— Благодарю за сведения, — бросил он и побрел прочь, проклиная ногу, из-за которой он не мог уйти как можно быстрее.

⁂

Большой совет собирался очень редко — главным образом потому, что собрать представителей всех пятидесяти шести родов, присягавших непосредственно короне, было довольно проблематично. Поэтому Совет созывали, когда один монарх сменял другого, а также в чрезвычайных случаях вроде объявления войны. После восшествия на престол брата королевы Совет не собирался — хотя страна оказалась втянута в нешуточный конфликт, случилось это несколько неожиданно для всех, а решения принимались в разных местах и чаще всего «по факту». Но теперь все вроде как возвращалось на круги своя. Королева вернулась в столицу, разбитая армия имперцев отступала, преследуемая лордом Лексли, к которому по пути на юг присоединялись внезапно воодушевившиеся южные лорды. На призыв явиться на Большой совет откликнулись почти все — даже те, кто в смутное время регентства Уорсингтона всерьез раздумывал о смене подданства. Более того, многие из них рассчитывали войти в Высокий совет — не зная о том, что королева все решила заранее.

Генри наблюдал за прибывающими в замок лордами, учтиво раскланиваясь со всеми, кто встречался ему во время шатания по коридорам. Народу становилось все больше — впрочем, библиотека по-прежнему пустовала в любое время дня и ночи. Генри, которому спустя пару дней осточертело любезно улыбаться, теперь большую часть времени проводил за чтением. Нога все меньше беспокоила его — если бы не нелепый список, он мог бы отправиться в Тенгейл сразу после Большого совета.

Но список существовал.

И Большой совет об этом еще не знал.

Генри несколько раз хотел прийти к королеве и лично попросить избавить его от такой чести. Он не представлял себе, что будет делать в Совете — его имя числилось безо всяких пояснений, будто его задача состояла в том, чтобы просто там быть.

И Генри там быть не хотел. Он ненавидел двор, королевский замок, а заодно и весь город, спасение которого слишком дорого ему далось. И не испытывал никакого желания день за днем смотреть в ледяное лицо королевы.

Но именно поэтому заставить себя поговорить с ней лично было невозможно.

Он не знал, как с ней теперь говорить.

⁂

В назначенный день Генри уже без трости приковылял в тронный зал и обнаружил там пеструю гудящую толпу. Пятьдесят три лорда — лорд Монтгомери и еще двое изменников, естественно, не явились. «Пятьдесят два», — поправил себя Генри, встречаясь взглядом с леди Денкрей, в девичестве — Гелленхорт. У Джеймса, насколько он знал, наследников не было.

Он медленно побрел к ней через зал, раскланиваясь и обмениваясь приветствиями с окружающими. Алисия оставила мужа и пошла ему на встречу.

— Леди Денкрей, — Генри склонил голову.

— Здравствуй, Генри, — ее грудной голос стал, кажется, еще ниже.

Он поднял взгляд. Алисия всегда была более округлой, чем ее брат — замужество и трое детей усилили это различие. Платье темно-вишневого бархата открывало ее полные плечи и подчеркивало высокую грудь, плотно охватывая широкую талию, завитые светлые локоны обрамляли спокойное лицо с мягкими правильными чертами.

— Я… — начал Генри — и запнулся. Сказать ей, что ему очень жаль? Глупо и грубо. Что она прекрасно выглядит? Безвкусная лесть. Даже если он действительно так думает.

— Не надо, Генри, — пришла ему на помощь Алисия. — Я знаю, как все произошло. Джим сам виноват. Как и отец тогда. Но это не отменяет того, что оба погибли по твоей вине.

— Я не хотел этого, — твердо сказал Генри, глядя прямо в ее карие глаза. — Ни тогда, ни сейчас.

— Я знаю, — она грустно улыбнулась. — Но это тоже ничего не меняет. И ни слова больше об этом, Генри.

Он кивнул и, после недолгой паузы, все-таки сказал:

— Ты чудесно выглядишь.

Она тихо рассмеялась и, ничего не ответив, вернулась к своему мужу. Генри плохо знал лорда Денкрея — они не были знакомы до замужества Алисии, а после тем более не пересекались, учитывая желание Генри держаться от Гелленхортов как можно дальше. Денкрей посмотрел на него, но взгляд этот был совершенно равнодушным.

«Надеюсь, они с Джимом не были близкими друзьями», — подумал Генри мрачно. — «Нового витка вендетты я не переживу. Причем, скорее всего, в прямом смысле этого слова».

Раздались звуки фанфар, и лорд Денкрей, как и все остальные, перевел свой взгляд на главный вход. Глашатай закричал:

— Джоан, королева Инландии, хранительница Нордейла, королева Верхнего Ина, княгиня Вирравии и Стет-энда!

Генри подошел чуть ближе, оказавшись во второй линии шеренги, которая выстроилась вдоль прохода от дверей к трону. Рост позволил ему заглянуть поверх головы лорда Ордея — и он увидел королеву.

Почему-то он думал, что она будет в платье. Генри помнил роскошное, красное с золотом одеяние королевы Иезавет, в котором видел ее как-то при дворе. И невольно представлял себе Джоан именно так.

На ней был строгий черный мужской костюм — камзол, штаны, высокие сапоги. Как и тогда, после победы, одежда королевы ничем не отличалась от одежды ее свиты — следом в зал вошли Уорсингтон, Бертрам, Эдвард Баррет и еще несколько человек — судя по беспристрастным лицам, подчиненных Бертрама. Королева стремительно прошла мимо лордов, склонивших головы в поклоне. Генри следил за ней исподлобья, и каждое ее безупречное, точное движение заставляло его внутренне вздрагивать. Она поднялась по ступеням к массивному, потемневшему от времени деревянному трону, но садиться не стала. Повернулась к толпе лордов, которая уже успела сомкнуться за ее спиной.

— Согласно традиции, — начала королева, — сейчас вы должны были бы выбрать Высокий совет. Но вы не будете этого делать.

По залу пронесся легкий ропот. Лицо королевы не дрогнуло.

— Мне все равно, кто из вас хочет быть в Совете и кого считает наиболее достойным, — продолжала королева. — Мне плевать на традицию. Я назначила совет сама. Из тех людей, которых считаю наиболее подходящими. Озвучьте имена, — бросила она глашатаю, которому Бертрам передал список.

— Это возмутительно! — крикнул лорд Рэккети в первом ряду. — Наше законное право — избрать Совет!

Зал откликнулся сердитыми возгласами одобрения.

— Законное право, — повторила королева, слегка усмехнувшись — тонкие губы зло изогнулись. — Лорд Рэккети, вам никто не рассказывал, что наличие прав подразумевает некоторые обязанности?

Она медленно спустилась к лордам. У Генри возникло нехорошее предчувствие, и он инстинктивно шагнул вперед, в первую линию.

Королева подошла к Рэккети. Он был выше Генри и значительно шире в плечах, и королева казалась маленькой и хрупкой в сравнении, даже несмотря на свой рост. Внезапно она положила тонкую руку на плечо Рэккети, слегка нажала — и тот упал, рухнул на колени перед ней.

— Права, — повторила королева, подходя к Рошпорту, стоявшему рядом с Рэккети. Тот, по всей видимости, понял, что его ждет, и предусмотрительно опустился на одно колено сам.

— Священные права вассала, — она шла вдоль первого ряда, а лорды один за другим опускались перед ней. — Дарованные в обмен на верность королю. Где же вы были, верные вассалы, когда Крес захватил пол страны? Когда подошел к Риверейну? Когда мне пришлось с боем пробиваться к собственной столице?

Дойдя до дальнего конца зала, она развернулась — к этому моменту на коленях были все, кроме лордов, прибывших в столицу вместе с королевой. Они, верные и подтвердившие свою верность, держались особняком вместе с Уорсингтоном и Бертрамом и наблюдали за происходящим с отстраненным любопытством.

Генри стоял в толпе коленопреклоненных, как одинокое дерево посреди июльского луга. Он прозевал тот момент, когда рядом с ним все опустились — да и, сказать по правде, не смог бы преклонить колено, даже если бы очень захотел. А Генри не хотел. В конце концов, один раз он это уже проделал.

Королева медленно подошла к нему. Остановилась. Усмехнулась, но не зло, а будто признавая за ним право стоять перед ней. Он чувствовал силу и уверенность, исходившие от нее, заставлявшие остальных опускать голову.

А Генри вдруг отчетливо вспомнил девочку в сером платье. Девочку, которая заперла себя в башне, чтобы никому не навредить. Чтобы не стать драконом.

«Скажите, со мной все очень плохо?»

Он посмотрел ей в глаза, спокойные, ореховые, жесткие, внимательные — и в тот же момент они вспыхнули желтым. Мир поплыл, Генри заметил призрачные крылья и увидел…

…как солнце, срываясь с горных вершин, летит в долину, и листья деревьев, пронзенные светом, замирают на мгновение, несмотря на утренний ветер…

…как в зимнюю ночь северное сияние озаряет небо от края до края, не разрушая кристально чистой темноты, и звезды отмечают каждую отдельную точку бесконечности…

…как ветер, разгоняясь над гладью океана, врезается в берег, раскрывая неподвижной суше иные пространства и реальности…

Он силой заставил себя вынырнуть из видения, сосредоточиться на реальности, хоть та и распадалась на части. Шагнул вперед, слишком резко — колено взорвалось болью, — но Генри не обратил на это внимания. Он схватил Джоан за руку и с силой сжал, глядя ей в глаза, заставляя их погаснуть, превращая призрачное сияние несуществующих пока крыльев в ясное спокойствие простого солнечного света…

Королева вздохнула, моргнула — ее глаза снова были ореховыми, а на Генри навалилась такая чудовищная слабость, что он чуть не упал. Королева мягко отняла свою руку и отошла, велела лордам подняться, она говорила тихо и спокойно, как будто ничего не произошло, и вокруг Генри снова вырос лес тел. Он не видел и не слышал ничего вокруг. Кто-то подошел к нему, кажется Эд Баррет, и отвел в сторону, к одной из скамей, стоявших вдоль стены. Генри тяжело опустился, откинулся на холодную каменную стену, прикрыл глаза. В этот момент, кажется, глашатай прочитал его имя, тринадцатое в списке нового Совета — но Генри было совершенно все равно, как остальные лорды отреагировали на эту новость.

Он открыл глаза, потому что кто-то коснулся его плеча, осторожно и настойчиво одновременно. Это была Джоан. Она заставила Генри оторваться от стены, подняться и повела куда-то за собой. В голове сильно шумело, и он не сразу заметил, что они идут коридорам совершенно одни. Потом были ступени, которые из-за колена не заметить было нельзя, и наконец — королевский кабинет, комната, которую он сначала не узнал, так сильно она изменилась с тех пор, как он бывал тут в последний раз. Джоан усадила его в одно из кресел, ушла куда-то в сторону необъятного камина и вернулась с двумя дымящимися кружками. Он сразу по запаху определил оба напитка — и именно это, простой запах заваренных трав, вдруг расставил все на свои места. Королева присела со своей кружкой на край стола и смотрела в окно, он оставался в кресле, грел руки о горячую керамику и смотрел на Джоан. Она была очень бледной — и очень настоящей. Королева обернулась к нему и покачала головой, мол, видишь, как оно бывает — и он слегка улыбнулся, мол, ничего страшного. Они пили и молчали, и в этом молчании было больше смысла, чем во всем, что они могли сказать друг другу. Молчание было честным. Молчание было искренним. Молчание говорило о том, о чем нельзя было сказать вслух.

⁂

Утром, настолько рано, что Генри досматривал второй сон и намеревался посмотреть как минимум еще столько же, Джоан пришла и разбудила его. Сначала он решил, что начался третий сон, и приготовился с интересом наблюдать за дальнейшим развитием событий — во сне оно могло быть весьма и весьма любопытным. Но после того как Джоан в третий раз громко позвала его и потрясла кровать, Генри окончательно открыл глаза и с удивлением посмотрел на нее. Она стояла над ним, серьезная и даже немного сердитая, и он сразу вспомнил, что точно так же она выглядела на маленькой кухне у Сагра, когда готовила, а он мешался под ногами. От этого воспоминания ему стало вдруг весело, и он потянулся и улыбнулся. Потом снова вспомнил про королеву и снова удивленно на нее посмотрел.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он, совершенно забывая о том, как полагалось обращаться к королеве. Она была Джо, они стояли на кухне… Она стояла у него в комнате. Генри тряхнул головой, окончательно просыпаясь. Джоан невозмутимо смотрела на него, но в уголках ее губ он заметил спрятанную улыбку и невольно задержал дыхание.

— Бужу тебя. Идем.

— Куда?

— Куда я скажу, — она наконец улыбнулась, и он заставил себя выдохнуть, потому что, улыбаясь, королева чем-то отдаленно напоминала ему Джо, и от этого у него что-то странно сжалось в районе солнечного сплетения.

— Действительно, глупый вопрос, — пробормотал он, садясь на кровати и протирая глаза. Начал медленно одеваться, думая про себя, что любой самый невероятный сон был бы правдоподобнее такого утра.

— А ты не подумала, — спросил Генри вдруг, — что могла меня застать тут, например, совершенно раздетым? Это все-таки моя комната.

«И дверь, насколько мне помнится, была заперта», — добавил он про себя.

Она усмехнулась:

— Не думаю, что открыла бы для себя что-нибудь новое. Или ты скрываешь под штанами хвост?

— Нет, — он натянул второй сапог, встал и подошел к ней. — В отличие от некоторых хвоста у меня нет.

Он мог ошибаться, но ему показалось, что, выходя из комнаты, она тихо смеялась.

⁂

Замок всегда начинал просыпаться снизу-вверх — поэтому рано утром две открытые галереи, огибающие верхний двор, были всегда совершенно пусты. Изредка проходил сонный стражник, ожидающий, когда закончится его караул, да мальчик, отвечающий ночью за факелы, пробегал с колпаком, убирая все огни с первыми лучами рассвета.

Она снова привела его в кабинет. Во времена старого короля здесь стояло несколько шкафов с разными экзотическими напитками, которые король собирал и которыми спаивал всех дорогих сердцу гостей. Генри бывал здесь четыре раза, и всякий раз основательно пополнял свои знания об алкоголе и последствиях его употребления. Сам король пил немного, предпочитая говорить, пока его гость стремительно терял ясность взгляда и твердость ума. Вторым увлечением короля были географические карты, так что в его время практически все стены были увешаны ими, они лежали в свитках на стеллажах, были расстелены на столах и иногда даже лежали на полу.

Карты висели и сейчас, однако часть из них была убрана, чтобы дать место стеллажам с книгами. Книги были повсюду — кроме шкафов они лежали на столах, стульях и высились гигантскими стопками на полу. У Генри сложилось впечатление, что большая часть королевской библиотеки переехала сюда. Он заметил также небольшой закрытый шкафчик, от которого шел сильный аптечный запах. Стеллаж с разноцветными бутылками тоже был на месте, но его содержимое явно сильно подсократилось за последние неспокойные годы. Остались и несколько больших удобных кресел у камина, появившихся здесь еще во времена дедушки старого короля. Они были старомодны и уже много раз меняли обивку, но в свое время их ничем не заменили — и поэтому теперь эти кресла стояли, как семейная реликвия, набирая в цене при каждом следующем короле.

Джоан подошла к одному из столов, стоявшему у окна, и начала снимать с него книги, свитки, связки перьев и прочий хлам. Генри постоял в дверях, затем не выдержал и спросил:

— Зачем я тебе здесь?

Она подошла к нему со стопкой книг, и он вовремя подставил руки, чтобы их поймать.

— Сейчас сюда придут Уорсингтон и Бертрам, — и все утро мы посвятим нуднейшим разговорам о судьбах мира, а потом отправимся на Высокий совет, чтобы обсуждать все то же самое.

— И? Ты боишься, что можешь их съесть?

— Очень даже может быть, — пробормотала она, возвращаясь к столу.

Генри молча стоял с книгами в руках. Она, вероятно, почувствовала спиной вопрос, звучавший в этом молчании, и медленно обернулась:

— Ты был вчера там, — пояснила Джоан.

— Да, — кивнул Генри. Он все еще держал книги, и один из переплетов больно впивался уголком в руку.

— Я не могу позволить, чтобы это повторилось. Раньше мне казалось, что я способна контролировать себя — но я, по-видимому, ошибалась. Так что мне нужен кто-то, кто сможет контролировать меня.

Руки затекали под тяжестью книг.

— У меня нет никого, кроме тебя, — сказала Джоан тихо. — Никого, кто мог бы стать таким человеком, — добавила она, потому что первая фраза сама по себе была слишком близка к истине, чтобы ее можно было произносить вслух.

Генри молчал, а внутри постепенно разливалось беспомощное сумасшедшее отчаяние — потому что теперь он точно никуда не мог от нее сбежать. А она стояла, холодная и спокойная, совершенно чужая, с тонкими руками, о которых он знал все и которые творили невесть что все эти годы, и, хотя он не мог сейчас видеть родинку под правым ухом, он все равно знал, что она там.

— Ты останешься? — спросила Джоан тихо. Он сухо кивнул, и она отвернулась.

«Чертова семья, — подумал Генри. — Чертова семья садистов, которые обладают неподражаемым талантом обращаться с просьбами так, что ты не можешь им отказать. Даже зная, что потом будешь жалеть всю свою жизнь. Может, они специально их придумывают? Может, какой-нибудь мой прапрадедушка сумел здорово насолить королевской семье, и теперь они мстят мне за все предыдущие поколения рода?»

— Что нужно сделать с этими книгами, Джоан? — бросил он ей в спину.

— Поставь их на нижнюю полку шкафа, который сзади тебя. Нет, не этот, правее. Вот так. Спасибо.

⁂

Комната, в которой заседал Высокий совет, была темной, пыльной и мрачной. Закопченные гобелены изображали великие события истории, но грязь и чад сделали свое дело — история погрязла во тьме, а от самих событий остался лишь тусклый блеск золотой нити, вспыхивающей в полумраке призраком былого величия.

Вокруг массивного стола, блестящего полированной гладью широких досок, стояло четырнадцать стульев. Тринадцать из них было занято — пустовало лишь кресло с одного конца. Его спинка возвышалась над остальными, и подлокотники хищно тянулись к столу.

Генри, чье место было на другом конце стола, мрачно поглядывал на кресло напротив. Он очень смутно представлял себе свою роль на этих заседаниях. Встреча с Уорсингтоном и Бертрамом в кабинете королевы прошла именно так, как он и думал — большую часть времени Генри ощущал себя мебелью, и никто из присутствующих, включая королеву, не пытался убедить его в обратном.

Он был уверен, что сейчас все будет точно так же.

Лорды по обе стороны стола изредка поглядывали на Генри — с любопытством и недоверием одновременно. Вопрос, что он тут делает, казалось, висел в воздухе — и, несмотря на разговор с Джоан, у Генри не было на этот счет убедительного ответа.

— Пользуясь отсутствием королевы, — внезапно подал голос Бертрам, повернувшись к Генри, — я хотел бы обсудить с тобой одну проблему, Теннесси.

Генри вопросительно поднял брови. Бертрам улыбнулся. Он вальяжно развалился на стуле, сложив руки на животе.

— Я про то, что наша королева… Не совсем обычная королева.

— Ах.

— Да. Она имеет обыкновение время от времени превращаться в огромное чудище. Нам бы хотелось уточнить у… специалиста, как часто может происходить это время от времени. Она ведь поэтому тебя оставила здесь?

— Понятия не имею, — спокойно ответил Генри.

— Значит, слухи ошибочны? Ты не учился говорить с драконами?

— Учился. Но я понятия не имею, как часто она может превращаться. В теории катализатором могут быть любые сильные эмоции. Но это в теории.

Уорсингтон нахмурился. Бертрам внимательно изучал лицо Генри.

— Ты всегда можешь ее остановить?

— Не знаю. Боюсь, я не могу даже толком объяснить, каким образом мне удается это сделать. Не уверен, насколько здесь играют роль мои знания в области драконов, а насколько…

— Знания в области королевы?

Генри пристально посмотрел на лорда дознания. Бертрам был серьезен.

— Что ты имеешь в виду?

— Брось, Теннесси. Уже все говорят об этом, так что можно перестать изображать из себя невинность.

Генри спрятал усмешку в ладонь. Отчасти потому, что усмешка была довольно горькой.

— Бертрам, а ты бы рискнул спать с женщиной, которая от сильных эмоций может превратиться в дракона?

— Нет, не рискнул бы, — прозвучал от дверей тихий и отчетливый голос. — У него хорошо развито чувство самосохранения.

Лицо Уорсингтона стало серым. Бертрам издал тихий неопределенный звук, больше всего похожий на сдавленное утиное кряканье. Остальные лорды опустили глаза и уставились на стол. Генри почувствовал, как медленно превращается в каменную статую.

— А теперь, — продолжала королева, опускаясь в свое кресло, — если вы закончили с обсуждением моей интимной жизни, я предлагаю перейти к более важным и насущным проблемам. Итак…

⁂

Заседания Совета происходили раз в три дня. Чем больше Генри присутствовал на них, тем больше чувствовал, что он все-таки мебель, причем мебель довольно бесполезная. Никто не спрашивал его мнения — да Генри и не был уверен, что оно может представлять хоть какой-нибудь интерес. Однако притворяться молчаливым истуканом, изо всех сил стараясь не повторять позу королевы, — а что поделать, если Генри всегда сидел, закинув ногу на ногу и подперев голову рукой?! — это было выше его сил. В конце концов Генри решил, что раз его присутствие на совете никому не важно, то и отсутствия никто заметит.

Заметили. Бертрам не стал утруждать себя личной беседой — на следующий день после пропущенного заседания Генри получил от него короткую записку:

«Не заставляй меня еще отвечать на вопрос, где Теннесси. Мне не понравилось».

С тех пор Генри присутствовал на всех заседаниях Совета, впрочем больше не утруждая себя менять позу. Он по-прежнему не считал свое присутствие обязательным — но Джоан оно почему-то было необходимо.

А пару недель спустя Генри наконец понял почему.

⁂

— Это исключено, — бубнил Уорсингтон. — Мы не можем брать приступом Уэйд.

— Это единственное решение, которое не выставит нас полными идиотами, — фыркнул Бертрам.

Лексли бормотал про уязвимость позиций и плохую погоду. Конноли вставлял мягкие намеки о внешнем долге. Сазерленд все пытался вставить пару слов о финансировании образования — но его никто не слышал.

Королева молчала, подперев голову и проводя пальцами по губам. Генри, внимательно наблюдавший за ней на каждом совещании — благо это вроде как входило в его прямые обязанности, — заметил, что лицо Джоан становится все более жестким.

— Господа, — позвала королева тихо — но, видимо, она немного опоздала с мягкими увещеваниями. Лорды уже не слышали ее — Бертрам орал на Уорсингтона, что тот своей осторожностью уже один раз угробил страну, Уорсингтон ядовито парировал, что страна вполне жива, а вот некоторые точно угробят ее, если будут продолжать в том же духе.

Королева прищурилась и выпрямилась. Генри тоже сел ровно. Он видел нехороший желтый блеск в ее глазах — и, что еще важнее, начал видеть картины, совсем не похожие на зал Совета.

По-хорошему, ему нужно было встать и подойти к ней — но Генри понимал, что это привлечет ненужное внимание, которого королева изо всех сил старалась избежать. Поэтому он только тихо позвал:

— Джоан.

Она посмотрела на него. Глаза были желтыми. Генри сосредоточился, не отрывая взгляда, успокаивая картины в своей голове и возвращая на их место обыденную реальность. Он догадывался, что Джоан при этом испытывает не самые приятные ощущения — она поморщилась, но в глазах еще оставались желтые искры, и Генри позвал снова, громче и настойчивее:

— Джоан!

Генри не заметил, что все вокруг замолчали и с удивлением смотрят на него.

Глаза королевы были ореховыми и уставшими.

— Лорд Теннесси, — обратилась она к нему с легкой усмешкой, — а вы что думаете про осаду Уэйда?

Если бы стол Совета был кораблем, он бы резко накренился, поскольку весь вес сместился в сторону Генри. Тот был слишком увлечен обездракониванием королевы, чтобы оценить ситуацию со стороны — то, что он при всех назвал ее по имени, то, что она обратилась к нему за советом. Но удивленная тишина, последовавшая за вопросом, и две дюжины глаз, уставившиеся на Генри с подозрением, подсказали ему, что крен надо срочно исправлять.

— Я думаю, моя королева, — медленно начал Генри, — что Уэйд нужно взять.

Вес слегка сместился в сторону довольного Бертрама, но корабль все равно кренился на один борт.

— Однако это можно сделать без применения силы, — продолжил Генри. — Город хочет независимости — можно пообещать ему особый статус.

— Какой? — нахмурилась королева.

— Университетского города? — предложил Генри.

Бертрам усмехнулся и покачал головой. Уорсингтон мрачно, но довольно спокойно вздохнул. Лорд Сазерленд удовлетворенно молчал.

Королева долго смотрела на Генри. Затем кивнула.

— Уорсингтон, запиши… — начала она. Дальше Генри не слушал — он откинулся на спинку кресла и украдкой провел рукой по лбу, вытирая испарину.

⁂

Больше Генри не чувствовал себя ненужным. Он продолжал следить за Джоан, за ее глазами и мыслями. Время от времени к нему обращались с вопросом — тогда Генри отвечал. Он не считал, что особо разбирается в политике или управлении, и просто высказывал то, что казалось ему наиболее разумным. Иногда Совет соглашался с ним, иногда нет — но Генри не особо это волновало.

Его работой были глаза и мысли Джоан.