Кривые зеркала

Дин Власов, 2021

Как часто в жизни нам приходится делать выбор? Выбирать, как поступить в той или иной ситуации, что сказать. Часто ли мы довольны своим выбором? Не помнящий ничего ни о себе, ни о своей прежней жизни герой попадает в странное место под названием Лабиринт. Здесь ему не раз придётся оказаться перед выбором, порой даже не простым. Но как не ошибиться? Как понять, какой путь правильный, а какой нет? Как не пропустить нужный поворот, угадать нужную дверь? И какова цена ошибки? Может правильного выбора вообще не существует, а есть только сделанный выбор и его последствия? Настолько ли важно количество дверей, если выбрать можно только одну? Обо всём этом мы узнаем только пройдя весь путь до конца.

Глава 1 Добро пожаловать

Это было похоже на странный затянувшийся сон. Я куда-то летел в темноте, а может, падал. Ощущение верха и низа отсутствовало, поэтому не было никакой возможности определить, что же со мной происходит. Закончилось это падение довольно неожиданно. Просто в какой-то момент обнаружил, что сижу на ровной твёрдой поверхности.

— Добро пожаловать, Константин Викторович, — скрипучий, словно железом по стеклу, голос исходил от долговязой фигуры в бесформенном чёрном балахоне. Это он мне что ли? Имя показалось незнакомым, даже каким-то чужим. Я оглянулся, но никого больше не увидел, точнее, не было вообще ничего, кроме непроницаемой черноты, единственным островком в которой была висевшая прямо в воздухе тусклая лампочка без проводов. Под этой самой лампочкой и восседал мой собеседник, прятавший лицо в тени огромного капюшона.

— Да, да, дорогой мой, я к вам обращаюсь, — из широкого рукава выскользнуло что-то похожее на белые тонкие щупальца, обладавшие выпуклыми острыми суставами, и одно из них нацелилось на меня своим длинным чёрным ногтем, — позвольте вас поприветствовать, — существо издало странный звук, то ли усмехнувшись, то ли кашлянув, то ли чем-то подавившись.

— Мы разве знакомы?

— Ну что вы! — щупальца опустились, скользнув в лежавший на земле небольшой мешочек и, выудив оттуда золотую монету, стали медленно переплетаться в гипнотическом танце, перекатывая её между собой. — Мы прежде не встречались, хотя вы вполне возможно могли обо мне слышать.

— Но тогда откуда вы знаете моё имя?

— Я знаю всех, кто попадает в Лабиринт, — монета замерла между двух щупалец, — работа такая, — существо пожало плечами, разведя руки в стороны. — Итак! — щупальца двух рук переплелись между собой — Что вы для меня приготовили? Быть может, прекрасную чеканную монету? Или какое украшение? Уж вы-то, дорогой мой, не оставите бедного привратника без подарочка?

Я внимательно осмотрел себя, но карманы брюк оказались пустыми, а в свитере и надетой под него футболке их вообще не оказалось.

— Ничего, — он как будто даже растерялся.

— Ну, вот что с вами прикажете делать? — он был явно раздражён. — Раньше монеты из чистого золота приносили, а то и две! А теперь? Что за народ пошёл! Даже сраной пивной крышки не принесут! Все традиции позабыли! Неужели совсем ничего нет?

Я покачал головой.

— А что это за Лабиринт такой? — Я вновь огляделся, надеясь увидеть хоть что-то новое; не было похоже, что вблизи есть какие-то стены. Стены ведь подразумевают определённую акустику, но слова словно вязли в чёрном воздухе без какого-либо намёка на эхо. Если это комната, то она значительно больше, чем можно себе вообразить.

— Лабиринт, как Лабиринт. Как в парке развлечений. Полный набор всяких интересных и не очень вещей на любой вкус и цвет и на все случаи жизни, — я продолжал беспомощно озираться, пытаясь угадать хоть какие-то ориентиры.

— И куда мне идти?

— Да куда хочешь, туда и иди.

— Как это? Должно же быть какое-то хотя бы начальное направление, какой-то вход? Ты же тут привратник.

— У этого Лабиринта только один вход, и ты уже вошёл, — похоже, мой переход на «ты» взбесил его окончательно, — а что касается выходов, то их тут огромное количество, и каждый выбирает себе по вкусу. Есть правда и такие, кто не хочет выбирать, но это уже их проблемы. У нас тут, знаешь, демократия, что хочешь то и делаешь, хочешь — идёшь, не хочешь — не идёшь.

— Но как мне понять куда идти? Как я найду свой выход?

— Да мне насрать! Хоть здесь оставайся и сопли жуй! — Из темноты капюшона выскользнуло белое, непропорционально большое, лицо, похожее на вылепленную из потёкшего парафина маску, которой забыли приделать нос. Из двух глубоких впадин меня сверлили два круглых, похожих на маленькие чёрные бусины, глаза. — Или можешь вон, на лампочку медитировать, пока не надоест. — Узкая, похожая на резаную рану щель, служившая существу ртом, стала шире, обнажив два ряда острых треугольных зубов, закусивших зажатую в пальцах-щупальцах монету. — Некогда мне тут с тобой, — монета взлетела и, сделав несколько кульбитов, нырнула обратно в мешок.

Я поднялся. Сомнительная перспектива — оставаться в компании такого урода, да и весь этот разговор уже порядком надоел. Похоже, что без платы этот чудик мне ничего особо не расскажет, а заплатить ему было попросту нечем. Оглядевшись в который уже раз и снова убедившись в полном отсутствии чего-либо, зашагал в темноту, подальше от этого попрошайки и его щупалец.

Что тут вообще происходит? И что это за Лабиринт такой, в котором даже стен нет? В голове всплыла сказанная кем-то фраза, что дорога появляется под ногами идущего. Кто бы это ни был, уверен, что говорил он именно об этом месте. Действительно, прежде непроницаемо-чёрная поверхность постепенно преобразилась в похрустывающий под ногами гравий. Спустя какое-то время полоски мелких камушков стали чередоваться вкопанными поперёк дороги здоровенными брусками, а после и вовсе по бокам этой странной тропинки протянулись массивные, отливавшие синим цветом полосы. Вот ведь чудики! Зачем так делать? Без всех этих брусков и полос идти было значительно удобней. Хотя сквозило во всём этом что-то смутно знакомое. Кажется, это было как-то связано с моей работой. Только вот каким образом? Вообще что-то странное творилось с памятью, она словно плавала на поверхности мутного водоёма, не в силах нырнуть в глубину и довольствуясь только тем, что всплывало само по себе. Ведь что-то же было до этого полёта в темноте. Точно знаю, что было! Чувствую. Опять поймал себя на том, что поглаживаю основание безымянного пальца. Как будто чего-то не хватает. Когда этот чудик под лампочкой стал клянчить монету, рука непроизвольно накрыла это место, словно там должно было быть что-то, что могло привлечь его внимание. Вот только что? И куда это что-то делось? Сверлящая боль в голове сделалась невыносимой. Пора завязывать, может позже что-нибудь и вспомнится. Пока оставалось только идти непонятно куда и непонятно откуда. Ни неба, ни звёзд, одна лишь темнота и эта странная дорога с металлическими лентами. И… take me dancing tonight… Хорошо хоть музыка есть. Похоже, у кого-то дискотека… Музыка?!

Застыв на месте и вскинув голову, я на мгновение ослеп от яркого света, мигавшего и переливавшегося всеми цветами радуги. Всего в нескольких метрах от дороги стоял огромный дом, сияющий сотнями ярких огней. В груди что-то радостно заколотилось, наконец, хоть какие-то признаки жизни в этом мрачном царстве. Я даже опомниться не успел, как уже бодро шагал через порог гостеприимно распахнутой двери.

Вечеринка явно была в самом разгаре. После царившей за пределами дома темноты в глазах рябило, а голова шла кругом от обилия льющегося отовсюду света, но ещё больше от огромного количества наполнявших дом людей. Радостных людей! Почти все они были голыми, но это никого не смущало, даже наоборот. То там, то здесь мужчины и женщины, а то и несколько сразу сплетались между собой влажными клубками, лаская друг друга и наполняя пространство перекрывающими музыку стонами и криками блаженства.

Я так и стоял с бешено колотящимся сердцем и открытым ртом, ошалело вращая глазами, когда что-то нежное, похожее на дуновение ветерка, скользнуло по спине. Девушка была миниатюрная. Даже успел поймать себя на мысли, что она просто идеальна, как раз в моём вкусе, когда, проскользнув под рукой, она прижалась своим горячим, нежным телом к моей ходившей ходуном груди. Почти невесомые, тонкие руки ручейками стекали с моих плеч, а столь близкое дыхание алых губ обжигало даже через одежду. Кажется, я отключился; заторможенное сознание, так и не подобравшее отвисшую нижнюю челюсть, словно со стороны наблюдало, как подхватив на руки гибкое тело, ноги сами устремились в ближайшую открытую дверь. Только уложив свою невесомую ношу на кровать, я увидел её глаза. Огромные голубые озёра, в которых не было ни капли сомнения или страха, в них читались лишь жгучее желание и абсолютное доверие. Этот влажный, зовущий взгляд окончательно утопил последние обрывки разума в своей бездонной глубине. Как дикое животное или скорее, как умирающий от жажды, я впился в это мягкое, покорное тело, в безудержном стремлении вобрать его в себя или раствориться в нём, слиться в одно целое каждой пылающей диким огнём клеточкой… Не помню, сколько это продолжалось. Мы вновь и вновь сплетались в нечто безудержное и неразрывное, и никак не могли насытиться друг другом. Мне кажется, раньше я не знал, что у запаха может быть цвет. Теперь я это знаю. Потому что пахла она нежно-розовым цветом. И запах этот был покруче любого наркотика. Когда же, наконец, тяжело дыша и поедая друг друга уже только глазами, мы смогли оторваться друг от друга, мне показалось, что после такого пожара было бы неплохо сделать паузу и подышать свежим ночным воздухом. И это была первая осознанная мысль с того момента, как я перешагнул порог. С огромным трудом натянув свою одежду и пьяной походкой просочившись сквозь текучие реки обнаженной плоти, я, наконец, вывалился в тёмную свежесть улицы.

— Прикольно, — я вопросительно уставился на подпиравшего стену худощавого парня, на котором из одежды были только огромные красные шорты, отлично сочетавшиеся с таким же красным лицом. — Волосы, — наклонив свою абсолютно лысую, как мяч голову, он покрутил вокруг неё рукой, прочертив красную дугу зажатой в кулаке папиросой. — Люблю рыжих — он хохотнул — в смысле девушек, но тебе так тоже прикольно.

— Травка? — кивнул я на окурок, от которого разливался кисловатый запах, приятно щекотавший нос, и провел ладонью по волосам, слишком коротким, чтобы увидеть их без помощи зеркала.

— Родная. — Промурлыкал он и, прижав кулак к губам, втянул щёки, заставив огонёк на конце вспыхнуть ярко-красным.

Тем временем, сияя до самых ушей блаженной улыбкой и преодолевая разливавшуюся по всему телу сладкую истому, я спустился с крыльца, разминая ноги.

— Ай! — боль была такой неожиданной, что я едва не повалился на землю, мой новый друг сложился пополам, выпустив огромное облако сизого дыма и зайдясь диким хохотом вперемешку с кашлем.

— Недавно тут? — слова вырывались толчками в промежутках между всхлипами.

— Ты о чём? — в пару прыжков на одной ноге я достиг крыльца, и присев на ступени задрал штанину.

— Кусты, — утирая катившиеся по щекам слёзы, он показал на сочащуюся кровью полосу чуть выше лодыжки, — мелкие ещё, — просто царапина, не смертельно, но от недавнего блаженного состояния не осталось и следа. Что за ерунда?

Оглядевшись, я обнаружил, что земля вокруг дома покрыта невысоким, примерно до колена, сухим кустарником, жесткие ветви которого были покрыты длинными острыми шипами. Когда они успели тут появиться? Сколько я тут уже? Часа может два, ну или три, да даже если четыре.

— Терновник. Тут, бро, со всеми так. Пока ты находишься внутри, он растёт. Причём у каждого свой, персональный. — Он хитро подмигнул. — Мой вон уже выше головы вымахал, — рука с папиросой взмахнула вверх, описав широкую дугу, видимо указывая на высоту окружавших дом кустов, которые мне были не видны. — А твой походу мелкий ещё — у некоторых вон уже так разросся, что они и из дома выйти не могут, главное, что в дом не лезет, да и хрен с ним. — Он глубоко затянулся, задержав дыхание. Где-то внутри головы я отчетливо слышал нарастающий вой тревожной сирены, но моего нового друга вся эта ситуация похоже очень веселила.

— На тюрьму смахивает, колючка по кругу.

— Бро! Ты в какой тюрьме видел, чтобы так жилось? К тому же никого здесь не держат, и в любой момент можешь уйти, если захочешь.

— Почему бы тогда не уйти?

— А куда?

— Туда, например, — я махнул в сторону светлого пятнышка, горевшего вдалеке, и сам удивился. Это светлое пятно на общем чёрном фоне было там постоянно, но почему-то я только сейчас обратил на него внимание, — кстати, что это там?

— Трамвай, — он пожал плечами, скорчив кислую рожицу и сделав очередную глубокую затяжку.

— Трамвай?

— Блин! Ну, такая большая железная штука, которая по этим, по рельсам ездит. — Точно! Та дорога, по которой я сюда пришёл — это рельсы, а там вдалеке есть трамвай, на котором можно поехать… Куда?

— И куда он едет?

— Домой, куда же ещё? — Выкуренный до самой бумаги бычок полетел в сторону. Похоже, его искренне удивляла моя тупость. Дом… В груди что-то засаднило, а в голове с бешеной скоростью замелькал калейдоскоп смутных, неуловимых образов.

— А ты почему не едешь? Через кусты не пробраться?

— Делать больше нечего! Нафига вообще отсюда уходить? Дом не дом, мне тут прикольно, понял! Тёлки, травка, выпивка. Всё, что хочешь и как хочешь. А там ещё неизвестно что. Может мне там и рад никто не будет, а здесь мне все рады. Во как. Так что ну его нафиг. А кусты ерунда, хоть сейчас через них пролезть могу, да не охота. Ладно, бро, пойду я. На вот, — он выудил из кармана шорт мятую пачку и, вытряхнув из неё новую папиросу, протянул её мне, — покури лучше, расслабься, а то гляжу, тебе всякая хрень в голову лезет.

Подтянув ноги к груди, я механически сунул папиросу за ухо. В голове царил натуральный хаос, два голоса рвали меня на части, один вопил, что это ловушка и надо скорее отсюда сваливать, другой убеждал, что никуда этот трамвай не денется, и дом тоже, можем ещё потусить, ведь здесь так здорово, когда ещё так отдохнёшь. А до трамвая этого ещё топать поди километров дцать, а значит по любому надо сил набраться!

Так я и сидел, качаясь из стороны в сторону, обхватив руками согнутые в коленях ноги, но ни один из голосов не хотел уступать, и эта пытка становилась уже совершенно невыносимой. Казалось, ещё немного и они реально разорвут меня на две половинки. Стараясь не слушать этот неумолкающий спор, я медленно поднял чье-то чужое тело на непослушные ноги и заставил его сделать шаг. Затем ещё один. И ещё…

Когда я вышел на рельсы штанины до колен были изорваны в лоскуты, кровь из множества порезов противно хлюпала в кроссовках, а пот катился по телу таким ручьями, что насквозь пропитал и футболку и остатки штанов, сброшенная кофта осталась висеть на одном из шипастых кустов. Зато голос, звавший вернуться, стал значительно слабее, и его кривые когти уже не впивались крючьями в моё тело, а беспомощно соскальзывали прочь. Хотелось, упав на шпалы, обнимать и целовать эти синие полоски, даже удивительно, как долго пришлось до них пробираться. А может за время пребывания в доме росли не только кусты, но и расстояние до дороги? Ведь когда я увидел дом, он был всего в паре-тройке метров от путей.

Я обернулся, чтобы оценить пройденное расстояние, на глаз показалось метров сто, и кофта так и висела где-то на половине пути, но вот сам дом! Он почему-то больше не сиял огнями, а выглядел теперь как вырезанный из цветного картона макет, муляж, готовый рухнуть даже от лёгкого ветерка.

Повернувшись к четко различимому маячку света, я двинулся дальше. С каждым шагом, с каждой каплей пота, упавшей на дорогу, остатки рычащего, исказившегося до неузнаваемости голоса, убеждавшего пожалеть себя и насладиться всеми удовольствиями, доступными гостям дома, становились всё тише и тише, пока не исчезли совсем. Другой же голос, призывавший скорее выбираться из опасной ловушки, убедившись в моих намерениях, торжествующе молчал. Мне были безразличны оба. Если уходя от привратника я не знал, куда собственно иду и зачем, то теперь я точно знал куда. Я, наконец, чётко понял, чего я хочу. Я хочу домой! И этот грёбаный трамвай меня туда отвезёт.