Мир После Удара

Дина Гусейн-Заде

«Мир После Удара» – сборник интервью из постапокалиптической вселенной. После Удара привычная жизнь рушится. Как же выжить в новом мире и как при этом не забыть, что значит быть Человеком?Впервые произведение опубликовано автором в ноябре 2021 года в составе книги «Пуговицы».

«Наши печали и раны исцеляются только тогда, когда мы прикасаемся к ним с состраданием.»Будда

Корректор Дарья Кушнева

Дизайнер обложки Jaleel Rathore

© Дина С. Гусейн-Заде, 2023

© Jaleel Rathore, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0056-3546-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Интервью 1. Чакос

«Мы встретились много позже. Она быстро подошла и обняла меня. Просто, без слов. В те времена все больше молчали, но её молчание почему-то для меня было другим. Наверное, и её мягкие объятия были тоже для меня другими. Так странно: с одной стороны показалось, что она совсем не изменилась, и всё-таки она была уже совсем другой. Другая, особенно если сравнивать с остальными из рода человеческого. Не знаю, сколько мы так стояли. В её руках я, казалось, потерялся во времени. И вот мы снова стоим друг напротив друга. Её глаза — цвета безграничного принятия, что всегда заставляли меня чувствовать себя грязным. Она меня ни о чём не спрашивает, не обвиняет — как будто не хочет лезть, мараться в этом дерьме, что творится у меня в душе. А может, просто вопросы излишни. Я первый не смог вынести этой чересчур нежной тишины и спросил, как она. А она мне: «Всё хорошо». Хорошо?! Представьте, именно эти слова она говорит, когда мы стоим в руинах города, в руинах всех наших жизней.

Понимаете, когда-то мы были вроде как парой. Правда, об этом я мало распространялся, потому что только начинал познавать жизнь, а она вечно всё как будто знала. Такое её проведение бесило и не прибавляло мне уверенности. Нет, ну серьёзно! Она была воистину несносна и беспощадна к моим взглядам на жизнь. Как же меня раздражало, когда она умничала! Как будто мне как маленькому ребенку объясняли элементарные вещи с претензией, мол, включи логику и попробуй догадаться сам. Никакому мужчине, если он не самый распоследний слизняк или не безумно влюбленный, не понравилось бы всё это. Не знаю, зачем она мне была нужна дома, как только не для того, чтобы там было хоть что-то живое, а не только мебель. И внешность её не казалась мне притягательной, и совершенно отсутствующее чувство юмора печалило.

Сейчас всё по-другому. Этот Удар многих поменял. Как будто все мы были кусками угля в вагонетке, и кого-то Удар раскрошил вдребезги, а в ком-то, на радость алхимикам, поменял структуру и превратил в алмаз. Вот и она была раньше своей тенью, а стала тем самым твёрдым драгоценным камнем, что умеет крошить всё остальное.

Помню, как с радужной пеной у рта распинался перед ней про наше светлое будущее: домик около леса, машина внедорожник, собака овчарка, двое детей. А она безучастно сидела на кресле, поджав ногу. А дослушав, только и сказала: «Этого не будет». Я разозлился, сказал, что она в меня не верит, и на хрен всё это тогда вообще. Много я тогда наговорил, и на все её попытки что-то ещё добавить, только сильнее поднимал голос и находил новые способы придираться, чтобы побольнее её задеть. Сейчас я понимаю, как был глуп и слаб в те годы. Впрочем, не могу сказать, стал ли я мудрее или сильнее, или только стал огранённым углём.

В ту ночь после нашего скандала, она спросила:

— Какой бы ты сделал выбор, если их было всего два: убить врага, но спасти своё тело или погибнуть, но спасти свою душу?

— Зачем тратить время на мысли того, что никогда не произойдёт?

— Ну а представь, что вдруг начнётся война!

— Я не хочу об этом думать. Мне, честно говоря, неприятно. Мы же не живём в столь экстремальных условиях, а потому можно думать о более высоком, а не о таких глупостях.

— Послушай, что-то грядёт. Я везде чувствую кровавые разводы грядущих разрушений.

Я удивлённо оглянулся на неё. Её глаза окрасились в цвет пламенеющего заката за окном.

— И чего ж я ничего не чувствую?

— Возможно, мало кто готов принять правду. Легче спрятаться в свою собственную тень, чем признать это. Надо бежать.

Я только буркнул ей, чтобы не говорила всякой ерунды и, если хочет, пусть бежит на все четыре стороны. А она ответила:

— Я не могу сейчас этого сделать одна. Но вместе мы сможем.

— Да?! — Преувеличенно заинтересованно ответил я. — В таком случае, куда мы побежим?

Она сказала, что в леса. Но какие к чёрту леса?! Она хотела бежать подальше от центра жизни — совершенно ополоумела, так я думал! И, помню, выпалил: «Поменьше читай всякой чепухи на заборах!». Забавно — не помню, чтобы она разозлилась в ответ. Помню, она всё только твердила свой бред про то, что у деревьев есть уши, а у стен есть голос. И что чтение — не такое уж бесполезное дело. Короче, она периодически пугала меня своим странным поведением.

Иногда, если я что-то говорил, когда она была чем-то занята, то она как бы выходила из концентрации в задумчивое оцепенение и смотрела на предмет перед собой, как будто впервые видела. А потом переводила взгляд на меня и, я вам точно говорю, в её взгляде сквозило безумие. И возвращалась к своим делам. Даже сейчас вспоминаю и мурашками покрываюсь. Так что я предпочитал не отвлекать её от каких-то там важных дел и мыслей. Но не всегда можно предсказать, конечно, важным человек занимается или нет.

Удар пришёлся к западу от нашего дома, в музыкальную школу. Нас в тот день не было в городе, так как она сказала, что если мы не поедем на природу, то это конец отношениям. Она была в тот раз более чем обычно изощрённой в своих манипуляциях, чтобы в итоге я согласился. Поездка была не так уж и плоха, хоть я и был всем как будто недоволен. Но когда волна дошла до нас, хоть мы и были очень далеко, мне показалось, что все плохо настроенные инструменты из той музыкальной школы закричали разом.

Я тогда тоже кричал в ужасе бесконечное количество времени. А когда ужасный гомон чуть стих, я помню, что пытался разузнать у неё, что это было, но она так туманно отвечала, всё смотрела куда-то вдаль безумным взглядом. Вроде она сказала: «Началось». Но что началось?! Я помню, в тот момент её взгляд стал ясным как никогда, и она сказала: «Случился удар, и мир пал на колени».

Не помню, что было после. Кажется, я вопил, орал, что умерли мои родители. Что ей, сироте, найденной в корзине, было нечего терять. Но она молчала и смотрела на меня уже совсем другими глазами. И вскоре я затих.

Помню одну из фразочек до всех этих событий, когда мы в очередной раз ссорились: «Твоя скверная жизнь у тебя в голове, она ничего общего не имеет с реальностью. Но подожди немного». Чёрт, только подумать, я перед этим действительно думал, что у меня скверная жизнь, а она только началась!

Несмотря ни на что, мы ещё долго были рядом друг с другом, пытались адаптироваться, вроде как, поддерживать. Да, я вёл себя не всегда честно и корректно, но и она непонятно, зачем была рядом с человеком, который её не уважал. Я так считаю: если человек позволяет к себе так относиться, то значит именно это он считает для себя приемлемым. Не знаю, зачем «Мисс Независимость» держалась около меня. По долгу службы у меня были некоторые скилы по выживанию. Например, она постоянно спрашивала показывать, как вязать различные узлы на верёвках. Может, поэтому? Не знаю, её душа — потёмки.

И вот я предал её.

Когда после сдачи я вернулся в наше убежище, то никого уже не было, а на столе лежали монеты номиналом в тридцать. Я не думал, что всё настолько серьёзно, а потому всё думал, что совсем скоро она вернется. Но теперь я видел её только спустя много-много лет, посреди развалин всего. И я понял, пока она меня так по-матерински обнимала, что же в её тишине было другое: у всех она гробовая, безмолвно кричащая, безысходная, а её тишина что-то типа: «могло быть и хуже». Объятия других — цепляющиеся за жизнь, объятия бессилия или безразличия, а её же: «просто будь сейчас и грейся, пока у меня ещё есть тепло». Меня как молнией поразило, и по телу пробежался тёплый огонёк, после которого я окунулся в нестерпимый озноб. Меня сильнее затрясло в её тёплых руках.

А дальше я закидал её вопросами, что с тех пор крутились у меня в голове как на пластинке, как записанный сценарий на случай, если мы увидимся вновь. Сперва я спросил, использовала ли она меня.

Она сразу вся поникла и спокойно ответила: «Я не знаю. Честно». И тогда с искрой надежды я предложил попробовать объединиться вновь, но она отказалась. Сказала, что не может. «Моя жизнь мне не принадлежит». Вот так.

Я спросил, был ли у неё ещё кто-нибудь, но она вновь ответила в своём стиле: «Я бы ещё несколько раз влюбилась, но была слишком занята». И улыбнулась! У меня в голове заметались мысли: «Зачем она мне улыбается? Зачем так нежно и терпеливо говорит? Если бы кричала, била, обзывала на чём свет стоит, то было бы всё логичнее и мне легче». Я вздохнул и спросил её, а как же любовь? Но она только и ответила, что любовь к одному человеку губительна, важнее любовь всеобъемлющая. Хотелось закатить глаза, но я боялся оторвать от неё взгляд. Казалось моргну и она исчезнет. Далее попросил её пообещать, что мы встретимся вновь. И что она? «Не могу обещать: как нашу встречу, так и нашу не-встречу». Мы помолчали. А потом она добавила: «Но всё будет хорошо. Я обещаю». А ведь сама когда-то говорила, что нельзя обещать того, что ты не можешь выполнить! Как будто в ответ моим мыслям она добавила: «Значит, действительно знаю, что говорю».

Я всё же моргнул, и она исчезла.

Примечание:

Кодекс Чакос — древний египетский папирус на коптском языке, содержащий ранние христианские гностические тексты, датируемые приблизительно III веком нашей эры. Содержит «Евангелие Иуды».