Дьявольский коктейль

Дик Фрэнсис, 1972

Дик Фрэнсис (1920-2010) – один из самых именитых английских авторов, писавших в жанре детектива. За свою жизнь он создал более 30 бестселлеров, получивших международное признание. Его романы посвящены преимущественно миру скачек – Фрэнсис знал его не понаслышке, ведь он родился в семье жокея и сам был знаменитым жокеем. Этот мир полон азарта, здесь кипят нешуточные страсти вокруг великолепных лошадей и крупных ставок в тотализаторах, здесь есть чем поживиться мошенникам. С того момента, как киноактер Линк получает наследство в Южноафриканской республике, его начинают преследовать загадочные несчастные случаи. Осознав, что кто-то желает его смерти, Линк пытается опередить таинственного убийцу.

Глава 3

Пять дней спустя я вылетел в Йоханнесбург. У меня была куча фактов, но я считал, что разобраться в них мне не под силу.

Мы с Чарли возвращались от Нериссы домой в глубочайшем унынии. Бедная Нерисса! И бедные мы! Как тяжело будет ее потерять!

— А ты только-только вернулся домой! — добавила Чарли.

— Да, — вздохнул я. — И все же… я не мог отказаться.

— Ну конечно нет!

— Хотя толку от меня будет мало.

— Ну, это еще неизвестно! Вдруг ты что-нибудь заметишь…

— Оч-чень сомневаюсь.

— Но ведь ты сделаешь все, что от тебя зависит? — с беспокойством спросила Чарли.

— Конечно, любовь моя.

Чарли покачала головой:

— Ты умнее и хитрее, чем тебе кажется.

— Как бы не так!

Чарли поморщилась. Некоторое время мы ехали молча. Потом она сказала:

— Пока ты ходил смотреть этих молоденьких стиплеров на выгоне, Нерисса мне сказала, что с ней такое.

— Да?

Чарли кивнула:

— Какое-то жуткое заболевание, называется болезнь Ходжкина. От нее распухают миндалины, или что-то еще в этом духе, и начинается перерождение клеток — хотя я не очень понимаю, что это значит. Она, по-моему, и сама не очень-то в этом разбирается. Но только это смертельно в ста процентах случаев.

Бедная Нерисса…

— И еще она мне сказала, — продолжала Чарли, — что нам она тоже кое-что оставила на память по завещанию.

— В самом деле? — Я обернулся к Чарли. — Как она добра… А что именно, не сказала?

— Смотри на дорогу, бога ради! Нет, не сказала. Она говорила, что было очень забавно составлять новое завещание и расписывать, кому какие подарки она оставляет. Она чудо, правда?

— Правда.

— Нерисса это всерьез говорила. И она так рада, что подвернулся этот племянник и что он оказался хорошим молодым человеком… Знаешь, я такого никогда раньше не видела. Она умирает и относится к этому абсолютно спокойно… и даже забавляется такими вещами, как составление завещания… И это несмотря на то что она знает… знает…

Я покосился на Чарли. По щекам у нее катились слезы. Она редко плачет и не любит, чтобы кто-то это видел.

Я стал смотреть на дорогу.

Я позвонил своему агенту и ошарашил его.

— Но… но… — промямлил он, — но ведь вы же никогда никуда не ездите и всегда отказываетесь… Вы стучали по столу и кричали, что…

— Совершенно верно, — согласился я. — Но мне нужен повод поехать в ЮАР. Так намечаются ли там премьеры каких-нибудь моих фильмов или нет?

— Ну… — Агент был в полной растерянности. — Сейчас посмотрю… Вы точно уверены, — недоверчиво переспросил он, — что, если там будут какие-нибудь премьеры, вы хотите, чтобы я сообщил, что вы приедете лично?

— Я же сказал!

— Да, только я ушам своим не поверил…

Он перезвонил через час.

— Премьер две. В Кейптауне с понедельника будет демонстрироваться «Один день в Москве». Это первый из шести восстановленных фильмов. Он, конечно, старый, но ваш приезд поможет подогреть интерес к показу. А в Йоханнесбурге будет премьера «Скал». Но это только четырнадцатого сентября, через три недели. Вас устроит?

— Нет, это поздновато… — Я поразмыслил. — Но мне надо в Йоханнесбург.

— Хорошо. Я все устрою. И… э-э… эта ваша внезапная перемена настроения распространяется на телебеседы и газетные интервью?

— Нет.

— Увы… Так я и думал.

Я забрал у Нериссы все письма от ее тренера, все южноафриканские календари скачек, вырезки из газет и журналов, которые ей присылали, и все подробности о происхождении и спортивной форме ее одиннадцати молодых аутсайдеров. Пачка бумаг оказалась толстенная, и разобраться в ней было не так-то просто.

Однако картина, которая начала вырисовываться передо мной после долгих трудов, заставила бы призадуматься любого, не только владельца лошадей. Девять из одиннадцати в начале своей скаковой карьеры демонстрировали прекрасные результаты. Всего с декабря по май они выиграли четырнадцать скачек. В худшем случае занимали одно из призовых мест.

Заглянув в списки ведущих производителей и соответствующий раздел южноафриканского журнала «Конь и пес», я обнаружил, что все лошади обладали безупречной родословной. Ну да, конечно; судя по суммам, которые выложила за них Портия, сестра Нериссы, она была не настолько богата, чтобы покупать дешевых лошадей. И тем не менее ни одна из двухлеток пока не выиграла призов достаточно, чтобы покрыть хотя бы свою начальную стоимость. А с каждым новым проигрышем их будущая стоимость в качестве племенных лошадей опускалась все ниже.

В качестве наследства эти южноафриканские лошадки были мертвым грузом.

Чарли приехала в Хитроу проводить меня. Я провел дома всего девять дней. Нам обоим казалось, что это очень мало. Пока мы ждали у стойки регистрации, к нам подошли по меньшей мере полдюжины дам, попросить автограф для своих дочек, племянниц, внуков и так далее. На нас глазели. Вскоре появился аэропортовский служащий в темной форме и предложил нам подождать в маленькой отдельной комнате. В аэропорту меня знали — я часто улетаю отсюда. Мы приняли предложение с благодарностью.

— У меня такое впечатление, словно тебя двое, — вздохнула Чарли, усаживаясь на диван. — Один — на публику, другой — мой личный. И это совершенно разные люди. Как будто у меня два мужа. Знаешь, когда я вижу тебя в кино или даже в клипах по телевизору, я потом смотрю на твои фотографии и думаю: «С этим человеком я спала прошлой ночью». И это кажется ужасно странным, потому что ты, который на публику, принадлежишь не мне, а всем этим людям, которые платят, чтобы на тебя посмотреть. А потом ты возвращаешься домой, и это снова ты, мой родной муж, а ты, который на публику, — это кто-то совсем другой…

Я посмотрел на нее с любовью.

— Кстати, тот, который твой личный я, забыл заплатить за телефон.

— А, черт! Я ж тебе двадцать раз напоминала…

— Заплатишь?

— Ну да, наверное… Но ведь счета за телефон — это твоя работа! Проверять все эти телеграммы, звонки в Америку — я ведь не знаю, кому и куда ты звонил. Если ты не будешь их проверять, с нас могут содрать лишнее.

— Что ж, придется рискнуть.

— Ну, знаешь!

— Зато эти деньги вычтут из суммы налога…

— Разве что…

Я уселся рядом с ней. Надо же о чем-то говорить — так почему бы и не о счетах за телефон? Нам давно уже не было нужды говорить друг другу вслух то, что мы все время твердили про себя. За все время совместной жизни мы всегда прощались легко и так же легко встречались снова. Многие думали, что это от безразличия. Скорее, наоборот. Мы нуждаемся друг в друге, как пчела нуждается в цветах…

Десять часов спустя, когда я приземлился в международном аэропорту имени Яна Смэтса, меня встретил нервный человек с влажными руками — менеджер «Южноафриканской компании по распространению международного кинематографа».

— Венкинс, — представился он. — Клиффорд Венкинс. Очень рад познакомиться.

Бегающие глаза, рубленый южноафриканский акцент. Лет сорока. Не преуспевающий — и никогда преуспевающим не будет. Он говорил слишком громко, держался чуточку фамильярно, с потугами на добросердечность — тот тип людей, который я переношу хуже всего.

Я со всей возможной вежливостью отцепил его от своего рукава.

— Очень любезно с вашей стороны приехать меня встречать, — сказал я. Лучше бы он не приезжал.

— Ну, как же мы могли не встретить Эдварда Линкольна!

Он нервно хохотнул. И чего он так суетится? В качестве менеджера он должен встречаться с известными актерами чуть ли не каждый день…

— Машина там!

Он принялся пятиться боком впереди меня, точно краб, растопырив руки, как будто расчищал путь. Хотя народу вокруг было совсем не так много.

Я шел за ним, помахивая своим чемоданчиком и изо всех сил стараясь делать вид, будто его навязчивые знаки внимания доставляют мне удовольствие.

— Тут недалеко, — беспокойно сказал он, заискивающе заглядывая мне в глаза.

— Чудесно, — ответил я.

В здании аэропорта стояла группка человек в десять. Ну да, конечно… Их костюмы и позы с головой выдавали представителей прессы. Я совсем не удивился, когда при нашем появлении толпа ощетинилась фотокамерами и диктофонами.

— Мистер Линкольн, что вы думаете о Южной Африке?

— Эй, Линк, ну-ка, улыбочку!

— А правда ли, что…

— Нашим читателям хотелось бы знать ваше мнение о…

— Улыбнитесь, пожалуйста…

Я старался не замедлять шага, но они обступили нас со всех сторон. Я улыбнулся всем и никому и принялся давать стандартные ответы вроде: «Мне тут нравится. Я здесь в первый раз. Да, мне очень хотелось здесь побывать». В конце концов нам удалось выбраться на свежий воздух.

У Клиффорда Венкинса выступил пот на лбу, хотя здесь, на высоте шести тысяч футов над уровнем моря, было довольно прохладно, несмотря на яркое солнце.

— Извините, — сказал он. — Они бы все равно явились…

— Удивительно, откуда они узнали день и час моего прибытия! Я ведь заказал билет только вчера утром.

— Э-э… да… — проблеял он.

— Полагаю, они всегда готовы обеспечить популярность тем, кто вам нужен, — заметил я.

— О да, конечно! — радостно согласился он.

Я улыбнулся ему. Трудно винить его за то, что он использовал меня в качестве платы за былые и будущие услуги. Я знал, что моя нелюбовь к интервью многим кажется странной. Во многих странах, если не позволишь прессе подоить себя, тебя обольют грязью с головы до ног. Южноафриканцы — еще джентльмены…

Венкинс вытер лоб влажной ладонью и сказал:

— Позвольте, я возьму ваш чемодан!

Я покачал головой:

— Он не тяжелый.

К тому же я был гораздо выше его.

Мы шли через автостоянку к его машине. Я в первый раз вдыхал неповторимые запахи Африки. Смесь густых сладких ароматов, чуть отдающая затхлостью. Этот сильный, дразнящий запах преследовал меня дня три-четыре, пока наконец я не привык к нему и не перестал обращать на него внимания. Но мое первое сильное впечатление от Южной Африки — это именно ее аромат.

Слишком много улыбаясь, слишком сильно потея и слишком много болтая, Клиффорд Венкинс вез меня по дороге в Йоханнесбург. Аэропорт находился к востоку от города, на голой равнине Трансвааля, и до цели мы добирались добрых полчаса.

— Надеюсь, вам у нас понравится! — трещал Венкинс. — Нам нечасто удается… В смысле… Э-э… — Он отрывисто захихикал. — Ваш агент мне говорил по телефону, чтобы мы не устраивали никаких приемов, вечеров, встреч на радио и так далее… В смысле, обычно мы устраиваем такие встречи для звезд, которые нас посещают, — то есть, конечно, если наша компания выпускает в прокат их фильмы… Но… э-э… для вас мы ничего подобного не устроили, и мне это кажется… э-э… неправильным, но ваш агент настаивал, и потом, ваш номер… э-э… он сказал, не в городе… Не в самом городе и не в частном доме — надеюсь, вам понравится… В смысле, мы были потрясены… то есть польщены… узнав, что вы к нам едете…

«Мистер Венкинс, — устало подумал я, — вы бы добились в жизни куда большего, если бы поменьше болтали!» А вслух ответил:

— Я уверен, все будет прекрасно.

— Э-э… да. Но если вас не устраивает обычный порядок вещей, то чего бы вам хотелось? В смысле, до премьеры «Скал» еще две недели, понимаете? Так что…

На этот вопрос я решил пока не отвечать. Вместо этого я спросил:

— Насчет премьеры… Как вы намерены ее провести?

— О! — Он снова захихикал, хотя ничего смешного тут не было. — Э-э… ну… как можно больше шуму, разумеется. Приглашения. Билеты в помощь благотворительности. Ну и побольше шика, старик… то есть, в смысле… извините… ну вот. Понимаете, как только компания оправилась от шока, мы тут же решили сделать все возможное…

— Понимаю.

Я вздохнул про себя. Ничего не поделаешь, сам напросился. Надо честно вознаградить этих добрых людей за все их хлопоты.

— Послушайте, — сказал я, — если хотите и если вы думаете, что туда кто-то придет, можете организовать что-нибудь вроде приема а-ля фуршет перед показом или после него, и я туда приду. И в один из ближайших дней можете, если хотите, пригласить с утра этих ваших друзей из аэропорта и их коллег — всех, кого захотите, — чтобы мы встретились за кофе или за чем-нибудь еще. Идет?

Мой спутник обалдел. Я посмотрел на него. Рот у него беззвучно открывался и закрывался, как у рыбы.

Я хмыкнул. Ну и втравила меня Нерисса в переделку!

— А в остальное время можете обо мне не беспокоиться. Я и сам себе найду развлечения. На скачки съезжу, к примеру.

— О-о… — Он наконец справился со своей челюстью и вновь обрел дар речи. — Э-э… Я мог бы попросить кого-нибудь сопровождать вас на скачки, если вам будет угодно.

— Там видно будет, — уклончиво ответил я.

Путешествие закончилось в «Игуана-Рок», очень славной загородной гостинице на северной окраине города. Служители любезно меня приветствовали, проводили в роскошный номер и сообщили, что стоит мне хлопнуть в ладоши — и я получу все, что угодно, от ледяной воды до танцовщиц из кабаре.

— Я хотел бы нанять машину, — сказал я. Венкинс ринулся было вперед, говоря, что все уже устроено, что он уже все устроил, что по первому же зову мне подадут машину с шофером, их компания всегда рада услужить…

Я покачал головой.

— Я себе сам услужу, — сказал я. — Разве мой агент вас не предупреждал, что я намерен оплачивать все расходы сам?

— Н-ну… да, предупреждал, да, но… Компания заявила, что она с удовольствием оплатит все ваши счета…

— Нет, — отрезал я.

Венкинс нервно рассмеялся:

— Нет? Ну да, понимаю… э-э… в смысле, да…

Он еще немного побулькал и умолк. Глаза у него так и шмыгали, руки все время что-то беспокойно теребили, на губах играла бессмысленная улыбочка, он переминался с ноги на ногу… Нет, обычно я людей в такой страх не вгоняю. Господи, что ж такого наговорил ему мой агент, что его аж трясет?

Наконец Венкинс кое-как выполз из «Игуана-Рок», сел в машину и укатил. Слава тебе господи! Однако через час он позвонил мне по телефону.

— Завтра — в смысле утром — вас устроит? То есть эта, пресс-конференция?

— Да, — ответил я.

— Тогда… э-э… не попросите ли вы вашего… э-э… шофера привезти вас… э-э… к дому Рандфонтейна, в зал Деттрика… Понимаете, это вроде как гостиная, которую мы сняли, ну, понимаете, для такого случая…

— Во сколько?

— А… о… ну, скажем, в одиннадцать тридцать. Вы можете… э-э… подъехать к одиннадцати тридцати?

— Да, — коротко ответил я. После еще нескольких беканий и меканий Венкинс сказал, что будет… э-э… рад меня видеть.

Я повесил трубку, закончил распаковывать вещи, выпил кофе, вызвал машину и рванул на скачки.