Семь чудес театра оперетты

Диана Галли, 2020

Скандалы, сплетни, интриги! Ничего из перечисленного вы не найдете в этой книге. Непривычный взгляд на "Московскую оперетту", путеводитель по современному репертуару театра на Дмитровке. От кассовых популярных мюзиклов до классических постановок Кальмана – автор не пропустил ни одного спектакля, что заслуживает внимания. Сборник эссе, выходящий в наш век блоггинга и асоциальных соцсетей, в котором нет отрицательных отзывов или негативных оценок. Только дань уважения актерам и режиссерам, благодарность всем, кто служит в театре. И подсказки для того, кто, прочитав эту книгу, захочет посетить спектакли театра "Московская оперетта".

Ире Комаровой

Любовь и голуби

Странное место — театр. На его сцене царят мировые сюжеты, высокие чувства и низменные страсти, всё преувеличенно или преуменьшено, трагедия и комедия — два его полюса. А есть ещё и мюзикл, оперетта, водевиль и множество других жанров. Но приходя на спектакль, мы бессознательно готовимся к тому, что актёры будут играть, дирижёр — вести оркестр; и всё будет, как говорят дети, «понарошку». Мы знаем, в театре представляют жизнь такой, какой её увидел драматург, режиссёр и актёры. И всегда существует граница между реальностью и её отражением на сцене. Но иногда всё вдруг переворачивается с ног на голову.

Театр Оперетты, музыкальная комедия «Любовь и Голуби». Подарок маме на 8-марта.

Советский фильм 1985 года «Любовь и голуби» знают все. История Васи и его курортного романа, рассказанная Владимиром Меньшовым, до сих пор смотрится с удовольствием. Я боялась, что весь спектакль актеры будут бороться с фильмом, с образами, созданными Александром Михайловым, Ниной Дорошиной, Сергеем Юрским и Людмилой Гурченко. А вышло всё…иначе.

Прежде всего — зал. Молодых зрителей в зале было едва ли не больше пенсионеров. И количество смартфонов по отношению к количеству программок в руках — выиграло. Может быть, потому что сегодня в сети больше информации. То, что зрители искали в антракте информацию о спектакле, актёрах и сценарии убедилась: рядом со мной сидела стайка прелестных девушек, которые «гуглили» исполнителей главных ролей и шёпотом читали друг другу найденные факты.

Театр Оперетты — прекрасен. Он одновременно из двух миров — позапрошлого века по архитектуре и современного — по количеству и качеству аппаратуры, которой полны технические проёмы и сцена. И тем удивительнее было, когда первым к зрителям вышел дирижёр, Андрей Семёнов. Живой оркестр! И вместе с тем, современная звуковая аппаратура актёров работала идеально — ни одного слова не пропадало.

И началась знакомая всем история о Васе-голубятнике и его приключении.

Актёры. Моя мама сказала: «Да все хорошие! Все отлично играли!». Мама не была в театре с советских времён, артистов Оперетты видела первый раз.

Анна Гученкова, «Надюха». Чудесная маманя троих отпрысков, жёнка непутевого Васи. Полнокровная и живая в каждой сцене, густая, как сметана, беззащитная и вечно юная деревенская женщина — и при этом словно эхом слышишь в её работе замечательную киноработу Нины Дорошиной. Словно Анна Гученкова не просто ведёт роль, она напоминает зрителю о той актрисе, что снималась в фильме, и при этом — прекрасно видно саму Анну, её огромные глаза, слышно её дыхание и её собственную мысль — русская баба осерчает, да отойдёт. Удача несомненная.

Баба Шура, заслуженная артистка России Инара Александровна Гулиева. Многострадальная русская женщина в возрасте, гоняющая непутёвого дядю Митю. Когда она запела, я вздрогнула — показалось? Бабушка моя покойная ровно таким голосом пела мне русские песни. Тембр её, грудное это пение. И характер с лопатой наперевес, но отходчивый. Та же Надюха, но лет через 20. Удача.

Екатерина Кузнецова (младшая дочь), Глеб Косихин (Ленька) и Ольга Белохвостова (старшая дочь). Молодое поколение театра. Отличная работа.

Василиса Николаева, которой досталась самая тяжёлая роль в спектакле — Раисы Захаровны. Переиграть и сыграть лучше Людмилы Марковны Гурченко, что исполнила эту роль в фильме — невозможно. А у Василисы Николаевой получилось! Просто она создала свою Раису Захаровну с нуля. Роковая (но советская) женщина, то в купальнике, то в экстравагантном блестящем платье, то в импортном халате (как не вспомнить «Бриллиантовую руку» с халатиком на перламутровых пуговицах!). И самое меткое определение, словами Васи: «Ну что ты, как в кино-то!». Именно! А с кого было списывать роковых женщин советским разлучницам, как не с кино! Где они могли видеть пример? Точный портрет советской работницы кадрового отдела, очень хочет счастья, киношного и под песню Дассена! О Гурченко не вспоминаешь — так интересно видеть работу Василисы на сцене. Браво!

Вася, Игорь Балалаев. Первый же эпизод — Вася вылазит из оркестровой ямы — с голубями, в сапогах и мятой повседневной рубашечке. Всклокоченный, мягкий, такой…нетеатральный, что ли. Настоящий Вася. И начинается действие. Гоняет Васю жена за голубей, рассказывает он дочке историю про Вову-блаженного, чинит трактор, мечтает побывать в баре…

А я смотрю на сцену полными слёз глазами и не могу оторваться от бинокля. Потому что это не Игорь Балалаев там. Это мой папа…мой молодой папа, в точно таком же костюме коричневом — на курорт, а в рубашке и брюках — по деревне, где родился. Это мой папа — чинит трактор в один приём. Мой папа рассказывает историю на авансцене о точно таком же Вове-блаженном. И неважно, что папа рассказывал мне о дяде Васе из деревни Чанки. Но точно также я плакала ему в ладошку, а он меня потом утешал. И я вижу в игре Балалаева, в интонациях его голоса, в походке — своего папу. Нет, не было в нашей семье никаких Раис и в помине. Но почему этот актёр на сцене — играет моего папу? Я спросила в антракте — мама, кого тебе Вася напоминает? И она ответила: «Деда твоего, моего папу». И мне стало всё понятно.

Вася в исполнении Балалаева — не Александр Михайлов в киноверсии, ничуть. Совпадений — только слова пьесы. Балалаев рисует Васю другими красками. Чистая акварель — его работа, небесная акварель, какой написаны в памяти самые дорогие мгновения. Ни надрыва, ни одного резкого шага, ни одной пронзительной ноты в его игре. И тем ценнее образ, тем полнее и глубже характер. Акварельными слоями, постепенно, слово за словом — и зритель уже не отрывает взгляда от Васи, как от белого голубя в небесах.

Сцены с Надюхой — кто из нас их не знает, таких же точно жен и мужей, живущих по соседству, в доме или панельной многоэтажке. Золотой мужик, не пьёт, работящий, вот только голуби его! Или рыбалка. Или домино. Зла не хватает! А и нет зла никакого ни в жене, ни в муже. Душа в душу — это о них, о Васе и Наде. Душа такая — заполошная. Но уже следующая сцена, проводы. От сердца отрывает мужика, иначе не скажешь. И курорт.

Когда на сцену вкатили ванны, народ в зале уже был готов, «разогрет действием» и воспринимал всё с полунамека. И танго с ваннами, и Раиса Захаровна — это было нечто. Ощущение, что выпал из реальности и упал по ту сторону киноэкрана, как это часто видится во сне. Платье Раисы Захаровны, коктейли, светомузыка, ошалевший Вася. Разрез платья до бедра, ария про «запах твоего парфюма», шикарная женщина! И пропал наш Вася, пропал!

Дуэт Балалаева и Николаевой в сцене обольщения — из разряда «и смех, и грех». Спойлер! Роковая женщина подогрела незадачливого мужчинку, уже маяк горит в полный рост, шаг и в пропасть страстей!!!

— Давай, Вася! — невольно срывается у зрителя."Щаз!"Булавочка, которой Надюха прикрепила потайной карман, срабатывает, как советский пояс верности! Вася стонет: «Раиса Захаровна, булавочка, я щаз, булавочка у меня тут!» Зрители стонут от смеха, сползают с кресел, овация, занавес! Антракт.

Как Василий покидает Раису Захаровну, как возвращается. Всё написано чистой акварелью, тончайшими кисточками. И доброта, как свойство порядочного человека, сквозит в каждом слове, в каждом шаге бедного Васи. Он чист, даже после случившегося. Как сама Надюха говорит:"Да по пьянке!"Случайно он пошел не той дорогой. Не по умыслу злому, не по злобе. И Вася возвращается, ходит ночью в окошки смотреть. Мыкается, мирится с Надюхой. И расцветает новым цветом их любовь, новыми красками. «В писят лет, ёшкин кот!»

Кончается всё, как и в фильме, проводами сына в армию. И вся деревня подтрунивает над Васей и Надей — по-доброму, потому что зло в этом мире просто невозможно. Невероятно, но факт — зла в спектакле нет. Нет вечного конфликта! А спектакль есть.

Игорь Балалаев поразил меня незадолго до этого спектакля — ролью графа Орлова в одноимённом мюзикле. Но увидеть его вживую, в первый раз и в такой прямо противоположной роли — стало не меньшим потрясением. Диапазон его актерского дара широк. Обладая восхитительным голосом, Игорь Владимирович сыграл роль Васи, где нет ни одной арии в привычном понимании. Песни, что звучат в комедии, иные. Они не требуют голоса, но они невозможны без сердца. И сердце у Балалаева — равноценно его таланту и голосу.

Вынесу отдельной темой: народный артист России Александр Николаевич Маркелов, один из знаковых актеров Театра Оперетты. Дядя Митя.

Накануне ушёл от нас Сергей Юрский, великий актер. Он сыграл дядю Митю в фильме Владимира Меньшова. Представить кого-то в этой роли было невозможно. Но, как и с ролью Раисы Захаровны, никогда я так не ошибалась.

Потому что Александр Николаевич Маркелов создал другого дядю Митю. Пожалуй, его бы я назвала главным героем, двигателем всей пьесы.

Мелкий бог местного разлива в прямом и переносном смысле. Каждый выход, каждое появление на ура. Зритель взгляда от него не отводит, на каждую реплику — реакция, каждая сцена с ним — подарок. Это «цыганочка с выходом», фейерверк на ликёроводочном и Россия в кубе. Дядя Митя ведет спектакль, как дышит, он связующее звено между мирами баб и мужиков. Ему достался лейтмотив всей комедии, волшебная мелодия Андрея Семенова. Слышишь её — и не можешь не улыбнуться. Вспоминаешь о ней — и видишь дядю Митю, достающего чекушку откуда угодно! Оп-ля!

Мастерство, высочайший класс работы с залом и ролью — прибавить нечего, Александра Николаевича надо видеть вживую. И плакать с ним, «хороня Санечку мою», и убегать от «Санечки» с лопатой, и куролесить. И смеяться, глядя на него. Сочная и яркая манера игры — запоминаются навсегда.

Единство ансамбля актерского, сыгранность, общее дыхание — но это еще не всё. Незабываемое впечатление от декораций и художественного решения спектакля. Почему-то воспринимаешь мобильные декорации, как должное — домик ездит и голубятня, трактор «фурычит», и ванны на сцену выезжают, раскладывается по-киношному вся квартира Раисы Захаровны и складывается гармошкой.

Кинематографичность каждой сцены, каждого кадра — слайды на экране или фотографии в альбоме, это не случайно, не совпадение, я напишу об этом позже.

Свет, как отдельный герой — то это деревенское крыльцо жарким деньком, то светомузыка в баре, то абажур в доме, то финал спектакля — утро проводов.

При самом простом решении костюмов — все приметы времени. От костюма Васи из сельпо, такой костюм был у каждого мужчины в Советском Союзе, до дяди Мити в кепарике и «пинжаке». Простые платьишки Надюхи, платок бабы Шуры. Халатик Раисы Захаровны, её же платье для «танго-парфюм». И рождается чёткий образ времени, понятный каждому зрителю.

Режиссеру — мое уважение. Работа на сцене всех актеров, движение декораций, музыка, свет, раскадровка — по нотам, посекундная. И замысел, и идея, и общее впечатление — словно ты прочитал книгу, просмотрел чудный сон. Спектакль живой, спектакль дышит, ритм царит во всем — и зритель принимает этот ритм легко, вливается в общее действие, как ещё один герой пьесы. Мое уважение заслуженному деятелю искусств Валерию Архипову.

Весь спектакль — на одном дыхании, целиком ложится в душу. Нет телевизора. Нет кинофильма. Нет ничего, кроме театра. Кроме актёров, живой музыки и настоящих голубей. Но такого театра я еще не видела.

Стихи Сергея Плотова — все песни и куплеты, что звучат в спектакле. Невозможно передать впечатление. Это не тексты. Это именно стихи.

Звучит в самом начале песенка Оли, младшей дочки Кузякиных, в которой есть одна строчка, которая всё решает, всё сразу. «Вера в сказку с радостным концом: в то, что вечно будут мать с отцом». И всё. Ты забываешь, что это спектакль. Три часа воспоминания, уже не окрашенного болью и раскаянием. Одновременно вспоминается и фильм, который смотрели твои родители, а потом пересматривали уже с тобой, маленьким. Одновременно это и кусочек семейной хроники, твоей и моей. Когда были молоды родители. Когда они были счастливы. Когда они просто были — мама и папа.

Периодически ты выпадаешь из реальности, настолько фотографический кадр создаётся на сцене. Фотография из семейного альбома, и это подчёркнуто, это — один из приёмов, удачный и совершенный. И вдруг ты узнаёшь на этой фотографии-мизансцене свою семью. Мгновение останавливается, прекрасное и знакомое, и люди в зале не замечают, что плачут. Ты непосредственный участник спектакля, потому что актеры вызывают из твоей памяти узнавание кадра, узнавание образов.

Спектакль-воспоминание. Лишённая боли и сожаления память. Миф о том, что когда-то была другая страна, в которой жили самые простые люди. Они любили и выпивали. Носили сатиновые семейные трусы, прикалывали потайной кармашек булавочкой. Уезжали на курорт, попадали в лапы курортного романа…возвращались. Просили прощения. И их прощали, а как же иначе!

Уже не горькая тоска по ушедшему, не тоска о потерянном рае. Это грусть о какой-то душевной невинности людей, о кроткой голубиной жизни. Невозвратимые наши молодые родители, родители актеров, воссозданные на сцене с трепетом и любовью.

Даже мечта Васи — дикая для сегодняшнего поколения, но знакомая всем советским людям — побывать в баре. Пять рублей коктейль, ёшкин кот! Через солому водку пить! Попробовать, вернуться и рассказывать всей деревне, всей улице, что попробовал «шикарной жизни». И в ванне тебя купали, и на пляж ходил, и ракушек набрал полную тумбочку!

Весь спектакль — дань памяти родителям. Актёры играли так нежно, сердечно и ласково, что ты смеялся только потому, что плакать не было причины. А плакал от смеха. От доброго смеха. Щемило сердце о том, что этот мирок — дяди Мити и Васи-голубятника, второго блаженного на деревне, разлучницы, курорта по путевке, гармошки, что звучит на деревенской улице, — этот мирок невозможен. Он там, в памяти, где молодые и счастливые мама и папа, мамы и папы актеров и актрис, да и сами старшие актёры и актрисы. Затерянный мир, добрый и не идеальный, но ты был там, ты жил в нем, ты был невинен, как твой смех и твои слёзы.

Растягивает гармошку Александр Николаевич Маркелов. И дирижёр, автор музыки, Андрей Семёнов, как в забытой сказке, кланяется зрителю. Кланяется! Это не трек на пульте звукорежиссёра, это не трек в наушниках! Оркестр набирает воздуха, оркестр вступает, и музыка рождается на твоих глазах — живая музыка, настоящая.

И летят со сцены голуби. Чистые и непорочные, как наша память о родителях. Души белые. Мы забыли ремень и наказания, получку и бедность. Но мы помним, что у папы был точно такой же коричневый костюм, как у Васи. И улыбка была — Васина. А дядя Митя был на любой улице, неважно, в деревне или в городе. Балагур, мелкий бог местного разлива в прямом и переносном смысле. Была и Надюха, которая так любила своего мужа, что даже помыслить не могла, что он со зла такое «учудит». А они, мужья, потому и не чудили, что была у них Надюха. Душа в душу жили, детей поднимали, в армию провожали.

Грустная нота — мы похоронили родителей. Похоронили советское кино. Проводили уже многих, кто снялся в том фильме. Мы проводили и отплакали. Мы остались с детьми, которым не особо нужны. Наши дети из другого мира. Мы остались в этом мире, за дверями театра. Мы идём в метро и думаем о том, что завтра на работу, которая не в радость. Мы включаем смартфон, а наши дети опубликовали фанфик…

Но сегодня вечером в Театре Оперетты Александр Николаевич Маркелов, Игорь Балалаев, Анна Гученкова, Василиса Николаева, Инара Александровна Гулиева — вернули нам улыбку родителей, вернули нам потерянный мир, уму и сердцу.

Это невероятно добрый и светлый спектакль. Ни страстей, ни мук, ни тягостных раздумий. Даже сожаление о потерянном мире — не ранит тебя. Невозможно создать спектакль только из светлых оттенков, скажете вы. А вот ведь, ёшкин кот, получилось!

12.02.2019