Слабым здесь не место. Охота

Джон Морган, 2022

Один из двенадцати. Будущий глава своей касты. Страж крепости Воющее Ущелье. Все это осталось позади. Теперь Тибурон Тархельгас – охотник, которого ведет лишь месть за смерть жены и ребенка. С одержимостью, присущей обезумевшему волколаку, ищет он по всем трем котлам их убийц, не зная покоя. За свою жестокость и методы одни зовут его Отрубателем Голов, другие кличут духом котла, который явился в мир лично забрать жизни неугодных ему смертных. Шесть кровавых пар непрекращающейся охоты становятся для Тархельгаса вечностью. Он скитается по заснеженным лесам от поселения к поселению, не собираясь сдаваться. И даже внезапное появление еще одного из двенадцати вдали от столицы не способно изменить уклада, ставшего для него привычным. Поиски продолжатся, каковы бы ни были истинные мотивы молодого Джувенила касты Балес. Но с появлением парня в жизни охотника события прошлого и настоящего тесно переплетутся, чтобы в конце привести Тархельгаса к неизбежному финалу.

Часть первая

Когда народ смешивает свой долг с долгом вообще, он погибает. Ничего не поражает так глубоко, как «безличный долг». Ничто так быстро не разрушает, как работа, мысль, чувство без внутренней необходимости, без глубокого личного выбора, без удовольствия, как автоматическое исполнение «долга».

Ницше

Глава первая

…Стоя здесь перед вами, я должен вновь акцентировать внимание на проблеме, о которой нельзя молчать.

Вы считаете Низиногорье неотъемлемой частью королевства Лагигард, но на деле это далеко от истины. Пусть через Пункты Надзора по Добыче они отправляют ресурсы и всячески пытаются следовать законам, установленным столицей, но это не больше чем притворство. Мы, сами того не подозревая, вскармливаем тех, кто обрушит устои нашей государственности.

Желая показать свое отличие от Королевства, что дает им право на существование, жители Низиногорья меж собой попирают любой из наших указов, делая все на их собственный манер и лад.

В бумагах, что перед вами, есть яркие примеры их непокорства и той угрозы, с которой столкнемся если не мы, так наши дети и внуки.

Неблагодарность жителей Низиногорья проявляется во всем. В действиях, в словах и в манере речи. Они переиначили на свой лад едва ли не все, что мы с вами считаем каноном и нерушимой истиной.

Лик ВсеОтца нашего, что поднимается каждое утро на востоке и садится на западе, они назвали СОЛ, что означает «свет, озаряющий лишенных». Лик Матери они опорочили, именуя ЛУН — ликом ушедшей надежды.

Каждую из долин назвали котлом, дабы усилить эффект своего бедственного положения, будто, согласно верованию безликих жрецов, уже отошли в мир иной и варятся в кипящих котлах своих грехов.

Дороги, с трудом проложенные в заснеженных лесах под нашим руководством, те назвали вырубками.

Зимы, что определяют смену года, нарекают кровавой парой. Один из четырнадцати периодов в году именуют полным луном.

Удивительно, что в таком порядке единение Отца и Матери, дня и ночи они не изменили, оставив привычный слуху лик.

Пункты Надзора по Добыче они оскорбительно назвали откатниками, тем самым грубо намекая на нашу неспособность контролировать поток металлов и коррупцию, процветающую на местах.

И это лишь малая часть того, что жители долин изменили в угоду себе. Кто-то из вас скажет, что в простых переименованиях, приведенных мной, и примерах в бумагах перед вами нет ничего преступного, но не обманывайтесь собственной защищенностью. Лишь в одних этих словах прямой протест их недовольства неравенством, что через десятки зим перерастет в восстание.

Мало одних крепостей на перевалах да гарнизонов, защищающих шахты по добыче. Как и Пакта «Сдерживания Зимы» от 1279 з. н.н., что фактически узаконил резню между бандитами долин.

Необходимо четко обозначить наше присутствие в упомянутых землях путем усиления войск и строительства новых крепостей не только на перевалах, но и в самих долинах. Ведь так или иначе беззаконие, убийцы и страх от нечестивых созданий скоро будут направлены на нас.

Без принятия необходимых мер мы столкнемся с проблемой, ничем не уступающей Высшим на южных границах или Речным Королевствам с запада…

Отрывок из пятизимнего докладаАменаза из касты Сэтигас «О своенравности Низиногорья и опасности бесконтрольного сосуществования»перед Советом Благородных домовот 1309 з. н.н.

1

1367 з. н.н. Изрытый котел. Поселение Выгребная Яма

Небрежно, без лишних слов Тархельгас бросил пропитавшийся кровью льняной мешок с отрубленной головой на стол уполномоченному по предписаниям, которого в котлах называли просто заказчиком.

Седой мужик далеко за шестьдесят с разорванным лицом и отрубленной по плечо рукой медленно поднял голову, взглянув на вновь прибывшего, от которого в столь ранее утро уже разило едким перегаром и кровью.

— А, это вы, охотник Тархельгас.

Он вытащил мятые бумаги из-под мешка, отложил их в сторону, после чего с трудом принялся расшнуровывать содержимое доставленной посылки. С одной рукой это вызывало определенные осложнения.

— Как я полагаю, передо мной голова Талы Руиды Заокеса, — заказчик с легким недоверием, без отвращения, к которому давно привык, взглянул на посылку.

— Ты не ошибся. — Тархельгас положил рядом потрепанное предписание на устранение жертвы за номером 17.28.33.

— Тогда поселение Выгребная Яма благодарит вас за помощь в устранении данного гражданина. Натворил же ублюдок бед.

— Я не помогал, а работал. Лошади был нужен отдых, мне — деньги.

— Именно поэтому, — калека отсчитал четыре серебряника и пять десятков меди — цену человеческой жизни в котлах, — вы, как обычно, раздаете металл по очагам?

Тархельгас не смог не придать значения его осведомленности, однако не стал вдаваться в подробности, собираясь вскоре покинуть поселение.

— Я убиваю людей. Проблем и без того хватает, а желания обратить против себя еще и местных у меня нет.

Отчасти охотник сказал правду. И все же забыл упомянуть, что в очаге Хэстера он расплатился серебряником не за трупы, небольшой погром или необходимость вздернуть тела, а скорее за младшую дочь хозяина, которую оберегал отец.

— Простите мою забывчивость. — Старик отделил от общей кучи всю медь и сгреб к себе в ржавый короб у ног. — Столица издала новый указ. Полное жалование теперь идет за живого. Нынче все ратуют за правосудие с законниками. Так что, принося одни лишь головы, можно и самого себя загнать в могилу.

— Я не перестану убивать.

— И не только их.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Вы вышли из очага Хэстера два лика назад. Я ожидал вас как минимум ко вчерашнему восходу луна.

Даже без лошади, которую он оставил в Выгребной Яме, Тархельгас должен был добраться сюда гораздо раньше. Однако, оказавшись в поселке, преодолев столько лиг по морозу, пробиваясь через ветер и снег, охотник вновь напился, завалившись к девам плоти в очередной попытке забыться и убежать от голосов. И вот, заплатив очередной девице, лишь сидел, развалившись в драном кресле. Просто молчал, пялясь в одну точку, никак не реагируя на присутствие еще одного человека в комнате. Он просто не мог изменить покойной жене.

К деве плоти охотник так и не притронулся, но та, принимая его уже во второй раз за последнюю кровавую пару, отнеслась к нему с сочувствием и отчистила его плащ от крови и заштопала одежды, пока тот спал.

Поутру, когда он проснулся, на кровати лежали аккуратно сложенные вещи. Девы плоти уже не было.

Пока Тархельгас прогонял в памяти события последнего лика, старик-калека продолжал смотреть на него, ожидая объяснений.

— Чего ты хочешь?

— Ответов.

— Какого рода?

— По прибытии в Хэстеровский очаг вы обозначали себя и свое ремесло?

— Да. Сначала кинжалом, потом топором. Еще, насколько помню, был меч и отрубленная голова, — Тархельгас не шутил.

— Вы охотник, который должен действовать согласно соответствующему регламенту. Я говорю о печати. Она хотя бы еще при вас?

Тархельгас достал из кармана печать, бросив ее на стол. Позолоченный меч, пронзивший серебряный круг, символизирующий все земли котлов, глухо стукнулся о деревянный стол и тут же замер.

— Ты ведь знаешь, — старик забыл о любезности с охотником, — что могут быть проблемы. И я говорю не о том, что кто-то забывает пихать эту цацку под нос каждому встречному. Братья Заокесы. Только одно имя было в предписании.

— Они грабили и убивали вместе с Тал Рудой. К тому же напали первыми.

— А я слышал, у младшего не было оружия. Ты пырнул его без видимых причин.

— Не удивляюсь, как быстро доносчики успели настучать.

— Я мало работаю с тобой, но наслышан о твоих методах. Рано или поздно люди повыше моего начнут задавать вопросы.

— Тогда им понадобятся свидетели.

— Коих предостаточно.

— Тогда людям повыше твоего придется выслушать множество баек, в том числе и те, что сделали из меня духа котла. Столица любит подобные истории, но никто не воспринимает их всерьез, — спокойно ответил Тархельгас, позволив про себя усмехнуться наивности заказчика.

— Значит, ничто не ограничивает тебя в убийствах.

— Только предписание. — Он забрал свою печать со стола, спрятав в одном из карманов куртки.

Старик не хотел продолжать этот разговор. Охотника, стоящего перед ним, не могли сломить ни снега, ни банды, ни беснующиеся нечестивые создания. Куда калеке втолковывать ему, как поступать, предупреждая о последствиях. Котлы поглотят его рано или поздно.

Пора было заканчивать их встречу. Лишь бы их не стало больше.

Старик открыл книгу учета, сделав несколько пометок, медленно выводя буквы чернильным пером. Тут сказывалась не старость и даже не отрубленная рука с покалеченным глазом. Тот просто был мало знаком с письмом, как и все остальные жители котлов.

— Куда держит путь охотник Тибурон Тархельгас? — Он поднял перо над пожелтевшей бумагой. Хотел соблюсти нужные формальности. С учетом даже таких данных охотника все же можно разыскать, если тот, конечно, будет жив.

— Точно не знаю. — Он забрал со стола четыре серебряника. — Двинусь по вырубкам на восток, до Центрального котла. Возможно, загляну в крепость Близнецов.

— Тогда пути без снега тебе, охотник. — Старик закрыл книгу, не дав чернилам просохнуть. — Не знаю, интересно ли тебе, но, раз будешь проходить поселение Лихих Каида, задержись там. Поговаривают о разбое или грабеже. Пара смертей. Убитых вздернули прямо в доме.

— Тела выпотрошены нечистью? — Тархельгас впервые с момента появления в Выгребной Яме проявил интерес.

— Не знаю.

— Почему не сказал раньше?

— На учинивших разбой нет предписания. К тому же это произошло почти лун назад, а донос был только вчера. Кто его знает, что там произошло на самом деле.

Глупость местных не уставала поражать. Хотелось врезать заказчику, да только что это меняло? К тому же он потеряет время, продолжая этот бессмысленный разговор.

Тибурон направился к выходу.

— Учти, — тот окликнул охотника у дверей.

— Что еще, старик?

— Не забывай про осторожность. В соседних поселениях кто-то искал тебя.

— Снова головорезы с их местью. — Подобное уже не удивляло Тархельгаса. — Раз им нужен Отрубатель Голов, то скоро они лично с ним встретятся.

— Искали Рыцаря Воющего Ущелья.

Тархельгас почти отворил дверь. В живых осталось не так много, кто знал это прозвище. И они точно не станут искать с ним встречи.

— Это все равно не имеет значения.

— Я лишь сказал, что мне донесли.

Охотник потерял интерес к старику, разговору и Выгребной Яме. Голоса, что удалось подавить, вернулись вновь, но на сей раз у них появилась цель.

Оказавшись на улице, он накинул капюшон, ощущая все во сто крат сильнее, чем до того, как зашел в задние уполномоченного по предписаниям. Нелепое и бессмысленное существование, сменявшееся однообразными ликами, наполнилось смыслом.

Возможно, ему вновь удалось напасть на след нужной банды.

2

1349 з. н.н. Теламутский лес. Столица государства Лагигард

К концу периода жатвы столица напоминала землю обетованную. Тот самый Гахелаир, о котором ему приходилось читать в старинных трудах, когда удавалось найти время для любимого занятия.

Так вышло и сейчас. Закончив тренировки на порядок раньше, Тибурон Тархельгас, двадцати трех зим от роду, сидел в королевском парке, прогретом Ликом ВсеОтца, неспешно прочитывая трактат по натурфилософии за авторством Абу ар-Бакара, стараясь не упустить смысла, скрытого между строк.

После обязательных ежедневных занятий по фехтованию было что-то неземное в неторопливом чтении, когда тело еще помнило и гудело от напряжения изнурительной тренировки. К тому же место располагало своим умиротворяющим шелестом листьев, звонким плеском воды в фонтане и редким щебетом птиц, не говоря об укромности уголка, скрытого от лишних глаз небольшим лабиринтом живой изгороди.

Однако Тархельгас выбрал эту скамью именно в этом парке по иной причине.

Он ждал. Не был до конца уверен, но знал ее настолько, что не позволял себе сомневаться в ее появлении. И вот уже вскоре Тархельгас заметил девушку в бежевом прогулочном платье со своей прислугой и стражником из касты Роданга.

Повернувшись, она обратилась к своей скромной свите, после чего та удалилась, скрывшись за поворотом цветущей аллеи.

Девушка направилась к Тархельгасу.

Тот сразу встал, отложив книгу, не запомнив страницу, на которой читал. Поправил ремень с длинным кинжалом своей касты поверх двух туник, одним движением разгладил брюки и выпрямился, словно на параде, в ожидании гостьи.

У него было время насладиться ею, настолько красота пленила взор. Легкое платье под стать концу периода жатвы подчеркивало ее тонкий стан, яркие волосы цвета золота, казалось, вот-вот вспыхнут от лучей Лика ВсеОтца, а кудри, покачивающиеся в такт каждому шагу, завораживали. В ней он всегда видел нечто неземное, что не поддавалось описанию.

Девушка подошла и остановилась, взглянув на него своими яркими зелеными глазами, горящими жизнью, да так одновременно нежно и пронзительно, что он на какое-то время потерялся в своих мыслях.

Последовал поклон с его стороны. Правая ладонь раскрыта, прижата к сердцу, левая удерживает кинжал на рукояти.

— Принцесса Астисия из дома Бруджаис от касты Роданга. Я рад приветствовать вас пред Ликом ВсеОтца нашего.

— Тархельгас, я же просила. Столько раз. — Она сдерживала улыбку.

— Согласно Аревиктус Марено — кодексу двенадцати — я не могу выполнить вашу просьбу.

— Даже если я прикажу? — Девушка слегка склонила голову, наблюдая за его стараниями.

— Вы принцесса и можете отдавать мне прямые поручения лишь после двадцать первой зимы, когда вас возьмет в жены лучший представитель из каст. А пока я должен соблюдать предписанный этикет.

— Который заключается в обеспечении должного отношения к даме и лично к моей персоне. А раз я, как дама, устала от приличия, возведенного в абсолют, опустим некоторые формальности. Едва ли Тархельгас из касты Тибурон нарушит свой древний кодекс.

Она дала ему время на попытку возразить, но сегодня он быстро сдался.

— С тобой сложно спорить, Астисия.

— Ты один из немногих, кто хотя бы не оставляет попыток. — Девушка, подобрав платье, присела на скамейку, тут же жестом пригласив и его. — Я оторвала тебя от чтения?

— Нет, что ты.

Астисия взяла книгу в руки.

— Абу ар-Бакар. Непростое чтиво, учитывая его происхождение и некое отличие высказанных суждений касательно Единобожия. А я все никак не могу привить себе любовь к книгам. В отличие от тебя, Тархель. Должно быть, королевская библиотека уже стала мала.

Принцесса вернула потрепанный труд из далекой страны обратно на скамью, переведя взгляд на юношу.

Тархельгас был хорош собой. Всегда опрятен, гладко выбрит, аккуратно, но не коротко подстрижен. В бездонных зеленых глазах вечный азарт и желание насладиться каждым моментом прожитой жизни. А когда он улыбался, она начинала верить, что мир не такое уж и плохое место.

Как, например, сейчас.

— Я сказала что-то смешное?

— О нелюбви к книгам я слышу от человека, который перечитал едва ли не больше моего. Напомнить, где мы познакомились?

— Ты говоришь о твоей пятнадцатой зиме, когда тебя впервые представили домам и кастам?

Тархельгас знал, чего добивается Астисия. Не скрываясь, вела легкую игру, желая насладиться воспоминаниями их встречи из его уст.

— А я говорю о двадцать первой зиме. Когда мы пересеклись в библиотеке восточного крыла. Насколько я помню, ты искала труд по истории слияния каст и домов «Мэргерти Адэкуд».

— В то время как ты дочитал очередной трактат философа, имя которого я не выговорю при всем желании.

Они оба улыбнулись, окунувшись в момент их первого настоящего знакомства. Тогда им хватило нескольких минут и пары сказанных фраз, чтобы случайная встреча перетекла в несчетное количество бесконечных бесед.

Сначала они виделись в библиотеке. Находили тихое место, где долго разговаривали, спорили, доказывали правоту или полное отсутствие логики относительно того или иного труда. Затем их встречи перетекли в королевский парк, да и в любое другое место, где они могли укрыться от чужих глаз.

Чудесное время. Даже пресловутый кодекс и остальные своды законов, что ограничивали их, не смогли это испортить.

Они наслаждались тем, что имели. Во всяком случае один из них.

Между ними повисла очередная неловкая пауза, которых за последнее время становилось до неприличного много, и Астисия, как бы ни грезила продолжением беседы, перевела разговор:

— Как проходит Ахора Крамего?

— Насыщенно. — Он с облегчением выдохнул. — Не ожидал, что будет так тяжело совмещать все занятия, тренировки и чтение с обучением у другой касты. Столько всего нужно держать в голове.

— Порой мне кажется: Ахора — вид изощренной пытки.

— Астисия, Ахора Крамего — один из важнейших моментов взросления молодого человека на пути становления полноправным членом своей касты. После стольких усилий и знаний, что вложены в нас, подобных мне забирают из родного дома, чтобы за одну зиму обучить реальной жизни, а не тому, что рассказывают за закрытыми дверями на лекциях.

Астисия склонила голову, едва сдерживая улыбку, после услышанного монолога в защиту как самого кодекса, так и его отдельной главы.

— Ты ведь не это имела в виду?

— Нет. — Она позволила себе рассмеяться, пусть и недолго. — Ты, как обычно, стоишь на стороне Аревиктус Марено. А я хотела сказать: Ахора — пытка для меня. Мы перестали видеться как прежде.

— Я уже понял. Прости.

Было неясно, извинялся он за спешку и недальновидность или за свою чрезмерную занятость. Однако Астисия не держала на него зла.

— Прощаю.

— Как проходят твои дни? — он продолжил их беседу. — Есть успехи в придворном фехтовании?

— Не знаю, кому только пришло в голову обучать этому будущую королеву… — она специально выдержала паузу, не закончив говорить.

— Ты ведь прекрасно знаешь, кто это был, как и то, что я тоже в курсе. Опять хочешь подловить меня?

— Не отрицай, насколько это забавно. А кроме веселья, мне просто доставляет удовольствие слушать тебя.

Тархельгас уже успел привыкнуть, как легко она могла играть им. И принимал это всем сердцем.

— Так все же как твои дела?

— После данных тобой советов я несколько раз удивила мастера, приставленного ко мне матерью. Вот если бы ты помог мне не только словами…

— Астисия, предлагаешь мне поднять на тебя меч, которым я вскоре поклянусь защищать тебя?

— Чисто формально меч будет другой, — поправила его принцесса, но он не оценил подобной тонкости.

— Если кто узнает…

— Прошу, не продолжай. Я прекрасно знаю, что ты скажешь.

Порой в лучшие свои дни она считала его почитание кодекса чем-то фанатичным. В худшие — отговоркой. Ведь никто из грядущего поколения каст не был столь ярым последователем Аревиктус Марено. Даже лучшие представители двенадцати, кем Тархельгас не являлся, не скрываясь, оскверняли себя вином и женщинами, не следуя заветам.

Астисия уже как две зимы нарочно пыталась вывести Тархельгаса за пределы ограничивающего кодекса. И если в чем-то ей это удавалось, то здесь он был практически несгибаем. И осложнялось все тем, что почти каждый аспект его жизни сводился к проклятому своду правил, который был написан едва ли не варварами много зим назад.

Однако разве не из-за его чувства долга и чести, которое тот возвел в абсолют, она с таким рвением стремилась навстречу и думала о нем всякий раз, как смыкались глаза?

— Асти, — Тархельгас старался так ее не называть, но сейчас был просто вынужден, — твой мастер куда лучше, чем я. Среди двенадцати я всего лишь восьмой.

— Может, если бы ты больше времени уделял клинку, а не книгам… — заканчивать мысль не имело смысла. Колкость не несла зла.

Она не была в обиде на него. Даже не позволила горечи осесть в ее душе, понимая, что его не изменить. В том числе и умение не замечать очевидных вещей.

— Не думаю, что, когда я стану главой касты Тибурон, мне доведется часто пускать меч в дело. А вот познания в дипломатии, экономике, стратегии, философии, истории, языках соседних народов и рас позволят служить тебе и государству куда лучше. Я буду стоять во главе сражающихся, но не биться в гуще сражения.

— Ты станешь достойным наследником каст. Всех двенадцати, не только своей. — Астисия гордилась им и восхищалась его рвением отдать долг Лагигарду.

— Благодарю за столь приятные слова. Главное — не провалить Ахора Крамего, закончить итоговый труд и пройти финальное посвящение.

— Ты справишься. И не потому, что за все зимы не было оступившихся. Труд по пыточной Ахора помогу закончить я. Ты ведь, как всегда, напишешь немного лишнего.

Она вновь лишь едва склонила голову.

— Принцесса, вы когда-нибудь устанете напоминать мне об этом?

— Разве я не права? Или ты забыл те переводы, которые делал по небольшим и незамысловатым книжкам Высших, приписывая то, чего не было в оригинале?

— В свою защиту скажу, что у их расы язык лишь звучит красиво, а сам текст выходит сухим. Поэтому и приходилось добавлять…

— Чтобы мне пришлось по душе. — Она поблагодарила его взглядом, а после улыбкой, позволив повиснуть очередному неловкому молчанию.

— Спасибо за помощь с Ахора Крамего.

— Мне в радость, — она только успела произнести эти слова, как вдруг в ярких зеленых глазах Тархельгас заметил грусть.

Астисия позволила ему увидеть ее.

— Что такое?

— Пройдет три десятка лик, затем твое посвящение. И общение между нами останется в прошлом.

— Согласно кодексу мы вообще не должны были общаться.

— С моей восемнадцатой зимы и по сей лик все, что мы делаем, это только общаемся…

— И уже этим переходим дозволенное.

Разговор начинал менять свое русло, и, как часто это бывает, не без помощи принцессы.

— Однако ты приходишь. Ищешь встречи. Также как и я.

О, как же сильно он понимал, что этого делать нельзя, и все же не мог заставить себя остановиться.

— Астисия, мы уже столько раз говорили об этом.

— О смирении?

— О законах благородных домов и кодексе каст.

— Которые ограничили мою цель в жизни рождением наследницы, выбрав за меня даже зиму зачатия, чтобы потом твои потомки боролись за нее так же, как и вы сейчас — за меня?

Тархельгас старался оставаться беспристрастным и сдержанным, в то время как Астисия начинала давать волю эмоциям.

— Лишь сильная и лучшая из каст может занять королевский трон, дабы стать гарантом силы и нерушимости…

— Не вздумай цитировать свой кодекс, который я знаю не хуже твоего.

Она резко поднялась и отвернулась от Тархельгаса. Разговор перерастал в ссору, которые пусть и были редкостью, но все равно развеивали тот мираж, что они так долго пытались удержать.

— Я лишь пытаюсь объяснить…

— Что я простой наблюдатель без права выбора?

— Нет, Астисия. — Он поднялся только сейчас, вспомнив об этикете, в то время как принцесса продолжала стоять к нему спиной. — Законы сделали нас сильнейшим государством от Серых гор на востоке и до великих морей на западе. От заснеженных вершин на севере и далеко за пределами земель Высших на юге.

— Мне что с того?

— Ты исполняешь свой долг.

— Лишающий меня свободы, — она говорила, немного повернув голову в его сторону, — а ты даже не пытаешься ничего предпринять.

— В лучшем случае мы вторые претенденты после касты Сэтигас.

— Третьи, — она сказала всего одно слово и после все же нашла в себе силы повернуться к нему.

Вот зачем принцесса и завела весь это разговор.

— Я видела на столе родителей отчет от уполномоченных по контролю. Твой отец не смог возвысить касту среди других.

— Он поднял ее с восьмого ранга, сделав небывалое. И мне предстоит завершить его начинания, чтобы уже мой сын смог воссоединить нашу касту с королевской.

— Вижу, тебя все устраивает.

— Астисия, — Тархельгас взял ее за руку, когда она вновь попыталась отвернуться, — я изучил кодекс так тщательно, что могу рассказывать его наизусть. Перечитал все издания на любом из возможных языков и не нашел выхода для нас. Мне нравится это не меньше твоего, но в какой-то мере наши жизни нам не принадлежат.

— Моя уж точно. — Она чуть отпрянула, однако не отворачивалась, продолжая впиваться в Тархельгаса своими зелеными глазами. — У тебя хотя бы есть выбор. Даже возможность брака, построенного на чувствах с девушкой одной из каст.

— Это роскошь младших сыновей, а не первенцев, как я. Мне лишь дозволено взять в жены девушку дома, который достоин нас по власти и могуществу, чтобы в следующем поколении стать еще сильнее, — Тархельгас продолжал говорить не своими словами, а кодексом.

— У тебя есть видимость свободы. И дело даже не в браке. Ты можешь хоть что-то решать, вести свою касту. ВсеОтец и Мать наделили тебя целью, ради которой ты живешь и будешь сражаться. Я просто хочу, чтобы ты так же бился за меня. Чтобы я была твоей целью, а не той, с кем ты разбираешь по пунктам очередной труд или обсуждаешь новый этап своего становления. Ведь я что-то да значу для тебя.

Она умела говорить. Четко, прямо, раскрывая суть, которую обычно человек не хотел слышать. Словно бы открывала двери, ведущие в твои самые страшные кошмары, после чего нарочно не запирала их.

— Да скажи уже хоть что-нибудь, но только не говори о кодексе, иначе я не сдержусь. — У нее начинали наворачиваться слезы, хотя предупреждала она не об этом.

Астисия была небезразлична ему, однако задумывался ли он хоть раз о своих настоящих чувствах к ней? Он не мог отрицать того влечения, или же запретного желания, что испытывал к принцессе. Однако дать себе волю ему не позволял обет двенадцати.

Или же дело было не в своде законов каст? Ведь Тархельгаса готовили, и тот сам хотел сделать что-то великое, сродни предкам, а брак с Астисией лишал его такой возможности.

Тогда почему и, главное, зачем он продолжал эти бессмысленные встречи, которые не просто причиняли боль обоим, но и были опасны? Что мешало Тархельгасу отпустить Астисию и не давать как ей, так и себе ложных надежд, а самому продолжить двигаться согласно намеченному пути?

Он потерялся в хоре голосов, беснующихся в голове, и это почти сразу увидела принцесса.

— Прости меня, Тархель, — она всегда замечала, как он менялся, улавливая мельчайшие волнения его души.

Астисия сама захотела взять его за руку, но он все еще был погружен в свои вопросы.

— Ты истинный представитель своей касты, да и всех двенадцати. У меня же просто не хватает сил. Мы ведь обещали друг другу наслаждаться временем, что имеем, вне зависимости от того, как распорядятся нашими судьбами ВсеОтец и Мать.

Она позволила себе заплакать, уже сама не понимая, искренни ли ее слезы или это способ добиться от Тархельгаса хоть какой-то реакции.

И он не выдержал. Обнял, крепко прижав к себе, стараясь успокоить. Чувствовал себя виноватым перед ней. Что бы ни происходило между ними, он не хотел видеть, как она страдает.

— Мы не принадлежим друг другу. Лишены многих вольностей в угоду государству и должны служить ему. Принять возложенное на нас — единственное, что нам под силу. Но это не значит, что мы должны забыть о случившемся за последние две зимы. — Ему было жалко ее, как и себя в каком-то роде. — Даже когда я получу меч касты от своего отца, а ты свяжешь себя узами брака с Сэтигасами, мы все равно будем видеться.

— Обещаешь? — Она взглянула на него заплаканными глазами.

— Обещаю, — лишь бы она перестала страдать. — Еще успею надоесть отчетами и докладами на советах о происходящем на границах твоего государства.

Они отстранились друг от друга, и Тархельгас передал ей свой платок.

Астисия начинала успокаиваться, вытирая слезы.

— Увидимся сегодня? — наконец спросила принцесса.

— Сейчас у меня очередное собрание с отцом касты Сэтигас, — ответил Тархельгас. — Нужно записать все, что они наговорят. Процесс обещает затянуться надолго.

— Тогда вечером?

— Опять же служение касте Сэтигас. Идем на представление в театр Высших. Они ставят очередной спектакль, и сперва нужно оценить его, прежде чем показывать столице и приезжим. Закончится все слишком поздно, чтобы я смог пробраться в крыло твоего замка.

— Получается, только завтра.

— Я приду. Обещаю, — заверил ее Тархельгас, не сомневаясь в своих словах.

Она вновь улыбкой поблагодарила его.

— Тебе, наверное, нужно идти, а мне не стоит задерживать касту Сэтигас в твоем ожидании. — Она сделала краткий поклон и едва различимым движением спрятала его платок. — До встречи завтра, Тархельгас из касты Тибурон.

— Принцесса Астисия, — он ответил ей, соблюдая, все плавила этикета, который попирался всякий раз, как она оказывалась рядом с ним.

Тибурон наблюдал, как девушка неспешно и легко удалялась от него под звук голосов, что звучали в его голове.

Что же ты делаешь, Тархельгас? Почему не можешь разобраться в себе, в своих желаниях и тащишь ее за собой?

3

1367 з. н.н. Изрытый котел. Четыре лика пути от поселения Выгребная Яма

Снова Астисия.

Она снилась ему всякий раз, когда он вставал на след, как ему казалось, той самой банды. Его сознание будто бы подталкивало к очевидному ответу, что он гонится не за теми. Отбросы котлов, вздергивающие людей, были не причиной — лишь следствием. Астисия же стояла у истоков всего.

Однако, как бы заманчиво ни выглядела идея убить ее, он не мог быть до конца уверен, что смерть нынешней королевы Лагигарда заставит навсегда заткнуться голоса в его голове, избавив от чувства вины.

Прошли те бесконечно долгие кровавые пары, когда Тархельгас жил лишь мыслью вскрыть Астисию и вытащить ее сердце, чтобы убедиться, что оно вообще у нее было. Остались позади попытки перейти Рубежную в поисках расправы с той, кто сгубила его жизнь.

Бывшая принцесса была первопричиной, однако пока месть Тархельгаса лежала среди снегов бурлящих котлов. Ею он займется после, и не было ни единого шанса, что он забудет об этом.

Он раскрыл глаза, будто и не спал вовсе.

Пусть прежде, увидев образ Астисии, Тархельгас и подрывался, словно после чудовищного кошмара, со временем он привык, как привыкает любой человек, и неважно, в каком котле он варится. К тому же жизнь охотника и так превратилась в кошмар, а затем размылась и граница, отделявшая реальность от сновидений.

Вот только топор, лежавший на груди, Тархельгас сжимал все с той же силой.

Он медленно приподнялся, так что плащ, укрывавший его, сполз вниз, породив в стоящей тишине первые шорохи.

Тархельгас машинально осмотрелся, несмотря на глупость и бессмысленность данного поступка. В пристанище на вырубках, до которого тот добрался далеко за полночь, стояла кромешная, физически ощутимая тьма. Огонь в очаге давно погас, однако мороз еще не успел пробраться внутрь, обозначив еще и здесь свою безграничную власть. Постройка хоть и повидала времена непрекращающихся буранов, но добротно сложенный брус все еще защищал от ветра и кое-как удерживал тепло внутри.

За исключением его лошади Таги, от которой доносилось мерное дыхание спящего живого существа, в пристанище не было ни души, что в последнее время уже не редкость. Обычно путники старались рассчитать свой путь так, чтобы добраться от одного поселения до другого, пока сол плыл по небу. Останавливаться во временных сооружениях рабочих, которые, вырубая лес, прокладывали дороги, было небезопасно, но отчего-то именно это правило Тархельгас постоянно нарушал.

Охотник отложил топор к мечу со щитом, что всегда оставлял подле себя, и, использовав заранее приготовленный розжиг, на ощупь отточенным до мастерства движением пробудил пламя из угля и пепла. Затем он оживил факел, после чего с неким усилием все же поднялся, разгоняя мрак по углам небольшой комнаты. Толка от подобного ритуала было не так много, ведь здесь тьма и правда казалась живой, однако так Тархельгасу становилось спокойнее.

Опустив факел в одно из колец на стене, он проверил котелок, висевший на треноге, который уже вовсю обжигали языки пламени.

Вода постепенно начинала закипать.

Забросив туда молотых угольных зерен, Тархельгас подошел к Таги и осмотрел лошадь. В котлах крепкая и выносливая кобыла являлась залогом выживаемости, не хуже меча, и поэтому за ней необходимо следить соответственно.

Уделив Таги необходимое время еще перед сном, сейчас он лишь окинул ее беглым взглядом и, проведя рукой по спине, подошел к седельным сумкам, висящим на стене. Охотник достал свои скудные запасы, включавшие в основном вяленое мясо, ровно в тот самый момент, когда у него мелькнула мысль взяться за фляжку.

Тархельгас быстро подавил внезапное искушение. Он давно взял себе за правило, а у него их был не один десяток, не пить во время переходов, как бы сильно порой ни звучали голоса в голове. От алкоголя просто не было прока — с такой неумолимой жестокостью холод котлов отрезвлял сознание. К тому же сейчас у голосов появилась иная цель, поэтому в пути по вырубкам крепко выдержанный спирт носил скорее практический характер. Как следствие, применялся для ран и разогрева, если он вдруг не успевал добраться до пристанища или поселения.

Подпрыгнувшая крышка черного, как сама ночь, котелка тихим звоном заполнила всю комнату. Спустя какое-то мгновенье одиночный удар повторился, словно поторапливая Тархельгаса. Тот снял чайник, наполнив измятую металлическую кружку черной, не отличимой от копоти жидкостью. Следом о себе дал знать специфически отвратный запах самого угольного отвара. Жидкий уголь — дрянь, какую еще поискать, зато пробуждала на раз, придавая бодрости на многие часы вперед.

Итак, закидав едва ли не бездумно все, что обычный человек не смог бы назвать завтраком, и залив сверху напитком бедняков, Тархельгас проверил свое оружие.

Очередная привычка, возведенная в ранг ритуала. Обязательная чистка, правка и по необходимости заточка, особенно после охоты по предписанию. И если одноручный топор, как и щит, был сравнительно неприхотлив, то меч требовал особого ухода, в особенности на морозе, где теплая кровь не просто портила сам клинок, но и в некоторых случаях мешала высвободить его из ножен.

Это не заняло много времени, и вот, собрав все свои скромные пожитки, закинув тщательно уложенные седельные сумки на Таги и дважды проверив надежность затянутых ремней, он отворил мощные ставни, впустив в пристанище морозный ветер Изрытого котла.

Снега не было. Вопреки расхожему мнению столицы, вкупе со всеми поселениями ниже Рубежной, в котлах снег не шел постоянно. Во всяком случае не последние два десятка кровавых пар. Иногда, чаще всего именно ночью, выдавались часы, когда тот забывал о своем нескончаемом падении, и на небе, отливая белизной человеческой кости, висел лишь одинокий лун, окруженный блеклым сиянием далеких звезд.

Так было и сейчас, когда Тархельгас за поводья вывел Таги на вырубки. Он даже позволил себе на какое-то мгновенье остановить свое внимание, созерцая зловещую, но в то же время странным образом успокаивающую тишину леса, освещенного полным луном. Его света было достаточно, чтобы отчетливо различить порой казавшуюся размытой границу черного леса и ночного неба.

Сол взойдет лишь через несколько часов, а полный рассвет стоит ожидать и того позже. Так что лун еще долго будет следовать за Тархельгасом и Таги, оставаясь их единственным спутником.

За головорезов и прочих бандитов, встреченных случайно, охотник не опасался, а тех, кого по-настоящему следовало бояться, в этих краях уже стало куда меньше. Поэтому пока путь ночью оставался для него приемлем.

И все же старик Хэстер был в чем-то прав. Учитывая опыт последних кровавых лун, стоило Тархельгасу подняться на север и приблизиться к горам, как ситуация изменится, сделав его не охотником, а жертвой.

Странно, что именно сейчас он вспомнил не об ужасах, что творились на склонах Неупокоенных гор, а о младшей дочке Хэстера.

Следующее воспоминание разорвали в кровавую труху голоса охотника, четко обозначив ему реальную цель.

Он был вынужден повиноваться, лишь бы не слышать их. Накинул капюшон, натянул повязку, оставив открытыми лишь глаза, после чего влез в седло и пришпорил лошадь, следуя по вырубкам.

4

Не забывая слов заказчика из Выгребной Ямы о том, что некто искал Рыцаря Воющего Ущелья, Тархельгас решил объехать соседние поселения, и лишь под вечер пятого лика с момента выполнения последнего предписания испортившаяся погода заставила охотника найти укрытие среди живых. Это оказался один из двух очагов на окраине деревушки Отмороженные Пальцы. Богами забытое место, куда редко захаживали путники и бандиты, отчего охотник иногда использовал его для отдыха.

Идти вглубь селения, где людей было чуть больше, не было смысла и, что самое главное желания.

Сначала он позаботился о Таги, оставив ее в покосившейся конюшне, где ко всему прочему нашлось место еще двум лошадям и конюху, замотанному в изорванные тряпки.

Прежде охотник осмотрел Таги лично, а после, сняв сумки и оружие, но оставив седло и щит стража, позволил местному заняться лошадью, лишний раз напомнив о последствиях, если с ней что произойдет. Забитый и измученный страхом мужик нисколько не сомневался в словах постояльца, которого видел несколько раз. Он бы напоил его лошадь и так, желая избежать возможного наказания, но Тархельгас все равно оставил два медяка на краю корыта с водой, где плавали куски недавно разбитой ледяной кромки.

С сумками, переброшенными через плечо, и оружием на поясе охотник направился в очаг.

Так как до захода сола оставалось еще несколько часов, а может, и меньше (точнее не давала определить разыгравшаяся метель), посетителей здесь оказалось не много. Как обычно, пара мужиков местной пьяни да один путник, пережидавший непогоду. Здешние лесорубы завалятся сюда позже, едва стемнеет, а может, и вовсе выберут очаг, что в центре поселения. Поэтому у Тархельгаса еще было время передохнуть и проложить тропу дальше.

Он преодолел весь путь от двери до стойки хозяина, не поймав на себе ни одного взгляда редких посетителей.

— Найдется у тебя, чем заглушить голод внутри да залить его сверху?

— Если не побрезгуешь двухдневным тушеным мясом и самогоном из древесных стружек, то я в состоянии выполнить твою просьбу. — Древний старик, лишь по воле ВсеОтца не умерший еще десять кровавых пар назад, взглянул на охотника, узнав его.

Тархельгас положил металл на стол. Восемь меди, и не больше, прекрасно зная, за что платит.

— Как я понял, лежанки для ночлега у тебя не сыщется.

— Окромя своей, нет. Но ты волен расположиться с краю у печи. Там можно развалиться, а жар сморит тебя — и умять все не успеешь.

Охотнику подобный вариант вполне подходил.

— Что известно насчет вырубок, ведущих на северо-запад? Путь перемело или нет? — Тархельгас продолжил разговор, держа меж пальцев еще один медяк, который старик должен заслужить.

— Насколько поведал сидящий в том углу путник, ветер не менял своего направления несколько ликов, выдувая намоленный снег с вырубок отсюда и до самых Гнутых Ветвей. Дальше он ведет себя странно, но путь не перекрыт. Лошадь должна пройти без проблем.

Тархельгас было собирался вознаградить того за труды, как вдруг задал еще вопрос, не ожидая получить ответа:

— Насколько в этих края обычно поднимается ветер?

— Всегда по-разному. Но этот — свечей на пять.

— Откуда такая точность?

— У моей старухи ногу ломит. Значит, пять. Если сразу две, то около восьми, а коль не встанет с лежанки, то и на лик может затянуться.

Тархельгас прикинул в голове время, на которое он застрял в очаге, приравняв, как и принято в котлах, одну свечу к часу. Выбора у него особо не было.

— Ты и дальше будешь расспрашивать или все же дашь мне заняться делом? Никто другой тебе тут еды не подаст.

Охотник оставил на стойке медяк, честно заслуженный стариком, и пошел к столу рядом с печью, где бросил свои сумки.

Здесь, как и следовало ожидать, веяло теплом, но Тархельгаса волновало это куда меньше, чем факт того, что отсюда он видел едва ли не весь очаг, включая входную дверь и стойку хозяина, в то время как сам оставался укрыт блеклой тенью полумрака.

Расположившись за столом, Тархельгас достал из сумок карту вырубок с поселениями Изрытого котла и свечу, чтобы четко отмерить время, что он проведет в очаге.

Движение руки — и фитиль запылал тоненьким огоньком, начав не спеша плавить свечу.

Проложить маршрут до Лихих Каида с учетом услышанного также не составило труда. Это заняло у него ровно столько времени, чтобы он лишь немного не успел закончить до того, как принесли обещанное тушеное мясо и древесный самогон.

Старик ушел, не проронив ни слова.

Определившись с маршрутом, Тархельгас сложил одну из своих карт, после чего приступил к трапезе. Ел и пил медленно, зная, что торопиться некуда. Лишь наблюдал за мерным, можно сказать, едва заметным трепыханием огня, из-за которого изредка шипел жир и сало.

Покончив с мясом, которое оказалось пусть и не первой свежести, но вполне съедобным, он отставил самогон, решив не испытывать волю ВсеОтца и продолжать травиться сомнительным варевом.

Пяти стопок было достаточно, чтобы согреться и окончательно понять, что грозит ему, если он увидит дно принесенного стариком глиняного кувшина. К тому же жар печи и самогона, наложенные на усталость пути и переход по вырубкам, вымотал Тархельгаса настолько, что он начинал засыпать, с трудом контролируя свое сознание и тело.

Положив топор на колени и успокоив себя отсутствием людей в очаге, охотник позволил себе ненадолго закрыть глаза.

Странно, но последним, что услышал Тархельгас, был не разговор пьянчуг и не вой ветра за стеной, а грохот разразившихся аплодисментов.

5

1349 з. н.н. Северная граница Теламутского леса. Столица государства Лагигард

Представление Высших окончилось грохотом разразившихся аплодисментов, чего никак не понимал Тархельгас, выказывая свой восторг сдержаннее остальных, но не так, чтобы выделяться из общей толпы.

Он не мог отрицать, что постановка Высших была сделана со вкусом, на достойном уровне, при этом терпима или, как стало модно говорить, толерантна по отношению к другим народам, включая государство Лагигард. Но рукоплескать тем, с кем не так давно они воевали, отстаивая законные границы родных земель, Тархельгас считал в лучшем случае неуместным. На полях особо жестоких сражений от пролитой крови до сих пор отказывались расти всходы, а на спорных землях и по сей день-то случаются набеги.

Конечно, отношения с соседним народом после долгих зим переговоров решено было объединить шатким миром, но сейчас все стали забывать, чего им это стоило. Даже представители каст не видели в Высших угрозу, продолжая развивать дипломатические отношения и торговлю. Дали разрешение на постройку посольства в столице и вот уже как около десяти зим радовали себя и других жителей Лагигарда пьесами, постановками и спектаклями.

Юный Тархельгас не был ярым противником такого союза и все же видел в открытости Высших некую фальшь и лицемерие.

Неужели это замечал только он один?

Или же в этих бурных овациях актерам и всей труппе, чем одаривали их касты со своими приближенными, скрывалась лишь необходимость поддержания мира между двумя столь разными народами? Своего рода правило, в которое мало кто вкладывал изначальный сакральный смысл.

Тархельгас хотел верить, что увиденное им обожание — не более чем игра, однако порой он замечал гораздо больше, чем хотел видеть на самом деле. В глазах лагигардцев он читал нескрываемое восхищение и благодарность за столь яркое, или, лучше сказать, шикарное, представление, которое они, словно избранные, увидели первыми из всех.

Неужто все они забыли? Ведь еще каких-то две сотни зим назад народ, который сейчас кланялся на сцене и принимал поздравления, называл себя неприметным словом «эльф». Когда же начались первые стычки двух государств, те вдруг провозгласили себя «Высшими» ссылаясь на древние труды своих летописцев, хотя на деле просто заявляли о своем превосходстве над людьми и, как следствие, правах на земли Лагигарда, богатые золотом и серебром.

Почему все забыли об этом?

Лагигард не мог позволить себе расслабиться, и на страже должны были стоять двенадцать каст.

Почему же они так изменились, забыв о долге и учении кодекса?

Почему…

Голоса в сознании не успели задать следующий вопрос, когда аплодисменты почти затихли и глава касты Сэтигас повернулся в сторону Тархельгаса, направившись к выходу.

— Нужно выказать свое восхищение игрой достопочтимой Лититау Ориеранской лично. — Статный, коренастый мужчина пятидесяти зим стал удаляться из ложа на балконе, не скрывая своего желания как можно скорее попасть за кулисы.

Слова, произнесенные им, никоим образом не касались юноши.

Однако Тархельгас последовал за ним, как того велел кодекс и Ахора Крамего.

— Господин Бхайн, — обратился он, — если нужно, я договорюсь о встрече.

Тархельгас не стал напрямую напоминать, что кастам не рекомендуется встречаться вне посольства с представителями знати Высших, кем являлась Лититау Ориеранская, несмотря на ее актерский род занятий.

— Тибурон Тархельгас, вы можете быть свободны. На сегодня ваше служение окончено. — Бхайн из касты Сэтигас поправил парадные одежды и, лишь на секунду задержавшись у дверей, ведущих прочь с балкона, бросил еще одну фразу: — Мы, как представители каст, должны первыми налаживать и укреплять отношения с Высшими. Для процветания каждого из народов.

Мужчина вышел, не удостоив Тархельгаса прощальным поклоном, в то время как юноша стоял, немного склонившись, прижимая правый кулак к сердцу, а левой удерживая кинжал касты Тибурон.

Даже прочитав столько книг и изучив законы государства, он до сих пор многого не понимал. Именно для этого и существовал принцип Ахора Крамего, когда опыт одного старшего поколения передавался молодому. В этом была своя логика, вот только голоса все пытались, пусть и слабым ропотом, предупредить, что он совсем не видит истину.

Дверь на балкон захлопнулась, Тархельгас выпрямился, но руку с кинжала не убрал, а наоборот, вытащил его и в который раз провел большим пальцем по руне «Жизнь», выгравированной на изящной рукояти.

Все же, лишь проживая эту жизнь, можно понять или хотя бы попытаться осознать, в чем заключается ее смысл. В книгах не было всех ответов, и, опираясь на слово, оставшееся на бумаге, Тархельгас не мог полностью вникнуть в суть вещей и познавал жизнь поверхностно, едва касаясь ее.

Однако он не отчаивался. Едва окончится Ахора Крамего и отец передаст ему меч касты Тибурон — у него будет целая жизнь познать этот мир с его всевозможными гранями и отражениями.

Успокоив себя этой мыслью, Тархельгас убрал кинжал в ножны и вышел в коридор, собираясь вернуться в родовой особняк.

В той части театра, где он оказался, отведенной в основном для представителей верхушки каст, обычно находилось очень мало людей. Сегодня их не было вовсе. Поэтому, когда кто-то схватил Тархельгаса за руку и потянул за собой, тот даже не успел толком сообразить, что происходит.

— Астисия? — он забыл обо всех нормах приличия, увидев перед собой принцессу. — Как ты здесь оказалась? Где твоя…

— Боже, Тархель, ну сколько вопросов. — Она закатила глаза, не позволив тому узнать, как она сбежала от своих слуг и стражи. — Пойдем со мной.

— Куда?

Она хлопнула его открытой ладонью по груди.

— Куда угодно. Главное, вместе. Вот какими должны были быть твои слова. — Принцесса выглянула из-за колонны, куда затащила Тархельгаса, проверяя, не идет ли кто по коридору. — Пойдем. Ты все равно выказал свое почтение всем, кому можно, а господину Бхайну не до тебя, пока он лично общается с Лититау.

Тархельгас не стал вдаваться в подробности того, что именно известно Астисии и, главное, откуда. Ведь теперь, когда он наконец осознал, как близко она стояла, мысли повисли где-то в глубине сознания. Тибурон ощущал ее дыхание, чувствовал тепло ладони, которая до сих пор не отпускала его.

Он покорно позволил Астисии вести его, а уже после они рука об руку шли неизвестно куда. Хотя имело ли значение, где они окажутся в итоге? Как сказала Астисия, главное, чтобы вместе.

И вот, подобно воришкам с улиц, они тайком пересекли коридор и левую галерею, всячески стараясь укрыться от любого взора. Будто бы Астисия и Тархельгас действительно что-то украли и теперь надеялись унести это с собой и не быть пойманными. Хотя, с другой стороны, разве они взяли чужое? Лишь искренне и, может быть, наивно хотели распорядиться своим. Тем, что имели.

Они оказались на балконе дальней секции театра, который открывал чудесную панораму на улицы столицы.

Созерцая вид ночного Лагигарда, он пытался понять, что принцесса хотела показать ему.

Юноша уже повернулся к Астисии, чтобы повторить вопрос или просто внести хоть какую-то ясность, когда она внезапно прильнула к нему и поцеловала.

В один миг все голоса в его голове, запреты кодекса, морали и этикета, собственная неуверенность исчезли в теплоте и нежности ее губ.

Они были так невинны, но их первая настоящая близость не позволила их неопытности испортить момент.

И как же внезапно поцелуй, полный непередаваемой заботы, желания и даже свободы своего собственного выбора, сменила страсть, не оставив и камня от выстроенных барьеров.

С легкой дрожью в руках Астисия ловко, пусть и неумело, справилась с ремнем юноши, который вместе с кинжалом, что издал предостерегающий звон, упал на каменный пол к их ногам.

Тархельгас сам не понимал, что происходит. Когда и как освободил тонкую талию принцессы от пояса, почему вдруг растрепал тщательно уложенную прическу и измял платье, пытаясь разобраться в хитросплетении шнуровки на спине.

Все будто происходило не с ним и с ним одновременно. Словно ему удалось не просто слиться с Астисией, утолив тем самым жажду и желание, а познать, пусть и крупицу, той жизни, которую искал.

Вот она уже расстегнула его камзол, приговорила к похожей участи жилет и выдернула льняную рубаху из брюк, чтобы ничего не мешало рукам наконец воплотить в реальность грезы ее последних зим.

Ладони Астисии изящно скользнули под рубаху и легли на грудь Тархельгасу. Она замерла, чувствуя каждый удар его сердца, растягивая момент настолько, насколько это было возможно. Тархельгас не торопил ее, пропуская через себя всю ту любовь, которой Астисия пыталась одарить его.

Он склонил голову, она подалась вперед, чтобы они вновь поцеловались, словно в первый раз.

Невинно.

Тархельгас подумал, что только сейчас начал впервые жить по-настоящему. Ее губы, ладони на груди, тонкий аромат тела и легкая дрожь. Все ощущалось во сто крат сильнее.

Каждая эмоция.

А потом, так же внезапно, как прорывается плотина, через затуманенное сознание Тархельгаса вырвался разрубающий все и вся не просто голос, а безликий хор нескончаемого множества.

Он отпрянул от принцессы не то от боли, не то от внезапного осознания того, что сотворил, сам того не ведая.

— Нет, Астисия. Остановись, — выговорил юноша, едва голоса умолкли настолько, чтобы он смог различить свою собственную речь.

Принцессе пришлось сделать над собой усилие. Она еще сама находилась под властью захлестнувших ее эмоций.

— Ты ведь хочешь этого не меньше меня?

Она только попыталась сделать шаг ему навстречу, как тот сразу отступил.

— Ты не предназначена мне. Я лишь третий. Даже не второй. Подобное поведение запрещает кодекс, — Тархельгас повторил слова голосов и начинал в них верить. Будто они обладали силой молитвы безликих жрецов. — Если кто узнает…

— Моя мать всегда знала, — призналась Астисия, из последних сил сдерживая себя. — Я делилась с ней каждой нашей встречей, и она не была против.

— Не была против общения, — в нем заговорил не Тархельгас, а член касты Тибурон и ее будущий глава. — Ты же предлагаешь мне нарушить порядок, зародившийся с момента слияния каст. И ради чего?

Едва ли он до конца понял, что сказал.

А вот Астисия прекрасно уловила его мысль, ответив такой пощечиной, что сама не ожидала, сколько злости, разочарования и отчаянья вложит в удар.

Повисло молчание. Главные слова были произнесены. И лишь зеленые глаза горели нескрываемой ненавистью, обвиняя Тархельгаса в предательстве.

— Ради чего, — она повторила два слова, определившие все. Не спрашивала, не утверждала. Лишь произнесла.

И после стала молча собирать те немногие вещи, что Тархельгас успел снять с нее, в то время как он не мог не только заговорить с ней, но и посмотреть на девушку. Подобное сейчас было за гранью его возможностей.

Голоса, Астисия, кодекс.

Он словно потерял самого себя, разрываемый на части тем, что всегда помогало ему. Сознание рухнуло в бурлящую реку, унося все мысли и ощущения реальности прочь, разбивая их о камни, лежавшие на дне.

Тархельгас лишь смутно помнил, как, плача, убежала Астисия. Потерянный, он медленно оделся, а после направился в сторону родового имения, все время повторяя один-единственный вопрос.

Ради чего?

6

1367 з. н.н. Изрытый котел. Поселение Отмороженные Пальцы

— Ради чего столько смертей, Тархель?

Сознание вернулось так внезапно, что он едва не рухнул со стула, услышав голос покойной жены. Спустя столько кровавых пар он помнил все, вплоть до ее интонации, словно еще утром разговаривал с ней.

Пришлось дотянуться до древесного самогона и осушить до краев наполненную стопку, чтобы прийти в себя, отстранившись глухой стеной от тяготящего прошлого.

Дальше стало легче.

Он нормально сел на стул, с которого почти грохнулся, вытерев сухими руками лицо в попытке окончательно прогнать видения.

Взгляд почти случайно упал на горевшую свечу. Тархельгас с неким удивлением осознал, что, судя по меткам, он проспал часа четыре. А когда шум голосов в ушах стих до далекого неразличимого шепота, заметил, насколько в очаге стало людно.

Грубая возня повсюду, разговоры о продажных начальниках соседнего откатника, жалобы на жизнь, спор, который вскоре перерастет в драку, злость из-за задержанного расчета, бесконечная пьянка и вонь пропотевших лесорубов. Все это сливалось в своеобразную мелодию котла, но кто бы ни играл ее, как бы ни менялись ноты и инструменты, подобным невозможно насладиться при всем желании. Максимум — заглушить отвращение самогоном.

Возможно, Тархельгас так бы и поступил, да только сейчас понял, что, пока спал, выронил топор из рук. Удивительно, что никто не попытался стащить его или, того хуже, прикончить ничего не подозревающего путника.

Тот просто валялся под столом.

Тархельгас потянулся за топором в тот момент, когда в очаг зашел очередной посетитель, и заметно отличался от местных. Гость, попавший сюда по ошибке, выделялся из толпы так же сильно, как алое пятно крови резонирует со снежным покрывалом.

Парнишке было около двадцати кровавых пар от роду. Несмотря на путешествие по котлам, тот старался следить за собой, оставаясь по возможности гладко выбрит и причесан. Дорогие, но практичные одежды еще не познали тяготы местных земель, и, значит, он не мог пробыть здесь больше трех-четырех лун. Всего лишь потертые перчатки да порванный в двух местах и наспех зашитый плащ.

Очаг не замер при виде парнишки, разодетого словно на парад, однако мелодия заведения изменилась.

Тот, будто не замечая угрозы, проигнорировал их внимание, но, расстегнув теплый плащ, все же положил руку на эфес полуторного меча, словно по привычке, а не из страха.

Он направился к хозяину очага за стойкой.

Укрывшись так, чтобы и дальше оставаться незаметным, Тархельгас продолжал наблюдать за парнишкой, и не только потому, что он походил на жителя столицы. Его лицо казалось знакомым.

Охотник постарался отстраниться от постороннего шума в очаге в попытке разобрать, о чем говорят хозяин и странный путник.

— Доброго лика. И да прибудут с вами ВсеОтец и Мать наша.

Старик слегка опешил от услышанной любезности, взглянув на парня как на диковинку. А увидев на столе металл, явно больше того, что он мог тому предложить, и вовсе потерял дар речи.

Серебряник тускло мерцал в свете языков пламени.

— Что бы ни искал, здесь ты этого не найдешь. Ни девок, ни добротного самогона, ни кровавого порошка.

— Как насчет информации?

— Сложно представить, кого нужно предать за такой металл.

— Я ищу человека по имени Тархельгас из касты Тибурон. Он охотник, и, возможно, вы знаете его как Рыцаря Воющего Ущелья.

Парень полез в карман на поясе и, доставая какие-то бумаги, отодвинул плащ настолько, что Тархельгас смог различить кинжал с выгравированной руной «Верность» на рукояти.

Значит, каста Балес. Но где и когда он успел перейти им дорогу, раз его вдруг начали разыскивать?

К сожалению, память не торопилась с ответом.

Тем временем парень развернул желтые листы, показывая хозяину.

— Здесь ему двадцать три зимы, — первый рисунок. — Тут — то, как он может выглядеть сейчас. Работа лишь приблизительная, но я прошу взглянуть.

Хозяин внимательно изучал портреты, мастерски выполненные карандашом, не в силах сказать что-то конкретное. Словно ему показали двух разных людей.

— Кастодианин севернее Рубежной, да еще и охотник. Звучит как дурная шутка упитого лесоруба.

С этим парень спорить не стал, забирая изображение молодого Тархельгаса.

— Посмотрите еще раз, — он опять протянул портрет сорока зим.

— Слушай, ты мне показываешь пропитого рудокопа, лесоруба или бандита, каких в котлах — едва ли не каждый второй. Поищи здесь — и найдешь тройку-другую.

Балес забрал рисунок, сам не понимая, на что надеялся. Бродить от поселения к поселению, заглядывать в каждый попавшийся очаг в надежде на зацепку было чрезмерно наивно.

Но, с другой стороны, что еще ему оставалось? Он был обязан найти Тархельгаса касты Тибурон.

— При нем мог быть полуторный меч, — парень опять полез за рисунками, — с таким вот знаком на клинке.

Хозяин взглянул на изображение оружия, а после на саму руну «Жизнь», не догадываясь о ее значении.

— Добротный меч. Такой бы сразу приметил, но уверен, что хозяин давно обменял его, выручив немало металла.

— Сомневаюсь, — с разочарованием от очередной неудачи ответил парень. — Он бы не продал семейную реликвию.

— Знаешь, — вдруг подумал хозяин, — ты ведь сказал, что он охотник.

— Да.

— Тогда загляни в Яму. Выгребную Яму, — тут же пояснил хозяин. — Там ближайший к нам дом заказчика, а я слышал, что охотники отчитываются перед ними о своем пути.

— Заказчики?

Хозяин с усилием попытался вспомнить, как тех называют в землях столицы, но парень догадался раньше.

— Уполномоченные по предписаниям?

— Да. Да. Именно они.

Возможно, в этом был смысл, если бы парень не начал свои поиски именно с таких мест, каждый раз упираясь в тупик. С другой стороны, в Яму он еще не заезжал, и стоило узнать, будет ли ВсеОтец благосклонен к нему в том поселении.

— Вы помогли, — коротко кивнул незнакомец, готовясь покинуть очаг.

— Ты б остался, малец, — предупредил его хозяин. — За дверью неслабый ветер.

— Благодарю покорно, но мне нужно торопиться. К тому же метель начинает утихать.

Парень направился к выходу, вновь положив руку на прохладный эфес меча. Это придавало уверенности.

Едва за ним захлопнулась дверь, поднялся и Тархельгас. Пора было лично переговорить с членом касты Балес.

Он не думал, что тот представляет для него хоть какую-то опасность, и все же, не раскусив парня до конца, решил не рисковать понапрасну. Балес либо бесконечно глуп, раз разбрасывается серебром у всех на виду, либо самоуверен, раз считает, будто способен одолеть каждого в очаге.

Или же он действительно так хорош?

Пробыть в котлах пусть и несколько лун и не получить топором в грудь — нужен талант с недюжинной удачей, а судя по следам на плаще, ему уже приходилось бывать в передрягах.

И все же. Один, вдали от столицы, не зная порядков местных земель, в поисках едва ли не призрака. Что это? Самонадеянность или отчаянье?

Тархельгас терялся в догадках, не в силах понять, что собой представляет Балес, оказавшийся явно не в том месте. И, как оказалось, не только ему стал интересен парнишка.

Один из лесорубов поднялся из-за стола, но охотник вновь усадил его обратно с такой силой, что едва не сломал стул.

Не убирая руки с плеча, он взглянул на него, указав на печать охотника, что висела на поясе.

Расчет был весьма простым. Запугать мужика, как и его дружков, и спокойно двинуться дальше.

Тархельгас насчитал троих, уже представляя, сколько еще бездумно ввяжется в драку. Но обычно в Изрытом котле печать охотника действовала отрезвляюще.

— Это моя жертва, — холодно произнес Тибурон.

Однако мужики, не вставая с мест, в ответ побросали на стол свои топоры. Их не пугал вид одного человека, кем бы тот ни был.

Подобных стычек Тархельгас пытался избегать, и дело было далеко не в том, что предписания на них у него не было. Он мог легко доказать, что убил, защищаясь, вот только какой толк от подобных смертей, когда главным преступлением местных была беспросветная тупость?

И все же они встали у него на пути.

— А ну-ка убрали свои топоры. — К ним подошел хозяин, поставив в центре кувшин с самогоном. — Охотники — те немногие, кто еще хоть как-то держит в котлах подобие порядка.

— Как же, — огрызнулся лесоруб.

— Дурень ты и дружки твои. Кинетесь на охотника или на его жертву — и потом придут уже за вами. А так у нас порядок: вы рубите только дерево, а они — человеческую плоть, и не стоит ничего менять. Котлы любят постоянство.

Хозяин очага взглянул на Тархельгаса, только теперь узнав его по изображению юноши двадцати трех зим.

— Шли бы вы за жертвой.

Старик хотел помочь мальчишке за его учтивость и щедрость, но больше этого он не хотел устраивать в очаге резню с участием охотника и местных. В лучшем случае все закончится парой трупов, в худшем — сгоревшей хижиной.

Для хозяина выбор был очевиден, поэтому он не собирался мешать Тархельгасу, что бы тот ни задумал.

Охотник настиг свою жертву в конюшне.

Будь Балес расторопнее — у него были бы все шансы не пересечься с Тархельгасом и спокойно встать на вырубки, но тот задержался. Его внимание привлекла одна из лошадей, на которой висел щит со знаком павшей крепости Воющего Ущелья.

Кровавый лун, зажатый в волчьей пасти, сильно потрепало время и стычки, но парень не сомневался в том, что видят его глаза. Возможно, это была его первая настоящая зацепка.

Подтверждением подобных домыслов стало лезвие топора, что опустилось парню на плечо в опасной близости от шеи.

— Кто ты такой и зачем расспрашивал о Тибуроне?

Балес было собирался ответить, когда Тархельгас коснулся топором его незащищенной шеи.

— И будь предельно краток, если не хочешь выйти отсюда, неся свою голову в руках.

— Аревиктус Марено, — произнес парнишка с поднятыми руками, продолжая стоять спиной к неизвестному.

— Что ты хочешь этим сказать?

Даже спустя столько кровавых пар бесполезный кодекс с пустыми законами продолжал преследовать его.

— Тут все сложно и просто одновременно. Так не объяснишь. — Парнишка, пользуясь заминкой незнакомца, стал медленно поворачиваться, продолжая нести какую-то чушь про законы.

Его рука опустилась к кинжалу, но когда тот обернулся, клинок охотника уперся ему в живот.

— Какого котла кастам нужно от меня?

Парень понял, кто стоит перед ним, и далеко не сразу подобрал слова к своим мыслям.

— Не кастам. Лично мне. — Он убрал руку с кинжала. — Господин Тархельгас, меня зовут Джувенил Балес, и я искал вас, согласно кодексу, в надежде пройти Ахора Крамего под вашим началом.

— Ты кровавым порошком успел закинуться? — спросил Тархельгас, не убирая заточенной стали. — Забраться в такую даль от столицы, чтобы пройти обучение у того, кто даже не является членом касты. В подобный бред слабо верится.

Охотник припугнул парня, сильнее надавив клинком на живот.

— Хотел соврать — придумал бы что поубедительней. — Джувенил хоть и боялся, но страха старался не показывать. — Все документы, включая приказ на Ахора Крамего, в седельных сумках. Я могу показать.

— Замри, — Тархельгас остановил его порыв. — Я сам.

Убрав топор, охотник достал бумаги Балеса, пытаясь в полумраке разобрать текст. Света факела в пустой конюшне было недостаточно, но он прекрасно улавливал смысл, помня, как сейчас, свой приказ для касты Сэтигас.

В документах было все. Даты и номер приказа, имена господина и ученика, печати главного вице-конта Кларикуса, который еще тогда не поверил в обвинения в адрес юноши. Каждый пункт прописан и соблюден в соответствии с кодексом.

— Ты, верно, спятил. — Он взглянул на него.

— Простите мою дерзость и самоуверенность, господин Тархельгас, но вы удивитесь, услышав, сколько логики и здравого смысла в моем поступке и рвении.

— Как тебе удалось выбить нужные разрешения? Кто дал позволение на печати? Как… — Тархельгас не стал продолжать, осознав, что тут и нечего выяснять. Он просто швырнул Джувенилу бумаги. — Вали отсюда.

— Но, господин…

— Кончай меня так называть! — вспылил охотник. — Я не господин и уже давно не являюсь одним из двенадцати. Осталось только имя. Так что ты зря проделал весь этот путь.

— Может быть, для всех в столице и вас так оно и есть. Однако чисто формально, на бумагах ваш род не вычеркнут из реестра, а вы, насколько мне известно, успели пройти посвящение и принять меч касты Тибурон от своего отца.

Этот момент, как и многие другие, так же прекрасно отложился в памяти Тархельгаса. Тот страх, та злость, то чувство, не дающее до конца осознать всю реальность грядущего краха. И, конечно же, та спешка перед отправкой в крепость, с какой отец проводил церемонию.

Воспоминания были болезненными и ненужными.

— У вас нет земель, родового замка и особняка в столице, — продолжал Джувенил. — Ваша каста забыта, но вы еще числитесь одним из двенадцати.

— Уйди, Балес. Уйди, пока я даю тебе шанс. — Тархельгас убрал в оружие, не желая слушать о последствиях слов, сказанных восемнадцать зим назад.

— Простите, но это не видится возможным.

— Я не собираюсь тебя обучать.

— Согласно кодексу, его семнадцатой главе и пункту тридцать девять «Глава одной касты не может отказать молодому представителю другой касты в прохождении священного и обязательного Ахора Крамего. Лишь…»

— Выбирать из предложенных главным вице-контом имеющихся кандидатов, — закончил за него Тархельгас с неким разочарованием и ненавистью. Котлам за столько кровавых пар так и не удалось выжечь из памяти строки кодекса.

— Таков закон и порядок.

— Подвешенным на дереве я видел тебя и твой закон! — охотник повысил голос и едва не ударил парня, отчего тот опустил руку на эфес кинжала. — Кодекс — лишь книжка, созданная, чтобы управлять нами, но не дающая взамен ничего, кроме обмана. Так что я не собираюсь потакать ему, как раньше. У меня и без тебя дел хватает.

— У всех дела, — не сдавался упрямый Балес. — Каждый из господ продолжал выполнять свои обязанности, в то время как подобные мне лишь следовали. От вас ведь ничего не требуется, а я только буду наблюдать и пытаться понять.

— Парень, здесь не столица. Ты в котлах, где нельзя просто взять и следовать, набираясь опыта. Тут тебе долго не протянуть.

— И все же я рискну. К тому же за ползимы пути и два луна в Изрытой долине я вроде неплохо справляюсь.

— Ты сильно ошибаешься.

— Даже если и так, то это куда лучше столицы. Вы ведь помните, каково ходить за раздутыми от собственной важности господами, которые таскают меч лишь на званых вечерах и забыли, как им пользоваться. Они учат, как забыть кодекс, а не как чтить его.

— Ты ведь в курсе, кто я и каким ремеслом промышляю?

— До нас… До столицы доходят слухи с долин. В том числе и о вас. Сначала мало кто верил, что Рыцарь Воющего Ущелья и Отрубатель Голов — это тот самый представитель касты Тибурон. Но кто в здравом уме назовется именем одного из двенадцати и не побоится костра?

— У тебя проблемы с рассудком.

— Учителя постоянно твердят мне об этом.

— Только глупец по собственной воле сунется в котел, чтобы обучаться у охотника выслеживать жертву. К тому же таким, как ты, здесь не место. — Тархельгасу показалось, что он вынес приговор мальчишке.

Однако…

— Вам было около двадцати трех, когда вас послали…

— Сослали насильно.

— Послали служить в крепость в моем возрасте, — он проигнорировал слова Тархельгаса, — и вы не только выжили, но и преуспели. Снискали некую славу.

— По мне видно, что котлы принесли мне удачу? Они лишь забирают все, чем ты дорожишь.

— Как бы то ни было, может, мне все же удастся вернуться домой и меня не проткнут мечом, не разорвут в клочья чьи-либо клыки и не запинают в таверне. Простите мою наивность, но я считаю, что ваши навыки пригодятся мне в столице ничуть не меньше, чем уроки дипломатии и истории. К тому же вы единственный представитель своей касты и один из двенадцати, кто делом напомнил, чем мы славились в прошлом. Теперь Тибуроны ассоциируются с «Жизнью» и выживаемостью больше, чем прежде, даже больше, чем Сэтигас — с «Силой».

Парень не собирался останавливаться. Он столько рисковал не для того, чтобы уехать обратно ни с чем.

— Вам не помешает спутник, за которого не надо беспокоиться. А там, может, и пригожусь или же умру через лик-другой. И даже не придется слать весточку моей матушке. Она и без того записала меня в покойники.

— Значит, скудоумие тебе передалось не по наследству. Во всяком случае не от матери.

— Вы правы. Предположу, что вина лежит всецело на отце. Когда я собирался в долины, он сказал: раз так велит сердце и долг, то я должен пройти этот путь или погибнуть, стараясь.

Тархельгас не знал почему, но голоса в голове начинали верить парню. В чем-то он понимал его стремление сбежать из столицы, прочь от двуличия и лицемерия людей, продавших свое наследие. Охотник пришел к этому только сейчас, когда сам все потерял.

Его сгубила ложь.

Голоса в голове тут же узрели угрозы, вернув сначала частичку воспоминаний, а потом позволив прийти осознанию.

Взгляд упал на кинжал парня.

— Как, ты сказал, тебя зовут?

— Джувенил Балес.

— Сын Шатдакула Балеса?

— Да. Его первенец.

— Тебе было не больше трех зим, когда меня сослали. Прошло восемнадцать. Ты еще молод для Ахора Крамего.

— Вы, верно, путаете. Или же мой отец. Он всегда не прочь приукрасить свои истории.

— Шатдакул, — охотник повторил имя, вырванное из прошлого, невольно позволив голосам переключиться на новую жертву. — Никогда не знал, чего от него ожидать.

— Вы же дружили?

— Теперь не знаю, — честно ответил Тархельгас, после чего резко, если не сказать внезапно, отстранился.

Казалось, он просто потерял интерес к разговору и подошел к Таги, закинув на нее вещи. Надежность ремней заботила его почему-то куда больше.

Джувенил не знал, как себя вести и что говорить. Охотник словно забыл о его присутствии.

Вспоминал ли он прошлое? Или же слушал шепот голосов в поисках ответов?

С Тархельгасом нельзя было сказать наверняка.

— Вижу, никто не смог отговорить тебя от добровольного самоубийства. Не стану и я.

Охотник закрепил последнюю сумку и повернулся к Балесу.

— Готовь лошадь — и выдвигаемся.

7

1349 з. н.н. Теламутский лес. Столица государства Лагигард

Потратив все утро на поиски, Тархельгас все же оставил попытки найти свой кинжал.

Вчерашний вечер из серого тягучего тумана постепенно обретал в воспоминаниях очертания и форму, что с непоколебимым напором окончательно уничтожило последние призрачные надежды. Он не мог обронить кинжал касты ни в личной спальне, ни где-то еще.

Клинок забрала Астисия. Вопрос лишь в том, сделала она это сознательно или нет.

И все же Тархельгас не искал с ней встречи. Уж не сегодня точно. Однако чем дольше он тянул, тем лишь усугублялось его положение. За отсутствие кинжала касты могли наказать по всей строгости кодекса.

— Тархель, соберись. Где ты витаешь?

Шатдакул привлек его внимание, плашмя ударив клинком по тренировочному мечу.

— Не знал бы тебя — подумал бы, что ты кутил ночь без сна и отдыха, попеременно меняя женщин и выпивку. И в драку, смотрю, успел влезть. — Он сделал оборот меча, заведя его в атакующую позицию. — Становишься похож на нас, обычных людей.

— Ты прав лишь в том, что мой вечер и правда не задался. — Тархельгас выставил полуторный, едва заточенный клинок, приготовившись отразить нападение. — Сопровождал господина Бхайна на представлении Высших. Странно, но тебя я не видел.

Шатдакул не ответил, перейдя в атаку, первыми шагами набирая скорость и силу для замаха.

Тархельгас не стал встречать открытым блоком настолько мощный замах, а увел клинок в сторону, после чего решил зажать его сверху крутящим движением направляющей кисти и вспомогательной руки. Шатдакул перехитрил его. Сделал еще один шаг, да так, что смог ударить в живот навершием эфеса.

Ощутимо, но не смертельно.

— Откуда синяк? — Будущий глава касты Балес отошел от него для следующей позиции. — Влез в потасовку с нашими гостями?

— Они не гости, — выговорил Тархель, восстанавливая дыхание, не зная, что ответить. Он опять вспомнил о принцессе и вчерашнем вечере.

Настала его очередь нападать.

Начав с прямого выпада, атакуя колющим ударом, Тархельгас не завершил движение, переведя его в замах снизу. Блок Шатдакула. Затем переход в дугу сверху, два шага вперед и снова лязг клинков, который ни к чему не привел.

— Как отцовство? — они разошлись, и Тархельгас решил сменить тему разговора. — Уже привык?

— С рождения Джувенила прошло три зимы. Так что, думаю, да. — Шат атаковал не из позиции, как следовало, а без всякого предупреждения. — В общем, ничего сложного.

Тархельгас отошел назад, парировал, перенаправил свой меч из блока, перейдя в нападение, начав тем самым теснить Балеса.

— Всем заняты слуги, — продолжал он, отражая атаки, лишенные изящества и хитрости. — Я жду, пока тот подрастет, чтобы заняться им лично.

Шатдакул прервал атаки Тархельгаса, плашмя врезав мечом по бедру.

— Ты опять раскрылся. Сколько можно повторять?

— Я учту, — проговорил Тибурон, не обратив внимания на боль.

Юноши разошлись.

Если Тархельгас только заканчивал Ахора Крамего, то Шатдакул уже прошел этот этап становления мужчины, давно считаясь полноправным членом касты Балес. Ему было двадцать семь зим, и, зная, что престола ему не добиться, он не стал дожидаться, пока принцесса Астисия войдет в замужний возраст. Шат слился с девушкой не самого знатного дома и сделал это, руководствуясь чувствами, а не желанием повысить статус касты.

Он особо ничего не терял, так что был волен поступать необдуманно.

Следующая позиция.

На сей раз Шатдакул отнесся к Тархельгасу снисходительно и не стал проверять его защиту сложными пируэтами. Однако тот не смог как следует справиться и с ними. Либо слишком медленно, либо неумело. Он совсем не думал о бое.

Шатдакул сам не понял, почему его так это разозлило. И когда Тархель не воспользовался возможностью контратаковать, сам зажал клинок Тибурона и что было сил врезал кулаком ему в живот.

Юноша выронил меч и упал на колени, ловя ртом воздух.

— Балес! Тибурон! — их действия не остались без внимания одного из мастеров, наблюдавшего за свободным фехтованием. — Вас обучают искусству владения мечом, а не мордобою жителя долин. Ведите себя соответственно.

В тренировочном зале под руководством опытных наставников практиковались десять из двенадцати. Не было лишь Роданга, так как именно они сейчас стояли у власти, и наследника касты Дэрвернир, который готовился принять на себя обязанности отца. На тридцатой зиме в подобных тренировках не было необходимости.

Оставшиеся четыре пары каст никак не отреагировали на произошедшее, зная, чем им грозит заминка, вызванная невинным любопытством.

— Сегодня, ты сражаешься хуже обычного. — Шатдакул протянул ему руку, помогая подняться. — Хотя, казалось, куда бы дальше. Ты и так чуть ли не последний из двенадцати, что касается меча.

— На твою беду, — Тархельгас встал, подобрав клинок, — статус касты не зависит от одного фехтовальщика. Иначе ты был бы вторым.

— Истинные победы одерживаются в одиночку.

— Только они имеют мало общего с мечом и боем. В сражении же тебе все равно понадобится армия. А я всегда могу прикрыться девизом нашего рода.

— Жизнь превыше всего, и вы ее защитники, — проговорил Балес. — В бою слова не помогут, каким бы ни был острым твой язык.

Тархель давно знал Шатдакула, и даже, можно сказать, они с ним дружили. Именно поэтому тот не держал на него зла. Шат пытался обучить его, в то время как он мог думать только об Астисии.

Так что побои были полностью заслужены.

Тренировку следовало продолжить. Тархельгас как раз отдышался.

Они не успели встать в новую позицию, когда двери в зал внезапно отворились. Словно юноша вновь пропустил очередной удар Шатдакула.

К ним явилась королевская стража, состоящая из людей касты Роданга. Десять человек во главе с капитаном. При их появлении звон мечей тут же прекратился. Никто толком не понимал, что происходит.

— Тархельгас касты Тибурон, вам приказано сложить оружие и проследовать за нами, — начал капитан, пересекая зал.

— На каком основании? — он постарался, чтобы вопрос прозвучал со всей твердостью, на какую только был способен.

Кто-то из его поколения уже успел встать подле Тархельгаса, не собираясь отдавать одного из своих, даже королевской страже.

— Покушение на честь принцессы Астисии из дома Бруджаис от касты Роданга.

Стража остановилась, встав полукругом. Руки на эфесах, но мечи все еще в ножнах.

— Запятнать честь принцессы можно разными способами. И словом, и делом, — за спиной раздался голос Шатдакула. — В чем именно обвиняют Тархельгаса, раз за ним отправили одиннадцать человек?

Капитан не считал должным отвечать, однако перед ним стояли будущие главы каст, которые не собирались отдавать Тибурона без боя. В схватке даже тренировочными мечами те могли не просто покалечить, но и унизить всю стражу разом.

— Его обвиняют в прямом покушении на честь принцессы Астисии. Ее плоть, — капитан все же смог подобрать слова, чтобы избежать бессмысленной драки.

— Я этого не делал, — ответил Тархельгас, поймав на себе взгляд наследника касты Сэтигас. Того, кому принцесса предназначалась по праву.

— У нас прямой приказ доставить вас для разбирательства. — Капитан развернул документы дознавательного руководства.

— Для подобных бумаг нужны доказательства.

— Коих предостаточно. Вам лучше пройти с нами и не усугублять ситуацию.

Тархельгас не считал себя виновным, но вот голоса творили что-то непотребное, не позволяя ему сдаться.

— Я ничего вчера с ней не сделал.

Или же сделал?

Он сам не понял, как легко себя выдал.

Капитан шагнул к Тархельгасу. Кто-то из каст отошел от него, не собираясь препятствовать закону и кодексу. Среди них точно был Сэтигас.

— Ее слова — ложь. — Он выставил перед собой клинок, на что стража ответила незамедлительно, обнажив мечи.

Непонятно, на что конкретно рассчитывал Тархельгас. Против всей стражи, оставшись в меньшинстве, да с такими обвинениями в свой адрес.

Может, он наивно полагал, что истина могла защитить его лучше меча?

Так или иначе выяснить это ему не удалось.

Глухой удар, внезапная боль в затылке, и он рухнул на пол.

Последнее, что Тархельгас увидел перед тем, как потерял сознание, был нависший над ним Шатдакул.

Должно быть, шел уже третий лик, как его держали в сырой камере где-то в подвалах дознавателей. Или больше.

Он не мог сказать конкретно, сколько времени провел без сознания, поэтому оставался в полном неведенье, что происходит. К нему никого не пускали, и за исключением старого безмолвного смотрителя, который один раз в лик оставлял у камеры отвратительные помои, Тархельгас не видел ни души.

Он не мог спать, есть или хоть как-то успокоить дикий хор голосов в голове. Ночью становилось до омерзения холодно, так что к голому камню невозможно было прикоснуться, а днем камеры наполнялись зловоньем столичных нечистот, выворачивая наизнанку.

Здесь не нашлось места ни лежанке, ни одеялу или хотя бы сухой соломе. Нужду приходилось справлять в одном из углов, а о других малозначимых неудобствах он и вовсе перестал думать. На пятый лик Тархельгас привык к смраду, а сдавшись под напором голода еще через лик, принялся за похлебку, от которой несло тухлой рыбой.

Постепенно он начал привыкать ко всему. Ко всему, кроме холода, от которого легкая тренировочная рубаха, в которой его и бросили сюда, практически не защищала.

Однако, несмотря на все тяготы и лишения, Тархельгас не сдавался и не падал духом, веря до самого конца в свою невиновность и в то, что каста вызволит его из заточения. Ведь как-никак Тибуроны славились своим умением выживать вопреки логике и здравому смыслу. Это было заложено у них в крови.

И вот когда одиннадцатый лик шел к своему завершению, а камера стала вновь отдавать ледяным дыханием грядущей зимы, к нему наконец пришли.

Сначала он различил лишь тонкую фигуру в черном плаще и капюшоне, наблюдавшую за тем, как он ходил по камере в попытках согреться. Тархельгас окликнул человека, слабо надеясь, что ему ответят, или, хуже того, он боялся, как бы эта тень не была игрой сознания, которое постепенно утрачивало стойкость.

Человек молча подошел к клетке камеры и, остановившись от нее в паре шагов, снял капюшон.

Принцесса Астисия из дома Бруджаис от касты Роданга. Он ожидал увидеть ее многим раньше. Предполагал, что, оболгав его, она захочет просто преподать ему урок. Отомстить. Но девушка выжидала нарочно, заставляя страдать.

Тархельгас мог понять ту бурю эмоций, которая заставила ее пойти на столь подлый обман. Подобное свойственно если не всем, то многим. Однако, чтобы прождать одиннадцать лик, требовалась твердая решимость и холодный расчет, которого он раньше не замечал в ней.

А знал ли он ее?

Неужели с девушкой, молча наблюдавшей за его страданиями, и той, с кем он проводил вечера в королевском крыле библиотеки, было что-то общее?

Тархельгасу пришлось заговорить первым.

Он старался унять дрожь тела от холода и слабости и злость в голосе от ее безразличия. Юноша даже сейчас вел себя в соответствии с кодексом, посчитав глупым терять над собой контроль, когда пребывание в камере подходило к концу.

— Причины столь радикального поступка с твоей стороны мне понятны, но шутка начинает затягиваться.

Принцесса не ответила, и он продолжил:

— Будет разбирательство, и тебе никто не поверит.

— Уже поверили, — заговорила девушка. Тихо, но торжествуя над побежденным Тархельгасом, который еще не догадывался о своем полном разгроме. — Мать знала про наше общение. Как ты оказывал мне знаки внимания, искал встречи, а потом тебя словно подменили.

Вдруг ее лицо, такое холодное и отстраненное, изменилось, и она начала плакать, говоря сквозь слезы:

— Тархельгас обозлился, ведь я по глупости своей рассказала, что каста Тибурон — лишь третья и у него нет шансов занять престол и, значит, владеть мной. Он сокрушался, ведь времени осталось так мало, поэтому и позвал меня на постановку Высших. А после пожелал приватной беседы…

Она изобразила потрясение и шок, продолжая маленькое представление для единственного зрителя:

— Он набросился на меня. Угрожал кинжалом, пока его грузное тело оскверняло мою плоть и душу. Не знаю как, но мне удалось вырваться. Я ударила его со всей силы отчаянья и едва успела сбежать.

Астисия достала из кармашка белый платок Тархельгаса, вытерев слезы, и закончила свою игру:

— Я всего лишь хотела, чтобы ты был моим, — при всем своем умении она не смогла скрыть до конца испытываемую злость и обиду. Не могла остаться отрешенной. — Любить тебя. Ты же не желал ничего делать для нашего будущего. А может, оно и вовсе было тебе не нужно. Лишь слепо следовал кодексу, и посмотри, куда он тебя привел? Где ты оказался, безропотно подчинившись воле ВсеОтца?

Астисия просто уничтожила Тархельгаса. Может, причина была в словах или в той игре, которой она удостоила его, или же в том, что он и не подозревал, как небезразличный ему человек мог, не колеблясь, перечеркнуть всю его жизнь.

Тархельгас был опустошен. Смолкли даже голоса. И все же он отчаянно пытался выбраться из водоворота ее лжи.

Астисия стояла молча, наслаждаясь триумфом, что почти перебил горечь недавнего предательства.

— Ты невинна. Я не трогал тебя, и это докажет любой лекарь.

Ее губ коснулась легкая тень насмешки.

— Меня уже осмотрели. И я не невинна.

— Ты не могла пойти на подобное, даже чтобы отомстить мне.

— Ах, как же хорошо ты меня знаешь, Тархель. — Она достала из-под плаща кинжал касты Тибурон и вогнала клинок в деревянную табличку у камеры. — Тебе следует лучше приглядывать за своим оружием. Рукоятка была холодная, но она и то справилась лучше тебя.

Для Тархельгаса это стало крахом.

Казалось, Астисия полностью добилась своего, но ей было все мало.

И она продолжила:

— Расследования не будет. Как и казни. Тебя сошлют в долины, где ты будешь служить в одной из крепостей на перевале. Без привилегий, без возможности что-то решать. Лишь подчиняться, не в силах изменить свою судьбу. Может, хоть так ты поймешь, каково сейчас мне и от чего я хотела сбежать. Сбежать с тобой!

Принцесса успокоилась и перевела дыхание, чувствуя, как эмоции берут над ней верх.

— Теперь все это в прошлом. Как и твоя каста, которую ждет забвение, о чем я непременно позабочусь.

— Астисия, — произнес Тархельгас, — прошу. Прошу, не делай этого.

— Уже сделала, — она улыбнулась. — Замечаешь легкую иронию всей ситуации? Каста Тибурон славится своей стойкостью, но я растоптала тебя, приложив минимум усилий. Хотел свободы, которую давала тебе жизнь, — у тебя ее отняли. Защита и справедливость кодекса пошли прахом.

Астисия накинула капюшон и застегнула плащ, собираясь уходить.

— Ради чего, — вновь она повторила его слова, ставшие роковыми. — Понял, в чем различие между нами, Тархель?

Я знаю, ради чего я все это делаю.

Глава вторая

Боюсь, я окончательно запутался.

Уже не в силах определить, сколько прошло с того момента, как мне пришлось покинуть столицу. Здесь время словно замерло. Оно неизменно, под стать вечному снегу. Лишь по самым смелым подсчетам готов предположить, что минуло с ползимы. Хотя ловлю себя на мысли, что вскоре буду, подобно дикарям, отсчитывать луны.

──────────────────────────────────────

Я не скрываю, что с содроганием вспоминаю мое путешествие, особенно после того, как пересек Рубежную и очутился в долинах. Оказалось, ни одна из книг, историй или рассказов не в силах передать того «колорита», коим знамениты эти земли. Прожить от рассвета до заката и не получить кинжалом в спину — непомерное везение. Дотянуть от заката до рассвета — милость ВсеОтца и Матери. На мое счастье, пока они на моей стороне, пусть порой и казалось, что боги отводили от меня свой взор.

──────────────────────────────────────

Лик от лика удача не покидала меня.

Да, именно удача. Ведь нельзя никак иначе назвать то, что я до сих пор не присоединился к предкам на небесах в едином доме.

Мне пришлось постараться, чтобы выжить на занесенных дорогах, где снег и ветер словно обретали волю в необъяснимом желании покончить со мной. А после в тавернах, где я надеялся на отдых, мне приходилось отстаивать свое право на жизнь. Когда помогало слово, когда серебро, но не всегда этого было достаточно.

Мне все же довелось пустить в дело клинок. Дважды я вынимал его из ножен, и дважды мне едва хватало мастерства, чтобы выйти победителем и никого не убить…

А ведь, по общепринятому мнению, я до сих пор не покинул те районы долин, которые еще можно назвать цивилизованными.

──────────────────────────────────────

Не хочу думать об этом, но сердце замирает при мысли, что мне еще не довелось войти в воды жестокости и бесправия, безраздельно правящих в здешних лесах. Я лишь сделал неуверенный шаг, промочив ноги, и тут же с ужасом выбежал на берег.

Все, что довелось пройти и пережить, померкнет перед грядущим.

──────────────────────────────────────

Я стараюсь успокоить себя тем, что мои поиски закончились. Наконец мне удалось отыскать едва ли не последнего из касты Тибурон. Это пусть и малая, но победа. Успех в нелегком начинании, где не преуспели остальные. Однако почему радость или же гордость не переполняют меня?

──────────────────────────────────────

Как бы я ни обманывал себя, прошедшие ползимы ничего не значат. Цель моего путешествия лежит где-то далеко впереди. Там, где все станет куда сложнее. Несоизмеримее с тем, что я сделал до этого.

В такие моменты меня одолевают сомнения.

Вдруг я не справлюсь?

Хватил ли у меня сил, умений и знаний не только выжить, но и достигнуть желаемого?

Достоин ли я столь высоких ожиданий, которые на меня возложены?

────────────────

Отрывок из дневника Джувенила касты Балес. 1367 з. н.н.

1

1367 з. н.н. Изрытый котел. Вырубки по направлению к поселению Лихих Каида

— Что ты постоянно пишешь?

Голос Тархельгаса, разорвавший тишину предрассветных часов, перепугал Джувенила, так что тот не смог подвести черту под очередной записью. Рука дрогнула, и острый серебряный карандаш оставил на чистом листе серую линию. Теперь ее не сотрешь при всем желании.

С первой встречи и по сегодняшний лик Тибурон практически не разговаривал со своим спутником, ограничиваясь лишь парой сухих фраз. Именно поэтому голос, подобный промерзлому и суровому ветру, застал Балеса врасплох.

— Мысли, идеи, впечатления. — Он прокашлялся с непривычки. — Когда Ахора подойдет к концу, так легче составить заключительный труд. К тому же будет что рассказать, как вернусь.

Парень убрал дорогой карандаш в футляр и спрятал в седельную сумку.

— Хотите, могу зачитать?

— Избавь меня от этого.

Джувенил закрыл дневник, не собираясь продолжать свое письмо. Окоченелые пальцы и так уже перестали его слушаться.

Он надел перчатки и уже двумя руками взялся за поводья, продолжая вести лошадь вслед за Тархельгасом.

Сложно понять, чем был вызван внезапный вопрос Тибурона. И Балес не собирался выяснять потаенные мотивы, которых могло и не быть. Решил воспользоваться шансом и разговорить его.

Если это вообще возможно.

— Уверен, кому, как не вам, есть о чем поведать. — Джувенил поравнялся с Тархельгасом.

— С лунами многое стирается из памяти.

— Именно поэтому я стараюсь все записывать. Вам стоит попробовать.

— В моем случае половину лучше забыть. Или все разом.

Тон Тибурона давал четко понять, что к беседе он не расположен. Балес в свою очередь не стал давить и молча согласился, не до конца понимая, как себя вести.

— Если не с истории, то, позвольте спросить, с чего мы начнем мое обучение?

— С наблюдения, — коротко ответил Тархельгас. — Сам говорил: Ахора — лишь следование за господином и изучение мира с его законами.

— До того, как найти вас, я вдоволь насмотрелся на этот мир. И изучил достаточно, чтобы…

— Считаешь, у тебя получилось? — он перебил, не дослушав парня.

— То, что я еще дышу, лучшее тому подтверждение.

— Ошибаешься. — Тархельгас посмотрел на Джувенила. — Ответь, как ты попал в эти леса?

Балес опять не понимал, чего добивался Тибурон, но не сомневался, что это своего рода проверка. Вопрос, ответ на который должен быть правильным.

— Через речной откатник. Именно так я оказался в сердце Изрытого котла. Насколько я знаю, это самый быстрый способ. Однако даже он занял у меня около шести лун, если отсчитывать путь от столицы.

Разочарование с оттенком безразличия на лице Тибурона. Вот что заставило Балеса замолчать.

Тархельгас отвернулся, вглядываясь в сумрак вырубок, продолжая слушать тихую поступь Таги по свежему снегу.

Он заговорил немногим позже:

— Откатник, котел, лун. Говоришь словами местных, но ведешь себя как житель столицы. Та же манера речи, присущая лишь господам, то же поведение с соблюдением этикета. Дорогие одежды и металл, с которым так легко расстаешься. Уверен, что уже как минимум дважды это обернулось против тебя. Ты был вынужден сражаться.

— И я выжил.

— С трудом, — Тархельгас не спрашивал. Он утверждал.

— Мастерство каст не идет ни в какое сравнение с местными лесорубами и бандитами.

— Один на один — да. Даже против двоих или троих, если ты хорош. Но здесь всегда бьют в спину, и чем больше выделяешься, тем увеличиваются шансы на подобный исход.

Джувенил слушал, не перебивая. Боялся прервать монолог Тибурона, который еще вчера казался немыслимым.

— Первое, что ты должен понять, — нельзя прикинуться своим, просто называя вещи, как принято в котлах. Прежде пропусти все через себя. А пока не смей говорить с местными без моего разрешения. И не надейся их обмануть.

— Считал, это не так уж и трудно.

— Поспешно ты назвал их глупцами. Думаешь, раз они не изучили трудов по «Естеству законов Натуры» или вообще не умеют читать, это так просто? Врать, обманывать и убивать — способ их существования. Лжец легко распознает лжеца. Имей это в виду, когда в следующий раз решишься открыть рот.

Балес готов был возразить, приведя аргументы, но Тархельгас осадил его:

— Видел тебя в Отмороженных Пальцах. Стал жертвой, не успев опрокинуть и пары стопок. Не вмешайся я — лесорубы изрубили бы тебя не хуже ствола зимней ели.

— Тогда помогите понять. Расскажите, как оказались здесь. Что помогло выжить. Ваш опыт поможет мне.

— Казалось, твое обучение заключается в познании, где ты смотришь и наблюдаешь молча, — Тархельгас повторил свои слова.

— Вы только что объяснили, насколько важно расширить границы познания…

— Не моими историями! — Он обернулся, дав понять, что не собирается делиться воспоминаниями.

— Как сочтете нужным, — поспешно согласился Балес. Время откровений еще не настало, и подобный рассказ следовало заслужить. Поэтому он постарался плавно увести разговор подальше от прошлого Тибурона. — Тогда позволено мне узнать, отчего местные стали называть долины котлами? Они не выглядят религиозными. С чего им почитать ВсеОтца и Мать, прибегая к Слову Пророка?

— Дело не в почитании, а в отречении от Единых богов, — сухо пояснил Тархельгас, в который раз удивившись, как парень смог выжить, практически ничего не зная о котлах. — Говорят, если ночью забраться на Пик Переломанного Ребра, то долины во время добычи напоминают кипящие котлы, изрыгающие пламя и дым. Для местных это лишь еще одно доказательство, помимо всех бед на их головы, что они мертвы и варятся в котлах своих грехов, переживая день за днем худшие моменты существования.

— Значит, богов они отринули, потому как считают себя брошенными. Но пророки ВсеОтца и Матери говорят о прощении, а о наказании в виде котлов все уже забыли. Подобным пугали лишь на заре их появления четырнадцать веков назад. Теперь краеугольный камень веры — желание попасть в единый дом предков, — Балес размышлял, едва ли не разговаривая сам с собой. — Не пойму, откуда люди, не читающие «Слов Пророка», знают о столь древних верованиях, если не чтят богов?

— Они помнят, — Тархельгас вновь стал немногословен.

— Помнят что?

— Понятие котлов было заимствовано от многобожия и безликих жрецов. И лишь со временем пророки отказались от подобной трактовки наказания. Они хотели нести лишь веру и любовь.

— И все же в долинах не забыли об этом. — Джувенил так и не получил ответа на вопрос.

— Порой даже время не в силах стереть некоторые воспоминания. А эти земли словно нарочно сохраняют в твоем разуме худшие из кошмаров. Поэтому они скорее готовы поверить безликим жрецам, так как наяву чувствуют неумолимость котлов, чем в сказки о прощении и едином доме.

Балес попытался осмыслить услышанное. Появилось острое желание все записать, но тот боялся прервать внезапный разговор неосторожным движением.

— За подобные беседы ниже Рубежной нас бы уже вздернули.

— Здесь убивают и за меньшее.

— Кстати, об убийствах, — оживился Балес. — Зная ваш род занятий, готов предположить, что сейчас нами двигает закон и предписание. За чьей головой мы идем?

— За твоей, если не закроешь рот.

Тархельгас закончил их беседу так же внезапно, как и начал ее. Без видимых на то причин.

Джувенил же расценил их разговор с Тибуроном как свою победу. Очередной маленький успех на пути к заветной цели. Поэтому следовало проявить терпение и ждать, пока выпадет следующий шанс, попутно стараясь не сгинуть в этих богами забытых лесах.

2

Редкий снег. Слабый ветер. Лик, клонящийся к закату.

Так поселение Лихих Каида встретило Джувенила и Тархельгаса.

Небольшие, но мощно сложенные хижины, почти погребенные под намоленным снегом, наспех расчищенные улицы. Тишина, больше напоминавшая забвение. По меньшей мере три десятка жилых строений, не считая нескольких двухэтажных хижин для общих нужд деревни.

— Как я понимаю, мы на месте?

— Хоть в чем-то ты не ошибся, — безучастно ответил Тархельгас, продолжая вести лошадь вглубь поселения, которое на первый взгляд казалось покинутым. Но здесь не было ничего удивительного. Для земель, где открытое проявление жизни могло стать причиной с ней расстаться, подобное не следовало выставлять напоказ.

— Тоже деревня лесорубов?

— В котлах все поселения вдали от гор — это в основном делянки для заготовки леса, который после переправляют ниже Рубежной. Лихих Каида не исключение. Может, зверобойный промысел и, как следствие, пушной, но с этим тут куда сложнее.

— А где все?

Джувенил переводил взгляд от одной хижины к другой, просматривал улицу, не наблюдая живых. Окна в постройках жителей долин отсутствовали как таковые. Не было и слабого намека на яркий луч очага, трепыхание свечи или тени человека. Это только усиливало ощущение, что лишь благодаря неведомым силам снег еще не поглотил деревушку.

— Работают, — наконец ответил Тархельгас.

Люди и правда словно вымерли, но наметанный глаз охотника различал мелочи, которые не видел парнишка. Над редкими хижинами поднимался дым.

— До захода сол в поселениях всегда безлюдно, — пояснил Тибурон.

— Так что же нас занесло сюда?

— Убийство.

— Кого? За что? Почему?..

— Нам предстоит это выяснить, — он повысил тон, чтобы заткнуть парня. Постоянные вопросы начинали раздражать.

Очевидным решением было направиться в очаг, но едва путники пересекли небольшую площадь, в центре которой жители сложили дрова для огромного костра, Тархельгас заметил двух добытчиков.

Им было далеко за шестьдесят, но, несмотря на возраст, те все равно занимались своим ремеслом. Седые, грязные, старые. Почти неотличимы друг от друга в тех перештопанных одеждах, что защищали от холода.

Один тащил на спине корзину с недавно разделанной тушей, и, судя по размерам отрезанной головы в руках второго и содранной темно-коричневой шкуре, добытчикам повезло наткнуться на крупного короткорога.

— Котлы щедры на дары в этот лик, — окликнул их Тархельгас, привлекая внимание, а следом перегородил им путь.

— Это драный опыт, а не подачка богов, — старик сплюнул в снег, — кем бы они ни были.

Видимо, с любезностями покончено.

— Местные? — Тархельгас перешел к делу.

— А кто спрашивает?

— Охотник. — Он показал печать. — Здесь живете?

Старики не ответили, но и не отрицали.

— Мы здесь по поводу разбоя.

— Какого именно? — нервно спросил второй, тот, что со шкурами, и тут же получил нагоняй от приятеля.

— Значит, нападений было больше, чем я предполагал, — сделал вывод Тархельгас, не сводя глаз с молчаливых стариков. Судя по их лицам, они не собирались раскрывать ему душу, но определенно были в курсе произошедшего. — Могу слезть, и мы поговорим иначе. Выбью последние зубы, что станет вам уроком. А если после услышанного рассказа у меня вдруг испортится настроение, то я помочусь на мясо и шкуры, чтобы они уже никому не достались. Могу представить, сколько потребовалось времени завалить и освежевать столь крупную особь.

— Да чем ты отличаешься от тех, на кого охотишься?

— Тем, что еще продолжаю без толку трепаться с вами.

Джувенил молчал, не решаясь вмешаться. О таком Рыцаре Воющего Ущелья ему, живя в столице, слышать не доводилось. Теперь же он видел все своими глазами.

— Нападений было два, — заговорил второй старик, нервы которого начинали заметно сдавать. — Одно — на западной окраине. Три лика назад. Прирезали мужа с женой. Те не так давно оказались…

— Другое нападение?

— Уже как лун прошел с того момента. Большая банда, не меньше десяти всадников. Может, двенадцать. Ворвались внезапно. Пересекли все поселение. Остановились у дома семьи Соирбрич. — Старик перевел дыхание и заговорил тише: — Я многое повидал за свои кровавые пары, но там устроили бойню. Словно орудовали одичалые волколаки. Забрали пять жизней…

Добытчик со шкурами продолжил бы рассказ, но, заметив на другом конце площади возвращающихся лесорубов, сразу замолчал, как и при встрече. Видимо, был в курсе, что при свидетелях охотник уже не сможет силой выбить из них признание.

— Нам больше нечего сказать.

— Уже и этого достаточно. — Тархельгас ушел с дороги, направив лошадь вглубь поселения. Добытчики его более не волновали.

3

— Странно, почему старики не рассказали все сразу? — осторожно заметил Джувенил, словно и не обращался к Тархельгасу.

— Либо мало знали, в чем я сомневаюсь. Либо сами разворовали, что не так-то уж и ново. Либо торопились продать добычу, чтобы пропить заработанное в ближайшем очаге.

Охотник ответил, не обращаясь напрямую к парню. Его больше занимали хижины в поселении.

— Двое местных видели достаточно, раз назвали количество нападавших, — заметил Джувенил. — Думаю, остальные также в курсе произошедшего. Они просто смотрели, не вмешивались.

Парню казалось диким подобное поведение, и это возмущение заметил охотник.

— В котлах беда одного человека — только его и никого другого. Нет смысла взваливать на себя чужую ношу.

— Обидно осознавать, что люди способны на такое безразличие.

— Будто у вас в столице дела обстоят иначе? — Тархельгас в который раз поразился юношеской наивности Балеса.

— Там…

— Там проблемы не так бросаются в глаза. Вот и вся правда.

Джувенил постепенно начинал разбираться, когда в разговорах с Тибуроном следовало помалкивать или уводить беседу в сторону.

Он выждал немного и опять заговорил, так, словно тема была закрыта, а он во всем согласен с охотником.

— Не пойму, что мы ищем и куда идем? К месту недавнего разбоя? Ведь там след еще свежий.

— Меня интересует второе нападение.

— Насколько я могу судить, три лика — небольшой срок. Мы могли бы выследить тех, кто убил мужа с женой.

— Мы? — Тархельгас задержал на нем взгляд дольше, чем хотелось парню. — У меня есть цель, и у тебя она теперь точно такая же, хочешь ты того или нет.

С трудом Джувенил подавил в себе голос морали, испугавшись в открытую возразить ему.

— Откуда нам известно, где искать дом семьи Соирбрич?

— Большая банда. Ворвались внезапно. Пересекли все поселение, — повторил охотник слова старика. — Они либо искали, либо присматривались, выбирая цель. Фамилия Соирбрич тебе ни о чем не говорит?

— Нет. Вы их знали?

— Откуда? Семейство не столичное и не из Лагигарда. Соир — родовое имя жителей Речных Королевств. Распространенное и не слишком богатое, чтобы что-то значить, особенно здесь. Но раз банда выбрала именно их из всего поселения, то мы сразу поймем почему.

Джувенил поразился познаниям Тархельгаса и вспомнил рассказы отца о том, как молодой Тибурон проводил все свободное время за книгами, отдавая куда меньше предпочтения клинку. Видел бы Шатдакул его сейчас.

Тибурон остановил лошадь.

— К тому же сложно пропустить жилище после атаки десятерых.

Джувенил только сейчас заметил, что они нашли нужный дом. И вот он действительно был заброшен.

Строение в два этажа занесло снегом, и лишь одна скудная тропинка, которая вскоре также скроется из вида, вела к покосившейся двери.

Тархельгас слез первым, привязав Таги к уцелевшему и не занесенному столбу. Следом достал и запалил факел и стал протаптывать тропу к дому. Оружие он отчего-то оставил в ножнах, однако Джувенил не мог при всем желании назвать это место безопасным.

Сломанную дверь пришлось приподнять, чтобы попасть внутрь, где стоял густой полумрак. Тархельгас принялся разгонять его, поджигая другие факелы, но их здесь явно не хватало.

Когда вспыхивал очередной язык пламени, озаряя зал хижины, Джувенил готовился узреть жуткую картину кровавой бойни, о которой упомянул старик. И все же ее не было. Увиденное больше походило на беспорядок или бардак, где всю утварь, представляющую ценность, давно растащили, а остальное переломали за ненадобностью.

Тархельгас, как и Балес, заметил странную особенность этого места. Дом после налета выглядит иначе. Уж кому, как не охотнику, знать подобное. С другой стороны, подобную картину можно списать на время, что прошло после нападения.

— Почему здесь никто не живет? — раздался голос парня, который не решался отойти от двери и на пару лишних шагов.

— Верование котлов. После убийства нельзя занимать жилище в течение луна. Дух котлов должен прийти за душами умерших и забрать их, чтобы они не навредили живым.

— Вы серьезно?

— Я говорю о вере, а не о науке, — ответил Тархельгас, не отвлекаясь на парня и продолжая осматривать зал. Светом факела он выхватывал отдельные его куски, замечая все новые и новые детали. — Вот только местным порой плевать. Жилище уже начали обживать.

Именно поэтому улик было так мало, но охотник и не собирался искать ничего специфического. Лишь увидеть общую картину и понять направление, куда двигаться дальше.

— Скоро сюда вернутся.

— И что с того? — непонимающе спросил Джувенил, углубившись в зал. Он наконец поборол страх. — Это не их собственность.

— Балес, ты не у себя в столице. Здесь нет такого удобного понятия. И кто бы ни поселился тут, он попытается отстоять жилище.

«Попытается».

Джувенил по непонятным причинам обратил внимание именно на это слово. Сколько в нем было скрыто смысла. Они могут попытаться, но не преуспеть.

Пока он размышлял, Тибурон начал искать ответы, что оказалось не так сложно. Даже в бардаке тот замечал мелочи, укрытые от других.

Все произошло на первом этаже, в зале с очагом в центре.

Семейство сопротивлялось. Тщетно. Как минимум трое попытались дать им отпор, о чем говорили высохшие следы крови не стенах. Нападавшие быстро урезонили их, оставив в живых, пусть и ненадолго.

Чем больше Тархельгас наблюдал, тем больше видел. Голоса в голове перестали быть голосами, превратившись в картины прошлого. Стали обрывками тех событий.

Удары. Сломанная мебель. Покореженный угол тумбы, о который едва не разбили чью-то голову.

Сначала видения были обрывочны, но, продвигаясь по залу, вспышки становились целостными. Воображение, что раньше помогало ему дополнять скучные романы Высших в угоду Астисии, среди жестокости котлов нашло иное применение. Принесло свою пользу.

Хозяев не убили. Оглушили, избили, волокли силой и потом, судя по обрывкам той информации, что предоставил заказчик Ямы, повесили.

Охотник прошел дальше, за очаг, к стене, где раньше должен был стоять стол, но на его месте в свете факелов различил лишь четыре больших пятна крови, почти слившихся воедино.

Поистине зверское убийство. Даже по меркам котлов.

Вспышка прошлого тут же воссоздала в памяти картину. Четыре подвешенных тела. Первое, что увидели местные, решившие зайти сюда.

Тархельгас погнал прочь ненужное видение. Пытался проследить произошедшее поэтапно и лишь затем оценить все единым событием.

После того как хозяев оглушили, их протащили через весь зал, оставив позади тлеющий очаг. Следом в ход пошла веревка. Петля отдельно для каждого. Стянули на шее. Перебросили через балку. Медленно подняли над полом.

Он задрал голову вверх, подняв факел. Странно, но его глаза заметили лишь три зарубки от перерубленной веревки, а ведь пятен было четыре.

Пришлось проверить оба факта, но и теперь они остались неизменными. И в то же время это не было критичным для него.

Охотник представлял картину дальше.

Семью подняли разом или же одного за другим?

Вновь образ двух действий, которые были также неважны.

Как минимум двое были еще живы, когда их начали потрошить. Они дергались, кровь летела в разные стороны, обильно заливая пол и забрызгивая стены.

Стоял дикий крик.

Тархельгас едва ли не наяву услышал, как поток горячей крови водопадом рухнул, разбившись о стертые доски. Мгновенье пришлось отогнать от себя.

Закончив с едва живыми, нападавшие выпотрошили остальных.

И вновь картина висящей семьи прямо напротив входа, но теперь во всех подробностях. С кишками на полу, оголенными ребрами и кровавым провалом в области живота.

— Найди мне табурет, — сказал он парню, продолжая всматриваться в балку над головой.

Джувенил, не видящий всей картины, но и без того шокированный видом крови, достаточно быстро справился с задачей. Сейчас парень и думать не смел задавать вопросы.

Охотник поднялся, чтобы осмотреть срубы, оставшиеся на балке. Веревки не срезали под корень. Рубанули небольшим топором. Может, не желали оставлять следов.

Хотя, будь это так, нападавшие не стали бы усложнять себе задачу, привязывая подвешенных к балке. Достаточно просто перекинуть веревку, закрепив ее на стене или полу.

Значит, хотели, чтобы местные приложили усилие, снимая тела.

В одном из трех срубов Тархельгас заметил волокно от веревки. Он аккуратно вытащил его, поддев ножом, но по нему нельзя было сказать ничего конкретного.

Взгляд в который раз заметил нестыковку. Следов на балке было на один меньше, чем пятен крови на полу. Это никак не могло увязаться в голове охотника. И где еще одно тело? Если верить старикам, семейство насчитывало пять человек.

— Что-то не так? — Джувенил заметил задумчивость Тибурона. Поэтому вопрос вырвался сам собой, и парень уже готовился к наказанию за любопытство.

— Просто наблюдение. Повесили троих, а пятен крови четыре.

— Оно небольшое. Может, ребенок? — предположил Джувенил. — Они не стали его…

— Хочешь сказать, — Тархельгас слез с табурета, перестав видеть картины, но начиная слышать голоса, — что банда, въехавшая в поселение, вздернувшая всю семью и потом освежевавшая их, сжалилась над ребенком и прирезала его на полу? Или предположишь, что у них закончилась веревка?

Джувенил замолчал, начиная корить себя, и ему повезло, что Тибурона сейчас он слабо волновал.

Охотник почти закончил с осмотром зала. Окажись он здесь раньше — разобрался бы, в чем нестыковки. Теперь же сложно быть полностью уверенным, что увиденное им произошло на самом деле.

Однако все сходилось. Он нашел то, что искал и в чем хотел удостовериться, чтобы двигаться дальше. И на это голоса ответили ему громогласным одобрением, толкая вперед, не позволяя медлить.

— Нужно осмотреть тела. — Он подошел к очагу, у которого заметил клочок оторванной ткани, и взял с собой, как и волокно от веревки.

— Вы думаете, они забрали их с собой?

— Если это не падшие до плоти, то нет. Заготавливай те человечину, то остались бы следы, останки, которых я не вижу. А просто забрать и тащить с собой тела, от которых несет кровью, равносильно прогулке по лесу в кровавый лун. Убитых убрали сами жители, — закончил мысль Тархельгас.

— И где теперь искать тела?

— Висельный лес, — ответил охотник, будто это было очевидно.

— Но зачем?

— Нужно удостовериться в своих догадках.

— Вы так мало знаете. Думал, в предписании больше информации о жертве, за которой идет охота.

— У меня его нет.

Тут Джувенил не смог заставить голос морали замолчать:

— Значит, ничто не мешает нам взглянуть на недавнее нападение и встать на след тех…

— Мешает, Балес! И если не заткнешься, то подавишься собственными зубами, как я обещал тем добытчикам. Твое убеждение стоит того?

Тархельгас вышел на улицу, не дожидаясь ответа, которого не последует.

4

Дальнейшее развитие событий предполагало наличие лишь одного варианта. Дождаться утра и уже затем направиться к лесу висельников.

Тархельгас же не собирался ждать целую ночь. Его толкало вперед. Голоса не позволяли медлить, будто эта спешка могла изменить суровую реальность минувших ликов. Едва ли после целого луна выпотрошенные, обглоданные и перемороженные тела могли прояснить картину случившегося в доме. Однако охотника это не останавливало, и он должен был взглянуть на убитых членов семьи Соирбрич своими глазами.

Быстро смеркалось. Сол уступал место луну. Небо над головой казалось безоблачным, и все же откуда-то задувал мелкий, острый, словно бритва, снег.

Джувенил недоумевал, куда они держат путь, покорно следуя за Тархельгасом, который, не усомнившись ни на мгновенье в своем решении, покинул поселение. Охотник не хуже местных знал, где искать едва приметную тропу, ведущую на север.

В Изрытом котле леса висельников всегда находились севернее от деревень, в стороне к Неупокоенным горам. Так что догадаться было несложно.

Они ехали до тех пор, пока не оказались на небольшой поляне, окруженной камнями-колоннами, которые не могли оказаться здесь без посторонней помощи. На каждом из них кто-то оставил грубые высеченные руны, что были в ходу задолго до основания Лагигарда и слияния каст. Настолько старые, что Джувенил не понимал их, и это казалось странным. Пришлось объяснить подобное словами охотника, как жители котлов цеплялись за темное прошлое своих далеких предков.

Однако подобное знание успокоения не приносило.

— Да защитят мертвые живых, — пояснил Тархельгас надписи на камнях, слезая с лошади.

Парень не сразу расслышал его слов, прикованный первородным страхом, не к самим камням, а к темному провалу между ними. К проходу, ведущему дальше на север. В окружении колонн Джувенил чувствовал себя в некой безопасности. Будто место находится под неустанным взором ВсеОтца и Матери, который не позволяет никому или ничему переступить священную границу.

— Весьма интригующее иносказание.

— Не совсем. — Он перестал перебирать вещи в седельной сумке. Почти замер, но так и не посмотрел на парня. — Тебе известно о традиции котлов касательно тел? Как они поступают с мертвыми?

— Леса захоронения. Читал, здесь строят специальные помосты над землей, куда укладывают умерших, чтобы ими не поживились животные.

Тархельгас достал две склянки, уже не удивляясь, насколько истории в столице были далеки от истины. Ложь, ставшая для них правдой. Правдой, которая защищала от отталкивающей реальности.

— Если бы все было так. — Охотник вытащил меч и разложил бутыльки перед собой на камнях, поглощенный странным ритуалом. — А теперь слушай внимательно. То, что ты увидишь там, повергнет тебя в шок. Страх завладеет тобой, как никогда прежде. Здравый рассудок покинет. Но как бы ни велико было желание, не вздумай бежать.

Тархельгас раскрыл содержимое склянок. Сначала вылил на клинок тягучее масло, а после посыпал мелкой серебряной стружкой. Возможно, это было ни к чему, но еще никогда излишняя подготовка не шла во вред.

— Что может произойти…

— Если нам повезет, то ничего. — Охотник запалил факел, пристроил щит за спиной и отстегнул с сумок флягу со спиртом, пристроив на поясе.

Последние капли уверенности Джувенила быстро испарялись на морозе.

— А если нам не повезет?

— Не вздумай атаковать. Двигаться вообще. Смотри на меня и делай как я, подчиняясь приказам не задумываясь. И не беги. — Он взглянул на парня, сняв капюшон. — Ты понял меня?

— Насколько это вообще возможно, — потому как парень не представлял, что ждет его впереди. — Говорить мне можно?

— Начинаю подозревать, заткнуть тебя под силу только духу котлов.

Фраза охотника каким-то образом смогла успокоить Джувенила. И наконец парень слез с лошади в поисках коновязи, что сразу заметил Тархельгас.

— Оставь ее так.

— Лошадь может уйти. Я бы точно не остался.

— Привяжи — и если нападет зверь, у нее не будет шанса выжить.

— И где потом я буду искать свою лошадь? Она несет важные для меня вещи.

— Возьми часть с собой. Остальное переложи на Таги. Та находит меня, что бы ни произошло. Постоянно.

— А если местные решат увести ее? Что тогда?

— Неси сам свои вещи, Балес, и кончай меня донимать.

Джувенилу пришлось уже в который раз прикусить язык и согласиться. Он переложил сумки на Таги, кое-как закрепив их. Забрал дневник и документы по Ахора, после чего охотник передал ему второй факел, велев следовать за собой.

Парень сделал глубокий вдох, не сводя глаз с прохода.

— Да присмотрит за мной ВсеОтец и Мать, — прошептал Джувенил, будто это действительно что-то решало, а затем сделал шаг за каменный круг.

Мрак. Холод. Мелкий снег. Лес, укрытый густым сумраком, который становился все плотнее. И голос Тархельгаса, казавшийся чем-то нереальным.

Необычно, что охотник, привыкший молчать, вдруг заговорил, пусть и короткими фразами. Джувенил был благодарен ему уже за это, находя в человеческой речи нечто успокаивающее.

— Леса захоронения. Помосты над землей. Их еще можно отыскать рядом с большими поселениями близ Рубежной. Только они противоречат двум основным положениям котлов.

Охотник взял паузу, ожидая вопрос. Будто хотел разговорить парня.

— Каким? — выдавил он из себя.

— Подобные постройки требуют определенных затрат времени и металла, на что пойдет не каждый.

Опять пауза. Джувенил не сразу заметил ее. Скорее пытался разглядеть в силуэтах, теряющихся в темноте деревьев, какую-то неведомую опасность.

— В чем второе противоречие? — Ему определенно здесь не нравилось.

— Да защитят мертвые живых.

Балес чуть не налетел на внезапно остановившегося охотника, который, подняв факел, что-то высматривал.

Джувенил обошел его, стараясь понять, в чем дело.

Ослепленный светом факела, он не сразу увидел, что заставило Тархельгаса замереть и замолчать. А потом Балес едва не закричал.

Внезапный приступ шока, о котором упомянул охотник, полностью взял парня под контроль.

Перед ним на дереве висел даже не человек, а его обезображенные останки, где нижняя часть тела до самого живота была обглодана неизвестным зверем. Толстая веревка, продетая под мышками, оплетала тело, разрывая перемороженную плоть. Руки и голова безвольно болтались.

Вид жуткий. Пугающий. Вызывающий отвращение. Однако Балес неведомо как, но отчетливо понимал: увиденное им — это далеко не все. Нутро кричало об опасности.

Парень стал крутиться по сторонам, желая осветить едва ли не весь лес, и наконец понял, что висельник здесь не один. Тела были повсюду, и он — среди них. Единственное живое существо, не считая охотника, окруженное смертью.

Балес обернулся, топчась на месте. Слов Тархельгаса он уже не слышал.

Трупы. Везде одни трупы. Нужно было выбираться отсюда. К каменному кругу.

Джувенил выбрал, как ему показалось, правильное направление и, сам того не подозревая, попытался бежать, но, сделав два нелепых шага, тут же запнулся о чьи-то останки, давно высвободившиеся из плети.

Он упал лицом в снег, выронив факел. Сил подняться не нашлось, и парень стал неуклюже перебирать руками и ползти вперед, пока кто-то или что-то не прижало его с такой мощью, что он полностью увяз в снегу.

Первое желание было продолжать бороться. Сопротивляться, затем бежать. Ровно до тех пор, пока Балес не стал задыхаться.

Охотник не убирал ноги со спины Джувенила. Пришлось дождаться, пока тот успокоится и наконец прекратит барахтаться. Лишь после Тархельгас присел рядом, воткнул факел в снег и перевернул парня.

Балес замахал руками, на что тут же получил пощечину, которая в любой другой ситуации могла и вовсе вырубить его, но сейчас в одно мгновенье привела в чувства.

— Да приди в себя. — Охотник тряханул его, не отпуская до тех пор, пока не увидел в бегающих перепуганных глазах хоть немного осознания. — Это всего лишь трупы.

Он снял с пояса флягу со спиртом и, налив в крышку, дал Джувенилу. Тот трясущимися руками, едва не уронив ее в снег, неумело выпил, разлив половину на себя.

— Откуда. Столько. Тел? — слова давались ему с трудом.

— Да защитят мертвые живых, — охотник в третий раз повторил надпись на камнях, будто для парня это что-то значило. — Истории о нечисти в котлах не просто болтовня, а часть жизни местных.

Пришлось налить еще одну стопку.

— Здешние леса небогаты на всякого рода дичь. А вот монстров, которые досаждали живым, всегда хватало. И что было делать местным, когда всякая нечисть, ведомая голодом, стала нападать на поселения?

— Они скармливали им трупы. — Джувенил опрокинул вторую стопку.

— И так мертвые защитили живых, — охотник неторопливо вел рассказ, будто они находились в очаге, окруженные людьми, а не мертвыми останками и снегом. — Помосты действительно существуют, но такие, чтобы их не занесло и дикий зверь мог спокойно пожирать плоть умерших.

— Словно на пиру.

— Точное сравнение. — Он забрал крышку. — Но помост — дорогое удовольствие. Куда проще подвесить тело и уйти.

Охотник встал, протянув руку, и поднял парня.

— Надобность в похоронах отпала. К тому же здесь это невозможно.

— Сложно копать? — предположил Балес. Ему становилось лучше.

— Поверь, ты будешь вгрызаться руками в промерзший грунт, чтобы предать близкого человека земле. И выкопаешь яму настолько глубокую, что ни одна тварь не выроет его обратно. — Он передал парню затушенный факел, вновь поджигая его. — В котлах нельзя просто так похоронить человека. Нужны бумаги, которые стоят немало металла. Не говоря о работе могильщика.

Джувенил вновь старался осмыслить услышанное, лишь сейчас начиная осознавать, куда его занесло по воле долга. Мысли путались, как никогда раньше.

— Тебе известно хоть что-то о культе зверя?

— Нет.

— Ну да, откуда? Столица никогда не позволит подобному просочиться южнее Рубежной.

— Так что это?

— В следующий раз. Ты готов идти?

— Думаю, да. — Парень осмотрелся. Подвешенные все так же до ужаса леденили и без того перепуганную душонку, но благодаря алкоголю он чувствовал огонек тепла внутри. А история охотника давала пусть и небольшое, но объяснение происходящему вокруг. Ведь пугает лишь неизвестность. — И как мы найдем нужные нам тела?

— Четыре, может, пять трупов. Около луна. Потрошенные. Должны висеть рядом. Не думаю, что местные стали заморачиваться, развешивая их по всему лесу. И едва ли они отошли далеко от каменных врат. Сложно будет пропустить. — Охотник прикинул направление. — Главное, чтобы их не обглодали за это время.

Мысли Балеса сейчас находились в таком беспорядке, что он не задался вопросом, кто же именно мог поживиться мертвыми. Просто последовал за Тархельгасом, стараясь не смотреть по сторонам, но взгляд то и дело выхватывал тени висящих тел.

Их были здесь не десятки. Куда больше. Сотни мертвых людей, подвешенных на деревьях, застывших без всякого движения. Хотя все же порой небольшой порыв ветра, словно нарочно дергал за костлявые ноги или уцелевшие руки, возвращая в них видимость жизни.

Джувенил все никак не мог привыкнуть к подобному виду.

Откуда их столько?

Даже самый жуткий из кошмаров не шел ни в какое сравнение, потому как это было явью. Лес, полный трупов, висящих здесь круглыми зимами. Не гниющих, а застывших в последнем моменте жизни и теперь доживающих век в роли пищи для диких зверей.

Он мечтал не видеть пустых глазниц, оторванных конечностей, оголенных ребер, свисающих до земли окоченелых внутренностей, но лун, как назло, освещал лес так, что Балес различал мельчайшие детали, вплоть до застывшего ужаса на лицах покойников.

А в дикой пляске огней факела тела словно бы безмолвно горели, без боли и агонии, отчего Джувенил, из последних сил сдерживающий себя от очередной попытки бежать, понимал, почему долины именуют котлами.

И все это безумие дополнял медленно падающий снег.

Они миновали еще три, может, четыре тела, висящих настолько близко, что Джувенил ощутил их вонь даже на морозе, а потом едва не задел одну из веревок, удерживающих висельника.

Сейчас он просто умолял Единых богов, чтобы Тархельгас заговорил вновь, разрушив тишину леса, но тот отчего-то молчал. Сам Балес был не в силах выдавить из себя и пары слов.

Потеряв счет времени, подозревая, что прошли часы, он оставил надежду выбраться отсюда, когда охотник остановился, осматривая развешенные перед собой тела. Тархельгас освещал мертвых, ведя немой подсчет. Если это были те, кого они искали, то всю семью расположили на трех деревьях недалеко друг от друга. Их оказалось пятеро. И тварь, кем бы она ни являлась, уже успела поживиться двумя, оставив на месте ног бесформенные куски мяса, оголив белые кости, а тело женщины изорвав наполовину.

— Срезаем тела, — отдал четкий приказ охотник.

— Как вы догадались, что это именно они? — спросил Джувенил, едва им удалось уложить всю семью на снегу. Он старался не думать, каких трудов ему стоило снять двух братьев и стащить в одно место. — Тела изуродованы так, что не поймешь, какие раны нанес человек, а какие — зверь.

— Есть разница. С годами начинаешь ее замечать. Кроме того. — Он достал оторванную ткань, что нашел у очага, приложив к остаткам изорванного платья женщины. Несложный рисунок совпал.

О том, что звери и нечисть не орудуют с такой жестокостью без особых на то причин, он распространяться не стал, а молча склонился над телами.

На сей раз холод был на стороне Тархельгаса. Конечно, в некой степени он уродовал тела, но раны оставались практически неизменными, позволяя с большой вероятностью утверждать, как убили жертву. Женщина, мужчина, двое крепких юношей и подросток.

Сперва задушили, вздернув под потолком, а после нанесли десятки ножевых ран каждому из членов семьи. Глубокие, с рваными краями. Именно это и искал охотник. Хотел своими глазами убедиться в подлинности рассказанного заказчиком из Ямы.

Раны похожи на те, что были на телах убитых в лик, когда пала Крепость Воющего Ущелья. Он слишком хорошо запомнил изувеченные трупы.

С другой стороны, это не доказывало, будто Тархельгас встал на нужный след. Одни лишь догадки, домыслы и совпадения.

Поддаться сомнению ему не позволили голоса.

Это те, кого он искал вот уже шесть кровавых пар, и плевать на доказательства. Их ждала казнь.

Но прежде придется выследить.

Охотник взял себя в руки, опять взглянув на тела в поисках подсказок.

Следы от кинжала лишь указывали на особую форму клинка и зубья на одной из кромок. Больше ничего.

Затем он осмотрел другие раны, без труда определив, что за тварь обитает в этом лесу и кормится трупами. Слишком хорошо Тархельгас знал отметины, которые оставляла небольшая вытянутая морда с короткими клыками на верхней и нижней челюстях. Но опять это ни к чему не вело, поэтому он обратил свое внимание на веревку, которой были привязаны тела.

Судя по образцу, найденному в доме, лишь три из них использовали нападавшие. Другие заменили уже местные. С чем это было связано, Тархельгас гадать не собирался, а вот самой веревкой заинтересовался. Сказать ничего конкретного он не мог, но она заметно отличалась от того, что можно встретить в котлах. В этом он был уверен.

Охотник отрезал себе несколько кусков.

И вроде все. Не так много информации, и каждый довод, найденный им, касался только трех тел. С матерью и подростком дела обстояли иначе. Они не вписывались в общую картину. По женщине было сложно сказать, потрошили ее или нет — она была обглодана не хуже изрубленных тел мужа и детей, да так что охотник не находил следов кинжала, за исключением того, что перерезал глотку.

С другой стороны, большего ему не надо. Банда уже стала его целью, что бы здесь ни произошло.

— Вы нашли, что искали? — спросил Балес, желая скорее убраться отсюда.

Охотник как раз присел между телом юноши и подростка.

— Заканчиваю.

— А выяснили, в чем секрет смерти мальчика?

Тибурон и не собирался разбираться, но все же взглянул на него. Он так некстати рушил всю логику убийства семьи.

Голоса затихали, уступая место сцене смерти мальчишки. Тархельгас осматривал тело молча. Шея, грудь, живот, обглоданные до костей ноги. Он перевернул легкое тело, взглянув на спину, а затем вернул обратно.

Труп мог рассказать о многом, но не говорил о мотивах или убийцах. Лишь намеки. Возможный вариант прошлого.

— Кто бы это ни сделал, — охотник указал на четыре тела, — последний не на их счету.

Джувенил опять ничего не понимал, поэтому Тархельгас принялся объяснять:

— Нападавшие были последовательны. Даже с теми, кто дал отпор. Сначала вздернули. Потом десятки ножевых ран в живот, и уже после — вскрытие. Удары точные, сильные, глубокие. Так что остались следы не только по краям. Выходные отверстия на спине видишь?

Он указывал кинжалом, объясняя каждый аспект. Словно это не тела некогда живых людей, а вокруг не полно висельников.

Охотник говорил спокойно:

— А теперь взгляни на парня. Следов от веревки на шее нет. Его не задушили, но это мы выяснили еще в доме. Предположу, что первый удар, и он же фатальный, пришелся на ключицу. Рана широкая. Похоже на топор, но не тот, который используют лесорубы. Что-то меньше. Раны в живот нанесли уже посмертно. Всего шесть, и при этом парня не выпотрошили. Смотря на членов его семьи, не думаю, что нападавшие вдруг решили проявить сострадание. Отсюда вывод: те, кто убил семью, мальчишку не нашли.

— Тогда кто? — Джувенил отчаянно пытался во всем разобраться.

— У всего поселения был мотив.

— Опять не понимаю, — честно признался парень.

— Представь суровую жизнь котлов, когда, имея то, чего нет у других, ты становишься объектом их зависти. Соирбрич — небогатый род, но владели большим домом, и можно представить его внутреннее убранство, раз оно оказалось разворовано. К тому же они чужестранцы, а ты уже понимаешь, как к ним здесь относятся. Злость и зависть зрели, но решимости не хватало. И вот словно их мольбы были услышаны. В поселение врывается банда и выбирает именно лучший из домов. Никто их не останавливает. Те делают свое дело и покидают деревушку. Жители вскоре набираются храбрости и приходят в дом, начиная грабеж, не дав телам остыть. Они считают его своим. Как вдруг находят уцелевшего. Последнего хозяина дома, который имеет на него все права. Они или он убивают парнишку, потом приносят тело к семье и пытаются обставить все, словно тот пал вместе с ними. Вот только вогнать в кого-то металл — это одно, а для подобного, — охотник указал на четыре тела по левую руку от себя, — нужно больше, чем злоба или зависть. Тут ты либо болен на голову, либо чего хуже: холоден, как ветер в горах, и поступаешь сознательно.

— Те старики, — вспомнил Балес, — они явно многого недоговаривали.

— Добытчики знали, — согласился Тархельгас, — возможно, воровали. Но точно не они. У них опыт в обращении с тушами. Твердая рука, несмотря на возраст. А парня зарезал явно кто-то неумелый.

— У вас есть идеи, на ком его смерть?

— Делаю ставку на новых жильцов. Хотя здесь свои тонкости. Чтобы впоследствии отстоять дом, занятый таким способом, потребуется сила. И почему-то мне кажется, убивший мальчишку ею не обладал.

— Значит, с них и начнем.

— Ни с кого мы начинать не будем. Это не наше дело.

— Это же убийство.

— Которых в котлах происходит по сотни в лик.

— Выходит, можно все бросить? Вы же охотник.

— Я не решаю проблемы местных, когда они втихую прирезают друг друга.

— Банды вы тоже не выслеживаете, — Джувенил напомнил о нежелании охотника расследовать недавнее нападение, — словно руководствуетесь одному вам известным принципом. Кодексом, что написали для себя.

Голоса в голове взорвались единым криком.

У него были на то причины. Весомые и неумолимые, и он пойдет на все, чтобы достигнуть цели. Перешагнет через любого.

Повинуясь голосам, желавшим устранить препятствие, Тархельгас сжал клинок, увидев в парне угрозу.

У Балеса были все шансы лечь шестым подле семьи Соирбрич, но внезапный треск поваленного дерева, раздавшийся в опасной близости, спас парня.

А затем тишину леса разорвал скрежет костей и хруст рвущейся плоти, который был хорошо знаком каждому, кто служил в Воющей крепости.

5

Именно этого и опасался Тархельгас. Именно об этом предупреждал парня. Но что значат слова и предостережения, когда ужас не парализует, а полностью берет под контроль? Контроль непредсказуемый, не объяснимый логикой и опасный.

Джувенил выхватил клинок, развернувшись лицом к источнику леденящего скрежета, который мог показаться в любой момент.

— Только не дергайся. — Тархельгас собирался ухватить парня за шиворот и потащить за собой, когда в свете горящих факелов увидел то, с чем не готов был справиться.

Он ожидал встретить гниющего. Невысокое человекоподобное существо со звериными чертами, походившее на пса, с отдельными кусками шерсти вперемешку с проплешинами порченой плотью.

Перед ним же стоял костяник. Гниющий, что после поедания мертвых приобрел иную форму. На вид хрупкую и медлительную, но Тархельгас знал, насколько она не соответствовала пугающей действительности.

Тонкие ноги удерживали обтянутое серой кожей костлявое туловище и непропорционально длинные исхудавшие руки, что почти лишились мышц. Лысая морда, как и прежде, вытянута, только теперь усеяна вторым рядом клыков. Появившийся хвост служил балансу, чтобы уравновесить создание.

На первый взгляд существо обманчиво неуклюже, слабо, однако же эти дряхлые руки легко рвали плоть на кровавые куски и едва не ломали щиты стражников.

Вся нелепая конструкция из плоти и костей была выше человека на три головы, и, казалось, его жизнь поддерживала неведомая сила, а не кровь, текущая по венам, которые так отчетливо проступали на коже. Истинное порождение кипящих котлов.

И все же это существо было отчасти разумно. Обладало тенью сознания. Именно поэтому Тархельгас не нападал. Сжимал в руках меч, но держал опущенным, несмотря на подступающий страх и часто бьющееся сердце.

— Балес. Убери клинок. Живо.

Охотник переводил взгляд с парня на костяника, пытаясь предугадать действия обоих.

— Опусти меч и уйди с его дороги. Медленно.

Тархельгас потянулся за Балесом и тут же замер. Существо, осмотрев непрошеных гостей впалыми глазами, сделало шаг в их сторону. Не спеша, но ведомое целью. Вот только какой? Прогнать незнакомцев, что без приглашения вторглись на его пир, или же отужинать ими?

Намеренья костяника так и остались загадкой. По непонятным причинам Джувенил кинулся на него первым.

Существо ответило ударом наотмашь, остановив парня. Того отбросило в снег. Атакуй тварь сверху — Балеса бы просто разорвало на части, но ему повезло, ведь следом костяник занялся не парнишкой, а Тархельгасом, который представлял для него большую опасность.

Имея прекрасную возможность для выпада, охотник увернулся от замаха, уйдя в перекате в сторону. Он знал, что при всей силе и скорости костяника его шея не двигалась вовсе. Поэтому тому было сложно выследить жертву, снующую под ногами и быстро заходящую в тыл.

Существо, порожденное котлами, стало наугад размахивать руками, ударами вслепую оставляя отметины на могучих деревьях, но в полном бессилии найти цель.

Тархельгас зашел за спину, уклонился еще от двух замахов и тут же скрылся за деревьями, затихнув, насколько это было возможно. Вскоре успокоился и костяник в попытке отыскать добычу.

Наступила тишина.

Мерно горел факел, отбрасывая повсюду обезображенные тени. Не спеша падал мелкий снег. Жизнь вновь покинула лес висельников.

И тут раздался стон приходящего в себя Джувенила.

Костяник отыскал новую жертву. Удачный шанс для Тархельгаса уйти прочь и спастись.

В случившемся был виноват сам Балес. Не следовало ему приходить на земли котлов. Таким, как он, здесь не место. К тому же подобным образом Тархельгас мог свести счеты с Шатдакулом за его предательство и удар в спину восемнадцать кровавых пар назад.

Вот только то ли голоса, то ли память прошлого и Тархельгас, который должен был давно умереть, не могли позволить парню погибнуть. Точно не из-за глупой и бессмысленной идеи, что тот пытался претворить в жизнь, придя сюда.

Годы практики не позволили ему медлить или хоть как-то ошибиться в заученных до боли в мышцах движениях. Тархельгас снял щит, продевая левую руку в ремни, и с разбегу врезался в костяника, сбив того с ног. И опять, имея возможность атаковать, охотник не стал этого делать. Лишь встал между ним и парнем.

— Беги отсюда. Живо!

Страх, владевший Джувенилом, заставил того броситься прочь без цели и направления. Лишь бы вперед.

Тварь быстро оправилась от внезапного нападения, и Тархельгас попытался отвлечь ее ударами меча о щит, зная, как тех раздражает подобный звук.

И все-таки стражник Воющего Ущелья утратил былые навыки. Не успев верно выставить щит, он был отброшен костяником прочь, и после существо кинулось вслед за Балесом. Его привлек свет факела, который парень так и не догадался выбросить.

Тархельгас поднялся со снега, наблюдая, как существо уходит за трепыхающимся огоньком.

Он дал Балесу шанс выжить, что уже было немало. Или же обрек на медленную смерть в лесах, откуда ему не выбраться, даже если костяник не настигнет его.

И вновь охотник услышал треклятые голоса. Опять они, вечно говорившие ему, что делать, лишая всякой свободы воли. Будто бы давным-давно он стал их марионеткой и от луна к луну их власть над ним лишь крепчала.

Тархельгас повторял себе, что ничем не обязан Джувенилу, а если пойдет следом, то подвергнет опасности себя. А это противоречило первому и главному принципу касты Тибурон — выживаемости.

Оправляясь от удара, Тархельгас вытащил из снега воткнутый меч, проклиная все на свете.

Он не верил в богов. Ни в новых, ни в старых, но теперь начинал сомневаться в своих убеждениях.

Только что Тархельгас изменил своему принципу и встал на след костяника, надеясь спасти чью-то жизнь.

6

Джувенил бежал через лес, не разбирая пути. Тонул по колено в снегу и все равно из последних сил пробивал тропу в неизвестном направлении. Он жадно хватал ртом воздух, помогал себе руками, не выпуская тяжелый меч и бесполезный факел.

Да помогут мертвые живым. Так говорили местные. Сейчас же они лишь мешались.

Парень шарахался от тел, меняя направление по их воле. Ему казалось, будто они окружают, зажимают в тиски, не позволяя выбраться из капкана. Он оцарапал лицо обломанной костью очередного висельника и даже не заметил этого. Как и не увидел покойника, в которого врезался на полной скорости.

Потом другое тело, а следом на пути оказалась натянутая веревка.

Удар чуть выше груди — и Джувенил кубарем полетел вниз со склона.

Он так крепко сжимал полуторный меч, что едва не вывернул руку при первом столкновении с землей, а когда клинок застрял в промёрзшей ледяной корке, и вовсе выпустил эфес.

После внезапно и неожиданно последовал глухой удар о нечто каменное, что сразу прервало падение.

Сознание пришло к Джувенилу далеко не сразу, а следом за ним дала о себе знать и жуткая боль, что словно жидкий огонь стремительно разливалась по всему телу. Однако, насколько можно было судить, кости оказались целы.

Не без помощи стены парень поднялся. Именно она наградила его последним ударом. Вот только откуда она взялась у подножия склона, в такой дали от поселения?

Джувенил взял в руки факел, который упорно продолжал гореть, стараясь с его помощью осмотреть постройку.

Идеально ровная каменная кладка, сложенная из блоков, с металлическими конструкциями внутри, что словно пики торчали у самого края, уходя в небо. Постройка казалась незаконченной. Внезапно брошенной своими создателями.

Прихрамывая вдоль стены, он шел, поражаясь мастерству тех, кто возвел неизвестное сооружение. Оно чем-то походило на крепостные стены столицы, но куда крепче, и это учитывая, что постройка не впечатляла размерами и выглядела намного древнее всего, чем мог похвастаться Лагигард.

Вскоре Джувенил нашел то, что вполне походило на вход.

Желая как можно скорее спрятаться от ужасов леса висельников, он пересек границу неведомого сооружения, не задумываясь, какие опасности могут скрываться внутри.

Джувенил не обнаружил потолка. Лишь незаконченные стены, кроны деревьев, смыкающиеся над головой, и одинокий лик Матери в ночном небе. Помещения скорее напоминали незамысловатый лабиринт, чем место, предназначавшееся для жилья.

Балес просто терялся в догадках и предположениях, для чего или кого они служили, а после того, как свет факела выхватил на стене странные письмена, и вовсе оставил попытки понять, в чем тут дело. Он никак не мог разобрать причудливые рубленые завитки, что формировали треугольник, который, в свою очередь, являлся лишь частью огромной композиции такой же формы.

Может, все это сооружение являлось частью местного захоронения, но он не видел тел. И ничего, что указывало на присутствие людей.

Парень так увлекся изучением местных надписей, что совсем забыл, где находился, и о той опасности, которая шла за ним следом.

Глухие удары, похожие на шаги, быстро напомнили о страхе, что притупило юношеское любопытство. Джувенил потянулся за мечом, только сейчас обнаружив пропажу.

Ужас нарастал с приближающейся поступью, приглушенной снегом. Он трясущейся рукой достал кинжал касты Балес, продолжая освещать факелом коридор в обе стороны, не имея ни малейшего понятия, откуда ждать атаки.

Приходилось уповать лишь на ВсеОтца и его волю.

Он развернулся, уже слыша только быстрые удары своего сердца, когда Тархельгас вырвал из его рук факел, тут же затолкав в снег.

— С таким же успехом мог бы просто орать во всю глотку. Размахиваешь факелом по всему лесу.

— Но как же без…

— Лун справляется не хуже.

Едва глаза привыкли к тягучему полумраку снежного леса, Джувенил присмотрелся и сам увидел, как лик Матери по-своему преобразил все вокруг. Царила глубокая ночь, однако света оказалось вполне достаточно, чтобы обойтись без пламени.

— Кто это был? — спросил Балес, едва Тархельгас велел жестом следовать за ним.

— Гниющий, поддавшийся восстановлению. Костяник. Хадхэн хэотаг, если знакомы труды исследователя Ран Насаирча из Речных Королевств, — охотник назвал лишь половину его имен.

— И вы уже сталкивались с такими?

— В свое время именно крепость Воющего Ущелья не давала подобным созданиям пробиться в Изрытый котел.

— Значит, — Джувенил все никак не мог поспеть за Тибуроном, прихрамывая на правую ногу, — значит, вам известно, как убить его?

— Это непросто по ряду причин, но возможно, — охотник не стал вдаваться в подробности.

— Если я преуспею. Выживу, — Джувенил нашел слово куда уместнее, — хотелось бы услышать весь рассказ. И о вас, и о крепости, где служили.

— Я ведь могу и соврать тебе.

— Значит, для меня именно такой правда и будет. Вся наша история — это чей-то рассказ, который редко передает истину произошедшего. Отчего вдруг ваш должен отличаться правдивостью?

Тархельгас вполоборота взглянул на Балеса. Парень однозначно был не так потерян, как казалось на первый взгляд. Да, он боялся, но все же держался, несмотря на ужас и неизвестность грядущего. При этом еще был способен здраво рассуждать. Хотя едва ли догадывался, насколько оказался прав касательно истории и неотъемлемой лжи, что всегда шли рядом, взявшись за руки.

— Сначала выживи, а там посмотрим, — охотник попытался приободрить его, но, учитывая ситуацию и обстоятельства, вышло не совсем удачно. — Давай выбираться отсюда.

Они шли дальше, пересекая странную постройку. Тархельгас — четко прямо, без единого признака беспокойства. Джувенил — вечно озираясь по сторонам, ожидая атаки из-за каждого поворота.

— Я вижу два возможных исхода, — заговорил охотник, когда они достигли выхода, противоположного тому, через который проник Джувенил. — Один, где нам повезет…

— Давайте вы сразу перейдете к тому, где Единые боги отвели от нас свой взор.

Тархельгас отдал ему свой меч.

— Костяник где-то неподалеку. Стоит ему успокоиться и прекратить погоню — он быстро учует живую плоть, особенно если считает, что мы несем угрозу. Обычно подобное создание можно убить тремя опытными стражами…

— Обычно? Можно? — переспросил Балес, переведя взгляд с нового, непривычно короткого клинка на Тибурона.

— Помолчи и слушай, — охотник отвечал, попутно нанося масло и серебряную стружку на топор. — Мы справимся. Главное — пробить его череп или снести начисто. Для этого придется поставить того на колени. Поэтому, пока я буду принимать удары на себя, ты начнешь подрубать костянику ноги. Наноси не больше одного удара за раз. После сразу уходишь в сторону, прячась за деревьями. Он быстрый, однако закостенелая шея не позволит ему сразу найти тебя. Потом я отвлекаю его внимание, и снова ты, пока тот не упадет. Опасайся хвоста. Пика на его конце не больше кинжала и не ядовита сама по себе, но гниль ничуть не хуже загонит тебя болтаться на дерево рядом с другими мертвецами.

Тархельгас закончил с топором и теперь затягивал дополнительные ремни на щите.

— Ты меня понял? — охотник поднял голову, не сводя глаз с парня.

— Вроде бы.

— Надеюсь, не как в прошлый раз. — Он тряханул щитом, проверяя надежность ремней. Если бывший страж его лишится, то погибнет. — Иди за мной.

И все же даже в пугающей своей неизвестностью разрушенной постройке Джувенил чувствовал себя куда в большей безопасности, чем в ночном лесу. Здесь уже не было висельников. Землю накрыла предательская тишина, но именно это видимое спокойствие ужасало его намного сильнее.

— Откуда вы знаете, куда идти?

— Заблудишься в таких лесах пару раз, и если повезет выжить, чувство направления придет само собой, — Тархельгас опять не вдавался в подробности. — Попробуем обойти места висельников.

Едва ли это могло запутать костяника, но стоило хотя бы попытаться.

Поднялся слабый ветер. То лун затягивало облаками, нагоняя на лес полный мрак, то его свет вновь лился вниз на заметенные земли.

Несмотря на снег, Тархельгас шел без капюшона, иногда замирал и прислушивался, после чего двигался дальше.

Для Джувенила он был олицетворением стойкости, решимости, бесстрашия, а на деле охотник боялся. Боялся, словно в первый раз при атаке гниющих на Воющее Ущелье. Но если тогда ужас был для него всем и едва не отправил к праотцам, сейчас страх помогал сосредоточиться. Не позволял расслабиться.

Тархельгас знал, что духу котлов плевать на опыт, мастерство и силу. Ему без разницы, какого ты рода и сколько металла у тебя за душой. Чужими руками он забирал всех без разбору, и чаще всего ими оказывались лучшие. Люди, заслуживающие жизни куда больше, чем те, кто оставался.

Именно поэтому, едва послышался скрежет костей и сухожилий, Тархельгас оказался готов.

Оттолкнул прочь парня, сам рванул в другую сторону и, выставив щит, принял удар костяника.

Мощный и грубый.

Существо хотело завершить все в один парный замах, однако круглый выпуклый щит крепостной стражи выдержал. Прочный металл поглотил направленную силу, что лишь тенью отразилась на предплечье.

Шаг назад, атака топором, разрывающая плоть, но не кости. Те крепки не хуже щита, а тонкая кожа и мышцы не способны удержать достаточно серебра, чтобы ослабить порождение котлов.

Снова замах. Лапы рухнули на щит, оставив следы на и без того потрепанном изображении кровавого луна. Но от подобного удара и костяник переломал тонкие когти, которые крошились о металл, добытый в котлах.

Заминка, достаточная для выпада. Охотник вспорол топором живот, что ровным счетом ничего не дало.

Тархельгас двигался дальше, уходя от него по кругу. Принимал удары, чуть сгибал колени, распределяя нагрузку на все тело. Вот только биться так бесконечно — тактика, ведущая к поражению.

Словно прочитав мысли охотника, в бой вступил Балес.

Парень неплохо подгадал момент, показавшись меж стволов, и ударил чуть выше ступни костяника, точно по сухожилиям. Существо развернулось, собираясь достать Джувенила в ответ, когда тот уже скрылся в темноте леса.

Инстинкт бросил его в погоню, что позволило Тархельгасу беспрепятственно рубануть по колену костяника.

Два шага назад.

Выставленный в защитной стойке щит сначала принял на себя рассекающий удар тонкого хвоста, а после и худых лапищ с обломанными когтями.

Снова уход в сторону, очерчивая на снегу полукруг.

Противники схлестнулись еще раз.

Спрятавшись за деревьями, Балес нервно сжимал меч охотника, выжидая очередной момент. До этого были лишь тренировки в столице и ни одной схватки за свою жизнь, что определенно давало о себе знать. Произошедшее в долине не в счет. Парень не знал, когда вступить. Не чувствовал ритма, наблюдая за тем, как человек и тварь котла утаптывали снег на крохотной поляне. Страх, сомнения, адреналин — вот что сейчас владело им. Тактике здесь просто не нашлось места.

Он видел, как Тархельгаса, несмотря на весь его опыт, теснили, защита проседала, а щит будто бы прибавил в весе. Без поддержки ему не выстоять.

Именно эти мысли заставили Балеса решиться на атаку. Не самый удачный момент, однако им вновь удалось провести костяника.

Существо оступилось, едва не завалившись на бок. Размахнулось руками по широкой дуге в разные стороны, но до охотника с парнем не дотянулось.

Джувенил скрылся вновь, выжидая, пока Тархельгас отвлечет его.

Костяник начинал слабеть, и парня поглотил азарт. Ощущение скорой победы над врагом, как и над своим страхом, заставило его забыть об осторожности.

Напав со спины, он ударил дважды, а не единожды, как велел охотник, отчего ожидаемо замешкался. Свист, поднявший за собой снежный всполох, щелчок — и хвост рассек плащ, куртку, легкую кольчугу и плечо парня.

Увидев это, Тархельгас поторопился с атакой и, не заняв нужной позиции, позволил костянику сбить себя с ног. Тот кинулся, следом обрушив длинную лапу в снег, куда повалил охотника. Лишь по воле случая или того, что Тархельгас успел отклониться, когти не задели головы, а, раздирая капюшон, потащили по земле, с неимоверной злостью отбросив прочь от себя.

Костяник оказался ранен, ослаблен и ослеплен яростью, которая окончательно погасила остатки его разума. Мысли, что когда-то могли присутствовать в голове этого существа, исчезли. Лишь инстинкты.

Он не понял, куда откинул охотника, а после первых же попыток отыскать того среди деревьев заметил поднявшегося на ноги раненого Балеса.

Рывок, стремительная атака.

Джувенил парировал ее, едва успев уйти в сторону, но использовать клинок, к которому не привык, второй раз уже не смог. Он еще как-то смог блокировать первую кисть, загнав лезвие меж пальцев, погрузив в твердую плоть, но вторая рука неотвратимо рухнула ему на грудь.

Кольчуга рассыпалась на звенья. Куртка вмиг окрасилась алым.

Атаковавший следом Тархельгас изменить уже ничего не мог.

Зажав топором кисть костяника, он увел его от заваливавшегося парня, не позволив добить. Грубый удар тыльной стороной щита в грудь — и сразу шаг назад, поднимая его для защиты.

Блок.

Сразу второй замах. На этот раз сбоку, также угодивший точно в щит, однако прижавший охотника к дереву, лишив маневренности.

Казалось, Тархельгас загнан в угол, но еще при втором блоке он перехватил рукоять и, едва врезавшись в дерево, контратаковал по широкой дуге, загнав лезвие топора в колено, и выбил ногу из сустава.

Крик боли, вырвавшийся изо рта существа, больше напоминал хруст ломающихся костей вперемешку со сталью, что разом сунули в молотильню. Он выдавил тишину прочь из леса, заложив на какое-то мгновенье уши.

Последовал неистовый удар, преисполненный злости и боли, которую не способен познать человек. Сила оказалась настолько велика, что сорвала щит с руки, разорвав перетертый ремень и едва не сломав предплечье. Самого Тархельгаса бросило в снег, не впечатав в дерево лишь по счастливой случайности.

Однако и такое падение было внушительным. Он с трудом перевернулся на спину, тут же дотянувшись до топора, когда заметил костяника, ползущего к нему.

Охотник стал пятиться назад, изо всех сил пытаясь подняться на ноги.

Страх, перерастающий в ужас, боль после тяжелой схватки, неминуемое приближение костяника. Порождение котлов волочило за собой перебитую, вывернутую неестественным образом ногу, вгрызаясь в снег обеими лапами. Оно скрежетало, приподнималось над землей, снова падало и с каждым мгновением становилось все ближе.

Так и не поднявшись, охотник отползал назад, словно барахтаясь в снегу, когда пальцами вдруг нащупал эфес клинка.

Своего же клинка.

Ничто не способно успокоить воина, как ощущение рукояти родного меча в ладони.

Чувство контроля вернулось.

Костяник подтянулся еще ближе, приподнялся, опираясь на руку, и вторую обрушил в замахе, не сомневаясь в скорой смерти человека.

Немыслимый разбег остановил парный блок меча и топора. Затем рывок в сторону, оттолкнувший лапу прочь, и охотник вгоняет топор под самую шею. Удар не смертельный — металл просто застревает меж костей, поэтому Тархельгас тут же уходит в перекате, чтобы разминуться с последующей атакой костяника.

Переломанные когти вспахивают изрытый снег, не задевая охотника, который, уже встав на ноги, со всего размаху бьет второй раз в область шеи.

И снова неудача.

Существо еще дышит, но и клинок не застревает в неподатливой плоти, что можно считать огромным везением.

Тархельгас успевает увернуться, как и костяник, который хватает того за плащ.

Рывок.

Охотник уже приготовился рухнуть в снег, но по инерции его развернуло, и тот врезался в дерево, хотя могло показаться, что его лицо встретилось с кулаком сержанта Тана. Рассеченную бровь и струйки крови он не заметил, зато отчетливо различил звук рвущегося плаща.

Так Тархельгас освободился из захвата, следом парировав бросок исхудавшей когтистой лапы.

Или же это было не парирование? Скорее блок по касательной с уходом в сторону, так чтобы разогнать клинок вокруг собственного корпуса, придав металлу максимальное ускорение.

Движение, отточенное годами, едва не ставшее для него рутиной, затухание голосов в голове, полное спокойствие, несмотря на опасную близость духа котла, и он обрушивает меч на шею костяника.

Скрежет. Хруст, сменяющийся надломом, и голова существа падает на землю, пролетев полдесятка шагов. Уже после на бок заваливается и тело, освобождая зажатый топор.

Еще одна отрубленная голова на счету охотника.

Осознание случившегося пришло к Тархельгасу далеко не сразу. Он стоял, тяжело дыша, стараясь успокоить взбесившееся сердце.

Все осталось позади. Он выжил. Как и всегда.

Подобная мысль всегда приходила лишь на мгновенье позже, чем возвращались голоса. В остальном — полная отрешенность.

Зажав меч меж плеча и предплечья, охотник вытер клинок от крови, масла и серебра, убрав в ножны. Нечто подобное проделал с топором, счищая все о лоскуты оборванного плаща.

К Балесу Тархельгас подходил скорее по привычке — отдать почести погибшему в бою с гниющим. Иллюзий он не питал.

Исход был очевиден.

— Помогите, — вдруг прохрипел парень, подняв руку над землей, и тут же без сил та рухнула обратно.

Он дышал. Слабо. Распоротое плечо, рана на лице, разорванная куртка и грудь. И все же жизнь до сих пор теплилась в нем, не позволяя холоду поглотить его.

Тибурон присел рядом с Джувенилом, уже сжимая в руке кинжал. Слов о помощи тот будто не слышал. Собирался прекратить бессмысленные мучения.

Ему уже не раз приходилось проделывать подобное.

Охотник поднес металл к шее парня, когда его взгляд задержался на ранах, что располосовали грудь, чуть дольше положенного.

Заминка.

И Тархельгас начал опять проклинать все на свете.

7

Тархельгас проклял все на свете, но дотащил Балеса до врат, бросив носилки, едва оказался под защитой каменных столпов.

Лошадей ожидаемо не оказалось. Хотя охотник и не рассчитывал на удачу. Куда больше его беспокоила причина, по которой Таги вдруг покинула место, где ее оставили. Может, дело в костянике?

Хотя рано думать об этом.

Тархельгас вновь склонился над Балесом, переводя дыхание и восстанавливая силы. Носилки, сделанные наспех из срубленных веток и висельных веревок, выдержали переход, а вот охотник после схватки с костяником едва преодолел весь этот путь.

— Живой?

— Не знаю, — прохрипел Джувенил, стараясь говорить как можно меньше. Он был мертвецки бледен и слаб. Глаза мутные.

Тархельгас еще у тела костяника влил в него остатки спирта, прежде обработав каждую рану и уже после перевязав тем, что было под рукой. Осмотрев порез на плече и три рваных неглубоких следа на груди, он не обнаружил никаких осколков ни от хвоста, ни от когтей. Но это ровным счетом ничего не значило.

Не считая шока, состояние Балеса казалось стабильным, и чтобы оно таким и оставалось, охотнику были нужны мази из сумок Таги. В лучшем случае его следовало доставить к поселению и лекарю, если в Лихих Каида он вообще был.

— Держись. — Тархельгас приподнял свой потрепанный плащ, которым укрыл Балеса. К его облегчению, изорванные тряпки пропитались кровью недостаточно сильно, чтобы начать беспокоиться. — Еще немного — и подлатаем тебя.

Искать Таги было лишено всякой логики. Она найдет его сама. Поэтому, толком не восстановив силы, охотник перекинул петлю носилок через плечо и потащил Балеса к поселению.

Прерываясь на краткий отдых и по возможности перебрасываясь с парнем обрывками фраз, он прошел треть пути, когда в очередной раз остановился.

— Подыхать рано, — проговорил Тархельгас, говоря уже больше с собой, чем с ним, — поселение близко.

Он только успел подойти к Балесу, как вдруг услышал шорох меж деревьев. Не с вырубок. Со стороны леса.

Охотник уже было развернулся, вытащив меч наполовину, когда увидел Таги, медленно идущую сквозь деревья и снег.

— Если бы не твоя польза, подумал бы, что ты мое проклятье.

Тархельгас убрал клинок, пойдя к лошади навстречу. Она как раз вышла на вырубки.

Так охотник заметил, что ноги лошади от копыт до колен вымазаны кровью. Ее было немного — снег почти не оставил следов, а вот алые шлейфы на морде уже успели засохнуть.

Ран на теле он не заметил. Значит, Таги кого-то добротно приложила. Возможно, убила.

— Вижу, ты смогла постоять за себя. — Он подошел к сумкам, доставая еще одну небольшую флягу со спиртом, чистую ткань и мазь, за которую торговец заломил металла как за четыре отрубленные головы. — Нам тоже оказали теплый прием. Кому-то — больше положенного. — Кивок в сторону парня.

Лучшим вариантом было как можно скорее добраться до поселения, но охотник знал, как критичны в таких случаях могут быть первые часы. Он не собирался позволить духу котлов решать судьбу парня.

— Что ты видишь? — Тархельгас задал весьма странный вопрос.

— Снег, — не сразу ответил Балес. Охотник стянул плащ. Срезал грязные тряпки. — Небо. Лик Матери. Деревья.

Он дал ему немного выпить.

— Холодно, — голос почти поник.

Раны казались чистыми, насколько мог судить Тархельгас при тусклом свете Луна. И все же тот еще раз промыл их, а потом стал наносить масло из листьев дерева, которое росло далеко на юге, за пределами владений Высших. Оно помогало. Почти всегда. Убивало всякую дрань и ускоряло заживление тканей. Так Балес продержится, пока им не займется лекарь.

У Тархельгаса был еще припасен порошок, полученный из плесени, но гарантировать, что тот сработает, он не мог. Если ему не удастся предотвратить заражение, парню не выжить.

Охотник перетянул раны. Укрыл Балеса всем, что нашел в седельных сумках, и стал привязывать носилки к лошади, когда Таги, заржав, мотнула головой. Она была обеспокоена, а Тархельгас научился верить ее чутью.

Первое, о чем он подумал, был второй гниющий, но те редко сбивались в группы, предпочитая обособленность, и держались подальше даже от себе подобных. Лишь их атаки на крепость Воющего Ущелья носили массовый характер.

Таги стала топтаться на месте, после чего до Тархельгаса донеслись первые звуки приближающейся опасности.

Нет. Это был не гниющий или костяник. Гораздо хуже.

По вырубкам к охотнику приближались люди. Десятка два или три, не больше. Каждый третий — с факелом. Среди них были и лесорубы, и простые жители. Все без разбору.

В первых рядах охотник заметил и лошадь Балеса.

— Мы слышали крик, — бросил кто-то из толпы.

— Вы убили зверя.

— И теперь должны заплатить за его смерть.

Тархельгасу был знаком культ зверя, которому негласно следовали если не все местные, то большинство. Именно поэтому он до последнего не хотел вступать в бой с костяником.

— Нужно привлечь нового зверя…

— Который будет отгонять других.

— Да! — криками поддерживали друг друга местные жители.

Охотник отметил про себя, что с ним разговаривало только трое немытых волосатых мужиков с массивными топорами в руках. Определенно лесорубы.

— Вы уже взяли, что вам причитается, — Тархельгас кивком указал в сторону лошади Балеса. Пытаться вернуть ее обратно было глупо.

— Этого мало.

— Достаточно, — спокойно и твердо ответил охотник, без лишних слов обнажив меч. Свою позицию он обозначил предельно четко.

— Ты один.

— Но четверых из вас забрать успею. — Он перекинул щит со спины, пристраивая его на левом предплечье, что ужасно ныло после схватки в лесу.

Тархельгас пытался сделать это обыденно. Так, будто был уверен, что сам перебьет всех мужчин и женщин, пришедших на вырубки. Словно резня, которая могла произойти, лишь небольшое осложнение в рутине его пути.

И это подействовало, хоть и не в достаточной степени.

— А я — пятого.

Опираясь на Таги, сжимая в руке кинжал своей касты, с носилок поднялся Балес. Пусть он был ранен и выглядел ослабленным, но он скорее походил на злобного духа гор, что спускается в котел в самые жуткие метели за человеческой плотью.

На фоне потрепанного охотника, с лицом наполовину в крови из-за рассеченной брови, смотрелся он достаточно устрашающе, учитывая ситуацию и то, через что им пришлось пройти.

— Никто из вас не встал на защиту соседей, когда тех вешали и потрошили, однако нашли в себе храбрости угрожать нам?

Прозвучавшие слова подействовали не хуже угроз, сказанных охотником. Кто-то из жителей стал прятать глаза. В свете факелов это было видно особенно четко.

Однако совесть мучила далеко не всех.

— Вы убили нашего зверя.

— Защитника. Того, кого мы знали.

— И остается лишь надеяться, что нам повезет с новым порождением котла.

— Отдайте вторую лошадь.

— Заплатите за беды, что теперь обрушатся на нас.

Толпа заметно оживилась.

— Сделайте хотя бы шаг, — предупредил Тархельгас, — и я заберу то немногое, что вы уже имеете.

Охотник встряхнул щитом, с трудом проигнорировав боль, и сам двинулся вперед.

— Оставьте лошадь себе. Одну и только одну. Иначе после меня будет столько трупов, что все создания котлов стянутся к вам. Оставьте лошадь и надейтесь, что привлечете еще одного гниющего. Тогда вам повезет. Или же запах паленой конины приманит волколака, который в кровавый лун перегрызет половину поселения. Будущее покажет. Но сейчас я спрошу: кто из вас готов рискнуть неизвестно чем и уверен, что не станет одним из пяти?

Он остановился.

Может, среди трех десятков поселенцев из Лихих Каида и были желающие испытать удачу, отобрать пожитки и завладеть лошадью незнакомца, но никто не хотел стать первым.

— Давайте! Нет желания стоять и мерзнуть здесь, пока нас не засыплет снегом, — охотник ударил мечом по щиту, сделав еще шаг им навстречу. — Ну же!

Первые ряды невольно отстранились. Попятились назад. Кто-то жался друг к другу. Три десятка страшились одного.

— Расходитесь, — Тархельгас отмахнулся от толпы, уже не сомневаясь, что у них не хватит духа, — расходитесь и выживайте дальше, покуда сможете.

Факелы с задних рядов отделились от общей массы, уходя в сторону деревни. Сперва их было несколько, но постепенно становилось больше, пока и зачинщики не повернулись спиной к охотнику, уводя за собой единственную лошадь.

На заснеженной вырубке вновь стало темно. Даже лун — и тот почти скрылся за облаками.

Лишь многим позже Тархельгас убрал меч и, скрепя зубами, снял щит. Предплечье просто полыхало.

— Полезай на носилки, пока не свалился замертво, — проговорил охотник, проходя мимо Балеса. — Местные еще могут одуматься.

8

Изначальный план Тархельгаса заключался в том, чтобы добраться до пристанища, и тот дошел, дотащив Джувенила. Вот только парню не стало лучше, как казалось поначалу. Его бросало то в жар, то в холод, сердце билось с неестественной быстротой. Парня рвало, и от него несло трупным смрадом.

Несмотря на все старания, у Балеса пошло заражение крови. Причина стала понятна, едва Тархельгас запалил все факелы, что нашел в пристанище, и тщательно осмотрел раны. В одной из них, кроме образовавшегося гнойника, он обнаружил осколок порченого когтя костяника.

Тархельгас с большим трудом удалил его и вырезал весь гной, после чего зашил парня. Несмотря на слабость, тот бился в агонии боли. Сопротивлялся, всячески мешаясь. Вновь открылась рана на плече. Охотнику ничего не оставалось, как использовать самый надежный способ. Прямой удар в лицо вырубал Балеса на какое-то время, прежде чем тот вновь приходил в себя.

Однако уже на третий раз Тархельгас подумал, что скорее парня убьет он, чем яд костяника. Лицо заплыло синяками.

К счастью, больше этого не потребовалось.

Охотник использовал весь белый порошок, полученный из плесени, засыпав гнойные раны, не надеясь, что он подействует. Так же вышло с маслом из стебля южных стран, банка которого опустела слишком быстро.

Потом, прокипятив тряпки, пропитавшиеся кровью, он перевязал парня.

Так прошел их первый лик в пристанище.

Балесу вроде стало лучше. А когда лун взошел второй раз, лихорадка вернулась. Позже появился гной.

Джувенил был обречен.

Верным решением оставалось бросить его, однако Тархельгас, следуя зову голосов, собирался если не спасти его, то пробыть до самого конца. Тогда-то именно они напомнили, что охотнику известен еще один способ. Невозможный для понимания жителями столицы и местных, однако дававший призрачный шанс.

Или смерть куда жуткую, чем обещало подарить ему гниение заживо.

Тархельгас вновь перебрал седельные сумки в поисках лекарств и мазей. Дважды. Будто это могло что-то изменить. Ведь иначе он обрекал парня на бесконечно долгие муки ломающихся от натуги мышц костей, полное беспамятство и крохи прежнего сознания, если организм отвергнет лечение.

С другой стороны, охотник мог в любой момент прикончить Балеса, когда печальный исход станет очевиден.

И Тархельгас решился.

Как ни странно, все необходимые компоненты были вокруг. Да и нужно не так много. Лишь вода из намоленного снега, кровь живого создания, которое родилось и выросло в котлах, да огонь. Три простых компонента.

Тархельгас растопил миску снега, пустил кровь Таги, благо за столько кровавых пар с ним она и не вздумала сопротивляться, а после смешал все, оставив котелок остывать. В воздух поднимался едва заметный пар, когда охотник присел рядом и начал проговаривать давно заученные слова.

Именно тогда Джувенил пришел в сознание.

Он видел охотника, склонившегося у огня. Хотя парень не был точно уверен. Возможно, это было какое-то существо, больше напоминавшее тень с черными изогнутыми клинками, торчавшими из спины лезвиями наружу. Оно говорило на непонятном языке, а низкий голос напоминал хор мертвецов. Словно речь одного и тысячи одновременно.

Парень не знал, кто это, но, может, именно так выглядел дух котлов?

А потом он вновь увидел охотника, повторяющего слова о лунах и крови, смерти и жизни, тлене и вечности.

И вот Тархельгас поднялся, взяв с собой котелок. Направился к Балесу.

Охотник знал, что тот в сознании, но едва он присел рядом, парень стал отбиваться от него, почти кричал, сопротивлялся. Тот снова на какой-то миг увидел жуткую тень с пылающими глазами и ртом, полным раскаленных углей.

Он не собирался принимать варево из его рук.

Тархельгасу пришлось приложить усилие и потратить время, чтобы парень смог хоть ненадолго мыслить адекватно. Выглядел он отвратно. Лишь немного лучше недельного мертвеца.

— Тебе придется это выпить, или я волью все сам.

У Джувенила не осталось сил сопротивляться. К тому же он вновь видел перед собой человека. Не духа.

— Что это?

— Оно остановит заражение.

— Или? — Балес отчего-то не сомневался, что было то, о чем Тархельгас умолчал.

— Или оставит тебя калекой, прежде проведя через тропу чудовищных мук.

— Но мне лучше, — слабая попытка возразить и подняться. Все тщетно.

— Сначала часть симптомов накатывает волнами. Особенно после моих попыток спасти тебя. Чувствуешь ноги?

Парень не ответил. В глазах на мгновенье застыл испуг.

— Я слышал, вы молились.

— Всего лишь слова.

— Безликие жрецы считали, что слова наполнены силой, дарованной богами.

— Хорошо бы, чтобы так оно и было.

Тархельгас вложил ему в руки остывающий котелок, но тот не спешил пить.

— Почему вы не дали мне умереть?

— Ты не должен расплачиваться ни за грехи отца, ни за ложь кодекса каст.

Но в этом ли была причина? Или просто голоса не могли позволить Балесу умереть, заставляя сделать все, чтобы он выжил?

Охотник подумал, что парня устроил ответ, потому как тот поднял котелок, сделав три больших глотка. На деле Джувенил вновь увидел тень и попытался от нее избавиться, надеясь, что напиток поможет.

— Теперь, пожалуй, самое время для вашей истории. Я ведь выжил.

— Напомнить, кто тебя вытащил?

— И все же я жив.

Иронично слышать подобное от человека, чье лицо заплыло синяками, ноги отказали, а сам он сгнивал заживо.

— Надолго ли?

Балес еще раз приложился к мерзкому солоноватому вареву, прежде чем ответить.

— Может быть, на час или чуть больше, — он наконец допил все до последней капли, — но я предпочту, чтобы вы говорили все это время. Умирать в тишине нет особого желания.

Тархельгас не понимал, откуда в парне столько силы и стойкости. В бою с костяником или даже при виде тех же трупов тот метался по всему лесу, а сейчас, когда у него все шансы умереть, он так спокойно принимал происходящее.

Охотник не мог больше ничего сделать для Джувенила. Лишь выказать уважение его храбрости. Поэтому и начал говорить. Сначала мало. Лишь обрывками фраз, словно с непривычки. Дальше пошло легче. Он рассказывал все, не прячась за удобной ложью о том, что те события давно затерялись в прошлом. Он не врал из уважения и потому как знал, что Джувенил из касты Балес, скорее всего, не доживет до утра.

Глава третья

— Границы нашего государства всегда находились под защитой трех главных крепостей. Крепость Сломанной Стрелы предотвращала любые попытки Высших продвинуться вглубь страны с южного направления. Крепость Заката стала камнем преткновения для княжеств Эиг-Ан-Оир на юго-западных границах. И, конечно же, крепость Густого Тумана, перекрывшая путь Речным Королевствам по Рубежной. Три города-крепости проявили себя исключительно с лучшей стороны. И как перевалочные пункты для наших армий, и как оборонительные сооружения для последующего формирования городских структур.

Поэтому, когда в 1217 з. н.н. были открыты долины с богатыми ресурсами, вопроса, как обезопасить добычу и свести потери среди поселенцев к минимуму, уже не стояло.

Используя дешевую рабочую силу, предоставленную народом уайнэ, вместе с их заключенными (хотя на деле это были обычные рабы), мы возвели еще пять крепостей по трем обжитым долинам, расположив их в стратегически важных местах.

Крепость Керента перекрыла одноименный перевал, положив начало сдерживанию волколаков и гниющих, что пробивались из Нетронутой долины. Восточнее выросла крепость Воющего Ущелья, на которую предки возложили схожие задачи, и таким образом мы взяли под контроль всю цепь Неупокоенных гор.

Пусть горный народ принято считать далеким от войны, а с нами его и без того связывают прочные торговые отношения, но оставить восточные границы без защиты было бы безрассудно. Во избежание этого мы возвели крепость Рассвета.

Меж Долины вольных земель и Центральной долиной легка крепость Близнецов — самая большая из всех построенных выше Рубежной. Она взяла на себя обязанности по обеспечению порядка в прилегающих землях и контроль за добычей из соседних долин.

Последней построенной крепостью стал Волчий Капкан, что расположился в расщелине меж гор по пути, ведущему в дикую долину. Именно там произошли самые ожесточенные схватки за всю историю освоения севера. Крепость подвергалась атакам волколаков, серых гигантов, упырей, костяников (привожу именно местные названия), разрозненных банд, и каждый раз ее стены оставались нерушимы, а перекрытый путь — непреодолим.

По истечении не одного десятка зим каждая из крепостей стала гарантом нерушимости и абсолютной власти столицы выше Рубежной. Этому способствовал ряд факторов, которые также не стоит опускать.

Не считая мастерски воплощенных в жизнь самих крепостей, чьи стены были способны выдержать атаку противника, впятеро превышающую силу защитников, особое внимание уделялось и оборонительным орудиям. Лучшие умы Лагигарда создали требушеты, чья дальность и сокрушительная мощь повергали в шок любого противника (кем бы тот ни являлся), а арбалетные орудия (вооруженные болтами толщиной с руку) добивали безумцев, что добирались до стен.

Количество личного состава в каждой из крепостей всегда варьировалось согласно реалиям времени, но даже в крепости Рассвета, что считается меньшей из всех, оно никогда не опускалось ниже сорока десятков. Это лишь лучшие бойцы, которых закаляют бесконечные тренировки и постоянная практика. Стражи крепостей и по сей день считаются первоклассными воинами, коими обладает наше государство (не считая, конечно, представителей каст).

Командование без каких-либо исключений находится в руках майоров, в помощь которым назначается по одному капитану на каждую сотню и по два лейтенанта на пять десятков.

Все эти факторы гарантировали безопасность долинам. И вопреки близости той нечисти, коей были богаты земли Нетронутой долины, у стен крепостей стали возникать поселения (вполне ожидаемое развитие событий).

Небольшие постройки и жалкие лачуги со временем превратились в деревни или города (почти не отличимые от тех, что можно повсеместно встретить ниже Рубежной). И несмотря на запрет прямого взаимодействия (из-за соображений безопасности), поселение и крепость все же существовали вместе, так или иначе способствуя выживанию друг друга среди снегов долин.

Теперь мы рассмотрим подробно каждую из названных крепостей отдельно, определив их отличительные особенности. И начнем мы с самой известной и прославленной.

Крепость Волчьего Капкана…

Отрывок лекции по Трактату Военного Ремесла. История пяти крепостей. Вклад в общее дело порядка и процветания долин Лагигарда.1347 з. н.н.

1

1349–1350 з. н.н. Дорога от столицы до крепости Воющего Ущелья

Долгой дороге через Изрытую долину сначала предшествовал изнурительный путь по южным землям. Но если в тех краях с неспешным движением груженого каравана и людьми еще можно было смириться (сезон вполне благоприятствовал, и частые отклонения от маршрута для набора новобранцев не казались чем-то тягостным), то, перейдя Рубежную, само продвижение по долинам стало настоящим испытанием. Особенно для Тархельгаса.

Он думал, что привык к холоду еще в камере, дожидаясь отправки, но только на севере понял, как ошибался. Мороз сковывал, леденил тело и душу, не оставляя ни единого шанса согреться. Ветер еще как-то соблюдал неведомые законы, нападая на караван лишь в определенных местах, а вот снег действовал по своим правилам, не считаясь ни с чем. Он на самом деле казался одушевленным и всегда разным. Мелким, острым, чуть реже — большим, иногда, возможно, даже мягким. То налетал сразу, то медленно опадал. А вскоре, несмотря на обманчивую видимость смерти вокруг, Тархельгас с неким ужасом осознал, что долины живы сами по себе. Не только снег, но и ветер с холодом, даже сам воздух. И все они жаждали лишь одного — смерти незваным гостям.

Таверны же, в которых они останавливались, не приносили от долин спасения и не давали спокойствия. В лучшем случае среди беспробудной пьяни лесорубов, рудокопов и оставшихся местных им удавалось перевести дыхание, чтобы снова двинуться в путь.

Выше Рубежной их караван окончательно сформировался и, не считая дюжины стражников крепости, насчитывал чуть больше четырех десятков новобранцев, включая Тархельгаса. И он, представитель касты двенадцати, начинал теряться среди них. Становился никем. Будто Тибурон Тархельгас постепенно умирал, а на его месте оставалось голое Ничто. Провал. Пустота, которую уже не заполнит жизнь. Лишь меч отца, что тот в спешке передал ему, хоть как-то замедлял процесс увядания.

Но надолго ли?

Он старался тешить себя надеждами о службе, где сможет показать свои таланты и навыки, однако вскоре безвозвратно умерло и это.

Кроме того, весь путь Тархельгаса осложняли братья Стиуриды, которые были приставлены к нему с целью доставить до крепости Воющего Ущелья. Но они уж слишком рьяно исполняли свой долг, любыми способами донимая Тибурона. Он ел последним, только из-за их прихоти спал меньше остальных, а вскоре на него возложили обязанности по присмотру за лошадьми и другие мелкие дела. Его происхождение никого не волновало.

Словесные нападки также имели место быть, и вскоре они довели Тархельгаса. Тот схватился за меч, но братья Стиуриды вдвоем быстро утихомирили его, запинав в промерзшей грязи.

Сержант Карбха, который вел караван, лишь предостерег братьев, что если Тибурон поутру не встанет на ноги, то либо они будут сами нести его, либо тех ждет участь многим хуже побоев.

Тархельгас путь продолжил. Избиения прекратились, гнусные издевки — нет. И без того изматывающая дорога стала вконец невыносима.

Так длилось почти всю зиму, что они шли от столицы до крепости Воющего Ущелья.

Казалось бы, достаточный срок, чтобы осмыслить произошедшее с Астисией, ее поступок, найти новый смысл в жизни. Но время, вопреки расхожему мнению, не лечило. Оно лишь бередило старые раны и порождало новые.

Поэтому, когда над верхушками деревьев показались пики Неупокоенных гор, что вечно покоились под снегом, а спустя два десятка лик в одном из распадков стала вырастать и сама крепость, Тархельгас был подавлен хуже прежнего. С судьбой он примириться не смог. Найти спасение в кодексе также оказалось невозможно. Надежды на спасение не было. Лишь ненависть, смешанная с усталостью и унижением. Будто вовсе не кровь, а грязь и снег теперь текли по его венам. Мысли же находились в полном раздрае, беснуясь в голове и выдавая смутные облики идей, что невозможно понять. Словно собственный голос, который далек настолько, что ты не в состоянии разобрать его слов. Только приглушенный шёпот.

Тархельгас был настолько отрешен от происходящего, бездумно следуя рядом с гружеными санями в центре каравана, что не заметил, как пересек границу деревни, стоявшей подле крепости.

Он не сразу понял, где оказался. Мысли слишком медленно собирались в кучу.

Насколько Тибурон помнил лекции по Военному Ремеслу, поселения вблизи крепостей должны были процветать, а тут они скорее выживали. Боролись со снегом, морозами и остальными тяготами долин ничуть не меньше, чем другие деревушки, через которые довелось проехать каравану за прошедшие ползимы.

Ветхие, покосившиеся, преимущественно сложенные в один этаж хижины жались друг к другу. Без окон, лишь одинокие факелы у порога. Переулки занесены снегом, расчищены только основные улицы, и то кое-как. Жители, мало отличимые от тех, кого уже довелось увидеть в долинах. Те же бесформенные грубые одежды, теплые плащи, кутаные лица, недобрые взгляды.

Однако здесь каждый пропускал караван, не преграждая путь и не задавая вопросов. Просто долго наблюдали за ним, словно пытаясь сосчитать, сколько их прибыло, и всякий раз лица людей становились лишь мрачнее.

Неужели они ожидали больше новобранцев?

Тархельгас не понимал, что происходит. Он окончательно запутался в своей жизни, поэтому желание разобраться в чем-то, помимо этого, у него едва ли появится в ближайшее время.

Вот очередные лачуги, не отпечатавшиеся в памяти Тархельгаса, остались позади. Караван выехал на открытую площадь, что вела к распадку меж невысоких гор.

И перед ними во всем своем мрачном величии предстала крепость Воющего Ущелья.

2

Новобранцы замерли. Все без исключения.

Караван продолжал тащить сани через пустую площадь, начиная подниматься по склону, а вновь прибывшие, задрав головы, смотрели на могучие стены крепости, не в силах оторвать взгляд.

Стояли вечерние или предрассветные сумерки. В долинах сложно было утверждать нечто подобное с полной уверенностью. В свете факелов, объятая полумраком, крепость вселяла трепет вперемешку с ужасом. Узкие бойницы, мощные арбалеты на самом верху, рядом с ними несет дозор стража, будто бы ожидая нападения. Основание стен ощетинилось частоколом по всей длине неглубокого рва, а сама крепость то ли была рукотворным продолжением двух горных массивов по обе стороны, то ли являлась их неотъемлемой частью с момента сотворения мира.

Стены, что встретили новобранцев, казались нерушимыми, непреступными, и это учитывая, что основная угроза таилась не здесь, а в ущелье на севере.

— Двигай. — Тархельгаса толкнул один из стражей, который шел с ним всю зиму от столицы и чьего имени он никак не мог запомнить. — Скоро этот вид встанет тебе поперек глотки.

Как оказалось, караван был далеко не единственным, кому не терпелось попасть внутрь крепости. От небольшого и единственного прохода в стене тянулась тонкая вереница людей, покорно ожидающих своей очереди. Судя по всему, это жители соседней деревни, однако Тархельгас не понимал, зачем те тащат с собой набитые мешки и груженные чем попало сани. Насколько он знал, крепость не имела права собирать налоги. Тогда что здесь происходит?

— Твой новый дом, Тибурон. — Задев плечом, мимо прошел Арихард — старший из братьев Стиуридов. Высокий, нелепо сложенный. Тридцати двух зим от роду. Начисто лишенный манер и не обделенный силой. Отсутствие ума читалось невооруженным взглядом на его округлом лице, покрытом щербинами от оспы.

— Не будешь по нас скучать? — По плечу похлопал Оидэ — младший из братьев.

В подобном жесте этого жилистого мужчины со скудными русыми волосами крылась некая угроза. Будто до их отъезда они еще успеют отыграться на нем.

Несмотря на кажущуюся слабость, Тархельгас больше всего не переносил именно Оидэ. В каждом его движении, ухмылке и слове прослеживался гнусный характер, на который нельзя было найти управы. В маленьких, глубоко посаженных глазах то и дело мелькала ненависть не только к Тибурону, но и ко всему, что окружало его, включая даже Арихарда. Из тонких губ мерзким голосом вечно вылетали издевки, слабо прикрытая злоба и всяческое унижение, на которое он только был способен.

— Деревенских к обочине, — со стороны открытых врат послышался короткий приказ. — Сперва досмотреть и пропустить караван. Проблемами котлов займемся после.

По склону спускался стражник с нашивками лейтенанта на груди и плече. Одноручный меч, щит за спиной. Доспех без металла. Лишь кожа, которую пусть и потрепало время, но выглядела та соответствующе званию. Сам мужчина коренаст, с виду — настоящий воин. Каштановые волосы коротко стрижены, под стать бороде. Меховой капюшон снят.

Тархельгас, поднимаясь по склону, вскоре смог расслышать его разговор со стражем, что вел караван.

— Лейтенант Стихилес.

— Сержант Карбха, — они поприветствовали друг друга, пожав руки, прежде дыхнув в раскрытые ладони. — Скажи, что остальные люди прибудут следом.

— Лейтенант, боюсь, это все, что позволила взять столица, — ответил сержант, обведя взглядом караван. — Сорок три новобранца.

— Им давно следовало дать разрешение нам самим набирать стражей. — Замечание Стихилеса ни в коем случае не касалось сержанта.

— С провизией повезло больше, — продолжал Карбха. — Металла предоставили лишь немногим меньше. Серебро, золото, оружие…

— И все же мы нуждаемся в людях. — Лейтенант был явно не в духе от увиденного. — Столица не догадывается, на кой котел мы тут задницы морозим?

— Гниющие, костяники, как и волколаки, для них не больше чем страшилка, лейтенант. Сами котлы…

— Ты решил меня просветить?

— Никак нет, лейтенант Стихилес.

В момент, когда Тархельгас проходил мимо, двигаясь к вратам, между ними повисла пауза. Дальнейшего разговора он уже не слышал.

— У нас особый гость, — заговорил Карбха, — и с ним двое надсмотрщиков. Кроме новобранцев. — Он надеялся, что эта новость изменит настроение лейтенанта. Однако прозвучало это далеко не так радужно.

— Слышал. Три К как-то обмолвился о нем.

— Как капитан? — сержант спросил прямо, почти по-свойски, и за подобное обращение лейтенант мог назначить Карбха прямиком на службу к северной стене, однако не стал срываться на нем. Стража не было в крепости три кровавых луна. Многое забылось.

— Он в порядке. — Стихилес вспомнил о последствиях того лика. Можно сказать, отнесся с пониманием к вопросу сержанта. — Гоняет всех почем зря. Как всегда, с виду спокоен, а внутри так и жаждет отправить кого на костер, только дай повод. Больше расскажут остальные.

Сержант молча кивнул, понимая, что после долгого пути наконец вернулся домой.

— Отправляйте всех к Коин. Пусть писарь проверит их бумаги. Затем выдайте новобранцем одежду, оружие — и на ристалище. Я буду позже. — Стихилес поднял взгляд к небу. — Лик обещает выдаться долгим.

3

Караван досмотрели быстро, без задержек и лишних проволочек. Лишь сверились с путевыми документами да пересчитали новобранцев, после чего стражники подняли решетчатые врата и пустили их в крепость.

Тархельгас пересек первую линию стен, оказавшись во внутренних дворах. Сейчас он корил себя за то, что больше внимания уделял крепости Сломанной Стрелы. Изучал ее, готовился стать лейтенантом и взять на себя командование своими пятью десятками, а потом, возможно, и сотней. Он отчего-то прекрасно помнил ту поездку с отцом, когда его представили майору крепости. Воспоминания были еще свежи, отчего и приносили столько боли.

Тархельгас погнал прочь от себя события прошлого. Удивительно, как на помощь ему совершенно неожиданно пришел шепот голосов, вернув некое спокойствие.

Воющее Ущелье не в пример той крепости всегда оставалось для него чем-то туманным. Нереальным. Даже сейчас, когда его сапоги ступали по утреннему снегу, он не верил в происходящее. Он помнил лекции по каждой из пяти крепостей долин, но память именно в этом случае отказывала давать ему подсказки.

Приходилось изучать все заново. Не по книгам, а лично.

Южные стены, которые он пересек, как и те, что стояли на севере, вместе с горным массивом по правую и левую руки создавали единую и первую линию защиты. Судя по всему, скалы, что и без того служили хорошей преградой, делали отвесными. Срезая каменные породы, стражники расширяли границы территории внутри крепости, а также гарантировали себе безопасность при сходе лавины.

Здесь же, во дворе, находились конюшни, склады различного назначения, кузня, ристалище и тюрьма. Однако Тархельгас заметил не их, а три требушета, что были обращены в сторону деревни. Весьма странно, учитывая, откуда на самом деле нападал противник.

Сани каравана остановились у одного из складов на восточном дворе, и стражники спешно принялись его разгружать. Братья стащили один из сундуков, который охраняли весь путь, и двинулись вслед за новобранцами, коих погнали дальше.

Тогда Тархельгас увидел вторую линию стен, опоясывающую главный замок Воющего Ущелья. Предрассветные сумерки словно нарочно скрывали массивное сооружение, что расположилось в центре меж внешних стен и гор.

Ни одного факела. Стражей, патрулирующих периметр наверху, почти нет, а те, кто несет дежурство, практически незаметны. Чувство, будто центральный замок пытались укрыть намеренно.

Перейдя по команде на легкий бег, внимание Тархельгаса поглотило трепыхание грубых гобеленов на стенах. Изображение волчьей пасти, пожирающей кровавый лун, казалось живым и в чем-то даже мистическим.

С вершины гор раздался протяжный низкий свист ветра.

Их довели до западного прохода к замку, где металлические ворота не без помощи механизмов разъехались по обе стороны, впустив людей внутрь.

Воющее Ущелье разительно отличалось от столь привычной Сломанной Стрелы. Мощь без излишеств. Каждое из строений, сложенное без изысков, служило лишь для одной цели и было настолько крепким, насколько и надежным. На первый план выходила выживаемость, что Тархельгасу, вне зависимости от его желания, пришлось по душе. В нем говорила кровь предков.

Сам замок, как и главная башня, не поражал своей высотой. Строители не старались поднять ее до небес. Наоборот, раскинули чуть ли не всему внутреннему двору, расположив постройки таким образом, что даже при захвате внешних стен они бы смогли держать оборону на протяжении долгих зим.

Остановили новобранцев у сравнительно недавно сложенного строения, что примыкало к замку. Внутрь стали запускать строго по одному. Остальные ждали на пороге.

Оидэ тонко намекнул Тибурону, что ему лучше благородно пропустить остальных вперед и заходить последним, учитывая его высокое происхождение. Арихард лишь смехом поддержал младшего брата, по своему обыкновению продолжая что-то жевать.

Тархельгасу пришлось дожидаться своей очереди на морозе, который он ненавидел так сильно, что будь у того воплощения, то парень, возможно, попытался бы зарубить его. Братьев же, закутавшихся в дорогие меховые плащи, не слишком заботило ожидание. Оидэ продолжал словесно глумиться над Тархельгасом. Арихард глуповато шутил и сам же смеялся.

Парень старался отстраниться. Не только от братьев, которых скоро не станет, или вечного холода, а от всего сразу. Он прислушивался к шепоту голосов, что становились все отчетливее, стоило лишь напрячься.

Странно, но каким-то образом они помогали.

Братьев словно и не существовало. Холод отступил. Воющее Ущелье было далеко, а события с Астисией стали кошмарным сном. Или их и не было вовсе.

Даже меч отца, оттягивающий пояс, на какое-то время вернул ему былую уверенность.

— Эй, Тибурон, — Арихард толкнул его, — твоя очередь.

Тархельгас поднялся по ступеням и, открыв скрипучую дверь, оказался в небольшой зале, заставленной стеллажами со свитками, потрепанными книгами и прочими атрибутами любого писаря. А еще здесь было три десятка свечей и полдюжины факелов. Слишком ярко, особенно после сумрака улицы.

Тархельгас не сразу привык, прикрыв глаза рукой, и только после заметил в дальнем углу, рядом с лестницей на второй этаж, небольшую стойку, за которой сидела девушка. Лица он разглядеть пока никак не мог. Лишь волосы, что слегка потрепанными кудрями едва касались плеч.

— Ты долго будешь там стоять? — она окликнула его с неким нетерпением, не стараясь скрыть своего недовольства. — Надеялась, что предыдущий был последним.

— Боюсь, что нет, миледи, — Тархельгас обратился к ней, как было принято в столице приветствовать благородных молодых дам. На вид ей было не больше двадцати семи зим, поэтому он счел это уместным. — Последний я.

В ее присутствии голоса позволили себе замолчать.

Он приблизился к стойке, заметив в потухших глазах женщины некую усмешку.

— Миледи? — она переспросила. — Едва ли подобное обращение уместно в моем случае.

— Простите, не знаю, как вас зовут.

Девушка вновь оторвала глаза от бумаг и с неким недоверием ответила:

— Коин Неагаир Дхес.

— Сильное имя. Вы родом из Речных Королевств? Ан Абхаин Госу, — парень уточнил, назвав ее государство на родном наречии.

Она проигнорировала вопрос.

— Воспитан, начитан, возможно, умен. Какой буран занес к нам такого стража?

— Я им не являюсь. Во всяком случае, не являлся раньше.

— И кто же ты тогда?

«Никто».

Он молча передал документы, положив на стойку. Тонкая белая рука, показавшись из-под накинутого поверх кожаной куртки вязаного пледа, забрала бумаги. Коин начала их читать. Причем делала это вслух.

Послышался скрип позади, и в зал ввалились братья, не отпуская сундука, но и они не помешали девушке читать дальше. Было названо место назначения, предписание к службе нового стражника и срок, который принято считать пожизненным. Коин остановилась, лишь когда дошла до имени.

— Тибурон? Каста Тибурон? — она переспросила, предположив ошибку.

— Да.

— Один из сотен ублюдков? — девушка была неплохо знакома с кастами Лагигарда, чем удивила Тархельгаса, а то он начинал подозревать, что в долинах о подобном никто не знал.

— Первенец главы Тибуронов. — Парень старался не обращать внимания на ее манеры и речь простолюдинки.

— Прямой наследник касты? Здесь? В котлах? — Все это походило на какую-то дурацкую шутку местной стражи, решившей в очередной раз отыграться на ней. — И почему тебя вдруг сослали сюда?

На улице ему почти удалось забыться, однако Коин, лишенная такта, вернула его к реальности.

— Женщина, — коротко бросил Тархельгас.

— Все беды из-за баб. Особенно у мужиков.

— Как скажете, — парень окончательно утратил интерес к разговору, а вот девушка отнеслась к нему с неким интересом. Как к диковинке, что выставляют напоказ в тех местах, где никто и никогда ее прежде не видел.

— А это кто? — кивок в сторону братьев. — Охрана столичного парня?

— Конвой. Источник проблем вот уже на протяжении зимы. И гарантия моего прибытия в вашу крепость.

Коин заметила его нежелание разговаривать. Как тот резко ушел в себя, сменив вежливое «миледи» на сухие и резкие ответы.

Она принялась подписывать бумаги, опустив глаза.

— Ты шел по котлам как минимум пять лунов. Чего тогда не разобрался с проблемами? Возможностей было хоть отбавляй, — Коин спросила так, будто это само собой разумеется.

Ей даже удалось вызвать у Тархельгаса некое удивление.

Он хотел проговорить девиз касты, что жизнь превыше всего, а он является ее защитником, однако какой толк от пустых слов?

— Скоро ты свыкнешься с действительностью котлов. — Она поставила роспись и вернула бумаги. — Тебе и твоим конвоирам — налево. Следует доложить о прибытии капитану Кофману.

— Где я могу найти его?

— Налево. Сержант Стихилес проведет тебя.

Тархельгас не стал задерживаться, направившись к проходу, когда услышал тихий босой топот со второго этажа, а потом увидел, как по ступеням в одной ночнушке спускался ребенок трех, может, четырех зим от роду. Девчонка ловко оказалась внизу, а потом с разбегу налетела на Коин, которая, поймав ее в объятья, тут же закутала в плед.

— Врил, сколько раз я говорила не бегать раздетой? И почему ты так рано проснулась?

— Скоро рассвет. А я так хотела посмотреть, как падают снежинки.

— Хорошо, дорогая. Мама уже почти закончила. Давай мы тебя оденем, а затем поднимемся на башню…

Тархельгас поймал себя на мысли, что остановился и наблюдает за ними. За все время в Изрытой долине это было первое, от чего веяло настоящим теплом. Или же его удивило, как холодная и местами грубая Коин вдруг резко изменилась, одаривая дочку любовью?

Она заметила, что он смотрит. Не будь рядом Врил, писарь бы нашла нужные слова, чтобы тот наконец свалил. А так пришлось сдержаться. Вот только угрозу в голосе Коин прикрыть даже не потрудилась:

— Рыцарю из столицы лучше поторопиться. Три К не привык ждать.

4

Сержант Стихилес оказался точной копией лейтенанта, только выглядел зим на пятнадцать моложе и был лишь немногим старше самого Тархельгаса.

Он, если так можно выразиться, почти с радушием поприветствовал новобранца, который неведомо почему удостоился личной встречи с капитаном Кофманом в первый же лик своего пребывания в крепости. К тому же стражник оказался не в меру болтлив. Не то чтобы Тархельгас сейчас нуждался в собеседнике, однако отрицать, что младший Стихилес казался добродушным парнем, он не мог.

— Нас часто путают с братом, поэтому между собой мы зовем его «Стихия». Потому как глупо переть против стихии, и ты сам скоро убедишься почему.

Стражник вел себя легко и непринужденно. С виду немного вальяжно. Однако руки с эфеса меча не убирал, словно по привычке, и был в полном облачении стража, несмотря на то что находился в замке.

— Меня же в шутку называют «Стих». Тонкий намек на мое чрезмерное желание поболтать. Смех смехом, а в крепости подобный навык — почти что дар ВсеОтца.

Сержант взглянул на измученного, отрешенного и, возможно, немного испуганного Тархельгаса.

— Тут гораздо лучше, чем может показаться на первый взгляд. Бывает тяжко, но все же. К холодам, дозорам и стычкам привыкаешь. Мужики при всей своей грубости люд неплохой, а каждый восьмой лик особо отличившихся отпускают в деревню отдохнуть и развлечься.

Стих свернул за угол, продолжая вести Тархельгаса по запутанным переходам замка. Сержант заметил, как новобранец смотрит по сторонам, пытаясь запомнить путь.

— Даже не напрягайся. Первый кровавый лун будешь плутать в этих коридорах, будто только попал сюда. Крепость специально строил запутанной…

— Чтобы при ее захвате снизить скорость продвижения врага. Не знакомый с планом залов потеряет все преимущество в попытках отыскать верное направление, — Тархельгас впервые ответил сержанту. Лекцию касательно общего устройства крепостей он отчего-то все еще помнил.

— Рад, что в курсе.

Стихилес остановился у очередной лестницы, которая, в отличие от многих, вела в одну из башен. Главную, насколько мог предполагать Тархельгас.

— По поводу капитана…

Он замолчал. Так, будто впервые не мог подобрать нужных слов. Таких, которые должны были объяснить новенькому прописную истину.

Тархельгасу пришлось начать первым:

— Согласно уставу крепость должна находиться под командованием майора…

— Капитан им был, а после событий в деревне в сорок девятом того понизили, но оставили за главного. Короче, все сложно. Просто мой тебе совет: если не хочешь его разозлить, обращайся к нему согласно прежнему майорскому титулу.

— Мхарт? — переспросил на всякий случай Тархельгас.

— Либо капитан, но ни в коем случае не сгиобаир. Так мы выражаем свое уважение. Вскоре сам все поймешь. Со временем.

— Благодарю, — Тархельгас сказал это искренне, а потом добавил: — Спасибо.

— Да что там. Все стражи — единое братство.

— Может, мы пойдем, или вы тут собираетесь и дальше лобызать друг друга? — их прервал Арихард.

— Может, рот свой закроешь? Не видишь? Мы разговариваем. — Стихилес обернулся, сжав эфес меча сильнее обычного.

— Да я из тебя сейчас всю дурь выбью.

— Ты в крепости стражи, болван, и если намереваешься выбраться за пределы ее стен, мой совет — помалкивать, как твой дружок, — кивок в сторону Оидэ, а потом он на ширину ладони вытащил клинок. — Или ты хочешь возразить?

Тархельгас наблюдал за беспомощностью братьев, от всего сердца желая, чтобы перебранка закончилась кровью.

— Если еще не поняли, то поясню. Вы в котлах, где прав тот, кому под силу выжить. Вы оба уверены…

— Я уверен лишь в том, что мне осточертело тащить это сундук, — Оидэ перебил болтливого сержанта, — и было бы весьма неплохо как можно скорее доставить его капитану. Вот о чем говорил мой брат. Или ему следовало выражаться куда мягче? Я-то думал, что после Рубежной надобность в этикете отпала.

Повисла недолгая пауза.

— Уважение ценится даже в котлах. — Стихилес скрыл сталь клинка в ножнах и стал подниматься по лестнице.

Тархельгас шел следом, жалея, что конфликт сошел на нет. Братья молча тащились сзади.

В таком порядке они поднялись на этаж капитана Кофмана.

Коридор, дверь, ряд факелов да двое стражников у окованной железом двери, из-за которой доносился разговор на повышенных тонах.

— Сержант, — мужчина уже в возрасте обратился к молодому стражнику если не с уважением, то точно без всякой насмешки, — капитан велел заходить сразу по прибытии.

— Судя по крикам, ему сейчас лучше не мешать. Кто у него там? Ругань-то отборная. — Стих сделал вид, будто призадумался в поисках лучшего варианта. — Значит, лейтенант Гуидхеач?

— Так точно. — Бородатый стражник усмехнулся, уловив очередное ругательство. Похоже, их это только забавляло.

— Вы заходите, сержант?

— Нет особого желания испытать на себе ни единого из его «К». — Стихилес взглянул на Тибурона. — Новенький справится и сам.

Будто у Тархельгаса был какой-то выбор.

Он привел себя в порядок, насколько это было вообще возможно. Зачесал грязные сальные волосы назад, провел рукой по неаккуратно выбритой бороде, понимая, что лучше уже не будет. Затем поправил одежды, выровнял меч и коротко кивнул, давая знак, что готов.

— Раз ты навел красоту, — Стихилес начинал ухмыляться, сдерживая смех, — удачи там. Мужики, впускайте его.

Скрип петель не смог перекрыть криков капитана:

— В котлах я видел ваши оправдания, лейтенант! Мне нужен результат, а не то, что вы пытаетесь мне тут предоставить.

— Мастера отказываются чинить требушеты, что мы направили в сторону деревни. Они сами из числа местных.

— И в чем проблема?

— Считают, что точат клинок, который потом перережет им горло.

— В чем проблема, лейтенант? — капитан повторил вопрос. — Не в состоянии заставить их починить орудия? Так пусть личный состав поменяет требушеты местами. Целые вернуть к южным стенам, неисправные — к северным. И уже туда гоните мастеровых. Как считаете, в состоянии заставить их потрудиться ради собственного выживания? Сможете напомнить ценность требушетов против гниющих?

— Так точно, капитан.

— Тогда какого…

Кофман не закончил предложение, увидев новенького.

Командир крепости внушал страх. Можно сказать, трепетный ужас. Крепкий, сильный, мощный, но далеко не гигант. Именно таким Тархельгас представлял себе того, кто должен стоять во главе всего этого безумия.

Тонкий кожаный жилет сидел как влитой, обнажая руки, покрытые шрамами. Холод казался нипочем. Куртка и плащ висели на стене, широкий меч со щитом стояли подле стола.

Его одинаково холодные и в то же время горящие огнем глаза уставились на Тархельгаса.

— Ты кто еще такой?

Парень заговорил, доставая документы:

— Мхарт Кофман, — он передал бумаги, подписанные писарем, — Тархельгас касты Тибурон прибыл для несения службы в крепость Воющего Ущелья.

Три К даже не взглянул на документы, лишь плотно сжал челюсти, прежде чем заговорил:

— Ты видишь на мне отличительные знаки майора, бестолочь? Решил начать свою службу с поцелуя в мой зад?

Лейтенант Гуидхеач выдохнул, обрадовавшись, что теперь гнев Три К обращен на другого. Возможно, он даже шагнул в сторону прочь от парня, уходя из-под огня.

— Отвечай!

Тархельгас вздрогнул от громогласного крика, больше походившего на рык. Приглушенного смеха стражи и Стихилеса за стеной он не слышал.

— Командование крепостью всегда находится в руках майоров…

— Да что ты говоришь. Решил процитировать столичную книжонку?

— Нет. То есть да. Лишь хотел…

— И это лучшее, что имеет Лагигард. Элита государства, — капитан обратился к лейтенанту, не скрывая сарказма. — Взгляни на него. Будущее страны. Теперь понятно, отчего мы катимся в помойную яму с такой бешеной скоростью.

Гуидхеач смерил взглядом парня, оценив клинок мастерской работы. Три продолжал говорить:

— Запоминай, Тибурон. Слабым здесь не место, но ни одна живая душа не уходит из крепости по собственной воле. Лишь умирают. Мне плевать, кем ты был и кого поимел, раз оказался здесь. Сейчас ты никто, и сегодня первый лик твоего рождения. — Кофман взглянул на лейтенанта. — Выдайте ему меч, щит и доспехи. Чтобы он хоть выглядел как один из нас.

— Капитан, — вмешался Тархельгас, — я лучше обращаюсь со своим клинком. К тому же меня обучали, как командовать личным составом, и знаю…

— Да мне насрать. Вышвырните этого столичного олуха отсюда.

Лейтенант Гуидхеач схватил за плечо застывшего Тархельгаса и потащил того к двери, тихо приговаривая:

— Старый клинок тебе больше не понадобится.

Кофман, разумеется, это услышал.

— Заберете меч, лейтенант, и будет стоять в дозоре за северной стеной четыре луна подряд. Всем передайте. Не хватало, чтобы цацка завравшихся каст болталась в моей крепости. Объяснил предельно ясно?

— Да, капитан.

— Тебе, Тибурон?

Слабый кивок в ответ.

— Если дорожишь мечом, спрячь его под койку и не вытаскивай, иначе я лично его переплавлю. Теперь свободны. — Три К отмахнулся, позволяя им уйти. — Конвоиров ко мне.

Тархельгас и лейтенант разминулись с братьями у выхода, где Стихилес едва сдерживал смех. Странно, что Тибурону не было дела до его подставы. Осознавая, что хуже быть не может, жизнь Тархельгаса падала дальше в пропасть. Прошлый мир продолжал гореть, оставляя после себя лишь пепел, который вскоре разнесет холодный ветер долин, смешав его со снегом.

— Сержант, необходимо отвести его в оружейную.

— Лейтенант Гуидхеач, боюсь, мне необходимо возвратиться на свой пост к писарю. Сами ведь знаете, как капитан заботится о безопасности Коин.

— Тогда вам лучше поторопиться. — Гуидхеач толкнул Тархельгаса вперед. — Придется отвести тебя самому.

Тибурон побрел вперед, уже не слыша криков, что доносились из-за закрытой двери на братьев Стиуридов.

5

Тархельгас переодевался в форму стража с полным отрешением в глазах. Откровенно говоря, он даже не помнил, как натянул теплые одежды, а поверх них влез в штаны и куртку из темно-коричневой дубовой кожи, которая практически не гнулась. Большую часть ремней тот попросту проигнорировал, оставив застежки болтаться и тихо побрякивать, после чего принял одноручный меч, не отличавшийся изысканностью, тяжелый металлический щит и плащ с перчатками.

Странно, что, даже сняв с пояса клинок касты, он продолжал держать его в руках. Не был готов расстаться с ним ни при каких условиях.

Оглядевшись в просторном помещении, Тархельгас понял, что без лейтенанта Гуидхеача не имеет ни малейшего понятия, куда ему идти и что делать.

— Тебе туда, малец, — стражник, который выдал ему вещи и оружие, указал на один из выходов, продолжив дальше безучастно проводить необходимую опись имущества после прибытия пополнения.

Так Тархельгас оказался на улице перед ристалищем, где уже находились все новобранцы под присмотром десятка опытных стражей, двух сержантов, оценивающих их навыки, и неизвестного лейтенанта, отдававшего короткие приказы.

— Следующий, — бросил высокий офицер, чью худобу не могли скрыть даже одежды. Последним новобранцем он оказался явно недоволен.

Тархельгас встал в общий строй.

Ему показалось странным, что лейтенант наблюдал, не давая никаких оценок, нравоучений или подсказок. Лишь командовал «К смене». Сержанты же, напротив, позволяли себе некие вольности и шутки в адрес новобранцев и их умений, а иногда могли направить советом, особенно тех, кто подавал надежды. К тому же нужно отдать должное, что, несмотря на пару десятков тренировочных боев, двое стражников не выказывали ни намека на усталость или сбитое дыхание.

Однако заботило Тархельгаса совсем другое. В отличие от тех же новобранцев его не готовили стать стражем. Их обучали в той или иной степени владению мечом и щитом в связке. Он же был максимально далек от этого.

— Следующий, — раздался приказ лейтенанта.

Тархельгас не сразу понял, что он остался последним. Несмотря на снег, холод и ветер, воющий где-то на вершине гор, его кинуло в жар, едва пришло пугающее осознание, что ему придется выйти на ристалище.

— Мне доложили о сорока четырех молодых стражах, — офицер не сходил с места и, держа руки скрещенными на груди, осмотрел строй, — но на ристалище вышли сорок три. Или я ошибся, сержант Тана?

— Никак нет, лейтенант Дхаирдэ, — ответил страж, проводивший бой. — Все верно.

— Тогда кому здесь нужно особое приглашение? Или вы все разом за северную стену захотели?

Новобранцы переглядывались меж собой, но все больше глаз смотрели именно на Тархельгаса.

— Иди давай, — начался шепот.

— Чего ты встал?

— Всем же влетит.

Он не понимал, отчего стоит так, словно его сапоги примерзли к земле. Ведь подобные бои не были для него чем-то новым. Тогда почему ему так страшно? Может, оттого что в череде неудач и стремительного падения вниз он едва ли сможет изменить хоть что-то?

Тархельгаса толкнули в спину с такой силой, что он едва не рухнул в грязь, вылетев из строя. Со щитом, что тащил вниз, парень лишь чудом удержал равновесие, неуклюже оставшись на ногах.

По рядам стражей, а следом и новобранцев, послышался смех.

Лейтенант шутку, если таковая и была, не оценил.

— Сержант Карбха, кого вы привели?

— Тархельгас касты Тибурон, — ответил уже бывший глава каравана, который до сих пор оставался подле них. — Его не готовили стать стражем крепости. Добавили в списки по особому распоряжению королевской касты Роданга.

— Даже если его не готовили, теперь он служит крепости, — лейтенант расщедрился на пару слов. — Сержант, начинайте.

Стражнику было без разницы, с кем сражаться. Он ударил клинком по щиту и встал в позицию, ожидая, что парень поступит так же.

Однако Тархельгас лишь неуверенно добрел до своего места, не представляя, что от него требуется. Лучше бы он внимательнее смотрел за остальными, чем сокрушался по своей судьбе.

Жалостью к себе приспособиться и выжить невозможно.

— Подними щит, парень, — услужливо напомнил Тана и тут же перешел в нападение, еще до того, как левая рука Тархельгаса потащила кусок неимоверно тяжелого металла вверх для защиты.

Сержант чуть ли не играючи ударил клинком о меч Тархельгаса, что оказалось вполне в духе прежних тренировок, а потом со всей силы врезал тыльной стороной щита в щит парня и в один миг повалил того в грязь.

Тархельгасу только предстояло познать, насколько столичное фехтование отличалось от тренировочного боя котлов.

Новобранцы и остальные стражи начали переговариваться меж собой. Кто-то даже посмеивался. Именно это заставило Тархельгаса забыть обо всем, в том числе и о нестерпимой боли в левой руке после удара, и подняться с промерзшей грязи.

Да, он не страж, однако клинок держал не в первый раз. Поэтому шансы у него были. К тому же лейтенант не дал команду к смене, и Тана продолжил.

Удар сбоку точно в щит, который Тархельгас блокировал лишь потому, что ему позволили сделать это. Но вот контратаковал парень так, как учили в столице. Так, как показывал предавший Шатдакул.

Прямой незавершенный удар с переходом в парирование и замахом, нацеленным в бок.

Точно, быстро, мощно.

В теории.

На практике Тархельгас не учел, что, направляя клинок лишь одной рукой, он потерял в точности. Скорости было недостаточно, ведь щит тянул его влево, не позволяя задействовать весь корпус. А сила сошла на нет из-за легкого меча и слабости фехтовальщика.

Тана прикрылся щитом. Затем одиночная атака клинком, которую Тархельгасу удалось парировать, а после стражник наотмашь ударил щитом, отбросив парня прочь.

Увязнув в промерзшей грязи, Тибурон едва удержался на ногах, восстановив равновесие ровно перед тем, как на него налетел Тана.

Удар. Следом еще один.

Тархельгас поднял щит скорее по наитию, от чего клинок стражника пошел вверх по касательной, едва не сняв с него скальп. Тут же последовал выпад ниже выставленной защиты, который Тархельгас увел в сторону, продолжая пятиться назад. Новые сапоги были до того неудобны, что, запнувшись, он все-таки рухнул в грязь, распластавшись под смех всех собравшихся.

Тибурон вставал медленно, поднимая не столько себя, сколько неудобный щит, что болтался на руке, живя отдельной жизнью. Короткий клинок был ему под стать. Отказывался слушаться и подчиняться воле фехтовальщика.

Тана увиденного было достаточно, чтобы определить, что собой представляет новобранец, однако лейтенант не торопился останавливать. Сержант не совсем понимал, чего тот добивается, однако приказ есть приказ.

— Подними щит, кастодианин. — Тана ударил клинком о щит и перешел на бег.

Замах снизу, траектория по диагонали.

Парень должен был остановить его щитом, но по привычке парировал мечом и чуть не пропустил ответный удар щитом. Он никак не мог привыкнуть, что его использовали в равной степени как для защиты, так и для нападения.

Тархельгас попытался проделать похожий трюк и после блока сам замахнулся щитом, но вышло это настолько неуклюже, что Тана легко обошел его и плашмя ударил по спине, наградив парня неслабым синяком.

Тибурон в ответ размахнулся клинком по дуге в надежде отогнать противника. Вновь так же неумело и на потеху публике. Его неумолимо начинала поглощать злоба.

Он не мог вспомнить, удалось ли ему взять себя под контроль или унять гнев, но тот точно не сдался и пошел в атаку.

Грубо, из последних сил и прямо в лоб.

Удар, блок, снова удар и парирование.

Тархельгас сделал шаг вперед и тут же назад, нанося выпад сбоку и потащив меч на себя, помогая плечом и корпусом.

И вновь он забыл, что новый клинок на порядок короче. Вся атака просто ушла в пустоту, а после последовал удар от сержанта, поваливший парня на спину и разом сбивший с него всю спесь.

— Успокойся, кастодианин, — предостерег Тана, не обращая внимания на приглушенный смех наблюдавших за боем. — Ты точно представитель двенадцати? Не бастард?

В вопросе сержанта не крылось и капли издевательства. Простое любопытство, ведь один кастодианин стоит как минимум троих стражей. Если верить слухам.

Но для Тархельгаса эти слова обрушили лавину, что он с таким трудом пытался удержать с того самого момента в театре.

Все навалилось разом. Астисия, ее предательство, изматывающий путь, полный унижения, эта крепость, где ему не место, постоянные насмешки. Даже сраный обрубок меча и бесполезный щит бесили его.

И тогда Тархельгас услышал громогласный хор голосов, призывавших его отомстить любой живой душе, которую он сможет достать.

Тибурон высвободил левую руку от щита и, подорвавшись с земли, набросился на сержанта.

Рубящий замах в корпус. И тут же приглушенный звук удара от блока щитом.

Смех на ристалище прекратился следом.

Парень обрушил клинок сверху с мощью, не уступающей гильотине, тут же перейдя в колющий выпад, едва первая атака захлебнулась в блоке. Сержант Тана наконец пришел в себя от внезапного напора новобранца и, погасив выпад, лишенный всякой тактики, ушел в бок, после чего точным ударом по эфесу выбил меч из неумелых рук.

Кромка металлического щита врезалась в грудь мгновеньем позже, да с такой силой, что, казалось, прикончит Тархельгаса. Боль должна была быть невыносимой, но голоса лишили его возможности сдаться. Только борьба.

Он перевернулся, не чувствуя ничего, кроме жгучей ярости, и стал ползти по земле в попытке добраться до меча.

Сержанту пришлось придавить парня ногой в надежде остудить горячий пыл.

И снова Тархельгас вернулся в грязь. Ему стало сложно дышать. Голоса начинали глохнуть. Хор замолкал. Заставлял успокоиться, потому как, продолжи он бороться еще хоть немного, то погибнет, что противоречило его естеству.

Главное — выжить.

Он начинал чувствовать боль в руке, спине, груди, холод земли на лице и то, как не хватало воздуха. Однако Тана продолжал держать его.

— Дхаирдэ, — раздался командный голос старшего Стихилеса, — всех в строй. Этого, — кивок в сторону Тибурона, — тоже.

Тана тут же отошел в сторону, отпустив парня, который медленно перевернулся на спину, пытаясь отдышаться.

— Учим его манерам, — пояснил лейтенант, но Стихилесу словно и дела не было до увиденного.

— Что мы имеем?

— Всем нужна практика, но в общих чертах понятно и так.

— Тогда первый десяток из лучшего, что вы увидели, на усиление патруля в деревне, второй десяток — на южную стену. Третий пусть приведет в порядок свои казармы. Их сон сегодня напрямую зависит от этого.

Стихилес отдавал четкие приказы, наблюдая за строем, в который только что встал побитый Тибурон.

— Оставшихся — самых слабых — в ущелье. Расчистить проход. Снег не растает сам по себе.

На этих словах окончательно замолчали все стражи, сержанты, и даже Дхаирдэ поразился услышанному.

— Новобранцев за стену? В первый же лик?

— Слабым здесь места нет, — напомнил лейтенант слова капитана. — Пусть запомнят это.

Никто не был готов оспорить приказ Стихии, в том числе и Дхаирдэ. Лейтенант отдал сержантам команду делить новобранцев согласно поставленным задачам.

6

Тархельгас оказался среди слабейших.

Его и тринадцать новобранцев под прикрытием двух десятков опытных стражей с земли и стольких же со стен отправили расчищать снег на возвышенности, где стояла крепость. Он уже не задавался вопросами, зачем они копали снег только вблизи врат и почему дорогу, ведущую в ущелье, оставляли нетронутой. Не понимал, несмотря на все истории, что слышал о долинах, чем так опасны работы за стеной и к чему поставили столько стражников для их защиты. Тархельгас просто копал, переживая раз за разом каждый момент своего унижения, и пытался отстраниться от нестерпимой боли после боя с сержантом Тана.

Весь последующий лик, вплоть до отхода ко сну, прошел для него как в тумане. Хотя скорее это походило на плотную стену медленно опадающего снега, скрывающего мир от тебя.

Или тебя от мира.

Минуло четыре лика. Все повторялось раз за разом с незначительными изменениями. Подъем, работы, тренировки, снова работы, перерыв на прием пищи. Жизни в крепости учились на ходу.

Тархельгас всегда оказывался среди слабейших или в самом конце. Ничего не помогало. Его прошлые навыки, знания, даже сама жизнь — в долинах все оказалось пустым звуком. Он никак не мог собраться. Повторял себе, что не должен был находиться здесь. В каждом движении, редком слове прослеживалось недовольство, протест, слабые зачатки бессмысленной борьбы, и все это росло, разрушая изнутри. Тархельгаса, не считаясь с происхождением, отправляли на сложные и самые мерзкие работы, не достойные касты Тибурон, так что к ночи он валился с ног.

Однако к концу седьмого лика голоса в голове, живущие по собственным законам, услужливо напомнили, вселив тень надежды, что он сможет привыкнуть даже к этому.

Тархельгас не поверил. Не смог успокоиться.

Засыпал от усталости, но до последнего в нем клокотала злоба на всех, начиная с Астисии и заканчивая крепостью. Одна сломала его судьбу, другая строила иную, которую он принять не мог. Там, где ему придется всю последующую жизнь промерзать в богами забытом месте, оставаясь при этом никем.

Так он засыпал каждую ночь, до последнего надеясь, что произошедшее после театра — кошмарный сон.

Тархельгас подорвался с кровати, пытаясь сделать вдох, но спазм, сковавший тело, лишил его такой возможности.

Ведро ледяной воды в лицо вырвало его из неспокойного сна, но сейчас он бы с радостью вернулся обратно в свои кошмары, будь такой выбор. Парень просто потерялся, не понимая, что происходит, ровно до того момента, как братья Стиуриды, которые должны были уже уехать, рывком вырвали его из койки, потащив за волосы по полу.

Тархельгас пытался сопротивляться, отбивался, сдирая кожу с локтей и колен, но побороть Арихарда не смог. Он видел, как от шума стали просыпаться другие новобранцы. Возможно, хотели помочь. Однако один четкий приказ сержанта Карбха заставил их вернуться по койкам.

Братьям он не препятствовал.

А те продолжали тащить парня через казарму, пока пинками не вытолкали его на улицу в промокшем белье на снег, что кусал не хуже зверя, бродившего по долинам.

Не успев подняться, с глухим ударом в Тархельгаса прилетел щит и вся одежда, за исключением меча.

— Принцесса Астисия передает пламенный привет, — заговорил Оидэ. — Покуда ты жив, мы не дадим скучать. И если вдруг подумал, что твои испытания остались позади, то придется тебя разочаровать.

Тибурон раскорячился на снегу, сплевывая кровь, практически не слушая их.

— Одевайся. — Арихард пнул его в бок, нисколько не пытаясь смягчить удар. — Теперь мы втроем повязаны.

Так началось служение Тархельгаса в крепости Воющего Ущелья. Хотя на деле это походило на бурлящий котел, что стал для него реальным.

Глава четвертая

Сложно оспорить факт того, что видовое разнообразие существ долин Лагигарда поражает своей радикальной вариативностью и уникальностью, какой аспект мы бы ни взяли для рассмотрения.

В тех землях можно найти созданий, чье существование противоречит здравой логике. Таких как хэос (гниющий) и его восстановленную форму — хадхэн хэотаг (костяник), с их возможностью к видоизменению после поедания мертвой плоти. Или глас фамхаир (серые гиганты), способных выживать в лютые морозы высоко в горах без еды и воды. И полную им противоположность — фуакор (упырь), распространяющих вирус, что плодит себе подобных из любого живого существа. Не стоит также забывать о бхуид урнаих (молельщицы) — женщинах, которые, по преданиям, помнят слова молитвы безликих жрецов, а на деле не имеют с человеком ничего общего.

Однако из всего вышеперечисленного я привык выделять вид, который считаю особенным и, возможно, самым древним, что появился на просторах мира Рогарридала.

Наоидхеан Фала Геалаич (НаоФалГеа) — дитя кровавого луна, или, как жители долин его называют, волколак, — изначально не был отдельным видом существ. Мои исследования показывают, что это последствия стремительной мутации вследствие внешнего воздействия на окружающую среду после обрушения молитвы жрецов.

Не открою тайну, сказав, что воздействию подверглись именно волки, обитавшие в тех суровых краях, которые сами изменений не претерпели. Как ни удивительно, решающим в этом вопросе стало появление человека.

Укусы таких зверей порождали в теле вирус, что преображал людей, обращая их в наофалгеа. После сами носители вымерли, отчего невозможно и по сей день отыскать ни живых особей (изначальных волков), ни их тел.

Но, несмотря на десятки фактов, это предположение остается лишь теорией.

Вот же что мы знаем наверняка (из рассказов местных жителей, личных наблюдений и бесед с теми, кто видел этих созданий вживую).

Наофалгеа — существо изменчивое, способное приспосабливаться, однако в первые зимы (кровавые луны) своего перерождения зависящее от положения небесных тел.

Первая форма внешне не отличима от человека, и даже тесный контакт не позволит выявить волколака среди обычных людей. А вот сам обращенный обладает повышенной силой, выносливостью, устойчивостью к ядам, чутьем во всех формах и феноменальной (по человеческим меркам) скоростью восстановления тканей. Реакция на серебро в этой форме проявляется острее, чем у людей, но слабее второй и третьей стадии.

Здесь сознание и разум полностью подконтрольны обращенному.

Вторая форма — смесь человека и волка, где его силы, равно как и слабости, возрастают. Первые обращения происходят только в полный лун, и особь практически полностью подчинена звериным инстинктам. Лишь с зимами способность контроля возвращается к человеку, а обращение становится свободным. По неподтвержденным фактам волколак может обрести способность говорить на языке, понятном человеку (подобное не встречалось мной ни разу). Кроме того, только эта форма при укусе порождает себе подобных, передавая древний вирус.

Есть теория, что степень контроля молодой особи напрямую зависит от уровня бешенства существа, его обратившего.

Подобный вид встречается крайне редко, предпочитая проявлять себя лишь за редким исключением или когда процесс обращения неконтролируем. В остальном они держатся особняком, оставаясь в тени лесов и гор.

Третья форма — самая опасная из перечисленных.

При наступлении кровавого луна особь не способна обратить процесс вспять и контролировать инстинкты зверя, поэтому жители долин (как, к великой удаче, однажды и я сам) неоднократно видели их появление в деревнях или местах захоронения, где те питались. Предположу, что не заметить гигантского волка, чья высота в холке может достигать двух метров, весьма сложно.

Мощь особи достигает своего предела. Слабость к серебру губительна (но прежде предстоит пробить плотную шкуру, которая сравнима с самым крепким кожаным доспехом). Укус убивает. В редких случаях у жертв, что остались живы, порождает страшное бешенство (данные не подтверждены). Контроль в этой форме невозможен. Свободное обращение вне кровавого луна — под большим вопросом.

Судя по местам, где были замечены вторые и третьи формы, зона обитания этого вида — Нетронутая долина. Видимо, именно там стоит искать общины наофалгеа (а они, несомненно, имеют место быть), как и первопричину их появления (изначальных волков).

Вопрос лишь в том, что ими движет, раз они покидают свою долину. Голод, простое любопытство, новые территории или борьба за выживание против других видов?

Тут же следует упомянуть, что в среде своего обитания наофалгеа стоят не на вершине пищевой цепи, а вне ее. Это лишний раз говорит о неестественном видообразовании как их самих, так и всех существ долин в целом.

Исследование тех тел (второй и третьей форм, которые не меняют облика после смерти), что с таким трудом удалось получить (порой кажется, что убитых особей умышленно скрывают от глаз людей), подтверждает, что появление данного вида — процесс неестественный и его невозможно повернуть вспять. Лекарства не существует (опыты с мертвыми тканями положительных результатов не дали).

Изучение данного вопроса считаю бессмысленным, поэтому следует больше внимания уделить их повадкам, способам сосуществования с людьми, детальному процессу обращения и физиологическому строению организма.

Лучшим из вариантов вижу лишь поимку живой особи (желательно второй формы с опытом обращения не менее десяти зим) для подробного наблюдения.

Также следует затронуть вопрос…

Отрывок из труда исследователя Ран Насаирч из Ан Абхаин Госу (Речное Королевство) касательно «Существ долин Лагигарда» от 1273 з. н.н.

1

1367 з. н.н. Изрытый котел. Западное направление вырубок от поселения Лихих Каида

Проснулся Тархельгас внезапно. Резко. Так, словно его окатили ледяной водой.

Отдышавшись и осознав, где находится, он понял, что сам не помнил, на чем закончил рассказ и когда уснул. Какую часть поведал, а какая была сном.

Поднявшись с грубой лежанки с топором в руках, Тибурон лишний раз убедился, что, кроме него и Таги, в пристанище больше никого нет. Разве что Джувенил Балес. Парень лежал без движения, склонив голову набок. Возможно, даже не дышал.

Балеса охотник не проверил. Не стал и близко подходить, лишь думал о том, сколько времени поспал. Попытался отстраниться, прислушиваясь к привычному для него завыванию ветра и снега.

На улице разыгралась метель.

Плохое время для дороги, но хорошее для охоты. Буран всегда приносил кого-то в котлы. Добычу, иногда нечисть, а чаще убивал самонадеянного охотника. Тархельгас до сего лика и сам не раз возвращался обратно с пустыми руками, но, в отличие от многих, он все же возвращался.

Может, это было неразумно и глупо, но Тибурон понимал, что застрял в пристанище как минимум на пару лик, и с учетом пути до ближайшего поселения еды ему могло не хватить. Особенно если Балесу удастся перебороть жар.

Достав из сумок Таги с виду обычную палку, он натянул тетиву, придав ей изогнутую форму, так что теперь она напоминала лук. Оттуда же он достал три стрелы — все, что у него было, и все, что ему нужно для охоты.

— Я скоро вернусь.

Последние слова, перед тем как он покинул пристанище, предназначались Таги.

На Балеса тот даже не взглянул.

Еще мгновенье, едва он приоткрыл покосившиеся врата, и белая мгла поглотила его.

Данное Таги обещание он не сдержал. Быстрой охоты не случилось.

Однако же буран одарил его добычей. Обезумевшей от страха, возможно, раненой, несущейся сломя голову молодой самкой молоча.

Животное, больше напоминавшее привычного кабана, но крупнее, с плотной густой шерстью и двумя рядами торчащих клыков, погибло от третей стрелы, переломав каждую из них. Достойная плата за добротный кусок вырезки и окорока, которые Тархельгас забрал с собой, оставив остальное лесу и его обитателям.

Негласный закон котлов, касающийся не только охоты: жадность не к месту привлечет к добыче хищников, с которыми можно и не справиться.

В пристанище Тархельгас заходил в снежных колтунах по всему плащу и перчатках, что, кроме всего прочего, были перемазаны кровью. Лук без стрел висел на одном плече, мешок с мясом — на другом, топор заткнут за пояс.

Балеса он не проверил. Прошел к потухшему очагу, будто парня не существовало, и принялся разводить огонь. Затем занялся мясом, натаял воды из намоленного снега. Привел в порядок оружие, после — себя и осмотрел раны, которых костяник оставил в достатке. Благо ничего серьезного не было.

Пока охотник смывал кровь, как свою, так и чужую, он успевал отвлекаться на готовку.

Прошло еще некоторое время, прежде чем Тархельгас оделся и насытился мясом.

И, только покончив с рутиной, он проверил Балеса.

Парень дышал. Слабо. Но постоянно и ровно.

Минуло еще два лика, и метель окончательно стихла. Балес в себя не приходил, однако Тархельгас продолжал присматривать за ним, меняя перевязки, пусть видимых изменений в состоянии и не наблюдал.

Вот только появилась и другая проблема.

Едва утих ветер и прекратился снег, о себе дали знать голоса. Или, лучше сказать, какая-то часть из них, которая, вопреки своему же желанию спасти парня, теперь хотела бросить его.

«Нужно двигаться дальше».

«Банда не будет ждать нас».

«Брось парня».

Они словно насильно мучили его рассудок, едва Тархельгас прекращал рубить головы или выслеживать ту самую жертву, из-за которой он стал охотником.

Чтобы отстраниться, Тибурону пришлось выпить остатки самогона, что не дало ровным счетом ничего. Он оставался сидеть у слабо полыхающего очага и ворошил угли обломанной веткой, порождая сноп искр.

Охотник кидал обрывки непонятных фраз. Тихо бормотал что-то себе под нос. Кажется, спорил сам с собой.

Или же с голосами?

Он был поглощен этой странной беседой настолько, что полностью погрузился сознанием в темно-алую пляску огней и редкий треск раскаленного дерева. Возможно, даже не сразу услышал посторонний голос, раздавшийся в пристанище.

— Вам нужно подписать приказ по Ахора. Бумаги в сумках.

— Успеется, — заговорил Тархельгас немного погодя, после чего добавил: — Ты оказался крепким малым.

— Неужели следовало ожидать от потомка двенадцати чего-то другого? — Балес был все еще слаб, но старался говорить твердо.

Охотник не ответил, поэтому парень продолжил:

— Вы ведь знали, что ту тварь нельзя было убивать.

— Культ зверя, — пояснил Тархельгас, что бы это ни значило.

Он грузно поднялся, взяв с края очага жидкий супец специально для парня, и передал ему прямо в руки.

— И все же вступились за меня, представляя, какие будут последствия.

За неимением ложки Балес просто отпил из миски, чувствуя живительное тепло, растекающееся по телу. Казалось, силы начали возвращаться к нему.

Тибурон в свою очередь вновь не удостоил того ответом. Сел подле очага, продолжая ритуал, будто искал успокоение в огненных всполохах.

— Вы сказали, что не стоит мне расплачиваться за грехи отца. Поэтому согласились взять меня. Чтобы убить? Отплатить ему за предательство?

— Позволить умереть и убить — в котлах это две разные вещи. Тогда, наверное, я склонялся к первому. Стоять и смотреть, как погибает его наследник, было бы честным ответом на то, что сделал Шатдакул.

— Зачем было спасать меня?

Может, Балес еще не отошел от отвара, которым напоил его охотник, или же был слабее, чем предполагал, но на мгновенье ему показалось, что над очагом склонился не Тархельгас, а черный силуэт духа котла.

— Почему? — он погнал морок прочь, повторив вопрос.

«Жизнь превыше всего, и мы — ее защитники», — он повторил про себя девиз касты, но едва ли сам верил в эти пустые слова. Причина была в другом.

— Они были против.

Тибурон заговорил почти шепотом. К тому же четкого ответа у него не было.

— Кто?

— Голоса.

— О чем вы? — он не понимал, почему охотник просто не ушел. Зачем тратить столько времени на него, если месть отцу не имеет места быть? Дело ведь точно не в Ахора. — Что вы хотели этим…

— Отдыхай, — Тархельгас спокойно прервал его, что однозначно прозвучало как приказ.

Вот только Балес молчал не долго.

— Отец рассказывал о вас. Что вы как никто другой из двенадцати чтили кодекс.

Парень посчитал, что сейчас лучший момент передать слова отца.

— И к чему это привело? Месть Астисии и предательство Шатдакула.

— Он оглушил вас…

— Ударил в спину…

— Так как не хотел, чтобы кто-то пострадал, — Балес перебил охотника в ответ, стараясь донести смысл сказанных слов. — Не поверил обвинениям и знал, что кодекс защитит.

— Выходит, мы оба ошиблись.

— Отец действовал, пытаясь уберечь друга. Считал, что принцесса опорочила вас, и до сих пор не верит ей. Он остался верен вам.

Много лун назад Тархельгас бы взорвался от услышанного. Начал бы кричать, поддавшись гневу. Где был Шат, когда он едва не умер в крепости? Что делал, когда над ним издевались братья Стиуриды, чуть ли не прикончив по итогу? Нашел ли его, когда пала крепость и он потерял всех, кем дорожил?

Прошло много времени, и своего старого друга охотник давно оставил в прошлом. Тархельгас мало что забывал и прощал, но с Шатдакулом покончил раз и навсегда.

— Говоришь, Шат действовал в моих интересах? — Тибурон не оборачивался, произнося слова с некой отрешенностью. — Что ж, значит, хорошо, что я не оставил тебя на растерзание костянику.

На этом охотник закончил разговор, идущий в никуда.

2

Утром следующего лика Джувенил уже вовсю старательно записывал произошедшее с ним в дневник, одновременно разжевывая жесткое мясо молоча. При этом он не сильно обращал внимания на то, что именно ел. У парня проснулся зверский аппетит.

Он так увлекся, что невольно вздрогнул, когда охотник кинул ему плащ и прочие вещи.

— Собирайся. Мы выходим.

Балес было хотел ему возразить, но только по одному взгляду охотника стало понятно, что просто выжить после боя с той тварью было недостаточно. Отлежаться никто не даст. Более того, казалось, что, если парень не поторопится, Тархельгас сам закончит начатое костяником.

Сидеть подолгу на одном месте тот, видимо, не привык.

— Меня нужно перевязать…

— Учись делать это сам, — отрезал охотник. — Сухие тряпки у очага.

Спорить было бесполезно.

Честно говоря, он даже не надеялся подняться, однако ноги удержали его и донесли до очага, от которого веяло жаром. Там парень скинул потную рубаху и начал медленно разматывать тряпки.

Раны восстанавливались быстро, уже покрывшись плотной коркой, но до полного выздоровления было еще далеко. Стоило ли говорить, что и сама дорога была ему противопоказана.

Пройдя пальцами по ранам на груди, что еще отзывались болью, Балес ухмыльнулся, найдя в этом свои плюсы. Шрамы так или иначе украшали и впоследствии станут прекрасным дополнением к его истории.

— Почему никто не занимает пристанище? — вдруг спросил Джувенил, начав неумело перематывать себя.

— Далеко от поселений. Одному в котлах не выжить.

— Вы прямое тому опровержение.

— Даже я вынужден держаться ближе к людям, — сухо ответил Тархельгас, закинув седельные сумки на Таги.

Вести разговор настроения у него не было, поэтому Джувенил молча продолжил борьбу с подобием бинтов.

3

Они стали проверять поселения в округе в поисках зацепок по банде, что устроила резню в Лихих Каида, но, обойдя за десять лик три деревни, ровным счетом ничего не нашли, за исключением нового меча для Балеса взамен того, что парень потерял при встрече с костяником. Упоминания о других разбойниках были, иногда даже о тварях, похожих костяника, однако, сколько бы металла ни предлагали, Тибурона подобное никак не интересовало. Он закрывал глаза на беды местных, не вдаваясь в подробности, после чего они вновь вступали на вырубки, топтать дальше намоленный снег.

Для Балеса путь оказался тяжким, но он тешил себя мыслью, что и вовсе мог умереть. А так он, пытаясь свыкнуться с болью и слабостью, почти всегда ехал верхом на Таги, пока Тибурон шел следом. Иногда они ехали вместе, а бывало, охотник заставлял его слезть и идти самому, чтобы тот размял затекшие ноги.

Странно, но это помогало. Балес начинал чувствовать себя лучше. К тому же выбора у него, в общем-то, и не оставалось. Лошадь одна, а разжиться другой не было ни металла (все деньги Балеса либо увели вместе с его скакуном, либо он обронил в бою с костяником), ни возможности.

За время стоянок в пристанище и ночевок в очагах парень привел себя в порядок как мог, заштопал плащ и куртку. А кроме того, ему все же удалось заставить Тибурона подписать документы по Ахора Крамего, и теперь его обучение стало официальным. По всем законам кодекса.

Странно, как подпись на бумаге могла так греть душу.

Еще один шаг на пути к осуществлению плана принес ему хоть какое-то удовлетворение в этих промерзших насквозь землях. В остальном же Балесу приходилось терпеть характер Тибурона, мириться с его решениями и следовать за ним, лишь иногда разбавляя их дорогу скоротечными беседами.

И вот на двенадцатый лик среди деревьев и снегов показалась четвертая по счету деревня.

4

Сол прятался за верхушками мрачных деревьев, когда охотник и кастодианин оказались в поселении, где продолжили задавать вопросы, ставшие уже привычными. Ответы, что не удивительно, не отличались от услышанного ими за последние лики.

Они спрашивали людей на улицах, торговцев с ремесленниками, проверили очаг, а услышали лишь о болезнях, мелких бандах да недовольство по поводу снежного и холодного луна. О разбойниках, о двенадцати людях, никто и слыхом не слыхивал.

Теперь Балес уже едва ли не постоянно думал, что они гоняются за призраками.

Им оставалось проверить последний очаг в этом поселении, где и решено было заночевать.

В конюшне оказалось на удивление полно лошадей.

Причем как минимум шесть из них были полностью снаряжены для пути по вырубкам. Тархельгас, заметив это, не тешил себя надеждой, что случайно наткнулся на своих жертв. Зато прекрасно знал, какие проблемы могут сулить наездники.

Охотник расплатился с конюхом, снял с Таги сумки и на сей раз прихватил с собой еще и щит на случай, если дело дойдет до клинков.

В очаге оказалось людно. Местные и приезжие уверенно надирались, кто-то играл в кости, оставляя последний металл, а девы плоти, поношенные хуже сапог Тархельгаса, пытались продать себя любому, кто заплатит.

Ничего нового. Котлы все оставляют прежним, меняя лишь место и объем тех помоев и бед, что льются на тебя.

— Займи место. — Тархельгас заметил пару свободных столов. — Я попытаюсь снять комнату и закажу поесть.

Балес кивнул и двинулся в нужном направлении, огибая пьянь и прочих весьма сомнительных личностей.

За одним из покосившихся столов сидела компания, чей смех, взрывавшийся так же часто, как и грубая брань, перекрывал остальные звуки очага. Наглые, грубые, неотесанные и явно не гнушавшиеся разбоем и убийством. Казалось, Балес за прошедшие лики должен был привыкнуть, но эта компания явно выделялась из общего числа местных.

И те, на беду Джувенила, заметили его интерес.

— Кем так любуешься, юнец?

— Неужто кто из нас пришелся по душе?

До сего момента Балес сам не понимал, насколько дорога с Тибуроном измотала его, поэтому, поравнявшись с ними, он просто отвел взгляд, после чего, не думая о последствиях и смысле сказанного, ответил:

— Едва ли.

Его хватило лишь на одно слово, но брошено оно было с таким пренебрежением, что этого оказалось достаточно, чтобы разозлить полупьяную компанию. Один из мужиков поднялся, перегородив ему путь. Тон парня, который явно не вписывался в окружение, не понравился ему больше остальных.

— Не в духе, я погляжу?

Последнее, чего сейчас хотел Балес, так это проникновенной беседы. А вот тело и разум, взвинченные долгими бесполезными скитаниями, были готовы проявить себя, причем далеко не лучшим образом.

Рука сама легла на эфес меча.

Если бы не шум очага, то можно было бы различить скрежет клинков, что мужики уже начинали вытаскивать из ножен.

Рухнувшие на пол сумки и голос за спиной заставили их пересмотреть поспешное решение и остановиться.

— Сложно поверить, что тебе могут отказать? — охотник заговорил с бандой.

Тархельгас едва успел вмешаться, чтобы вытащить Джувенила из неприятностей.

— Люди говорят, я красавец. — Мужик, так легко спровоцировавший парня, дважды подумал, прежде чем нарываться на кого повнушительнее. Однако задор все же остался. За ним как-никак было еще пятеро.

«Слабые всегда сбиваются в стаю», — еще один из негласных законов котлов.

— Люди порой врут, — ответил Тибурон, явно не готовый шутить, но и сам откровенно не лезший в драку.

— Парнишка с тобой?

— Допустим, — не ответил напрямую Тархельгас. Он был немногословен, не давая тем самым мужику лишнего повода увидеть в его речах скрытый подтекст.

Бандит ухмыльнулся, оценивая его взглядом.

— И каково твое ремесло, раз ты странствуешь по котлам с юнцом?

— Он охотник, — встрял Балес, чего делать определенно не следовало.

Вся компания разом напряглась. Куда сильнее прежнего. За соседним столом Тибурон тут же заметил еще двоих, тех, кто сидел в резерве, как раз на подобный случай.

— Охотник, — не спеша заговорил человек за столом, который явно был у них за главного, — со щитом крепости. Служил, купил или снял с трупа?

— Крепость Воющего Ущелья.

— Значит, точно глейдехин. То бишь хранитель, — мужик едва заметно, как показалось, одобрительно, качнул головой, а после вытер измазанные жиром пальцы о куртку. — Не тебя ли кличут Отрубателем Голов?

— Котлы дали мне много имен. Это одно из них.

— Идешь по предписанию? — мужик делал вид, что полностью спокоен, но половина изуродованного лица, лишенная, как казалось, мимики, все же выдавала его.

— Будь оно так, — холодно отвечал Тархельгас, — я бы не вел сейчас этот разговор.

— И то верно.

Уже не было смысла скрывать, кто есть кто. Охотник и жертва, чьи пути еще не пересеклись.

Глава банды дал сигнал всем расслабиться и продолжил разговор:

— Про тебя ходят жуткие слухи.

— Большая часть из них правда, — снова короткий ответ.

— Слышал, ты завалил упыря в Вольном котле. И его выводок отправил следом.

— Он был один. Потомство не созрело. Их я просто сжег. Все остальное верно.

— Не думал, что охотники берутся за подобные заказы.

— Подозревали человека. Предписание было весьма расплывчато.

— А правда, — с ним заговорил мужик, который цеплял Балеса, — что ты в одиночку прикончил банду Сухого Кеинса? Поговаривают, ты привез двенадцать отрубленных голов.

— В мелочах многое приврали. Голов было одиннадцать.

Глава банды налил самогона и пододвинул стопку на край стола.

— За подобное мастерство стоит выпить.

Охотник не ответил отказом, вспомнив бойню, что тогда устроил, и как по чистой случайности выжил.

Джувенил, наблюдая за Тархельгасом, не понимал, к чему все эти разговоры и любезности. Он — охотник, они — банда, которую надлежит судить согласно законам и кодексу. Все проще, чем могло бы быть.

Тархельгас тем временем принял вторую стопку.

— Видел ваших лошадей в конюшне, — выпил ее залпом. — Могу предположить, что у вас найдется одна на продажу.

— Восемь серебра.

— Четыре, — Тархельгас не собирался отдавать за лошадь металл, равноценный двум человеческим жизням. — Я охотник, а не владыка откатника.

— Мы справимся и так, — вмешался Балес. — Нам не нужны…

— Твой подопечный много болтает…

— Так говори со мной.

Предостережение мужика было полностью проигнорировано охотником, и тот был вынужден продолжить торги:

— Шесть серебра.

— Пять.

Главарь банды раздумывал над предложением, при этом смотрел Тибурону точно в глаза. Правда, выдержать пустой и холодный взгляд охотника не смог. Было в нем что-то пугающее. Будто бы тот может без особых причин выхватить меч и на деле доказать, почему в котлах его прозвали Отрубателем Голов.

— Идет. Говорят, глейдехин не бывает бывшим, так что я готов уступить.

Тибурон достал с пояса небольшой мешочек, как раз тот, что потерял Балес, и положил на стол пять монет.

— Даешь металл вперед? Первому встречному?

— А ты каждому предлагаешь выпить? — переспросил Тибурон. — Предпочту вам довериться, чем потом убивать за конокрадство.

Предупреждение охотника, смешанное с угрозой, было услышано. Возымело нужный результат, и банда теперь подумает дважды, прежде чем идти против него.

— Присоединишься к нам?

— После вырубок хотел бы спокойно насытиться и отдохнуть, но вы слишком веселая компания для меня. Нет желания мешать. Буду благодарен, если твои люди придержат тот дальний стол, пока я подыщу себе лежанку на ночь.

Мужик удивился, да так, что этого не могло скрыть даже изуродованное лицо. Или так он злился? Балес всматривался и не мог понять его реакции.

— Уважение, доверие, благодарность. — Он глянул на своих подельников. — Такое чувство, будто мы не в котлах вовсе, а слегка ниже Рубежной. Баб сейчас отмоем, переоденем в платья, а сами сбреем бороды и будем пить столичные помои.

Кто-то из команды поднял его на смех, и к нему тут же присоединились остальные.

— Ладно, — главарь остановил своих и сделал вид, будто доволен сказанной шуткой, — давай попробуем вести себя как порядочные люди.

Тархельгас коротко кивнул ему, поднимая сумки с пола. Балес последовал за ним к хозяину очага. Комнаты, по счастью, были, но охотник взял одну на двоих, после чего они поднялись наверх.

Едва закрыв за собой дверь, Джувенил собирался наброситься на Тибурона с вопросами касательно того, что произошло внизу и каким образом его деньги оказались у охотника, как вдруг Тархельгас опередил Балеса.

В присущей ему манере.

Развернулся и всадил кулаком в живот так, что парень безвольно повис на нем, на время забыв, как дышать. Возможно, даже раскрылись раны на груди, но охотнику было плевать.

— Я говорил тебе держать рот на замке? — Он схватил парня за шкирку, словно щенка, чтобы тот не упал. — Смерти хочешь, едва избежал ее?

Тархельгасу пришлось тряхануть Балеса, чтобы добиться от него ответа.

— Это разбойники, — парень тщательно подбирал слова, восстанавливая дыхание, — всего шестеро. Мы бы справились.

— Я вот насчитал восьмерых. — Охотник выпустил Балеса, и тот уперся в стену, чтобы устоять на ногах. — А ты ранен, и толку от тебя маловато. Предписания тоже нет. Или предлагаешь убивать и кидаться на каждого, кого считаешь виновным?

— Уж они-то…

— Каждый там внизу в ответе либо за убийство, либо за воровство, либо за насилие, каким бы оно ни было. Можешь пойти и смело вырезать весь очаг — не ошибешься. Вот только как скоро ты поставишь против себя все поселения котлов?

Джувенил постепенно приходил в себя, слушая охотника и его нравоучения.

— Сводя каждый разговор к дерганью клинка из ножен, тебе не выжить.

Тархельгас пусть и не сразу, но взял себя в руки. В одном лишь гневе не было никакого смысла. Так до парня ничего не дойдет.

— Каков главный критерий выживаемости?

Балес молчал. Не знал или не хотел говорить, поэтому охотник сам ответил на свой вопрос:

— Приспособление к условиям, в которых ты оказываешься. Говори как они, выгляди как они, веди себя как они. Прячься на виду.

— Но если ты приспособишься, — Джувенил отдышался, — то изменишь себе. Своим принципам.

— Принципы, убеждения, — охотник усмехнулся, словно эти слова — пустой звук для него. — Еще скажи о своей несгибаемой верности.

— За такие понятия не жалко умереть, — парировал Балес.

— Неужели от твоей благородной жертвы цель или принцип станет важнее, а верность — крепче? Что это докажет? Лишь то, что у тебя не хватило сил жизнью доказать свое убеждение. Не умирай за цель — живи за нее.

Балес не понимал до конца, как с произошедшим внизу можно было и совместить верность своим принципам, и не развязать драку, которая определенно бы закончилась кроваво, но в словах Тибурона, несомненно, был смысл. Смысл, что ему только предстояло познать.

— Искал меня, желая научиться? Пройти Ахора Крамего? Так вот, сейчас мы спустимся, сядем за стол и выпьем. А ты будешь молча наблюдать, как быть одним из них и выжить. Считай это своим занятием по «Культурной вариативности народов Лагигарда».

— На лекцию в столице точно не похоже, — сухо ответил Балес, поправляя плащ, что вновь разошелся по швам.

— Будь у тебя желание их посещать, ты бы остался там, а не сунулся с головой в котел.

5

Охотник и кастодианин, усевшись за стол, спокойно пили, окруженные гулом очага. Точнее, пил Тархельгас, закусывая по редкой необходимости, а Балес осилил лишь две стопки едкого самогона, и то только потому, что его практически заставили. Теперь парень жадно заедал это дело поджаркой с мясом, благодаря ВсеОтца и Мать, что ему не придется довольствоваться готовкой Тибурона. Не то чтобы тот плохо готовил, но его еда скорее поддерживала жизнь, чем насыщала желудок.

Можно сказать, парень наслаждался, забыв обо всем. Как же мало ему стало нужно для счастья.

Он молчал. Возможно, действительно следовало послушаться Тибурона и понаблюдать за очагом. Однако его внимание, когда оно не было поглощено содержимым тарелки, приковывал сам охотник. Тот осушал стопку за стопкой, но не преследовал цели напиться как таковой. Может, старался забыться или от чего-то бежал.

Что же могло заставить такого человека следовать слепому желанию пасть в небытие?

Балес практически ничего не знал о Тархельгасе. Все сведенья, что он собрал, были неполными, старыми или вымышленными. Ни отец с рассказами о юношестве Тибурона, ни истории о Рыцаре Воющего Ущелья не говорили о том, кто он на самом деле. Не отражали действительности и той суровой реальности, которая подмяла Тархельгаса под себя.

Балесу же было необходимо узнать, кем Тибурон стал в итоге. Его миссия зависела от этого.

Парень в очередной раз решил завязать разговор, но, понимая, что шанс у него всего один, сомневался, с чего начать.

Спросить, как у охотника оказались его деньги, или попытаться вытянуть историю о прошлом? Ведь парень, даже находясь при смерти, до мельчайших подробностей помнил, о чем Тархельгас тогда поведал ему. Вопросов была масса, и лишь один верный.

Но какой?

— Если вы не собираетесь мстить отцу, тогда почему позволяете идти с вами? Не думаю, что документ по Ахора и ваше имя в углу что-то значат.

Вечность. Казалось, именно столько охотник обдумывал вопрос парня, не торопясь, расправляясь с поджаркой. Может, он был слишком пьян, чтобы соображать.

— Ты должен был молчать, насколько я помню, — охотник на удивление был почти трезв, — изучать окружение. Пытаться понять котлы. И как успехи?

— Эм…

— Расскажи, что ты видишь?

По варварской попойке было сложно сказать что-то конкретное. Очаги раз от раза казались одинаковыми. Балес окинул взглядом освещенный зал.

— Ничего необычного. Окончание очередного лика в котлах. Местные набились в очаг и пытаются напиться, покуда хватит металла.

На большее парня не хватило.

Тархельгас оставил бутылку, собираясь начать с нравоучений, но Джувенил внезапно продолжил. Неожиданно для самого себя.

— Местные разбиты на группы. Лесорубы не сидят с добытчиками. Ремесленники — только со своими. Обычные жители лишь дополняют очаг. Но всех их объединяет неприятие банды. — Балес только сейчас заметил, как все косились на них, задерживая взгляд лишь на мгновенье. — Почему?

— Здесь все знают, на что способен человек с заточенным металлом. Особенно если его кто-то ведет.

— Местных ведь больше, — Джувенил перешел на шепот, так чтобы Тархельгас его слышал.

— Ты сам сказал — они разрознены. Одним страхом их не объединить.

— И это учитывая, что их всего восемь.

— Заметил еще двоих? — Тархельгас уже не пил.

— Полагаю, те, что сидят у дверей. — Балес не стал смотреть в их сторону и пытался по мере сил вести себя естественно. — Караулят у выхода на случай осложнений?

— Верно, — одобрительно кивнул охотник. — Скажешь, кто из толпы девятый?

До этого момента Джувенил и не подозревал, что был еще кто-то. Да и Тибурон не сразу приметил его.

Осмотрев очаг еще раз, Балес просто не решился сделать предположение.

— За стойкой. — Тархельгас принялся доедать добротное жаркое. — Парнишка напротив нас.

— Ему пятнадцать зим от силы. С чего вы взяли?

— Он смотрит за очагом так же, как и мы. А порой бросает мимолетный взгляд на банду и главаря, после чего отводит глаза.

— Может, он, как и все, просто боится их.

— У него нет страха в глазах. Выискивает новую жертву, а когда смотрит на главаря, ждет его признания. — Тибурон выпил стопку и тут же налил новую. — Неужели ты в его возрасте не искал похвалы отца и других кастодиан? Не выказывал преданности? Не желал быть полезным? Не равнялся на них? Здесь все то же самое.

— Ничего не меняется, — договорил Балес, отчасти согласившись с ним.

Джувенил начинал смотреть на очаг совсем другими глазами. Пока что в замочную скважину, но это уже лучше полной темноты.

— Не желаешь согреть себя, — голос, раздавшийся со спины, заставил Балеса вздрогнуть, — чем-то помимо этого пойла?

Дева плоти, едва не вывалив грудь на стол, села напротив Тибурона. Вид у нее был такой, что непонятно, сколько лесорубов уже успели воспользоваться ею только за этот вечер.

— Или можем…

— Нет, — отрезал охотник.

— Тогда давай я сделаю из твоего сына…

— Он мне не…

— Пошла вон, — проговорил Тибурон, лишь единожды взглянув на нее.

Женщину передернуло.

— Как знаешь.

Она поспешила встать и тут же удалилась в другую часть очага подальше от пугающего незнакомца.

— Что еще ты видишь или не видишь, Балес?

Парень, только что лицезревший полуобнаженную женщину, слегка замешкался. Пусть она и была далеко не первой свежести, в изорванных одеждах и синяках, но все же природа брала свое. Не к деве плоти, конечно. Балес вспомнил прошлое и ту, которую ему пришлось оставить, чтобы отыскать Тархельгаса.

К нему пришло опустошение, и он понял.

— Женщин, — пауза. — Здесь нет женщин. Только девы плоти. Почему?

— Котлы — суровый край. Слабым здесь не место.

— Это не объяснение.

— Оглядись. Пьяные раззадоренные мужики после тяжелого лика, не знающие, куда выплеснуть злость этого мира. Добавь в этот котел женщин — и очаг зальет кровью еще до восхода луна.

— Хотите сказать, все держат жен по домам?

— С детьми. Там, где те хранят уют, если тебе будет угодно.

Охотник опрокинул еще стопку, но Балес заметил, что тот ее не выпил.

— А девы плоти не разжигают проблем? — Парень не придал этому значения, хотя следовало.

— Кто даст больше металла, тому даст дева. Все просто, но нередко и из-за них тоже случаются драки. Женщины — лишь следствия. Мужчины — причина. Одни лишь разжигают огонь, а другие опасны уже сами по себе.

Тархельгас вновь сделал вид, будто пьет.

«Прячется на виду», — подумал Балес. Но от кого?

Ответ был очевиден, едва он взглянул на главаря банды. Тот тоже наблюдал за ними.

Мужик подмигнул Джувенилу.

— Мы пришли сюда переждать ночь, — заговорил охотник, наливая Балесу выпить. — Это недалеко ушло от истины. Так не будем лишний раз нервировать наших знакомых.

Парень скривился, опрокинув стопку, также оставив ее практически нетронутой, пока охотник продолжал говорить:

— Но это не значит, что их правда должна стать полностью нашей.

6

Едва ли свеча успела отмерить и час, когда градус в очаге уже давно превысил пределы нормы. Веселье, если происходящее можно было так назвать, было в самом разгаре. Балес, балансируя на грани, то и дело задавал вопросы, на которые охотник пусть и отвечал, однако делал это с явным нежеланием.

Тархельгаса больше занимал очаг и присутствующие, чем Джувенил с его любознательностью. Но хотя бы он не затыкал парня.

— Мы оставили в комнате наши вещи.

— Рад твоей наблюдательности.

— Я лишь хотел спросить, зачем вам щит? Тут, с собой?

— Привычка, оставшаяся со службы, — снова сухой ответ. — С ним чувствуешь себя спокойнее. Прикрытый тыл.

Охотник все это время, что ел и делал вид, будто пьет, не снимал его со спины. И казалось, тяжесть прочного металла нисколько не беспокоит его.

— Теперь у вас есть я. Тот, кто прикроет, — тут же пояснил Джувенил, так как охотник не сразу понял, о чем он толкует. Тархельгас не подавал вида, но парень с некой уверенностью мог утверждать, что тот будто ждал чего-то. Готовился к развязке. Вот только к какой?

Насколько мог судить Джувенил, главарь банды вроде бы успокоился и теперь лишь иногда косился, не видя в них угрозы.

Тогда в чем дело?

Парень проследил за взглядом Тархельгаса и тут же уткнулся в тарелку, надеясь, что остался незамеченным.

Все оказалось до противного банально.

Охотник наблюдал за девой плоти. Хотя, с другой стороны, в желании как таковом не было ничего постыдного. Особенно если перед этим женщину отмыть. Да и самого Тибурона тоже.

Дева плоти, не так давно вернувшаяся после очередного скоротечного возлежания с пьяным лесорубом, расхаживала по очагу в поисках следующего клиента. Им оказался один из членов банды, уже вываливавший на стол медяки, как задаток, за аренду женского тела и тепла ее кровати.

— Пойдешь со мной, — деву плоти одернул крепкий лесоруб, упитый в хлам.

— Сначала встань, — недолгая пауза, — в очередь. — Худощавый бандит не собирался делиться. — Я первый. Ты можешь быть следующим.

— Дам в два раза больше него, — лесоруб обратился к деве плоти. — Тебе решать.

Томительное ожидание Тибурона закончилось, и теперь оставалось дождаться предсказуемой развязки под хор незамолкающих голосов. Ему не удалось заглушить их алкоголем. Но был и другой способ.

— Слушай внимательно, Балес, — Тархельгас заговорил, не сводя глаз с тех, кто сейчас взорвет раскалившийся очаг. — Ни при каких обстоятельствах не доставай клинка.

— О чем вы?

— Ты понял? — он чуть повысил голос.

— Да. Наверно, да.

— Тогда посмотрим, чему тебя научил мастер Аон Сабаид.

— Искусству боя без меча, меня лично тренировал боец Высших…

Договорить Балес не успел, однако понял, к чему был весь этот разговор. Еще мгновенье назад очаг привычно бурлил обыденными шумами, а затем словно кто-то щелкнул пальцем, изменив картинку.

Бандит вмазал лесорубу что было сил, но не повалил его, зато ответный удар отбросил того на стол к дружкам.

И тут понеслось.

Члены банды подорвались со своих мест, сцепившись с подоспевшими лесорубами. Местные, не причастные ни к одной из групп, били тех, кто подвернется, как и добытчики, которые также не встали ни на чью сторону.

Расходясь от эпицентра, мордобой охватывал всех без исключения. Надежда его избежать была наивна по своей сути. Балес надеялся на это до последнего, пока не накрыло и их.

Тибурон же ждать не собирался. Атаковал первым.

Мощный прямой удар точно в лицо сразу вырубил добытчика, который просто дернулся в сторону охотника.

Так Тархельгас оказался в самой гуще побоища. Он бил, получал удары и снова бил, не заботясь о том, кто его противник. Тибурон сказал не вытаскивать клинка, чтобы парень кого не прирезал, но вот за то, что сам своими кулаками мог кого угодно отправить в единый дом, переживал не сильно. Или, лучше сказать, ему было плевать.

Кто-то разбил о его спину, где висел щит, грубо сколоченный табурет, что ровным счетом ничего не дало. Зато не на шутку разозлило охотника. Он схватил лесоруба за грудки и с размаху врезал головой в нос мужика. Шум стоял такой, что хруста переносицы он не услышал.

Лесоруб повис, но Тархельгас повторил удар и только после отпустил обмякшее тело.

Следующий удар он пропустил. Чей-то кулак добротно навестил лицо, рассекая бровь. Охотника бросило на стол, и следом подняли, держа за ворот.

Мужик оказался крепким малым, приложив Тибурона еще раз, прежде чем тот вырвался из захвата ударом по рукам сверху и уже после вписал локтем в морду. Противник потерялся на пару мгновений. Охотник пнул его сначала в одно колено, потом в другое и уже затем добил мужика размашистым ударом по лицу.

В самом начале боя Балес фактически остался один, когда Тархельгас бросил его и полез в самую гущу. Парень старался вспомнить, чему его научили в столице. Как отводить удары, как их наносить, как двигаться.

Его сшибли сбоку, впечатав с такой силой в стену, что в памяти невольно всплыл бой с костяником. Он глухо стукнулся головой, окончательно потерявшись.

От первого удара в живот, что разорвал с таким трудом заживающие раны, его едва не вырвало. От второго парень чуть не отключился. И, возможно, все решил бы третий, но на лесоруба кто-то налетел и тот переключился на нового противника.

Балес попытался отдышаться, двигаясь вдоль стены к прилавку хозяина очага. Сперва у него и было желание принять участие в драке и проявить себя, но первая же стычка остудила того суровой реальностью.

То, чему обучали мастера Высших, в котлах не годилось. Никакой эстетики боя и грации в движениях. Просто пьяная драка.

В Балеса кто-то врезался. Спиной. Совершенно случайно. И местному новый противник оказался по душе. Он тут же вмазал парню в лицо. Только благодаря неплохой реакции Балес смог смягчить удар и, закрывшись от второй попытки, атаковал сам. Два в корпус. Один в челюсть. Парирование с отводом в сторону и еще два сбоку в ухо.

Балес даже удивился, как ему удалось вырубить мужика. Однако восхититься своим мастерством тот не успел. Пусть пьяный удар в грудь и потерял всю силу, вот только старая рана и без того горела огнем.

Боль была сродни мукам котлов, поэтому Джувенил набросился на мужика с кулаками. Возможно, дважды ему удалось пнуть лесоруба, перед тем как и сам он пропустил удар в плечо и грудь. В итоге Балес просто толкнул мужика в толпу, где его вырубил кто-то другой.

А после удар, прилетевший из ниоткуда, вырубил его не более чем на мгновенье, и парень почувствовал, как неумолимо приближался пол. Картинка просто завалилась.

Его кто-то пнул. Или просто наступил, пока тот валялся. А когда он начал приходить в себя, то понял, что кто-то пытается стащить у него кинжал касты.

Незатейливого вора что-то оторвало и бросило прочь на столы.

Этим «чем-то» оказался Тархельгас.

Казалось, драка полностью поглотила его, но Балес радовался, что ошибся и охотник помнил о нем.

— Высшие тренировали, говоришь? — Тибурон поднял парня на ноги. — Лучше бы взял пару уроков у рабов Уайне.

— Возможно, — он тряханул головой, будто это могло помочь собрать мысли, — вы правы. Но Высшие делают это красиво.

— Тут, — охотник оттолкнул парня к стойке и в два удара утихомирил очередного лесоруба, — не до красоты, Балес.

Тархельгас пододвинул ему стопку, где еще остался самогон. Парень выпил без лишних расспросов.

В творившемся хаосе и жутком беспорядке Джувенил заметил мужика, что целенаправленно шел к ним. Парень скорее по наитию схватил в руки бутылку и с размаху разбил о голову лесоруба. Тот качнулся, и Балесу ничего не оставалось, как добить его.

Мужик мешком рухнул на пол.

— Ты полон сюрпризов, — охотник почти похвалил его.

— Дело случая, — оправдался Балес, тряханув рукой, которая вся гудела. Лишь бы не перелом, все остальное пережить можно.

Драка подходила к своему концу. Лишь немногие продолжали лупить друг друга почем зря. Остальные без сознания валялись на полу. Переломанные столы, прочая утварь, выбитые зубы, синяки, кровоподтеки, сбитые костяшки. Сам Балес силился унять боль, но, не скрывая от самого себя, был готов признать, что внутри испытывал удовольствие от всего этого. От победы не на ристалище или тренировке, а в реальной жизни.

Здесь можно найти свою извращенную красоту.

— Не отказался бы выпить еще одну. — Зажмурив один глаз и прижимая левую ладонь к груди, парень искал целую бутылку.

— Ты точно полон сюрпризов, — ухмыльнулся охотник, потянувшись за выпивкой.

Странно, но сейчас он не слышал голосов.

А еще он не видел того, что творили зачинщики драки.

Лесоруб добротно приложил бандита о стол и тут же сверху пустил вдогонку кулак, что раскрошил оставшиеся передние зубы. Этого вполне хватило, чтобы остудить его пыл.

Мужик поднял противника и, не встретив сопротивления, просто отпустил его. Бандит, ударившись лицом о стол, не должен был встать. И все же он сделал это и с криком накинулся на лесоруба со спины, едва тот отвернулся.

Они врезались в дальний край стойки, невольно привлекая к себе внимание охотника.

Лесоруб ударил кулаком сверху, готовый отбросить противника в следующий момент, но не заметил кинжала в руках бандита.

Подлый удар исподтишка в бок чуть ниже ребер.

Один, другой, третий.

Быстро и резко.

Никто не мог его остановить.

Дружки бандита стали оттаскивать своего, но было слишком поздно.

Истекающий кровью лесоруб с непониманием в глазах медленно осел на пол, съехав по стойке. Все замерли. Звуки постепенно заглохли.

Подобных смертей в котлах происходит по сотне за лун. Вот только эта отличалась от них. Из-за присутствия одного человека, на которого каждый в очаге сейчас переводил взгляд.

Охотник видел убийство, что разом многое меняло.

— Что притихли, народ? — заговорил главарь с изуродованным лицом. — Ничего ведь не произошло. Выпили. Повздорили. Бились за жизнь. Будто такое не случалось прежде.

Он осматривал очаг, держась перед своими, и старался вести себя так, словно все в порядке вещей.

— Твой человек прикончил Фиодеха. В драке, — кто-то нашел в себе силы заговорить.

— При охотнике.

— Вытащил заточенный металл и просто прикончил.

Как же быстро местные вспоминали о законах, когда им было это удобно. Желая избавиться от незваных гостей, те могли бы процитировать несколько абзацев любого постановления (вне зависимости от их образованности), но стоило им самим переступить черту, как их разум словно поражал недуг и они резко обо всем забывали.

Какая удобная позиция.

— Он защищался, — продолжал главарь, опасливо поглядывая на охотника. — Бился за жизнь. Гляньте на него.

Вид у поколоченного мужика был еще тот. В крови, расплывшихся синяках, без передних зубов, с порванной губой и ухом.

Но что это меняло?

А тем временем, пока очаг оценивал ораторское искусство главаря, банда постепенно стягивалась к нему. Все девять человек, включая и тех, кто все это время отчаянно делали вид, будто пришли сами по себе.

Местных же, способных стоять на ногах и держать оружие, Тархельгас не насчитал и двух десятков. Будет ли от них толк? Пойдут ли они за охотником? Хватит ли духа рискнуть жизнью, чтобы отстоять свое право на отмщение и правосудие?

— Имя? — спросил Тибурон.

— Не стоит, охотник, — предостерег его главарь, явно не желающий сойтись с ним в бою.

— Имя, — повторил Тархельгас и положил руку на эфес меча.

Чуть за ним встал Балес, готовясь биться подле охотника.

— Геаррард Агхаид, — ответил главарь.

— Не твое. Его, — кивок в сторону беззубого.

— Цусаил Фиаклан, — Геаррард наконец дал то, о чем просил Тибурон. — Не надо. Ты ведь знаешь, к чему это приведет.

Охотник его не слушал.

— Имени Цусаила Фиаклана нет ни в одном из моих предписаний, — теперь уже Тархельгас осмотрел очаг и присутствующих, — но есть пустая строка, и каждому известно, что, согласно пакту от 1279 з. Н. Н. и дополнению за номерами 31.4 и 31.5, если охотник засвидетельствует убийство и жители долин в числе пяти душ смогут подтвердить данный факт и возжелать правосудия, он имеет право внести имя виновного и привести предписание к исполнению. — Тархельгас видел, как напряглись все члены банды, потянувшись к оружию. И еще он заметил, как оставшиеся местные прятали от него глаза, не желая лезть под заточенный металл. — Так что скажет народ? Цусаил — убийца или всего лишь бился за жизнь и ему повезло выжить?

Местные до последнего надеялись, что охотник разберется сам. Убьет бандитов, а им ничего и делать не придется. Но Тархельгас оказался в меньшинстве, в невыгодных для себя условиях и не собирался рисковать жизнью из-за пустяка.

В итоге местные, бандиты и он сам преследовали свои интересы. А главное для Тибурона — выжить.

Суровая правда котлов.

Очаг молчал. Люди боялись идти против тех, кто мог не просто дать отпор, но и с большой долей вероятности перерезать всех.

— Народ сказал свое слово, — или, точнее, не сказал его вовсе. — Ты и твои люди неповинны в его смерти.

Главарь смог выдохнуть и убрал руку с эфеса.

— Однако, — продолжил Тибурон, — я бы на вашем месте покинул очаг и это поселение.

— Мы так и хотели, охотник.

— И еще одно.

— Я помню про лошадь.

— Да защитят мертвые живых. — Насчет сделки Тархельгас не сомневался, а вот тело его беспокоило. — Кто-то должен позаботиться об умершем.

— Мы отнесем его. — Он жестом приказал своим поднять мертвого лесоруба. — Повесим по законам котлов, а после уйдем. Даю слово, охотник.

— И я его принимаю.

Бандиты даже не стали собирать пожитки, если те у них и были. Смешно пятились назад, пока трое тащили тело к выходу.

Им никто не препятствовал.

Балес был вне себя, но вместо того, чтобы кричать о несправедливости, трусости и безвольности охотника, просто развернулся и, не скрывая переполняющего гнева, смешанного с разочарованием, поднялся в комнату на второй этаж.

Тархельгас же оплатил еще бутылку, перевернул стол, нашел целый табурет и начал привычным способом глушить голоса.

— И что жене его теперь сказать? — заговорили лесорубы меж собой.

— Что дух котлов забрал Фиодеха неотомщенным.

7

Уже на следующее утро охотник и кастодианин двинулись в путь. Оба в синяках, с едва зажившими ранами, с избитыми кулаками и с достаточным похмельем, чтобы хоть немного радоваться в меру морозному утру.

Ехали молча. Тархельгас — впереди, Балес — чуть позади на купленном скакуне.

Лошади ступали не спеша, под стать медленно падающему снегу. Вырубки были не тронуты. Ни следа саней, ни копыт.

Магическое умиротворение котлов в предрассветных лучах сола. И если Тибурон старался с его помощью отрешиться от недовольных промедлением голосов, то парень вообще не находил себе места.

Дело было не в ноющих ранах, опухшей руке и головной боли. Джувенил не мог найти оправдания тому, что увидели вчера его глаза.

Распираемый собственным негодованием, не в силах больше сдерживать себя, парень поравнялся с охотником, решившись заговорить:

— Я просто не могу понять…

— Тогда лучше повремени с заявлениями, пока не разберешься, что к чему.

Тибурон перебил его непривычно сдержанно. Словно Джувенил опять сморозил какую-то глупость.

Опыт, напомнивший ему, что охотник каждый раз находил что ответить, невольно заставил призадуматься.

— Далеко не это я готовился увидеть. Рассказы о вас были совсем иного толка.

— И что же ты слышал?

— Истории о Рыцаре Воющего Ущелья, в одиночку защищающем долины. Представитель каст, которого захотели похоронить в снегах, а он выжил и по долгу чести и рода сражается за людей. Жизнь превыше всего, и вы ее защитник, не так ли звучит девиз касты Тибурон? А на деле же вы Отрубатель Голов. Охотник, приспосабливающийся, чтобы выжить. И знаете, не увидев в вас рыцаря, я до последнего надеялся, что вы хотя бы чистите ряды, верша благо для народа, но на деле вы и Отрубатель, только когда удобно. Убиваете неугодных в выгодных для себя условиях. А в противном случае просто проходите мимо.

Падающий снег успокаивал. Тархельгасу казалось, будто он далеко отсюда, где-то в прошлом. Он не видел смысла объяснять Балесу, почему вчера поступил именно так, как поступил. Охотник знал, что не убил бы всех, а если бы выжил сам, то бандиты ушли бы и потом вернулись, сначала отомстив жителям, а потом попытались бы добраться до него. Развяжи он драку — жертв среди местных стало бы больше, чем один лесоруб, и среди них мог оказаться Балес. Но к чему вся эта болтовня? Парень мерил мир лишь крайностями, когда жизнь сама уже давно приспособилась, представляя собой нечто среднее.

— Хочешь знать, как я стал охотником и начал рубить головы, — Тархельгас не спрашивал — просто утверждал. Говорил отрешенно, спокойно, так, словно произошедшее вчера его не заботило и вообще не имело значения. — С момента падения Воющего Ущелья минуло четыре луна. Я пил так много, как это только возможно, стараясь забыться и заглушить…

8

1361 з. н.н. Изрытый котел. Поселение Северных Гаос

С момента падения Крепости минуло четыре луна.

Тархельгас пил так много, как только возможно, и шел так далеко, покуда хватало сил. Без цели. Без осознания, без желания. Попытки отыскать людей, атаковавших крепость и повинных в смерти возлюбленной, закончились ничем.

Мир перестал существовать для него. Лишь горечь утраты любимой жены и ребенка.

До этого момента ему казалось, что он познал всю боль, которую причинила ему жизнь, однако ссылка на север и перечеркнутое будущее не шли в сравнение с гибелью тех, кем он так дорожил.

Тархельгас не видел выхода. Голоса не помогали. Превратились в единый громогласный хор, который стало невозможно разобрать. Он глушил его алкоголем и теперь, спустя столько времени, не имел ни малейшего понятия, как оказался в очаге и где вообще находился.

Все вокруг плыло, пока его окончательно не вырубило.

Проснулся Тархельгас от мощного удара в дверь и взбудораженных криков людей, что ввалились следом. Толпа местных, человек пять или шесть, пыталась чего-то добиться от мужика, который не хотел их слушать. Он сел за стойку, отмахнувшись от назойливых просьб.

Тархельгас, не отрывая помятого лица от руки, на которой уснул, лишь наблюдал за ними, не разбирая ни единого слова. Будто звук начисто отсутствовал. Только картинка.

Чуть позже о себе дали знать жуткая головная боль и голоса. Он с горечью осознал, что начинал трезветь. Эту проблему должна была решить бутылка, но, потянувшись вперед, онемевшие пальцы опрокинули ее.

Тархельгас, не поднимаясь, смотрел, как самогон выплескивался из бутылки и без всяких преград растекался по столу. Просачиваясь меж грубо сколоченных досок, он лился на пол, на сапоги и штаны Тибурона.

Пришлось пересилить себя и оторвать голову от стола, чтобы отодвинуться в сторону.

Он еще не до конца понимал, что происходит, в то время как разговор, больше походивший на перепалку, набирал обороты.

— Банда Одноглазого ограбила склады с провизией, металлом, шкурами, убила семерых! — это повторили уже раз в пятый, лишь поменяв слова местами.

— Нужно что-то предпринять!

— Вы же заказчик!

— Я уже сделал все, что от меня зависит. — Мужик выпил залпом большую кружку эля и продолжил говорить, вытерев рукавом густые усы: — Я послал за тремя охотниками. Они прибудут к утру. А Одноглазый далеко не уйдет. Осядет в сторожке, пока не скроется лун.

— Кровавый лун, — дополнил хозяин очага, вставший на сторону заказчика. — Кем бы они ни были, завтра поутру охотники найдут только их тела, и то если повезет.

— Их восемь, — не унимались местные.

— Клинки с серебром…

— Да будь их хоть двадцать! — перебил заказчик. — В котлах это не поможет. Выйдя за пределы поселения, Одноглазый с его людьми, считай, сами вздернулись на дереве.

— Но если они уйдут?

— Мы потеряем треть запасов.

— И как нам прикажете дотянуть до следующих поставок? На что жить?

— Кормить семьи?

— И что вы от меня хотите? — Заказчик развернулся к ним, уже готовый сам прикончить набежавших старейших, которые беспокоились не за поселение, а за свой достаток и карман.

— Пойти за ними.

— Прямо сейчас!

— Вы себя слышите? Никто в здравом уме не сунется за порог в кровавый лун. Или вы хотите лично пойти за Одноглазым?

Старейшины замолчали. Едва ли те собирались что-то делать сами, не считая пустых требований и криков.

— Найдите способ, — ответили они, и перебранка, лишенная смысла, вновь пошла по кругу.

Тархельгас, хотел он того или нет, слышал разговор, хоть ему и не было дела до перепалки. Ровно до тех пор, пока не утих хор и он стал разбирать нашептывания голосов.

«А что если это они?»

— Банд при атаке было много. Слишком много, — едва двигая губами, ответил Тибурон.

«Тем больше шансов, что мы напали на верный след».

Он размял пальцы и стряхнул капли самогона со штанов.

«Хочешь дать убийцам жены и ребенка уйти?»

— Не факт, что это они! — Злость и беспомощность нахлынули вновь. Пришлось потянуться за выпивкой, чтобы заткнуть голоса.

«Сидя здесь, этого не узнаешь! Или ты надеешься найти ответы на дне бутылки?»

Тибурон замер, так и не притронувшись к ней.

«Это либо то, что мы ищем, либо банда Одноглазого наконец прикончит нас. У тебя самого едва ли хватит духа на подобное».

Тархельгас поднялся, едва устояв на ногах. Голова отозвалась жуткой болью, зато голоса замолчали.

Он потянулся за щитом и с усилием перекинул через себя, пристроив за спиной. После чего неуверенным шагом направился к стойке, где еще разгорался спор.

— Вы собираетесь до утра мне тут орать?

— Если потребуется, — решительно ответил старейшина. Остальные поддержали его громогласными возгласами.

— Вот к утру как раз приедут охотники.

— Нельзя все вот так оставить…

— Я сейчас вмажу одному из вас в морду, дабы донести смысл моих слов.

— Не осмелитесь!

— Проверим?

— Куда направилась банда Одноглазого? — в ссору влез Тархельгас, разом заставив всех замолчать.

Что старейшины, что заказчик увидели перед собой бородатого, вонючего и пропитого мужика, который уже достиг дна, основательно там обосновавшись. Но в его взгляде они увидели нечто поистине пугающее.

— Куда? — он повторил вопрос.

— Северные вырубки, проложенные по левую руку после леса висельников, — заговорил заказчик. — Там есть тропа, ведущая к старой хижине…

— Дальше разберусь. — Тибурон не думал, что у него возникнут проблемы в поисках целой банды, которая тащит награбленное.

Не сказав больше ни слова, он направился к выходу. Голоса дали ему цель. Впервые за четыре луна.

— Глейдехин Воющего Ущелья, — заметил старейшина, судя по изображению кровавого луна, зажатого в распадке.

— Слышал, крепость пала.

— Многие погибли.

— И он скоро присоединится к ним, — сказал заказчик, но так, чтобы его не услышали. Старейшины отстали, увлеченные новой темой, и он не хотел им мешать.

Вторая кружка эля была на подходе.

И чем он только думал?

Идти против опытной банды уже было безрассудной затеей, не говоря о том, что он решил сделать это ночью, в кровавый лун, и на своих двоих. И ведь путь оказался неблизким. За это время свеча успела бы прогореть на треть, а он все шел, продолжая трезветь. Крепкий мороз знал свое дело и справлялся с ним хорошо.

Однако же ясность ума не означала, что и мыслить Тархельгас начнет соответственно. Скорее наоборот. Когда выветрились последние остатки алкоголя, желание прикончить банду усилилось. И ко всему прочему он стал лучше чувствовать нужное направление, а после в блеклом алом свете кровавого луна различил следы на снегу.

Знатоком Тибурон себя не считал, но не сомневался, что протоптанная лошадьми дорога с двумя гружеными санями приведет к банде Одноглазого.

Отметив про себя, что заказчик достаточно точно указал, где те скрываются, Тархельгас сошел с вырубок и стал двигаться по лесу параллельно им. Сначала это выглядело хорошей идеей. Зайти незаметно, откуда не ждут, и атаковать внезапно. Однако идти, проваливаясь под тяжестью щита по колено в снег, оказалось тяжело даже для него. Сказывалась едва зажившая глубокая рана в правом боку, похмелье и беспробудная пьянка четыре луна подряд.

И все же он шел, протаптывая тропу меж деревьев, нарушая одним своим присутствием безмолвное великолепие угнетающего кровавого леса. Тархельгас шел прямо, не оглядываясь, не думая обо всех опасностях, скрывающихся за деревьями. В голову не приходила даже мысль, что в этот самый момент жертвой мог быть он. Голоса убеждали, что сегодня Тархельгас стал охотником и добыча от него не уйдет.

За исключением звука собственных шагов тишина словно бы пропитала все, начиная от верхушек деревьев до воздуха и снега. Стоял полный штиль.

Пройдя опять-таки приличное расстояние, Тархельгас был вынужден передохнуть. Оперевшись на ствол, он сплюнул и, отдышавшись, собирался идти вновь, когда заметил блеклую желтую точку, мерцающую в алом свете луна.

Сомнений не оставалось — он настиг своих жертв.

Затянув дополнительными ремнями щит на левой руке, Тархельгас на этот раз отдал предпочтение топору и только после стал медленно двигаться к цели. Биться придется в снегу, поэтому лучше приберечь силы для схватки.

Он не мог видеть этого со стороны, но, двигаясь меж деревьев, он словно слился с лесом, став его частью. Будто был рожден под этим небом и в этих снегах, являясь продолжением котлов.

Подкравшись к избе так близко, насколько это было возможно, Тархельгас замер и приготовился. До него стали доноситься лишь отголоски бурного веселья, что происходило внутри, но уже только по нему стало понятно — банда Одноглазого не сильно беспокоилась о преследователях. Будто были уверены, что все уже сошло им с рук.

В десяти шагах от входа в избу стоял один человек, чувствовавший себя чересчур вольготно. Тот не смотрел по сторонам, занятый больше раскуриванием забитой трубки.

Тархельгас припал на одно колено, наблюдая за постовым. Крепко сжав древко топора, Тибурон только сейчас задумался: что он вообще тут делает? Что собирается сделать? Как пришел к тому, что вновь готов убить, но не защищая крепость, а ради себя?

«Если есть хоть один шанс, что они причастны к смерти твоей возлюбленной и ребенка, — голоса громогласно заявили о своем недовольстве, вызывая физическую боль, — ты не имеешь права колебаться! Нельзя дать им уйти!»

— Я не знаю наверняка. — Он закрыл глаза, тряханув головой в надежде заглушить их.

«Так спроси их!»

Голоса взревели с такой силой, отозвавшись тысячным эхом, что Тархельгас, не отдавая отчета в своих действиях, с криком поднялся с колена, метнув топор.

Свист металла, рассекающего воздух, глухой чавкающий удар — и мужик падает в снег, так и не поняв, откуда пришла смерть.

Постовой не успел издать ни малейшего звука.

Зато в десяти шагах от того места, где упало тело, раздался внезапный крик:

— На нас напали! Охотник!

Бандит, которого Тархельгас не заметил. Упустил из виду. Однако что он менял, если Тибурон и без того сам себя выдал?

На ходу выхватывая меч, Тархельгас столкнулся с противником, решившим пойти против него в одиночку.

Первый резкий удар он принял на щит, затем атаковал коротким замахом в голову, но натолкнулся на меч бандита. Пришлось отступить назад. Сначала вынужденно, потом намеренно — четко по старым следам.

Бандит пошел в атаку по наитию, но тот явно провел не так много боев в снегу в отличие от стража. Противник потерял скорость при наступлении и нанес выпад снизу, который также врезался в щит.

Тархельгас оказался куда опытнее и, блокировав предсказуемую атаку, отточенным косым ударом снес треть головы. Быстрая смерть, которую стражник не успел осмыслить.

Из избы вывалились шестеро бандитов, включая и Одноглазого, но Тархельгас не различал их лиц. Они были безлики для него. Он оценивал противника согласно оружию, с которым тот пойдет в атаку. Так, как делал это в крепости.

Пара мечей, топоров, копье и лук.

Он укрылся за щитом, тут же получив стрелу, что со звоном отлетела прочь.

— Взять его!

Тархельгас рванул прочь, прячась за могучими стволами. Идти против шестерых в открытую было глупо. Даже голоса согласились с этим.

Рядом просвистела вторая стрела, растворившись в снежном лесу. Стражник уходил все дальше.

— Идите по следам! — приказы Одноглазого разносились по округе. — Обходите его!

Бандиты собирались зажать охотника. Загнать, как зверя, и прикончить без лишней суеты.

Или все же хотели заставить его страдать?

Спустя некоторое время Тархельгас перестал слышать их крики и потерял погоню из виду. Лес вновь погрузился в тишину алого мрака. Успокоилось даже его сердце, однако он сам расслабиться не мог. Знал, чем это чревато.

И, как выяснилось, не зря.

Огибая одно из деревьев, выставленный в защите щит принял тяжелый удар топора, что отбросло Тархельгаса назад. Он было хотел пойти в наступление, когда заметил второго нападавшего.

Его меч ушел в оборону и парировал замах, в то время как щит держал на расстоянии первого противника.

— Он здесь! Сюда!

Стремительный размен ударами прошел на первый взгляд впустую. На деле же страж знал, что без прикрытого тыла, в одиночку биться с опытными бойцами будет сложно. А этих двоих можно было ими назвать.

Пришлось принять оба удара, почти перекинув оружие противника через себя, чтобы за спиной оказалось дерево. Это позволило Тархельгасу самому провести пару опасных выпадов после успешного блока.

И в следующий раз он не выставил щит, а увернулся. Топор прошел мимо, лишь врезавшись в дерево. Он до последнего считал, что оружие застряло, поэтому атаковал второго, увидев брешь в обороне.

Рана, вспоровшая левый бок бандита, оказалась тяжелой. Скорее всего, смертельной, однако тот был все еще жив. И хуже всего то, что сам Тибурон слишком поздно переключился на мужика с топором. Страж лишь отчасти парировал выпад, и ногу обожгло холодным лезвием металла.

Теплоту крови он почувствовал уже позже.

Тархельгасу пришлось переключиться на него, не добив раненого бандита, который, даже умирая, мог прихватить его с собой. И тогда к привычной тишине алого леса, разбавленной звуками схватки, добавился еще один посторонний шум.

Сначала был приглушенный рык, идущий больше из груди, нежели из пасти. Затем рывок — и смертельно раненый мужик исчез, истошно вопя, поглощенный черным пятном с оскалившимися клыками.

В бою не стоит отвлекаться от своего противника, как и забывать смотреть по сторонам, особенно если сражаешься в гуще боя. Благодаря службе в крепости Тархельгас прекрасно усвоил это.

Он воспользовался заминкой бандита и вогнал меч точно в горло, одним рывком едва не отрубив голову, оставив ту болтаться на хрящах, и уже после приготовился к схватке с новым врагом, чрезвычайно опасным, особенно в это время луна.

То, что Тархельгаса обдало кровью, он не заметил. Вид волколака в своей истинной форме, рвущего добычу на части, полностью поглотил его. Приковал к себе.

Страж видел, как под темно-каштановой шерстью напрягались мышцы существа, содрогаясь в такт каждому движению. В этом было свое изящество, если это слово вообще приемлемо в данной ситуации.

Особь оказалась меньше, чем те, с кем до этого сталкивался Тархельгас, отчего и выглядела та по-особенному. Стройные лапы, точеное, словно оживший камень, вытянутое тело, таз в меру узкий, грудина четко пропорциональна размерам самого существа, ключица ей под стать. Возможно, вне луна этот волк скрывался под ликом женщины.

Однако насколько третья форма наофалгеа опасна вне зависимости от пола и прочих различий, страж, служивший в Воющем Ущелье, знал на личном опыте. Если с волколаком, обращенным в привычный лун, можно было сладить, а в редких случаях и договориться, то с этим полутораметровым волком ему не справиться.

Выйдя из оцепенения, Тархельгас стал пятиться назад, когда существо обернулось, оскалив окровавленную пасть, тут же прижав заостренные уши.

Рык, мышцы, натянутые подобно струне, и последовавший бросок всего тела.

Страж увернулся каким-то чудом. Волчица пролетела мимо, зарывшись в снег.

Петляя меж деревьев, Тархельгас старался не поддаваться страху, но как такое возможно, когда одно из самых опасных существ котла гонится за тобой?

Внезапный удар в грудь отбросил стражника в сторону, спиной врезав в дерево.

Это оказался всего лишь бандит, неудачно приложивший его клинком. Будь мужик проворнее и встань удача на его сторону — одного замаха хватило бы, чтобы разрубить Тархельгаса. А так — распоротая куртка, жуткая боль и синяк, если он выживет.

Тибурон даже не собирался отвечать на удар.

Спасти сейчас могло только бегство.

Бандит же этого не понимал. Казалось, он вообще не видел волколака, за что и поплатился мгновеньем позже.

Челюсть зверя сомкнулась от ключицы до груди, оторвав человека от земли. Истошно и пронзительно закричав, тот стал размахивать посеребренным клинком и по чистой случайности полоснул им по лапе зверя.

Даже ослепленная яростью волчица испытала нестерпимую боль и, резко мотнув мордой, отбросила бандита прочь. Встреченное им дерево едва не переломило того надвое. Хруст костей стоял омерзительный, такой, что сводило скулы, однако именно это не дало Тархельгасу опять впасть в оцепенение.

Волколак, вконец обезумев, кинулся на стражника, врезавшись в так вовремя выставленный щит.

Тибурон не устоял на ногах, рухнув в снег, чтобы в следующее мгновенье наофалгеа налетела на него. Пасть зверя сомкнулась на щите. Клыки заскрежетали о металл, силясь вырвать надоедливый кусок стали, но, не преуспев в этом, нетерпеливая особь тут же рывком морды отбросила стража прочь.

Даже если зверь не разорвет его на части, он просто размажет Тибурона после пары таких стычек. А стоит волколаку укусить — смерть будет неминуемой и мучительной. Никакого обращения, никакого проклятья. Лишь безумие и забвение, что придет после.

Стражи крепости видели, как происходит подобное, и Тибурон не собирался испытывать на себе власть кровавого луна.

Ему пришлось подняться и уйти в сторону под укрытие поваленного ствола, что позволило плашмя приложить волколака по морде щитом и затем нанести колющий выпад. Клинок раскроил череп, начиная от носа, двигаясь между глаз до самой макушки. Плоть поддалась, но кость больше напоминала камень. К тому же оружие без примесей серебра не могло причинить волколаку достаточно вреда.

Зверь даже не замешкался, перейдя в атаку.

Раны затягивались едва ли не на глазах.

Замахом мощной лапы волколак выбил стража из-под укрытия дерева, угодив точно в щит, что и спасло ему жизнь. Однако, теперь на открытой местности, у него не оставалось шансов выжить.

Тархельгас стал пятиться назад, когда в зверя угодила первая стрела с серебряным наконечником, почти следом — вторая, а после на особь с боевым кличем налетел бандит, вонзивший копье между ребер и поваливший волчицу в снег. Не теряя преимущества, мужик стал наносить удар за ударом, разрывая бок, спину и живот.

Копье врезалось в волчицу по меньшей мере раза три или четыре, когда вмешался Тархельгас. Тыльной стороной щита перебил плечевую кость бандита и уже следом загнал меч точно ему в сердце.

Пусть мужик и спас его, но в котлах это ничего не значило. Во всяком случае, не для Тархельгаса. Не сейчас и никогда после.

Теперь нужно прикончить лучника, которого прежде предстояло отыскать. И тот сам облегчил задачу, выдав себя.

Стрела попала в руку Тибурона. Пальцы выпустили меч, не в состоянии больше держать кусок заточенного металла.

Тархельгас даже и не подумал потянуться за клинком. Прикрываясь щитом, он, забыв про вспоротую ногу, бежал на лучника. Стрелы то попадали в обшивку, то зарывались глубоко в снег.

Не добежав полдесятка шагов до своего противника, который уже потянулся за мечом, Тархельгас высвободил левую руку из расхлябанных ремней и плашмя бросил щит в него.

Лучник не увернулся. Щит просто врезался в грудь, не позволив тому выхватить клинок. Страж налетел следом, ударив ногой в живот, отчего мужика отбросило в снег. Однако и Тархельгас не смог удержаться на ногах.

От падения древко стрелы надломилось, наконечник остался внутри. Времени вытаскивать его не было.

Лучник, не поднимаясь из снега, накинулся на Тибурона сверху, прижав всем телом. Он лупил кулаками, разбивая лицо, пинался. Страж защищался по мере сил, пока здоровая рука, которая все еще слушалась его, не нашарила рукоять кинжала и ударила куда-то в тело.

Клинок рассек плоть в районе бедра, двигаясь все выше. Лучник завопил что есть сил. Кровь хлынула по руке стража, заливая того. Он отчетливо слышал, как сталь скрежетала по кости. Этот мерзкий звук не перекрывал криков противника, а скорее существовал обособленно.

Возможно, потом мужик слез с него, или же Тархельгас скинул того сам. Сложно вспомнить точно. Но вот то, что страж накинулся следом и первым ударом пробил горло, оторвав куски плоти, а вторым — грудь, оставив клинок в теле, — это ему запомнилось.

В надежде отдышаться, ничего не чувствуя, Тархельгас перевернулся на спину. Ни леденящего снега, ни боли, ни привкуса крови во рту. Лишь легкое неудобство от раны, оставленной наконечником стрелы, так, будто это была заноза. Тибурон вытащил ее без каких-то проблем, продолжая находиться в полном отрешении. Манящее спокойствие завладевало им. Царило умиротворение.

И все потому, что голоса были довольны. Они получили свою жертву и упивались моментом. Не такая уж и большая плата за тишину в собственном разуме.

Каких-то семь жалких жизней.

«Восемь, глупец! Их было восемь!» — прокричали голоса, предупреждая об опасности.

Произошло это как раз вовремя. Темно-алый мрак леса высвободил из своих объятий последнего бандита. Тархельгас различил повязку поперек одного глаза и в следующее мгновение переключил внимание на топор, рассекающий воздух.

Страж перекатился вбок, и лезвие зарылось в снег ровно в том самом месте, где он был еще секунду назад.

Подняться у Тархельгаса не вышло. Только ползти. А вот Одноглазый почти без проблем вытащил двуручный топор, преследуя стражника так быстро, насколько позволял снег. Он не кричал, не сыпал проклятьями, не угрожал. Собирался убить, как делал это десятки, сотни раз.

Одноглазый быстро добрался до Тибурона. На ходу занес топор высоко над головой и обрушил на отползающего стражника.

Тархельгас не просто остановился, но что было сил толкнул себя в обратном направлении и сапогом ударил в колено Одноглазого. Бандит стал заваливаться. Топор неумолимо падал.

Лишь только потому, что Тибурон замер, сталь не раскроила ему череп, а рухнула рядом, чуть выше ключицы и зарылась в снегу, потеряв скорость. Топор просто ударил, но даже не разрубил плаща.

Одноглазый завалился следом. Тархельгас атаковал единственным, что у него осталось. Наконечником стрелы с переломанным древком, который все это время сжимал в руке. Он ударил в бок, вогнав его под самые ребра, но бандит словно не заметил этого.

Не уступая стражу в росте и превосходя в силе, он обрушивал на того удар за ударом. Схватил за голову обеими руками, впечатав в снег. Тархельгас потерялся, а вот его навыки и голоса — нет. Они направили кулак, который при ударе вогнал стрелу еще глубже.

Одноглазый впервые за бой издал звук, похожий на рык боли.

Это позволило стражу сбросить бандита и уже самому накинуться с кулаками.

Бил он только левой.

Прямой в челюсть, потом в ухо, затем обрушил кулак словно молот.

Следующий удар был нацелен в нос, но противник блокировал и перехватил руку так, что спустя пару мгновений оказался сверху.

Теперь он душил Тархельгаса.

Страж попытался вырваться. Избавиться жилистые пальцы от горла, но левая рука не справлялась. Одноглазый брал верх.

И вновь его спасли голоса.

«Один глаз, — говорили они почти размеренно, будто заранее знали, кто выйдет живым из боя, — какая роскошь. Цена за то, что он сделал, куда выше».

Тархельгас потянулся к горлу главаря. Вот пальцы поползли по скуле. Тот мотнул головой и тем самым ослабил хватку. Стражник вдохнул и вцепился ногтями в щеку, разрывая ее в мясо. Одноглазый в ответ надавил еще сильнее, но и Тархельгас, подобный волколаку, не отпускал жертву.

Кричал ли бандит — неизвестно. Страж лишь чувствовал кровавые куски плоти в своей руке. А после средний палец подобрался к веку.

Еще одно усилие.

Ноготь резко погрузился во впадину, выдавливая глазное яблоко.

Уже Безглазый заорал, выпустив Тархельгаса. Страж же в последнем рывке, словно зверь, дернул рукой на себя и вниз, отрывая ошметки кожи с лица главаря.

Если котлы безликих и существуют на самом деле, то люди, которых варят там, кричат именно так.

Пока главарь метался по снегу, не в силах подняться, Тархельгас, едва ощутив воздух в легких, встал и что было сил пнул его.

Затем еще раз. И еще. В то самое место, куда вогнал стрелу. Это успокоило мужика. Он перевернулся на спину, уже не крича. Отхаркивал кровь. Умирал.

Медленная смерть — то, что Одноглазый заслужил, но голоса хотели, чтобы последний вздох забрал именно Тибурон.

Тархельгас не имел ничего против.

Взяв топор в левую руку, он различил предсмертное бормотание главаря:

— Слово… дал слово… не посылать за… охотниками.

Стражник взмахнул топором, всадив металл точно в грудь, оборвав невнятные всхлипы бандита. Он уже и так понял, что к чему.

Или ему все подсказали голоса?

Пламя схватки начинало угасать. Тархельгас приходил в себя. Чувствовал боль, растекающуюся по телу, приходящую следом слабость и кровь, что медленно сочилась из ран.

Однако все это казалось каким-то далеким. Даже неважным. Ведь впервые за четыре луна Тархельгас смог удовлетворить голоса и заставить их замолчать. Он знал, что они довольны. Вот только как долго продлится их насыщение? Голод обязательно вернется вновь.

Именно подобные мысли все же заставили его вспомнить о кровоточащих ранах, которые следовало как можно скорее перевязать, если выживание еще входило в его планы.

И вот, высвободив один из ремней и перетянув им ногу, а вторым — предплечье, Тархельгас осознал, что забыл про волчицу.

В этих лесах волколаки живучи, как никто другой, поэтому не стоило списывать ее со счетов.

По своим же следам Тибурон стал возвращаться обратно, туда, где зверь его чуть не прикончил. Он прошел весь свой путь, отыскал тела убитых, но в свете луна все казалось таким странным. Темно-алая кровь в эту ночь была почти неразличима на снегу. Можно почувствовать ее запах, вкус во рту, то, как она пропитала одежду, но не увидеть глазами.

Так он дошел до места, и его предположение оказалось верным. Волчица была все еще жива. С копьем в правом боку она из последних сил поднималась на лапы, делала несколько шагов и падала. От былого гнева не осталось и следа. Лишь инстинктивное желание выжить.

Отыскав свой меч без особого труда, Тархельгас шел за волчицей, держась на расстоянии, пока та окончательно не рухнула в снег. Спрятав металл в ножны, страж выждал еще какое-то время и только после подошел ближе.

Она тяжело и хрипло дышала. Грудь то поднималась, то опускалась. Из ран медленно сочилась кровь. Шерсть невообразимого оттенка при каждом вздохе переливалась в свете луна какими-то неописуемыми мрачными тонами, отдававшими то блеклым огнем, то темной медью. Тархельгас во второй раз отметил, что еще не встречал волколаков, подобных ей.

Однако его поразил далеко не темный каштан шерсти волчицы, а цвет ее глаз. Серые, как утренние сумерки котлов, с голубым отливом неба в те моменты, когда рассеиваются тучи.

Тархельгасу показалось, что она смотрит на него с каким-то пониманием. Была в этом взгляде частичка чего-то разумного. Присущего человеку — не зверю. И кто, как не страж Воющего Ущелья, знал, что наофалгеа в кровавый лун себе не принадлежит.

Останься Три К в живых — ему бы это не понравилось. Не убийство обезумевшего волка (подобное они и сами делали по необходимости), а то, что зверя бросили мертвым без всяких почестей, не отдав тело сородичам. Ведь если взглянуть на волчицу с другой стороны — она все еще человек, хоть и скрыта шкурой зверя.

Тархельгас решил почтить память капитана Кофмана и успокоить волколака согласно обычаю котлов.

Стражник вытащил копье, собираясь добить раненого зверя, когда тот подскочил из последних сил и резко поднялся, чуть не снеся зазевавшегося Тибурона.

Волчица замерла напротив Тархельгаса, широко расставив передние лапы для устойчивости. Ее едва заметно шатало.

И вот они стояли друг напротив друга. Оба истекающие кровью, и каждый готовый защищать свою жизнь до последнего. Он сжимал серебряное копье, она готовилась к нападению.

Однако волчица не скалила пасть, не рычала. А Тархельгас не менял позиции для атаки. Казалось, прошла вечность, прежде чем с волчицы спало оцепенение. Она, уже скорее скуля от боли, мотнула головой из стороны в сторону. Ее взгляд будто бы прояснялся.

Время кровавого луна не вечно, и эта ночь, какой бы длинной ни была, подходила к концу, ослабляя власть над зверем.

Волчица сделала свой первый неуверенный шаг назад, в ответ на что Тархельгас опустил, пусть и не полностью, свое копье.

Волколак отходил во мрак меж деревьев, не сводя взгляда со стража, пока тьма полностью не поглотила его. Последнее, что увидел Тибурон, — отблеск серых глаз с голубым отливом.

Спустя пару мгновений за деревьями раздался шорох. Тархельгас напрягся, поднимая копье, но зверь рванул в противоположную сторону и больше не появился.

Сперва он подумал, что Три К был бы доволен. Волколак выжил. А уже следом в голову пришел план, который бы действительно почтил память капитана. Голоса против не были. Скорее наоборот: видели в этом некий долг перед павшими в крепости.

Нужно помочь волчице выжить. Едва настанет утро, за ней пустятся в погоню и найдут, когда она уже обратится в человека. Ее прикончат только за то, кем она была даже не по своей воле. За убийства, которые совершила под властью кровавого луна. И если зверству людей Тархельгас никогда не видел оправдания, считая, что все определяет выбор, то желания волчицы определяло проклятье.

О присутствии особи никто не должен был догадаться.

Наспех занявшись своими ранами, страж не без помощи лошадей притащил все восемь тел вместе с оружием к избе. Свалил в кучу. Достал у расчищенной завалинки пень, на котором кололи дрова, и отрубил голову каждому, как доказательство, что они больше не потревожат живых.

Странно, что голосам и это пришлось по душе. Они упивались процессом. Каждым моментом.

Страж покидал головы в мешок. Затащил тела в избу и поджег ее, прежде оттащив сани с награбленным, которые после должны будут забрать местные. Лошадей он распустил, не считая той, что оставил себе. В поселение Тархельгас вернулся только к утру, кинув мешок с головами к ногам старейшин.

Он смотрел на заказчика, и тот знал, что стражник все понял. В мешке не хватало еще одной головы, которую Тархельгас собирался заполучить.

9

1367 з. н.н. Изрытый котел

Тархельгас помнил ту ночь, словно она произошла вчера, но Балесу рассказал лишь историю с бандитами и оборотнем, упустив момент о гибели семьи и найденном способе, который глушил голоса.

Охотник не искал понимания и не раскрывал душу. Лишь хотел показать, как сильно ошибался Балес на его счет. Что истории и рыцаре Воющего Ущелья и слухи об Отрубателе Голов далеки от истины.

— Я бросил восемь голов к их ногам, однако благодарности не получил, — Тибурон заканчивал рассказ так же спокойно, как и начал его. — Старейшины обвинили меня в самосуде и прочих грехах. Хотели подвести под черту закона того, кто сделал всю работу. Но их треп не доходил до меня. Я смотрел на заказчика, который с самого начала был заодно с бандой Одноглазого. Видя это, он вмешался. Соврал, что я охотник. Недавно прибывший, которого не признал. А дабы не быть голословным, обещал к вечеру предоставить все бумаги, что должны были привезти те три охотника, за которыми посылали еще вчера.

Рассказ был долгим, но Балес не заметил пролетевшего времени. Уже давно рассвело и, можно сказать, потеплело. Падал редкий снег.

— Вы не убили его? — короткий вопрос, лишь бы не прервать историю.

— Дабы выжить, — Тархельгас не раскрыл правду о том, что расправиться с заказчиком не позволили голоса, так как видели в нем помощь и спасение, — я промолчал. Уже в конторе он сам оформил на меня нужные бумаги. Охотники, что не удивительно, так и не явились. Затем выдал печать, листы предписания, и я стал тем, кем являюсь. Тогда он остался жить.

— Тогда?

— Спустя две кровавые пары я нагнал банду, в которой бывший заказчик из Северных Гаос был за главного. В итоге, хоть и многим позже той ночи, его голова все же оказалась у меня в мешке.

На этом его рассказ закончился.

Тибурон ничего не доказывал, не объяснял. Позволил Балесу самому решать. Парень в свою очередь не задавал глупых вопросов и события в таверне не обсуждал. Скорее пытался осознать все, что знал о Тархельгасе по рассказам, и то, что увидел своими глазами.

То, как вещи обстояли на самом деле, могло сильно повлиять на его миссию.

Но к чему бы ни пришел Джувенил, он понимал, что сейчас нельзя было просто отмолчаться. Следовало разорвать эту тишину и хотя бы сделать вид, будто он встал на сторону охотника.

— Получается, теперь мы идем к следующей деревне?

— Хватит, — ответил охотник. — Мне надоело бесцельно бродить от поселения к поселению. Настала пора взыскать старый долг.

Глава пятая

Определить точно течение времени в Низиногорьях практически невозможно. Вести отсчет зимами бессмысленно. В этих краях они вечны.

Сначала мы отсчитывали лики, а когда наше пребывание затянулось (ибо дух первооткрывателей был сильнее нас), моя экспедиция стала ориентироваться по полному лику Матери, чей период равнялся тридцати ликам. Проблема заключалась лишь в том, что затянутое небо часто скрывало от нас все светила.

По моим наблюдениям, лик Матери поднимался над снежными долинами вот уже как пять раз. И за это время моя экспедиция повидала много чудес и ужасов.

Низиногорья оказались поистине богатыми землями. Добротной древесины здесь было столько, что нашим мастерам казалось, будто ее хватит, чтобы застроить поселениями все земли ниже Рубежной. Я был с ними согласен, а когда путь преградили горы, уже каменщики били себя в грудь, повторив недавно отзвучавшие слова их негласных противников по ремеслу. Они восхваляли местные породы своей крепостью и красотой, которая возвеличит в непревзойденном великолепии нашу столицу над городами других государств.

Меня неописуемо радовали сделанные открытия. Все лишения сложнейшего путешествия были оправданы. Даже опасность, что несли местные существа, проверяя защитников моей экспедиции, не могла остудить наш пыл. Лучшие воины касты Сабуэск раз за разом давали им отпор. Потери были (минимальные, нужно отметить), но каждый знал, насколько важна миссия, возложенная столицей, а уверенность моего лейтенанта вселяла уверенность в наши сердца.

Мы разбили лагерь подле цепи нескончаемых гор, дабы восстановить силы, но и тогда мастера экспедиции не желали отсиживаться и углубились в неизведанные недра. Там они нашли спасение для Лагигарда от всех врагов, что посягали на наши границы. Среди снегов и гор моя экспедиция обнаружила богатые залежи золота и серебра, а также жилы твердых металлов для оружия и доспехов.

Едва мастера подтвердили столь значимую находку, я отправил в столицу письмо не с просьбой, а с требованием выслать людей, инструменты и начать добычу. Даже учитывая все опасности этих земель, мои запросы были приемлемы.

Тогда я уже мыслил не как исследователь, а как человек, желающий спасти родной дом. Мое государство.

Проблемы казались преодолимыми.

Но не все было так просто.

До этого дня мы сталкивались лишь с одиночными существами, что несли некую угрозу экспедиции. Это и гибриды волка с человеком, и гигантские птицы, больше походившие на монстров из сказок. Упоминания также стоит и уродливый вид существ (чем-то напоминающий женщин), коим была доступна наша речь, и как те пытались одурманить солдат зловещими наговорами. Несколько раз мы находили обескровленные трупы, но не знали, кто и как мог такое сотворить.

Однако все это было несущественно (да простит ВсеОтец и Мать мою черствость), ибо дальше нас ждала напасть многим хуже.

В одну из снежных ночей с гор к лагерю спустилась большая группа враждебных особей. Схватка была жестокой, но воины касты достойно проявили себя, оставив после боя пять десятков убитых и отогнав врага.

Существа оказались поистине странными. Невысокие, человекоподобные, со звериными, песьими чертами, чью плоть покрывали гнилые нарывы. Они были организованны и напали намеренно, а не просто наткнулись на нас.

До этого мы считали, что создания своим сознанием больше походили на зверей, подчиняясь инстинктам. Но у атаковавших нас были зачатки разума. Какая-то иерархия. Цель.

А значит, наше пребывание в Низиногорьях нельзя было больше считать легким (хотя, видят боги, мы и до этого так не думали), но представители касты двенадцати не собирались отступать.

Конец ознакомительного фрагмента.