Сумрачная антология

Дея Нира (2023)

В сборник вошли самые разнообразные истории о призраках, ведьмах, чудовищах, старинных особняках, загадочных и необъяснимых происшествиях: «Невесты сумрака», «Тихие шорохи», «Голос темноты», «Дорога через темный лес», «Чучело: охотничий трофей», «Дом у торфяного болота», «Холм повешенной ведьмы» и «Призраки зазеркалья».

ТИХИЕ ШОРОХИ

Вдоль берега широкого озера понурая кляча тащила телегу, груженую мешками.

В лесной тиши раздавался монотонный стук копыт по каменистой дороге, колеса скрипели и подпрыгивали, натыкаясь на разбросанные валуны. На телеге сидели мужчины: один держал вожжи, безразлично глядя перед собой, а второй, с изнуренным, покрасневшим лицом, прижимал к груди грязный узелок и беспокойно оглядывался по сторонам, будто чего-то опасался.

— Игнат, долго еще ехать? — хрипло спросил он у извозчика, поеживаясь. Отовсюду тянуло вязким туманом, отчего одежда отсыревала. Несмотря на июль, ветер дул холодный, а вечер готовился смениться ночью.

Извозчик коротко мотнул головой:

— Пару верст всего. Большую часть пути проехали, не боись.

От этих слов лицо мужчины прояснилось. Последние дни он только бежал до изнеможения или ехал, прячась от всех, не имея возможности передохнуть. Переходя обширные болота, чуть не утонул в зловонной жиже; комары, словно изголодавшиеся вампиры, кидались на него всякий раз, как он устраивался на непродолжительный ночлег, изводя назойливостью. Кожа невыносимо зудела от их яростных укусов.

Словом, выспаться было невозможно. К тому же, он боялся погони, и потому дикий страх быть снова пойманным гнал его, словно дикое животное, убегающее от безжалостных охотников. Ноги, после долгого перехода через густые леса, гудели до сих пор.

Он наклонился и, нахмурившись, приспустил штанину, чтобы скрыть багровую отметину на щиколотке: постыдный след его собственной глупости и доверчивости.

Солнце уже скрылось за сизыми тучами, касаясь горизонта: еще немного и все вокруг погрузится во мрак.

Извозчик, правя лошадью, переложил вожжи в одну руку, а второй пошарил у себя под ногами и извлек закопченный масляный фонарь, коробок спичек и передал их по очереди попутчику:

— На-ка, зажги, — коротко бросил он. — По памяти еду, но все ж таки лучше с огоньком.

Попутчик не стал возражать, хотя пальцы с трудом слушались его и тряслись. Он сломал несколько спичек прежде, чем смог извлечь крошечный язычок пламени, и за стеклом фонаря замерцал тусклый свет.

Мужчина подождал, пока пламя разгорится и только потом осторожно передал фонарь извозчику, а тот подвесил его на торчащую изогнутую палку, приспособленную для этого.

Между тем стало совсем темно. Если еще недавно стволы деревьев мелькали на фоне фиолетово-красного заката, то теперь и небо, и лес слились в сплошную черноту. Оттуда потихоньку доносились и становились все громче звуки ночи: резкий свист, уханье, стрекотание, шорохи. Иногда совсем рядом трещали ветки за деревьями, будто кто-то огромный пробирался сквозь чащу, но предпочитал не показываться. В глубине зарослей внезапно вспыхивали блестящие точки и гасли, когда телега со скрипом проезжала мимо.

Игнат что-то напевал себе под нос, подгоняя клячу, которая иногда нервно вскидывала голову, косясь на непроглядную стену леса.

— Непривычно небось? — внезапно подал он голос, посмеиваясь. — Городской что ли?

Попутчик замер, не зная, сердиться ему или благодарить за возможность переброситься словом.

— Устал я, — ответил он хрипло. — Дорога у меня дальняя.

— Ладно, не серчай, — добродушно произнес извозчик, не поворачиваясь. — Часто тут ваших сюда подвожу. Голодных, злых, оборванных. Ну, да ничего! Теперь по-новому заживешь, коли не сглупишь.

Мужчина прижал еще крепче узелок к груди и ухмыльнулся. Ну уж нет. Не для того он жизнью рисковал и стер ноги в кровь, чтобы где-нибудь попасться. Теперь он будет осторожнее.

— Сам-то, смотри, не болтай лишнего, — он постарался сказать это с улыбкой, но в голосе прозвучало предупреждение. Игнат тихо засмеялся:

— А насчет этого не думай. Не из болтливых я. Мое дело простое — забрать человека и привезти его. Приехали уж!

Впереди в темноте блеснул огонек, а сосны расступились. Лошадь, почуяв жилой дом, вытянула шею и заржала. Тусклый свет фонаря осветил высокий частокол и грубые деревянные ворота.

— Открывайте, хозяева! — крикнул во все горло извозчик, и тут же из-за ворот показалась крепкая высокая фигура, поднимая над головой светильник.

— Не ждали мы вас уже, — раздался гулкий бас. Коренастый мужик приблизился к телеге. Его глубоко посаженные глазки из-под нависающих бровей пристально и пытливо посмотрели на прибывших. — Кто таков?

Мужчина, сидевший на мешках понял, что обращаются к нему. Он подхватил свой узелок, спрыгнул с телеги и встал в полный рост:

— Савелием звать. Беглый я.

— Это мне ясно, — перебил его коренастый, вскидывая увесистую дубину на плечо. — А что тебе на том берегу передали?

Савелий нахмурился, вспоминая. Перед глазами промелькнуло лицо человека, доверившего ему тайну, которая объединяла этих людей. Если он ошибется, ему несдобровать. Особым образом он скрестил указательные пальцы рук и плюнул на землю. Жест, по которому его должны узнать.

Коренастый мужик опустил дубину и снова ухмыльнулся:

— Ну, заходи. Гостем будешь. А я — Макар!

Ворота со скрипом открылись, пропуская телегу. Кляча, предчувствуя желанный отдых, резво вбежала во двор и замедлилась лишь у навеса, где на привязи стояли две лошади.

Савелий последовал за ней, прищурился и огляделся: пара пристроек, курятник, крытый колодец и низкий бревенчатый дом с двускатной крышей. В окнах плясали тусклые блики, а на одном из подоконников стояла одинокая зажженная свеча.

Дверь дома открылась и на порог вышла маленькая худая женщина в простом платье. Она оглядела прибывших, поправила платок на голове и поздоровалась с ними с какой-то тихой кротостью.

Макар подошел к гостю и хлопнул по плечу:

— Иди в дом, не робей.

Савелий послушался. Дом был скромным, но опрятным и убранным. Хозяйка вынимала из печи и ставила на стол целую горку золотистых блинов, блестящих от масла. Савелий ощутил, как в животе у него заурчало: последнюю краюху хлеба он доел сегодня утром. Женщина приветливо улыбнулась и показала на небольшой чан с водой, где можно было ополоснуть руки.

Игнат уже сидел за столом, принимаясь за блины, да нахваливая хозяйку:

— Ай, Настасья, сколько жил, а таких блинов нигде не пробовал!

Радушная обстановка в доме подкупала. Савелий с удовольствием вымыл руки и лицо, а затем выпил стопку крепкой настойки, поднесенную хозяйкой, вторую и третью, пока не осоловел. После долгой и тяжелой дороги, всех злоключений, выпавших на его долю, теперь казалось, что все пойдет по-другому.

К ним за стол подсел и Макар, завязался разговор. Вот уже гость пустился в горькие рассуждения о том, как спутался с лихими людьми, которые обманули его и сделали виноватым, отчего он и отправился коротать срок. А потом Савелий воспользовался возможностью бежать с подельником, который указал на тайный гостевой двор.

Судя по всему, двор этот становился убежищем для таких, как он. Здесь можно было переждать какое-то время, а потом идти дальше. Выяснилось, что Макар и Настасья — брат и сестра, которые живут тут давно и помогают тем, кто в этом нуждается.

У Савелия все более теплело на душе. Он еще никогда не встречал таких сердечных и отзывчивых людей, которые по доброте душевной заботились о невинно осужденных или тех, кто испытал на себе тяготы судьбы.

Мужчина плакал, крестился и клялся, что теперь не успокоится, пока не отдаст хозяевам дружеский долг, а Макар хмурил брови и повторял: «Полно тебе! Все под Богом ходим».

Казалось, что блины никогда не закончатся, как и другие блюда, что появлялись на столе. Крепкая настойка лилась рекой, заглушая все неприятные мысли. Мужики громко смеялись, ели и пили вдоволь, а потом Савелий почти ничего не помнил.

Наконец, проваливаясь в темноту, гость не без помощи хозяина, добрел в свою комнатку, где упал на приготовленную постель и заснул мертвецким сном.

Проснулся Савелий на рассвете.

Сквозь сон ему показалось, что кто-то истошно, прямо душераздирающе закричал вдалеке. Это неприятно поразило его. Он вздрогнул и прислушался, ожидая, что вопль повторится, но этого не случилось. Видно, так подействовали на него сильные душевные переживания, что ему до сих пор чудилось что-то страшное.

Мужчина широко открыл глаза.

Солнечные лучи лились сквозь маленькое окошко. Это успокаивало и дарило надежду. К удивлению, голова совсем не болела, хотя он смутно припоминал, что выпил много настойки накануне. Он обвел взглядом комнатку, в которой кроме лежанки в углу, да грубо сколоченного табурета ничего не было.

Правда мужчина также понял, что он теперь не один.

На табурете, сложив тоненькие ручки перед собой, сидела маленькая девочка. На ней был зеленый сарафан и льняная рубаха, а длинная коса спускалась до самого пола. Савелия поразило не то, как тут очутилась эта пигалица, а то, каким бледным оказалось ее лицо. Большие голубые глаза смотрели на гостя с любопытством.

— Ты кто? — спросил он.

Девочка откинула русую косу за спину и звонким голоском ответила:

— Аленкой звать.

— Ты чья такая красивая?

Она приняла важный вид:

— Мамкина я.

— А, так ты хозяйкина дочка? — догадался Савелий. — Сколько ж тебе годков?

Аленка растопырила пальцы.

— Ага, значит, шесть. И давно вы тут живете?

Девочка пожала плечами.

— Тятя помер три зимы назад, а мы тут остались, а с нами и дядька Макар.

Савелий тут же вспомнил здоровенного мужика, встретившего его у ворот, с которым он пил этой ночью.

— У тебя лицо доброе, — неожиданно сказала девочка. — Наверное, ты хороший.

Голубые глаза смотрели так доверчиво и открыто, что он смутился и поскорее встал с постели:

— Спасибо. Ну, пойдем. Покажешь, что к чему.

Выйдя во двор, Савелий не увидел знакомой телеги. Должно быть, Игнат выполнил поручение, и теперь уехал. Под навесом по-прежнему стояли две лошади и медленно жевали траву.

Теперь, когда солнце разогнало темноту, лес вокруг показался не таким жутким, как накануне. Вовсю распевали птицы, заливаясь на все лады; на высоких елях с ветки на ветку прыгали проворные белки, гоняясь друг за другом.

— Сюда, — позвала Аленка, показывая куда идти.

Савелий последовал за ней между двух пристроек по узкому деревянному настилу, который вывел их в зеленые заросли.

С обеих сторон пышно росли кусты малины и черемухи, шелестели яблоневые деревья, сияли под солнцем желтые, красные и оранжевые цветы. Аккуратные деревянные дорожки извивались и уходили вглубь зарослей, а все вокруг цвело и пахло травами и нектаром. Три березы обступили маленький пруд с кувшинками. Прямо у пруда стояла скамеечка, на которую уселась Аленка.

— Это мой любимый садик, — произнесла девочка. — Нравится?

Мужчина ответил не сразу.

Он не ожидал увидеть в глухом лесу нечто подобное. Когда он жил в большом городе, ему как-то довелось попасть в ботанический сад с одной особой, разбившей ему сердце. Но сейчас он вспомнил не ту вертихвостку, а сотворенный человеческими руками прекрасный уголок.

Тогда он еще подумал, вот бы устроиться туда на работу. И случись так, быть может он не связался с дурной компанией, из-за которой ему пришлось попрощаться со свободой и добрым именем.

— Никогда такого не видел, — признался Савелий.

— Это мой батенька посадил, потому что беспокоился о моем здоровье.

— А что у тебя со здоровьем? — спросил мужчина, подозревая, что такая белая кожа у девочки неспроста.

Аленка хлопнула себя кулачком по груди, но ответить не успела. Неожиданно позади возникла огромная фигура Макара. Хозяин пристально глянул на Савелия, а потом обратился к ребенку:

— Ты чего, малая, не слышишь, как тебя мать зовет?

Девочка встрепенулась.

— Нет! А где она?

— На заднем дворе. Ступай к ней.

Аленка повернулась к Савелию, помахала ему рукой и пустилась бежать обратно к пристройкам, а Макар сказал:

— Проспался, значит?

Тот кивнул.

— Идем, что ли. Дрова умеешь колоть?

Савелий обиделся.

— А то!

— Вот и хорошо. От помощи не откажемся.

Взгляд Савелия задержался на красных разводах, щедро покрывавших низ полотняного фартука хозяина. Макар, заметив это, махнул рукой:

— Пару кур забил. Трепыхались, глупые. Теперь Настасье отстирывать.

Колоть дрова оказалось не так просто, как думалось.

Савелий управился лишь к полудню. Он давно не занимался физическим трудом, вот руки и ослабли. Перенесенная недавно лихорадка тоже давала о себе знать. Но уж очень ему хотелось как-то отблагодарить за радушный прием. Стыдно было ударить в грязь лицом, поэтому, хоть у него и разболелась спина, но он осилил данное ему поручение.

Макар похвалил за труд, а потом отправил гостя в баню. Горячая вода приятно расслабила утомленное тело, и Савелий принялся думать о своем секретном убежище, о котором никто не знал. Туда он и отправится дальше.

Возврата к прежней жизни быть не могло.

Хозяева, правда, не торопили его. Сказали, чтобы оставался, покуда не окрепнет. Мол, помогай по дому и в себя приходи. Вот Савелий и старался, как мог. Как тут не отплатить людям за добро?

Миновало несколько дней.

Макар поглядывал на гостя с выражением, которое тот никак не мог описать, будто присматривался к нему, оценивал, прикидывал что-то. Говорил, что Савелий наконец-то идет на поправку, заметно прибавляет в весе.

Гость смеялся.

Как не прибавить в весе, если хозяйка такая замечательная стряпуха? Так готовит, что за уши от стола не оттащишь.

Сама Настасья редко перебрасывалась словом с Савелием. У нее были свои заботы.

Целыми днями она варила, пекла, штопала, мыла, стирала, да играла с дочкой. Бледность девочки не проходила, а казалось, наоборот, усиливалась. Еще немного, и кожа совсем прозрачной станет. И сама хозяйка, видя это, становилась все задумчивей.

Наконец Савелий набрался храбрости и завел разговор, отчего ребенок такой. Женщина поджала губы и ответила нехотя:

— Хворь у нее особая. Точит изнутри.

— Что за хворь?

Настасья усмехнулась:

— Ты лекарь что ли?

Мужчина покачал головой.

— А чего спрашиваешь?

— Хорошая она. Жалко. Хотел бы помочь.

Настасья посуровела, а ее голубые глаза сверкнули:

— Есть одно средство…

Какое это средство, Савелий так и не услышал. Но мысли о бедной хозяйке, вынужденной наблюдать, как чахнет ее дитя, печалили его.

Аленка же не подавала виду, что думает о своей болезни. Часто видел ее Савелий в том садике, что устроил для нее ныне покойный отец. Девочка, если не сидела рядом с матерью, то играла у пруда.

Он не раз заговаривал с ней, рассказывал сказки, которые мог вспомнить, делился некоторыми историями своей жизни, а еще сплел для нее куколку из травы и цветов.

Девочка игрушку взяла, поблагодарила, но о себе много так не поведала. Лишь то, что мужчина и так уже знал. Будто она скрывала что-то или стеснялась, но искренняя благодарность всегда светилась на ее милом лице.

От тягостных размышлений отвлек приезд еще одного постояльца, когда Игнат, правя своей клячей, въехал с песней во двор.

Савелий пожалел бедную лошадь, вынужденную тащить телегу в такую даль. Новый гость Антип оказался довольно внушительных размеров, румяный, веселый. Как выяснилось — контрабандист, скрывающийся от властей.

Веселость Антипа была столь заразительна, что даже передалась хозяйке.

Она вся как-то ожила, расцвела, и Савелий неожиданно почувствовал укол ревности. Настасья быстро накрыла на стол, хлопоча вокруг гостей.

Контрабандист много говорил, а ел и того больше. Его лоснящиеся щеки и двойной подбородок так и подпрыгивали, когда он откидывал голову и громко смеялся над какой-нибудь шуткой. Савелию он напоминал откормленного пухлого медведя, но не дикого, а того, что сыто живет у богатого помещика.

Аленка, привлеченная громким постояльцем, уселась было на лавку, чтобы послушать гостя, как мать вручила ей кусок пирога, кружку киселя и строго велела отправляться на свою половину. Девочка вздохнула, но подчинилась. Савелий никогда не видел, чтобы она перечила.

Макар потчевал гостей настойкой, следя за тем, чтобы их кружки не пустовали, а Настасья подавала одно блюдо за другим, чтобы никто не остался голодным.

Антип к тому времени, как справился с двумя жареными куриными тушками, пирожками и печеным картофелем, успел поведать свою историю. Самое главное, что ему нравилась вольная жизнь, возможность хорошенько подзаработать, а спасаться от преследования властей приходилось не впервые.

Савелий слушал его, испытывая непонятную и странную неприязнь, и поглядывал на хозяев. Те явно радовались интересному гостю. Все-таки жизнь в глуши давала о себе знать.

Так что мужчина поел и отправился в свою комнатку, не желая участвовать в оживленной беседе. Настасья, хоть и не принимала в ней участие, жадно ловила каждое слово. Савелию это было очевидно.

Он еще долго ворочался в постели, раздумывая, отчего ему так неприятен новый гость.

Сон явно издевался над ним и бежал прочь. Прошло достаточно много времени, но глаза не желали закрываться. В комнатке было темно, пока из-за туч не вышел месяц и не осветил мир под собой.

«Ну вот, — раздраженно подумал Савелий. — И так не спится, а еще и этот месяц. Что ж ты братец, не мог обождать еще немного?»

Кряхтя, он встал с лежанки, чтобы поискать какую-нибудь тряпку и занавесить окошко, как заметил движение во дворе.

Сначала он решил, что ему это привиделось, но присмотревшись, понял: две фигуры медленно шли к пристройкам.

Одна из них была маленькой и стройной, а вторая внушительных размеров.

— Что за черт? — пробормотал с досадой мужчина, вглядываясь в полумрак.

Он почти сразу узнал их, но не мог взять в толк, почему Настасья прогуливается с этим контрабандистом? К нему самому она не проявляла такого внимания, не заговаривала с ним первой, не говоря о том, чтобы сопровождать куда-то посреди ночи.

Савелий припал к окну, пытаясь услышать, о чем говорят во дворе, но толком ничего не разобрал. Женщина посмеивалась над тем, что нашептывал ей гость, не имея ничего против того, что тот касался ее спины и талии.

Савелий ощутил неожиданную злость.

«Вот оно как! Свалился на голову, наболтал всего, а она и побежала… Ладно. Поглядим».

Мужчина покинул комнатку и, осторожно ступая, выбрался во двор. Пара уже скрылась в тени пристроек, но Савелий знал, что они направлялись в сад. Больше там спрятаться было негде.

Месяц так же висел на черно-синем безоблачном небе, дул прохладный ветерок, шелестела листва на деревьях. Савелий согнулся в три погибели, чтобы его не заметили, крался в зарослях и старался не упустить из виду Антипа и Настасью.

Они уже прошли пруд и березки, углубляясь в сад. Голоса стали чуть громче. Видно, здесь они уже не боялись, что их услышат. Раздавался женский игривый смех, и Савелий понял, что еще не слышал, чтобы Настасья смеялась так весело и звонко.

За кустами ежевики начинался частокол, а за ним и дремучий лес. Савелий это знал, потому что несколько раз прогуливался тут, но ему никогда не приходило в голову заглянуть за саму изгородь.

Настасья же подошла к частоколу, пошарила руками перед собой, положила ладони на грубые доски и надавила на них. Без умолку болтавший Антип видно удивился этому, как и Савелий, потому что резко замолчал, уставившись в образовавшийся небольшой проем.

В частоколе хитрым образом пряталась калитка, которую он не видел. Настасья поманила за собой притихшего гостя, взяв за руку, и скрылась за частоколом.

Не имея теперь возможности наблюдать за происходящим, Савелий подбежал к тому месту, где только что стояли женщина и мужчина. До него доносились их приглушенные голоса, тихий смех и шепот. Он подождал, когда они отойдут подальше, приоткрыл калитку и скользнул в темноту.

Поначалу он ничего не мог разглядеть, потому как угодил в густые заросли высокой травы, но выбравшись, смог разглядеть такую картину: на небольшой полянке с углублением в земле стояли Антип и Настасья лицом друг другу. Со всех сторон их окружали столетние деревья с толстыми стволами и кривыми ветками.

Женщина оглянулась, что-то произнесла, а потом внезапно толкнула стоявшего на краю углубления мужчину. Тот не удержал равновесия и покатился кубарем вниз, прямо в заросли, откуда торчали огромные округлые листья.

Савелию это растение показалось довольно необычным, даже красивым. Его покрывали тонкие нитевидные отростки, которые блестели и переливались в ярком свете месяца, словно роса.

Антип охнул, а потом пьяно захохотал, встал на ноги и выпрямился во весь рост. Из ямы торчала только его макушка.

«Поиграть решила», — только подумал Савелий с неприязнью.

— Вот ты какая! — с трудом выговорил Антип, посмеиваясь. Он хотел сказать еще что-то, как вдруг охнул и замолчал, будто ему заткнули рот.

Голова его исчезла, послышался странный шорох и резкий хруст. Донесся протяжный испуганный крик, от которого у наблюдавшего за происходящим Савелия, волосы так и встали дыбом. Широкие листья затряслись, закачались, как от сильного ветра. Раздался противный чавкающий звук, треск, будто кто-то с наслаждением обгладывал куриную косточку. Крик перерос в отчаянный жалобный вопль, а затем стих.

Савелий замер, в ужасе переводя взгляд с неподвижной фигуры Настасьи на подрагивающие листья.

Не показалось ли ему это? Быть может, он выпил больше настойки, чем следовало? Мужчина боялся пошевелиться, не зная, как поступить. В этой страшной воцарившейся тишине слышалось слабое хлюпанье, будто кто-то медленно всасывал воду сквозь плотно сомкнутые губы.

Настасья же понаблюдала еще какое-то время за подрагивающими блестящими листьями, вздохнула и пошла обратно к частоколу. Теперь она напевала себе под нос, пребывая в хорошем расположении духа. Женщина не заметила спрятавшегося в кустах Савелия, потянула на себя калитку и исчезла.

Мужчина подождал еще немного, с трудом поднялся с колен, так как руки и ноги дрожали. Дрожь пронеслась неприятной волной по всему телу, отчего застучали и зубы. Савелий зажал себе рот и медленно приблизился к яме, откуда торчали листья, сплошь покрытые блестящими каплями.

Повеяло тухлым болотом и гнилью. А еще… Пахло мертвечиной. Он едва сдержал себя, чтоб не отшатнуться.

Затаив дыхание, склонился над ямой, всматриваясь туда, но ничего так и не увидел. Тогда мужчина поискал вокруг и обнаружил обломившуюся ветку, которой отодвинул тугой стебель.

— Эй, Антип! — шепотом позвал он. — Хватит дурить. Слышишь?

Но тот не отвечал, будто спрятался. Савелий в глубине души ждал, что контрабандист сейчас выскочит и они посмеются вместе, и, быть может, усядутся прямо здесь, чтобы поговорить о женском коварстве. И тут в легком серебристом свете месяца он увидел окровавленную и неподвижную ступню.

Она торчала из глубины растения, которое плотно обвивало ее, будто щупальцами. Иногда по упругим листьям с прожилками пробегала слабая дрожь, отчего сотрясалось все растение. Антипа разглядеть не удалось, но изломанные очертания его тела угадывались внутри туго скрученного листа.

Невозможно было представить себе, во что мог превратиться человек в таком положении, да и Савелий ни за что на свете не захотел бы глядеть на это.

Он отполз подальше от ямы, сдерживая тошноту от накатывающих спазмов. Какое-то время лежал на спине и тупо смотрел на раскинувшееся над ним высокое небо, не в состоянии двигаться.

Мужчина пытался осмыслить увиденное, но здравые мысли покидали его. Наконец он поднялся, шатаясь добрался до частокола, открыл калитку, миновал мирно дремлющий садик и вышел во двор.

В окнах хозяйского дома было темно.

Видно, Настасья отправилась отдыхать после ночной прогулки. Савелий клацнул зубами и бросился в дом, чтобы забрать узелок, который привез сюда. В нем он хранил некоторые дорогие его сердцу вещицы и не хотел оставлять здесь.

Свернутый узелок лежал нетронутый в изголовье. Мужчина схватил его, спрятал за пазуху, перекрестился и распахнул дверь.

На пороге стоял Макар.

— Ты чего? — Савелий едва подавил крик и попытался придать голосу твердости, но у него не вышло.

Хозяин хмыкнул.

— Я-то ничего, — пробасил он. — А вот тебе не следовало совать нос куда не просили. И куда это ты собрался посреди ночи? Так-то платишь за наше гостеприимство?

Савелий вспомнил веселое лицо контрабандиста, а потом то, что от него осталось, и судорожно сглотнул.

— Не хочешь по-хорошему, — вздохнул Макар. — Воля твоя.

Прежде, чем Савелий успел ответить, огромный кулак свалил его с ног, а он сам провалился в темноту.

Пахло скошенной травой и лошадьми.

В голове звенело и кололо, словно внутрь засыпали гвоздей. Над ухом раздавалось назойливое жужжание. Савелий еле разлепил веки: по лицу ползла противная муха, цепляясь лапками за отрастающую бороду.

Он застонал, пошевелился и попытался сесть. Мужчина осмотрелся: вокруг шли сплошь деревянные перегородки, словно его посадили в птичью клетку.

Его охватило глубокое невыразимое отчаяние. Снова попался! Так глупо и так неожиданно. Именно тогда, когда уже понадеялся на удачу, она отвернулась от него. Мог ли он ожидать такого подвоха от тех, кому поверил?

— Эй, там!

Кто-то окликнул его из-за перегородки. Савелий поднял голову и заметил обросшего мужика, который тоже сидел в своей деревянной клетке. Он ответил кивком:

— Где это мы?

— За конюшней у них амбар. Нас тут и держат.

— Зачем? — не понял Савелий.

Мужик осклабился:

— Понятно, зачем. Чтобы кормить свое чудовище. Они называют его «цветочком». Только не вздумай на помощь звать. Сделаешь только хуже. Сиди да помалкивай.

Савелий похолодел, вспоминая события минувшей ночи. Противная желчь подкатила к горлу.

— Я вчера видел кое-что за частоколом. Не поверишь! — слова с трудом давались ему.

— Отчего же не поверю! Эх, ты. Сбежал бы сразу.

— Не успел, — мрачно произнес он. — А к чему это им? Такой грех на душу брать!

Мужик захихикал:

— Э-э-э, ты еще не знаешь. Дочку хозяйскую видел?

— Ну, видел. И что?

— Не приметил чего необычного?

Савелий задумался.

— Хворая она.

— Вот! А Настасья знает лекарство. Вот они и устроили этот двор для таких дураков, как мы.

— Погоди-ка! А причем тут мы?

Мужик подобрался вплотную к решетке так, что стали видны его безумные глаза. В них терялось все человеческое, оставались лишь пустота и безнадежность.

— Думаешь, они по доброте душевной кормят нас и лелеют? Э-э-э, нет, брат. Им кое-что нужно от нас.

— И что же?

Глаза безумного засверкали злостью, лицо исказилось:

— Так и не понял??? Они нас на убой откармливают для этой твари, вот что! Раз! — он стукнул себя костяшками пальцев по лбу, — и все. Нет тебя. А бывает, кто-нибудь из хозяев ведет дорогого гостя за частокол прогуляться. Чаще, конечно, Настасья.

Савелия передернуло. Во рту появился кисловатый привкус.

— А что ж меня туда сразу не повела? Или тебя?

Мужик прыснул со смеху:

— Так тощие мы. Мясцо-то еще не нагуляли, а как нагуляем, то и в самый раз будет!

Савелий вспомнил пухлого контрабандиста с ярким румянцем и то, как хозяйка увивалась вокруг Антипа.

Холодный пот так и прошиб его.

Вот отчего она так радовалась и весело глядела. А он еще и завидовал бедняге Антипу. Знал бы раньше!

— Ты как сюда попал? — спросил Савелий, не веря в происходящее.

— Да так же, как и ты. Услыхал, что есть двор тайный, где схорониться можно. От кредиторов бежал.

— А вез тебя кто сюда? Игнат?

— Он, родимый. У них тут сговор, не сомневайся. Я, правда, в первый день и попался. Случайно подслушал разговор хозяев, а они заметили. С неделю тут сижу. Пытался устроить голодовку, так Макар пригрозил, что станет отнимать у меня по пальцу каждый день, если не угомонюсь. Приходится есть потихонечку. Хотя им держать нас в клетках не нравится.

— Ишь ты, какие благородные!

— Да нет, — в голосе мужика прозвучали язвительные нотки. — Это они все для той твари стараются. Вот ходили бы мы на свободе, радовались жизни, доброте хозяйской, кушали плотно да в баньке парились, тогда бы от такой жизни быстро оклемались. Им так проще.

— А меня Макар просил по хозяйству помогать, — вспомнил Савелий. — Дрова рубить, например, лошадей чистить.

— Это чтоб кровушка у тебя хорошо по телу гуляла и не застоялась, — снова захихикал мужик. — Все на пользу! Не ради тебя, уж поверь. А кормят они это чудовище человечиной, потому что тогда оно сок дает особенный. Нигде такого не найдешь. А они придумали, как Аленку свою лечить.

Савелий крепко зажмурился. Тошнота снова вернулась. Вот откуда худенькие девичьи ручки, да белая, прозрачная кожа. Настасья так и сказала про дочку: «Хворая она…»

В нем закипело и возмущение, и жалость, и злость.

— Неужто средства иного нет?

— Видно, нет. Зря они, думаешь, свой сад развели, да все эти байки придумали о спасении беглых?

Мужчины замолчали на какое-то время.

— Зовут тебя как?

— Федором.

— А я — Савелий. Бежать надобно, слышишь?

— Слышу. А толку? Макара видел? Он и медведя одолеет голыми руками.

— Ничего. Подумаем еще.

Сам Макар вскоре объявился, когда принес пленникам поесть. Он грозно осмотрел их, даже как-то по-звериному, и проговорил:

— Ешьте, мужики вволю. Чтоб миски пустые остались. Не вздумайте озорничать, а не то худо будет.

— Куда уж хуже, — подал голос Савелий, не сводя глаз с хозяина.

Тот усмехнулся, но глянул холодно.

— А вы думайте, что для благого дела стараетесь. Ваши жалкие жизни на добро употребите. Считайте это искуплением за ваши грехи. Вы сюда не праведниками пришли.

— Может и так, да только вы нам выбора не оставляете.

— Вы бы о нем думали, когда становились ворами, убийцами и казнокрадами. А теперь нечего болтать. Чтоб к моему приходу от каши и киселя ничего не осталось.

Савелий вздохнул. Пар от горшочка с кашей поднимался густой. Пахло вкусно, но от мыслей, для чего это нужно, мужчину выворачивало.

Федор, правда, все быстро съел. Видно, привык или смирился со своей долей.

Макар даже похвалил его и принес добавки. Федор покорно управился и с ней.

— А ты чего добавки не просишь? — спросил хозяин двора у Савелия. — Вот не шастал бы ты где не надобно, так жил бы себе сейчас спокойно, мне по хозяйству помогал. Ну, ничего. Вроде Игнат на днях еще одного вашего привезет. Он сегодня пустой приехал, но там его уже расспрашивали про наш двор. Вишь, чудеса какие. Вот и идет ваш брат, покорно, сам! По своей воле. А мы вас тут тепленькими и берем. Ну, хорош болтать. Дел много.

Первую ночь в клетке Савелию не спалось.

Он с ужасом размышлял о своей доле, не понимая, как мог угодить в такую ловушку. Его товарищ по несчастью, между тем, сладко похрапывал, будто не было никакой беды.

Аленки и Настасьи в ближайшие дни Савелий не видел. Должно быть, в обязанности Макара входило приносить еду пленникам. Что он и делал с потаенной радостью. Не нужно было теперь скрывать свои истинные намерения. Чувствовалась в нем жестокость и желание поскорее расправиться с гостями.

К несчастью, кормили их очень хорошо, а отвертеться не получалось. Макар время от времени осматривал их и хвалил, если были послушные. Когда пребывал в хорошем настроении, то делился с пленниками своими соображениями, рассказывал о «цветочке», сожравшем бедного Антипа целиком, чуть ли ни с благоговейным восторгом.

Отец Аленки был человеком ученым. Это ему пришло в голову вывести особый сорт растения, способное выделять сок, чтобы продлевать жизнь болезненной дочке.

— Сколько ж вы народу скормили этой твари? — с омерзением спрашивал Савелий.

— Не так много, — с сожалением отвечал Макар. — Поначалу-то это была домашняя птица, потом свиньи, бычки, но все ж таки оказалось, что людишек наш «цветочек» любит больше. Он их долго переваривает и соку питательного дает больше.

Савелию часто снились кошмары, как он падал прямо в смертоносные объятия листьев, с блестящими каплями.

Они душили его, ломали, а потом медленно и беспощадно высасывали кровь. Пленник кричал, отбивался, но жуткая тварь была сильнее. Она не знала снисхождения или жалости, лишь постоянный голод.

Проснувшись как-то поутру, Савелий по привычке заглянул в соседнюю клетку, но та оказалась пуста. Ужасное предчувствие охватило его, отчего он совершенно выбился из сил. Потрясенный, он лег на подстилку, дрожа от страха.

А вскоре его опасения подтвердились, когда явился Макар. На нем был знакомый полотняный фартук в красных брызгах.

Зубы у Савелия непроизвольно застучали. Он пробормотал нечто несвязное и отполз подальше от застывшего, ухмыляющегося Макара.

— Сегодня наш «цветочек» хорошо поел, — поделился хозяин новостями. — Федор все-таки неплохой был мужик, добросовестный и послушный.

Савелий не стал слушать и заткнул уши ладонями.

Это было выше его сил.

Когда не стало человека, делившего с ним общие невзгоды, он с горечью ощутил, будто остался совсем один-одинешенек. Иногда мужчина бредил, не в состоянии принять судьбу, принимался разговаривать вслух с пустой клеткой по соседству с ним.

Тяжкие думы одолевали каждое мгновение. Он с трудом, через силу ел пищу, что приносил Макар.

«Что же делать? Мне теперь одна дорога?»

Каждый день Савелий прощался с миром, опасаясь, что завтра придет его мучитель и поведет на смерть. Каждую ночь засыпал с тревогой, в ужасе, что она станет для него последней.

Но время шло, а погибель его не спешила явиться.

Он уже так устал, так измучился своими мыслями, что почти смирился с судьбой.

В один из дней, когда хозяин поставил в клетку поднос с горшочком горячей каши, Савелий принялся покорно есть, не ощущая вкуса еды. Он стал помешивать кашу, как вдруг ложка стукнулась обо что-то твердое.

Мужчина нахмурился и извлек из каши небольшой металлический предмет с зазубринами, наподобие ножа. Он тупо смотрел на него некоторое время, потом ощупал, не понимая, как он мог попасть в еду.

Разве что…

Кто-то положил его туда намеренно.

Сердце Савелия тревожно застучало. Он осмотрелся, убедившись, что за ним никто не наблюдает, вытер подолом ножик и дрожащими руками попытался подпилить деревянную решетку. Та медленно, но верно стала поддаваться.

Мужчина чуть не закричал от радости, но необходимо было успокоиться. Он решил, что доест кашу, дождется наступления темноты и последнего раза, когда к нему зайдет Макар с издевательским видом, а тогда уже примется за решетку.

День тянулся невыносимо медленно, но Савелий терпеливо ждал. Наконец, последний солнечный луч скользнул сквозь щели в стене. Издалека доносились знакомые звуки: лошади переступали с ноги на ногу, поскрипывали старые доски, ветер с шумом проносился над крышей амбара.

Мужчина извлек припасенный ножик. Он был довольно острый и дело пошло. Иногда Савелий переводил дух, чтобы отдохнуть, и прислушивался: не идет ли Макар или еще кто, но было тихо. Воодушевленный, он с особым рвением пилил и пилил решетку, несмотря на боль в мышцах. Когда ему удалось ослабить достаточное количество деревянных прутьев, он стер пальцы до мозолей, которые неприятно саднили.

«Еще посмотрим, кто кого!» — с отчаянной злостью думал мужчина, не останавливаясь. Затем он передохнул, снова прислушался к тому, что происходило за стенами амбара, и лишь потом принялся выламывать подпиленную решетку. Мысли о желанной и столь близкой свободе придавали сил.

Выбравшись из проклятой клетки, а затем и из амбара, Савелий быстро прошел мимо конюшни, чтобы осмотреться и отдышаться. Прохладный воздух приятно охладил его. Над крыльцом дома горел одинокий фонарь, тускло освещая двор.

— Эй, сюда!

Чей-то тихий оклик вывел его из раздумий. Мужчина вздрогнул: из-за угла конюшни показалась маленькая фигурка. Савелий прищурился:

— Аленка, ты что ли?

Девочка схватила его за руку и повела прочь.

— Тсс. Говори тише.

— Это ты мне в кашу подарок подбросила?

Она кивнула.

— Спасибо тебе, — произнес Савелий. — Только дядька твой осерчает.

Аленка шмыгнула носом:

— Ты ко мне с добром, и я тебе решила отплатить по-доброму. И не дядька он мне.

Мужчина удивился:

— Как так?

— Чужой он нам. И тятю моего убил.

— Ничего не понимаю. Ну-ка, расскажи.

Девочка всхлипнула и принялась рассказывать.

Когда выяснилось, что у нее болезнь тяжелая, отец принялся искать лекарство и вывел особый сорт растения. Вот только кроме солнца и воды, ему требовалось мясо животных и птиц. Тогда оно могло выделять особый сок, возвращающий силу и продлевающий жизнь. Об этом прознал Макар, работавший у отца.

И вот однажды отца нашли мертвым в саду. Макар тут же взял все в свои руки. Он бы избавился от Настасьи и Аленки, но была одна загвоздка. Растение не подпускало к себе никого, чтобы собирать живительный сок, кроме Настасьи. Ведь она вместе с мужем ухаживала за ним и растила.

Чтобы ей не пришло в голову бунтовать, Макар пригрозил, что расправится и с ребенком, коли не послушается. А если станет делать, как он велит, то дочка жива останется. Вот и приходилось Настасье крутиться вокруг мужиков, еду им подносить, а если надо, и за частокол провожать.

Савелий потрясенно слушал. Когда девочка закончила рассказ, он спросил, отчего они не попросили кого-нибудь о помощи из приезжих. Кто-нибудь, да помог бы.

— Был один, — с грустью произнесла Аленка. — Макар догадался, крепко мамку побил, а постояльца того и вовсе… — она вздохнула, замолчала и продолжила уже тише. — Ох, сильно тогда разозлился. Сказал, если хоть раз такое повторится, то пожалеем, что на свет родились. Тут и Игнат, и другие работники знают. Они этот сок сами пьют, чтобы силу иметь и жизнь долгую, а потом подумывают продавать его, чтобы озолотиться.

— Сколько жил, а такого сроду не слыхивал, — потрясенно проговорил мужчина. — Это ж какой черт в человека вселился, что он так с беззащитными обращается.

— А правду ты говорил, будто у тебя есть где-то свой тайный дом, о котором никто не ведает?

Он закивал:

— Есть такой! Туда и думал направиться, после того, как здесь отсижусь. А двор ваш как раз по пути оказался.

— Забери нас с мамкой, а мы тебе станем по хозяйству помогать, — принялась просить Аленка. — А если не пустишь к себе, так хоть увезешь отсюда. Нет нам жизни с Макаром.

— Ты ж без растения вашего не протянешь долго, как с ним быть?

Девочка ответила:

— Надо, чтоб ты семян набрал. Сейчас Макар его накормит, оно и успокоится. Ты подойди, да дерни сильно за вершок, где мелкие черные семечки есть, и в карман положи. А потом подрежь корни. Только смотри, осторожно! Не поворачивайся к нему спиной! Не забудь!

Савелий покачал головой и задумался. Неужто он так уйдет и бросит в беде бедную Аленку и Настасью?

Не бывать этому.

Девочка побежала мать предупредить, а Савелий через садик к частоколу отправился. Внутри у него все так и кипело.

«Ишь ты, каков злодей!» — с яростью думал он.

В руке его была увесистая палка, которую он нашел у сарая. Постояв чуток у калитки, он послушал, что там творится, и только потом открыл ее.

Коренастую фигуру он увидел через колышущиеся стебли: ее освещал яркий фонарь, стоявший на земле. В нескольких шагах от Макара в деревянном чурбане застыл топор. Видно, хозяин им только что воспользовался.

Он брал из небольшой бочки куски мяса и бросал в яму, откуда доносились звуки схожие с теми, когда туда свалился бедный Антип. Большие листья блестели от росы и раскачивались, хотя ветер был совсем слабый.

Мерзкая тварь поглощала принесенное ей угощение с хорошо слышным хлюпаньем.

Свою злость Савелий решил направить против настоящего мучителя, поэтому как можно тише подкрался, чтобы обрушить палку на затылок Макара. В последнее мгновение тот обернулся и успел отскочить. Удар пришелся ему на плечо.

Савелий закричал, но не от страха. Его душила слепая ярость, придававшая сил. Мужики с воплями набросились друг на друга, пуская в ход кулаки. Макар был гораздо сильнее и даже не подумал кинуться за топором. Ему хотелось расправиться со своим противником голыми руками.

Он колотил его без всякой жалости, в пылу какой-то звериной радости, надеясь на скорое окончание схватки. Лицо Савелия сплошь покрывали кровавые раны, а на теле почти не осталось живого места.

Макар схватил его горло обеими руками чтобы задушить, но тут Савелий вспомнил о небольшой вещице, что лежала у него в кармане. Он едва успел дотянуться до нее и уже задыхался, когда пальцы его нащупали холодный металлический предмет.

Савелий выхватил ножик, Аленкин подарок, и изо всех сил всадил в шею врага. Макар вытаращил глаза, захрипел и отпустил Савелия.

Кровь полилась у него изо рта, заливая рубашку. Красная пена показалась на губах: он хотел что-то сказать, протягивая руки вперед, но сделал один шаг, а потом упал ничком на траву. Какое-то время слабое бульканье вырывалось из его горла, а затем он затих.

Избитый Савелий сплюнул кровавый сгусток на землю. Один глаз у него стал плохо видеть, но вторым он смог различить зеленую стрелу с черными семенами, торчавшую из куста.

На полусогнутых ногах он добрался к кусту, быстро схватил за вершок и дернул на себя. Ладонь его что-то сильно обожгло и он, не ожидая этого, невольно вскрикнул. На маленьких черных семенах обнаружились крошечные иглы, впившиеся так глубоко в кожу, что на ней сразу выступили капли крови.

Савелий оскалился:

— Тварь она и есть. Даже семена, и те злобные.

Мужчина отряхнул семена в карман и оглядел поверженное тело. Лицо его исказила странная улыбка. Хотя у него все болело как внутри, так и снаружи, он схватил за ноги Макара и из последних сил подтащил его к краю ямы:

— Пора и тебе, братец, честь знать, — выдавил он, сталкивая тело вниз.

Оно исчезло в темноте.

Свет от фонаря освещал только верхнюю часть хищных листьев, но спустя несколько мгновений они мелко задрожали. Легкая волна прокатилась по кусту, отчего роса заблестела, словно драгоценные каменья.

— На-ка, поешь напоследок, — с отвращением произнес Савелий, слушая доносившийся до него хруст и хлюпанье. Тварь ела медленнее, потому что уже насытилась. Но соблазнилась, привлеченная тающим теплом добычи.

Когда омерзительные звуки стали тише, мужчина подобрал топор, поставил фонарь на край ямы и осторожно, стараясь не задеть листья, спустился вниз.

Ноги его погрузились в какую-то зловонную массу, противно пахнущую гниющей зеленью и плесенью. Примешивался еще один затхлый, кисловато-сладкий запах, который трудно было спутать с другим.

Савелий прижал рукав к носу, чтобы хоть как-то приглушить волну обрушившегося на него смрада.

Куст еще мелко вздрагивал, словно погружался в сонное состояние. Мужчина взмахнул топором и рубанул со всей мочи по основанию толстого, покрытого прожилками стеблю. В лицо ему брызнула едкая струя: он едва успел зажмуриться.

Там, где упали капли, кожу запекло.

— Врешь! — крикнул Савелий, обтираясь от вязких капель. — Я тебе так не дамся!

Топор в его руке так и летал, а брызги фонтаном били во все стороны. Растение изгибалось и тряслось, тянуло листья и стрелы, пытаясь достать обидчика, но Савелий оказался проворнее. Хотя с каждым ударом боль в его собственном теле становилась все невыносимее, он не мог перестать рубить направо и налево, пока не понял, что зеленоватый ворох, покрытый вязкой жидкостью, перестал шевелиться.

Мужчина перевел дыхание. Сердце неистово колотилось. Пот градом струился с него, попадал в открытые ранки, отчего жжение усиливалось.

Савелий оглядел бесформенную кучу здоровым глазом и заметил, как из-под листа с острыми зазубринами, торчит неподвижная рука, на которой не хватало двух пальцев.

Желудок снова сжался, но мужчина просто отвернулся и стал карабкаться наверх.

Ему больше не хотелось оглядываться.

Видно, состояние его было тяжелее, чем ему показалось сначала. Голова раскалывалась. Все, что он помнил, как добрался во двор, где его уже ждали Аленка с матерью. Увидев его, они испугались, но он уверил их, что с Макаром покончено.

Они бросили свои котомки в телегу, вывели лошадь за ворота, а Савелий только успел сказать, что надо ехать к озеру, а потом все дальше на север, и провалился в темноту.

В дороге он подолгу спал, приходя в себя от осторожных прикосновений женских рук. Что-то прохладное касалось его лица и ран, принося облегчение. Аленка поила его водой и вкладывала между растрескавшихся губ ягоды или кусочки хлеба.

Он с благодарностью принимал пищу и воду, чтобы скорее поправиться, и на третий день уже смог сам править лошадью, хотя подбитый глаз плохо видел. Тело болело так, будто его пропустили через камнедробилку, но радовала мысль, что он пострадал не зря, а его тайное убежище послужит доброму делу.

Савелий собирался разделить с двумя бедными душами, на чью долю выпало столько испытаний, свой дом. Там их никто не найдет. Хоть в этом он проявил осторожность и не посвятил в свои планы никого из прежних знакомых.

Как оказалось, не зря.

Настасья смотрела на него куда с большей теплотой, а девочка, раскрыв рот, слушала истории из его жизни, которые казались захватывающими. Он раскрыл им душу, решив выложить все, что терзало внутри: о своей жизни в городе, неудавшейся любви, о друзьях, отвернувшихся от него в роковой момент. Решившись на побег, он знал, что не совершает ничего дурного. Ведь он, в сущности, не был ни в чем виноват.

Разве что в своей доверчивости к людям.

Семена растения он высыпал в отдельный мешочек и передал женщине, который она бережно спрятала. Она сказала, что их нужно посадить сразу, как только они доберутся к месту убежища. Семена обязательно взойдут, так как покойный муж научил ее ухаживать за растением и сделал его сильным и выносливым.

Савелий улыбался, вспоминая, как ему посчастливилось одолеть коренастого Макара. Не иначе, как высшие силы помогли.

Спустя несколько дней пути стало легче. Настасья давала ему питье с терпкой горечью, придававшее сил и боровшееся с проявлениями лихорадки, обтирала какой-то чудодейственной мазью: тело еще болело от страшных ударов и было покрыто синяками и ссадинами.

Немного жгло и щипало ладонь, как от крапивы, ведь когда Савелий ухватился и дернул за стебель с семенами, острые шипы впились глубоко в кожу. Настасья заверила, что и ранки скоро заживут, извинялась, что дочка забыла его предупредить, какие семена колючие.

Вскоре они выехали на знакомую ему дорогу, и Савелий успокоился. Он знал, что за поворотом с огромным валуном гранита, в густой чаще за скалой притаился деревянный домик, ожидающий своего хозяина.

Еще в прошлом году, до того, как попал в тюрьму, он припас несколько мешков с мукой и крупой в подвале, а неподалеку протекала река, богатая рыбой. В лесу можно было поймать дичь или насобирать ягод. Первое время они легко смогут продержаться, а потом как-нибудь он выберется в ближайшую деревню и привезет все необходимое.

Первый день беглецы обживались в новом месте и наводили порядок. За домом Савелий поставил изгородь и вырыл яму: Настасья на днях готовилась посеять семена. Часть оставила про запас.

Женщина сказала, что у нее с собой фляжка, полная лечебного сока. Хватит до того, как вырастет новое растение, а растет оно очень быстро.

Главное, правильно удобрить.

Ночью Савелия внезапно разбудило странное ощущение в теле.

Он заворочался на лежанке, пытаясь понять, что с ним. Появился сильный зуд в плече, затем в груди. Мужчина откинул покрывало, расчесывая кожу, но успокоения это не принесло. Зуд стал распространяться дальше, достиг живота, бедер и ног.

Савелий вскочил, дрожа от неприятного чувства, будто в него впились тысячи мелких иголочек. Он принялся тереть кожу с остервенением, все сильнее: она уже горела огнем.

Недоумевая, что могло вызвать столь сильное раздражение, мужчина кинулся к ведру с водой, надеясь, что прохладная вода поможет унять зуд, но от этого стало еще хуже.

Савелий застонал.

Он был не в состоянии сдерживаться. Пальцы не просто чесали кожу. Они скользили по ней с таким неистовством, что кожа начала отслаиваться и слезать. На теле появились красные полосы. Они росли, ширились, а буйный огонь внутри распространялся с ужасающей быстротой.

С криками, мужчина выбежал во двор.

На темном небе мерцали звезды, но красота ночи не впечатлила его. В голове пронеслась мысль, что в лежанке завелись какие-то насекомые и ему понадобится время, чтобы избавиться от них. Но тогда они бы беспокоили и его гостей. Однако, на половине, где устроились Настасья с Аленкой, было тихо.

Савелий с силой кусал губы. Ему было тяжело сдерживать крики. Боль пожирала его изнутри, будто чудовище с острыми зубами. Он упал навзничь, не понимая, что происходит.

Пальцы расчесывали окровавленную кожу все сильнее, но проклятое жжение лишь усиливалось.

Мужчина повернул голову и вдруг увидел, что на крыльце стоит Настасья и наблюдает за ним.

— Не подходи, — прохрипел он. — Может, это заразно.

— Не бойся, — спокойно произнесла она, спустилась с крыльца и подошла к нему. — Обопрись на меня. Я помогу.

Савелий послушался. Горячий огонь распространялся внутри и сжигал. Он с трудом поднялся с помощью, а она повела его прочь от дома.

— Куда это мы? — с недоумением спросил мужчина, изнемогая от пронзающих его судорог.

— Недалеко. Сюда, — она кивнула куда-то в сторону и повела его за изгородь, где среди мелкого кустарника и низких березок темнела яма.

— Я не понимаю…

Настасья аккуратно сняла его руку со своего плеча и подтолкнула вперед. Савелий скатился на самое дно ямы, не предпринимая попыток сопротивляться. Ноги не слушались его, они ослабли и стали совсем ватные.

Не ослаб только бушующий огонь внутри.

Мужчина попытался встать на колени, но упал на бок, схватившись за живот. Странное онемение разливалось по внутренностям. Сейчас он уже закричал изо всех сил.

— Что ты делаешь? — крикнул он, катаясь в яме.

Женщина смотрела на него безучастно:

— Ты и сам сделал что нужно, когда собрал семена. Ты ведь не знал, что с куста их нельзя собирать голыми руками. Ведь они весьма чутки к человеческому телу. А потом я поила тебя, чтобы помочь им прижиться, — сказала она миролюбиво. — Чувствуешь внутри? Это оно растет, питаясь тобой. И твои кровь и плоть послужат ему, чтобы вырасти крепким и сильным.

Савелий зарычал, не понимая, не желая поверить в то, что она говорила. Он кинулся из последних сил, пытаясь выбраться из ямы, но тут раздался треск, будто кто-то переломил сухую ветку.

Савелий громко и натужно завыл. По предплечью и спине стали расползаться большие темные пятна. В ужасе он провел трясущимися руками по телу, ощущая, как из него показались наружу какие-то мелкие острые бугорки. Они стали превращаться в острые пики, рвущиеся вверх.

— Вы… вы не выживете здесь, — задыхаясь проговорил Савелий. — О вас узнают!

Настасья усмехнулась, пожав плечами.

— Не узнали же, когда я надоумила Макара избавиться от моего мужа. А потом и он мне надоел. Этот глупец решил использовать наш цветок в своих интересах. Но он будет расти только с одной целью, ради которой и появился. Она тебе известна. Я найду новых людей. Не волнуйся. Я всегда знаю, что делать.

Савелий затряс головой. Хотя его словно рвали на части раскаленные клещи, в его голове не укладывалось коварство этой тихой женщины.

— Но твоя дочка сказала…

— Сказала то, что я ей велела, — отрезала она и добавила ласковым голосом: — Почему ты сейчас думаешь о былом? Подумай о себе и какую пользу принесешь. Поверь, мы тебе очень благодарны.

Савелий содрогнулся. Огромные иглы внутри прошивали его насквозь.

Тело его становилось каким-то окаменелым, неживым. Он метался и кричал, зарываясь руками в землю. Пожар охватил его целиком, принося невыносимые муки. И когда острый стебель вырвался наружу из его груди, разорвав сердце, он наконец, затих.

Настасья постояла немного, чтобы убедиться, что мужчина мертв. Затем присыпала его землей со словами:

— Твоя помощь бесценна, добрый человек. Мы позаботимся о тебе и о твоем доме.

Затем она отряхнула руки от земли, невозмутимо оглядела высокое небо и шумящие деревья вокруг, легко запела красивую песню, а потом пошла прочь от ямы.

В доме на грубой лежанке и тонком тюфяке, подперев кулачок под щеку, спала Аленка.

Ей снились чудесные, волшебные сны.