Кровавый след

Деон Мейер, 2010

Устав от измен мужа и капризов эгоистичного сына, Милла Страхан уходит из семьи, чтобы начать новую жизнь. По счастливому, как ей кажется, стечению обстоятельств она быстро устраивается на работу и не сразу понимает, что попала в разведывательную организацию… Бывший телохранитель Леммер соглашается провезти через границу черных носорогов, а в итоге попадает в переделку с бандитами… Частный детектив Матт Яуберт ведет розыск сотрудника автобусной компании… Кажется, что эти сюжетные линии никак не связаны между собой, но они непременно сойдутся, да так, что кульминация романа окажется настоящим сюрпризом для читателя.

Книга вторая

ЛЕММЕР

(Черный лебедь)

Сентябрь 2009 г.

Следопыт обязан обращать внимание на любые признаки присутствия животных в той или иной местности: следы на земле, на траве, запахи, кормовые следы, мочу, экскременты, слюну, клочья меха, метки территории, дневки и укрытия, голосовые и другие слуховые сигналы, визуальные признаки, случайные знаки, косвенные признаки и скелетные признаки.

Л. Либенберг. Настольная книга следопыта.Распознавание следов

19

Границы территории могут быть помечены мочой, испражнениями или запаховыми метками, оставленными на траве или листьях особыми обонятельными органами.

Настольная книга следопыта.Классификация знаков

Я не ищу неприятностей, они сами меня находят. Одиннадцать, субботнее утро, конец сентября. Мы с Эммой Леру сидим в «Красном гранате». Мой мир в тот миг почти совершенен, полон. Привычные локстонские звуки. Щебечет трясогузка, сидящая на пороге, из северного окна льются солнечные лучи. Я только что с аппетитом расправился с сытным завтраком, выпил чашку крепкого кофе. Эмма не спеша, с явным удовольствием доедает свежие булочки с джемом и сливками. Рядом с ней на столе стоит чайник. Она как будто светится изнутри, разрумянилась — всего два часа назад мы с ней лежали в постели, сплетясь в жарких объятиях. Теперь она рассказывает мне о книге, которую сейчас читает. Как всегда, я удивляюсь несоответствию низкого, грудного голоса ее субтильной фигурке. На красиво изогнутой верхней губе, как снежинка, сидит капелька сливок.

Все слишком хорошо, чтобы быть правдой, потому что я — Леммер.

Должно быть, боги опомнились, потому что вдалеке послышался какой-то рокот. Постепенно он делался все громче. Наконец, Эмма замолчала и повернула голову ко входу. Тетушка Вильна, душа и сердце «Красного граната», вышла из кухни, вытирая руки о юбку.

— Вы тоже слышали?

Грохот делался все громче. Ясно, они приближаются по Карнарвон-Роуд.

Мы все выглянули наружу. Перекресток с круговым движением; поток машин словно обтекает церковь. Городок насторожился, замер. Покупатели выбежали из супермаркета, из магазина сельхозкооперации. От церкви прибежали цветные ребятишки; их взволнованные крики примешивались к общей какофонии. Они взволнованно тыкали куда-то пальцами.

В девять утра в Локстон с помпой прибыли инопланетяне. Сверкающий хром, черная кожа, сталь. С рукояток и седел свисает длинная кожаная бахрома. Четыре «Харли-Дэвидсона». Байкеры в темных очках и дурацких шлемах, пестрые банданы закрывают рты и носы. Чтобы дотянуться до педалей и рукояток, им приходится вытягивать руки и ноги. Сделав круг почета, они направились к ресторану и затормозили у входа. Аккуратно поставили своих железных коней — задом к нам, передом к улице. В последний раз взревели моторы, дав нам насладиться оглушительным грохотом и треском. Синхронно опустились подножки. Байкеры сняли банданы.

Блаженная тишина!

Регистрационные таблички крошечные. Я прочел их по порядку: «НЕ ЛЕЗЬ». «ИГРУШКА ДЛЯ МАЛЬЧИКА». «БЛЕСК И ТРЕСК». «ХЕЛЛРЕЙЗЕР».

«НЕ ЛЕЗЬ» спустился с трона, снял шлем, стянул кожаные митенки, потом кожаную куртку с бахромой. Волосы у него оказались седые со стальным отливом, стильно и дорого подстриженные. Лицо самоуверенное, с задорным, мальчишеским выражением. Футболка, пожалуй, маловата. Седой смерил Локстон презрительным взглядом и громко, чтобы все слышали, вынес свой вердикт:

— Ну и дыра!

Работяги из магазина робко, бочком окружали незваных гостей, дети бросились к мотоциклам.

Все четверо байкеров спустили ноги на твердую землю. Кожаные брюки, начищенные до зеркального блеска черные сапоги, украшенные серебряными завитушками. Всем хорошо за сорок. Номер два — крупный, метров двух ростом, номер три — коротышка с крысиной физиономией. Номер четыре — ничего примечательного, но фигура спортивная.

— А ну, отойдите! Смотреть можно, трогать — ни-ни! — сказал ребятишкам Седой.

Они пожирали мотоциклы взглядами, но подходить боялись.

«Рыцари Харли» вошли в ресторан в таком порядке: первым шел Седой. За ним — Крысеныш и Спортсмен. Здоровяк прикрывал тылы. Сразу ясна их неофициальная иерархия.

— Доброе утро, — сказала тетушка Вильна, — добро пожаловать в Локстон. — Она приветливо улыбнулась гостям.

Они внимательно осмотрели ее и ресторан.

— У вас пиво есть? — спросил Седой, явно не впечатленный обстановкой.

Эмма повернулась ко мне, едва заметно покачала головой и доела булочку.

— К сожалению, у нас нет лицензии на продажу алкоголя, но винный магазин через дорогу. Сейчас Мичи сбегает. Садитесь, пожалуйста… — Она указала на большой стол на шестерых.

Седой покосился на меня. Крысеныш смерил Эмму задумчивым взглядом. Они сели. На спине у Спортсмена красовалась надпись: «Если ты это читаешь, значит, моя чувиха отвалилась».

Тетушка Вильна принесла им меню.

— Какое пиво предпочитаете?

— «Блэк Лейбл», — ответил Седой. — Холодное.

— Сбегай, пожалуйста, к Зельде и принеси четыре бутылки «Блэк Лейбл», — велела Мичи тетушка Вильна. — Да попроси, чтобы достала холодное.

— Пусть принесет двенадцать бутылок, тетушка, — распорядился Седой.

— Пить хочется, — подхватил Здоровяк.

— Жажда замучила, — добавил Крысеныш, как видно, придворный шут в команде «Харли».

Все расхохотались: «Ха-ха-ха!» Товарищи по оружию.

Мичи со всех ног бросилась выполнять поручение. Недолгая тишина.

Снаружи четверо цветных проезжали в телеге, запряженной ослом, в сторону Бофорта. По асфальту цокали копыта. Спортсмен некоторое время наблюдал за ними, а потом заметил:

— Здешний автобан.

Остальные снова заржали. О чем-то заговорили громче, чем требуют приличия, чтобы мы, зрители, все слышали.

Эмма едва заметно, ностальгически улыбнулась мне, понимая, что волшебный миг счастья прошел.

20

Животные, больные бешенством, часто ведут себя необычно. Бывает, что они нападают на людей.

Настольная книга следопыта.Опасные животные

— О чем мы говорили? — тихо спросила Эмма.

— О «Черном лебеде», — напомнил я, отпивая кофе. Так называлась увлекательная книга, о которой она мне рассказывала.

— Да я все равно уже закончила. — Эмма налила себе еще чаю и взяла последнюю булочку.

Седой за соседним столом громогласно объявил, что собирается купить «порше-кайенн».

— Зачем? — спросил Спортсмен. — Твоей «Ауди-Q?» всего год.

— Затем, что хочу и могу.

— Ха-ха-ха!

Седой как-то уж слишком лез из кожи, стараясь казаться крутым, храбрым бродягой, клоном «Ангела ада». Ясно, с деньгами у него полный порядок, но маскарад выдавал глубокое внутреннее несоответствие. Возможно, он занимает крупный пост в какой-нибудь корпорации, но исполнительным директором его не назначили — наверное, руководство разглядело в нем задатки жестокого диктатора. Скорее всего, он трудится в финансовом секторе… Заведует отделом регулирования денежных операций. Риск, адреналин, большие деньги, мания величия, страсть к потреблению.

Я наскоро оценил остальных. Здоровяка вычислить легче всего; он подчиненный Седого, его сторожевой пес. С двумя оставшимися потруднее. Не коллеги, но родственные души. Возможно, клиенты Седого. Вместе играют в гольф, устраивают долгие совместные обеды с выпивкой, время от времени заглядывают в стриптиз-бар. Все четверо — богатые африканеры из северных пригородов Кейптауна; устроили себе каникулы, о которых мечтали с детства. Жен и детишек оставили в бунгало где-нибудь в Херманусе. И все-таки между тем, кто они есть на самом деле и кем они себя воображают, зияет огромная пропасть…

— У тебя слишком много игрушек, — заметил Крысеныш.

— Мальчики любят игрушки, — сказал Здоровяк и покосился на Седого в поисках одобрения.

Тот кивнул:

— Верно, мать твою!

Они начали хвастаться, что у кого есть.

Прибежала Мичи с пивом; тетушка Вильна обслужила их.

— Стаканов не надо, — сказал Здоровяк.

Они с удовольствием пили из горлышек. Седой брякнул бутылкой о столешницу, вытер губы:

— Прямо материнское молочко!

Эмма нагнулась ко мне через стол и шепнула:

— Хотят вернуть молодость… Вспомнить, какими были в студенческие годы.

«Скорее полные идиоты», — подумал я.

— Еще пива! — крикнул Крысеныш.

Тетушка Вильна принесла.

Когда она проходила мимо нашего столика, я попросил счет.

— Вы ведь еще двойной бифштекс заказывали, — удивилась тетушка Вильна.

«Рыцари» вдруг замолчали, стали прислушиваться.

— Спасибо, тетушка, в другой раз, — тихо сказал я.

— «Двойной бифштекс», — хихикнул Крысеныш.

«Рыцари Харли» снова заржали, стали пить пиво.

— Булочки очень вкусные, — сказала Эмма тетушке Вильне.

— Спасибо, Эммочка.

Эмма налила себе еще чаю.

— Эммочка, иди к нам! — крикнул Спортсмен.

— Не тронь ее, она вон какая худенькая, — сказал Крыса.

— Чем ближе кость, тем слаще мясо, — ответил Спортсмен.

Они снова заржали.

— А он предпочитает двойные бифштексы, — заметил Здоровяк, глядя на меня и стуча себя пальцем по черепу.

Первый локстонский закон Леммера: в городке не давать воли своему гневу. Я встал, подошел к стойке и, держась к ним спиной, достал бумажник.

— Знаете, почему Иисус не мог родиться в Локстоне? — спросил друзей Крысеныш.

Тетушка Вильна нахмурилась.

— Потому что здесь нет ни одного умного мужика, — ответил Седой.

— Ха-ха-ха!

— И ни одной девственницы, — подхватил Здоровяк.

Снова «Ха-ха-ха» — на октаву выше.

Тетушка Вильна выписывала нам счет — медленно и аккуратно, как всегда.

— Ну не знаю, — возразил Седой. — Судя по виду, похоже, Эммочка еще девственница.

Я положил ладонь на стойку, опустил голову, медленно сделал вдох. Вдох, выдох. Я понимал, какие мысли вертятся у них в головах. Они меня рассмотрели, увидели невзрачного, тощего субъекта, деревенщину. Храбрости у них заметно прибавилось.

— Тощая дева со взором горящим, — сказал Спортсмен.

— Да ты, оказывается, поэт! — воскликнул Здоровяк.

— «Эмма, о, Эмма!» — пропел Крысеныш.

— Ха-ха-ха!

— «Скажи своей маме, что дядя хочет сделать с тобой ребенка».

Хриплый хохот над его вариантом популярной песни «Эмма».

Я открыл бумажник, приготовился платить. Заметил, как дрожат руки.

— Не волнуйся, Эмма, я буду нежен с тобой, — сказал Крысеныш.

— А может, и нет, — подхватил Спортсмен.

— Ха-ха-ха!

Я услышал, как Эмма отодвинула стул от стола и подумал: вот оно, началось.

— Ну, так давайте, — сказала Эмма. — Попробуйте только!

— Хо-хо! — протянул Крысеныш, но храбрости у него заметно поубавилось.

Голос Эммы резал, как нож:

— Интересно, что сказала бы твоя жена, если бы увидела тебя сейчас. И дети…

У них не нашлось что ответить.

— Девяносто пять рандов, — прошептала тетушка Вильма.

Я понимал, что нам необходимо срочно выйти из ресторана. Хотя бы ради нее.

— Какие вы жалкие! — сказала Эмма.

Зловещее молчание. Я торопливо выложил деньги на стойку и развернулся лицом к залу. Эмма, пылая от негодования, держалась за спинку стула.

— Эмма… — позвал я, потому что мне уже приходилось видеть, какая она бывает в ярости. Девять месяцев назад она бесстрашно тыкала своим тонким пальчиком в грудь здоровяка полицейского.

Я увидел лицо Седого, увидел, как в нем закипает злоба, и понял: от его следующих слов зависит все. Я направлялся к Эмме, когда он сказал:

— Ты за кого себя принимаешь, мать твою?

Я отчаянно цеплялся за последние остатки самообладания. Разум требовал: «Уходи!»

— Сама ты жалкая, тощая сучка! — прошипел Седой.

Ярость смыла все мои благие намерения. Я резко изменил курс и направился к нему.

21

След включает широкий спектр признаков, от видимых глазом отпечатков конечностей, которые дают подробные сведения о животном и о том, чем оно занимается, до едва различимых признаков, которые могут указывать лишь на то, что животное чем-то обеспокоено.

Настольная книга следопыта.Классификация знаков

— Ну и красивые же байки стоят у входа! Вы, ребята, должно быть, в деньгах купаетесь, — загрохотал с порога чей-то дружелюбный бас. Мощная фигура быстро отгородила меня от «Рыцарей Харли», я увидел смутно знакомое лицо. Человек подмигнул мне, отвлекая внимание. — Леммер, дружище, а я весь город обыскал, думаю, куда вы подевались! — Как будто мы с ним добрые приятели.

Из подсознания всплыло: это Дидерик Бранд, местный фермер. Я обошел его. Мне хотелось начать с Седого, преподать ему урок, который он не скоро забудет… Здоровяк медленно встал со стула.

Увидев мое лицо, Эмма опомнилась и крикнула:

— Леммер, нет!

Дидерик положил мне на плечо широкую, твердую ладонь и умиротворяюще пророкотал:

— Они того не стоят! — повернулся к их столику и, подталкивая меня к выходу, поинтересовался: — Интересно, сколько стоит одна такая штучка?

Эмма поняла, что он задумал, взяла меня за другую руку своей прохладной ручкой.

— Двести двадцать, — ответил Крысеныш писклявым от волнения голосом. — В базовой комплектации.

Дидерик и Эмма общими усилиями доволокли меня до двери. Я не сводил глаз с Седого; видимо, до него что-то дошло, потому что он отвернулся.

— Невероятно! — сказал Дидерик. — Классные машинки! — После того как мы вышли на улицу, он негромко сказал мне: — Зачем тебе это надо?

Эмма дернула меня за руку.

— Зря я вышла из себя… Нужно было не обращать на них внимания.

— Нет, — ответил я и стал вырываться, стремясь назад, в ресторан.

— Леммер! — резко окликнул меня Дидерик Бранд. Я посмотрел на него, увидел у него на щеках ямочки и обнадеживающую улыбку.

Я остановился.

— Слушайте, — сказал он, — хотите спасти двух последних черных носорогов в Зимбабве?

Можно подумать, он задал самый логичный вопрос в данных обстоятельствах.

О Дидерике Бранде я знал всего две вещи. Во-первых, он был крупным землевладельцем — владел огромным участком между рекой Сак и горами Нувевельд. Во-вторых, если в Локстоне кто-то поминал его имя, все восклицали: «Ах, этот Дидерик!» — а потом смеялись и качали головами, как будто речь шла о любимом сыне-проказнике.

Несколько раз я мельком видел его, точнее, видел его волосатую руку, машущую из окошка пикапа, когда он проезжал мимо. И вот он сидит у меня в гостиной, на новом кожаном диване — Эмма купила его, чтобы задобрить меня после того, как она раздолбала мой старенький, но надежный пикап «исудзу», не вписавшись в поворот на гравийной дороге у Якхалсданса. Домой мы вернулись вместе с Дидериком; по пути они с Эммой в два голоса убеждали меня, что «Рыцари» не стоят того, чтобы о них мараться. Я кивал, но в глубине души был еще в «Красном гранате» и вершил расправу.

Дидерик был крупным мужчиной за пятьдесят, широкоплечим, с обветренным лицом, какое бывает у всех фермеров в Кару. Над ушами и воротом чистой рубахи цвета хаки завивались черные пряди с сединой. Под носом небольшие усики; в уголках смеющихся глаз «гусиные лапки». Он излучал природное обаяние — сразу было ясно, что он умеет развлечь компанию гостей и не прочь посмеяться над собой. Дидерик сидел наклонившись вперед и опершись локтями о колени. Свою занимательную историю он излагал умело и довольно настойчиво. Эмма слушала его, раскрыв рот.

— Целых два года мы пытались раздобыть черного носорога, но это непросто. Получить лицензию на отлов практически невозможно — придется целую вечность ждать, нужно, чтобы твою кандидатуру одобрили, чтобы у тебя была достаточно большая ферма, естественная среда обитания. Если повезет, тебя включат в программу разведения диких животных. Но предпочтение отдается не частным лицам, а национальным паркам. В прошлом году власти Замбии объявили, что у них осталось всего десять особей. После девяносто восьмого года черные носороги считались там полностью вымершим видом. Черный носорог очень дорог, полмиллиона рандов за голову. Их надо срочно спасать. А ведь когда-то, давным-давно, они обитали в наших краях! Наконец я опросил всех, кого можно и кого нельзя. Все знали, что я ищу черных носорогов. Три недели назад мне позвонил один тип из Зимбабве; сказал, что раньше работал в тамошнем министерстве охраны природы. Хотя штурмовики Мугабе давно вытеснили всех белых с руководящих постов, он не уехал из страны, а устраивает для туристов сафари в Чете. В общем, он сказал, что они случайно наткнулись на пару черных носорогов — самца и самку. Нашли их на берегах реки Себунгве, к югу от Кариба. Животные были напуганы; они дикие, очень агрессивные и не подпускают к себе людей. Тот человек сказал, если мы их не спасем, их рано или поздно все равно убьют из-за рогов. У него самого не хватит денег на то, чтобы усыпить носорогов и перевезти их через границу. Если я оплачу расходы, доставку они берут на себя. Мне останется только принять груз на границе и доставить к себе. Но на деле все не так просто, как кажется. Себунгве в семистах километрах от нашей границы, и то если ехать по дороге, а им придется выбирать кружной путь, объезжать блокпосты и все такое. С их стороны это большая жертва, но в конечном счете все делается ради общего блага…

Вдруг он замолчал на полуслове и покосился в сторону окна. Тут и мы услышали характерный стрекот — к нам приближался небольшой одномоторный самолет. Дидерик Бранд кивнул, как будто ждал его.

Подумать только, наш сонный городишко субботним утром растревожен, как гнездо термитов.

— Мистер Бранд, позвольте предложить вам кофе, — вмешалась Эмма, воспользовавшись паузой. Я выжидал, гадая, какое его рассказ имеет отношение ко мне.

— Дидерик, зовите меня Дидериком. Эмма, спасибо, не надо. Трудность в том, что у нас совсем нет времени. — Он взял черную папку, которую раньше, войдя, положил на кофейный столик, и с треском раскрыл ее. Пролистал целую кипу документов. — Так вот, первым делом я связался с нашими природоохранными организациями. Как вы знаете, за контрабанду диких животных, не разрешенных к ввозу, ничего хорошего ждать не приходится. Министерство охраны окружающей среды отнеслось к нам очень сочувственно; по-моему, они чувствуют себя виноватыми из-за Зимбабве, если вы понимаете, о чем я. Но и их понять можно: у нас нет ни сертификата о происхождении животных, ни разрешения на вывоз от зимбабвийских властей. Как ни крути, а контрабанда есть контрабанда. — Он, наконец, нашел нужный документ и торжественно выложил его на столешницу. — Мне удалось кое-чего добиться! Во-первых, важную роль играет генофонд. В ЮАР поголовье крошечное, почти все наши черные носороги происходят из Квазулу и парка Крюгера. В смысле генофонда зимбабвийские животные бесценны. Пришлось подписать соглашение, по которому я предоставляю министерству охраны окружающей среды право первого отбора приплода. Во-вторых, помогло то, что я живу в отдаленном районе. О том, что я намерен разводить носорогов, знают всего несколько человек, в том числе вы. Кстати, прошу вас, никому не рассказывайте о носорогах, потому что их рога на черном рынке идут примерно по двадцати тысяч долларов за килограмм. Иными словами, каждый рог стоит больше шестидесяти тысяч долларов, почти полмиллиона рандов. В-третьих, у меня много земли и электрифицированная ограда. Здесь… — он похлопал своим большим пальцем по документу, — мое разрешение.

Дидерик достал из папки еще один лист бумаги.

— Вот письмо от директора департамента. Они готовы дать исключительное разрешение на ввоз под грифом «экстренный случай». — Толстыми указательными пальцами он изобразил кавычки.

— Дидерик… — начал я.

— Леммер, я знаю, о чем вы хотите меня спросить. При чем здесь вы? Сейчас объясню. Вы знаете Лоуренса Лериша?

— Я слышал о нем.

— А Николу, который разводит диких животных?

— Он мой друг.

— Сейчас Лоуренс находится в Мусине. Никола дал ему свой грузовик для перевозки животных. Сегодня он получит двух носорогов на зимбабвийской границе, восточнее Вембе, и повезет сюда груз, который стоит целое состояние — учтите, я имею в виду не только деньги. Ему предстоит преодолеть больше полутора тысяч километров. Если что-нибудь пойдет не так… — Бранд смерил меня многозначительным взглядом. Дошло до меня не сразу.

— Вы хотите, чтобы я поехал с ним?

— Пожалуйста, Леммер, дружище… — Как будто мы с ним старые приятели. — Я заплачу сколько скажете, полную цену.

По лицу Эммы я видел: она считает, что я должен принять участие в благородном деле.

— Дидерик, все не так просто…

— Леммер, все официально, вам не нужно беспокоиться.

— Дело не в этом. Я на контракте. Не имею права брать заказы со стороны.

— Что вы имеете в виду?

— Я работаю на одну кейптаунскую фирму, «Бронежилет».

— Да-да, вы телохранитель. Присматриваете за богатыми и знаменитыми…

В Кару секретов нет, есть только ложные впечатления.

— В основном я охраняю зарубежных бизнесменов… — сказал я.

— Но сейчас вы ведь не заняты?

— Дидерик, у меня контракт с «Бронежилетом». В нем написано, что я не имею права брать заказы со стороны. Все должно идти через них.

— Они должны получить комиссию.

— Совершенно верно.

— Леммер, приятель… откуда они узнают? Сегодня поедете, послезавтра вернетесь.

Как я мог ему объяснить, не обижая его, что моя верность Жанетт Лау не обсуждается?

— Я, как вы, Дидерик, тоже предпочитаю официальные санкции.

Он смерил меня задумчивым взглядом и, наконец, сказал:

— Ладно… Кто у них главный? Как ему позвонить?

— Как я туда доберусь? До Мусины ехать целый день.

— А самолет на что? — Он ткнул большим пальцем в сторону аэродрома. — Там Лоттер. Он вас ждет.

После десятиминутного разговора Дидерик передал трубку мне:

— Просит вас.

— Жанетт! — сказал я.

— Рада слышать, что ты начал сам привлекать клиентов… — Как всегда, ирония в ее хриплом прокуренном голосе, а потом короткое, отрывистое «Ха!». Это значит, она смеется.

Я решил промолчать.

— Если хочешь, берись. Уж я тут как-нибудь справлюсь.

Хотел ли я взяться за работу? Мне не придется уезжать далеко от дома. Правда, оставались вопросы, пока неясные. События с самого утра, с «Рыцарей», развиваются как-то слишком быстро. Ну и, конечно, мне не давал покоя Первый закон Леммера. Как известно, он гласит: не увлекайся. А здесь поневоле придется увлечься по самые уши. Местный фермер затеял Большое Дело…

Жанетт правильно истолковала мое молчание.

— Может быть, тебе известно больше, чем мне. Решай сам! — Помолчав, она добавила: — Леммер, похоже, дело благородное. Мне понравился его голос. Судя по всему, хороший человек. А ты ведь понимаешь, как им тяжело живется после кризиса…

Я понимал. После международного обвала оборот в «Бронежилете» сократился на пятьдесят процентов. Вот уже два месяца, как я не зарабатываю ни цента.

Я посмотрел в умоляющие глаза Эммы. Как и Жанетт, она уже была горячей сторонницей Дидерика. Я вспомнил и молодого Лоуренса Лериша, студента сельскохозяйственного университета. Что скажут в Локстоне, узнав, что я бросил его на произвол судьбы? Кроме того, скоро вносить очередной платеж за новый пикап «форд». И надо перекрывать крышу. Я вспомнил, как тихо присвистнул дядюшка Бен Брюэр, спустившись с чердака и сообщив мне, что деревянные перекрытия совсем сгнили и придется класть новую крышу.

Я глубоко вздохнул и сказал:

— Согласен.

22

Чтобы правильно прочесть знаки, следопыт должен знать, что и где следует искать. Человек несведущий не распознает знак, даже если смотрит прямо на него.

Настольная книга следопыта.Распознавание знаков

Лоттер был похож на постаревшего рок-музыканта. Поредевшие длинные волосы он завязывал в «конский хвост». На смуглом, цыганистом лице — круглые очки. Он с дружеской улыбкой пожал мне руку, взял мою черную спортивную сумку и зашагал к самолету. Самолетик показался мне невозможно маленьким — прямо игрушка, покрашенная в белый, красный и синий цвета. Кабину закрывал прозрачный купол. В кабине имелось два кресла и тоненький рычаг управления — в самолете ждешь чего-то посущественнее. Такие самолетики в выпусках новостей называются «миниатюрными». Я вспомнил, как часто дикторы сообщают об их крушении…

Эмма с любопытством осматривала самолет; глаза у нее горели. Она только что назвала предстоящую мне поездку «забавным приключением».

Дидерик Бранд подошел ко мне сзади.

— Не нужно беспокоиться, Лоттер — победитель международных состязаний.

Меня больше беспокоили не летные навыки Лоттера, а то, на чем он летает. Но я прикусил язык.

— Вот, на всякий случай. — Бранд передал мне сверток, обернутый промасленной тряпкой.

Я унюхал запах оружейного масла и начал разворачивать подарок.

Он положил на него руку:

— На вашем месте я бы подождал, пока вы не окажетесь в воздухе… — И он многозначительно покосился на Эмму. — Не хочется ее расстраивать.

— Мне следует знать что-то еще?

— Вы ведь знаете, какая у нас ситуация на дорогах, — ответил он.

Я не знал, что делать. Мой «глок» 45-го калибра с магазином на десять патронов лежал в спортивной сумке. Другого оружия мне не требовалось. Но Дидерик Бранд уже отвернулся и зашагал прочь. Отойдя подальше, поднял обе руки над головой и замахал ими:

— Давайте, двигайтесь!

Я посмотрел на часы. Без пяти двенадцать.

Два часа назад моя жизнь была очень легкой.

Я положил руку на крыло, собираясь забраться в кабину. Ко мне подошла Эмма; на ее лице отражалась любопытная смесь эмоций — тревога, гордость, нежность…

Мне хотелось ее поцеловать. Неожиданно она сама обняла меня и прижалась ко мне всем телом. Сказала что-то, но я не расслышал из-за рева двигателя.

— Что? — крикнул я.

Эмма прижалась губами к самому моему уху:

— Леммер, я люблю тебя!

— «Ромео-Виктор-Сиерра» вызывает Кейптаун, доброе утро, — сказал Лоттер в рацию, когда под нами поплыла Бокпорт-Роуд, а мой желудок прыгнул куда-то в горло. — Кейптаун, «Ромео-Виктор-Сиерра» произвел взлет из Локстона, десять ноль четыре зулу, план ноль два пять. «Ромео-Виктор-Сиерра».

— «Ромео-Виктор-Сиерра», поправка четыре ноль шесть шесть, коридор свободен, выход на связь при пересечении границы РПИ!

Они изъяснялись на языке другого мира. Лоттер повторил слова своего невидимого собеседника и занялся многочисленными приборами на приборной панели. Интересно, какой из них первым подаст сигнал о том, что мы вот-вот рухнем вниз огненным шаром? Я нехотя выглянул из прозрачного купола. Под нами расстилалась засушливая полупустыня Кару, а над нами синело безбрежное небо.

К горлу подкатила тошнота.

Я вспомнил о свертке, лежащем у меня на коленях. Развернул тряпку и достал странный предмет: помповый короткоствол MAG7 отечественного производства, напоминающий пистолет-пулемет «узи» на стероидах. 12-й калибр, магазин на пять патронов в рукоятке. Внушительная отдача. Такие штуки применяет полиция, когда работает в ограниченном пространстве — прочесывает помещения, например. Еще двадцать патронов лежали отдельно, в пластиковой коробке.

Лоттер присвистнул прямо мне в наушники:

— Клянусь, я на вашей стороне!

— Но кто на стороне Бранда?

— Что вы имеете в виду?

— Таким оружием пользуются только правоохранительные органы. Гражданским на них лицензию не дают.

Лоттер рассмеялся.

— Йа, этот Дидерик! — Он покачал головой и покосился на меня. — Что-то вы побледнели. — Он достал из-под сиденья бумажный коричневый пакет и передал его мне: — Вот, на всякий случай, если укачает.

Укачало меня сразу за Хоуптауном.

— Сытно позавтракали? — сочувственно спросил Лоттер.

Я не ответил — страшно было лишний раз открывать рот.

— Все совершенно нормально, — продолжал он в отношении моего недомогания. — Скоро полегчает.

Через двадцать минут под нами проплыл еще один городишко. Я глубоко вздохнул и с надеждой спросил, не нужно ли нам садиться для дозаправки.

Лоттер ухмыльнулся:

— Эта красотка пролетает три тысячи километров на одном баке горючего!

— Далеко для такой малышки, — скептически заметил я.

— Что? — обиделся он. — Никакая это не малышка, это легкий пилотажный самолет RV7!

RV7, MAG7… Если еще в номерном знаке на грузовике Николы тоже есть семерка, можно надеяться, что скоро я сорву крупный куш!

Лоттер заметил отсутствие у меня воодушевления.

— Лучший сверхлегкий самолет в мире! — сказал он. — Его сконструировал Ричард ван Гринсвен. Максимальная скорость свыше 190 узлов, то есть примерно 340 километров в час, может перемещаться с крейсерской скоростью, может делать фигуры высшего пилотажа во всем объеме…

При словах «фигуры высшего пилотажа» мой желудок сделал сальто, и я спросил:

— Неужели сам ван Гринсвен? Что вы говорите!

Лоттер расхохотался.

— Все дело в скорости и высоте, — сказал он. — Внутреннее ухо подсказывает вам, что вы передвигаетесь страшно быстро, а глаза этого не фиксируют. Все равно как читать в машине. Почаще поглядывайте вниз, и скоро вам станет лучше.

Обещания, обещания…

Он снова заговорил по рации на своем непонятном летном языке:

— Кейптаун, «Ромео-Виктор-Сиерра» пересекает границу РПИ!

— «Ромео-Виктор-Сиерра», вызывайте Йоханнесбург-Центральный один два ноль запятая три, до свидания, — прокаркал голос в рации.

Я выключил звук и посмотрел вниз. Кару медленно, но верно сменялась вельдом. Лоттер оказался прав: через несколько минут внутренности у меня как будто улеглись на место. Мысли осторожно и медленно поплыли в сторону. К Эмме.

«Я люблю тебя, Леммер».

Она сказала это впервые.

Эмма и я.

Девять месяцев назад мы с ней понятия не имели о существовании друг друга. Мы были полными противоположностями, выходцами из разных миров. Она была крошечная, утонченная, решительная и хорошенькая, как эльф из детских сказок. Она была богата, исключительно богата, благодаря наследству, оставшемуся от отца-промышленника. Эмме очень хотелось найти давно пропавшего брата, и она подыскивала того, что защитит ее от опасностей, связанных с розысками. Телохранителем, которого Жанетт Лау приставила к Эмме, стал я. Я был полон сомнений, подозрений и скепсиса, потому что Эмма оказалась всем, против чего предостерегали меня мои Законы.

Она завоевала меня медленно, против моей воли, вопреки моим ожиданиям и, главное, вопреки моему здравому смыслу. Ведь она была клиенткой. А я — Леммер. Белый бедняк из закоулков Си-Пойнта, который славится своей вспыльчивостью и в гневе способен натворить неописуемых бед. В то время меня только выпустили условно-досрочно из тюрьмы, где я отсидел четыре года за непредумышленное убийство. Я знал свое место и понимал все сложности жизни.

Я нашел ее брата. А после всего вернулся домой, в Локстон, уверенный, что больше никогда ее не увижу — что, наверное, и к лучшему. Но Эмма всегда была непредсказуемой.

Она меня разыскала и сама приехала ко мне. Сначала я решил, что она просто хочет поблагодарить меня — она ведь такая вежливая, воспитанная, такая… правильная.

Я ошибся.

Наш роман стал для меня полной неожиданностью. Я как будто смотрел на все происходящее со стороны. Я и поверить не смел, что такая женщина, как Эмма, способна проявить ко мне интерес. Я жил, ослепленный волшебным видением — мы с Эммой вместе. Ослепленный верой, изумлением и жаждой. И нездоровым любопытством: где и как все потерпит крушение. До сегодняшнего утра, до самолета. «Я люблю тебя, Леммер»…

Трудность в том, что Эмма по-прежнему ничего обо мне не знает.

Я скрывал от нее мои грехи. Она считает, что я поселился в Локстоне, потому что здесь красивая природа и славные соседи. Она не знает, что я сбежал сюда от городских соблазнов, которые пробуждают во мне мои худшие качества. Она не знает о моем желании исцелиться безмятежностью, терпением и целостностью жителей провинции. Она не знает, до чего нелепо мое стремление стать здесь своим.

Нелепо, потому что в глазах обитателей Бо-Кару я — чужак, новичок, неизвестная величина, которая держится на расстоянии. Я стараюсь вести себя деликатно, вежливо и в полном соответствии с моим Первым законом. Сложностей добавляет и моя необычная профессия. Я телохранитель, который часто уезжает в разные концы страны. Меня неделями не бывает дома. А иногда я возвращаюсь со следами телесных повреждений разной степени тяжести… Непонятный тип, который каждую неделю тренируется в стрелковом тире, а на закате совершает длительные пробежки по гравийным дорогам.

И все же несколько человек из числа местных жителей — эксцентричная Антьи Барнард, добродушный дядюшка Ю ван Вейк и моя цветная экономка Агата Лефлер — сразу, без колебаний приняли меня в свой круг. Они были исключением… до приезда Эммы.

Эмму можно считать эталоном нормальности. Наверное, по ассоциации с ней местные жители решили, что меня тоже можно считать относительно нормальным человеком. Эмма, порывистая, привлекательная, образованная молодая женщина, возникла словно из ниоткуда и с тех пор навещала меня один или два раза в месяц. Она специально поменяла свой «рено-меган» на внедорожник «лендровер-фрилендер», способный ездить по проселочным дорогам. Однажды в августе, под вечер пятницы, она взяла мой старенький пикап «исудзу» и поехала за продуктами в Бофорт-Уэст, а на обратном пути не вписалась в поворот у Якхалсданса. Пикап восстановлению не подлежал.

На следующее утро она обратилась к соседям за помощью. Спросила, нет ли какого-то, по ее выражению, «экологичного» средства для борьбы с муравьями в моем саду. И заодно поведала, как накануне «слишком быстро срезала поворот, потому что соскучилась по Леммеру».

— И что?

— И разбила его пикап. Вдребезги.

— А потом?

— Я увидела, что не пострадала. Ну, и прошла последние семь километров пешком.

Соседи изумленно качали головами:

— Что же сказал Леммер?

— Не знаю. Я не понимаю по-французски.

По словам дядюшки Ю, Эмма рассмешила их до колик; они еще долго хохотали, хлопая друг друга по плечам. После они охотно объяснили Эмме, что муравьев, обитающих в Кару, так называемыми «экологичными» ядами не возьмешь.

Эмма уговорила меня вместе с ней ходить в локстонскую церковь по воскресеньям. Именно благодаря ей нас пригласили на барбекю у плотины и на торжественный ужин, посвященный открытию регбийного сезона. Эмма Леру стала моим пропуском в местное общество, моей визой в тихую гавань. Забывшись от любви, я плыл по течению, заглушая тихий внутренний голос, который время от времени спрашивал: «А если все они узнают, кто ты на самом деле?»

Дело в том, что Локстон, как и Эмма, понятия не имел, кто я такой.

Я подозревал, что соседи кое о чем догадывались. Антьи тактично задавала наводящие вопросы. Сама Эмма кое-что заметила, когда была моей клиенткой. В поисках ее брата мне время от времени приходилось применять свои таланты на практике. Наверное, брат потом кое о чем рассказал ей, когда они обсуждали прошлое. Может быть, мои таланты вызывали ее интерес? Может, именно поэтому ее ко мне потянуло? Когда я охранял ее, она легко вошла в роль опекаемой — так поступили бы на ее месте многие женщины.

Сегодня утром, общаясь с «Рыцарями», она снова увидела мое нутро, мою сущность. И попыталась меня удержать, не укоряя. Может быть, она думала, что в состоянии справиться со мной?

Но она знала меня лишь частично.

Я должен был рассказать ей всю правду о себе.

Я хотел рассказать. Иногда я еле сдерживался. Мне так хотелось исповедаться, что с моих губ готовы были сорваться роковые слова… «Эмма, в гневе я избил человека до смерти. И испытал при этом удовлетворение и радость. Потому что я — прирожденный убийца. Насилие живет во мне. Насилие — мое второе «я». Но всякий раз, до того, как признание слетало с губ, подобно злому джинну, выходящему из волшебной лампы, меня останавливал парализующий страх потерять ее, а вместе с ней — и надежду на то, что она полюбит меня. И не только надежду на ее любовь. Надежду на то, что ее любовь превратит меня в другого человека, достойного ее любви. Волшебство уже начало совершаться. Она смешила меня, подталкивала к тому, чтобы я смешил ее, стал беззаботным, игривым и остроумным. С ней я иногда напрочь забывал о темных закоулках в моей голове. Впервые в жизни я начал нравиться себе. Совсем немножко. Меня согревало ее одобрение. А теперь — ее любовь.

«Я люблю тебя, Леммер».

Я стоял у самолета, а она обнимала меня, прижавшись губами к моему уху, и я ничего ей не ответил. Я понимал: до того, как я отвечу, мне придется все ей рассказать.

Но сейчас слишком поздно; я слишком боюсь причинить ей боль и обидеть ее. Ее и себя.

Я смотрел на бесконечные равнины Северной Капской провинции и гадал, из-за чего меня вырвало — из-за того, что я лечу на маленьком самолетике, или из-за моей огромной нечестности.

23

Следопыты часто ищут следы в очевидных местах…

Настольная книга следопыта.Распознавание знаков

Чтобы избавиться от неприятных мыслей, я спросил Лоттера, как он познакомился с Дидериком.

— Он друг моего друга. Несколько лет назад неожиданно приехал ко мне. Сказал, что слышал, что я летаю где угодно. Ему хотелось осмотреть один участок в Мозамбике, в который ему предлагали вложить деньги, но ехать туда на машине слишком далеко, время — деньги, и не мог бы я его подбросить? Так все началось. И продолжается до сих пор. Дидерик звонит мне и говорит, что ему срочно нужно доставить запчасти для трактора из Эрмело, или быстренько слетать в Виндхук, или забрать приятеля из Локстона. Знаете, как бывает: тебе платят за то, чем ты любишь заниматься… Вы знаете, что у него на ферме есть взлетно-посадочная полоса?

Я признался, что почти ничего не знаю о Д ид ерике.

— Он — тот еще тип. Но хороший бизнесмен. Замешан в чем ни попадя…

Асфальтированное шоссе из Мусины, похожее на бархатную ленту, бежало с востока на запад, прорезая темно-коричневый вельд.

В двадцать минут третьего мы начали снижаться. Летели так низко, что я разглядел справа канализационный коллектор, кладбище, а за ним — городишко. Лоттер снижался легко, как перышко, небрежно и как будто без труда; потом мы развернулись и полетели на восток, затем свернули направо, полетели вдоль служебной дороги к скопищу низких строений и ангаров. Мы приземлились; Лоттер подрулил к аэродрому. Самолет остановился. Лоттер открыл задвижки прозрачного купола над кабиной. Нас накрыло волной жары.

— Приехали. За вами приедет грузовик.

Я огляделся. Грузовика нигде не было видно.

Я отстегнул прочный ремень безопасности, взял свою спортивную сумку, достал из-за сиденья сверток с короткостволом и протянул Лоттеру руку.

— Спасибо!

— Не за что. И удачи вам. — Он показал на сверток, который я держал на руках, как младенца: — Надеюсь, вам не придется пускать его в ход. — Я стоял на асфальте; прежде чем он снова закрыл прозрачный купол, он крикнул, перекрывая рев работавшего вхолостую двигателя: — Леммер, наверное, вы уже в курсе: у старины Дидерика деньги надо требовать вперед!

За воротами аэродрома начиналось гудроновая дорога; она прорезала коричневый вельд. Кое-где виднелись деревья. Я расстегнул молнию на сумке, бросил сверху короткоствол, закинул сумку на плечо и зашагал по дороге. Жара все больше давила на меня; по спине тонкими ручейками тек пот. Дорога была пустой. Пустынной. Где Лоуренс Лериш?

Зачем я так быстро согласился, ни о чем толком не спросив? Надо было взять мобильный номер Лериша. И Дидерика Бранда. Бранду мне уже сейчас хотелось задать несколько вопросов. Например, почему Бранд обратился ко мне в самый последний миг, всего за несколько часов до перевозки носорогов? Когда он решил меня нанять?

Впереди я разглядел перекресток. Там и подожду.

Единственным убежищем от безжалостно палящего солнца служили четыре жалких, почти безлиственных дерева. Я поставил сумку на землю и попытался устроиться хотя бы в подобии тени. Прислонился спиной к стволу. Рубашка липла к спине, пот ел глаза. Шляпу я не захватил.

Я посмотрел на часы. Без четверти три.

Вытер лоб рукавом. Потом громко, продолжительно выругался.

24

Большинство животных предпочитают кормиться в укрытии; иногда они утаскивают добычу в тайник, где их никто не побеспокоит.

Настольная книга следопыта.Классификация знаков

Без четверти четыре я по-прежнему сидел на земле; от палящего солнца меня отделял лишь чахлый древесный ствол. Зазвонил мой мобильник. Я встал на ноги и достал телефон из кармана брюк, надеясь услышать голос Дидерика Бранда. Мне было что ему сказать.

Оказалось, звонил дядюшка Ю ван Вейк. Из Локстона.

— Леммер, приятель, я слышал, Дидерик тебя во что-то впутал.

— Да, дядюшка, — вежливо, как принято в Кару, ответил я.

— Он заплатил тебе аванс?

— Не знаю, дядюшка Ю, он вел переговоры с моим работодателем.

— Вот как… Ну, значит, все в порядке. И что ты должен для него сделать?

— Пока не могу сказать.

— Ох, этот Дидерик! — Дядюшка Ю рассмеялся своим веселым смешком. — Что ж, желаю удачи, Леммер, у мат. — Он назвал меня «дружище», словно мы с ним старые приятели. — И тетушка Анна передает тебе привет.

Без десяти четыре телефон зазвонил снова. Дядюшка Бен Брюэр, локстонский строитель, с которым я советовался по поводу прогнившей крыши.

— Значит, ты теперь работаешь на Дидерика Бранда, — укоризненно заметил он.

— Дядюшка, это ненадолго — всего на день-два.

Он помолчал, а потом сказал:

— Как бы там ни было, на твоем месте я бы попросил у него задаток. Пятьдесят процентов вперед.

— Дядюшка Бен, он ведет переговоры с моим начальником.

— И все равно я бы попросил пятьдесят процентов вперед. Ну, всего хорошего. — И он отключился.

Локстон пробуждался от послеполуденного сна. Новость распространялась, как вирус.

В половине шестого мне позвонила эксцентричная Антьи Барнард. Ей семьдесят лет; она сейчас на пенсии, а раньше была скрипачкой, ездила с концертами по всему миру. Она и сейчас пьет и курит, как будто ей двадцать.

— Эмма сидит у меня на веранде; мы с ней хлещем джин-тоник и скучаем по тебе, — сказала она своим хрипловатым, чувственным голосом.

А я обливался потом под палящим солнцем в провинции Лимпопо; терпение у меня давно вышло, но я все равно чего-то ждал. Я отбросил неприятные мысли.

— Мне тоже не хватает вас обеих.

— Эмма говорит, что ты подрядился выполнить какое-то задание Дидерика, но она очень скрытная.

— Да, моя Эмма — она такая. Женщина-загадка.

Антьи хихикнула. Значит, она пьет уже третий бокал.

— Знаешь, как надо вести дела с Дидериком?

— Требовать деньги вперед?

— А-а-а, значит, Ю тебе уже звонил.

— И дядюшка Бен тоже.

— Весь город волнуется за тебя.

— Очень ценю вашу заботу.

— Хочешь поговорить с Эммой? — Чтобы Антьи могла подслушивать и ловить намеки, чем именно я занимаюсь для Дидерика.

Сейчас не то время, чтобы говорить с Эммой.

— Антьи, я сейчас занят, передай Эмме, что я перезвоню ей позже.

Без десяти шесть ко мне по шоссе подкатил грузовик. На белой дверце кабины — логотип фирмы Николы «Услуги по охране окружающей среды». Впереди — массивный кенгурятник. Я подошел к обочине и бешено замахал руками. Если он промчится мимо, я достану короткоствол и прострелю ему покрышку.

Грузовик остановился.

Когда я распахнул дверцу, закинул в кабину сумку и залез сам, Лоуренс Лериш сказал:

— Я думал, вы, дядюшка, будете на аэродроме.

Я ничего не ответил, только дверцей хлопнул сильнее, чем требовалось.

— Дядюшка, я Лоуренс. — Он протянул руку. — Вы давно меня ждете?

О семействе Лериш в Локстоне слагали легенды.

Мои познания были ограниченными; я лишь время от времени слышал о них от соседей. Лериши — владельцы большой фермы по Пампунпорт-Роуд; на участке в шесть тысяч гектаров разводят мериносов. Наемных рабочих на ферме нет, со всем справляются самостоятельно — отец, мать, два сына и дочь. Все младшие Лериши жилистые и выносливые, как и родители.

Лоуренс, старший, учился на последнем курсе сельскохозяйственного университета в Стелленбоше. Сам платил за обучение, пользовался любым случаем заработать несколько рандов. Как сейчас. Я подумал: интересно, а он потребовал с Д ид ерика деньги вперед? Но ничего не спросил, потому что вспотел и устал от ожидания и от жары. И очень злился.

— Дядюшка Дидерик сказал, что вы будете на месте около пяти. — Так объяснил он время своего приезда, трогаясь с места. — Поэтому я вздремнул; нам ведь всю ночь ехать. — Лицо у него было худым, угловатым; высокий лоб, решительный подбородок, улыбчивый рот. — А вы хорошо долетели, дядюшка?

Его невинная вежливость не дала мне выместить на нем досаду. Я почувствовал освежающее дуновение кондиционера, поправил вентилятор на приборной панели, направив его на себя, подкрутил мощность и ответил:

— Да нет, не очень. Кстати, называть меня «дядюшкой» не обязательно.

— Ладно… дядюшка.

Я затолкал спортивную сумку под сиденье, пристегнулся и расположился поудобнее.

— Дидерик мне почти ничего не сказал о том, что делать.

— Сейчас, дядюшка, мы перекусим в городе, потому что погрузка будет ближе к ночи. Надо дождаться темноты. Примем груз где-то около восьми и поедем.

Когда мы с рычанием ворвались на главную улицу Мусины, Лоуренс Лериш сказал:

— Дядюшка, должно быть, вы здорово проголодались. Может, закажем стейк?

К моему облегчению, Лоуренс оказался не хроническим болтуном.

Мы остановились на Гренфелл-стрит. Он достал из-под сиденья две большие фляги для горячих напитков и тщательно запер грузовик. На нем была типичная форма всех фермеров из Кару: джинсы, рубашка цвета хаки с синими вставками на плечах, прочные сапоги. Мы молча шагали к ресторану «Буффало» на углу. Сейчас, в разгар дня, в ресторане было тихо; к счастью, кондиционер в зале работал на полную мощность.

Лоуренс заказал стейк на косточке и кока-колу; попросил налить в обе фляги крепкий черный кофе без сахара. Как ни странно, я понял, что мой желудок вполне оправился после полета на RV7; я заказал ромштекс и газировку с красным виноградным соком. Когда нам принесли питье, Лоуренс спросил — как мне показалось, больше из вежливости, чем из любопытства:

— Каких знаменитостей вы охраняли?

— Мы подписываем договор о неразглашении… — ответил я. Таков мой стандартный ответ, но в Локстоне его расценивают как уклончивое подтверждение того, что я обычно общаюсь с американскими кино — и поп-звездами. По правде говоря, я стараюсь избегать знаменитых клиентов. С ними бывает слишком много мороки. Поэтому я добавил: — Обычно я работаю с иностранными бизнесменами.

— Вот как… — В его голосе мне почудилось смутное разочарование.

Мы ждали, пока нам принесут заказ; Лоуренс смотрел в окно на улицу. Уличные торговцы уже убирали товар; сотни пешеходов куда-то спешили по своим делам. Мимо ресторана несся поток маршрутных такси; полки для багажа были завалены доверху. Номерные знаки в основном зимбабвийские. Все куда-то едут. Пограничный городок…

— Здесь другой мир, — задумчиво проговорил Лоуренс Лериш.

— Да, — кивнул я.

Таков был итог нашего разговора.

Грузовик был «Мерседес-1528» с шестицилиндровым дизельным двигателем. Кстати, в номерном знаке никакой семерки не оказалось. Я понял, что крупной удачи мне не видать. Закрытый стальной кузов, такой же высокий, как и кабина, выкрашенный в серый цвет. На кузове имелось множество съемных панелей и широкие задние двери. Наверху по всей длине шли три вентиляционных отверстия. Задние колеса двойные, а передние — одинарные.

В кабине оказалось роскошно, как в салоне легковушки. Приборная панель из черного кожзаменителя и серого пластика. Над приборкой полочка с отверстиями для двух стаканов, посередине — автомагнитола для двух CD-дисков. Между двумя сиденьями — полуметровый горб над капотом. Горб находился на уровне сидений. На нем лежали мобильник и зарядник Лоуренса, а также несколько дисков. Я узнал «Металлику» и «Джудас Прист», об остальных я в жизни не слышал: Исан, «Инслейвд», «Арсис».

Судя по схеме на рычаге передач, их здесь было восемь.

Мы выехали на дорогу R572; солнце било прямо в глаза. Лоуренс Лериш оказался опытным водителем. Попеременно смотрел то на дорогу, то в зеркала, то на приборы. Вел он плавно, без рывков.

Я достал «глок» из сумки и стал искать, куда его можно пристроить — так, чтобы легко было достать.

Лоуренс покосился на пистолет, но ничего не говорил, пока я не попробовал в виде опыта засунуть его между сиденьем и капотом.

— Дядюшка, положите туда. — Он показал многочисленные емкости для хранения под приборной панелью. Прямо передо мной оказалось отделение, куда пистолет вошел без труда. Я решил, что отсюда он не выпадет даже при экстренном торможении. Неплохо!

— Спасибо.

— Что это, дядюшка?

— «Глок-37».

Лоуренс кивнул.

Я достал MAG7.

— Господи! — ахнул Лоуренс.

— Дидерик подсунул, — смущенно признался я.

Лоуренс рассмеялся и покачал головой:

— Ох уж этот дядюшка Дидерик!

— Почему все, как только слышат о нем, сразу восклицают: «Ох уж этот Дидерик»?

— Потому что он — тот еще тип.

— Тип?

— Старый мошенник.

— Что ты имеешь в виду?

— Дядюшка, разве вы не слышали о нем?

— Нет.

Лоуренс радостно улыбнулся, предвкушая удовольствие. Такое же выражение я уже видел раньше на лицах Антьи и дядюшки Ю: им не терпелось поделиться со мной забавной историей. В Кару интересные истории — своего рода местная валюта. Такие истории есть в запасе у каждого местного жителя. О чем бы ни шла речь — о разбитом сердце, счастье, победах, поражениях, — все рассказы были законченными, прекрасно описывали характеры героев и свидетельствовали о проницательности очевидцев. Локстонские истории сильно отличаются от невнятных рассказов жителей крупных городов, которых теперь полно на «Фейсбуке» и в «Твиттере»; в них все приглажено, и все кажутся хорошими, фальшивыми и ненастоящими. Правда скрыта за дымовыми завесами и масками.

— У дядюшки Дидерика разносторонние интересы. Например, он занимается охраной природы. Очень много делает, я не знаю другого человека, который бы больше любил Кару… К тому же он еще и очень умен, — сказал Лоуренс Лериш. И с почтением уточнил: — Голова у него здорово варит…

25

Проще всего научиться тропить под руководством опытного следопыта.

Настольная книга следопыта.Обучение троплению

Лоуренс рассказал, как Дидерик поместил в «Фармере Уикли» объявление о продаже шестнадцатитонного грузовика для перевозки овец «тойота-хино». Он запросил за него четыреста тысяч рандов.

— На объявление откликнулись трое потенциальных покупателей. Дядюшка Дидерик сказал: первый, кто заплатит ему всю сумму наличными, может приехать и забрать грузовик. Все трое перевели ему деньги. Дядюшка Дидерик сказал каждому: приезжай и забирай. Первый покупатель приехал и забрал грузовик. Когда на ферму приехали двое других, дядюшка Дидерик сказал: мне ужасно жаль, но вас опередили. Они жутко разозлились, но дядюшка Дидерик сказал: ребята, дело есть дело; не сердитесь, вы приехали издалека, переночуйте у меня, узнаете, что такое местное гостеприимство. Устроил им настоящий пир, бренди лилось рекой. Он весь вечер рассказывал им разные истории, анекдоты, а когда гости уже изрядно напились, он сказал: не волнуйтесь, завтра я выпишу каждому из вас чек на всю сумму. Расстались они лучшими друзьями. Через неделю парни позвонили и сказали, что чеки у них не приняли. Где деньги? Дядюшка Дидерик ответил: наверное, в банке ошиблись, уж он разберется с управляющим, он ему покажет, а сам немедленно вышлет новые чеки. Через неделю — то же самое. Так продолжалось месяц или два; наконец, бедняги поняли, что их накололи. Посыпались письма от адвокатов, угрозы. Но дядюшку Дидерика просто так не возьмешь. Он сказал: по его данным, все платежи давно прошли. В доказательство требовалось предъявить договор купли-продажи. Разумеется, никакого договора не было, потому что обо всем договаривались на словах. Иногда он просто не подходил к телефону. В общем, почти год он водил тех двух парней за нос, а сам тем временем крутил их деньги — восемьсот тысяч — и заработал неплохие проценты. Обманутые покупатели подали на него в суд. И вот на крыльце перед зданием суда он говорит: ладно, забирайте свои деньги, без процентов, только снимите все обвинения. Парни были так рады получить от него хоть что-то, что согласились.

Я начал понимать, почему все советовали мне требовать с Дидерика деньги вперед.

— Он молодец! — Лоуренс Лериш восхищенно покачал головой. Хотел сказать что-то еще, но не успел; зазвонил его мобильник. Никола хотел знать, где мы. — Через полчаса будем на погрузочном пункте, — ответил Лоуренс.

Когда он дал отбой, я спросил:

— Какая предельная скорость у этой машины?

— Зависит от груза, дядюшка. С животными мы поедем медленно, восемьдесят — девяносто километров в час.

Значит, уноситься от опасности в их планы не входит.

— Сколько весит носорог?

— Не знаю, дядюшка.

— Сколько вмещает грузовик?

— Около двухсот тонн, дядюшка. Но наш груз не будет таким тяжелым. По-моему, сегодня мы повезем не больше пяти тонн.

Пикнул мой сотовый. Пришла эсэмэска от Жанетт Лay. Обычный в это время вопрос: «Все о’кей?»

Делиться с ней моими сомнениями не было смысла. Я ответил: «Все о’кей».

Я ждал тайной встречи в темноте с людьми, которые будут прятать лица и перешептываться где-то в кустах. Мы же очутились на ярко освещенном, оживленном хоздворе крупной фермы на берегу реки Лимпопо.

С десяток чернокожих рабочих сидели и громко переговаривались на бетонном крыльце у длинного стального сарая. Они ждали.

К белому «лендкрузеру» прислонились двое белых в шортах цвета хаки и таких же рубашках с зелеными вставками, в вязаных гольфах и коротких рабочих сапогах. Когда мы въехали на двор, они вскочили с мест. Один был молодой, едва за двадцать, второму на вид можно было дать лет сорок пять — сорок шесть.

Лоуренс затормозил. Мы спрыгнули на землю. Оба белых направились к нам.

— Вы Лоуренс? — спросил старший, протягивая руку.

— Да, дядюшка.

— Виккус Сванепул. — Он немного шепелявил. — А это мой сын Сванни.

— А это дядюшка Леммер…

Мы пожали друг другу руки. Отец и сын оказались здоровяками с заросшими подбородками, загорелыми лицами и руками до локтя, одинаковыми курносыми носами и кустистыми бровями. Папаша Виккус приспустил кожаный ремень, чтобы не пережимать пивной животик.

— Их грузовик ждет на границе, вон там, — сказал он, тыча пальцем на север. — Вы готовы?

— Да, дядюшка, мы готовы.

Виккус покосился на сына:

— Передай, пусть едут. Еще раз напомни, чтобы сдули шины. И насчет вешек тоже напомни!

Сванни достал сотовый телефон из кармана шортов и стал набирать номер. Его отец пояснил:

— Мы решили, что лучше дождаться темноты… На всякий случай.

Ну да, на всякий случай… То же самое говорил и Дидерик.

Сынок говорил в трубку:

— Корнел, можно ехать, они уже здесь. Вы сдули шины?

— Вы пока разверните грузовик, — посоветовал Виккус Лоуренсу. — И задние двери откройте.

— Хорошо, дядюшка, — ответил Лоуренс. — Много времени займет погрузка?

— Они совсем рядом, на том берегу реки, на зимбабвийской стороне. Если не увязнут в песке, с минуты на минуту будут здесь.

Лоуренс сел в «мерседес».

— Едут, пап! — сказал Сванни, сынок.

— Ты напомнил, чтобы они следили за вешками?

— Нет, папа. Но она говорит, что видит наши фары.

— Нет… Боже мой, уж эти женщины! Чем им помогут наши фары, если они увязнут в песке?

— Не волнуйся, папа.

Лоуренс развернул «мерседес»; теперь нос смотрел в ту сторону, откуда мы приехали. Виккус Сванепул подошел к болтающим работягам. Что-то приказал на их языке. Они встали и подошли ближе. Виккус приказал что-то еще и показал на толстые металлические прутья, лежавшие на пороге сарая. Половина работяг разобрала прутья. Лоуренс заглушил мотор, спрыгнул на землю и откинул запоры серых стальных задних дверей.

— Говорят, у них «бедфорд»; возможно, он ниже, чем ваш «мерседес», придется поднимать клетки, — сказал Виккус.

— Я их слышу, папа, — сказал Сванни.

В темноте послышался рев дизельного мотора — на высоких оборотах.

— Ах ты черт, — сказал Виккус, — надеюсь, он умеет ездить по песку.

Лоуренс подошел к нам. Мы выстроились в ряд и стали смотреть на север, откуда доносился рев двигателя.

— В это время песок опасен, — объяснил Виккус. — Мягкий. Мелкий. Река пересохла. Если они не сдуют шины, они завязнут. И тогда мы в полной заднице.

— Не волнуйся, папа!

— Кому-то ведь надо волноваться, а то всем пофиг!

— Похоже, они перебрались.

Мотор заурчал сдержаннее, тише.

— Почему он не включает фары?

— Не волнуйся, папа.

— Прекрати повторять одно и то же, как попугай!

— Пап, но нам не о чем беспокоиться. На нашей стороне все законно, у нас есть все разрешения.

— А этим людям сегодня придется возвращаться в Зимбабве, и у них никаких документов нет.

Тут мы увидели грузовик, старый «бедфорд». Он показался из темноты на границе освещенного участка.

— Слава богу! — воскликнул Виккус Сванепул. — Это старый «ар-эл».

— Чего?

— Пожалуй, единственный «бедфорд» с полным приводом, — сказал Виккус, когда грузовик остановился рядом с нами. Судя по всему, раньше им пользовались военные: зеленая камуфляжная краска выцвела и облупилась, зато мотор был явно в полном порядке. За рулем сидел чернокожий водитель в желтом жилете с мускулистыми руками и сигаретой в зубах.

Открылась пассажирская дверца. На землю легко спрыгнула женщина и, не глядя на нас, словно нас здесь и не было, обошла грузовик. Кузов был обтянут грязным серым брезентом. Она начала развязывать веревки.

— Ну и ну! — пылко, но негромко воскликнул папаша Виккус.

На первый взгляд женщина производила сильное впечатление. Плечи, руки и ноги у нее были мускулистыми, выдавая спортсменку. Черные как смоль волосы были небрежно стянуты в конский хвост, шея длинная, изящная, кожа медового цвета покрыта испариной, на лице выделяются высокие скулы. Настоящая Лара Крофт из провинции Лимпопо — в сапогах, шортах цвета хаки в обтяжку и белой майке без рукавов, подчеркивающей пышный бюст.

— Вы Корнел? — спросил сынок Сванни, приятно удивленный тем, что голос из телефонной трубки принадлежит такой красавице.

Она посмотрела на него и приказала:

— Иди сюда и помоги!

Сванни словно прирос к месту.

— Флеа! — изумленно воскликнул он. — Флеа ван Ярсвелд?

Она нахмурилась:

— Я тебя не знаю.

— Мы вместе ходили в начальную школу, — произнес Сванни. Видимо, он ужасно обрадовался возможности возобновить знакомство. — Господи, Флеа, как ты переменилась!

— Меня зовут Корнел. Ты помогать собираешься или будешь просто так глазеть? — Она отвернулась и снова принялась отвязывать брезент.

— До чего же я рад снова видеть тебя! — И Сванни поспешил на помощь.

26

При наблюдении за следами часто приходится бывать в таких местах, где наверняка можно встретить диких и часто опасных животных.

Настольная книга следопыта.Опасные животные

Флеа ван Ярсвелд, укротительница носорогов.

Она руководила снятием брезентовой покрышки; отдавала приказы раздраженно и самоуверенно, как будто наши скудные умишки не в состоянии понять всей важности ее миссии. Меня она удостоила неодобрительного взгляда, заметив, что я не рвусь помогать, а наблюдаю за происходящим со стороны, скрестив руки на груди. Подойдя к ней поближе, я разглядел, что в ее красоте имеются изъяны и впечатление, производимое ею в целом, гораздо сильнее издалека. Глубокие носогубные складки выдавали раздражительность, подбородок оказался вяловат. Ее лицо можно было бы назвать холодным, если бы не крошечный шрамик на левом нижнем веке, похожий на слезинку. Шрамик придавал ей немного печальный вид.

Когда брезент сняли, нашим глазам открылись две огромные стальные клетки, скрепленные вместе для устойчивости. Всего несколько миллиметров отделяло заднюю стенку второй клетки от откидного борта «бедфорда». В темноте носороги казались огромными, беспокойными тенями, которые расхаживали за стальными прутьями.

— Мне нужен свет! — скомандовала Флеа и показала на животных.

Молодой Сванни, вдруг превратившийся в сноровистого молодого фермера, немедленно начал действовать, руководить рабочими.

Флеа снова забралась в кабину «бедфорда», сверкнув мускулистыми ногами. Двигалась она легко, плавно, уверенно и сосредоточенно. Когда она снова спрыгнула на землю, я увидел у нее в руках кожаный саквояж — такие носят с собой врачи. Во всяком случае, ее саквояж оказался весьма потрепанным. Она поставила его на край платформы, встала на заднее колесо и забралась наверх.

— Где свет?

— Сейчас будет, — ответил Сванни.

Она посмотрела на массивные часы на своем тонком запястье, нажала какие-то кнопки. Сванни подбежал к кузову с охотничьим прожектором. Яркий луч прорезал ночное небо. Он протянул ей фонарь.

— Влезай сюда, — велела она, не сводя взгляда с открытого чемоданчика.

Он ухмыльнулся, радуясь своему везению: она выбрала его! Пылко кивнул и забрался в грузовик.

В этот миг я увидел Лоуренса Лериша. Он стоял за «бедфордом» и не сводил глаз с загадочной красотки.

— Свети сюда, — приказала она Сванни и показала на первую клетку. Достала из чемоданчика шприц и флакон с какой-то жидкостью. Игла оказалась короткая и толстая.

Я подошел поближе — посмотреть. Фонарь высветил ближнего носорога. На глазах у него были шоры. Из одного уха торчала какая-то тряпка. Носорог беспокойно топтался в клетке, топал ногой по стальному полу, бился головой о прутья. Кожа у него оказалась светлее, чем я думал: тускло-серая, складчатая при ярком освещении. На шее, спине и заду я заметил ярко-розовые наросты, вроде сыпи. Наросты тускло поблескивали в свете прожектора и казались нездоровыми.

— Черт побери! — вскричал Виккус Сванепул, подходя поближе. — Что с ними такое?

Флеа набрала в шприц жидкость из флакона.

— Некротический дерматит в стадии нагноения.

— Так ты ветеринар! — с видом глубокого почтения воскликнул Сванни.

— Они могут от этого подохнуть? — поинтересовался его папаша.

— Обычно дерматит сопровождается анемией и желудочно-кишечными заболеваниями, — ответила она. — Вот что самое опасное.

— Черт! — вскричал Виккус.

Она воткнула шприц в зад первого носорога.

— Животные ослаблены, перенесли сильный стресс. Нельзя терять время. Заткни ему носком второе ухо!

— Это носок?

— Форменный носок «Штурмовиков». Команды по регби… Я нашла ему единственное полезное применение: он здорово заглушает звуки. Это их успокаивает.

— Надо же! Вы, значит, болеете за «Быков», — радостно заметил снизу Виккус. — Как и мы.

Флеа ван Ярсвелд подхватила саквояж и перешла ко второй клетке. Мы все как один стояли на месте и пялились на ее аккуратный маленький зад.

— Что ты им вкалываешь? — спросил Сванни.

— Азаперон. Сто пятьдесят миллиграммов. Он их успокоит, поможет справиться с отрицательным физиологическим воздействием «М-99»…

— Ясно, — с безграничным почтением произнес Сванни.

А Лоуренс Лериш стоял и неотрывно смотрел на нее, как олень, попавший в яркий свет фар.

Операция по погрузке носорогов заняла больше часа; пятнадцать рабочих, пыхтя, передвигали клетки на край платформы, а потом перетаскивали их в кузов «мерседеса». Рабочими командовал Виккус; он общался с ними на их языке. В ходе операции Флеа ни разу не улыбнулась; она то и дело поторапливала и бранила нас.

Наконец, Лоуренс захлопнул задние двери и задвинул засовы. Флеа быстро подошла к нему:

— Вы — водитель из Кару?

— Лоуренс. — Он протянул ей руку.

Не удостоив его своим вниманием, она вытерла пот со лба тыльной стороной ладони, подошла к пассажирской дверце «мерседеса» и скомандовала:

— Ладно, поехали!

Первое указание на то, что она едет с нами.

Мы отправились в путь без двадцати десять. Флеа швырнула в кабину кроваво-красную дорожную сумку и докторский саквояж, сама влезла следом и с удобством расположилась на пассажирском сиденье. Когда я поднялся за ней, она смерила меня презрительным взглядом:

— Вы что, тоже едете?

Видимо, такая перспектива ее не особенно обрадовала.

— Это дядюшка Леммер, — только и сказал Лоуренс. Он извлек откуда-то две большие мягкие подушки и бросил их на горб между двумя сиденьями. Сам убрал ее багаж вниз, поправил подушки: одну положил на сиденье, вторую — ей под поясницу.

Сванепулы стояли снаружи, под моим окошком, но не сводили глаз с нашей спутницы.

— Корнел, ты знаешь, где мы сейчас живем. Приезжай в гости! — с надеждой крикнул Виккус Сванепул.

Сын, стоящий у него за спиной, поддержал папашу, пылко кивая и подняв кустистые брови. Потом отец и сын в последний раз помахали нам руками, и мы отправились в темноту.

Кабина «мерседеса» пропиталась ее ароматом: интересное сочетание мыла, шампуня и пота. Она сидела, поджав под себя ноги, положив руки на колени. Все ее жесты говорили о том, что она недовольна, что в кабине тесно и жестко. Лоуренс позвонил Николе и сообщил, что мы уже едем.

Флеа покосилась на цифровой циферблат часов.

— Между половиной второго и двумя мне нужно будет сделать им очередной укол, — сказала она Лоуренсу.

Я сидел и ждал, что он ответит. Как парень из Кару отреагирует на это… явление природы?

Он достал из кармана на дверце сложенные бумаги и передал ей. Движения у него были медленными, скупыми.

— Наверху маршрутный лист, внизу карта. К двум часам мы будем в трехстах километрах отсюда, а может, немножко больше…

Она молча взяла бумаги, спустила ноги на пол и стала изучать верхний документ, белый лист бумаги с двумя колонками: названия мест и расстояния. Развернула карту, сличила с маршрутным листом, водя тонким пальчиком по паутине дорог за Валватером, Рюстенбургом, Вентерсдорпом… а потом вскинула голову. Лица ее я не видел, зато услышал, какой у нее угрюмый голос:

— Маршрут чертовски запутанный. Почему просто не поехать по шоссе N1?

Тогда я заметил, что на шее у нее тоже есть рубец от старого шрама. Он начинался за левым ухом и, изгибаясь, исчезал под линией волос, похожий по очертаниям на птичье крыло, только на один оттенок светлее кожи.

— Дядюшка Дидерик просил держаться подальше от больших дорог. И потом…

— Почему? — резко, словно обвиняя, спросила она.

— Из-за пунктов взвешивания, — хладнокровно, сдержанно ответил Лоуренс.

— Из-за пунктов взвешивания?

— На больших расстояниях важно поддерживать постоянную среднюю скорость; ничто так не тормозит передвижение, как необходимость постоянно въезжать на весы-платформы. На каждом пункте взвешивания грузовиков теряешь плюс-минус час, а если мы поедем по шоссе N1 или N12, нам придется проехать целых пять таких пунктов. И потом, наш маршрут почти на пятьсот километров короче.

Я им гордился: он не позволил себя запугать, голос у него был спокойный, он не ждал ее одобрения, а просто вежливо и спокойно сообщал нужные сведения.

Флеа снова провела пальцем по маршруту, покачала головой:

— Нет. Нам придется ехать через Бела-Бела. Мне понадобится свет, когда я буду их усыплять.

Лоуренс покосился туда, куда указывал ее палец.

— Хорошо, — сказал он. — Мы сделаем там остановку.

Она самодовольно сложила карту, как будто выиграла раунд в боксе. Положила карту на полочку, в углубление между держателями для стаканов, снова поджала под себя ноги и, словно показывая, что больше разговаривать не о чем, уронила голову на грудь.

Поездка обещала стать интересной.

Краеугольный камень моей профессии — умение читать людей. Заранее распознавать скрытую угрозу, изучить человека, которого ты охраняешь, предсказывать опасные ситуации и предотвращать их. Это вошло в привычку, превратилось в ритуал, иногда в игру — наблюдать, слушать, ловить обрывки случайных сведений, соединять их в досье, которое постепенно расширялось и увеличивалось, и всякий раз на один шажок приближаться к истине. Еще двадцать лет назад я понял: трудность в том, что мы, люди, — лживые животные. Мы умело прячемся за ложными фасадами, путаем следы, смешиваем правду и вымысел, дабы подчеркнуть хорошее и приемлемое и скрыть плохое.

Искусство заключается в том, чтобы суметь правильно истолковать даже ложный фасад, потому что он тоже многое говорит о том, кто или что за ним прячется. Лицо Флеа ван Ярсвелд выдавало многое. С него не сходило выражение раздражающего превосходства. Она намеренно сохраняла дистанцию между собой и нами. Бойко сыпала медицинскими терминами. Открещивалась от собственного имени. Десять к одному, Корнел — это от Корнелия. Ну, и одежда… Она не случайно оделась так, чтобы повыгоднее подчеркнуть свои стати. Хотя подчеркивать их нет никакой необходимости. Она красива, несмотря на мелкие недостатки. А может, как раз из-за этих незначительных недостатков.

Большинство клиентов «Бронежилета» составляют люди, выросшие в богатстве. Как правило, они держатся вполне естественно; у них врожденное умение выделяться из толпы, хотя свою красоту они тоже умеют демонстрировать — а иногда, наоборот, утаивать. Какой разительный контраст им составляла Флеа! Невольно напрашивался вывод: она выросла в семье, принадлежащей к нижнему слою среднего класса; отец, скорее всего рабочий, трудился на шахте или на заводе. Ее родители — наивные, приземленные, грубоватые люди.

Бедность не обязательно развивает в человеке отрицательные черты характера. Трудности начинаются, когда желание убежать, вырваться из своей среды становится всепоглощающим. В начальной школе она наверняка хорошо училась, а потом с успехом поступила в ветеринарный колледж. «Ты умница, — наверняка внушали ей скромные, любящие родители. — Ты должна получить образование. Сделать карьеру». Иными словами, «выбраться из грязи».

И все же подлинной причиной ее успеха наверняка стал физический расцвет. Судя по восклицанию Сванни «Господи, как ты изменилась!», должно быть, в детстве она была заурядной, даже некрасивой, ничто не предвещало, что она превратится в такую красавицу. Наверное, метаморфоза, случившаяся где-то между пятнадцатью и шестнадцатью годами, застала ее врасплох, вынудила срочно переключаться на другую скорость, оценивать открывшиеся перед ней новые горизонты. Ум и красота — прочная основа, дающая надежды на лучшее будущее. На успешный старт.

Конец ознакомительного фрагмента.