Капитолина-2: Будем жить!

Ден Истен, 2022

Книга «Капитолина-2: Будем жить!» – вторая в цикле романов про Капитолину Алексеевну Бойцову (Градову). Действия происходят в период с 70-х по 90-е годы прошлого столетия. Капа, уже любимая жена и заботливая мать, опять попадает в различные ситуации: иногда забавные, иногда и вовсе опасные. Читателя снова ждут юмор и динамичный захватывающий сюжет. Все события, персонажи и названия некоторых населенных пунктов вымышлены, любые совпадения случайны.

Глава первая

Аэропорты, наверное, никогда не спят. Это непрекращающийся гул у стоек регистрации и нервное ожидание в зонах прилета, это шуршание транспортерных лент с багажом и щелканье цифр на информационных табло, это долгожданные объявления о посадке и раздражающие — о задержках рейсов. В небе и на взлетно-посадочных полосах творится свое священнодействие: ревя турбинами, уносятся ввысь дальнемагистральные лайнеры; жужжа винтами, заходят на посадку тихоходы региональных авиалиний; по рулежным дорожкам раскатывают оранжевые тягачи и машины аэродромно-технического обеспечения; бегает персонал в ярких жилетах и касках… А сколько служб остаются невидимыми обывательскому глазу: хозяйственники, диспетчеры, техники, администрация, служба безопасности и далее, далее, далее… И даже какой-нибудь пьяный грузчик Василий, отправивший чемодан вместо Москвы в Оймякон, мог с гордостью и по праву отнести себя к членам одной большой семьи, имя которой — гражданская авиация.

В аэропорту Мурченграда тоже царила суета. Капа, Саша и пятилетняя дочь Лариса уже давно прошли регистрацию и теперь сидели в зале ожидания, прислушиваясь к объявлениям. Хорошо поставленный, усиленный динамиками женский голос вещал часто и громко:

— У стойки 9 начинается регистрация на рейс 402 в Свердловск!…

— Рейс 458 из Иркутска задерживается по метеоусловиям!…

— Прибывает рейс 203 из Хабаровска! Встречающих просьба пройти в зону прилета!…

— Гражданка Шниперсон Серафима Иосифовна, компания «Аэрофлот» приносит вам личные публичные извинения! Вы своего добились!…

— Пассажиры, вылетающие рейсом 2451 «Мурченград — Ереван», пройдите на посадку к выходу 3!…

Саша подхватил сумку и встал, следом поднялись жена и дочь.

— Наконец-то! Я по Ануш соскучилась! — сказала Лариса, прижимая к себе большую куклу, упакованную в хрустящий целлофан — подарок своей маленькой подружке Ануш.

— Потерпи, — Капа ласково погладила ее по русым, как у нее, волосам. — Скоро увидишь свою Ануш.

Пассажиров ереванского рейса было всего около пятидесяти человек. Добрую половину составляли женщины из местного ансамбля «Подберезовики», гастролирующего по городам Закавказья, остальные — самые разные люди: семейные пары с детьми и без, командировочные, отпускники…

Женщина в униформе открыла большие стеклянные двери, и пассажиры гуськом направились к бело-синему самолету со стреловидными крыльями, возле которого стояла заправочная машина и суетились люди в комбинезонах.

Бортпроводница в синей форменной шапочке с приветливой улыбкой встречала каждого поднимающегося на трап.

— Компания «Аэрофлот» приветствует вас! Добро пожаловать!

Через десять минут, после того как все уселись и разложили ручную кладь на верхних полках, стюардесса закрыла дверь и встала в проходе.

— Дорогие пассажиры! Наш экипаж приветствует вас на борту самолета Ту-104, выполняющего рейс по маршруту Мурченград — Ереван. Полет будет проходить на высоте 9 тысяч метров со скоростью 800 километров в час…

Предполетная речь была стандартной: о протяженности трассы в километрах и затраченном времени в часах, о правилах поведения в случае разгерметизации, о привязных ремнях и спасательных жилетах… и прочем, очень нужном, но настолько неинтересном, что никто даже особо не слушал. Все были заняты своими делами: читали газеты, смотрели в иллюминаторы, просто сидели с закрытыми глазами. Кто-то украдкой, не пьянства ради, а исключительно для профилактики приступов аэрофобии, прихлебывал коньячок из маленькой фляжки.

Бортпроводница закончила речь и пошла по проходу.

— Пристегните ремни, пожалуйста. Спасибо.

— Сумочку положите на полку. Спасибо.

— Женщина, мальчика пристегните. Спасибо.

Сделав променад до конца салона и обратно, стюардесса скрылась за плотной шторой. Самолет немного качнулся и медленно покатился. Лариса тут же уткнулась в иллюминатор, Саша раскрыл газету и углубился в чтение.

Капа, поудобнее расположив голову на подголовнике, закрыла глаза в надежде немного поспать. Последние годы жизнь вокруг кипела белой пеной, поэтому хорошо выспаться для Капы представлялось просто недостижимой мечтой. Ей, партийному инженеру станкостроительного завода, поручали самые неожиданные дела, порой не имеющие прямого отношения к профессии: от выступлений на первомайском митинге до курирования студенческих стройотрядов на БАМе. Подобная общественная нагрузка (различной степени сложности и меры ответственности, но всегда почетная) отнимала очень много времени и сил, все делалось в ущерб личным интересам, на благо великой цели. В общем, как в той песне: «…жила бы страна родная, и нету других забот».

Поэтому, когда Ашот с Олей позвали отдохнуть в Армению, Капа не задумываясь согласилась. Правда, пришлось столкнуться с непониманием руководства, которое как раз в тот момент хотело отправить ее с делегацией в Хабаровск на завод «Дальэнергомаш». Она тогда так и сказала: «Я не лошадь! Давайте отпуск, и пусть весь мир подождет, даже Хабаровск!». Начальство от такого заявления слегка обалдело, но недельный отпуск дало, потому что Капитолина Алексеевна Бойцова, урожденная Градова, характер имела твердый, а взгляд — немилосердный, и спорить с ней, и уж тем более стыдить, — дело совсем уж неблагодарное.

Сашу же, мужа, особыми общественными поручениями не отвлекали — уж больно незаменимым специалистом он был на своем заводе энергетического машиностроения, поэтому когда он попросил отпуск, руководство легко пошло навстречу: отдыхай, дорогой Александр Ефимович, и возвращайся с новыми силами!

Что касается дочери Ларисы, то идея увидеть подружку Ануш, с которой она росла до четырехлетнего возраста, была принята с тем неописуемым восторгом, который присущ только детям. Только дети умеют удивляться и радоваться по-настоящему, многие взрослые эти качества теряют, к сожалению, безвозвратно…

И вот сейчас Лариса с искренним любопытством смотрела на взлетное поле. Движение прекратилось, под крылом мелькнул отъезжающий тягач. Самолет вдруг загудел, вздрогнул и стал разгоняться, за секунды набирая просто немыслимую скорость. Серые плиты взлетной полосы и сигнальные огни превратились в сплошную сливающуюся линию. Гул усилился, по салону прошла вибрация, пассажиров вдавило в кресла — самолет взлетел.

— Ух ты! — в восхищении воскликнула Лариса, глядя на вдруг ставшим совсем маленьким здание аэровокзала, позади которого расположились крошечные самолетики — словно игрушечные, расставленные мальчишеской рукой на письменном столе.

Капа открыла глаза и улыбнулась.

— Твой первый полет, Лариса. Поздравляем, — тоже с улыбкой сказал Саша.

Дочь не ответила, вжимаясь в стекло и пытаясь разглядеть, что там внизу.

Капа положила голову на плечо мужа и снова закрыла глаза.

— Ашот хотел в ресторане наш приезд отметить, но я отговорил, — сказал Саша, перелистывая газету.

— И правильно! Нам чем проще, тем лучше. А рестораны — они везде одинаковые.

— Согласен. И потом, с детьми в ресторан — лишняя головная боль. Да и им скучно, — поддержал муж.

Бортпроводница, объявив, что самолет набрал положенную высоту, милостиво разрешила расстегнуть ремни безопасности и перемещаться по салону, а заодно обрадовала, что в течение полета пассажирам будут предложены напитки и обед.

Лариса с сожалением оторвалась от иллюминатора.

— Ничего не видно, — пожаловалась она.

Капа приоткрыла сонные глаза и посмотрела на облака, густые словно вата.

— Почитай, — предложила она и вытащила из сумки «Робинзона Крузо» — первую книгу, которую дочь начала читать самостоятельно, пусть и по слогам. Но Лариса, решив, что Крузо подождет (он и так почти тридцать лет ждал на необитаемом острове), помотала головой и снова уткнулась в иллюминатор.

Капа закрыла глаза и провалилась в сон.

***

Таира в селе любили. Как бы странно это ни звучало. Казалось бы, рысь, с присущей ей дикостью и острыми зубами, должна вызывать у любого здравомыслящего человека страх и желание держаться подальше, но нет же! Любой житель села Лоскутовка, даже самый здравомыслящий, мог потрепать Таира за мягкие «бакенбарды» или погладить по жесткой холке без опасения быть тут же располосованным на тонкие ленты бекона.

Нельзя сказать, что сам Таир был в восторге от такого панибратства, но терпел, лишь недовольно мотал крупной головой и боролся с желанием показать стертые, но все еще достаточно острые когти. Ему приходилось терпеть даже не потому, что тут жил его единственный человеческий друг Костя, и надо было как-то сдерживать природное естество, а потому, что в селе он скрывался. Да, именно так! Таир скрывался от своего многочисленного потомства, коего за свою долгую шестнадцатилетнюю жизнь наплодил немыслимое количество — по каждому квадратному километру необъятной сибирской тайги бегали его дети, внуки и правнуки, а их матери, бабушки и прабабушки, сиречь обманутые Таиром самки, жаждали встречи с ветреным ловеласом. С одной единственной целью — заглянуть в бесстыжие глаза.

Девиз Таира был предельно прост: вижу молодую самочку — охмуряю и беру; не вижу — ищу, охмуряю и беру, а потом, непременно, — тикать в село, ибо воспитывать внезапное потомство не было никакого желания. Это у людей законы, «обязан жениться» и прочие глупости! У рысей же, великих потомков пещерных кошек эпохи плиоцена — все жестче, без лирики и сантиментов!

Что? Алименты? Какие алименты?! Не, не слышал. Лучше скажите «спасибо» за то, что популяцию увеличиваю!

Зато его друг Костя об алиментах знал не понаслышке. После той истории с беглыми урками Косте пришлось вернуться в город и пройти через весь позор лишения партбилета и общественного порицания. Потом он, окончательно убедившись в закоснелости общественных взглядов, смог на законных основаниях вернуться в Сибирь, чему Таир был несказанно рад. Костя устроился кузнецом при мехцехе, а через некоторое время воспылал симпатией к дочке сельского бухгалтера Настасье. Встречались, целовались, сеновалы посещали… Таир на это смотрел с пониманием и даже с одобрением — дело молодое. А потом Настасья забеременела, и Костя решил жениться. И вот тут Таир перестал что-либо понимать: ладно, обрюхатил — бывает, он и сам не без греха, но жениться-то зачем?! Где тут веский повод?!

Когда родился мальчик, Настасье вдруг взбрело в голову переехать в город, а Костя по понятным причинам не хотел. Скандалили, ругались, затем развелись. Бывшая жена сгребла шестилетнего сына в охапку и уехала в Красноярск, а Костя остался платить алименты из своей зарплаты, благо зарабатывал он более чем прилично — кузнецы на Руси всегда были в почете.

Таир успокоился, полагая, что все вернулось в прежнее русло: будут жить вдвоем, как и прежде. Но спустя несколько лет Костя решил наступить на те же грабли, теперь уже по большой любви. Избранницей стала дочь механизатора Тихона Авдеевича Челобитько — Маруся. Таир против Маруси ничего не имел, она ему даже нравилась: тихая, скромная, покладистая, властным отцом затюканная. К нему, Таиру, благосклонная. Да и сам Костя выглядел счастливым, но опять же — зачем жениться?!

И вот сейчас Таир лежал на тополиной ветке и с грустью смотрел, как его друг собственными руками рушит свою жизнь, сидя за этим длинным свадебным столом с пирующими односельчанами, под звуки гармошки и звон рюмок…

***

Капа проснулась от сильного толчка, словно самолет вдруг налетел крыльями на невидимую преграду. По салону пробежал обеспокоенный человеческий гул.

Стюардесса объявила:

— Товарищи пассажиры, просьба занять места и пристегнуться! Наш самолет попал в зону турбулентности! Большая просьба сохранять спокойствие и оставаться на своих местах!

Эта небесная фея в синей униформе «Аэрофлота» неплохо справлялась с эмоциями, на ее привлекательном лице даже появилась улыбка. Впрочем, улыбка не помогла — беспокойство среди пассажиров нарастало.

Лариса подергала мать за руку и показала в иллюминатор на сгустки огня, вырывающегося из сопла турбины. Капа быстро сдвинула матерчатую шторку и прижала дочь к себе.

— Не смотри!

Но пылающая турбина уже стала объектом внимания остальных. Пассажиры правого ряда вжимались носами в холодные стекла иллюминаторов; сидящие в левом ряду пытались привстать и увидеть, что там творится в районе правого крыла.

— Господи! Мы горим! — воскликнула женщина в блузке с наглухо застегнутым воротничком. Судорожно вытащила из сумки маленькую потрепанную книгу, прижала к себе и закрыла глаза. Губы зашевелились в громкой молитве:

— Господи милостивый, именем Иисуса Христа и силою Духа Святого спаси, сохрани и помилуй…

Сидевший рядом солидный мужчина в строгом костюме вгляделся в ее пальцы, нервно сжимавшие Библию. Рывком сорвал очки и отшвырнул газету.

— Прекратите немедленно эту антисоветчину! Я не позволю, чтобы тут происходили такие вещи! Немедленно прекратить! Требую!

Сидевший в середине салона парень лет двадцати протянул руку своей молоденькой спутнице.

— Давно хотел сказать, что я тебя люблю! Думаю, сейчас самое время!

— О да! Очень вовремя! — девушка, вывернувшись, обеспокоенно смотрела в иллюминатор.

— Знаю, что тебе Мишка с параллельного потока нравится, — вздохнул парень. — но только Мишки тут нет. Здесь есть я — человек, который очень сильно тебя любит!

— Давай потом поговорим, а?! — нетерпеливо отмахнулась девица.

Парень нахмурился.

— Нет, мы поговорим сейчас! В Мишке нет ничего ценного! Разве только то, что он длинный!

— Не длинный, а высокий!

— Он — длинный! — закричал парень. — Длинный! А еще он — тупой! Тупой и длинный! Длинный и тупой! Поняла?! Дура!

— Сам дурак!

Позади них сидел мужчина в кепке. Он с досадой стукнул по колену и воскликнул:

— Это все Меликян! Это его делишки!

— При чем тут Меликян?! Кто это вообще такой?! — плача отозвалась соседка — полная женщина в цветастом платье.

— Я ему на «Волгу» занимал! Пять тыщ! Лечу к нему долг забирать! А он — вон, что подстроил!

— Товарищ, какая сейчас может быть «Волга»?! — в ужасе спросила женщина. — Мы падаем!

— ГАЗ-24! А падаем потому, что Меликян не хочет долг отдавать! Что тут непонятного?!

Почти всю левую часть салона занимал ансамбль песни и пляски «Подберезовики». Оттуда неслось нестройное и испуганное:

Черный ворон! Что ж ты вьешься?!

Над моею головой?!

Ты добычи не дождешься!

Черный ворон, я не твой!

Старушка из первого ряда вопреки запрету щелкнула замком ремня, подскочила и рывком достала с полки коробку, перевязанную накрест шпагатом. Села, пристегнулась и прижала коробку к себе.

— Так оно спокойнее! — пояснила она неодобрительно взглянувшей стюардессе. — Сервизы у меня там, милочка! Внучка замуж за армянина выходит, вот везу на свадьбу в подарок. На руках подержу, а то вдруг упадем — разобьются. Жалко.

— Какие сервизы, старая кляча?! Это мы, мы разобьемся! — крикнул мужчина, сидевший через проход. Сделал попытку расстегнуть ремни, но ладони стюардессы предупредительно накрыли его руки.

— Оставайтесь на своих местах!

— Дайте мне пересесть в хвост! — потребовал пассажир.

— Я вас прошу оставаться на месте! — стюардесса уже не улыбалась. Глаза смотрели с колючим укором.

Мужчина привстал насколько позволяли застегнутые ремни и посмотрел на остальных пассажиров.

— Товарищи, мы падаем! А эти делают вид, что все в порядке!

— Они выполняют свою работу! — выглянул в проход Саша. — Прекратите панику!

— Конечно! Ты же в хвосте сидишь, поэтому такой умный и смелый?! — зло выкрикнул пассажир и посмотрел на поющих «Подберезовиков». — Вы в своем уме?! Нашли время петь!

Саша хотел было сказать, что в случае катастрофы не имеет значение, где ты сидишь, но при дочери озвучить это не решился. Он был обеспокоен не меньше остальных, но не за себя — за жену и ребенка, которых при подобных обстоятельствах даже не смог бы защитить. Сейчас главное — сохранять спокойствие, не дать разгореться тлеющей искре паники и, конечно же, надеяться на профессионализм летного экипажа. А еще — на чудо.

Голос бортпроводницы, прорываясь сквозь какофонию воплей и песен, стал громче и требовательнее:

— Товарищи, успокойтесь! Уберите ручную кладь в ноги! Спокойствие!

И, пытаясь сохранить равновесие, пошла по проходу:

— Женщина, коробочку под кресло! Спасибо!

— Товарищ! Уберите руки и покажите мне ремень! Спасибо!

— Просьба убрать сумку в ноги! Спасибо!

Саша сжал руку жены.

— Все будет хорошо! Слышишь, Капа?! Все будет хорошо!

Стюардесса, пробежав по салону в обратном направлении, открыла дверь в кабину и все отчетливо услышали громкий голос пилота:

— Диспетчер, говорит борт 2451! У нас отказ правого двиг….

Дверь захлопнулась, но услышанного было достаточно — искра беспокойства полыхнула в пожар паники. Саша уже не пытался кого-то успокоить, это было бесполезно — люди таким образом давали выход страху: через крики, причитания, слезы и даже песни. Он просто держал руку жены, а та сжимала теплую ладошку дочери.

Самолет тряхнуло. С верхней полки свалилась сумка, затем еще одна. Через секунду посыпалось все, что там было — самолет резко накренился.

Капа одной рукой придерживая дочь, другой вцепившись в подлокотник, посмотрела в иллюминаторы на левой стороне салона, за которыми мелькали остроконечные верхушки таежных деревьев.

Самолет падал. Стремительно летел к земле под вопли:

— Это все Меликян!

— Господи, помилуй!

— Прекратите антисоветчину!

— Тупой и длинный!

— Сервизы бы не побить!

— Пустите меня в хвост!

***

Стакан со стуком вернулся на стол. Тихон Авдеевич прижал руку к левой щеке и, страдальчески охнув, затянул грустную песню. Слезы сочились из закрытых глаз и капали в тарелку с нетронутым студнем — Тихон Авдеевич после десятой не закусывал. Пел он с такой самоотдачей и душевным надрывом, будто не дочь замуж выдавал, а на похоронах сидел. Впрочем, для него так оно и было. Тихон Авдеевич хоронил свои надежды на то, что его единственная и любимая дочь Маруся когда-нибудь будет счастлива.

Жена Мария Ильинична, крепкая полногрудая женщина в цветастом платке, не выдержала и всплеснула руками:

— Что ж ты, ирод, за песню такую похоронную затянул?! Дочь замуж выдал, радуйся! Что ж ты мне душу рвешь, скотина?!

Тихон Авдеевич аргументы не принял и продолжал петь, с чувством постукивая кулаком по столу. Парочка гостей неуверенно подвывала в унисон. Пели акапельно, так как гармонист Иван, из чувства протеста и солидарности с женихом, демонстративно положил гармонь на траву и теперь сочувствующе смотрел на Костю. Сами же молодые сидели во главе стола: грустные, растерянные, оплеванные.

На третьем куплете Маруся не выдержала и, уткнувшись хорошеньким лицом в пиджак мужа, тихонько заплакала. Костя махнул рюмку и треснул кулаком по столу:

— Хватит, папаша!

Стало тихо. Лишь плеск реки далеко внизу по склону, да шелест легкого майского ветерка в ветвях. Тесть поднял на него красные глаза.

— Ой, кто это у нас такой грозный?! — нарочито испуганным голосом пискнул он. — Не иначе сам Константин Бестужев, мой зять?! Точно — он! Кузнец, столяр, почетный житель Лоскутовки и просто красавец-мужчина!

Он привстал, оперся костлявыми кулаками в стол и рявкнул:

— А еще — сорокапятилетний алиментщик!

Мария Ильинична пихнула мужа в бок, но тот лишь отмахнулся и сел, нервно раздувая ноздри. Костя рывком расслабил галстук, стянул его через голову и швырнул на стол. Маруся испуганно прижала ладонь ко рту, гости молча наблюдали за противостоянием тестя и зятя.

— Я, Тихон Авдеич, от ответственности не бегу, потому и алименты плачу! Сына люблю и навещать буду! Но мать его не любил никогда! Так получилось! Бывает, люди ошибаются! Это жизнь!

— Настасья уже давно в городе с другим крутит! Я лично видел! Что ж Косте теперь крест на жизни своей ставить?! — угрюмо сказал гармонист Иван.

— Помолчи, твое дело маленькое — гармонь мучить! — оборвал защитника Тихон Авдеевич и снова уставился на Костю. — Ты мне скажи, мил человек, у нас что, баб мало?! И вдовые есть, и разведенки. Мог бы найти — село, чай, не три двора! При чем тут моя Маруся, а?! Мы ее с матерью растили, воспитывали, а тут приперся какой-то пижон и замуж ее потащил?!

Он посмотрел на дочь.

— А тебе что, парней молодых мало?! Я тебя спрашиваю! Мишка Рукосуев чем тебе не жених, а?! Хороший парень ведь! А Митька Сухозад?! Бедовым пацаном рос, озорничал, уж я ему уши драл-то знатно! Зато почетным трактористом вырос! Чего тебе не хватало, дочь?! Молчишь?!

Рука схватила бутыль с самогоном, плеснула в стакан до краев. Гости, почувствовав себя неуютно, заерзали.

— Тихон, да перестань ты! Ну любят друг друга!

— Костя — парень свой! Поди пятнадцатый год уже тут живет, только с хорошей стороны знаем! И по дереву, и по металлу — мастак! Рукастый!

— Притретесь еще! Поначалу у всех бывает!

— Авдеич, у тебя уже от самогонки резьбу сворачивает! Успокойся!

— Ты, Тихон, раньше бы характер показывал! Или специально свадьбы дождался, чтобы все испортить?!

— И то верно! Раньше надо было, Авдеич!

Тихон Авдеевич отмахнулся.

— Раньше… — буркнул он. — Оно, конечно, верно, что раньше…

За столом стало тихо. И очень грустно. Все сидели, уткнувшись взглядами в стол, никто не пел, не пил, не закусывал. Мария Ильинична успокаивала дочь, сама всхлипывая и размазывая слезы. Костя ковырял картошку, присыпанную укропом, и угрюмо сопел. Свадьба была безнадежно испорчена.

Тихон Авдеевич виновато вздохнул и огляделся по сторонам: на шумящий зеленой стеной лес позади сельских домиков, на укатанную трактористом Митькой Сухозадом дорогу, на бликующую от солнца реку. Поднял пьяные глаза в небо. В моменты грусти и печали он всегда искал успокоения в этом бескрайнем небесном куполе, иногда безоблачном, иногда затянутом грозовыми тучами, но всегда бесконечно родным.

Но почему-то сейчас он успокоения не почувствовал — что-то беспокоило, тревожило, выбивалось из привычной картины. Тихон Авдеевич поморгал и вдруг понял, что его так смутило — прямо на них летел самолет, пачкающий небо двумя жирными дымными чертами.

— В рот мне ноги!!!

***

С полки перестала сыпаться ручная кладь — самолет выровнялся и набрал высоту. Это вселило в пассажиров некоторую надежду — по крайней мере, стоны и крики утихли, уступив место настороженному молчанию. Все прильнули, уже в который раз, к окошкам иллюминаторов.

Внизу и на многие километры вокруг простиралась тайга со всем присущим набором достопримечательностей: неровным, сменяющимся зелеными холмами и бурыми равнинами рельефом; серебристыми лентами проток и мрачными пятнами заболоченных озер; рвущимися в небо хвойными деревьями и чахнущими в их тени мелкими кустарниками…

«Подберезовики» тихонько завыли:

А ты улетающий вдаль самолет

В сердце своем сбереги!

Под крылом самолета о чем-то поет

Зеленое море тайги!

Под крылом самолета о чем-то поет

Зеленое море тайги!

— Да прекратите вы петь! — зашикали пассажиры.

Песня увяла, опять наступила напряженная тишина.

— Это Красноярская ГЭС, товарищи! — вдруг выкрикнул полноватый пассажир с курчавыми волосами, глядя на монументальное сооружение далеко внизу.

Все завороженно смотрели на мощные потоки воды, белой пеной струящиеся сквозь затворы плотины. Если бы не обстоятельства, то зрелище вызвало бы даже восхищение, теперь же — только недоуменные вопросы.

— Не понимаю! Я часто летаю домой, но никогда — над Сибирью! — ошеломленно пробормотал пассажир с темными глазами и очень выдающимся носом. — Мы здорово отклонились от курса! У нас топлива не хватит!

— Наверное, мы летели над населенными пунктами, поэтому самолет поменял курс, чтобы на головы людям не упасть! Либо вырабатывает топливо для аварийной посадки! — предположил седой мужчина, сидевший в самом конце салона.

Саша посмотрел на крыло с почерневшей турбиной.

— Мы идем на одном двигателе, и долго так продолжаться не может! — пояснил он. — Скорее всего, направляемся в красноярский аэропорт!

— Произвол! Я покупал билеты до Еревана, мне не нужен Красноярск! — истерично выкрикнул дядя, сидевший рядом с отчаянно молящейся женщиной. — Я буду жаловаться!

Он вышел в проход, развернулся лицом к пассажирам и разразился такой гневной тирадой в адрес советских самолетов, которые, по его мнению, взлетают только для того, чтобы упасть. Он проклинал всех причастных — досталось и конструкторам-двоечникам, и тупым проектировщикам, и криворуким сборщикам, и полупьяным пилотам, и легкомысленным стюардессам. Его визгливый голос в замкнутом пространстве звучал словно работающая на высоких оборотах пилорама.

— Мужик! Ты уже утомил! — не выдержала Капа. — Рот свой у стоматолога разевать будешь!

Он заткнулся, с надеждой посмотрел по сторонам в поисках солидарных и, не найдя таковых, обиженно произнес:

— Хорошо, раз всех всё устраивает, то при чем тут я?! Я лично оставаться тут не намерен! Где парашюты?!

Грузный и неповоротливый, с трудом опустился на колени и заглянул под кресла.

— Я не буду прыгать с парашютом! — испуганно крикнула девушка в берете.

— Жить захочешь — прыгнешь, дура! Я не собираюсь ждать, когда мы упадем на какую-нибудь сибирскую лужайку и взорвемся! Да где же они?!

Встал, весь багровый, и заглянул на полку для ручной клади.

— Но должны же быть! Ведь это логично! Где стюардесса?! С пилотами чаи распивает?!

И тут он замер, ошарашенный догадкой.

— Товарищи, а вы понимаете, что происходит?! Нет?! Так я вам скажу! Мы сейчас летим на автопилоте, понимаете?! А экипаж — тю-тю! Прыгнули с парашютами и нас бросили!

Саша, всегда спокойный и терпеливый, в раздражении хлопнул ладонью по подлокотнику:

— Не говорите ерунду! В гражданских самолетах нет парашютов! Сядьте на место и пристегнитесь!

— И почему нет?!

— Есть причины!

— Вы мне хоть одну назовите!

Саша, поймав на себе любопытствующие взгляды остальных пассажиров, покачал головой.

— Чтобы выпрыгнуть, вам нужно открыть дверь — произойдет разгерметизация салона, со всеми последствиями! Но даже если предположить, что вы открыли дверь и самолет не развалился на части, при прыжке вас тут же размажет по обшивке — слишком большая скорость! Ту-104 — самолет на реактивной тяге! А в нашем случае следует прибавить еще и слишком малую высоту! Вам этого достаточно, товарищ?!

Неизвестно, какая именно из названных причин убедила несостоявшегося парашютиста, но он послушно сел в кресло, застегнул ремень и выкрикнул с отчаянием, ни к кому не обращаясь, просто в пустоту:

— Что делать?!

— Успокоиться! — ответил Саша и ободряюще подмигнул жене и дочери.

Тут раздался голос другого пассажира.

— А кто-нибудь знает, мои дети могут взыскать долг с другого человека? Хочу сейчас записку написать, что, мол, такой-то нехороший человек занял у меня пять тысяч рублей на автомобиль ГАЗ-24 «Волга», и чтобы мои дети забрали у него всю сумму с процентами! Кто-нибудь скажет, такое возможно? Юристы есть?!

Ответом была лишь гудящая тишина.

— Понятно! Мало того, что падаем, так еще и без юристов! Вот же Меликян, все продумал!

Из середины левого ряда донесся голос парня.

— Товарищи, кто-нибудь может нас поженить?!

От этого вопроса мужчина, порывавшийся пересесть в заднюю часть салона, истерично расхохотался.

— Да сколько же вокруг идиотов! Один парашюты ищет, другая за сервизы трясется, этот — жениться надумал!

— Я могу! Я работаю регистратором в ЗАГСе! — плача, подняла руку женщина в ярком платье. — Но без заявления не могу! И без оплаченной пошлины не могу!

— Это все формальности! Главное — я ее люблю!

— Правильно, сынок, правильно! Это дело богоугодное! — поддержала женщина с Библией и снова принялась читать молитву. Склочный сосед с неудовольствием зыркнул в ее сторону, но ничего не сказал.

— Дело-то, может, и богоугодное, но юридическую силу не имеющее! — всхлипнула женщина. — Существует целая процедура! А кольца?!

— Да пожени ты их понарошку! — пихнул локтем сосед. — Неизвестно, выживем ли вообще! А выживем — и кольца купят, и пошлину заплатят! И Меликян, гад, тоже за все заплатит!

— Ну, хорошо! — обреченно согласилась женщина. Промокнула глаза платком, поправила платье. — Как зовут жениха и невесту?!

— Евсеев Владимир Николаевич и Евсеева Светлана Леонидовна!

— Однофамильцы?!

— Простите, поторопился! Иванова Светлана Леонидовна!

Женщина откашлялась, поправила растрепанные волосы и срывающимся голосом произнесла:

— Добрый день, дорогие молодожены и гости! Сегодня в небе… какой ужас… в небе над сибирской тайгой вступают в брак Евсеев Владимир Николаевич и Иванова Светлана Леонидовна! Жених и невеста, светлое чувство любви навсегда проникло в ваши сердца и связало их прочной неразрывной нитью! У вас впереди счастливая и длинная дорога, которую вы пройдете вместе, достойно, честно, в любви и согласии! Но перед тем, как зарегистрировать брак, я хотела бы услышать, является ли ваше желание свободным, искренним и взаимным?! С открытым ли сердцем, по доброй ли воле и по собственному ли желанию вы приняли это решение?! Прошу ответить жениха!

— Да! — торжественно выкрикнул Владимир.

— Прошу ответить невесту!

— Да! — торжественно выкрикнул Владимир.

На весь салон раздался звонкий хлопок пощечины. Пассажиры, сидевшие сзади, привстали и вытянули шеи; сидевшие в передних рядах — наоборот, шеи вывернули, но с той же целью — разглядеть, что происходит на местах брачующихся.

— Замуж за тебя?! Да никогда!

— Женщина из ЗАГСа, можете разводить! Это был самый короткий брак на моей памяти! — пьяно хихикнул мужчина со второго ряда.

— Да сколько можно терпеть этот цирк?! Развел тут клоунаду и других втянул! — голос «невесты» Светланы звенел от обиды и возмущения.

— Ну, тебе же нравятся настойчивые?! — оправдывался «жених». — Мишка-длинный ведь такой, да?!

— Оставь его уже в покое! Что ты к нему прицепился?!

— Да мне на него плевать, а вот ты будешь моей! Хочешь ты того или нет!

— А давно ты стал за меня решать, а?!

Назревал скандал. В проход, покачиваясь, вышел мужчина с фляжкой в правой руке.

— Тихо, молодые, тихо! Не успели пожениться, а уже ругаетесь! Тут вам не кухня! Всему свое время, не торопите события!

Он подмигнул «жениху» и приподнял фляжку с коньяком:

— За здоровье молодых! Горько! Горько!

Владимир потянулся к Светлане, но тут же схлопотал по губам.

— Да я только ради тебя в эту Армению согласился лететь! — возмутился он, вытирая губы.

— А я тебя просила?!

— Вот это жертва! — с издевательской ухмылкой сказал пассажир и пригубил коньяк. — В саму Армению ради любви! Бывает же!

— Успокойся, дядя! — с угрозой ответил «жених». — А то как бы не схлопотать!

— Да ты не злись, Вовчик! — миролюбиво ответил собеседник. — Мне просто интересно, почему поездка в Армению для тебя словно героический подвиг?! Там что, каннибалы?! Если даже каннибалы, то коньяк они приличный делают!

— Просто у меня был выбор: либо отдохнуть в Ялте, либо лететь в Ереван на строительство метро! Мы в строительном учимся! — хмуро пояснил несостоявшийся жених. — Светка решила ехать! Ну и я с ней вызвался!

— Вызвался?! Да ты все подло подстроил! — Света отвесила ему вторую пощечину. — Со мной Мишка должен был лететь, а не ты! Ему в самый последний момент отвод дали! Думаешь, я не знаю, почему?! Купил комсорга джинсами, тот и вычеркнул Мишку!

— Это который длинный и тупой?! Слышали-слышали! — хихикнул мужчина.

— Сами вы тупой! — огрызнулась Света.

— А что за джинсы? Фабрики «Большевичка»?! — хохотнул собеседник.

— Обижаешь, дядя! — буркнул парень. — «Wrangler»!

— Ого! Это рубликов сто пятьдесят будет, а то и больше?! — уважительно присвистнул мужик и пробежался оценивающим взглядом по его модным вельветовым брюкам и рубашке в яркую крупную клетку.

— Крутимся потихоньку, дядя! — самодовольно ухмыльнулся парень.

— Фарцовщик! Спекулянт! — процедила Светлана и отвернулась.

Пассажир задумчиво почесал колючий подбородок и приложился к горлышку, но выпить не успел — самолет снова тряхнуло, да так сильно, что фляжка выпала из дрогнувшей руки и покатилась по проходу, разбрызгивая карамельного цвета содержимое.

Он было потянулся за ней, но выскочившая из кабины стюардесса пнула ее под кресло и объявила категоричным тоном:

— Товарищи пассажиры! Самолет готовится к посадке в особых условиях! Всем оставаться на своих местах! Пристегнуть привязные ремни! Убрать острые предметы, принять рекомендованную позу: обхватить колени руками накрест, положить на них голову! Сохранять спокойствие, товарищи!

А из открытой кабины слышались крики экипажа:

— Командир, нет тяги! Оба двигателя!

— Меняем эшелон, снижаемся! Штурман, сколько?!

— Две минуты, командир!

— Садимся на воду! Приготовиться к удару!

Стюардесса села на свое место за шторой, щелкнула замками ремней и согнулась. За обшивкой раздался пугающий грохот, но никто не решился посмотреть в иллюминаторы — все скрючились в рекомендованной позе. Время словно остановилось…

Капа посмотрела на сгорбленную дочь, но ни плача, ни даже всхлипа не услышала. У Капы все внутри похолодело от жалости к ней. Такой маленькой и такой беззащитной.

— Лариса, мы рядом! — успела сказать она.

Удар был настолько чудовищной силы, что сначала всех буквально вмяло в кресла, затем резко подбросило. Ремни затрещали, удерживая тела, а вся ручная кладь подлетела к потолку и с шумом, словно булыжники, ударилась об пол.

Самолет некоторое время двигался с каким-то странным шелестящим звуком, затем остановился. Совсем не резко, даже плавно. Нежно.

Стало тихо. Никто не шевелился.

Щелкнул замок ремней. Голос стюардессы, немного дрожащий, возвестил:

— Товарищи пассажиры! Наш самолет совершил вынужденную посадку на реке Енисей! Просьба надеть спасательные жилеты!

Все подняли головы, выглянули из-за спинок кресел, стали оглядываться по сторонам. За иллюминаторами плескалась вода.

— Мы живы?! — робко спросил кто-то.

— Да, товарищи! Мы живы! Спасательные жилеты находятся под вашими креслами, наденьте и ждите дальнейших указаний! Спасибо, товарищи!

Женщины и дети заплакали от радости. Мужчины хриплыми голосами выражали эмоции исключительно нелитературными фразами, из которых самой приличной была:

— Хана тебе, Меликян! Будем жить!

Капа быстро отстегнула дочь и торопливо ощупала.

— Ты в порядке? — обеспокоенно спросила она. — Ничего не болит?! Руки, ноги?! Голова?! Не молчи, дочь!

Лариса помотала головой. Капа порывисто прижала ее к себе, чувствуя, как гулко бьется маленькое сердечко.

***

Интересно, что чувствовали индейцы племени майя, впервые увидев на горизонте корабли испанских конкистадоров? Наверное, шок.

Жители села Лоскутовка испытали похожее чувство от приводнившегося на их глазах реактивного пассажирского самолета. Даже Таир, несклонный к эмоциям пенсионер и вообще грозный хищник, свалился с ветки от удивления.

Ударившись о воду задней частью фюзеляжа, Ту-104 клюнул носом и, срезая крыльями многотонные пласты воды, пропахал около ста метров. Замер посередине реки, разгоняя от себя пенные барашки волн.

Даже самый талантливый художник не смог бы передать всю глубину чувств, застывшую в глазах очевидцев. В последний раз селяне так завороженно молчали, когда смотрели по телевизору на встречу Штирлица с женой. Незабываемую сцену в кафе под щемящую проникновенную музыку.

Но то — черно-белое кино, а тут — жизнь во всех ее красках!

— Ежики кудрявые! — прошептал ошеломленный Тихон Авдеевич.

И шепот этот прозвучал словно сигнал — вокруг всё пришло в движение. Поднялся невообразимый шум. Костя, скинув праздничные туфли и пиджак, сбежал по пригорку и с разгону кинулся в воду, за ним последовали остальные. Сильными взмахами рук селяне преодолевали расстояние до медленно уходящего под воду самолета. На берегу кричали:

— Мазай, лодку надо!

— Гребите, ребя! Гребите!

— Ща керосин выльется — хана рыбе!

— Да что рыба?! Люди!

— Да что люди?! Рыба!

— Семен! Костюм замочишь — не возвращайся!

— Ой, мамочки! Уже самолеты падают! Ужас!

— А если самолет с женихами?!

— Ой, тогда хорошо!

Аварийные люки откинулись, и на левое крыло стали вылезать пассажиры. Все в оранжевых жилетах. Растрепанная женщина в жилете поверх синей униформы кричала:

— Самолет тонет! Тяните за клапан и прыгайте!

Пассажиры с криками прыгали в воду, тут же всплывая оранжевыми точками. Последними покинули борт члены экипажа.

Костя подплыл к девочке лет пяти. Ухватился за ее жилет.

— Не бойся!

Девчонка, видно, свое уже отбоялась. Во всяком случае никакого страха в ее глазах он не увидел. Мужчина, поддерживающий одной рукой ребенка, по всей видимости — отец, тоже был спокоен. Спокойной была и мать. Спокойной и… очень-очень знакомой.

— Капа, какая встреча! Вот ты мне ответь: почему я не удивлен?! — Костя быстро справился с шоком. — Привет!

— Костя, а ты раскабанел! — ответила женщина. — На сельских-то харчах!

— Это ты вместо приветствия?! — Костя помахал лодочнику, изо всех сил налегающему на весла. — Мазай, сюда!

Он приподнял девочку и закинул ее в лодку. Родители остались в воде, крича остальным пассажирам:

— Детей сюда!

Через минуту лодка с тремя детьми уже плыла к берегу. В воде оставались еще двое мальчишек лет восьми: напуганные, в панике хлопающие руками по воде.

— Герасим, детей забери! — крикнул Костя проплывающей мимо второй лодке. Угрюмый детина промычал что-то нечленораздельное, развернулся в сторону детей и приналег на весла.

Через пять минут все пассажиры злосчастного рейса 2451 сидели на берегу, дрожа от холода и пытаясь прийти в себя. Самолет медленно скрывался из виду.

— А чей жилет?! — вдруг закричала стюардесса, показывая на плывущую по реке оранжевую точку.

Она вскочила и с обеспокоенным видом посмотрела на пассажиров. Губы зашевелились, а тонкий палец принялся считать людей.

— Где еще один?!

Бабулька, оплакивающая безвозвратно утраченную коробку с сервизами, махнула рукой.

— Да скинул он его и обратно поплыл! В самолет залез! Этот, с фляжкой который!

Все вытаращились на нее.

— И вы только сейчас об этом говорите?!

— Да я тогда ничего не соображала! Сервизы жалко!

— Какой ужас! — воскликнула «невеста» Светлана и невольно прижалась к Владимиру. Он бросил на нее быстрый взгляд, решительно встал, зашел в воду и поплыл в сторону тонущего самолета.

— Вова, что ты делаешь?! — закричала Света.

— Да чтоб тебя! — Костя вручил мокрую рубашку Марусе и побежал к лодке.

— Ну дела! — Саша Бойцов бросился ко второй лодке.

Работая изо всех сил веслами, они почти синхронно двигались за плывущим Владимиром.

— Утонешь, идиот!

Но парень рассекал воду руками, уверенно преодолевая течение. Подплыл к самолету, от которого над поверхностью реки остался лишь бело-синий киль, и нырнул. Костя и Саша налегли на весла.

Пассажиры сгрудились на берегу, обеспокоенно переговариваясь.

— Минута прошла! Что-то не выныривает!

— Утонул, что ли?!

— Да ё-маё! Что ж за день такой?!

Капа напряженно всматривалась в реку, прижимая к себе дочь. Вот над поверхностью воды показалась голова, затем еще одна — над берегом пронесся облегченный вздох. Владимир передал спасенного в руки подплывшего Кости, а сам влез в лодку к Саше.

Молодые селянки бурно обсуждали между собой героического спасателя.

— Симпатичный!

— Ага, и смелый!

— И одет по-иностранному! Интересно, как его зовут?!

Светлана нахмурилась и покачала головой.

С берега было видно, как Костя согнулся над человеком, делая искусственное дыхание.

— Не, всё! Бесполезно! — констатировал кто-то. — Нахлебался! Десять минут прошло!

— Не, самолет ведь затонул не сразу! — возразили ему. — А значит, был доступ к воздуху! А вот за каким чертом его туда понесло — вот это вопрос!

С лодки отчетливо донесся громкий кашель и судорожный вздох. «Утопленник» зашевелился, перегнулся через борт, изрыгая потоки воды.

— Уф! Откачал! — повеселели очевидцы.

Костя схватился за весла и направился к берегу, следом двинулась лодка Саши. Пассажиры, оправившись от шока, вернулись к наболевшему.

— Самолет — да никогда больше! Поезд! Только поезд, товарищи! Лучше неделю потерять, но живым доехать!

— По статистике крушения поездов происходят еще чаще, чем авиакатастрофы!

— Тогда пешком! Как Михайло Ломоносов — из Архангельска в Москву! Михайло — он умный был!

— Иди, раз такой Михайло! Армения — вон там!

— Не дерзите мне, товарищ! Я, между прочим, стресс пережил!

— Я тоже, если ты не заметил! В одном самолете летели!

— Тогда заткнитесь, пожалуйста, милейший!

— Сам дурак!

— А как же наш багаж?! Что с нашим багажом?!

Два пилота, штурман и бортмеханик, сидевшие на песке с угрюмым видом, покачали головами.

— Достанут самолет, вернем ваш багаж. Вас сейчас только это волнует, товарищи?!

— Товарищи пилоты, как такое вообще могло произойти?! — вскричал склочный искатель парашютов. — Чья вина?! Я на конференцию летел, меня вызвал сам профессор Сасун Геворкян! Вы все будете отвечать! Я этого так не оставлю!

— Вины экипажа тут нет, товарищ! Достанут самолет, будет комиссия, следствие — разберутся!

Пока они шумели и ругались, Костя причалил к берегу. Из лодки, пошатываясь, вылез бледный «утопленник».

— За фляжкой обратно полез, — виновато пояснил он и похлопал по оттопыривающемуся карману пиджака. — Она мне очень дорога. Прошу понять и простить.

— А жизнь тебе не дорога, идиот?! — не выдержала стюардесса.

— Простите, люди! — он виновато прижал руку к груди и раскланялся. Затем показал на вторую причалившую лодку. — Встречайте героя! Владимир Евсеев!

Все захлопали. Особенно восторгались молодые селянки, к явному неудовольствию Светланы. В ее светлых глазах мелькнуло даже что-то вроде ревности.

Спасенный подошел к Владимиру и протянул руку.

— Спасибо! Меня, кстати, Виталием зовут.

— Не за что! — пожал руку парень и скользнул взглядом по Светлане. Та скрестила руки на груди и отвернулась. Владимир вздохнул.

— Хочешь я с ней поговорю? — заговорщицким шепотом предложил Виталий.

— Не, не надо. Насильно мил не будешь, как говорится, — отмахнулся герой. — Мишка, длинный который, и правда лучше меня. Учится хорошо, сознательный и все такое. И высокий.

— Дело в росте разве?

— Не знаю, — Владимир сел на песок, снял рубашку и тщательно выжал. Виталий присел рядом.

— Рано ты сдался, Вовчик.

— Да я просто не знаю, с какой уже стороны к ней подойти! И конфеты ей предлагал, и духи французские, и шарфы из ГДР — бесполезно, не берет! Я для нее всегда буду спекулянтом. Знаешь, вот если бы она за меня замуж вышла, я бы бросил заниматься этой фарцовкой. Честно!

— Да я тебе верю!

— А пока по краю хожу. Хотя, знаешь, в детстве милиционером хотел стать!

Виталий засмеялся, дружески похлопал его по плечу.

— Ну да! — пожал плечами Владимир. — А фильм «Деревенский детектив» про участкового Анискина раз десять смотрел! Вот сколько показывали по телевизору, столько и смотрел, ни разу не пропускал!

— Поженитесь со Светой, сына-участкового родите! — пошутил Виталий.

— Да я ж не против! — улыбнулся парень. — И Виталием назовем! Мне нравится!

***

Командир экипажа, седой и худощавый пилот первого класса, одернул мокрый китель и нахлобучил фуражку.

— А где мы? — спросил он жителей.

— Лоскутовка! — ответили ему.

— Скажите, телефон где?

— У участкового есть, — сказал Тихон Авдеевич. — На почте есть…

— Отлично! Кто-нибудь может проводить меня? Мне нужно срочно позвонить и сообщить наши координаты.

— А вот связи нет! — грустно добавил Тихон Авдеевич.

— Почему? — удивился пилот.

— В Ипатьево, это в десяти километрах отсюда, авария была…

Он подозвал худого веснушчатого парня.

— Митька, расскажи!

Митька поковырял в ухе.

— Я сам не видел, мне мужики рассказывали… В общем, свадьба там была: Толик-библиотекарь на Клавке-трактористке женился. Ну, Клавка — баба шебутная, к манерам высоким не приучена, а выпимши — так вообще дура! Посадила мужа в трактор, гостей — в прицеп, сама — за руль. Решила прокатить с ветерком. Темно было уже, дорога узкая, а навстречу наш участковый возвращался на своем УАЗике… Короче, чуть было не было. Клавка руль вывернула в последний момент и столб с проводами снесла подчистую: теперь мы без связи, а Ипатьево — еще и без света.

— Живы хоть?

— Да все живы! А Толик развестись решил!

— Веселое название у села. Анекдотичное, — задумчиво пробормотал пилот. — А другие населенные пункты с телефоном имеются?

Селяне переглянулись.

— Если только Дивногорск… Но это далеко.

— А отвезти кто-нибудь может? — спросил пилот, уже ни на что не надеясь.

— Отвезли бы, да только все шоферы кривые, — Авдеевич показал на хмельных парней. — Митька, Гришка, Пашка. Нам участковый после этого случая так и сказал: увидит пьяного за рулем — посадит. Лютует.

— А сам участковый где?! — пилот терял терпение.

— Так это, в Ипатьево вернулся! С Клавдией разбираться!

— А ключи можно от транспорта? Сам поеду!

— А не заблудитесь? Тут у нас места глухие. Неужто сигнала никакого не подал? Неужто искать не будут?

— Квадрат только, — пилот снял фуражку и устало сел. — Наверняка подняли малую авиацию, но искать будут прежде всего самолет, а его уже нет. А о том, что садимся на воду, передать не успел — связи не было.

Он обреченно развел руками.

— Найдут, командир! — уверенно сказал штурман.

Митька Сухозад снова почесал в ухе и предложил.

— Могу отвезти, в принципе. До ночи обернемся. Мне, в принципе, раз плюнуть.

Смолк от затрещины.

— Помолчи, принципиальный ты наш! — рассердился Тихон Авдеевич. — От тебя разит за километр! А если угробишь человека, себя убьешь и технику покалечишь, что тогда?! Тихон Авдеевич Челобитько — крайний?!

Митька насупился.

— А чего вы руки распускаете?! Могу и не везти, в принципе!

— Будем ждать! — командир встал и посмотрел на членов экипажа и пассажиров. — Главное, все живы!

— И то верно! — подбодрила Мария Ильинична. — А у нас свадьба! Доченька моя замуж вышла!

— И у вас? — грустно улыбнулся пилот. — Поздравляю!

Тихон Авдеевич зычно свистнул, привлекая внимание односельчан.

— Так, бабы! Тащите из домов сухую одежду, на детишек тоже что-нибудь найдите! Посуду не забудьте: тарелки, ложки, вилки! Тару под самогон захватите! Живенько-живенько!

Повернулся к мужикам.

— У меня во дворе доски лежат! Тащите сюда, столы и лавки сколачивать будем! Полсотни голов — это вам не кот чихнул! Инструмент не забудьте!

При других обстоятельствах селяне бы, конечно, возмутились его командному тону, но сейчас подчинились беспрекословно.

— У меня тут свой экипаж! — подмигнул Авдеевич и протянул руку пилоту. — Добро пожаловать в наши края!

Лариса, стоявшая рядом с Капой, вдруг подпрыгнула и показал в сторону реки.

— Мама, кукла!

Капа посмотрела на то место, где двадцать минут назад затонул самолет. По водной глади плыл целлофановый пакет. Куклу уносило течением.

— Я ее Ануш везла, — с сожалением сказала девочка и тут же вскрикнула от удивления. К кукле наперерез, переливаясь пятнистым мехом, плыла рысь. Плыла уверенно, быстро перебирая лапами под водой. Схватила игрушку зубами и развернулась. Также уверенно, разве только чуть медленнее, поплыла обратно.

— Таир! — расплылась в улыбке Капа. — Сколько ему уже?

— Старый, — вздохнул Костя.

Таир выскочил на берег, положил куклу и тщательно встряхнулся. Покончив с сушкой, подцепил зубами целлофан и подбежал к Ларисе. Девочка отпрянула, неуверенно посмотрела на мать. Саша на всякий случай шагнул вперед.

— Это Таир, не бойтесь, — успокоила Капа. — Старый знакомый.

Таир галантно положил куклу на песок и гордо удалился, всем своим видом показывая: и не благодари!

— Страсти-то какие! Рысь! — испуганно загудели пассажиры, сбившись в кучу. — Нигде покоя нет: не разобьемся, так съедят!

— Таир — свой, сибиряк! — прикрикнул Тихон Авдеевич и зыркнул в сторону зятя. — Не то что некоторые!

Костя вздохнул и покачал головой.

***

Итак, стол есть, закуски есть, гости, свалившиеся с неба, тоже имелись — почему бы не выпить? Тем более, поводов предостаточно.

Развели костер до неба, пионерский. Мужики быстро и умеючи сколотили столы. Пассажиров завели за деревья, вытряхнули из мокрой одежды, нарядили в сухую и неказистую. Все то, что недоела моль в шкафах и сундуках, вдруг пригодилось, обрело вторую жизнь, стряхнуло пыль времен. Баба Маня Астахова, местная долгожительница, тоже решила сходить домой за революционной шинелью мужа, но по дороге забыла, за чем шла, и вернулась с фотоальбомом.

— Не «Montana», конечно, но мне нравится! — Владимир, в ситцевой рубахе и шелковых шароварах, гордо вышагивал яловыми сапогами под смех остальных, которые выглядели не лучше и не хуже: в блузах и сарафанах, в длинных льняных рубахах и широких штанах. Хотя, кое-кому досталось и вполне современное — например, Виталий получил добротный пиджак, в карман которого он незамедлительно положил фляжку, уже наполненную деревенским самогоном.

— Гости дорогие, прошу! Выпьем-закусим! — Мария Ильинична похлопала пухлыми ладонями.

Все расселись, Костя с женой заняли почетные места во главе стола. Скромница и тихоня Маруся смутилась под взглядами гостей, которых теперь было около ста человек. Мария Ильинична встала.

— Хочу поднять рюмочку за здоровье наших молодых: Марусеньку, дочку мою, и мужа ее, Костика!

— Костика! — фыркнул Тихон Авдеевич. — Нежности какие!

— Перестань! — одернула жена. — Если уж себя не жалеешь, меня ни во что не ставишь, так хоть дочь родную не позорь!

Тихон Авдеевич насупился, но промолчал.

— Ну, как говорится, совет вам да любовь! Горько!

— Горько! Горько! Горько! — подхватили гости, подняв стаканы и рюмки.

Молодые встали и, смущаясь, поцеловались под всеобщий восторг. Сдержанно, чопорно. Недовольных было всего двое: Тихон Авдеевич и Таир, но будучи в абсолютном меньшинстве, помалкивали. Тесть, сопя и хмурясь, ковырял вилкой в тарелке, Таир лежал на ветке и грустно порыкивал.

Растянулась гармонь, играя «Шумел камыш, деревья гнулись». Гармонист Иван, закрыв глаза и шевеля густыми бровями, тянул меха трехрядки, а гости, подперев щеки кулаками, от души пели. Особенно выделялись «Подберезовики», старательно попадая в ноты, соблюдая тональность и вообще блистая всеми этими вокальными вибрациями, присущими профессиональному хоровому пению. Тихон Авдеевич и Таир не пели: один — из вредности, другой — слов не знал.

Члены экипажа затонувшей «Тушки» тоже молчали, страдальчески морща лбы и вздыхая — видно, сильно переживали. Конечно, не каждый день тебе выпадает «счастье» утопить самолет! И выпить-расслабиться им нельзя — комиссия, в первую очередь, перед тем как свернуть кровь, проверит эту самую кровинушку на наличие алкоголя. Доказывай потом! Поэтому командир и второй пилот довольствовались квасом, стюардесса — клюквенным морсом, а бортмеханик — кизиловым компотом. В числе трезвенников были и дети — те с аппетитом уплетали сладкие пироги и прочие вкусности, запивая лимонадами. А еще, смеялись над взрослыми и обстреливали их вишневыми косточками. В общем, на той, детской стороне стола, было шумно и весело.

Песня закончилась, все снова наполнили рюмки и, как полагается, выпили за родителей. Тихон Авдеевич навернул стакан и снова погрузился в пучину молчаливого отрицания. Полились неспешные застольные разговоры: о пережитом, о насущном, просто ни о чем.

Капа, сняв прилипшую косточку с щеки, погрозила хихикающей Ларисе и встала.

— Друзья! Давайте выпьем за наших пилотов?! Ведь если бы не они, мы бы сейчас не сидели за этим замечательным свадебным столом, не радовались…

— Ну, это еще как посмотреть, — перебил сидевший рядом толстяк. — Может, это по их вине мы тут сидим.

Капа быстро склонилась к нему и угрожающе прошипела:

— Я тебе сейчас ухо откушу!

Мужчина боязливо моргнул маленьким глазками и отодвинулся. Капа снова обвела взглядом присутствующих.

— Так вот, хочу поблагодарить экипаж за профессионализм, за наши спасенные жизни, за жизни наших детей! Спасибо, ребята! Слава героям!

— И Господу нашему слава! — сказала еще одна трезвенница — женщина с размокшей Библией. Подняла стакан с березовым соком.

Над столом взметнулись десятки рук с наполненными рюмками.

— За экипаж!

— За героев!

— За вас, ребята!

Экипаж расчувствовался: смущенно кашлянул командир, задрожал подбородок у второго пилота, покраснел бортмеханик, прослезилась стюардесса. И хоть сейчас они были одеты в гражданскую одежду и мало напоминали летный экипаж — они были героями, честно выполнившими свой долг.

— Спасибо, товарищи пассажиры! — стюардесса по имени Жанна смахнула слезы с длинных ресниц и улыбнулась. — Очень приятно!

Иван снова растянул меха и запел удивительно красивым тенорком:

Мы, друзья, перелетные птицы!

Только быт наш одним нехорош:

На земле не успели жениться,

А на небе жены не найдешь!

Припев подхватили все:

Потому, потому что мы пилоты!

Небо наш, небо наш родимый дом!

Первым делом, первым делом — самолеты!

Ну, а девушки?! А девушки потом.

Первым делом, первым делом — самолеты!

Ну, а девушки?! А девушки потом…

Экипаж рыдал в лучах славы.

***

Ашот Чибухчян уже в который раз взглянул на табло, почесал жесткий курчавый затылок и побежал в справочную. Жена Оля и пятилетняя дочь Ануш, очень похожая на отца черными глазами и носом с горбинкой, остались ждать. Рядом сидел носатый дядя в кепке и нетерпеливо поигрывал ключом от «Волги».

— Понять не могу, почему задерживаются?! — обеспокоенно пробормотал он на армянском. Бросил взгляд на Ольгу и спросил на русском:

— Простите, вы не знаете, что там с мурченградским рейсом?

Оля пожала плечами.

— Сами ждем. Муж пошел выяснять.

— А вы кого встречаете?

— Подругу с семьей. А вы?

— Товарища жду. Очень хороший и нежадный человек. Мне пяти тысяч на «Волгу» не хватало, так он так и сказал: бери, дорогой Армен, мне для тебя не жалко! Вот, хочу ему долг вернуть, Ереван показать, на машине новой прокатить, настоящим коньяком угостить!

— А-а-а, — понимающе протянула Оля. — Да, действительно хороший и нежадный.

— А это дочка ваша? — Армен подмигнул девочке.

— Наша! — улыбнулась Оля. — Папина дочка! Ануш зовут.

Собеседник вытащил из кармана карамельку и протянул девочке.

— Держи от дяди Армена Меликяна! Расти большой, Ануш!

— Спасибо! — девчонка ловко цапнула конфету, чем вызвала смех у взрослых.

Вернулся обеспокоенный Ашот.

— Ну, узнал?! — спросила Оля.

— Да понять не могу! Говорят, что пока нет никакой информация! Там еще люди в пиджаках серьезный такой!

— Какие люди?

— Из КГБ.

Меликян нахмурился.

— Что это значит? — спросил он на армянском. — При чем тут КГБ?

— Понятия не имею! — пожал плечами Ашот. — Будем ждать!

Улыбнулся дочери, подхватил ее за руки и принялся кружить. Счастливый детский смех прозвенел на весь ереванский аэропорт.

***

Тоненькая ручка ловко подкладывала еду.

— Картошечка с укропчиком, рыбка малосоленая, грибочки маринованные…

Вова Евсеев с ужасом смотрел на свою тарелку — чего там только не было!

— Даша, да я уже наелся! Остановись!

Восемнадцатилетняя Даша хихикнула и с жалостью посмотрела на него.

— Ты худенький такой, Вова!

Вова покосился на сидевшую напротив Свету. Та со скучающим видом пила медовуху, смотрела на веселящихся у костра людей и, как ему казалось, не обращала на него никакого внимания.

— Не худенький, а стройный как кипарис, — вздохнул он.

Даша восторженно захлопала и звонко рассмеялась, будто он отмочил хорошую шутку.

— Ой, Вова, ты такой смешной! Такой смешной! Мне так нравится! Так нравится!

Он вгрызся в куриную ногу и снова стрельнул глазами в Свету. Та, словно королева, протянула руку подошедшему к ней пилоту и поплыла к костру, вокруг которого уже кружились в танце пары. Гармонист, роняя слезы, играл «Лебединую верность».

— Вова, скажи, а ты какую музыку слушаешь? — спросила Даша. Кокетливо заправила волосы за маленькое ушко.

— Разную, — пробурчал он. — Битлз, Роллинг Стоунз, Пинк Флойд…

— А я такого даже не слышала. У нас в сельпо такого не продают, — с сожалением вздохнула Даша.

— Я тебе пришлю пластинку, — пообещал он. — Ты мне адресок черкни.

— Дорого, наверное?

— Да какие деньги?!

— Спасибо! Я сейчас принесу, ладно?! — Даша вскочила со скамейки и побежала в село. На ее место тут же присел Виталий. Развалившись, уперся спиной в стол и глотнул из фляги.

— Ты чего творишь, Вовчик?

— Чего я творю? — буркнул Вова.

— А как же Светка?

— А ты не видишь?! — он показал вилкой в сторону танцующих. — Ей на меня все равно!

— А я думал, ты настойчивый. Женщинам нравятся настойчивые.

— Если ты не помнишь, то в самолете я уже проявил настойчивость! — огрызнулся Вова. — По морде получил!

— Ты глупость там свою проявил! — хмыкнул собеседник. — Даже смешно!

Вова вытер рот рукавом.

— Так посмейся! Что ты пристал ко мне?!

— Пока ты свою курицу жуешь и ничего не видишь, я наблюдаю. Короче, восемь раз насчитал.

— Восемь? — не понял Вова.

— Светка на тебя восемь раз посмотрела, пока ты этой милой девчуле улыбался. И взгляд такой…

Виталий сделал многозначительную паузу.

— Ну?!

— Ревнивый.

Вова задумался. Виталий встал, хлопнул его по плечу.

— Так что, брось пудрить этой сельской мозги и давай уже со Светой решай. А то уведет ее пилот — обидно будет.

Виталий вальяжной походкой подошел к женщине-регистратору из ЗАГСа и галантным кивком пригласил на танец.

Вова выпил рюмочку и встал. Тут же сел, глядя на несущуюся к нему Дашу с тетрадным листком.

— Вова! Я написала! Вот!

Он вымученно улыбнулся, взял листок и сложил его пополам. Хотел положить в карман, но такового в его шелковых штанах не оказалось. Тогда он придавил бумагу пустой рюмкой.

— Пусть пока здесь полежит, — он стал вылезать из-за стола.

— Вова, а ты куда?! — она схватила его за рукав.

— Слушай, Даша, мне надо, — нетерпеливо ответил он и посмотрел на танцующую Свету.

Даша проследила за его взглядом и разжала руку. В васильковых глазах мелькнуло сожаление.

— Я поняла. Конечно.

Вова одернул рубаху и направился к костру. И, разумеется, не мог видеть, как Даша вытащила из-под рюмки записку и порвала на мелкие клочки. Вытерла выступившие слезы и побежала в село.

Когда до Светы оставалось буквально несколько метров, на Вову из ниоткуда налетела стайка молодых селянок. Все расфуфыренные, с завитушками волос и с пластмассовыми бусами, в новых платьях и туфлях. Окружили его плотным кольцом, хихикая. Вова затравленно озирался, словно упавший с лошади ковбой в окружении воинственных команчей.

— Ой, девчата, смотрите, а кавалер-то серьезный такой!

— Не иначе на подвиг собрался!

— А в клубе сейчас «Афоню» показывают! Пойдемте?!

— А потом танцы будут под радиолу! Пойдемте?!

— Владимир, а вам какие больше нравятся: светленькие или темненькие?!

Вову сгребли под руки и потащили в село. Виталий, наблюдавший все это непотребство, с досадой покачал головой, сердечно извинился перед партнершей по танцу и пошел следом.

В это же самое время, в районе середины длиннющего стола, сидели баба Маня Астахова и стюардесса Жанна. Перед ними лежал раскрытый, истерзанный временем фотоальбом. Помимо черно-белых фотографий, на пожелтевших картонных страницах были наклеены вырезки из газет.

— А это Агафон, муж мой, в 20-м году! Ох и бравый был! — баба Маня потыкала пальцем в конника с шашкой, верхом на жеребце.

— Солидный мужчина, — сказала Жанна.

— А то! Кавалерист, рубака! — с удовольствием ответила баба Маня и сместила палец в край газетной вырезки. — Видишь, торчит?

— Что торчит? — стюардесса вгляделась в серое размытое изображение. — Ветка, что ли…

— Сама ты ветка, Галка! — обиделась бабка. — Это Будённый! Ус его! Агафон вместе с ним в Первой Конной деникинцев бил!

— Потрясающе! — охнула стюардесса. — Только меня Жанна зовут.

— Да знаю я! — отмахнулась бабулька и перелистнула страницу. — А это мы вместе с сыночком нашим. Уже в Сибири, в Минусинске.

На фото, на фоне торчащих из сугробов фонарей, стояли женщина в шубе с высоким воротником, мужчина в полушубке и в овчиной шапке, а между ними — мальчишка, закутанный в тулуп.

— Вы здесь красивая такая! — сделала комплимент стюардесса.

Баба Маня растянула морщинистый рот в довольной улыбке.

— Не завидуй! Ты, Груня, тоже девка ничего!

— Спасибо, но меня Жанной зовут, — снова поправила стюардесса.

— Да что ты меня постоянно поправляешь?! Думаешь, я совсем уже из ума выжила?

— Нет-нет, — поспешила возразить Жанна. — Я совсем так не думаю!

— Дальше давай смотреть!

Морщинистая рука ткнула в соседнюю фотографию с изображением той же семьи, только на фоне бархатной драпировки.

— Это мы в Петрограде. Ты была в Петрограде, Стеша?

— Да, часто в Ленинград летаем, — вздохнула стюардесса.

— А в Петроград?

Жанна ошарашенно посмотрела на бабку.

— Ну… Как вам сказать… Ленин умер, и город переименовали…

— Как умер?! Когда?!

— В 24-ом, — растерялась Жанна.

Митька Сухозад, сидевший напротив и грызший яблоко, с сочувствием посмотрел на стюардессу.

— Баб Мань, устала ты. Давай домой провожу?

— Ой, и правда! Устала я что-то. Пойду.

Митька пролез под столом, одной рукой взял альбом, другой помог старушке подняться.

— До свидания, баба Маня, — с жалостью сказала Жанна.

— До свидания, Анфиса.

Глядя ей вслед, Жанна снова вздохнула. Маруся и Костя, сидевшие рядом, грустно улыбнулись.

— Возраст, — сказала Маруся.

— Одинокая?

— Сын есть, внуки взрослые. Навещают, не забывают, — ответил Костя.

— Все равно жалко.

— Жалко, конечно, — согласилась Маруся и предложила. — Пойдем потанцуем?

— Пойдем!

Все трое пошли на залихватские звуки «Барыни-сударыни». Вокруг гармониста Ивана, в исступлении рвущего несчастную гармонь, плясали люди — как умели, кто во что горазд, но от души.

Сидевший в самом начале стола Тихон Авдеевич просверлил враждебным взглядом широкую спину зятя.

— За что мне это?! — жалобно просипел он собеседникам — чете Бойцовых.

Капа и Саша, уже будучи в курсе причин противостояния Кости и тестя, переглянулись.

— Не стоит так, Тихон Авдеевич. Видно же, любят друг друга.

— Я же ее на руках этих нянчил! — взвыл тесть. — Сопельки вытирал, пеленки стирал, азбуке учил! А тут выполз из тайги этот Костя и всё — захомутал мою Марусю! Доченьку мою единственную!

И понеслась. Захмелевший Тихон Авдеевич Челобитько принялся изливать душу. По плохо выбритым щекам катились слезы, кулак, которым он периодически постукивал по столу, разжимался только для того, чтобы взять бутыль и наполнить стакан.

Капа, пряча улыбку, слушала и кивала. Саша же, напротив, сидел с серьезным видом и сочувствующе вздыхал — из мужской солидарности, наверное.

— А я-то думаю, чего это она постоянно у мехцеха ошивается?! Думал, к папке пришла, ан нет! В кузню повадилась, к этому! А про папку можно забыть! Папку можно и списать на помойку как грязный фильтр от трактора! Папка — это же расходный материал!

— Ну зачем вы так о себе, Тихон Авдеевич?! — возразил Саша. — Какой же вы расходный материал?! Отец!

Но Челобитько не слушал и продолжал гнуть свою линию.

— А супруга моя, Мария Ильинична?! Она-то все знала! И молчала! Конечно, это же их бабские секреты, а мужа — побоку! Мужа можно и в утиль списать, как шлиц карданного вала!

Капа закрыла лицо ладонями и затряслась в беззвучном смехе.

— И, главное, все знали! Вся Лоскутовка! Один я — не знал! Потом появляется, счастливая такая, вместе с этим Костей на пороге моего дома и говорит, что он сделал ей предложение! Мол, порадуйся, папка! Каково, а?! А знаете, как это называется?! Вероловт… вело…. велом… Да елки зеленые!

— Вероломство, наверное?! — предположил Саша и под столом наступил на ногу стонущей от смеха жены.

— О, точно! Вероломство! — вскричал тесть. — Оно и есть!

Опрокинул стакан, занюхал веточкой укропа.

— Вы бы закусывали, Тихон Авдеевич, — сказала Капа, вытирая слезы от смеха.

Но Тихон Авдеевич закусывать не торопился. Он показал на играющую с другими детьми Ларису.

— А вот ты мне скажи, милая женщина! Предположим, вылезает из тайги престарелый хмырь и твою единственную дочь, твою кровиночку, замуж тащит! Какова твоя реакция была бы, а?! А то, смотрю, смешно тебе!

— Не силком же тащит, — пожала плечами Капа. — И потом, Костя — не хмырь. А так, не знаю даже…

— А я знаю! По морде дала бы!

Капа в удивлении уставилась на селянина.

— С чего вы это взяли?!

— Ты не юли, красавица! Подслушал я сегодня, о чем вы там с Костей шептались! Разговоры-воспоминания ваши, значит! И вспомнил ту историю, когда Груздев майора получил и на повышение в Красноярск пошел. Так вот, когда звезды свои обмывал, стол накрыл, нас всех пригласил и вспоминал там о некой Капитолине Градской…

— Градовой, — поправила Капа. — Моя девичья.

— Ну, Градовой, — согласился Авдеевич. — То есть, ты не отрицаешь? Так вот, Груздев сказал, что намучился он с тобой — мама, не горюй! Своенравная, палец в рот не клади! Хамила всю дорогу и других подбивала!

— В смысле?! — возмутилась Капа. — Так и сказал?!

— Ага, так и сказал! — злорадно ухмыльнулся селянин. — А потом сказал, что ты этих бандитов одна, чуть ли не голыми руками обезвредила.

Капа решительно помотала головой.

— Не одна, а втроем! Со мной еще две девчонки были! Пришлось руками помахать — это да, выхода другого не было!

— Не знаю! — отмахнулся Тихон Авдеевич. — Может и так, меня там не было! Груздев еще сказал, что своими звездами майорскими обязан тебе!

Саша ошарашенно смотрел на жену.

— А почему я это слышу только сейчас и от другого человека?

Капа развела руками.

— Я же тебе рассказывала! И про Костю, и про уголовников!

— Да, но вот таких подробностей я не знал! Напали, пришел Костя, навел на уголовников ружье и всех спас — это всё, что ты мне сказала! Ты мне наврала, что ли, Капа?!

Саша смотрел строго. Капа поморщилась.

— Да как-то… Ты тогда в таком состоянии был, не хотелось тебя расстраивать. Да и забылось быстро.

— Это потому, мил человек, что у женщин — свои секреты! — сварливо вставил селянин. — Вот видишь?! Та же ситуация и меня — жена с дочкой сговорились, а меня, отца и мужа, — в утиль!

Саша вздохнул.

— Ладно, мы потом с тобой поговорим.

— Поговорим, — согласилась жена и встала. — Ладно, пойду прогуляюсь. Вы тут сильно не напивайтесь.

Тихон Авдеевич налил себе и Саше.

— Давай, дорогой Александр, за нас, мужиков. За нашу нелегкую мужицкую долю! Нас же все обманывают! Кругом, повально, велором… веломор…

— Вероломно.

— Вот видишь, как ты меня понимаешь! А женщина твоя пусть погуляет, подумает над своим возмутительным поведением!

Капа медленно брела к селу, в котором уже вспыхивали первые в начинающихся сумерках огни.

***

Вова решил, что нет ничего плохого, если он посмотрит «Афоню», а потом сходит на танцы. В конце концов, раз Светка позволяет себе танцевать с другими, то и он себе тоже может позволить сходить в кино! К тому же, это будет ей даже полезно — задумается над своим поведением!

Он шел в окружении девушек и травил анекдоты, заставляя их сгибаться от хохота. Но в этом веселье четко прослеживался дух конкуренции — каждая старалась обратить на себя внимание симпатичного гостя, причем, любым способом: оттеснить локтем соперницу, первой заглянуть в глаза, коснуться наиболее выдающейся частью тела…

Девушек было семь — ровно по числу парней, перескочивших через забор и преградивших путь. Процессия остановилась, смолк смех. Девушки боязливо отодвинулись от Вовы и опустили глаза.

— Ребя, это что же получается? — грустно произнес самый маленький парень в вытянутой майке-алкоголичке. — Это, значит, мы к нему со всем нашим сибирским гостеприимством, а он наших девок уводит? А харя не треснет? Что делать будем с ним?!

— Тимка, наказать надо городского! — вынес вердикт крепыш в тельняшке.

Парни придвинулись и вытащили из карманов свинчатки.

— Вы дураки, что ли?! — выкрикнула одна из девушек. — Что он вам сделал?!

— Мы вам ничего не обещали! — крикнула вторая и придвинулась к первой. Секунду спустя рядом встала третья. Следом четвертая… И вот уже Вова стоял за живой стеной.

— Подумаешь, целовались! Это не считается! И это было давно!

— Валите домой, придурки!

— Сопли подотрите! Вы и пальца его не стоите!

Вова, понимая, что девушки своими попытками защитить только подливают масла в огонь, чувствовал себя весьма неуютно.

— Слышь, куры, домой разбежались, а залетного — сюда! — угрожающе крикнул Тимка и для острастки постучал кулаком о левую ладонь.

За спинами Тимура и его команды вдруг возник здоровенный детина с коротко стриженными волосами и гневным взглядом.

Парни расступились и уважительно зашептали:

— А вот и Коля Колокольчиков! Ща он залетного уроет!

Следом протиснулась плачущая Даша и буквально повисла на его широких плечах.

— Колька, не смей! Слышишь, гад такой?! Не трогай его!

— Уймись! — он стряхнул ее с плеч. Шагнул вперед, раздвинул девушек и сгреб в огромном кулаке рубаху Вовы.

— Это ты мою сеструху обидел?! — прорычал он.

— Какую сеструху?! — опешил Вова.

Громадная ладонь опустилась на его макушку и повернула голову в сторону плачущей Даши.

— Ее!

— Ну, мы знакомы, конечно… — начал Вова.

Коля приподнял его над собой и швырнул в забор. Доски скрипнули под тяжестью тела и обвалились.

Девушки испуганно заверещали, громче всех кричала Даша:

— Уймись, дурак! Он мне ничего не сделал!

Вова стряхнул древесную труху с волос, набычился и с криком ринулся на обидчика. С его стороны это было даже не столько смело, сколько опрометчиво. Вес Коли Колокольчикова составлял не меньше сотни килограммов, а ростом он был — не ниже метра восьмидесяти. В прямом противостоянии невысокий Вова Евсеев был просто обречен.

Удар в челюсть лишь вывел Колю из себя. Он схватил Вову за горло, приподнял и отшвырнул. Вова снова приземлился на сломанный забор и зашелся в кашле.

— И не стыдно детей избивать?! — раздалось за спинами.

Все обернулись. Этот ничем не примечательный мужчина лет сорока, в пиджаке и полосатых пижамных штанах, явно торопился повторить судьбу Вовы Евсеева.

— Ты еще кто?!

— Виталий.

— Кто ты есть, Виталий?!

— Колян, это еще один из того самолета, — услужливо подсказал Тимка.

Коля шагнул к нему и замахнулся. Мужчина быстро отошел в сторону, перехватил руку нападающего и дернул. Совсем не сильно, но этого хватило, чтобы Коля грузно шмякнулся на дорогу. Он тут же вскочил и с кличем раненого слона бросился на обидчика. Виталий присел, сделал подсечку — и Колокольчиков с воем упал. Вскочил, гневно раздувая ноздри, но нападать не спешил. Видно, понял, что этот плюгавый мужичок с видом запойного алкоголика — далеко непрост. Некоторое время противники настороженно кружили, затем Коля сделал обманный выпад вправо, одновременно выкидывая в замахе левую руку. Виталий отклонился и ударом ноги в живот отправил его на землю. Коля застонал, уже не предпринимая попыток подняться.

— Ребята, давайте жить дружно?! — миролюбиво сказал Виталий.

То ли сказано было по-китайски, то ли недостаточно внятно, но слова его возымели обратный эффект.

— Бей его! — парни двинулись вперед, размахивая свинчатками. Вова потер челюсть и подбежал к защитнику. Встал рядом.

— Вот что бывает, когда не слушаешься старших, Вовчик, — назидательно сказал Виталий, выставив перед собой кулаки.

— Не бзди, дядя! Сейчас мы их тут всех укотрапупим! Ты где так драться научился?! — Вова медленно вдохнул-выдохнул, закрыл глаза и сделал легкий поклон в сторону противников. Те, немного опешив, переглянулись в удивлении.

— Кружок самообороны посещал в младенчестве. Ты решил их рассмешить до смерти? Думаешь, сработает? — шепнул Виталий. — Что это было вообще?

— Это кунг-фу! Я по очень большому блату достал несколько брошюр, занимался по ним целых три месяца. Хочешь, могу и тебе дать почитать? Только ментам и гэбэшникам не свети — проблем не оберешься!

Вова расправил руки и вытянул вперед правую ногу. Замер в стойке, напоминающей журавлиную.

— Ну, кто первый?! — угрожающе произнес он и тут же упорхнул в канаву от мощного удара в челюсть. Со всей журавлиной грацией.

Пришлось Виталию биться за двоих: за себя и за того парня в канаве.

Визжали девушки, орали в запале дерущиеся. Виталий отбивался со знанием дела, четко ставя блоки и раздавая точные удары. Но, в конце концов, упал, сраженный заборной доской. Потрогав ушибленный затылок, он выплюнул кровавую слюну и рывком вытащил из кармана удостоверение. Быстро раскрыв, выкрикнул:

— КГБ СССР! Замерли, щенки!

Перестали мелькать кулаки, прекратили визжать девицы, трехэтажный воинственный мат превратился в сиплый испуганный шепот.

Все были в таком шоке, что даже не сразу заметили появление невысокой женщины. В ее руках был длинный сучковатый дрын — очевидно, выдернутый из частокола.

— Я всё пропустила, что ли?!

***

Капа вытащила оглушенного Вову из канавы, положила на спину и похлопала по щекам. Он медленно открыл глаза.

— Доброе утро, Вова!

Ухватившись за протянутую руку, он сел и повертел звенящей от боли головой. Капа вытянула два пальца.

— Сколько?

— Два. Все закончилось, да?

Она отряхнула его от земли и травы и подтащила к телеграфному столбу. Прислонила спиной и шепнула.

Конец ознакомительного фрагмента.