Проект «АДА»

Денис Олегович Мещеряков

Наше время. Столица Урала. Обычная и заурядная жизнь немолодого психолога превращается в настоящий ад после получения предсмертной записки и фотографии бывшего пациента. Сможет ли Павел справиться с будоражащими сознание кошмарами, а главное – понять, как они связаны с самоубийством его пациента, и при этом не сойти с ума?

© Денис Олегович Мещеряков, 2020

ISBN 978-5-4498-1904-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Смерть одного из моих давних пациентов повергла меня в шок. Это произошло рано утром. Я встал и только успел умыться, как раздался звонок. На другом конце была Лилия Каримова, директор Свердловской областной психологической больницы.

— Доброе утро, Паш. Извини за ранний звонок, но… он умер… Покончил жизнь самоубийством… — сказала Лилия

— Как?! Из-за чего?

— Его нашли с проломленной головой в общей полате, рядом с кроватью. Боже. Даже говорить трудно. Судя по следам крови на стене, он самостоятельно разбил её… — она помолчала, видимо, переваривая произошедшее. — Мы нашли записку. На ней написано твое имя. Я не показала её полиции и тем самым нарушила закон, но что-то настоятельно мне подсказывает отдать её именно тебе.

— Хорошо. Спасибо, что позвонила.

— Соболезную. Он был хорошим человеком.

— Я знаю… еще раз спасибо. Постараюсь сегодня заехать.

«Утро началось не с кофе. Я не знал, что и думать. Олег был здоров. И суицидальные настроения почти за девятнадцать лет в нем никак не проявлялись. За все время нашего знакомства он был скрытен и замкнут, но в его глазах всегда была жизнь. Что же могло заставить его так поступить?»

Я отправился в больницу около десяти утра, когда пробки по городу более или менее рассосались, и можно было без особых усилий проехать по объездной.

Олег, Боже. Сколько времени прошло? Познакомился я с ним, когда уже работал года два психологом. Тогда я еще был молод, мне было лишь двадцать четыре года, и только закончил бакалавриат, учился на магистра, на заочке.

Его привезла ко мне бабушка, Галина Федоровна. На тот момент ему было лет девять и родители беспокоились, что у него будет психологическое расстройство, с тем учетом, что он потерял брата и больше не видел мать и отца. Это явление было частым, после того как развалился СССР и по всей России пробежала волна анархии и разрушения. Тысячи детей оставались без родителей, с сестрами, с бабушками, и это если повезло. Зачастую они просто оставались одни на улице, либо их подбрасывали в детские дома. К счастью данная ситуация за почти двадцать лет, хоть и немного, но улучшилась.

Олег рос не в благополучной семье. Только с бабушкой, но на тот момент она еще работала и могла обеспечить внука всем, чем нужно. Обстановка была для роста молодого мозга не сказать, что наилучшей, но и плохой её не назвать. Единственное, что у него не было друзей как таковых, только одноклассники и однокурсники. Он был молчалив и разговаривал только с бабушкой и со мной; и то не сразу, лишь через пару сеансов.

Из всего этого я не понимал, почему его решили привести ко мне? Ответа так и не получил за все время, что общался с Олегом и его родителями. Он не знал, а Галина Федоровна не говорила, хотя было видно, что дело тут не только в том, что мать с отцом не хотели его видеть сына.

Я подъехал к красно-белому зданию, по форме напоминавший обрубленный трезубец без рукоятки. Здание было построено до перестройки и не ремонтировалось, по крайней мере, внешняя часть. Все так же стояли деревянные окна, небрежно покрашенные в белый цвет, с решетками на первых этажах.

Меня встретила Лилия. Она все так же была стройна и красива. Белый халат подчеркивал её черные как смола волосы и самые неземные глаза, которые я всегда видел, лишь закрывая свои.

Мы поприветствовали друг друга, и она проводила меня в свой кабинет. Мы молча поднимались, думая каждый о своем. О чем думала Лилия, я мог только догадываться. Возможно, о многочисленных делах главного врача, которых со смертью Олега стало вдвое, а может и втрое больше. Не представляю даже, сколько бумажек ей необходимо заполнить, подписать, сколько печатей поставить. Россия, страна бюрократов. Думается мне, это из-за лесов. Таежных лесов на севере страны, из которых делается бумага. Но так думаю только я. Почему? Не знаю, может, потому, что мы можем благодаря этим лесам обеспечить нашу страну огромным количеством бумаги. Странное предположение, но почему бы и нет. Есть, конечно, более рациональное объяснение, но оно мне пока неведомо. Как неведомы и мысли Лилии, пока мы поднимались на четвертый этаж.

Мед братья и сестры ходили по коридорам занятые своими делами. Пациенты думали, что заняты какими-то своими делами, и поэтому так же ходили по коридорам.

Мне всегда было любопытно наблюдать за людьми. Каждый был по-своему красив, что ли. В особенности, с психическими расстройствами. Для них весь мир не стабилен и не нормален. Для них мы не нормальные, чокнутые, нестабильные. Мы для них занимаемся чем-то несуразным и странным. Забавно, не правда ли? Что же происходит в их голове в моменты помешательства? Уверен, не только я занимался таким вопросом. Я часто встречал рассказы и выписки из газет прошлого века, когда лечение психологических болезней претерпевало ренессанс. Когда вопрос о том, что находилось в голове больных, воспринимался в прямом смысле, и чтобы узнать, им попросту раскалывали голову по полам. Мда… как они это делали, чтобы сохранить в целостности мозг, интересно?

Мы зашли в кабинет. Я отдышался, курение никогда не шло мне на пользу, да и возраст давал о себе знать. Слева от входа стоял большой шифоньер вдоль всей стены от входа и до окна, полностью забитый книгами. Учебной литературой в основном. Справа от входа на стене висели различные сертификаты и дипломы Каримовой Лилии Александровны. Не просто так же она заняла пост главного врача в первой психиатрической больнице столицы Урала. Посередине стоял большой монолитный стол, выполненный из какого-то дерева, вероятно, из дуба или из сосны. Коричневый, покрытый сверкающим на солнце лаком, с резными орнаментами по краям.

Я сел в одно из двух кожаных кресел, стоявших напротив стола. Лилия села в свое, директорское кресло.

— Паш, еще раз прими мои соболезнования. Я не знаю, как это произошло. Все было нормально. Он вел себя обычно, даже хорошо. Молчалив и застенчив, но ты говорил, что он всегда был таким. Мы и предположить не могли, что такое может случиться.

— Лиль, — сказал я. Реакции не последовало. Может уже простила меня? — все хорошо, не переживай, мы с тобой понимаем, что этого не вернешь и уже ничего не сделаешь. Нам остается только понять, что могло повлиять на такой исход. Ты говорила, он оставил записку мне? Она у тебя?

— Да. — она открыла верхний ящик в столе и достала аккуратно сложенные листы бумаги.

— Ого! — удивился я — Эта та записка?

— Ага. Вероятно, он писал её несколько дней. К сожалению его дневник мы не смогли сохранить, его забрали оперативники.

— Очень жаль. — Сказал я, забирая рукописи из рук Лилии. — Я могу также посмотреть на палату, где он находился?

— Да, но мне кажется ты там точно ничего не найдешь. Все, что можно, забрала полиция, даже щетку для зубов; на кой им щетка то сдалась, не понимаю.

— И все же…?

— Да, да, конечно. На втором этаже, сразу налево после лестничного пролета и до конца. Там будет общая палата из девяти койко-мест. Его была в крайнем левом углу, рядом с небольшим столом.

— Спасибо большое, Лиль. За то, что присматривала за ним.

— Ну, особо тут благодарить не за что… Ты извини, что не провожаю. Очень много бумажной работы. После того, как назначили главврачом, я не вылезаю из этих стопок бумаги, да нас решили переселить, поэтому… извини.

— Понимаю. До встречи. Надеюсь, в следующий раз увидимся при более приятных обстоятельствах и в месте по лучше.

— Будем надеяться. Всего доброго, Паш.

Она принялась разгребать кипы бумаги, стоящие на столе. Я встал и вышел из кабинета. Спустился на второй этаж и зашел в палату где ранее нашли труп Олега, прямо напротив его спального места.

В палате никого не было. Койки были пусты. Видимо пациенты были на процедурах или на прогулке. Или их просто всех на время переселили в другие палаты, чтобы не вызывать панику и так у эмоционально неустойчивых больных.

Я подошел к столу. На нем ничего не было. Это был простой пластмассовый стол на алюминиевых складных ножках. Вероятно, его поставили по просьбе Олега. Кто-то из санитаров был его поклонником. Олег был писателем. Неплохим. Рассказывал, что смог построить дом, благодаря ипотеке конечно — в России сейчас без нее никак, но гонораров с продажи книг хватало, чтобы вовремя её гасить. Жаль, что он больше не напишет.

Осмотрев стол и тумбочку, я не нашел ничего, все было вымыто и убрано; может, санитарами, может, полицейскими. Посмотрел в окно, выходящее на парк, где гуляли больные. «Значит, все-таки прогулка» — подумал я.

— Что же подвигло тебя, мой друг, сделать такое с собой? — этот вопрос не давал мне покоя с самого утра.

Я знал, что ответ кроется в его последнем письме, но почему его не показали полиции? Да, оно адресовано мне, но это же существенная улика, которая могла бы прояснить ситуацию. И его невозможно было не заметить при обыске. Значит, его нашли санитары, когда обнаружили тело.

Я не стал возвращаться к Лилии, чтобы расспросить. Это не совсем моё дело. Все-таки она прочитала то, что там было написано до того, как приехала полиция, и написанное побудило её отдать непосредственно мне эти записи. Я так и не решил прочитать их сразу, потому как не смог долго находиться в помещении, полностью пустом и холодном, словно окоченевший труп. Как пустая бездна, оно будто бы высасывало из меня душу. И меня не покидало ощущение, что кто-то есть рядом. Может Олег? Его остаточная проекция, мысли, чувства, может они до сих пор витали в этой комнате, а может что-то еще.

Выйдя из здания, я сел в машину и направился в свой офис, находившийся в центре Екатеринбурга. Часы показывали половину одиннадцатого. Как ни странно, клиентов сегодня было немного, девушка-подросток, с комплексом неполноценности из-за развода родителей. Банальная история, о которой не задумываются родители и не знают, какой вред в итоге наносят своему ребенку. Ещё вдова, двадцати лет от роду, которая посещала меня лишь для виду перед родными своего почившего мужа, скончавшегося от сердечного приступа в возрасте семидесяти восьми лет. Как необычно.