Мы потребуем крови

Девин Мэдсон (2021)

Империя пала. Но на ее месте поднимется новая Империя. Амбициозные планы придворных обратили Кисианскую империю в пепел. Императрица Мико Ц'ай должна действовать быстро, если хочет закрепиться на ее руинах. Однако граница, отделяющая врагов от союзников, может оказаться не такой четкой, как кажется на первый взгляд. Не сумев вернуть своих Клинков, бывший капитан Рах э'Торин находит убежище среди левантийских дезертиров. Но его присутствие в лагере грозит расколом отряда и может столкнуть его с их загадочным лидером. Наемная убийца Кассандра Мариус знает секрет Лео Виллиуса, который может помешать его планам завоевать Кисию. Но ее время в теле императрицы Ханы истекает, а каждая попытка использовать слабость Лео играет на руку его планам. И по мере того, как контроль Лео над императором Левантии растет, Дишива э'Яровен оказывается опутана его сетями. Ей предстоит решить, как много людей она может принести в жертву ради победы. Альянсы рушатся, а надежды угасают в опустошенной империи, оказавшейся между тремя фракциями, в захватывающем дух продолжении смелого эпического цикла «Возрожденная империя». «Роман определенно стоит вашего внимания, а Мэдсон — интересный новый автор в жанре фэнтези». — Марк Лоуренс «Сложная история, наполненная войной, политикой и жаждой власти». — The Guardian «Поразительное построение мира, динамика, которая идеально ведет к захватывающему финалу, и потрясающие персонажи». — Джон Гвинн «Кинематографические сражения, сложная политика и захватывающее мироустройство оживляют слова автора». — Анна Стивенс

1

Мико

Я выпустила стрелу одновременно с ударом сердца. Как только она с глухим стуком вошла в мишень, я достала из бочки другую. Вокруг шумел и суетился лагерь, и лишь министр Мансин и недавно назначенный министром Оямада стояли как статуи, наблюдая. Ко мне они тоже не обращались с тех пор, как прибыли, только вели чопорную беседу.

— А вино? — спросил Мансин.

— Немного, — ответил Оямада. — Нужно аккуратно его распределять, в особенности зимой. С рисом аналогично. Проса у нас в избытке, как бобов и вяленого мяса, а воду можем брать из рек по пути.

Мансин хмыкнул, а я выпустила еще одну стрелу в утыканную стрелами мишень. Неподалеку за мной уже наблюдала группка солдат, о чем-то тихо переговариваясь.

— Мечи?

— Конечно. И… стрелы. Дерево для укреплений. На юге полно дерева и металла, как вы знаете.

— Жаль, что их нельзя есть.

— Провианта нам хватает, — сказал Оямада. — Только вино следует беречь. И это мудро, если вы хотите, чтобы солдаты держались на ногах.

Министр Мансин сменил позу и покосился на зевак.

— Вряд ли вы могли бы более наглядно доказать, как мало знаете об армии, ваше превосходительство.

— Я командовал…

— Охрана, нанятая для торговых караванов, не в счет. Сосредоточьтесь на снабжении, а я решу, как использовать припасы.

Я выпустила еще одну стрелу и, прежде чем она попала в мишень, обернулась, застав министра Оямаду с открытым для новой реплики ртом.

— Ваша осторожность весьма похвальна, — сказала я, бросив порицающий взгляд на Мансина.

Из них двоих я доверяла ему больше, дольше его знала и сильнее нуждалась в его навыках, но без Оямады у меня не было бы солдат. В то утро мы отправили тело Дзая к его матери для упокоения. При других обстоятельствах его похоронили бы в императорском саду, но от спаленных руин Мейляна еще поднимался дым.

Оба поклонились — Оямада с ироничной благодарностью, а Мансин с чопорным извинением.

Я вытащила очередную стрелу, осознавая, что толпа вокруг нас растет.

— Ваше величество, — в первом порыве единства произнесли оба министра.

— Следует собрать совет, прежде чем генералы начнут беспокоиться, — добавил Мансин. — Они могут посчитать неуважением, что их заставляют ждать.

— Я не собираюсь заставлять кого-либо ждать, — Я приложила стрелу к тетиве, а лежащая у моих ног Чичи завиляла хвостом, взбивая грязь. — Но и не хочу быть в невыгодном положении на первом совете. Поэтому сначала осмотрю лагерь. И встречусь с солдатами.

— Вы… уверены, что это мудро, ваше величество?

Оямада слишком явно покосился в сторону зрителей.

— Да. Если мне придется сидеть в душном шатре и слушать, как мужчины говорят со мной свысока, прежде всего я должна понимать, о чем речь. Совет устроим вечером. Уверена, вы убедите их согласиться с этим решением, министр Оямада.

Он не ответил на мою доверительную улыбку, но, сочтя мои слова за приказ, поклонился и ушел.

— Вам следует дать ему время, — сказал Мансин, когда Оямада уже не мог нас слышать. — Всего два дня назад вы убили его внука.

— А вам не следует приуменьшать умения, которые он поставил на службу нашему делу.

На его губах появилась безрадостная улыбка, и темные круги под глазами проступили четче.

— Хотите сказать, деньги, которые он нам принес.

— Теперь он на нашей стороне.

Мансин поклонился, признавая мою правоту, и я взяла очередную стрелу из бочонка. По узкой полоске земли стегнул порыв ветра, хлопнув мне по ногам плащом и взъерошив шерсть Чичи. Я прицелилась, почти машинально сделав поправку на ветер, и выпустила стрелу. Для меня это было так же естественно, как для императора Кина встречаться с генералами.

Несмотря на ветер, стрела попала почти точно в цель, чего не скажешь о моих планах.

— Не стоит рассчитывать, что ваше мастерство лучника произведет впечатление на генералов, ваше величество, — сказал Мансин, окинув взглядом наблюдающих солдат. — В лучшем случае они посчитают это угрозой, а в худшем — напоминанием о вашем отце.

— Об императоре Кине? Не вижу в этом проблемы.

— Я говорил не о нем.

— Да, — согласилась я. — Но здесь и сейчас у меня есть только один отец, и это император Кин Ц'ай. Только один брат, и это Дзай Ц'ай. Моя мать — изменница. Мой брат-близнец — глупец. Мне придется с этим жить, если я хочу, чтобы Кисия выстояла. Но мне нужны генералы, которые будут меня слушаться и не переступят через меня, как наверняка намереваются, и я постараюсь получить рычаг влияния.

Он кивнул.

— Они будут давить, чтобы понять, сколько власти могут заполучить, и возненавидят вас, если вы не дадите им никакой или дадите слишком много.

— Они возненавидят меня, если я попаду в цель и если не попаду. Возненавидят, если я буду вести себя как женщина или как мужчина. — Я положила стрелу на тетиву. — Знаю, легко не будет, министр. Но понимание, что они возненавидят меня в любом случае, дает гораздо больше свободы, чем вы можете вообразить.

Я оттянула тетиву и выстрелила, с радостью услышав стук, с которым острие вошло в соломенную мишень. Министр Мансин наблюдал за мной, нахмурив брови.

— У меня получится, — сказала я. — Ведь в Мейляне вы надели мои доспехи, чтобы я могла сбежать и бороться дальше, потому что верили в меня.

Глазеющие на нас солдаты не могли подслушать, но Мансин все равно понизил голос, и я едва разобрала его слова в галдеже.

— Боюсь, генералы не забудут о былых ранах, — сказал он, — что бы ни думали простые солдаты. В чем бы ни нуждалась Кисия. Они ведь южане, их домам и семьям ничто не угрожает. Для них потеря Коя — повод ухмыльнуться. Император Кин сам разделил страну в непрекращающейся войне с вашей матушкой.

Я вздохнула.

— Я знаю, но если я собираюсь править Кисией, то всей Кисией, а не только к северу от реки.

Я опустила лук. Мне не нравилось, как он лежал в руке. Оставив Хацукой в Сяне, я как будто лишилась части тела.

— Давайте пройдемся, министр. Хочу осмотреть лагерь и поговорить с солдатами, как делал император Кин.

— Как пожелаете.

Мальчик взял у меня лук, но я оставила напульсник на запястье как напоминание о своей меткости. Уделял ли Кин внимание таким деталям? Я никогда раньше не задумывалась, сколько в нем было подлинного, а сколько выдуманного, прямо-таки человек-загадка.

Как только я покинула стрельбище, собравшаяся толпа загудела, и, вспомнив, как вел себя Кин, я обратилась к солдатам:

— Благодарю за то, что присутствовали на моей тренировке. Завтра увидим, сколько стрел я смогу расщепить.

Эти слова были встречены скорее удивлением, чем восторгом, но надо же с чего-то начинать.

— Не следует выставляться перед ними, ваше величество, — предупредил министр Мансин, когда я поравнялась с ним и наши сапоги захлюпали по грязи. — Император Кин никогда не стал бы этого делать.

— Но я не император Кин.

— Как вы не перестаете мне напоминать. Однако, как женщина, вы должны требовать к себе уважения даже в большей степени, чем требовал он, как простолюдин.

— Но его ведь уважали не оттого, что он требовал. А потому что заслужил уважение.

Мансин замолчал, сцепив руки за спиной и высоко подняв голову, слабый солнечный свет подчеркивал морщины на его лице. Заточение у левантийцев дало о себе знать, и рядом со мной шел худой суровый человек, который теперь мог и засомневаться, стоило ли приносить себя в жертву ради спасения моей жизни. Мне предстояло сохранить уважение не только солдат.

Шатры, вдоль которых мы шли, стояли прямо на траве, но дорожка между ними превратилась в глинистый овраг. Когда мы проходили мимо, солдаты кланялись, а я кивала и улыбалась им, как будто принимала парад, а не осматривала полевой лагерь.

— Как мне перевести внимание на них вместо меня? — спросила я, когда мы свернули в более широкий, но такой же раскисший проход. Мимо прошмыгнули несущие подносы с едой мальчишки, при виде меня они изумленно распахнули глаза. — Я хочу… поговорить с ними. Узнать их лучше.

— Так поговорите.

— Но что им сказать? При дворе обычно обмениваются любезностями о погоде, прическах и неудачном цвете платья. Как это делал Кин?

— Расспрашивал о том, что их волнует, и помнил, что для них важно. Больше всего на свете люди любят говорить о себе, особенно солдаты.

Я никогда не слышала от него таких циничных высказываний, но мой смех привлек внимание юного солдата, только что вышедшего из шатра. Увидев меня, он вздрогнул. И поклонился. Затем пробормотал «ваше величество» и уставился в землю, теребя пальцами рубаху.

— Наверное, у меня грозный вид, раз я вызываю такую реакцию, — сказала я, приближаясь к нему. Мансин последовал за мной. — Как тебя зовут, солдат?

— Танака Оно, ваше величество.

Он произнес это так сдержанно, с такой вдумчивостью, что я была благодарна ему за понимание, хотя имя и пронзило мне кожу, плоть и кости, проникнув глубоко в сердце. Моя натужная улыбка дрогнула.

— Танака, — сказала я, — одно из моих любимых имен. Откуда ты, Танака Оно?

— Из Анси, ваше величество. По крайней мере, там я родился. Я вырос в маленьком городке на западе, о котором вы, вероятно, никогда не слышали.

— И все-таки, в каком же?

Он как будто задумался, не испытываю ли я его, но ответил:

— В Боруте, ваше величество.

— А, один из многих городов, в котором путники, идущие по пушному пути, могут принять теплую ванну и выпить превосходного вина.

Он распахнул глаза еще шире, и это доставило мне такое же удовольствие, как стук стрелы, ударяющей в мишень.

— Да, ваше величество, именно так.

— Что ж, учитывая, из какого прекрасного города ты родом, нам вдвойне повезло, что ты среди нас.

На этом я кивнула и продолжила обход вместе с министром.

— Это было проще, чем я думала, — сказала я.

— В большинстве своем они люди с простыми потребностями, ваше величество. И все же я удивлен, что вы слышали о таком маленьком городке.

— Я не слышала. Просто предположила, что его привлекательность основана на особенностях той местности.

Местности, по которой я не так давно пробиралась в одном исподнем и в обществе левантийца.

— Даже не знаю, становится ли от этого ваша речь более или менее впечатляющей, ваше величество. А вот и два генерала, которые не присутствовали на вашем… выступлении вчерашним утром, — добавил он, кивнув двум мужчинам в алых плащах, беседующим у шатра квартирмейстера. — Тот, что повыше, — генерал Сенн Михри, а второй…

— Генерал Мото.

Один из двух генералов, которые, как считал Дзай, могли бы управлять империей вместо него.

Когда мы подошли ближе, оба генерала поклонились.

— Генералы, — сказал Мансин, остановившись перед ними с непринужденным видом, в то время как я притворилась, будто не замечаю, как они меня рассматривают, несомненно, оценивая, насколько я похожа на Отако. — Ее императорское величество императрица Мико Ц'ай.

Они снова поклонились, пробормотав «ваше величество», и когда генерал Михри хотел представиться, я сказала:

— Генерал Сенн Михри, младший сын великого генерала Михри. Известен своими лидерскими качествами и великолепными скакунами, которых разводят в его поместье к западу от Анси. Вас произвели в генералы после схватки с горными племенами в 1370 году, и с тех пор вы находитесь здесь, обороняете нашу западную границу.

Я подняла подбородок.

— Вы с честью и доблестью служили моему отцу, великому императору Кину Ц'аю, и я рада, что продолжаете служить империи.

Закаленный воин поднял брови и ответил с легкой хрипотцой:

— Благодарю вас, ваше величество.

Я повернулась к генералу Мото, который меня опередил, заявив:

— Я генерал Мото, ваше величество. Командую гарнизоном Ц'ая после стычки с чилтейцами на границе в 1385 году.

Если он надеялся, что мне нечего будет добавить, то явно не учел, какие подробности министр Мансин знает о генералах, которыми командует.

— Генерал Таи Мото, — сказала я, отметив для себя его сметливость. — Первый в своей семье, кто достиг такого высокого звания, хотя вторые сыновья графа Татана служили в армии с тех пор, как семья получила этот титул в 1236 году. — Этим познаниям я была обязана многочасовой зубрежке фамилий и достижений. — Будучи капитаном в гарнизоне Мейляна, вы защитили моего отца от пары убийц, которые напали на него, когда он проверял восстановление городских укреплений.

Как и в случае с генералом Михри, я вздернула голову и добавила:

— Вы с честью и доблестью служили моему отцу, великому императору Кину Ц'аю, и я рада, что продолжаете служить империи.

Он не удивился, но кивком оценил отличный ход, улыбнулся и ответил:

— Благодарю вас, ваше величество.

Мы пошли дальше, не сомневаясь, что они смотрят нам в спину. Удалившись на достаточное расстояние, чтобы они нас не слышали, Мансин сказал:

— Отличная работа, ваше величество.

— Как ни странно, это было проще, чем с солдатом.

Мы пошли дальше, останавливаясь то тут, то там, чтобы обменяться парой слов с капитанами и простыми солдатами, даже с мальчишкой, который бегал по лагерю, разнося сообщения, припасы и еду. Когда я поприветствовала его, он на несколько долгих секунд уставился на меня с разинутым ртом, а потом, запинаясь, промямлил:

— Ваше величество… Что… я могу для вас сделать, ваше величество? — И склонился в глубоком поклоне.

— Расскажи о себе.

— Обо мне… ваше величество?

Бедняга перепугался до смерти.

— Начни со своего имени.

— А-Ани, ваше величество.

— Откуда ты, Ани?

— Не знаю, ваше величество, но… но когда на меня наткнулся рекрутер, я жил на улицах Мейляна.

Если бы кто-нибудь спросил меня, живут ли на улицах кисианских городов бедняки, я ответила бы «да», ведь с ними сталкиваешься повсюду, но, к стыду своему, я вдруг поняла, что не только никогда не разговаривала с уличным бродягой, но и не задавалась вопросом, почему они так живут.

И это мне тоже предстоит изменить.

Мы еще немного поговорили, но он не стал чувствовать себя увереннее, и я позволила ему сбежать обратно к своим делам.

— Не знаю, чего вы добились этим разговором, — заметил Мансин, все это время стоявший рядом со мной суровой статуей. — Вам не нужна любовь тех, кто не сражается за вас.

— Но разве без этих мальчишек лагерь мог бы существовать так слаженно?

— Нет, но пусть этим занимаются генералы и квартирмейстер.

Я прекратила бессмысленный спор, хотя рассказ Ани о том, что он не знает, откуда родом, никак не шел из головы.

Мы почти завершили полный круг по лагерю, когда министр Мансин кивнул на двух мужчин, сидящих у костра, как простые солдаты, несмотря на генеральские регалии.

— Кажется, я говорил вам о генерале Йассе и генерале Алоне, двух генералах-варварах.

— Да. Но если они сражаются за Кисию и живут в Кисии, почему мы до сих пор называем их варварами?

— Это слово мы используем не из-за неуважения, ваше величество, просто как указание, что они не кисианцы.

— Интересно, что делает человека кисианцем? — сказала я больше для себя, чем в ожидании ответа.

— Для начала надо родиться в Кисии.

У меня не было времени ответить, прежде чем два генерала прервали трапезу и встали, а Мансин поспешил добавить полушепотом:

— Мне сообщили, что оба отказались присягнуть императору Дзаю. Вам следует вести себя с ними осторожно.

— А осторожность — лучший способ добиться их уважения?

— Нет, но когда дело касается их, требовать уважения — лучший способ никогда его не получить.

Больше мы ничего обсудить не успели, потому что подошли слишком близко, и оба генерала поклонились. Это показалось мне хорошим началом. С первого взгляда ничто не напоминало о том, что они не кисианцы, как указал Мансин, разве что генерал Йасс носил более короткие волосы, чем принято даже у военных, а генерал Алон — окладистую бороду. И говорили они с явным южным акцентом.

— Ваше величество, — сказал генерал Йасс, и, вместо того чтобы заполнить краткую тишину каким-либо комментарием или вопросом, как другие генералы, оба застыли в ожидании, пока я не скажу, чего от них хочу.

Их нежелание заполнять паузу просто ради того, чтобы ее прервать, нежелание говорить попусту, одновременно сбивало с толку и вызывало восхищение.

— Как я вижу, вы предпочитаете говорить только по делу, а не болтать о пустяках, — сказала я.

— Мы никогда не были при дворе, ваше величество, — ответил генерал Алон. Так странно было не видеть движений его губ и мимику лица под бородой. В какой-то степени борода была маской. — Мы простые солдаты.

— Тогда позвольте мне перейти сразу к делу. Как вы наверняка понимаете, новые императоры и императрицы, чтобы чувствовать себя… менее уязвимыми, обычно требуют от генералов немедленно принести присягу. Видимо, этого потребовал мой брат, но я не стану, если вы считаете, что верность надо заслужить. Такая честность внушает уверенность, что вы не предадите меня, и надеюсь, если мои решения придутся вам не по нраву, вы скажете это мне так же откровенно, как я сейчас.

С колотящимся сердцем я выискивала на их лицах признаки того, что они понимают и ценят мое решение, но ничего не могла прочитать. Когда я закончила речь, они просто поклонились, и мне стало не по себе.

И вдруг генерал Йасс заговорил:

— Мы ценим вашу прямоту, ваше величество. Мы не можем поклясться в верности тому, кто этого не заслужил, но сражаемся за Кисию, и пока вы сражаетесь за Кисию, мы на вашей стороне, с присягой или без.

— И мы не убиваем ударом в спину, — добавил генерал Алон с хриплым смешком. — Мы бьем в лицо.

Я выдохнула с облегчением и не могла не ухмыльнуться — мое лицо наверняка привело бы матушку в ужас.

— Вы с честью и доблестью служили моему отцу, великому императору Кину Ц'аю, и я рада, что продолжаете служить империи.

— Ваше величество, — откликнулись оба.

Мы пошли дальше, дав возможность генералам поесть, и, оказавшись вдалеке от их ушей, я ожидала комплимента по поводу того, как хорошо справилась. Но Мансин хранил молчание, даже не указывал на других офицеров или зоны лагеря на нашем пути.

— Вы не хотите поздравить меня с удачным разговором, министр?

— Мне кажется, есть грань между слишком официальным и слишком… развязным поведением, ваше величество.

— Что более развязного было в моем разговоре с ними? Боюсь, я ничего такого не заметила, — отозвалась я, уязвленная несправедливым упреком.

Я подняла взгляд, но Мансин ответил, не посмотрев на меня:

— Они ведут себя по-другому, но вы императрица. Это Кисия, а не горы. Подстраиваться под них — это проявление слабости, а в вашем положении не следует разговаривать в таком тоне с варварами.

Он говорил с укоризной, но его слова наполнили меня таким разочарованием, которое я не могла не только высказать, но даже объяснить.

— Только с варварами? — с обманчивой холодностью спросила я.

— Скажем так — особенно с варварами.

— Они что, более серьезная угроза моей добродетели?

Он неодобрительно посмотрел на меня и нахмурился.

— Это неподобающий разговор.

— Да, вы правы, неподобающий. — Я остановилась. — Я устала и хочу отдохнуть в своем шатре перед советом.

Министр Мансин поклонился.

— Ваше величество.

Я в одиночестве возвращалась в центральный шатер, погрузившись в размышления. Вокруг царила шумная суета, но она успокаивала бурлящие в голове мысли, которые я и улавливала-то с трудом, гнев мешал их ухватить.

Перед моим шатром стоял в карауле солдат. Судя по его лицу, он хотел сообщить что-то важное. Я устало вздохнула.

— В чем дело?

— Ваше величество, у вас гость.

— Гость? Кто?

— Я.

Когда я обернулась на звук знакомого голоса, у меня перехватило дыхание. В нескольких шагах от меня стоял генерал Рёдзи. Рёдзи, который тренировал нас. Рёдзи, который был самым преданным охранником моей матери. Рёдзи, в которого я вонзила клинок в ту ночь, когда защищала императора Кина во время переворота, устроенного моей матерью. И это после всего, что Рёдзи для меня сделал.

После пережитого он не стал выглядеть хуже, только постарел. Или, быть может, я просто никогда не видела его без мундира.

Вопреки тому, как мы расстались, вопреки всему, мне пришлось взять себя в руки, чтобы не броситься к нему, не прикоснуться, чтобы и убедиться — он мне не мерещится. Не расспрашивать у него про матушку и как он здесь оказался. Ответы причинили бы слишком много боли, а за нами наблюдало слишком много людей. Я быстро поняла, что в полевом лагере постоянно кто-то наблюдает, прямо как при дворе.

— Генерал Рёдзи, — сказала я, изо всех сил сдерживаясь. — Мы так давно не виделись.

— Да, ваше величество. — Он поклонился, и я невольно вспомнила, как долго он кланялся моей матери и называл ее «ваше величество». — Вас непросто было отыскать.

— Я не знала, что вы живы, не говоря уже о том, что ищете меня. — Я повернулась к караульному. — Пусть нам принесут еду и вино в шатер. Генерал, — добавила я, приглашая его войти, — прошу.

Он снова поклонился.

— Я польщен, ваше величество.

Внутри шатер почти ничем не напоминал о моем статусе и был простым, как жизнь в полевом лагере. В особенности как жизнь в полевом лагере, когда я пытаюсь доказать, что могу приносить пользу, а не просто сидеть на несуществующем троне.

Никакой роскоши, но стол там имелся, и я жестом пригласила Рёдзи сесть. Он поколебался, и его губы дернулись в кривоватой улыбке.

— Какие перемены.

— Это точно, — согласилась я. — Должна признаться, я предпочитаю такой расклад сил.

— Как и ваша матушка.

Похоже, он пожалел о сказанном, как только слова слетели с губ, и улыбка сменилась настороженностью.

В моей голове теснилась сотня вопросов, но я села, намереваясь во что бы то ни стало сохранять императорское достоинство. Рёдзи знал меня с детства, но я не дам ему поводов по-прежнему видеть во мне ребенка.

— Что ж, — сказала я, — полагаю, вы должны мне многое поведать, генерал, но сначала скажите — где она?

Он склонил голову.

— Не знаю.

Я не была готова горевать и должна была бы обрадоваться, что пока не придется, и все же неизвестность была еще хуже.

— Объясните подробнее.

Я надеялась, что выгляжу достаточно суровой, надеялась, что он забыл о клинке, которым я его проткнула. Мне хотелось ему доверять, но я давно уже перестала доверять людям только из-за желания довериться.

Генерал Рёдзи вздохнул и провел рукой по столу, словно разглаживая складки на дереве.

— Я пытался, — прошептал он. — Пытался, Мико, изо всех сил, но солдаты появились так быстро. Секунду назад город и замок были в безопасности, и вдруг они оказались внутри и началась резня. Заметив, что происходит что-то неладное, я бросился к воротам, но к тому времени, когда понял, насколько плохо обстоят дела, вернуться было уже невозможно…

Он уставился на свою ладонь, скользящую по столу.

— Нас переиграли. Я ничего не мог сделать. Мне следовало сражаться и умереть, но… Видимо, моя верность вашей матушке сильнее, чем чувство долга и честь.

Я не стала напоминать, что то, как он помогал ей устроить переворот, уже достаточно красноречиво.

— Я снял чилтейскую форму с павшего солдата и выбрался из города. Я хотел вернуться, чтобы спасти ее, но к утру они уже уехали.

— Они?

— Как я понял, иеромонах взял ее с собой на юг. Я последовал за ними, но потерял их в Сувее. В уцелевших на севере городах никто не в состоянии был вспомнить, кто там проезжал, а может, они свернули с дороги, не знаю. — Его рука застыла, и он поднял взгляд. — Я проверил все направления, по которым они могли проехать, и ничего не обнаружил. Я даже не знаю… — Он снова отвел взгляд. — В ту ночь, когда взяли Кой, у нее начался приступ болезни…

Я представила, как матушка лежит на подушках, а рядом на коленях лекарь Кендзи, и ручейки крови из крохотных проколов в ее руке. Она всегда была такой цветущей, что это лечение казалось мне попыткой вызвать жалость.

— Она и правда больна?

Генерал Рёдзи кивнул.

— У нее императорская болезнь.

Конечно, я слышала о ней, эту болезнь так часто упоминали в связи с нашей семьей, что можно было не спрашивать, о чем речь. Но никто, похоже, не знал, что это, хотя болезнь уже очень давно терзала семью Отако. Усталость. Слабость. Замедленное дыхание и сердцебиение. И никакие средства не помогали.

— И давно?

— Давно ли она больна? Несколько лет, и постепенно ей становилось хуже. От каждого приступа она слабела сильнее, чем от предыдущего, и они случались все чаще. Лекарь Кендзи считал, что при должном уходе ей остался год, может, два. А без лечения…

Слова повисли в воздухе, и невысказанная мысль полностью затопила мой мозг. Без лечения она уже могла умереть.

— Когда я перестал ее искать, — продолжил генерал, не желая задерживаться на страшной мысли, наверняка терзавшей его в той же степени, что и меня, — Мейлян захватили чилтейцы, и мои попытки найти вас оказались столь же безуспешными, как и поиски вашей матери. До сегодняшнего дня.

— Что ж, — сказала я, проглотив стоящий в горле ком, — как бы там ни было, приятно снова вас видеть, генерал.

— А с вашей стороны очень любезно называть меня так, хотя теперь я простой обыватель.

Ему придется заслужить мое доверие, но его помощь будет весьма кстати, а присутствие успокаивало. Я позволила себе улыбнуться.

— Это не любезность, а признание того факта, что вы по-прежнему занимаете ту же должность.

Он так резко поднял голову, что ударился локтем о край стола, и на его лице смешались боль и потрясение.

— Вы хотите, чтобы я…

Я и не осознавала, как злюсь на него, пока узел гнева у меня внутри не ослаб.

— Да, — сказала я. — Несмотря на случившееся в Кое, я хочу отдать вам командование императорской гвардией. Если только вы не желаете возобновить поиски моей матери.

Он с горечью усмехнулся.

— Боюсь, если я продолжу заниматься непосильным делом, меня просто поглотит горе.

Я не знала, что на это ответить. Он никогда не рассказывал об отношениях с моей матерью, но этот секрет знали все придворные, хотя никогда не говорили вслух.

— Не беспокойтесь, я не собираюсь расчувствоваться перед вами, — добавил он. — В наших с ней отношениях всегда отражались амбиции, но невозможно провести с человеком столько времени, чтобы не проснулось больше любви, чем хотелось бы. — Он перестал тереть локоть и встретился со мной взглядом. — Если вы примете меня обратно, я всеми силами буду служить вам, ваше величество. Ваша матушка поклялась, что ее дитя будет сидеть на троне, и мы ее не подведем, верно?

Я окинула взглядом сидящих за столом генералов. Заняв свои места, они притихли и косились на министра Мансина. В особенности настороженным выглядел генерал Мото.

Как только они замерли, я откашлялась и начала речь:

— Рада приветствовать вас на первом заседании совета. Полагаю, я со всеми знакома, так что можем перейти сразу к важным делам.

В образовавшейся паузе, прежде чем я продолжила, послышалось перешептывание — они тихо задавались вопросом, почему во главе стола сидит эта женщина и на каком основании открыла совет, если министр Мансин гораздо более компетентен и тоже находится здесь.

— Левантийцы укрепляют позиции в северной части нашей империи, — продолжила я, решительно настроившись заставить их воспринимать меня всерьез. — Есть вероятность, что чилтейцы перегруппируются и нападут на них, но скорее, потеряв большую часть своей армии, будут удерживать границы и не станут вмешиваться. Было бы нетрудно разделаться с варварами. — На этом слове я поморщилась, но здесь не было места нюансам, нельзя было признавать, что они вовсе не варвары, когда мне предстояло собрать против них армию. — Нетрудно изгнать их из наших земель, если бы они не взяли в союзники нескольких лордов с севера. Некоторые, возможно, присоединились к левантийцам из прагматичного желания уцелеть, но другие, похоже, отказались от верности империи ради власти и личной выгоды. Главный среди них — светлейший Бахайн.

Все молчали. Они слышали об этом, но на мгновение я словно оказалась в замке Кьёсио, когда Эдо писал мне об измене Бахайна. Мысль о том, что я осталась в полном одиночестве, без союзников, наполнила меня тогда таким страхом, от которого я до сих пор не могла избавиться.

— Мы не можем напасть на них в лоб, пока они обладают такой поддержкой, — добавила я. — Но у нас получится, если мы разделим Бахайна и его новоиспеченного императора.

— Атаковать Когахейру — это самоубийство, — сказал генерал Русин.

— Не Когахейру. Еще рано, — я покачала головой, — Сян.

Они застыли в полной тишине, а потом посмотрели на Мансина — слышал ли и он мое безумное предложение. Он не удивился и не высмеял меня, и тогда они начали возражать.

— Вы же наверняка понимаете, что Сян — один из самых укрепленных городов Кисии, ваше величество, — сказал генерал Мото.

— Вокруг замка три ряда стен!

— Его ни разу не покоряли!

— Да, хотя пираты много десятилетий грабили город, замок так никогда и не пал.

Я вытерпела их восклицания, как Кьёсио выдерживал ярость моря, и ждала, когда они утихнут. В итоге они замолчали, видимо, высказав все свои претензии, или потому что один за другим заметили, что, ничуть не смущаясь, я терпеливо жду, когда они закончат.

— Мы возьмем Кьёсио, — сказала я, когда они умолкли.

— Можем мы спросить, как вы собираетесь это сделать, ваше величество? — поинтересовался генерал Михри. — Может быть, у вас есть план?

— Есть.

Теперь все внимательно меня слушали.