Йага

Даха Тараторина, 2023

Не ходи в тёмный лес!Не слушай плача мертвянок, не доверяй златым огням.Не отзывайся, коли кто-то по имени окликнул. И не гляди, не гляди в глаза лесной ведьме!Заворожит, заколдует так, что покой и сон позабудешь. Зверем у ног её ляжешь, мать и отца в лицо не узнаешь. Останешься в чёрном ельнике, у избы на высоких курах, а вместо слов человеческих по-звериному взвоешь.Не ходи, не ходи в тёмный лес, иначе полюбишь хозяйку чащи!Цикл однотомников "Враки".Вселенная "Хозяина болота".

Глава 2

Гиблое место

Лес не звался запретным, да и худого с теми, кто в нём бывал, особливо не случалось. Но местные всё ж старались не частить. Если ходили, то только по делу. И была в том немалая толика заслуги Старухи. Имя старухи местные произносили шепоточком, да лучше только при свете дня. Боялись ли? Верно, и боялись тоже. Но почитали.

А вот тот, кто широким шагом пересёк рощу да лез в самую чащу, не боялся. Али боялся чего-то куда сильнее, чем лесную ведьму. Как знать?

Крепкие молодые ноги несли его легко и быстро. Перескакивали через коряги, обходили топи. Чего бояться молодцу? Что ему, всеми страхами пуганому, ведьма?

Если приглядеться, можно было заметить, что двигался он всё ж с осторожностью, точно недавно ему рёбра помяли. Берёгся. Но вокруг только деревья стояли, так что сказать наверняка было нельзя.

И вот Рьян шёл. Шёл и не замечал, что солнце, рыжее, как и его лохматые космы, всё сильнее путается в чёрных ветвях; что тени становятся глубже, что меняется, перетекает в новое и страшное сам лес. Заблудишься — не выберешься. Не после заката…

Оттого никто не совался за ворота по темноте. А уж в чащобу, туда, куда направлялся молодец, и днём не рисковали, коли нужда не заставит.

Нужда… Что ж, она и гнала Рьяна вперёд. Да такая нужда, что лучше уж пусть старуха посадит его в печь да запечёт, как стращал усмарь. Пусть ему! Дурень необразованный. Небось больше враку рассказывал, чем правду.

— Ишь! Сожрёт! Придумал, тоже! Подавится, — бормотал Рьян.

Люди вообще сочинять горазды — знай слушай. Рьян и не стал бы, кабы сам не видел такое, от чего у иного вовсе язык бы отнялся. Так что догнивающий труп леса с растопыренными в небо чёрными перстами деревьев не пугал его. Ну или, сказать по правде, пугал меньше, чем стоило бы.

Рьян и не вскрикнул, когда аккурат перед ним выкатилось нечто. Не то заяц, не то лис — поди разберись по темноте. Метнулось вправо-влево, пискнуло, ровно хвост прищемило, и скрылось с другой стороны тропки. Рьян смежил веки и замедлил дыхание. Глядеть вслед твари и уж подавно разворачиваться и бежать к людям он не станет. Хоть и родным отцом готов был поклясться, что вместо морды у гадины было человеческое лицо. Да и тем лучше, что человеческое. Перебеги дорогу заяц, можно было бы сказать, что недобрая примета, а так… Да и не дорогу он вовсе перебегал. Название одно. Небось тропа волчья, да и только. Стало быть, можно дальше идти. Рьян лишь пожалел, что флягу с собой не взял — в горле пересохло маленько. Открыл глаза, провернулся трижды вокруг себя, чтобы духов лесных запутать, и двинулся дальше.

Ох, путник, не тревожил бы ты дремлющую темноту! Не волновал бы пичуг на мокрых ветвях, не нарушал бы покой змей, устраивающихся в норах перед холодами, не сбивал бы, рисуясь, кровавые кляксы мухоморов — не к добру.

Как не к добру продираться через колючие заросли и бессильно ругаться на молчаливую громаду леса. Не ровен час, отзовётся…

И ведь отозвался! Да не так, как думалось.

Рьян лишь на миг упустил тропку из виду. Ступил неловко, оскользнулся — глядь! А от тропки ни следа. Откуда пришёл, куда возвращаться — неведомо.

Только мерцает в кружеве облезлых ветвей что-то. Вспыхнет огоньком да сразу погаснет. Заманивает.

— Что б вас всех Тенью накрыло!

На родине Рьяна сказали бы иначе. Там пожелали бы, чтоб всех духов нечистых замкнуло вечным холодом, как уже случалось на заре времён. Их боги однажды побороли всё зло и заморозили на севере. Так бы и стояли пленники там, недвижимые, и поныне, кабы не нашёлся доверчивый дурачок, ударивший по вечному льду рукоятью меча.

Но то родные боги Рьяна. Те, кого почитали здесь, были слабы. Они не умели замкнуть нечисть. Они лишь разделили Свет и Тень, дабы те, в ком течёт горячая кровь, могли спрятаться от зла. Спрятаться, а не сражаться. Так поступают тут, в Срединных землях.

Рьян пнул посмевший преградить ему дорогу пузатый боровик, и тот, завизжав, улетел в темноту. Только бессильно плюнуть ему вослед и оставалось.

Ох, как же не любил Рьян колдунов! Но делать нечего. От зла, сотворённого детьми Тени, иначе не спастись, только к ним же идти договариваться.

Словно мало молодцу невзгод, тут ещё и дождь зарядил. Холодный и липкий, он не задерживался боле в листве — вся она, скукожившись, шуршала под сапогами. Путник втянул голову в плечи. Ни плаща, ни добротного тулупа у него не было. Что удалось правдами и неправдами скопить, отдал кожевнику за новую обувку. Вот тебе и почётный гость посадника, вот тебе и наследник. Оборванец нищий, у которого всего богатства — рыжая голова. Да и ту покамест не проломили лишь по счастливой случайности.

А вот огонёк впереди от дождя не померк. Пуще прежнего разгорелся, отражаясь в несчётном числе божьих слёз, падающих с неба. Колдовской, стало быть, огонёк. Рьян уверенно двинулся к нему.

Ох не зря не велят матери чадам забредать в тёмный лес! Увидишь единый раз то, что творит в нём нечистая сила, и навек рассудка лишишься!

Поляна горела золотым огнём. Да не добрым жарким пламенем, питающимся деревом. Горела она силой неведомой, чуждой людям. Листва кружила хороводом, взвивалась в воздух. Каждый расписанный осенью лист пылал, каждая жилка светилась и переливалась. И кружились в этой сумасшедшей пляске существа, коими пугают враки. Не вообразить и не описать таких, как они. Заросших мхом, покрытых корою. Иные махонькие — с ежа размером. Иные по колено рослому мужу. А в центре поляны, в самом безумии, кружилась Ведьма.

— Щур, протри мне глаза… — прошептал Рьян, позабыв, что лучше б призывать в защитники своих родных богов, а не тех, в чьей вотчине прожил вот уже дюжину лет.

Местные лгали. Али сами правды не ведали. Не жила в лесу никакая Старуха. Жила девка.

Молодая, гибкая, быстрая, как лисица. Красивая, как бесовка… Она плясала как пляшет пламя костра. Извивалась, вспыхивала, взрывалась искрами. Цветные юбки задрались, обнажая колени, рубаха сползла с загорелого плеча. Глаза — жёлтые, звериные. Волосы… Волосы, как пышный лес! Целая копна, грива лошадиная. Немудрено, что путались в ней ветви да колдовские листья. И не скручивала их ведьма в тугой жгут, как принято у срединных женщин, коли никакого праздника не случилось. Волосы цвета дубового корня шевелились, как живые, невесомо взмывали в воздух. Она отбрасывала их ладонями от потного лба, утиралась рукавом и кружилась, кружилась, кружилась… Падала наземь, вскакивала и снова падала, корчась в вихре огней не то от боли, не то от наслаждения.

Заворожённый, Рьян шагнул вперёд. Коснуться смуглой кожи хоть единый раз, навеки застрять в переплетении волос, задохнуться от восторга. Здесь бы и кончить враку про проклятого наследника. Да Лихо иной раз с собою приносит подарки.

Проклятье Рьяна ожгло ему щёку головешкой, протрезвило буйную голову. Молодец рыкнул от неожиданности, и наваждение развеялось. Остановила танец девка с безумными жёлтыми глазами, опала к ногам золотая листва, превратившись в прелую падь, расползлись существа, названия которым северянин не ведал. Щека саднила как от пощёчины, так и тянуло приложить к ней холода. А бесовка по-звериному припала грудью к земле, напрягла острые локти и смотрела прямо на него. Нехорошо смотрела, не по-человечески.

— Ты, что ли, ведьма? — начал Рьян, как и задумывал.

Ох, не с тем ты пришёл договариваться, молодец! Ох, не с того начал!

Ведьма извернулась и кинулась на него. Быстры были её движения, смертоносны. Но проклятье оказалось быстрее.

Оно вскипело в животе, туманом поднялось к голове, затмевая рассудок, забурлило в глотке и вырвалось острыми зубами, в который раз вспарывая нежные человеческие губы.

Зубы лязгнули — девка завизжала, откатилась в сторону, баюкая прокушенную руку. А молодец уже сам на себя не походил. Хребет пророс шерстью и выгнулся, в клочья разорвав последнюю рубаху, рыжие вихры сделались жёсткой щетиной. И несдобровать бы ведьме, да наперерез Рьяну кинулись духи, что плясали с нею в хороводе. Обернули на спину, удержали за изломанные руки-лапы. А когда проклятье отступило, плясуньи уже и след простыл. Только обрывки одежды насквозь промокли, да новая обувка пропала.

***

Нити дождя тронули хитрый туесок на шнурке, привешенный к шее, обогнули синяки на рёбрах, пощекотали чёрные рисунки на бледной коже. Последние Рьян получил ещё мальчишкой: знак рода, защитная петля северных богов, клеймо первой охоты. Останься он дома, сейчас подобные этим узоры украшали бы всё его тело, но то дома. В Срединных землях на телах достойных меток не оставляли.

Рыжие волосы потемнели от влаги — теперь он хоть малость походил на местных чернявых. Златовласых на Срединных землях не водилось, и Рьян не раз и не два ввязывался в драку за свою непохожесть.

«Мало ему, что уродцем уродился, так ещё и рядится, как девка! Ишь, серьги нацепил!» — плевались, не таясь, как зажиточные, так и холопы.

Спину тянуло холодом. Кто ж в здравом уме осенью голышом на поляне валяется?! Проклятый лязгнул зубами и обхватил себя за плечи, силясь хоть малость согреться.

— Вот тебе и познакомился с ведьмой, — выругал он сам себя. — Ну колдовка!

А ведь в этом городишке все клялись, что Старуха просителей обыкновенно не гонит! Что надобно только цену ей по нраву предложить. Вот тебе и старуха! Вот тебе и помощница!

Рьян потянулся, разминая затёкшее тело, сгрёб в кучу остатки одежды — хоть срам прикрыть. Делать нечего. Не обратно же с позором возвращаться! Может и в самом деле не стоило соваться в лес к темноте, но что уж… Подумаешь, знакомство не задалось! Со всяким случается. Из-за такой безделицы отступать не след.

Кое-как прикрывшись, молодец пошёл дальше. Быть может, в своей избе старуха окажется посговорчивее. А может он попросту подопрёт ей дверь и пригрозит поджечь, если бабка… девка снова свихнётся.

Дождь из мороси вырос совсем уж в ливень. В эдакую непогодь селяне вовсе старались из дому не выходить, Рьяну же было лишь слегка прохладно. Всё ж северная осень куда зубастее местной. Дома не всякое лето случалось такое, как здесь месяц после сбора урожая. Однако приятного тоже немного: из носу капало, а кожа покрылась мурашками. На грязные ноги и глядеть противно.

— Насле-е-е-едничек, — горько протянул проклятый. — Видел бы отец…

Вот только отец не увидит. Ему и вовсе навряд доложат, что сын сбежал из дому посадника. Не ровен час, на том мирные времена и закончатся. А кому это надо?

Ну да нет худа без добра: терять зато Рьяну нечего. И, стоило так подумать, как изба выросла будто бы из-под земли. Ровно такая, как говорил усмарь: маленькая, покосившаяся, на высоких курах от лесной сырости. И входом смотрела, знамо дело, в самую непроходимую чащу, а не во двор. Окружал избу частокол. Оградой назвать язык бы не повернулся. От кого ж оградят редкие колья, кое-как воткнутые в мох? А на кольях тех — протри, Щур, глаза! — черепа. Молва слыла, что человечьи, но Рьян был не из робких. Присмотрелся: коровьи да козьи. Один лисий. У страха глаза велики, как известно. Вот и выдумывают.

Молодец залихватски подмигнул пустой коровьей глазнице и вошёл во двор.

— Избушка-избушка, впусти, сделай милость!

Кланяться он не привык, но всё ж согнул спину. Пришёл миром договариваться, так с мира и начинай. А кто кого там на поляне сожрать пытался, то дело прошлое.

Рябая неясыть свистнула, вспорхнула с облезлой ёлки и нацелилась острыми когтями аккурат в затылок. Рьян едва увернуться успел. Когда же вновь поднял взгляд, изба уже стояла иначе: рассохшейся дверью к нему.

— Добро пожаловать, стало быть, — хмыкнул молодец.

Но, не успел подняться по крыльцу, как дверь с грохотом отворилась.

Вот теперь пред ним и впрямь предстала старуха! Как и балакали: тощая, седая, изрезанная морщинами. Белёсые старческие глаза смотрели прямо на гостя, словно бы темнота не была им помехой.

— Кого это леший посередь ночи ко мне привёл?! — забрюзжала она, не спеша звать гостя в дом.

Рьян сдержанно процедил в ответ:

— И тебе не хворать, хозяюшка. Молва ходит, ты с нечистой силой водишься. Не пустишь ли в дом? Дело есть.

Старуха заворчала:

— Мне весь лес дом родной, ты ужо явился без приглашения. А теперь, стало быть, дозволения просишь?

— Стало быть, прошу. Не сердись, бабушка. Кабы моя воля, в твой лес я бы не ступил.

«Да и вовсе в царствие это ваше поганое не поехал бы», — добавил Рьян про себя.

Ведьма же будто мысли его прочла. Пошевелила губами, показав единственный жёлтый зуб, внимательно оглядела просителя. Ясно, от неё не укрылось, что гость явился не в праздничной одёже. Но и Рьян был не из робких. Выставил ногу вперёд, упёр ладони в бёдра: нравится — любуйся.

— Это ж кто тебя так потрепал, милай? — захихикала ведьма. — Милости-то я не подаю.

— А ты, бабушка не знаешь? Никак за дурака меня держишь али сама дура? — не выдержал Рьян.

Ну точно ведьма! Сама девкою обернулась, а теперь ещё и насмехается!

Её чёрная фигура в золотом проёме двери словно бы съёжилась. Старуха недовольно поцокала языком.

— Дерзишь? Вот что, милай, убирайся-ка ты подобру-поздорову. Не по нраву мне дерзкие. А не то в печь засуну и…

Рьян взлетел по ступенькам птицею. Уж чем-чем, а ловкостью он богами был оделён сполна. Бабка и отшатнуться не успела, как он её сцапал за плечо.

— Вот что, ведьма, я к тебе с добром пришёл. Не угрожать, а торговаться. И покуда своего не выторгую, не уйду. А печь и впрямь растопить стоило бы. Не видишь, молодец замёрз и оголодал.

— Сказала, не пущу! Пшёл отседова, негодник!

Вот же карга упрямая! Недолго думая, Рьян закинул бабку на плечо да и вошёл в избу с нею вместе. И оторопел. Потому что навстречу ему выбежала девка с копной волос цвета дубового корня, с жёлтыми звериными глазами и с повязкой на прокушенной руке.

В лесу жила не одна, а две ведьмы.

— Матушка, а не сожрать ли нам гостя незваного? — Голосок был ей под стать: звонкий, со смешинкою. Девка хитро оглядела молодца, ничуть не смутившись его наготы. — Али лучше наперво откормить? — хихикнула она.

Глядела странно и хитро. Так глядят малые дети, когда попадутся на какой урезине, но нипочём в том не сознаются: хоть кричи, хоть лупи — не я кота смолою измазал! Рьян и сам так, бывало, смотрел на отца.

— Лучше бы откормить, — не стал противиться Рьян. Он поставил старуху на скрипучие доски, оправил её передник и игриво шлёпнул пониже спины, словно молодку. — А то кожа да кости, разве что на холодец пойду.

— Ну, дерзкий, сам напросилси!

Ногти старухи почернели и заострились, как у птицы хищной, в избе потемнело — тусклой лучины недоставало разогнать сгустившуюся тьму. Рьян изготовился защищаться, да не пришлось. Девка повисла на локте у старухи:

— Матушка, ну что ты, в самом деле! Видно, горе у человека случилось. Неужто иначе явился бы к тебе в такой час?

— Да я б ни в какой не явился, кабы не нужда, — вставил проклятый.

Ведьма по-змеиному зашипела, вскинула руку, вырвала из рыжего чуба несколько волос. И сунула их в рот, вдумчиво пережёвывая.

Рьян ажно за живот схватился — замутило. А девке будто так и надо!

— Ну? — поторопила она бабку.

— Ладно уж. Пущай говорит, — согласилась, наконец, та. — А ты брысь отседова!

— Вот ещё!

— Брысь, сказала!

— Ну матушка!

— Баньку растопи. Не видишь, гость околел вконец! Да и грязное есть не хочется…

Девка прыснула, пихнула Рьяна бедром и выскочила из избы.

Матушка! Гляди-ка! Да старуха ей в бабки годилась, а то и в пращуры! Но не для того наследник явился к лесной ведьме, чтоб судить. Пусть ей.

Едва дочь скрылась в ночи, старуха мёртвой хваткой вцепилась в рыжие волосы.

— Слушай, ты, ащеул, коли болтать о Йаге станешь, я тебя не в печь посажу, а заживо сожру, уразумел?

— Как не уразуметь.

— А коли уразумел, выкладывай, зачем явился.

Вот же старуха безумная! Не зря люди к ней без крайней надобности не обращались. Небось свихнулась тут вместе с дочкой своей. Ну да делать нечего.

Рьян молча ткнул пальцем в алое пятно на щеке. Пятно было большое, с ладонь размером. Оно расползлось почти на пол-лица, тронуло левый глаз и черкануло по подбородку. Краше молодца оно не делало, да ведь и не с такими родимыми отметинами люди живут. Вот только отметины той у молодца с рождения не было. Появилась она лишь недавно, в тот злосчастный день, когда жизнь его рухнула.

Старуха выпустила чуб, плюнула на ладонь и поднесла её к пятну. И сразу отдёрнула руку, брезгливо отерев о передник.

— За дело получил? — только и спросила она.

— За несговорчивость.

Бабка хмыкнула: видала она несговорчивых, одну такую вон воспитывает.

— Ты хоть понял, кого разозлил, малец?

Рьян передёрнул плечами. Понять-то он понял, что ведьм злить не стоит, да только слишком поздно.

— Сможешь снять проклятие?

Старуха пожевала беззубым ртом.

— Снять проклятье того, кого уже и в живых нет… Непростое дело.

— Я заплачу.

Вот уж кто не выглядел богачом! Из дорогого у Рьяна имелась только новая обувка, да и та пропала. А в обрывках одежды кошеля не спрячешь…

Он сжал маленький туесок, привешенный к шнурку на шее — своё единственное богатство. Вынул крышку и вытряхнул свёрток с алой печатью. Развернул, не выпуская из рук.

Бабка сощурилась, разбирая письмена. Навряд она вообще была грамотной, но печать посадника ни с чем не спутать. И всякому известно, что та печать дозволяла.

— Я и без посаднического спросу почти век колдую, — фыркнула она. Но пальцы мелко задрожали, готовые вцепиться в бумагу.

— Так, стало быть, грамота тебе не нужна?

Он медленно свернул цидулку¹, обернул верёвочкой и сунул обратно в туес. Старуха проводила её хищным взглядом.

— Стой, милай! — Шумно с усилием проглотила слюну. — Проклятье тяжкое. Сложное. Но помочь табе способ есть. Рассказывай, как прокляли.

Рыжие брови ехидно изломились. Правду говорят люди: на всякий товар найдётся цена. Он невозмутимо закрыл туесок крышкой и расправил нить на груди — не потеряется, даже если вновь случится обернуться чудищем. Протянутая ладонь старой ведьмы так и осталась пустой.

— Ну разве гостя на ночь глядя пытают расспросами? Ты б сначала меня в баньку отвела, накормила-напоила, спать уложила. А на заре и поговорить можно.

Рьян лучезарно улыбнулся ведьме, чьё имя боялись произносить по темноте. Рьяну бояться уже было нечего.

Примечания

1

Цидулка — маленькая грамота, записка или письмо