По особо неважным делам

Дарья Лисовская, 2021

Субботним майским вечером семнадцатилетняя Лиля Кондратюк поехала покататься с подружкой на велосипеде. Подружка домой вернулась, а Лиля нет. В загадке исчезновения юной девушки предстоит разобраться следователю Нике Речиц.

— Мне кажется, это было где-то здесь — с важным видом ткнула пальцем в придорожные кусты помятая баба со смачным фингалом под левым глазом. — Он повалил меня на землю и овладел мной…

«Послал же бог очередную псевдопотерпевшую от псевдополового преступления», — подумала Ника и без особого энтузиазма запечатлела на свой смартфон бабу с указующим перстом и кусты. «Туда же… овладел он ею, видите. Эротических романов она перечитала, что ли?»

В конце сентября зябко было бродить в составе следственно-оперативной группы вслед за якобы изнасилованной проспиртованной леди по лесополосе под моросящим дождем, но статус дежурного следователя, к сожалению, обязывал это делать. Вслед за Никой и бабой уныло тащились дежурные опер и эксперт-криминалист, по их лицам было видно, что они проклинают бабу и того, кто ею овладел, не меньше Ники.

— Здесь где-то должны лежать мои трусики, — пробасила потерпевшая.

— Ну давайте искать ваши трусики, — покорно согласилась Ника.

Поиск трусиков результата не принес. То ли баба потеряла их в другом месте, то ли их забрал в качестве трофея тот, кто ею овладел, после получаса безуспешных блужданий Ника скомандовала всем грузиться в дежурку — «буханку» и ехать в Нижнеямкинский отдел полиции.

По дороге заявительница поинтересовалась у Ники:

— А сколько ему дадут? Ну, насильнику?

— От трех до шести лет.

— Так мало? — заволновалась баба. — Он мне все бока помял, пока мы по кустам валялись. Как я мужу это объясню?

— А фингал вам муж поставил, когда вы домой под утро вернулись? — поинтересовалась Ника.

— Он, родимый, ну а как, если меня снасильничали, — снова загудела баба. — Вчера вечером я поехала к мужу в город на электричке, по дороге познакомилась с этим цыганенком. Он меня к себе пригласил, самокрутки покурить. Выпить немного. Ну я согласилась, вышли мы с электрички, повел он меня в лес, тут и снасильничал.

Баба по какой-то неведомой причине произносила слово «снасильничал» с каким-то подвыванием, от которого окружающие непроизвольно вздрагивали.

— Прямо так и снасильничал? Насилие в чем заключалось?

— Ну я не хотела, в кустах-то, я все-таки порядочная женщина, мужняя жена.

— Хорошо, это вчера вечером все случилось. А до утра вы где были?

— Как где? Я же говорила товарищам милиционерам, что в хинкальной были. Этот козел меня начал спаивать, — в голосе женщины появились визгливые ноты.

— Ладно, понятно все. — Ника достала из дежурной папки бланк протокола объяснения и начала его заполнять, стараясь подстроиться под взлеты и падения дежурки на ухабах лесной дороги.

А вот и Нижнеямкинский отдел полиции — здание, похожее на сильно увеличенную в размерах собачью будку. Эксперт-криминалист спросил у Ники:

— Ника, надо от меня что-то еще?

— Василий Иванович, сделайте мне экспертизу по малолеточной краже. Помните, я копилку уродскую вам привозила?

— Да, Никуш, если получится, прямо сейчас займусь, пока я на сутках.

Ника и ее маленький отряд зашли в здание отдела полиции. Ника распрощалась с любезным экспертом и вместе с опером и бабой свернула в дежурную часть. Там на скамейке сидели муж бабы и предполагаемый насильник — цыган Яшка. Муж был печален, сосредоточен, страдальческое выражение на его лице навевало мысли об образах Христа на картинах мастеров Возрождения, поэтому Ника про себя стала называть его «исусиком». Цыган Яшка был смугл, широко улыбался помощнице оперативного дежурного. Одет Яшка был по-цыгански, то есть немного не по погоде: он был в шлепках на босу ногу, под расстегнутой кожаной курткой виднелась майка-сеточка, надетая на голое тело. Он молодцевато почесывал левую пятку, и казалось, перспектива стать подозреваемым, а потом и обвиняемым по «износу» его ни капли не пугала.

— Ника Станиславовна, возьмите протоколы. Пока вы ездили на осмотр, Вова опросил цыгана и мужа, — оперативный дежурный протянул Нике пару измятых листочков.

— Окей, — Ника взяла их в руки и мельком просмотрела. Опера в век всеобщей компьютеризации предпочитали по старинке писать от руки и каким-то «драконьим» почерком. Казалось, что не рука человеческая писала эти строки, а морщинистая драконья лапа корябала их на листе бумаги формата А4.

Натренированный за годы работы взгляд Ники без проблем расшифровал письмена и уловил суть на лету. Версия Яшки-цыгана: познакомился вчера вечером в электричке с женщиной, решили поехать к нему в табор распивать спиртные напитки и курить самокрутки с забористым табачком, но по пути не удержались и уединились в рощице вблизи станции. Потом почти до утра кутили вместе в хинкальной на станции, а затем галантный Яшка вызвал даме такси, чтобы доставить ее в город к мужу. Никого он не насиловал, даму свою не бил, все у них в кустах произошло исключительно на добровольной основе.

Объяснение мужа буквально в несколько строк — поехал в город из деревни на заработки, вчера вечером ждал приезда жены, которая собиралась приехать его навестить. Вечером жены не было, ночью не было, на телефонные звонки не отвечала, вернулась под утро, пьяная и помятая. Тут терпение и выдержка ему изменили, он дал ей в глаз. Жена сказала, что ее похитили и изнасиловали цыгане.

В целом ситуация вырисовывалась понятная и, к сожалению, очень распространенная. В то время когда женщины, реально пострадавшие от сексуального насилия, стесняются или боятся обратиться в правоохранительные органы, разбитные бабенки, ушедшие в загул и побоявшиеся претензий законных супругов, радостно заявляли с утра, что их изнасиловали, и звонили в полицию. В особо запущенных случаях в полицию звонили их мужья с требованиями найти и покарать негодяев, обидевших их любимых женщин.

И хотя все было понятно всем членам следственно-оперативной группы с самого начала, послать бабу с ее выдумками с порога отдела полиции никто не может. На это резонансное происшествие выезжает следователь, который опрашивает заявительницу и иных очевидцев, производит осмотр места происшествия и проводит предполагаемым потерпевшей и жулику судебные медицинские экспертизы с целью установления наличия у них телесных повреждений и изъятия всяких смывов и мазков. Маховик следствия начинает потихоньку раскручиваться, хотя почти все участвующие в его работе лица понимают, что смысла и перспективы в этих движениях мало. Но таков порядок, — подумала Ника, настрочила два постановления о назначении экспертиз в отношении бабы-потерпевшей и Яшки-цыгана и дала полицейским команду везти их в бюро судебной медицинской экспертизы.

Пока материал представлялся отказным — Яшка-цыган бабу не бил, их походы по кустам и хинкальным явно были добровольными и обоюдоприятными, а фингал у бабы появился в результате прихода домой в четыре утра. Еще добавить пару штрихов, например, опросить сотрудников хинкальной, что цыган и его спутница приятно и весело проводили там время и не были похожи на сексуального маньяка и его жертву, приобщить результаты экспертизы, согласно которой у бабы нет других телесных повреждений, кроме уже упомянутого фингала, и можно выносить постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, а сам материал отправить в архив пылиться в окружении тысячи таких же материалов.

«Красота», — подумала Ника. Она расписалась за материал в книге учета сообщений о преступлениях, узнала от оперативного дежурного, что на свое рабочее место поедет в дежурке, которая повезет на экспертизу Яшку и его случайную любовницу. В этот момент она прислушалась к разговору цыгана и мужа потерпевшей.

— Где, говоришь, ты шабашишь? — поинтересовался цыган у «исусика».

— На Гагаринской, облицовкой занимаюсь, — обманутый супруг, похоже, стал потихоньку прозревать по поводу истинной природы отношений его жены и Яшки и на глазах становился еще печальнее.

— Сколько платят?

— Три пятьдесят за смену.

— Это что-то мало. Дай мне свой телефон, я тебе нормальную работу подгоню, — Яшка с деловым видом извлек из кармана телефон. «Исусик» подвинулся к Яшке поближе и приготовился диктовать номер. Баба молча взирала на своих подружившихся мужчин и, похоже, поняла, что муж в драматическую историю ее изнасилования бандой цыган все-таки не поверил, даже несмотря на привлечение в качестве группы поддержки сотрудников полиции и Следственного комитета.

Ника и ее подопечные вышли из отдела полиции и загрузились в «дежурку». Ника села на переднее сиденье, рядом с водителем, пристроила к себе на колени следственный чемодан, облокотилась на оконное стекло и приготовилась скоротать дорогу в сладкой полудреме. Сквозь сон она слышала из салона бодрый тенорок Яшки-цыгана, полностью завладевшего вниманием и расположением «исусика», его глухое бормотание в ответ, а также реплики бабы, подаваемые ею с тем же мерзким завыванием, как и слово «снасильничали».

«Мне кажется, что если бы люди могли залезть в голову следователя на суточном дежурстве, то они бы подумали, что мы — чудовища», — пронеслось в полусне в голове Ники.

В голове у Ники проносились образы ее недавней, вполне счастливой и успешной жизни. Еще неделю назад она была прикомандирована к отделу по расследованию особо важных дел, расследовала два дела: убийство с особой жестокостью и взятку; раз в неделю в красивом кителе ходила на совещание при генерале, и не было в ее жизни никаких суточных дежурств, подвывающих баб и разваливающегося на ходу автомобиля дежурной части.

Но кривая личной жизни Ники сделала резкий кульбит. Роман с коллегой зашел в тупик, а видеть каждый день его жизнерадостное лицо было выше ее сил. Ника всеми правдами и неправдами постаралась убедить руководство в том, что ей срочно нужно вернуться в свой родной Бродский межрайонный следственный отдел, из которого год назад ее прикомандировали к «важнякам».

И вот капитан юстиции Ника Станиславовна Речиц в «буханке» держит путь в сторону Бродска — небольшого городка, расположенного примерно в сорока минутах езды от огромного сибирского города-миллионника Энска. Именно в Бродске Ника начинала свой следственный путь, семь лет назад она пришла в Бродский следственный отдел зеленым салажонком и постепенно превратилась в не самого плохого в Энской области следопыта. Но похоже, что времена важных дел остались позади, и впереди Нику ждало старое доброе «мясо», так следователи между собой называли уголовные дела об убийствах и изнасилованиях, которыми в основном и занимались следователи в районах.

И вот Ника снова в деле — в трудах и днях обычного районного следователя. По особо неважным делам.

Ника вернулась в отдел абсолютно не в духе. Она не выспалась из-за раннего выезда, была зла из-за долгой и бесполезной возни с гражданкой Титиной (да-да, любительница самокруток, хинкали и секса по кустам носила фамилию Титина), ее мужем и Яшкой-цыганом и мечтала поскорее снять промокшие во время ходьбы по осеннему лесу кроссовки и напиться горячего чаю.

Хрясь! — Ника нервно раскрыла дверь кабинета, на ходу сбросила куртку и рухнула в продавленное кресло.

— Ты чего на взводе? — поинтересовался ее сосед по кабинету Макс Преображенский, широко известный в узких кругах Бродского межрайонного следственного отдела по прозвищу Профессор, полученному им за фамилию, очки, общий внешний вид типичного ботаника и привычку умничать, когда никто об этом не просит.

— Да дежурство выдалось напряженное. Вчера вечером на труп сгоняла, сегодня с утра вишенка на торте — изнасилование гражданки Титиной.

— Титиной? Ха-ха-ха… Что, реальный износ?

— Да не, какой реальный. Очередные пьяные давалки по кустам, оскорбленный муж, звонок в полицию «Ой, меня изнасиловали», и вот мы с утра бегаем по лесу, ищем ее трусики. Рука-лицо, в общем. Мне кажется, что надо попить чаю. Может, сбегаешь за пирожками? — Ника с надеждой посмотрела на Макса, так как знала, что посредством пирожков из него можно веревки вить. — Я тебе денег на пирожки дам, — добавила она, так как также знала, что Макс — очень экономный товарищ.

Отправив Макса за пирожками, Ника поставила чайник, сменила мокрые кроссовки на их сухих собратьев. Переодеваться в цивильное было лень, Ника решила остаться в джинсах и свитере, надеясь, что замечаний от руководства по этому поводу не будет. В крайнем случае сошлется на то, что только вернулась с выезда и еще не успела переодеться. Вообще в должности следователя следственного отдела сильно не покрасуешься: чай, не в театры и музеи в основном ходишь, а по бомжатникам, свалкам, моргам и тюрьмам.

Ника села в кресло, включила своего старого, но верного друга — свой ноутбук и стала прикидывать, какие срочные и не очень срочные дела ей поделать. Выбор занятий у Ники был широкий: из каждого угла ее кабинета на нее смотрели какие-то предметы или стопки документов, которые требовали к себе немедленного внимания и участия со стороны товарища следователя. Вот пакет с вещами жулика по убийству, по которым надо назначить экспертизу и увезти их в бюро СМЭ. Вот из сейфа на Нику косится дело, по которому надо составить обвинительное заключение. А вот три гениальных, по мнению их автора, ходатайства от адвоката, на которые по срокам надо было ответить еще вчера.

А вот и Макс с пирожками. И пирожками хочется заняться в первую очередь.

Они закрыли дверь кабинета изнутри, дабы никто не прервал приятного чаепития, и приступили к трапезе.

— У меня же для тебя, Ника Станиславовна, есть подарок, — с набитым ртом пробормотал Макс.

— Какой еще?

— Ты же помнишь, что я с понедельника ухожу в отпуск?

— Ну допустим. Ты что, мне что-то передаешь?

— Да, — вид у Макса был крайне довольным. — Я передаю тебе безвестницу Кондратюк.

— Это что еще за безвестница?

— Она в мае пропала, когда ты была к важнякам прикомандирована. Девочка семнадцати лет уехала кататься на велике и пропала. Оно, похоже, на приостановление пойдет. Я тебе срок следствия продлил, надо будет что-нибудь поделать, чтобы волокиты сильной не было. Там, правда, потерпевший — прямо проблемный, — Макс закатил глаза, — каждый день звонит мне и матерится, что мы ее неправильно ищем.

— Оно, поди, еще контрольное?

— Ага, контрольное. Я тебе все информации по нему на флешку скину. А вот и дело, — Макс вытащил из-под стола черновик, вытер им жирные от пирожков руки, после чего вытащил из сейфа пухлый трехтомник уголовного дела по факту безвестного исчезновения несовершеннолетней Кондратюк Л.Н.

— Да ладно, не кривись ты так. Посадишь практиканта за какие-нибудь запросы, допросишь кого-нибудь… Может, еще найдешь эту Кондратюк.

— Ладно, давай свою безвестницу, почитаю ее.

— Я сейчас в СМЭ хочу поехать, тебе что-нибудь надо там?

— Да, сейчас я постановление быстренько напечатаю, вещдоки увезешь.

Ника напечатала постановление, отдала его и пакеты с вещдоками Максу, после чего последний отбыл в бюро судебной медицинской экспертизы.

Ника села за стол, включила настольную лампу и погрузилась в чтение.

Семнадцатилетняя Лиля Кондратюк субботним майским вечером уехала покататься на велосипеде вместе со своей подружкой Викой Ивановой. Вика домой вернулась, а Лиля нет. По словам Вики, девчонки расстались на въезде в село Нижние ямки. Вика живет в центре Ямок, а дом Кондратюков стоит на отшибе, до него проще добираться, срезав путь через небольшую рощу. Вика видела, как Лиля заехала в рощу на своем велосипеде, девчонки еще помахали друг другу на прощание. С того вечера Лилю никто не видел. Изучение биллинга телефона Лили показало, что в тот же вечер он перестал выходить в зоне действия единственной в Нижних Ямках базовой станции.

«Так, понятно, — подумала Ника. — По крайней мере, телефон Лили окрестности Нижних Ямок точно не покидал: и он или физически уничтожен, или лежит разряженный где-то в поле или в лесу».

В семье Кондратюков Лиля — единственная дочь, третья по старшинству. У Лили есть два старших брата: двадцати трех и двадцати двух лет. И малыши-близнецы трех лет. Отец и мать воспитывали дочь в строгости. Судя по допросам, Лиля еще ни разу не ночевала вне дома, если задерживалась, всегда звонила домашним и предупреждала, чтобы они не волновались. Кроме Вики Ивановой Лиля близко общалась с мальчиком по имени Миша Голицын, их связывали первые романтические отношения. Согласно показаниям Миши, в тот вечер они с Лилей не планировали встречаться, Лиля звонила ему примерно в четыре часа дня и сказала, что планирует сегодня погулять с Викой. Каждый вечер перед сном ребята созванивались, но в тот роковой вечер Лиля так и не позвонила.

Ника достала из принтера чистый лист бумаги и написала: «Обязательно узнать у матери про других подружек». Что-то маловато друзей у девочки-подростка.

— Ну что же, продолжим чтение, — сказала сама себе Ника и перевернула страницы с допросами Вики, Миши и родителей Лили.

Дальше в дело была вшита фотография Лили, которую использовали для розыскных листовок и ориентировок. С фотографии на Нику смотрела девочка-подросток. Девушки в этом возрасте часто выглядят старше своих лет, но черты лица Лили Кондратюк еще оставались детскими. Лиля была прехорошенькой: темные выразительные глаза, пухлые губы, копна густых кудрявых волос. Одета Лиля была во что-то светлое, как прочитала Ника в ориентировке: «футболка белого цвета», «джинсы голубые», «кроссовки синего цвета», на шее кулон из металла светлого цвета в виде оленя.

Далее Ника перелистнула тысячу и один протокол осмотра места происшествия. Пять раз была осмотрена роща, в том числе с применением квадрокоптера и георадара, дважды дом родителей Лили. Никаких результатов, ничего интересного. Осмотр комнаты Лили — тоже все по нулям. Немудреный набор подростковой одежды: джинсы, футболки, школьная форма. Книги: тоже ничего необычного — вампиры, романы для девочек, много японских комиксов, которые, судя по милым подписям на титульных листах, Лиле подарил Миша Голицын. Шкатулка с девичьими артефактами: засушенные цветочки, валентинки, милые записки. Плюшевые игрушки. Простенький ноутбук.

Дальше уголовное дело как-то внезапно закончилось.

— Ну и как тебе? — спросила Ника саму себя. — Глухо, как в танке. Надо идти к ДД за советом.

Заместитель руководителя Энского межрайонного следственного отдела Денис Денисович Кораблев (сокращенно ДД) был на рабочем месте. Ника зашла в приоткрытую дверь его кабинета и попала в атмосферу приятного полумрака. День уже клонился к вечеру, закатное солнце едва проникало в кабинет сквозь задернутые жалюзи, и лишь настольная лампа ярко освещала рабочий стол, заваленный томами уголовных дел и материалов проверок. Из маленьких колонок звучали какие-то восточные мантры, и со стороны казалось, что Денис Денисович медитирует.

— Ну как вам дело, Ника Станиславовна? — ДД поднял голову, оторвавшись от изучения одного из пухлых томов.

Ника даже не удивилась тому, что ДД догадался, по какому поводу она пришла к нему, присела на приставной стул и, немного подумав, сказала:

— Пустое оно какое-то. Думаю, что девочки уже нет в живых. А вот кто ее «прибрал» и по какой причине, теперь как-то предстоит устанавливать.

— То есть, по вашему мнению, версия убийства приоритетная?

— По моему мнению, да, — просто ответила Ника. — И как говорит нам криминологическая статистика, убил ее человек, хорошо знакомый с девочкой. Потому что по статистике так качественно прячут трупы именно знакомые и родственники.

— Ну да, у них стимулов больше скрывать следы преступления, согласен. Что намерены сейчас делать?

— В первую очередь хочу всех передопросить по второму кругу. Надо внести ясность в вопрос о круге ее общения. Я сильно сомневаюсь, что Лиля общалась исключительно только с парнем и одной подружкой. На парня тоже бы хотела лично посмотреть, что он за фрукт.

— А вы уже знаете, что парень этот непростой? Он — сын нашего колбасного короля, хозяина свинокомплекса. «Голицынские колбасы» — это они.

— Подождите, я так поняла, что Лиля из очень бедной многодетной семьи, у нее родители на этом же свинокомплексе работают. Что их может связывать?

— А вот это, Ника Станиславовна, вам сейчас и предстоит узнать. Кстати, у отца Лили есть идея-фикс, что Лилю похитили и убили по заказу Голицына-старшего. Он с этой идеей носится очень активно.

— Да, мне Макс говорил, что там проблемные потерпевшие. Что же, с ними все равно придется познакомиться поближе. Созвонюсь завтра утром с Колей Ткачуком и, если он не сильно занят, двинем с ним по деревенским адресам. Хочу еще в школу зайти, допросить классного руководителя. Может, он что-то интересное скажет.

— Хороший план. Давайте, работайте. Вот согласитесь со мной, Ника Станиславовна, интересное дело, правда? Думаю, оно поможет вам отвлечься от ваших городских переживаний, — хитро посмотрел на Нику Денис Денисович.

«Всем-то есть дело до моих городских переживаний», — подумала Ника, но отвечать ДД ничего не стала.

На следующее утро Ника и Коля Ткачук, ее хороший знакомый, отличный опер и по совместительству теперь еще и начальник уголовного розыска межмуниципального отдела полиции «Бродский», отправились в Нижние Ямки.

Нижние Ямки, небольшая деревенька, притулившаяся в лесах у федеральной трассы на расстоянии примерно пятнадцати километров от Бродска, была знаменита двумя вещами — огромным свинокомплексом с колбасной фабрикой, а также невероятно приятным ароматом, источаемым этими предприятиями. Аромат постоянно ощущался в самих Нижних Ямках, иногда чувствовался в Бродске, а в особо ветреные дни щекотал носы жителям столицы Сибири — Энска.

Ника не без удовольствия снова погрузилась в атмосферу деревенского детектива, когда первая задача при допросе людей по месту их жительства — сделать так, чтобы тебя не съела их собака. Следующая задача — не вляпаться в следы жизнедеятельности домашней живности во дворе. Ну и уже потом, наконец, применить все премудрости криминалистической тактики и получить от собеседников всю нужную тебе информацию.

— Ты чего назад вернулась, Никуш? — Ника и Коля вместе съели не один пуд соли, по этой причине ему Никой дозволялась некая фамильярность.

— Да так, были причины. Не хочу говорить, без обид, — Нике не хотелось врать Коле и придумывать какие-то адекватные причины для возвращения в родной отдел из рядов важняков. А сообщать Коле, что причиной возврата стал роман с женатым коллегой, зашедший в тупик, было как-то несолидно.

— Да ладно, не говори. Я рад, что ты вернулась. Старички редеют, а с молодежью каши не сваришь. У всех понтов больше, чем умений. А у меня же второй сын родился, — внезапно просиял Коля, — я тебе сейчас фотку покажу.

Ника улыбнулась.

— Ничего себе, вылитый ты. Одно лицо с тобой, Николай.

Внешность у Коли, и правда, была приметная и для опера довольно нетипичная. Николай выглядел ангелоподобно. Невысокого роста, светленький, хрупкого телосложения. Пока Николай не представлялся и не доставал служебное удостоверение, оперативника в нем разглядеть было проблематично.

— Куда сначала, к родителям Лили? — Наши герои уже заехали в Нижние Ямки.

— Да, давай. Я вчера матери позвонила, предупредила, что мы приедем.

Они остановились у ворот, Коля постучал в калитку, в ответ ему со двора залаяла собака. Внезапно калитка распахнулась, навстречу им вышел молодой человек с бородой и в непонятном балахоне, который указал на них по очереди пальцем и сказал:

— Вы — звери, настоящие звери! Ты — мишка косолапый, а ты — лисичка-сестричка.

— Ника, спокойно, это старший брат пропавшей девочки — Иван. У него не все дома. Совсем забыл тебя предупредить, — Коля сохранял спокойствие. — Ваня, где мама?

— Мама, мама, люблю маму, мама там, — Иван указал в сторону бани, от которой к калитке уже шла Алина Лазаревна, мама пропавшей девочки.

Тут Нике стало понятно, по какой причине в деле был допрос только одного брата пропавшей девочки — Матвея Кондратюка. Маленькие близнецы ничего не могли пояснить в силу возраста, а Ивана явно нельзя было допрашивать из-за психических отклонений.

Дом и двор Кондратюков мало напоминал типичные дома малообеспеченных деревенских семей. Везде царили чистота и порядок. Конечно, никакой дорогой сельскохозяйственной техники во дворе видно не было, но и признаков вопиющей нищеты Ника тоже не заметила. Все выглядело аккуратно, да, именно слово «аккуратно» употребила бы Ника, если бы ее попросили описать жилище Кондратюков одним словом. Аккуратным был дом с выкрашенными в ярко-зеленый цвет ставнями. Аккуратными были баня и два сарая. Аккуратной была будка для собаки, вокруг которой на цепи бегал добродушный лохматый пес, не забывая при этом лаять, напоминая, что он здесь не просто так сидит, а охраняет дом. Аккуратной была комната Лили, которую она делила с двумя своими маленькими братьями-близнецами, судя по двум детским кроваткам. Алина Лазаревна предложила Нике расположиться на кухне.

Алина Лазаревна и ее дочь были очень похожи. Конечно, время, тяжелая работа скотницы и трагическое исчезновение дочери отразились на внешности женщины. В свои сорок с хвостиком она выглядела гораздо старше. Кудрявая, почти полностью седая, с загрубевшим и морщинистым лицом она напоминала отражение Лили Кондратюк в разбитом зеркале.

— Найдите мою Лилю, — женщина посмотрела Нике прямо в глаза, и она отметила, что время оказалось не властно только над красотой глаз этой женщины. Вот уж действительно безнадежные карие вишни, иначе и не скажешь.

— Мы постараемся, — коротко сказала Ника, за годы работы следователем усвоившая одну простую истину — никогда не обещать людям ничего, что со стопроцентной вероятностью не сможешь сделать. И так как жизнь следователя — штука непредсказуемая и стопроцентные гарантии в ней почти не встречаются, Ника в принципе старалась никому ничего не обещать: ни на работе, ни в частной жизни.

— Алина Лазаревна, а у Лили есть еще подруги, кроме этой Вики Ивановой? — начала Ника.

Алина Лазаревна замялась:

— Есть у нее еще одна подружка. Настя. Мы из-за этой Насти три года назад уже были у вас, в Следственном комитете, у вашей коллеги. Кира Ивановна ее вроде звали. Сердитая такая.

— В смысле?

— Мой сын Матвей в девятнадцать лет зачем-то начал спать с этой Настей, а ей тогда еще четырнадцати не было. Настя забеременела. Вот его и привлекли тогда к уголовной ответственности. Он у меня теперь судимый. А я так бабушкой впервые стала.

— Ну а Настя эта Лилю не видела перед исчезновением?

— Нет, говорит, что не видела. Настя и Лиля поссорились по весне, где-то в конце апреля. Настя стала говорить, что Лиля ее совсем забросила, что из-за ребенка с ней никто не хочет общаться, что Лиля другую подружку и Мишу теперь предпочитает. А я даже рада была, что они перестали время вместе проводить. Мне вообще всегда казалось, что Настя — девочка с гнильцой. Завистливая, тяжелая. Вы только не подумайте, что я на нее наговариваю из-за ситуации с сыном. Нет, с Настей Матвей сам был виноват. Думать надо головой, а не другим местом, в девятнадцать-то лет. Нет, Настя сама по себе очень неприятная девчонка. Хотя какое это сейчас имеет значение, — Алина Лазаревна всхлипнула.

— А какие у Лили отношения с отцом, с другими домашними?

— С братьями очень хорошие, мальчики любят Лилю больше жизни. Единственная девчонка, свет в окошке у всех. Отец у нас человек суровый, может, в чем-то резковат с сыновьями. Но Лилька у него тоже любимица. Не было у нее никаких поводов из дома сбегать, если вы на это намекаете.

— А где сейчас отец Лили? Мне его тоже надо дополнительно допросить.

— А он к Ивану Мишину с утра пошел, он здесь живет по соседству. Скоро вернется.

— Ладно, давайте вернемся к общению вашей дочери с Мишей Голицыным. Я пока немного не понимаю, каким образом могли познакомиться и начать встречаться дети из таких разных… — Ника замешкалась, стараясь подобрать максимально необидные для собеседницы слова.

— Принц и свинопаска, это вы хотели сказать? — Алина Лазаревна чуть усмехнулась. — Старый сюжет, не правда ли? В интернете они познакомились, стали общаться. Мы, конечно, живем небогато, но Лиля у нас всегда одета чистенько. Учится хорошо, мордашка у нее симпатичная. В семнадцать лет много ли надо.

— А родители Миши как относятся к их отношениям?

— Папа Миши, вы хотите сказать? Мамы нет у них. Не в восторге он, конечно, был. Но он очень хороший человек, понимает, что это первая влюбленность, которая вряд ли выльется во что-то серьезное. Не думаю, что он мог моей Лиле что-то плохое сделать. Вы знаете, — Алина Лазаревна понизила голос, — мой муж Николай думает, что это именно папа Миши убил Лилю, якобы так он хотел оградить своего сына от общения с дочерью скотников. Но я в это не верю, мы из-за этого очень сильно ссоримся. Голицыны — достойные люди, помогают нам с поисками Лили, даже несмотря на то что Николай, мой муж, говорит про них гадости по деревне…

Ника дописала текст протокола и протянула его потерпевшей для подписи.

— А вот и Николай пришел, — Алина Лазаревна привстала и выглянула в окно. — Коля, заходи быстрее, новая следователь приехала.

— Опять бабу тупорылую дали… — раздался с улицы хриплый мужской голос. Ника отвернулась от Алины Лазаревны и закатила глаза.

— Простите его, пожалуйста, — извинилась за своего мужа женщина. — Он тяжело это все переживает и стал сильно пить. Он и сейчас, скорее всего, нетрезв.

Николай Кондратюк зашел на кухню, заметно покачиваясь.

— О, какие люди к нам пожаловали. Что, нашли мою дочку? Сволочи! Ни хрена уже четыре месяца не делают, не чешутся совсем. Толстосумов этих покрываете…

— Так, думаю, что разговор сейчас не получится, — Ника решительно встала из-за стола и захлопнула папку.

— Это что это ты от меня нос воротишь? Ты кто такая вообще? — Кондратюк начал размахивать руками прямо перед носом Ники. Коля Ткачук резким движением перехватил одну из его рук.

— Тезка, ты чего себя так ведешь? Следователь-то в чем перед тобой виновата?

— А чего она здесь расселась, кулема? К нам-то она снова зачем приперлась? Пусть идет этих свиных королей трясет! Убрали мою доченьку, всем взятки дали и думают, что все будет шито-крыто! Я это так не оставлю, я до самого президента дойду! Вы у меня все еще попляшете.

— Так, Николай Юрьевич, пошли отсюда. Разговор сегодня точно не получится.

— Что это ты от меня нос воротишь? Правда глаза колет? — Кондратюк окончательно разбушевался. Его жена стояла вся красная и чуть не плакала от стыда.

— Я не смогу вас сегодня допросить, потому что вы пьяны. Поговорим, когда вы протрезвеете, — отчеканила Ника и пошла на выход. Ткачук пошел за ней.

Во дворе их догнала Алина Лазаревна.

— Ника Станиславовна, извините нас.

— Да вас за что извинять. Смотрите, как муж протрезвеет, позвоните мне. Я назначу время, когда ему надо будет подъехать ко мне в отдел. И мне еще нужно будет допросить вашего сына — Матвея.

— А его же тогда не было в деревне, когда Алина пропала. Он в Энске был, на заработках.

— Мне надо максимально подробно изучить образ жизни и круг общения вашей дочери. Думаю, что брат многое сможет рассказать про свою сестру, тем более, они близки по возрасту.

— Ох, к сожалению, только по возрасту были они близки. Матвей весь в Колю у нас пошел, непутевый, — Алина Лазаревна вздохнула. Нике показалось, что она стареет и скукоживается прямо на глазах, как осенний лист после первых заморозков.

Ника и Коля сели в автомобиль. Ника выдохнула.

— Господи, какой мерзкий у нас потерпевший. Так и хотелось ему врезать. У него дочь пропала, жена похожа на ходячий труп, а он бухает и Путину писать собирается. Интересно, кто у них дома поддерживает такой идеальный порядок? Думаю, явно не папа Коля.

— Так это у них все Алина Лазаревна и Иван… Ну тот умалишенный, который нам ворота открывал. — Коля поймал удивленный Никин взгляд. — Да ты не смотри, что у него чердак протекает, на руки он мастер. Я сам видел, Алина ему скажет, что делать, он и старается целый день. Вообще молодец эта Алина Лазаревна — кремень. Жизнь ее вообще не пощадила. Муж — алкоголик, старший сын — умственно отсталый, средний сын — алкоголик и дебошир почище своего бати. Дочь пропала. Из младших близнецов еще непонятно, что вырастет. Жалко ее.

— А ты заметил, что она для сельской жительницы очень складно и грамотно выражает свои мысли? У нее хороший словарный запас, она не мекает и не бекает. Никаких «типа того», «ихних» и «евонных». Для свинарки она какая-то сильно изысканная.

— Ну есть такое. Может, в школе хорошо училась, а потом как-то в этого Кондратюка вляпалась, — пожал плечами Коля.

Полным контрастом уютному и аккуратному жилищу Кондратюков стали дом и двор семейства Насти Мишиной. Колю и Нику сначала облаяла тощая, грязная собака. Потом их встретила такая же тощая неказистая девчонка в вытянутых на коленях трениках. В доме, кроме пьяного в лоскуты отца Насти и грустного чумазого малыша примерно трехлетнего возраста, никого не было. В самом доме стоял специфический запах, характерный для дома пьющих людей: спирта, немытого тела и гниющего мусора, выносить который никто не собирался.

Разговор с отцом Насти не состоялся по той же причине, что и беседа с Кондратюком-старшим. С Настей общение тоже особо не клеилось, девчонка вела себя с гонором. Информацию из нее приходилось буквально тянуть клещами. Да, была знакома с Лилькой, это ее одноклассница и сестра ее парня Матвея. Да, они поссорились в конце апреля этого года, примерно за месяц до исчезновения Лили и больше не виделись и не общались.

— Какова была причина вашей ссоры с Лилей? — спросила Ника.

— Да зазналась она, — лицо Насти стало печальным. — Как стала дружить с этим Мишей, так все изменилось. Пошли дорогие подарки, всякие развлечения, вот ее и понесло куда-то не туда. Раньше была девочка такая хорошая, настоящий ангел. Добрая, отзывчивая, всегда помогала мне сидеть с Матвейкой. Вы же знаете, что Матвейка — Лилькин племяш? А как с Мишей этим связалась, ничего от нее не допросишься. Я даже боюсь, как бы ее исчезновение не было связано с наркотиками — Настя округлила глаза и перешла на шепот. — Вы же знаете, эта золотая молодежь, они же всем подряд колются и все подряд нюхают…

— Про наркотики — это твои какие-то догадки или Лиля тебе говорила что-то? — спросил у девочки Коля.

— Да, незадолго до того, как мы поссорились, Лиля меня спросила, как я отношусь к наркотикам. Я ей сразу сказала, что отрицательно, начала ее расспрашивать, с чего такой интерес. Лиля сразу разговор на другую тему перевела, будто испугалась чего-то. Трясите этого Мишу, он точно знает, где Лилька…

Перед тем как воспользоваться мудрым советом многоопытной в свои семнадцать Насти, Ника и Коля решили заехать к Вике Ивановой — девочке, с которой Лиля Кондратюк каталась на велосипедах в роковой вечер своего исчезновения.

Вика Иванова и ее родители оказались очень приятными в общении людьми. Было видно, что Вика, худенькая девочка в больших очках, очень переживает из-за исчезновения подруги, на вопросы Ники она отвечала вдумчиво.

Конец ознакомительного фрагмента.