От меня до тебя – два шага и целая жизнь. Сборник рассказов

Дарья Гребенщикова

В жизни человека всегда есть место любви. Часто мы ее не замечаем, часто – ошибаемся и проходим мимо. Не все получается так, как мы хотим. И все же любовь – есть. И смешная, и грустная, и нелепая, но это и есть – счастье.

Кушва

Ниночка Дутова, жившая в Кушве, была из Дерябиных, из тех, кто в 19 веке стояли над Камскими да Пермскими заводами, и вся жизнь ее семьи была буквально погружена в добычу и переработку железной руды. Скучный, доложу я вам, это предмет. Скучный, грязный, взрывоопасный, и вся специфика местной жизни — унылый пейзаж, трубы фабричные, узкоколейки, рабочий люд — ах, какая это тоска для барышни, особенно начитанной, да с тонкой, ранимой душой! Работала Ниночка в местной газете «Кушвинский рабочий», набирала статейки про керамзитовый завод, позволяла себе прикусить начальство за долгострой детского садика, делилась с читателями опытом воспитательной работы в местном техникуме, и скучала, скучала. Писала стихи, благо, что библиотека была, грызла по ночам кончик простого карандаша и исписывала негодные листы формата А4 словами о такой возвышенной любви, — что хоть вешайся, — потому как никто не поймет. Ниночке было 24 года. Возраст — близкий к катастрофе. Население Кушвы редело столь стремительно, что еще немного — и сровняется с довоенным — бежали с рудников, с комбината, бежали от тяжкого, опасного труда. Ниночке бежать было некуда. В доме от заводоуправления проживала она с мамой, папой, бабушкой, незамужней сестрой и еще чьей-то дальней родней, пригретой в пятидесятые. Политкаторжанка, говорила бабушка уважительно. Куда с таким паровозом? И Ниночка стала ходить в кружок для взрослых. На танцы. Через год ей исполнилось 25, и танцы пришлось бросить. Дело было зряшным. Мужчины предпочитали пиво. Покрытый пылью завода ЖБИ (железобетонные изделия), городок подыхал потихоньку.

Губернатор области, желая спасти положение, проложил туристический маршрут по Свердловской области, с заходами, так сказать, на старые заброшенные рудники, с осмотром красно-кирпичных руин на месте справных заводов, что обеспечивали не только Россию, но и Европу рудой да такими ископаемыми, которые ныне уже глубоко закопаны. Снарядили настоящий отреставрированный поезд, усадили в него актеров да любителей, кого нарядили царским вельможей, кого инженером, кого охотником-вогулом из местных — дали колориту, что называется. И Ниночка сгодилась с ее немецким. Парик напудренный прицепили, одели всю, как на портрете — стала она Анной Иоановной, но — потоньше, конечно. И стали катать туристов. Немец хорошо шел. Еще бы! Сам барон Шёмберг выписывал из Саксонии мастеров — вот, ехали слезы лить, глядя на остатки прежней роскоши. Ну, и влюбился в неё немец, да. Горный инженер. Она — фу, нос воротить — видала я, мол, горных-то! Ага. Шило на мыло. Он чуть не в слёзы, к ручке припал — готов, говорит (на немецком, ясное дело) — прожить с тобой, краса моего сердца, где скажешь. Бабушку немного подвинули, маму с папой в санаторий — неделю продержались. Нет, сказал муж, поехали в Зальцгиттер. Чего я там не видала, Господи, рыдала про себя Ниночка, уже Ниночка Бергманн, правда, вот, из одной Кушвы да в другую!

Теперь работает она на заводе компании Salzgitter AG, стихов не пишет, правда. Но понимает, что не зря Петр Первый все в Германию ездил. Хотя, говорил — по делу.