Красная тетрадь

Дария Беляева, 2022

Арлен Жданов живет на закрытой планете Аврора, а у него в голове живет червь. Если Арлен будет учиться хорошо, червь изменит его и позволит ему стать настоящим героем и космическим солдатом. Тогда Арлен отправится в Космос и найдет своего папу. Космофэнтези без космоса, киберпанк, который мы не заслужили, история о взрослении детей и история о взрослении их инопланетных мозговых паразитов – дарвиновская «бесконечность прекрасных форм» и ретро-дискотеки. А еще – невероятно милый и наивный ностальгический боди-хоррор об отдыхе у моря. Книга содержит нецензурную брань

Запись 15: Странная история про появление щенков

Рассказывать эту историю людям будущего тоже как-то странно, скорее уж ее я адресую будущему себе, чтобы не забыть, не потерять. Много хороших моментов, которые я хочу сохранить, и много странных моментов, которые не хочу забыть, над которыми собираюсь поразмыслить.

На море опять было здорово. Мы с Андрюшей и Валей делали песчаный замок, а Фира носила для него ракушки-окошки. Володя и Боря искали человека, который продавал горячую кукурузу, даже пошли на соседний пляж (и я думаю, Боря там курил).

Максим Сергеевичу снял шлепки и стоял на мокром песке, иногда волна добегала до его ног, и он смешно поджимал пальцы.

— Красиво выходит? — спросил Фира. — А, Максим Сергеевич?

— Ну, не Гауди, конечно, — сказал Максим Сергеевич задумчиво. — Но почему бы нет?

Мы занимались нашим делом сосредоточенно, и вскоре перестали его замечать, а потом он вдруг сказал:

— Эй, орлы, а вы осознаете, что живете в полностью искусственном мире?

— Что вы имеете в виду? — спросил Андрюша.

— В университете я изучал историю заката Земли, двадцатый и двадцать первые века. Специализировался на двадцатом. Очень интересное время. Тревожное. И вот вы живете в ностальгическом спектакле для ученых и любителей. Как в зоосаде. Но ведь это все не ваше, а ваше — что? Где ваши золотые наряды и каннибальские оргии?

— Я рад отсутствию каннибальских оргий, — сказал я.

— Да, Жданов, я рад тому, что ты рад. А твой язык? Такой клишированный, такой книжный, как будто взяли старые газеты и вытряхнули из них лозунги.

— А что вы хотите сказать? — спросила Фира.

— Сам не знаю, — сказал Максим Сергеевич. — Просто когда-то ваши предки строили дворцы из костей, а теперь вы ходите строем и распеваете гимн.

— Так это ведь плохо, — сказал я. — Дворцы из костей.

— Справедливости ради, — сказала Фира, — еще более дальние наши предки тоже ходили строем и распевали гимн.

— Это тоже правда, — сказал Максим Сергеевич. — Но все-таки странно, до чего мы все пластичны. Валя, сбегай принеси мне панамку, а то голову напечет. И сама надень.

Фира вдруг спросила:

— А вам не противно с нами?

— Нет, — сказал Максим Сергеевич. — Хотя дети мне в целом не нравятся.

— Но вы знаете, что я имею в виду.

Максим Сергеевич вздохнул, посмотрел куда-то вдаль, почесал нос. Прибежала Валя с панамкой, и Максим Сергеевич долго вертел ее в руках.

— Да нет, — сказал он. — Не могу такого сказать. Я ожидал худшего, когда сюда летел. Но сначала, сначала такое чувство было. А теперь прошло.

Мы смотрели на него и ждали, что он еще скажет, но Максим Сергеевич почему-то ничего не сказал. Он закрыл ладонью глаза от солнца, и сильная волна укрыла его ноги до щиколоток. Мы смотрели на него, как будто он мог знать какой-то ответ, но он не понимал даже вопроса.

А потом я увидел, что Андрюша разрушил наш замок, который мы строили все вместе. Валя столкнула его в воду, я сказал:

— Нет, подожди, он случайно!

— Он специально так сделал, пока мы не видели, пнул его ногой! — сказала Фира. — Потому что он — урод!

Андрюша сказал:

— Я нечаянно.

Я сказал:

— Он нечаянно.

Максим Сергеевич сказал:

— Только не утопи его, Валя.

Я попытался спасти Андрюшу, но и сам очутился в воде. Вернулись Володя и Боря, они грызли желтые початки, еще два лежали в целлофановом пакете.

— Дамы, — сказал Володя. — Это вам.

А я осознал, что если лежать так спокойно под волной, то, когда она накатывает, вода затекает в нос. Так можно утонуть.

Потом все пошли купаться, а я не пошел, мне надо было собрать ракушки для Галечки.

— Эй, крошка политрук!

— Что тебе нужно?

Боря нагнал меня, хлопнул по плечу, довольно больно.

— По поводу вчерашнего, я имею в виду, когда ты чуть не утоп.

— Что?

Я подумал, он извинится, но Боря сказал только:

— Ни «хуя» себе ты слабак.

— Отстань, я занимаюсь своими делами, — сказал я.

Боря быстро загорел и казался поэтому очень отдохнувшим. Моя мама однажды сказала, что Борина внешность совершенно не соответствует его личности, мол, у него симпатичное личико: распахнутые глаза, смешной вздернутый нос, забавные щечки, и весь он такой миловидный, а как рот откроет — хоть стой, хоть падай. Только брови у него надменные, чуть с изломом.

Мне кажется, это все суеверия — далеко не всегда внешность говорит о человеке достаточно или прямо. Прогрессивный способ мыслить должен быть основан на строгих научных данных, но нет никаких строгих научных данных о том, что мальчики с милыми носами и блестящими глазами не могут быть настоящими чудовищами.

— Видал, как Макся расстроился с этого Эдика?

— Максим Сергеевич, безусловно, ценит профессионализм Эдуарда Андреевича.

— Да не, Максю реально прихватило. Щи сделал кислые. А ты знаешь почему?

— Если я этого не знаю, значит знать мне не положено, — сказал я. — Иди купайся.

— Не пойду, мое дело тебя просветить. Короче, Эдик этот, он все придумал.

— Что придумал?

— Все. Про детей, червей и всякое такое.

Я сказал:

— Знаю. У Эдуарда Андреевича у самого в голове червь. Но он даже не солдат.

— А видишь какой человек-то серьезный. Бывает!

Я молчал, не хотел сказать лишнего.

— А Макся парится, что он не такой серьезный человек. И злится, наверное. Он-то с нами тусит. Ему нас жалко.

— А что нас жалеть? — спросил я.

— Ты реально такой тупой или прикидываешься? Нас и Эдик этот жалеет. Всем, «блядь», вокруг так стыдно. Обалдеть можно.

Я остановился, резко развернулся, так что мы с Борей почти столкнулись лбами.

— Поясни.

— А что тут пояснять? Никому не охота особо мучить детей. Но вроде один предложил, а другой столько лет нас пас. Теперь всем неловко. Напряжение.

Я помолчал, а потом спросил:

— А почему ты это со мной обсуждаешь?

— А потому что ты поехавший, — сказал Боря. — И до тебя точно ничего не дойдет.

— Мне такого знать и не надо. Люди наверху разберутся и без меня.

— «Заебись», такой ты солдат.

Вдруг меня посетило странное чувство: Боря хочет поговорить по-настоящему, его что-то волнует, и только я смогу его понять. Я вспомнил, как он разжал руку, когда висел на парапете вниз головой. Он разжал руку медленно, это не далось ему легко, но все-таки Боря так сделал.

Я невольно посмотрел на свою ладонь. Теперь она пахла только земляничным мылом. Утром я очень долго оттирал от руки металлический запах, может, он мне уже только мерещился.

Боря сказал:

— Макся сопли разводит.

— Не думаю, что сто́ит так говорить.

— А моя мамашка думает только о том, какая она красотка.

Он сказал это как бы между делом. Я молчал. На самом деле Боря сам постоянно крутится перед зеркалом, а еще он залачивает волосы (единственный из всех детей, которых я знаю), да так сильно, что в нашей палате по утрам можно умереть. Даже тогда, после моря, его волосы оставались зачесанными назад и выглядели почти как сухие.

Я знаю их маму. Она красивая-красивая блондинка, с таким же смешным носиком, как у Володи и Бори, с холодными, светлыми глазами и довольно жестким характером. Все на свете, кажется, и вправду ей безразлично, зато она носит с собой карманное зеркальце и смотрится в него, когда ей скучно.

Володя не похож ни на кого из родителей, ни на своего паясничающего отца, ни на холодную, помешанную на себе маму, а Боря — он похож на обоих.

Я сказал:

— Наверное, она вам напишет.

— А твоя мамаша? — сказал Боря. — Ты ж «наебыш», Жданов. Вот она себе всю жизнь и старается доказать, что ты не зря у нее родился и жизнь ей не сломал.

— Зачем ты меня обижаешь? — спросил я. — Что ты хочешь сказать? Что мы с тобой оба умрем? Ты что, боишься?

Я собой не горжусь. Я так сказал из злости, чтобы сделать больно уже ему.

Он ударил меня и разбил мне губу.

Я утер кровь и сказал:

— Я справлюсь, потому что я правда этого хочу. А ты-то хочешь?

Измазанные красным пальцы я помыл в море.

Боря сказал:

— Будь мужиком, Жданов.

Но на самом деле, наверное, ему незачем было говорить это мне.

Не надо думать, что я больше совсем не купался. Я искупался еще раз! От соленой воды разбитая губа болела, но я читал, что море обеззараживает.

Правда, Андрюша потом сказал, что иногда можно так подхватить бактерию, которая разъедает плоть.

Надеюсь, я ее не подхватил!

Потом мы шли с пляжа через лиман. Девочки сказали, что тут лечебная грязь. Они вымазались ею все, и выглядели, как представительницы какого-то дикого племени. Наверное, такими представлял наших предков Максим Сергеевич.

— Парни, вы тоже хотя бы тапки снимите, — сказал Максим Сергеевич. — Вдруг правда лечебная.

Мне такое неприятно, но я обычно выполняю все, что говорят взрослые. Без шлепанцев идти по грязи оказалось странно, она была черная и такая мягкая, легко скользила между пальцев.

Мы прошли по этой грязи вдоль мелкого заливчика, а потом еще долго шли между тихой дорогой и выбеленным солнцем каменным забором, из-за которого выглядывали ветви сливовых и вишневых деревьев.

— Нельзя воровать! — говорил я. — Это же чужие сливы.

Володя сказал:

— То есть как, чужие? То есть собственники скрывают свои сливы от трудового народа?

На это мне нечего было ответить, и я сунул предложенную мне сливу в карман.

— Все равно их требуется сначала помыть. И они еще недозрелые, живот заболит.

Максим Сергеевич всю дорогу выглядел так, словно решает какую-то важную задачу. Потом он сказал:

— И правда, пойдем сегодня вечером на набережную погуляем.

— Классно, — сказал Володя. — А отбой можно попозже?

— Не настолько я жалостливый человек. Отбой по расписанию.

Когда мы дошли до корпуса, девочки тут же побежали смывать с себя засохшую грязь, Максим Сергеевич сказал, что ему надо повидаться с Эдуардом Андреевичем, а мы остались стоять между кипарисами.

Володя сказал:

— Макся лапа сегодня.

— Всем бы такого Максю, — сказал Боря. — Эй, дрочер, что насчет пыточек? Уже предвкушаешь?

— Да, — сказал Андрюша.

— Ты лучше скажи, где ты был вчера ночью, Володя? — сказал я.

— Это одна из загадок, оставленных в наследство человечеству, — ответил Володя.

— А твое-то какое дело? — сказал Боря.

— Такое, что я в ответе за дисциплину.

— Конечно, ты в ответе, крошка политрук. Заведи журнал и отмечай там отсутствующих.

Я решил так и сделать.

Боря пнул камушек, он отлетел в окно первого этажа, со звоном об него ударился и упал.

— Вот это меткость, — сказал Володя.

— Один — ноль в пользу меня, играем дальше.

Пока Володя искал камушек, я сказал Андрюше:

— Надо успеть до обеда привести себя в порядок.

— Я прочитал, что здесь водятся светлячки. Вдруг мы их увидим. На вид они очень отвратительные, если их рассмотреть.

Настроение у меня теперь стало хорошее, и я почти обо всем забыл, что меня сегодня волновало. Мы с Андрюшей решили пойти наверх, но когда мы уже почти подошли к крыльцу, кто-то сшиб с ног меня, а я уже сшиб Андрюшу.

Сначала я подумал, что это очередная выходка Бори, но потом я увидел Борю и Володю. Они стояли поодаль, лица у обоих были одинаково удивленными, и они показались мне еще более похожими, чем обычно.

— Там! — сказал мне тот, кто нас сбил. — Собака рожает! Пошли смотреть!

— Что? — спросил я.

— Ну, собака. Она сейчас родит за столовой! Пошли срочно смотреть!

Я уже совсем ничего не понимал. Андрюша сказал:

— Я коленку разбил.

Я сказал:

— Да какая собака?

Боря засмеялся, а Володя спросил мальчика, который нас с Андрюшей сбил:

— Эй, пацан, ты вообще кто?

— Сейчас это вообще не важно, кто я, просто пошли смотреть собаку.

— А она реально рожает?

— Реально рожает она.

Наконец, я рассмотрел мальчишку, говорившего так странно. Он определенно был нашим ровесником. Тощий, вихрастый, бледный, он казался каким-то нездоровым, но в то же время полным энергии.

Мне сразу пришло на ум сравнение: больной волчонок.

— Тебя как зовут-то? — спросил Володя.

— Да это сейчас вообще не важно!

Речь у него была странная, какая-то немножко вывернутая наизнанку, словно он только учился говорить. Чуть подальше стоял еще один мальчик, вот уж явно младше нас года на три. Он выглядел смущенным и перепуганным. Я спросил:

— А ты кто? Ты тоже…

Но наш новый знакомый не дал мне договорить, он схватил меня за руку, помог мне подняться и сказал:

— Ой, все, пошли быстрее собаку смотреть.

И мы пошли, нет, даже побежали смотреть собаку.

Мальчик поменьше побежал за нами, он изрядно отстал. Наш новый знакомый говорил на бегу:

— Я — Ванечка, это — Алеша, мой младший брат.

— Многое проясняет, — сказал Володя. Он легко вырвался вперед, потому как бегал быстрее нас всех, развернулся и спросил:

— Ты из первого корпуса?

— Ну не важно же откуда я. Когда родит она, тогда я все расскажу.

— Мы из первого корпуса, — сказал Алеша. — Наш папа здесь лечится. То есть мой папа. А наша мама здесь отдыхает.

Они вовсе не были похожи на братьев. Старший, Ванечка, весь острый, глазастый, скуластый, с мордочкой и правда чуть напоминавшей собачью. Волосы его были темными и кудрявыми, а глаза яркими и зелеными. В Ванечкиной внешности таилось нечто странное, какая-то красота, которая немножко похожа на уродство. Его младший брат же был похож на очень реалистично исполненную куклу. Светловолосый, с аккуратными чертами лица, довольно длинными, по уши, волосами, он казался мальчиком-пажом из иллюстрации к какой-нибудь сказке, тогда как Ванечка скорее напоминал маленького разбойника.

Не знаю, хотел ли я на самом деле смотреть, как рожает собака. Может быть, и нет, но все побежали, и я, как в поговорке, тоже побежал.

Вообще-то мне не нравятся такие физиологические вещи, в природе не хватает строгости и чистоты. Машины появляются на свет куда более чистым образом, чем живые существа. Но в то же время мне было любопытно. Я же еще никогда не видел совсем слепых щенков.

Собака лежала на газетах около мусорного контейнера с белой надписью «Пищевые Отходы».

Я сказал:

— Здесь ей, наверное, очень негигиенично.

Боря сказал:

— Вот это «охуеть», реальная беременная собака.

— Я же говорил, — сказал Ванечка.

Володя сказал:

— Честно говоря, понятия не имею, как принимают роды у собак.

— Ты типа имеешь понятие, как роды у людей принимают? — сказал Боря.

Андрюша первый сделал шаг к собаке. Он сказал:

— Если какой-то щенок застрянет, надо будет его вытащить. Как с людьми.

— Фу.

— Фу.

— Фу.

— Круто.

Последнее, разумеется, сказал Ванечка.

— Не зря я вас позвал, — добавил он.

— А я думаю, что зря, — сказал я. Собака была черная с подпалинами, она разлеглась печально и устало, глаза ее казались бездонными, полными боли, пасть была приоткрыта, живот раздут. Она не издавала ни звука, только тяжело дышала.

Алеша стоял чуть поодаль. Я видел, что он боится собаки, но ему любопытно.

Он сказал:

— Она может укусить.

— Она злая? — спросил Володя.

— Нет, — сказал Алеша. — Просто ей больно.

Очень рассудительный мальчик для своих лет, решил я.

Андрюша сказал:

— Если она не сможет родить, она умрет.

— Ну да, — сказал Боря. — Природа безжалостна. Может, Максю позвать?

— Макся ненавидит детей, — сказал Володя. — И собачьих небось тоже.

Андрюша сказал:

— Он ее пришибет палкой с гвоздями.

— Это уж слишком, — сказал Боря. — Эй, Жданов, ты в обморок не упадешь?

А я на самом деле почувствовал, как побледнел, странное ощущение: щеки холодеют, будто только вышел на мороз. Газеты под собакой были розоватыми. Не совсем окровавленными, нет, но розоватыми.

Ванечка сказал:

— Она так уже долго. Из нее вышло немного кровяной воды, и все.

— Эй, дрочер, глянь на собачью «пизду», что там?

— Распухла, — сказал Андрюша. — Мне кажется, скоро полезет щенок.

Алеша сказал:

— То, что распухла, это не очень хорошо. Но если крови было мало, то все еще не очень плохо.

— Умница ты какая, — сказал Боря. — Ты, «пиздюк», и что делать знаешь?

— Да, — сказал Алеша. — Я читал в книжке. Могу объяснить.

Мне стало стыдно: я ничего не знал о родах у собак. Но теперь я кое-что знаю.

Чтобы принять роды у собаки (хотя, безусловно, лучше, если этим делом займется кто-то квалифицированный, или собака разберется сама), согласно сведениям, полученным от моего нового друга Алеши, требуется вот что:

1. Принять щенка, то есть когда он выйдет естественным путем, аккуратно взять его, чтобы он не упал.

2. Разорвать нечто прозрачное и наполненное жидкостью.

3. Вытереть щенячью мордочку.

4. Перерезать пуповину близко от пузика щенка.

5. Аккуратно растереть его тряпочкой, чтобы пошел кровоток и, если понадобится, слегка встряхнуть, чтобы раскрылись легкие.

На самом деле, роды принимали Андрюша и Ванечка. Боря и Володя в конце концов подошли ближе и помогли обтирать щенков, а мы с Алешей так и стояли чуть поодаль.

Но я увидел новорожденного щенка в странном, прозрачном пузыре. Не то чтобы это был такой пузырь, как мыльный, он довольно плотно обхватывал щенка. Но все-таки это был пузырь.

Собака его съела.

Она вообще много чего съела.

Но щенки, к счастью, все родились здоровые и активные. Четверо: один беленький, остальные черные, с подпалинами. Уже вскоре они нежно попискивали, прижавшись к маме.

— Надо ей поесть, — сказал Боря. Он хотел утереть рукой пот со лба, но, подумав, остановился.

Алеша сказал:

— Пока не надо.

— Она уже поела, — грустно сказал Андрюша.

Боря, Володя и Ванечка уселись на землю, облокотившись на контейнер. Боря достал из кармана сигареты, чиркнул зажигалкой, закурил.

— О, а можно? — спросил Ванечка.

— Ну да, — сказал Боря. — На, держи.

— Хорошо, а то я обычно только бычки докуриваю.

— За бомжами? — спросил Боря.

— Вот ты глупый такой, бомжи всегда до фильтра докуривают.

Володя засмеялся:

— Нет бы спорт, здоровье! Во хулиганы!

Андрюша поглаживал пальцем белого щенка. Мы с Алешей переглянулись.

Я сказал:

— Твои знания оказались нам очень полезны.

— Спасибо, — сказал Алеша. Он сделал пару несмелых шагов и подошел ко мне.

— Мы живем в первом корпусе, — снова сказал Алеша. — Мой папа — солдат, а наша с Ванечкой мама тоже здесь отдыхает.

— Это здорово, — сказал я.

— А вы, наверное, те дети-солдаты, да? Я видел, как вы в столовую ходили. У вас красные платки.

— Галстуки, — сказал я.

— Извини.

— Да, — сказал я. — Мы — пионеры.

Боря сказал:

— Всем ребятам примеры.

Он глубоко затянулся и выпустил дым. Собака недовольно фыркнула.

— Не фырчи, помогали тебе, потерпишь теперь. Во бабы, а? Все им не так.

Ванечка сказал:

— Ой вы, бедняжки.

— Это еще почему? — спросил я.

У Ванечки были очень ясные, яркие зеленые глаза, взгляд казался почти светящимся, как у ночного зверька.

— Потому что, — сказал Ванечка. Он докурил сигарету быстро, буквально в две затяжки. — Потому что вас отправят на скотобойню.

Он странно говорил, сильно давил на звук «а», и всюду его вставлял, где должно было быть «о», а еще иногда скрежетал зубами.

— Эмаль сдерешь, — сказал я. — Будет больно жевать. Почему ты говоришь — скотобойня?

— Ну просто скотобойня. А ты не знаешь ничего. Собака такая счастливая. Чудо.

И правда, подумал я, мы только что наблюдали чудо рождения жизни. Это грязно, кроваво, но в то же время удивительно. Мне совершенно не понравилось, однако я впечатлился.

— Интересно, женщина, когда рожает, так же дышит? — спросил Андрюша.

— Не знаю, дрочер, не знаю. Эй, Иван, так что за скотобойни?

Ванечка пожал плечами, погладил собаку, в зубах у него все еще была недокуренная сигарета.

— Не хочу вас расстраивать.

Алеша сказал:

— Да ты ведь точно и не знаешь. Это городская легенда.

— Легенда, — сказал Ванечка. — Но я все знаю точно с самого рождения.

— Дурачок у тебя старший брат? — спросил Боря. — У меня тоже.

Володя дал ему подзатыльник.

Я смотрел на собаку.

— Надо дать ей имя, — сказал я.

— У нее имя уже есть. Найда ей имя, — сказал Ванечка.

Найда вылизывала своих щенков, и меня это очень тронуло. Они были совсем еще маленькие. Все живое стремится к любви, и мне это долго казалось странным, а теперь вдруг перестало таковым казаться.

Ванечка сказал:

— Скотобойни — это где убивают петухов, вы что, не знаете?

— Нет, — сказал я. — На скотобойнях убивают скот. Свиней, коров. А птиц убивают на птицефабриках.

— Да уж, — сказал Боря. — Поверь мне, Ваня, у нас с брательником бабка и дед на скотобойне работают. У меня пушка есть оттуда, я покажу.

Но Ванечка не слушал ни меня, ни Борю. Он сказал:

— Петушков.

Алеша сказал Ванечке:

— Хватит.

— Петушочков.

Андрюша сказал:

— А ты потом расскажешь нам про скотобойни?

— Если добудете творогу для Найды, — сказал Ванечка и шмыгнул носом.

Мы, конечно, пошли добывать творог для Найды, но вовсе не для того, чтобы узнать какую-то глупую городскую легенду.