Джай Форс и коридор жизней. Часть 1

Дан Адхип

Студент Джай и его друзья делают случайное открытие: оказывается, тело человека – это сложная структура порталов в иные измерения. Рассказать об этом нельзя – никто не поверит. Остаётся только погружаться в исследования, чтобы собирать доказательства. Новые знания переворачивают представление о привычном мире и втягивают Джая в опасное приключение. На кону – жизнь и свобода.

Глава 6. История Роберта Шарпа

— Первой странностью было то, что в дом, который я снимал в Индии, влезли в тот же день, когда я купил книгу. Сам факт того, что влезли, — ерунда. Я американский турист, живу на окраине — почему бы не пошарить по комнатам, пока меня нет? К этому я готов: путешествую не первый год, поэтому ценности ношу с собой или сдаю в камеру хранения. Но странно другое: тогда у меня украли все книги, которые я держал на полках. Книги обычные: пара путеводителей, «Ким» Киплинга, роман одного русского писателя и несколько автобиографий путешественников по Индии. Кому они были нужны? Ворам-интеллектуалам? Я решил, что на книги позарились только с расстройства: ничего больше не нашли, вот и взяли хотя бы это, чтобы сдать по доллару за штуку. Тогда у меня не возникло никаких подозрений. Не смутило и то, что через пару дней мои вещи досматривали целый час в аэропорту: я предположил, что в полицию пришла ориентировка с фотороботом бандита, похожего на меня.

Роберт рассказывал неспешно и с удовольствием погружался в воспоминания. Я пользовался случаем и налегал на обед.

— Когда вернулся в США, проверки не закончились: на границе до книги докопались таможенники: «Покажи документ о владении этим предметом искусства». Я им: «Это не предмет искусства, а просто красивый сувенир, купил на рынке в Мумбаи». Они: «Покажи чек». — «Алё, какой чек? На рынке же купил!» Короче, провёл у них четыре часа, пока они делали запрос в Интерпол и выясняли, не числится ли моя книга среди нелегально вывезенных из Индии раритетов. Тогда мне впервые и показалось, что слишком много странностей выпало на несколько последних дней. Если кто-то и хотел отпугнуть меня от книги, то эффект получил совершенно обратный: сразу по приезде я взялся за её изучение. Прочитал — сплошная сказка. Обратился к одному профессору в университете, а тот такой: «О! Какая интересная книга! Давай соберём совет!» Ну, окей, совет так совет, если делу поможет. В итоге ты видел на записи, чем дело закончилось: все вдруг очень захотели, чтобы я передал книгу библиотеке. Мой отказ в ролике — только начало. После той конференции ко мне в течение нескольких недель подкатывали разные профессора. Уговаривая продать книгу университету, они мало походили на себя, будто в них что-то вселилось. Но они приводили чертовски убедительные аргументы: я почти согласился и уже представлял, как буду тратить кучу денег, которую мне сулили.

Я закончил обед и перешёл к чаю, а рассказ только набирал обороты.

— Мои родители не очень много зарабатывают, — продолжал Роберт, тоже потягивая чай с чабрецом. — Но то, что я постоянно путешествую, — это результат одного их подарка. В день, когда мне стукнуло восемнадцать, отец пришёл ко мне рано утром в комнату и разбудил словами: «Одевайся, полетели в Вашингтон». Я спросонья подумал, что это очередная его непонятная шутка, но он махал перед глазами тремя билетами на самолёт. Я, конечно, догадывался, что родители не оставят без внимания моё совершеннолетие, но каникулы с мамой и папой — это явно странный подарок.

Роберт смаковал воспоминания. Необычно было видеть, с какой благодарностью молодой парень говорит о родителях. Беззаветная любовь к ним в таком возрасте — штука немодная.

— Но я смирился. Да и что ерепениться? Планов у меня особо не было, девушки тоже, попойка в клубе с друзьями подождёт — поехали! В Вашингтоне сначала стандартная программа — Белый дом, Капитолий, разные мемориалы с экскурсиями.

— А Белый дом и Капитолий — не то же самое? — перебил я.

— Нет. Приедешь в гости — вместе съездим в Вашингтон, покажу разницу. Я там тоже только один раз был, так что будем почти на равных.

— А от твоего дома далеко до Вашингтона?

— Тысяча миль.

Я поморщился, прикидывая, сколько это в километрах: тысяча двести, тысяча четыреста или тысяча восемьсот — всегда путался в этих извращённых измерениях.

— Тысяча шестьсот километров, — заботливо помог Роберт, увидев мою озадаченность.

— Спасибо, — буркнул я, ощутив неловкость. — Перед поездкой в гости подтяну знания про США. Извини, что перебил.

— Да ничего, — ответил Роберт и вернулся к рассказу. — В общем, погуляли по Вашингтону до вечера, потом поехали в отель. Родители сказали, что завтра ещё кое-куда надо сходить, а вечером уже в аэропорт. Я-то ещё хотел по городу погулять, раз уж приехал, но вся поездка — это и так большой подарок. Не то чтобы я прыгал от восторга, ведь Вашингтон — не Лас-Вегас, но всё равно было приятно. Родители весь день чему-то радовались, как дети. Шушукались, смеялись, отец наставлял меня: «Это сердце твоей страны, сынок. Тебе сегодня восемнадцать, и на тебя ложится ответственность не только за свои поступки, но и за весь мир». Мама добавляла: «Мы верим, что ты станешь достойным гражданином». Всё это сильно бы меня взбесило, если бы не их искренняя наивность. Они поселили меня в отдельный номер, и перед сном я прокручивал весь день, запоминая радость родителей. Почему-то захотелось запечатлеть в памяти их пафосные речи и простодушные улыбки.

Роберт вдруг рассмеялся:

— Я даже и не представлял, что они разыгрывали передо мной комедию! Считал их простаками с промытыми мозгами, а на деле сам оказался дуралеем.

— В смысле?

— В прямом! Все эти шаблонные выражения ярых патриотов они бросали просто ради прикола, чтобы проверить, где моя точка кипения. Издевательство достигло апофеоза следующим утром, когда родители привели меня в музей естественной истории. Встали у стенда с пещерными людьми. Отец и говорит: «Вот, сынок, если бы не Соединённые Штаты, сейчас весь мир ходил бы в таком виде», — и показывает на неандертальца. Я уже не выдержал, взорвался и заорал: «Ты что, серьёзно?!» Тут же мама прыснула смехом, да так громко, что я сначала решил, ей плохо. Папа тоже как давай ржать, аж за живот схватился. А я стою, красный от злости, и ничего не понимаю. Оказалось, они меня уже второй день троллят и испытывают на прочность, чтобы подойти к главному… может, счёт возьмём?

— Что? — не понял я поворота истории.

Рассказ настолько меня увлёк, что я забыл обо всём на свете.

— А, счёт! — сообразил я. — Да, давай.

Я нашёл глазами официантку и поднял руку. Девушка подошла, и мы попросили два отдельных счёта. Мне не терпелось узнать, что же было главным, но Роберт держал паузу до выхода на улицу.

— Куда дальше? — спросил он, когда за нами закрылась дверь кафе.

— Ко мне. Забросим чемодан, а потом решим, что будем делать. Ты ещё так и не рассказал, зачем приехал, — ответил я саркастически.

— Да-да! На чём я остановился? — закатил глаза Роберт, прекрасно зная, на чём.

— Тебя развели собственные родители.

— А, точно! В музее они признались, что дурачили меня два дня. Спрашиваю: «Зачем?» — а они говорят: «Чтобы хорошенько запомнил, как видит мир тот, кто не путешествует по другим странам». А потом отец ненавязчиво добавляет: «Ладно, поедем где-нибудь пообедаем и будем тебя собирать в дорогу. Вот твои билеты». Я отмахиваюсь: «Да ладно, пусть у тебя хранятся». Потом замечаю, что он протягивает целую пачку билетов, а должен быть всего один. Взял, ничего не понимая, начал их перебирать. Мама: «Эй! Местами не меняй. Они разложены по порядку». И тут до меня доходит: все билеты на моё имя, но в такие города, названия которых я даже не слышал! Причём одни билеты на самолёты, другие — на поезда. Оказалось, это индивидуальный тур по Африке с посещением шестнадцати стран! Прикинь? А потом отец как бы между делом сказал: «Ладно, не будем терять время, а то ты сегодня ночью летишь в Марокко. Через полгода вернёшься другим человеком. Хоть развеешься немного перед поступлением в колледж».

Роберт остановился, чтобы осмотреться и, по-видимому, запомнить незнакомую дорогу. Он развернулся назад, чтобы понять, как далеко мы ушли от кафе, поглядел по сторонам и снова продолжил путь так уверенно, будто знал, куда идти. Я улыбнулся его методу ориентирования.

— Я даже произнести ничего не мог, — продолжил Роберт, когда чемодан снова тихо застучал колёсами по тротуарной плитке. — А мама от умиления расплакалась. Шесть месяцев, Джай! Ты можешь себе это представить? Они этот подарок два года готовили! Организовали трансфер, жильё, экскурсии, денег дали в дорогу. Подарили в довесок рюкзак с полным набором туристических вещей, ноутбук и экшн-камеру, чтобы я мог видео снимать и монтировать на случай, если решу стать блогером. Я несколько суток в себя прийти не мог: ходил по Касабланке и Марракешу и не верил, что это всё реально. Сколько они денег угрохали — понятия не имею. Но этот подарок был самым…

Тут Роберт так громко выкрикнул череду хвалебных ругательств, что две женщины, шедшие навстречу, брезгливо скривили рты: может, они и не распознали всех сложных оборотов грязного английского, но услышанного им хватило, чтобы осудить хама-американца.

Я засмеялся и, поравнявшись с женщинами, сказал им:

— Извините моего друга. Ему так понравился наш город, что не может подобрать приличных слов.

Женщины ничего не ответили и прошли мимо, но я заметил, как их взгляды потеплели.

— О, прости, — опомнился Роберт, когда догадался, отчего я вдруг поговорил с прохожими. — Я что-то разошёлся. Но представь мой шок тогда, если уж почти семь лет прошло, а я до сих пор под впечатлением. К чему я это всё рассказываю? Чтобы объяснить, что денег у меня особо никогда не было, хоть я и путешествую по несколько раз в год. Из тура по Африке я привёз два чемодана необычных сувениров. Когда показывал их знакомым, у меня стали спрашивать, почём я их мог бы продать. Тогда я рынка вообще не понимал, поэтому здорово удивился, что кого-то заинтересовали побрякушки, которые делают ремесленники африканских племён. Но спрос был, я нашёл оценщиков, в итоге несколько сувениров продал перекупщикам по пятьсот долларов за штуку. Решил, что это шанс. Стал изучать культуры разных континентов и смотреть, что пользуется спросом в США на рынках антиквариата, этнических сувениров, минералов, зарубежных книг — в общем, всего, что позволило бы мне съездить в какую-нибудь далёкую страну, привезти оттуда на продажу что-то необычное и покрыть все расходы на путешествие.

Роберт глубоко вздохнул и иронично закатил глаза:

— Юным романтиком был! После нескольких удачных поездок, когда я всё окупал, я решил на этом зарабатывать. Но как только брался за дело, сразу или на таможне конфисковывали сувениры, или багаж терялся, или неожиданно пропадал спрос именно на то, что я привозил. В общем, через некоторое время стало понятно, что Вселенная по каким-то причинам сдерживала рост моего достатка, оставляя лишь столько, сколько необходимо для нового путешествия, и немножко сверху. Книгу я, кстати, тоже купил только для того, чтобы выгодно продать по возвращении домой.

— Многие из нашей исследовательской группы, — сказал я, — считают, что ты настоящий фанатичный учёный, готовый на всё ради науки, поэтому самозабвенно ищешь источники древней мудрости. Говорили, ты для этой цели даже специально выучил санскрит.

Роберт покачал головой:

— И ты, пожалуйста, не спеши разрушать мой светлый образ в глазах общественности. Он нам ещё пригодится. А в санскрит пришлось углубиться по корыстным соображениям. Я не раз бывал в Индии и на Тибете, и мне часто хотели втюхать вместо книг или свитков, имеющих хоть какую-то ценность, дешёвые неграмотные подделки. Большинство продавцов в Индии сами санскрита не знают, да даже те, кто делает копии старинных книг, порой не различают разницу в начертании символов. Скажу больше: большинство людей, переписывающих книги с целью их дальнейшей перепродажи, превращают живые тексты в мертвые.

— Это как? — заинтересовался я.

— Ну, пережил ты, например, что-то интересное: сходил в поход или почувствовал дикое влечение к официантке, — Роберт покосился на меня, ожидая бурную реакцию.

Я не поддался на провокацию и только усмехнулся:

— И?

— И написал об этом повесть, — продолжил он. — Другой человек начинает её читать и чувствует всё то, что ты пережил, как будто сам оказался на твоём месте.

— Это я так хорошо написал, выходит?

— Не обязательно. Это ты так хорошо вложил в текст свои впечатления и состояния. Написано-то может быть криво, но живо. А вот какой-нибудь парень из другой страны, который даже твой язык не понимает, берёт и копирует буквы твоей повести, да ещё и с ошибками. Читатель, который возьмёт такую копию, уже не сможет полностью окунуться в состояния, которые ты вложил в оригинал.

Я не очень представлял, как такое возможно, ведь символы-то останутся теми же, и тот, кто понимает язык, разберёт написанное. Роберт уловил сомнения и пояснил:

— Помнишь, как ты на себе чувствовал рассказы ребят об ощущениях в теле?

Я кивнул.

— Если бы робот записал их слова, затем распознал как буквы, а потом прогнал через синтезатор речи, ощущения бы у тебя возникли совсем другие: изначальное состояние потерялось бы по пути.

— Так понятнее, — кивнул я.

— Раньше я про эту особенность не знал, но понимал, что если более-менее уметь переводить с санскрита и разбираться в шрифтах и всяких нюансах, можно довольно легко отличить ценный документ от творчества дворового умельца. Хорошие копии старинных индийских текстов тоже можно продать у нас за приличные деньги. Отсюда и необходимость учить санскрит. Так что вся моя псевдоучёность появилась из-за мечты о путешествиях.

Роберт посмотрел на небо, а потом вдруг махнул рукой и добавил:

— Да кого я обманываю? Не из-за путешествий я взялся за языки, а ради денег! Никакой научной романтики.

— Ой, да ладно, — отреагировал я. — Все же только ради этого и идут в университеты. Не знаю никого, кто бы пошёл туда ради науки. «Выучишься — срубишь больше бабла», — так большинство родителей учит детей. Только другими словами.

Показалось, что Роберт на секунду загрустил. А может, это тени от деревьев так легли на его лицо.

— Как бы там ни было, — продолжил он, — если бы я не искал наживы, я бы не нашёл на задворках мумбайского рынка книгу, которая в корне поменяла мою жизнь. Теперь книгу ищут у меня другие, сами того не понимая. И однажды чуть было не нашли.

За разговором мы дошли до моего дома.

— В результате обыска? — спросил я, а потом указал на подъезд. — Нам на третий этаж. Лифта нет.

— Обыски тут ни при чём, — ответил Роберт, подхватив чемодан и зашагав в подъезд. — Историю про деньги и путешествия я рассказал для того, чтобы ты представлял, каким был соблазн продать книгу за двадцать пять тысяч долларов.

— Двадцать пять? Я слышал про десять.

— Это на конференции было десять. Через неделю, когда я уже в сотый раз всем ответил нет, меня вызвал к себе ректор и сказал, что готов лично заплатить двадцать пять тысяч, чтобы купить эту книгу.

Я присвистнул, и свист эхом раскатился по подъезду.

— Что же тебя остановило? — спросил я, когда открывал дверь в квартиру.

— Сам не пойму, — ответил Роберт, проходя из подъезда в прихожую. — Что-то гудело вот здесь, за затылком, и давило на голову. Так я и понял, что это какой-то развод.

Я разулся и достал из обувного шкафа пару гостевых тапок.

— Тапки — тебе. Ванная и туалет — там. А ректору вообще зачем нужна книга? Что бы он с ней делал?

— Лично ему книга была вообще не нужна. Кто-то нашептал ему, что надо любой ценой забрать книгу у наглого студента. Вот он и придумал способ её заполучить — выкупить.

Я помыл руки и пропустил Роберта в ванную.

— Вот твоё полотенце, — указал я. — Не может быть, чтобы человек действовал вообще без понимания личной выгоды. Даже фанатики осознают собственную выгоду от своих безумных поступков.

— Спасибо, — ответил Роберт. — Наверно, ректору объяснил неведомый «внутренний голос», что книгу можно будет очень выгодно продать на аукционе через несколько лет. Особенно если поддерживать вокруг неё шумиху.

Я провёл нового друга в гостиную и указал на диван:

— Тут приготовим тебе спальное место. Нормально?

Роберт всмотрелся в углы и стены комнаты, стараясь уловить что-то незаметное глазу, после чего воскликнул:

— Идеально, Джай! Спасибо!

Ещё немного покрутив головой, Роберт сел в кресло.

— У тебя тут здорово, — оценил он.

— Захвалил, — смутился я, сел на диван и быстро вернулся к главной теме. — И кто, по-твоему, стоял за ректором?

— Те же, кто за полицейскими, которые подходили к нам в кафе. Ты ещё не понял, почему я к тебе приехал?

Я попробовал быстро проанализировать всё услышанное и сравнить с тем, что знаю, но ответа не нашёл:

— Пока нет.

На лице Роберта отразилось ликование:

— Да потому что ты, Джай, общался с существами, которые, похоже, стоят за всеми попытками завладеть книгой! По крайней мере, мне так кажется. Именно их ты встретил в параллельном мире, о котором потом рассказывал в эфире с округлёнными глазами, как у съехавшего укурка.

Я, видимо, неосознанно повторил знакомое выражение лица, и Роберт расхохотался:

— Точно! Вот так ты и выглядел!

Пока я подбирал слова, Роберт продолжил:

— Существа, с которыми ты столкнулся, часто направляют к нам людей, не понимающих, что происходит. Либо люди уверены, что совершают действия в полной осознанности. Например, те полицейские, с которыми мы познакомились в кафе, были убеждены, что ищут нечто крайне опасное, — такое задание вертелось у них в головах. Эти существа…

— Дварки? — неуверенно вставил я.

— О! Дварки! — воскликнул в ответ Роберт. — Крутое название, точно подходит! Так и будем называть. Сам придумал?

Я неоднозначно помотал головой:

— Название — плод сегодняшней мощной галлюцинации.

Роберт обрадовался ещё больше:

— Ого! Да ты тоже припас для меня что-то интересное! Расскажешь?

— Давай пока ты. Про полицейских интереснее.

— Окей. В общем, этим дваркам, похоже, сложно полностью подчинить человека, поэтому они корректируют поведение людей навязчивыми идеями или слепой убеждённостью. Обращаются к подсознанию и науськивают. Нашептали, значит, дварки полицейским, что нужно искать дико опасную штуку, — те приняли в работу. А что для них опасное? Ну, точно не книга! Мы ж не в средних веках и даже не в шестидесятых. Значит, взрывчатка, оружие, наркота.

— Если так, то почему они не пропикали своим металлоискателем твой чемодан? — припомнил я.

— Это потому, что у нас с тобой сегодня было несколько преимуществ. Во-первых, мы прилично выглядели, и наш вид не отличался от типичных образов мирных граждан, известных полицейским. Во-вторых, и это важно, у меня с собой не было ничего компрометирующего. Они с таким подозрением рассматривали чемодан, что мне вот-вот пришлось бы его раскрыть, но там бы мы увидели только одежду и потрепанный ноутбук. И, в-третьих, самое главное, я уже знал, как нужно общаться с людьми, чтобы влияние дварков на их волю ослабло.

— То есть нашим козырем был ты, — усмехнулся я.

— Верно, — гордо расправил плечи Роберт.

— А как нужно общаться в таких случаях?

— Да просто взываешь к человеческим чувствам актёра, и всё. Вот к нам подошёл сержант. Он же не сержантом родился, и дома он тоже не сержант, а обычный парень. Но надень на любого человека форму, олицетворяющую конкретный образ, — и перед тобой прекрасный кандидат для манипуляции.

— Почему?

— Потому что все в обществе знают, как должен себя вести человек в форме. Военный — так. Полицейский — сяк. Бортпроводник — эдак. Почтальон — тоже по-своему. Всё это давно прописанные роли. И твоё взаимодействие с этими ролями уже есть в сценарии. Например, живёт себе человек по имени Джон, который любит заботиться о своих детях, балдеет от игры на синтезаторе, ходит на уроки вокала, увлекается философией и посещает лекции по космонавтике. И вот этот настоящий Джон надевает свою форму сержанта Грина, приходит в полицейский участок и становится не слишком-то настоящим, сужая свой привычный многообразный мир до мира офицера Джона Грина. Теперь он лучший патрульный прошлого месяца, подчиняющийся огромному количеству вышестоящих офицеров, пользующийся для принятия решений не своей интуицией, не своими мыслями и кругозором, а уставом, должностными инструкциями и полицейским опытом, накопленным за годы службы. И так в любой сфере, будь ты врачом, инженером, учителем, уборщиком или продавцом. А когда человек снимает с себя образ занимаемой должности, он становится гораздо свободнее, и навязать ему чужую волю намного сложнее.

Я был обескуражен тем, насколько правдиво и оттого колко звучали слова Роберта. Ведь всё, что он говорил, касалось и меня.

Я открыл удивительные возможности людей, видел параллельный мир, взаимодействовал с нечеловеческим разумом. При этом, приходя в университет, я становился рядовым студентом, зависимым от преподавателей, учебных планов, методик, деканов, ректоров, государственных образовательных стандартов, мировых тенденций в образовании, экономистов, устанавливающих стоимость семестров, родителей, обеспечивших моё обучение, организаций, плативших родителям, международной торговли, от которой зависит фактическое благосостояние родителей, и ещё целой бесконечности людей и общественных структур, напрямую или косвенно влияющих на студента, образ которого я с такой радостью и гордостью закрепил на себе.

Моё внимание за несколько секунд расширилось до масштабов планеты, и я почувствовал всё общество единой структурой взаимозависимых иерархий. От такого у меня закружилась голова, и я потерял ощущения широты и масштабности. Снова почувствовав под собой исчезнувший диван, я медленно оглядел гостиную. Роберт сидел напротив и пристально на меня смотрел.

— Твои слова, — едва собравшись с мыслями, произнёс я, — забросили меня в другое пространство. Это трудно объяснить, но я чувствовал там… устройство общества!

Подходящие фразы не подбирались, я формулировал мысли из первых попавшихся в голове выражений:

— А ещё то, что я увидел, сильно давило на затылок. Что-то похожее ты описывал, помнишь? Когда с ректором говорил.

Роберт продолжал молча слушать. Тишина вызвала приступ раздражения, и я перестал себя контролировать:

— Ты что со мной сделал?! — повысил я голос. — Загипнотизировал анархистскими байками? Приезжаешь ко мне, рассказываешь тут про всякие манипуляции, а сам начинаешь вытворять фокусы, как в кафе?

Незаметно для меня мой голос стал очень громким, и я уже кричал на спокойно сидящего передо мной Роберта:

— Да что ты молчишь? Я вот реально хочу сейчас тебе врезать!

Я приподнялся, чтобы потрясти его за плечи, а лучше с силой толкнуть, как вдруг справа раздался голос:

— Джай, а где у тебя чай?

От неожиданности я резко повернул голову и увидел Роберта, вышедшего из кухни с довольной ухмылкой на лице. В недоумении я снова посмотрел перед собой и замер: кресло, на котором он только что сидел, было пустым!