Безымянные могилы. Исповедь диверсанта. Италия

Даниэль Дукас (2024)

«Они прибыли в Италию, чтобы дать бой фашизму и нечеловеческой жестокости людей, одержимых дурманом собственной власти. Никто от них не ускользнет. Их двое. Эммануэль и Моррис. И на этот раз от их ужасающей хладнокровности, решимости и бесстрашия содрогнется Сало́». Этот роман охватывает сразу два временных отрезка, рассказывая о приключениях героев в 62-ом и 44-ом годах. Кроме того, сколь бы странно это ни звучало для книг подобной тематики, в большей степени вторая часть, придется по вкусу женской аудитории. Однако же, с другой стороны, книга изобилует подробным описанием образа мышления диверсанта и агента разведки, что, в свою очередь, не может не заинтересовать мужчин. Это роман о любви, дружбе и превозмогании.

Глава 5

— Как вы себя чувствуете?

Эммануэль закурил, не сводя глаз с женщины. Теперь, когда нервное напряжение начало спадать, а вынужденная жестокость и хладнокровие уступили место закономерно возникшей нужде расслабиться, он мог иначе смотреть на эту женщину. Нет, он не видел в ней лишь объект, так желаемой после схватки с врагом, сексуальной разрядки, напротив, он наслаждался одним ее присутствием. Душистым ароматом мыла, исходившим от ее тела, пышными формами груди, выраставшими под тканью халата, чувственным, с легкой хрипотцой, голосом, даже ее грустными голубыми глазами. Все это возвращало его к человеческому облику, успокаивая разум, тело и душу.

— Я в порядке, насколько это возможно в подобной ситуации. Вам к такому привыкать не приходится?

— Такая у меня работа, Мария.

— Пытать, отрезая части тела и убивать? — ошеломленно спросила женщина.

— Порой приходится. Это делает меня плохим человеком в ваших глазах?

— Нет. Не в этом случае.

— Славно. Потому что только в таких случаях я пачкаюсь в чужой крови.

— Но как вам удается сохранять спокойствие?

— Вы сами сказали. Вопрос привычки. Послушайте, Мария, эту ночь вам придется провести в отеле. Завтра, когда вернетесь, обнаружите дом в привычном состоянии.

— А вы?

Мария подняла на него свои печальные, бездонные, как два озера, глаза.

— А что я?

— Вы не поедете со мной?

— Вы хотели бы этого?

— Я не хочу оставаться одна этой ночью, — смутившись, тихо произнесла женщина.

— В таком случае, я жду вас внизу. Спускайтесь, когда будете готовы.

— Постойте!

На выходе из комнаты Эммануэль обернулся.

— Почему вы выругались, когда я напомнила вам слова Джошуа?

Эммануэль тяжело вздохнул, не желая озвучивать догадку, проливавшую свет на глубокое отчаянье, в котором пребывал его друг, добровольно расставаясь с жизнью.

— Я думаю, я и есть то самое решение. Джошуа не мог не знать, что я не оставлю его смерть без внимания и немедленно прилечу, чтобы разобраться во всем.

Произнеся вслух эти слова, Эммануэль понял, что не зря это сделал. Разрозненная мозаика в его голове начала складываться в подобие ясной картины, лишь прибавившей решимости выяснить все до конца и найти виновных.

***

Спустя немногим менее часа, Эммануэль и Мария поднялись в номер-люкс отеля Мэйфэр, расположенного в самом сердце Лондона. Потратив на сборы не более тридцати минут, Марии удалось с помощью макияжа искусно скрыть следы усталости и потрясений минувшего вечера. Распущенные, не поддавшиеся седине в сорок один год, волосы спадали на плечи и дальше струились по спине. Надето на ней было модное темно-коричневое пальто выше колена, по всему контуру обшитое белой тесьмой. Войдя в номер, Эммануэль сразу заказал ужин на двоих. Его уже давно мучил голод. До половины наполнив два стакана шотландским виски, он протянул один Марии и удобно устроился в мягком кожаном кресле.

— Мария, я не меньше вас хотел бы оставить позади события этого вечера, но мне необходимо задать вам еще несколько вопросов.

Сделав солидный глоток из своего стакана, женщина с готовностью кивнула.

— У Джошуа были проблемы с потенцией?

— Да, — опустив взгляд ответила она.

— Простите меня за бестактность, но это, действительно, важно.

— Это началось несколько месяцев назад, может четыре или пять. Сначала это происходило редко и не вызывало подозрений, но потом мы все чаще не могли…

— Я понимаю.

— Я видела, что его это тревожит, но не задавала вопросов. Мужчины не любят говорить о своих проблемах, а трудности столь деликатного свойства беспокоят их даже больше, чем женщин. Спустя некоторое время он сам заговорил со мной об этом. Он подозревал, что за ним следят, говорил, что в его доме бывает кто-то в его отсутствие. Тогда он перестал привозить меня к себе и приезжал сам. Я думаю, что его проблемы были вызваны именно этим. Он признавался, что плохо спит и никогда не может расслабиться. Но ведь так и было, да? Этот… человек подтвердил.

— Да, Мария, все так и было.

Женщина выпила, и Эммануэль последовал ее примеру. Выдержанный виски приятно согревал, не обжигая горло.

— А потом, когда на меня напали, Джошуа вовсе растерял самоконтроль. Мы, конечно, и не пытались, но, каждый раз, когда он приезжал ко мне, я видела по его состоянию, что мысли его очень далеко. Он был погружен в себя и почти не разговаривал со мной.

Раздался стук в дверь. Эммануэль обрадовался поводу отвлечь Марию от тягостных воспоминаний. Поспешив, он забрал заказ и вкатил столик с ужином в гостиную. Дабы сгладить неловкое молчание, включил радио. Известный со времен войны диктор новостей, Кертис Фредерик, как раз закончил свой последний на сегодня репортаж, знаменуя начало новых суток и заиграл стремительно набирающий популярность рок-н-ролл. Быстро покончив с ужином, Эммануэль откинулся в кресле и закурил. Вскоре к нему присоединилась и Мария. Выкурив сигарету и допив виски, женщина молча отправилась в спальню, покачивая внушительными бедрами. Из темноты комнаты до слуха Эммануэля доносился шелест снимаемой одежды, и он ощутил жгучий прилив тепла пониже живота.

— Идите ко мне, — прозвучал тихий, печальный голос.

Допив остатки напитка, Эммануэль направился в спальню. Приоткрыв дверь, он впустил в комнату свет. Мария ждала его на краю кровати. На ней был комплект черного белья, резко контрастирующий с бледной кожей. Она встала ему на встречу и прильнув всем телом нежно и страстно поцеловала в губы. Мягким языком облизывая его губы, руками она изучала его спину. Почувствовав, как внутри него разрастается пламя, Эммануэль мягко отстранил женщину и подведя к кровати, уложил на спину. Не сводя с нее глаз, он скинул с себя одежду и взяв ее бедра в свои руки, приготовился войти в нее.

— Постойте. Я до сих пор не знаю вашего имени. Я хочу знать, как зовут мужчину, спасшего мне жизнь.

— Эммануэль.

Женщина глубоко вдохнула и откинула голову. Меньше минуты ей потребовалось, чтобы оказаться на вершине блаженства. Эммануэль крепко держал ее бедра, не давая ускользнуть от него. Он не двигался, пока женщина приходила в себя и лишь с наслаждением поглаживал ее мускулистые ноги. Когда дыхание Марии восстановилось, он перевернул ее на бок и продолжил, утапливая руку в волосах, рассыпавшихся на подушке. Женщина металась по постели и стонала, всем телом отзываясь на его движения, пока, наконец, не вынудила его кончить.

— Как ты узнал, что Лэрд ненастоящая фамилия? — спросила Мария.

Отдыхая, они курили в постели. Приподнявшись на локте, Мария, поглаживая, изучала тело второго в ее жизни, мужчины, с которым легла в постель. Впервые за долгое время, она чувствовала себя в безопасности, чувствовала себя защищенной, словно стальной купол накрыл ее, отрезав от всего мира.

— Я много лет проработал с немцами. Твоя внешность говорит сама за себя.

— И что же ты увидел?

Эммануэль толкнул женщину на спину и перехватив инициативу, принялся ласкать ее тело.

— Высокий рост, светлые волосы, мощная челюсть, большая, крепкая грудь, широкие бедра, стройные ноги.

Каждое свое слово он подчеркивал, поглаживая или крепко сжимая ту или иную часть тела Марии.

— Пожалуйста, не останавливайся, — простонала она.

И он не остановился, пока ее тело не изогнулось в оргазме от искусных движений его руки. В порыве взаимной страсти, Мария забралась на мужчину сверху. Скинув бюстгальтер и обнажив большие, каплевидные груди, она прижала к ним его голову. Ее движения были дикими и настойчивыми, пронзительные стоны наполнили комнату. Мария сдерживала себя не единожды и позволила себе кончить только вместе с Эммануэлем не дав ему, на этот раз, выйти из ее тела. Бурный оргазм захлестнул обоих и, не ослабляя объятий, они, тяжело дыша, рухнули на постель.

— Спасибо, спасибо, спасибо, — шептала Мария, уткнувшись в макушку мужчины.

Когда Эммануэль открыл глаза, он увидел, что по лицу женщины катятся слезы.

***

Проснувшись Эммануэль обнаружил, что девушки уже нет и решил, что она ушла, стоило ему уснуть, иначе, он бы услышал ее. Они беззаветно занимались любовью почти до рассвета. Сексуальный аппетит не утихал, подталкивая их к мучительно долгим и изощренным ласкам. И лишь, когда тьму за окном сменила глубокая синева, Эммануэль, в очередной раз, коснувшись головой подушки, забылся крепким сном. Взглянув на стрелки часов показывавшие почти одиннадцать часов, он решил не тратить время на завтрак. Приняв душ и одевшись, он позвонил вниз и попросил портье организовать ему такси. Через двадцать минут он вошел в здание аудиторской фирмы.

— Где ты был, черт возьми? Я думал, меня удар хватит! — воскликнул Михаил Розенблюм, когда Эммануэль вошел в его кабинет.

— Я же сказал не ждать меня.

— Нет, ты сказал, что будешь утром, а на часах полдень. Я уже начал думать, что с тобой что-то случилось.

— И действительно, случилось. Много всего. Попроси Адину принести кофе, и я все тебе расскажу.

— Масса вопросов по-прежнему остаются открытыми, — задумчиво произнес Розенблюм, когда Эммануэль закончил повествование, — и все же, кое-что мы узнали.

— Верно.

— Например, что у МИ6 проблемы с финансированием и их сотрудники готовы идти на кражу чужих портфелей.

— Понятия не имею зачем ему понадобился пустой портфель Чолера.

— Мог ли он предполагать, что Джошуа хранил в нем важную информацию?

— Настолько важную, чтобы рискнуть стянуть его у меня из-под носа? Очень в этом сомневаюсь.

— Хорошо. Что еще мы имеем?

— Немку, которую Чолер скрывал от всего мира. Причем он настолько боялся нашего осуждения, что даже под страхом угрозы ее жизни, не пришел к тебе с просьбой организовать для нее охрану.

— А к чему двое, которых ты убил, разыгрывали из себя фанатиков Гитлера?

— Думаю, чтобы скрыть свою причастность к Штази. Им пришлось действовать открыто, что чуждо для любой разведки, отсюда и цирк.

Розенблюм задумался. Его лицо выражало крайнюю степень подозрительности.

— Мэнни, ты единственный из всех нас, кто видел Миллера живым в послевоенные годы. Может он говорил что-то, что может пролить свет на происходящее здесь?

— После того, как его положение в Германии было дискредитировано, он бежал в Штаты. Русские думали, что он перешел на их сторону в поисках места потеплее, но он лишь предвидел будущие планы США по развалу стран социалистического блока и решил спрятаться на видном месте, чтобы быть в курсе событий.

— Стало быть, Штази просто ищут мести?

— Уверен, что нет. Ты только вообрази себе каким колоссальным количеством ценной информации для немцев владеет Миллер. Ими руководит не только жажда возмездия. Они одержимы желанием взять реванш с русскими.

— Хорошо. Каковы твои личные соображения относительно Джошуа?

— Я уверен в том, что это было самоубийство.

— Уверен? Но почему? Еще вчера ты настаивал на обратном.

— Об этом позже, Миша. Сейчас расскажи мне о том, что тебе доложило наблюдение?

— С чего ты решил, что им было что докладывать?

— Интуиция.

— Ладно, — недовольно буркнул Розенблюм. — Когда вы с женщиной покинули дом Джошуа туда вернулись МИ6. Мои парни намеренно не вмешались, но утром, когда они вошли туда, обнаружили следы обыска. Но, должен заметить, что парни из МИ6 постарались на славу, оставив все в первозданном виде.

Эммануэль, пребывая в полном недоумении, выругался себе под нос.

— Миша, все, что приходит мне на ум, это МИ6. У них ведь есть доступ к архиву, содержащему информацию о беженцах, прибывших в Англию в годы войны?

— Разумеется, есть.

— Стало быть, для них не составило бы труда вычислить тех немногих гражданок Германии подходящего возраста, что получили убежище в Лондоне и выставить наблюдение за каждой из них до тех пор, пока в один из дней там не объявится Чолер?

— Технически это возможно. На своей земле у них имеются необходимые для этого ресурсы. Достаточно выставить наблюдение за домом Джошуа и отрапортовать группам слежки о его отбытии. Последним останется лишь ждать и глядеть в оба. Но, Мэнни, это тяжкое обвинение. У нас крепкие дипломатические отношения с ними, тебе ли не знать? У тебя ведь нет ничего, кроме догадок, чтобы считать их замешанными в этом?

— Кроме одной. Как они так скоро узнали о смерти Чолера.

— Ладно, об этом позже. У меня есть для тебя еще одна новость. Хорошая или плохая, решать тебе.

— Валяй, удиви.

— Сегодня утром, пока ты отсутствовал, было зачитано завещание Джошуа. В нем он оставил для тебя послание.

Розенблюм взял со стола запечатанный конверт и протянул его Эммануэлю. На конверте было выведено «Эммануэль Стирис».

«Дорогой Эммануэль! Прежде всего, прости меня за то, что взвалил на тебя эту ношу, но ты единственный, у кого есть шанс разобраться во всем. Думаю, сегодня, в день моих похорон, ты уже находишься на верном пути. Я никогда не сомневался в тебе в годы войны, не сомневаюсь и сейчас. Мне жаль, что у меня не достало мужества открыться тебе при жизни. Теперь ты все знаешь и надеюсь, не осуждаешь меня. Искренне твой Иешуа Чолер

П.С. У меня есть для тебя сюрприз. Уверен, он согреет твою душу. Миша введет тебя в курс дела».

Эммануэль поднял глаза на Розенблюма.

— Я ведь говорил, что это самоубийство.

— Как, черт возьми, ты это понял?

— Потом, Миша. Поехали домой. Пора собираться на похороны.

— Кстати об этом. Джошуа оставил для меня кое-какие инструкции относительно тебя.

— Расскажешь дома. Нужно привести себя в порядок и переодеться. У меня вся одежда измята. И еще я хочу есть.

***

Наскоро пообедав полудюжиной сэндвичей с курятиной и сыром, Эммануэль побежал в душ. Время поджимало. Джошуа Чолер выразил отказ от традиционного для евреев обряда прощания с покойным, поэтому им надлежало сразу прибыть на кладбище, куда они рисковали опоздать. Меняя температуру воды каждые двадцать секунд, с обжигающе горячей на пронизывающе холодную, Эммануэль вернул себе бодрость, не до конца восстановленную коротким сном, после изматывающей ночи. Мышцы вновь обрели пластичность и заряд энергии, разум прояснился. Надев черный двубортный костюм и черное, сшитое на заказ, таким образом, чтобы не выдавать наличие оружия под ним, пальто, Эммануэль спустился вниз.

— Должен заметить, аппетит у тебя зверский. Не думал, что ты съешь все сэндвичи.

— У меня была тяжелая ночь.

— Я чего-то не знаю?

— Очевидно того, что мы опаздываем.

Розенблюм вертелся перед зеркалом, примеряя одну из своих шляп.

— Миша…

— Что? В Англии модно носить шляпы.

— А тем, кого природа обделила волосами, это даже необходимо.

Розенблюм скосил на Эммануэля укоризненный взгляд в зеркале.

— Знаешь, придет день…

— И моя шевелюра поредеет. Помнится, однажды ты уже говорил мне это.

— Когда?

— Когда память еще не подводила тебя. Идем. Нам пора.

— Сопляк, — проворчал Розенблюм.

— Ну, разумеется.

— Как я уже говорил тебе, Джошуа кое-что поручил мне сделать, — произнес Розенблюм, когда они ехали в его машине по трассе, ведущей в Лондон.

— Знаю, он упомянул об этом в письме для меня.

— Но ты не знаешь, что именно?

— Нет, он только написал, что ты введешь меня в курс дела.

— Джошуа посмертно велел мне позвонить некой девушке и сообщить о его смерти и дате похорон.

— Кто она?

— Этого я не знаю. Он утверждал, что она сама тебе представится.

— Мне? При чем тут я?

— Это мне тоже неизвестно. Но, кроме прочего, Джошуа убедительно просил сказать девушке, что на похоронах будешь присутствовать ты.

— И ты назвал ей мое имя?

Розенблюм надул губы и отвел взгляд.

— Какого черта, Миша?

Не веря собственным ушам, Эммануэль вытаращил глаза на своего учителя.

— Этого хотел Джошуа. Наш Джошуа, Мэнни. И я доверяю ему.

— Куда ты звонил?

— Номер зарегистрирован в Италии.

***

Кладбище Хуп-Лейн предназначенное для захоронения исключительно евреев, благодаря своим скромным размерам, уютно пряталось в сердце тихого спального района Голдерс Грин. Это было ухоженное место, живописно окруженное по всему периметру высокими, цветущими деревьями. Прямо через дорогу, напротив кладбища мрачно возвышался, выполненный из красного кирпича, один из старейших крематориев Лондона. Припарковавшись у ворот, ведущих на территорию кладбища, Эммануэль Стирис и Михаил Розенблюм, в сопровождении ожидавших их, немногочисленных коллег из лондонского управления, молчаливым строем направились к месту прощания с их другом. Из административного здания, служившего также и залом для отпевания усопших, им навстречу выбежал пожилой служитель кладбища. Низкого роста и с животиком, он неуклюже ковылял к ним, зажав в обеих руках ермолки, для всех пожелавших присутствовать на похоронах. Раздав их, он отвел Михаила Розенблюма в сторону и, встав на носочки, что-то прошептал ему на ухо.

— Сказал, что какая-то шикса уже была у гроба Джошуа.

— Мария.

— Ты сказал ей о том, где пройдут похороны?

— Разумеется, я.

— Ты правильно поступил.

— Прощание с ним необходимо ей едва ли не больше, чем нам с тобой. Все готово?

— Да. Раввин уже ждет нас у могилы. Это недалеко.

Водрузив ермолки на головы, вся процессия устремилась вдоль каменного забора по усыпанной гравием дорожке. Достигнув ее середины, они прошли по газону между могильных плит и оказались у гроба Джошуа Чолера. Невдалеке в черном платье, достававшем почти до земли и привычной для католичек вуали, скрывающей лицо, стояла девушка. Эммануэль не мог видеть ее глаз, но ощущал на себе ее взгляд. Раввин, в традиционном для себя облачении, ждал их переминаясь с ноги на ногу. Очевидно, его не мало нервировали эти незнакомцы с каменными лицами столь необычно несущие свой траур по умершему.

— Мэнни, — тихо обратился Розенблюм, — ты должен прочесть кадиш. У Джошуа нет живой родни, а ты сирота.

Эммануэль снял с себя пальто и передав его Розенблюму, приблизился к гробу, стоящему на двух табуретах. Рядом безнадежной чернотой зияла выкопанная яма. Горбик земли был старательно распределен вдоль нее. Тело Джошуа Чолера было обернуто в белый саван. Полноватое, безмятежное лицо, тронутое морщинами, в лучах солнца, выглядело непривычно бледным для смуглого мужчины. Лондон провожал покойного ясным, безоблачным небом.

Конец ознакомительного фрагмента.