Личные слова, мысли, ощущения, чувства – отражаются на страницах дневника поэта. Поэт, словно рефлексирует над своим сознанием, лично впечатывается в страницы дневника, продлевая свою жизнь…Бежит трамвай от городской суеты —по рельсам вдаль.Идут пешеходы, словно творцы —по тропинкам в ночь.Город дышит, чувствует, пишет —оставляет себя в сердцах.И поэт где-то бредёт —записывая город и мысли, на страницахсвоего дневника…
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Дневник поэта. Город & мысли… предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава 1. Бе (с) хронологии
«Я не собирался становиться поэтом»
Я не собирался становиться поэтом,
но, находясь — в предсмертной агонии,
моя судьба соединила меня с поэтическим чувством,
и в поэзии, ныне, моё продолжение…
Я болею, и брежу,
и люблю, совершенно иначе.
И я вписан, отныне, в личную драму,
воплощаясь в поспешно-неразборчивом почерке.
Я человек, — нутром и душой, оставшийся в «н…» времени.
Я человек, — ищущий смысл в смысле, погружаясь в истины.
И словно тенью идущий, по неизведанной улице,
записываю свои глупые мысли.
Я не собирался становиться поэтом.
И мне до сих пор неизвестно, на каком из кладбищ покоится истина.
Но я продолжаю идти по старинным и новым аллеям,
записывая мысли в стихах, в тот самый дневник, —
дневник печального поэта.
«Всё сущее города уральских ветров»
Я люблю эти улочки, их дома и их крыши,
и серый асфальт на проезжей и пешеходной.
Люблю, — их историю возрождения
и будущего продолжения.
Люблю эти скверы,
выращенные под этажами —
естественно или культурно,
пишу о них так натурально.
Люблю молодёжь по парам
с любовью гуляющих в парках.
Люблю их диалоги под дубом:
о завтрашнем, прошлом и нынешнем.
Люблю поэзию —
городской философии жизни,
и запах, распустившейся только сирени,
и звуки, качающихся волн Исети.
Пошарпанные эти кварталы, люблю
их до самой потери —
прижизненного мною пульса.
Люблю и не отпускаю…
И пусть опадают листья,
потрёпанные от уральского ветра
и пусть меняется время,
но остаётся вера
в город святой Екатерины,
где сквозь леса проросли усадьбы;
в город внезапной перемены,
где пройдя сталь, возрождаются храмы.
Пусть звучат голоса
уходящие вдаль за пределы страны,
пусть трещат в электричестве дороги и провода,
и жизнь проходит на разрыв аорты.
Но я люблю этот город —
и пешеходов топот,
люблю улицы посреди красного леса
и тот островок из берёзовой рощи,
что душу мне греет в сезон осенней хандры;
и трамваи, что бегут от городской суеты
и по душам разговоры в близком кругу, люблю,
где молодая кровь — зарождает поэтическую стезю.
Да, мы все догоняем свою судьбу
и исследуем тени других городов,
но этот город живёт среди уральских ветров, —
и этот город, я в свой дневник запишу…
«Сквозь сон, смотрю на этот мир»
Сквозь сон, смотрю на этот мир.
Ищу любовь… Ищу мотив.
Каков — он человек, —
немой, иль просто молчалив?
И какова она, и
в чём её порыв,
среди истленного костра?
…Молчим. Ещё взойдёт луна.
Оставь, — свой мнимый гнев.
Возьми перо, и напиши письмо,
разборчиво. Без лишних отступов и слов.
Запомни истину. Затем пошли себе его…
Он человек. Каков мотив,
и есть ли в нём ещё порыв,
сравнимый с верностью и естеством,
а не со с трусостью и фантаством?
Сквозь сон, смотрю на этот мир.
Ищу эстетику… и правоту.
Но ни того, и ни другого, —
найти никак я не могу.
Скажи, отец, — в каком краю,
искать мне нужно, того, что я ищу?
Иль всё, что нужно мне,
уже давно, покоится в гробу?..
«Пишу о том…»
И день…
И ночь…
И в мглу…
И в свет…
Являлся мне —
один прекрасный силуэт.
Я помню день,
и помню ночь —
безлюдная тоска, и
жёлтый свет на небе прочь.
И миллионы маленьких огней,
разбросанных в порядке хаотичном.
Ты слышишь, дух —
моих писательских порывов,
как мысли заплетаются, —
рождая слова, и строки, и стихи?
Растут деревья, и
небо движется по кругу,
шагают люди по земле —
свои следы оставив кругом.
Бежит вода в синем ручье, —
из точки в точку, возвращаясь вновь.
Взгляни наверх…
Там видишь самолёт?
Он вовсе не один,
а посреди бескрайних облаков.
И день…
И ночь…
И в мглу…
И в свет…
Пишу о том, и
обо всём,
что сердце греет,
волнует душу, и то,
что дух писательский
внутри меня —
рождает мир
из бы-ти-я…
«Ржавый автобус — дорога»
Я выйду на дорогу
морозным тёмным утром.
Там тащится автобус ржавый, словно в гору,
и шлейф машин в туманном паре, — рядом.
Те, как вагоны, выстроены в ряд,
но вместо рельс и шпал, лишь чёрный снег, асфальт.
И треск ходячей суеты, одно твердит:
иди, иди…
Я выйду, как и все, пойду на остановку —
своей истоптанной тропой,
где будет ждать автобус ржавый,
попавший в утреннюю пробку.
Он как всегда — набит людьми вплотную.
Войду, прижмусь к дверям спиною
и изредка глотая свежий воздух,
я стану долго, искать себя в минутах.
В таких моментах, осознаётся время,
идущее так далеко вперёд.
И нас, незнающих, мотает маета,
но всех объединяет, — совсем не променад.
Какой-то дядя, не уступает место тёте,
другая тётя, высказывает недовольство дяде.
Водитель-азиат, с акцентом: «передаём все за проезд!»
и весь автобус на дыбах: «у вас кондуктор будет или нет?»
И кажется дорога — длинною в жизнь.
Улица Амундсена: справа лес и слева, тоже, лес.
На одной из сосен — крест, кто-то когда-то нашёл здесь смерть.
Ведь никогда не знаешь, когда закончится рейс.
Но сейчас я пишу, этот стих,
и, возможно, когда-нибудь, кто-то прочтёт его вслух.
И скажет: жил такой-то поэт, выходящий утром на эту дорогу.
Там ржавый автобус, точно также, тащится в гору…
«Человечки и речи»
Идут по земле,
Шагают в ночной синеве —
Огромные и крошечные человечки.
Несут в голове: тараканов и вече,
При этом себе нанося увечье,
И другу (дальнему, близкому) — хлеще!
От этого никому не станет легче,
Но с этим, как-то становишься крепче,
Пагоны себе прикрепляя на плечи.
Никак не могут замолкнуть трещащие речи:
Щебечут, щебечут, щебечут,
Без толка, и абсолютного понимания.
Мания, — тщеславия и величия,
И нет никакого в них милосердия,
Коли они отрицают правдивой словесности.
Вести, — шагают впереди человечности,
Плохие, хорошие. Идут без всякой разборчивости,
Расползаясь в сегодняшней современности.
Идут по земле,
Шагают в ночной синеве —
Огромные и крошечные человечки.
И речи. Трещащие речи,
С отсутствием чувственной этики:
Щебечут, щебечут, щебечут…
«Простой человек»
Мне стыдно за свои поступки,
Совершенные мною когда-то.
Мне совестно за свое поведение,
Что вел я себя, как тряпка!
Прошу я у всех прощения!
Извиняюсь за свое поведение.
Не держите обо мне — зло мнение,
Ведь я тоже простой человек!
«Адам и Ева»
Кто вы: Адам и Ева,
вкушающие сладко — плод запрета?
Кто вы, и посланы откуда
в мир, что полон тьмы и одновременно света?
Кто вы, и кто обнимает нас в темноте за плечи?
Молчите… а лучше бы мне рассказали о жизни,
о девственной матери, — священной деве Марии, и
о сыне её, — Иисусе Христе.
Кто вы, и в какой жизни ныне клубитесь?
Расскажите… в каком сумраке, православный скрылся Константинополь?
Знаете ли вы, ответы, на существующие в мире вопросы,
или он содрогнётся, и с полюсов сойдут плиты?
С него уже, улетают птицы, — прочь,
а это ещё, отнюдь, не последняя ночь.
Хотя именно ночь, а не день —
оголяет существо, — зримо насквозь.
Смотрите. Дождь становится ржавым.
Земля. Насквозь прогневает от смрада
и в этом, совсем не её вина, она —
невольно прогибается под человеческим гнётом.
Но скоро, всё повернётся иначе,
и людской табор уйдёт на рассвете.
За солнцем последует, на птичьем примере,
оставив другим, — своё на примете.
Кто вы: Адам и Ева?
Прародители нам, или греческая Химера?
Кто вы, и посланы откуда
в мир, что полон тьмы и одновременно света?..
«Покой»
Здесь, под взглядом Господним, —
Восковые свечи, кружатся кругом,
Горя, на паникадило, пропитанного святым позолотам,
Гипнотизируя очи; и наизнанку — души…
Всюду, ладаном пахнет дивным,
Рожденный, словно, из ниоткуда.
А может, спущенный с неба, —
Облаком белым, вместе с прозрением;
Насытить, сей человечество святой верой, и
С лица снять — маску лицемерий,
Разжечь, в холодных сердцах — огонь,
Подталкивающий на любовь.
Бежим, постоянно обгоняя время,
Пропуская мимо глаз покой.
Мой, нахожу среди голосов, —
Хором, напевающих в унисон:
Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя…
Колокольный звон, разгоняет мор.
Боль, мою успокой Бог!
Заставь разжать оковы,
Сжимающие сердце моё…
От крови в своём рту,
Мне делается не по нутру.
Мне хочется выплюнуть желчь,
Отравляющую мою судьбу!
Я падаю на колени,
Взор перевожу в небеса,
Всматриваюсь в большие глаза.
Каюсь, моля о прощении.
Вдруг, — тело, изнутри
бросает в пот.
Благодарю, что причалил именно в этот порт.
Благодарю…
И прижимаю к груди серебряный крест.
Говорю, что здесь, под взглядом Господним,
Горя на паникадило, кружатся свечи кругом,
Гипнотизируя очи и,
Наизнанку — души.
Здесь, черные вороны стаей,
Вздымаются над куполами, и
Разгоняют, звон небес колокольный,
Пророчество своё исполняя.
Бежим, время своё обгоняя,
Мимо глаз пропуская покой.
Но мой, нахожу среди голосов, —
Хором, напевающих в унисон:
Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя…
«Когда всё тихо-тихо»
Ночь… и всё так тихо-тихо.
И только слышится пульс стрелок, —
медленно тик-так, тик-так, тик-так.
А мне быть смелым — такой пустяк.
Моё окно не светится лампадой,
и струны, уже давно
не исполняют серенады звук.
Так всё покорно, молчат покойно.
Но сердце рвётся от тоски,
и кто из них сорвётся первым —
гитарная струна,
иль сердце кровяное?
Давай поставим рубль, а там,
да будь что будет,
судьбу разбудит —
безмолвный час.
Ночь… и всё так глухо-глухо.
Внутри всё пусто-пусто.
Вдова, давно свои пути скрепляет,
при этом и меня не уведомляет.
Сдаюсь! Пришёл смиренный час,
и вот сейчас:
коньяк пять звезд, и
тёмный шоколад.
Я поднял стопку бы,
да вот не пью, увы.
И в этом дне спасение,
мне не сыскать себе.
А стоило расставить, все точки бы над «i»,
оставив расписание, ушедших поездов,
и телефонный справочник, составить —
из новых номеров.
Ночь… и всё так смирно-смирно.
И тень украдкою ползёт,
стремясь в соседнее окно,
где свет горит, и жизнь идёт.
Оставь! Оставь меня, уйди!
Не видишь — тошно мне? Молчи…
Вполголоса: кричи, кричи,
угарным взглядом не души.
Душа и без того —
сплошное решето,
я к ней прикладываю крест —
не допустить лоскутный треск…
Моё нутро, — оно меня терзает?
Нет, оно меня спасает.
И я такой, какой вот есть,
мерзавцем я, не дамся съесть!
Ночь… и всё так немо-немо.
А мне бы только небо-небо
в своих объятиях держать
взаимно в жизнь вступать-ступать.
А мне бы только знать,
да навсегда, чтоб после и, — не отрицать.
И ночь, когда… всё тихо-тихо,
нам было только… мило-мило.
Но вот дворец пустой,
гоняет призраков с «приветом»
сюжет их вовсе бесполезен,
и облик нам не интересен…
И ночь… молчи-молчи.
Вполголоса: кричи-кричи.
А мне бы только, небо-небо.
И силуэт в моё окно-окно-окно…
«Головная боль»
Больные веки
опускаются ниже глаз.
Сверло пронзает правый, и
насквозь выходит через левый висок.
Стальная проволока опоясывает, и
сдавливает череп так,
словно свирепым удушьем
пытается кислорода лишить.
Чугунным молотом
в затылок беспощадный удар.
В глазах —
спицы,
вышивающие капиллярами —
боль;
Чердак превращается
в сплошной кавардак.
Кто-нибудь, поезд, остановите,
дребезжащий в моей голове!
Миллионы сосудов
натягиваются до дрожи.
Жилы от боли
сбегают наружу.
Лекарства сдаются,
проигрывая в неравном бою.
Крепкий чай становится морфином,
спасающий на короткое время.
Господи, — дай мне, —
возможность вздохнуть без боли.
Свою —
проклинаю вину.
Молю, и сердцем сжимаю —
Икону свою.
«Эти стихи»
Мне так хочется кануть в Осени.
В её серо-дождливые будни,
ввинчиваться, словно штопором в винную пробку,
подбрасывая в банную печь, — тетрадей, очередную стопку.
Войти, абсолютно неспешным шагом.
Идя по кварталам, идя по бульварам.
Всматриваться в лица прохожих.
Размышлять о былом под музыку Сплина,
и думать о том, что возможно, будет когда-то.
Будет с тобой, идти по этим самым кварталам, и
будет у тебя внутри — прорастать корнями,
продолжая идти по знакомым бульварам.
Мне так хочется скрыться от знойной жары,
и укрыться в тени берёзовой рощи,
и чтобы ветер, как парус, раздувал в разные стороны намотанные на шеи шарфы,
и в прогнозе моего телефона, были только: дожди, дожди…
Мой озноб резко сменяется жаром,
конвульсивно сокращаются мышцы,
до предела суживаются сосуды, —
не нужно таблетки, моему организму необходимо облиться градом.
Нет, это не традиционная медицина.
Объясняться не стану, просто так надо.
Знаете,
у каждой твари, должна быть альтернатива,
как дополнительный ход — в бесконечной игре домино.
Но, всегда возникает спорное — «но»,
и кажется, я немного отошёл от первоначальной темы.
В моей голове, вновь, смешиваются картинки.
Потом, мой личный сезон начнётся в осенние антрепризы.
Сейчас, вчёркиваю эмоции на бумаге,
а мне всего лишь хочется кануть в Осени,
и записывать мысли в поэтическом черновике.
Читать стихи прохожим, читать стихи любимым, —
глазам, которых я еще не видел,
но мысленно представлял.
Эти стихи не море, эти стихи не печь.
Эти стихи про Осень,
эти стихи про боль…
«Пусть…»
Пусть наливаются кровью,
Твои охладевшие вены.
И пусть вздымаются горы,
Прикрытые кружевной тканью.
Пусть дребезжит твоё сердце,
Переходя в мою аритмию.
И пусть превратится дыхание в песню,
Исполненной мной и тобой на высокой ноте.
Пусть закипает тело,
Набирая градус всё выше и крепче.
Признаюсь, мне нравится чувствовать вместе —
Мир, обнимающий наши плечи.
И пусть наполняются воздухом резко, —
Лёгкие, запечатлённые как на рентгене.
И пусть выдох — протяжно и долго,
Даст насладиться в моменте.
И пусть тени сольются в закате.
И кровью нальются вены,
Словно прожилки у августовской вишни.
А в продолжение, этого текста, я напишу: многоточие…
«Мысли…»
Я уже давно ничего не писал.
…и усталость набирает во мне нервный предел.
А ведь, порою, так хочется, — просто сесть за письменный стол,
и раствориться в собственном почерке,
рассказывая страницам черновика о боли, мечущейся по душе.
Слиться воедино с мыслями,
позабыв, хоть на миг, о мирской суете.
Слишком многое происходит ныне, — вовне,
и никак не даёт покоя то, что теперь гуляет внутри.
Закрывая ладонями голоса и звуки,
уходя в темноту, от реальной картинки —
не скрыться! Но остаётся вопрос —
где реальность, где звучит истинный голос?
Уверен, на эти вопросы, — ответы знает Всевышний,
если только он, ещё не распрощался с землёй.
Здесь, останутся только мысли…
Я уже давно ничего не писал,
а порою так хочется оставить ненужные вещи,
отнимающие дорогостоящие минуты из твоей дешёвой жизни.
Просто, идти вдоль городской архитектуры без спешки,
отдавая себя — словам и бессмертной поэзии.
…а по улицам городов идут впереди современные связи, и
люди, каждый со своим багажом,
который, возможно, переляжет на чьи-то плечи, —
допустим, идущего мимо. Оказавшийся простым незнакомцем.
…а слова приобретают иную реальность,
как и то, что некоторые из нас, называют любовью.
Как видишь много… и о многом, так жаждется ещё написать,
но не замечая, как, — тела поспешно расстаются с собственной тенью.
И неизвестно, какой из этих годов, — воссоединит их обратно…
В тёмной комнате заикается лампочка.
Желтый свет бьёт прямо в глаза.
И о многом бы я ещё написал,
но, от чего-то вокруг, и внутри
летают лишь: мысли, мысли, мысли…
«Реинкарнация»
Я лягу под поезд.
Вдоль рельс, и поперёк шпал.
Я не Иисус, но ради любви
готов быть распят,
пронеся до конца свой жизненный стяг.
Я встану под пулю.
Подставлю дуло к виску.
Пусть порох задушит, пусть
кровь разольется, пусть,
но без любви, — я не могу выбрать путь.
Я буду идти под холодным дождем,
укрывая тебя от тревог.
И пусть буду подбит,
и пусть буду разбит,
но я буду лететь, или идти,
укрывая тебя от тревог,
сохраняя в тебе —
бесконечные ноты любви.
Я как свеча сгорю,
оставив неостывший воск,
въевшийся плотно в кору —
самого старого дуба.
Я готов принять смерть,
чтобы каждой весной
становиться зеленой травой,
по которой ты, босиком,
будешь бежать трусцой,
опрокинув всё, что приносит боль.
И пусть не вдвоём.
Но я признаюсь, что лягу под поезд.
Вдоль рельс, и поперёк шпал.
Я не Анна Каренина, и уж тем более
не герой своего времени.
Но с каждой весной —
готов для тебя, вновь, становиться зеленой травой.
«Губами наискосок»
…Я целую тебя в висок.
Губами наискосок.
Прикосновение, словно ток.
Помолчим мы ещё чуток.
Я целую тебя в глаза, —
в твои бескрайние небеса,
растворяясь в них, словно волна,
впадающая в моря.
Я целю тебя в губы,
раскаляющиеся от жажды.
И я чувствую твои нервы,
играющие в моём теле.
Я целую тебя в шею.
Губами — бархатной нитью.
Замирай, и вздыхай глубже, —
будем дышать вместе.
Я целую тебя в любовь.
Губами наискосок.
Оставим всё лишнее прочь.
Помолчим мы ещё чуток…
«Каково?»
Каково чувствовать дрожь
от касания твоих губ?
Каково погружаться в страсть,
лишь при виде тебя одной
в солнце-утреннем обличии
и накрытой одной простынёй,
после нежной и бессонной ночи?
Каково чувствовать запах
от приготовленного для тебя кофе?
Каково ловить улыбку на твоём лице,
когда ты собираешься на работу?
Каково тебя видеть со мной
в драматическом театре
на любовном спектакле
с интересным сюжетом
и захватывающим финалом?
Каково тебя видеть со мной
в самом вечернем платье,
выражающееся изяществом и красотой,
когда на мне строгий смокинг,
подчёркивающий мою элегантность,
а прожектор освещает нас с тобой,
когда мы в первом ряду партера
держимся за руки вдвоём?
Каково сидеть на берегу в Ла-Манше,
увлекаться игристым Louis Roederer,
говорить о любви и наслаждаться
прибоем ласкового моря?
Каково сгореть от счастья,
удерживая тебя в своих объятиях
и бежать от рассвета к закату
без тревоги и без оглядки,
чтобы там возродиться вновь?
Каково не вставать неделю с постели,
и стать открывателем континентов
на твоём белоснежном теле?
Укрываться одним одеялом,
Прижиматься друг к другу ближе,
когда стужа стучится в окно?
Каково же быть самым нужным?
Каково же быть целым миром?
Каково быть только твоим?
Каково проводить с тобой дни и ночи?
Каково проживать с тобой год и вечность?
Мне известно каково любить,
но ты знаешь
мне хочется познать и другую тайну:
Каково же любить,
и при этом любимым быть?
«Оторопь»
Скажите мне, какое нынче время года?
Лето. Осень. Или не ушедшая весна?
В голове смешались все оттенки.
Май, — осиновым колом корёжится в груди.
Я по улицам брожу — Екатерининского града,
прожигая на асфальте, — никому не нужные следы.
И как тень, потерянного волка,
в темноте латаю собственные раны…
Календарь — одни сплошные цифры,
а недели превращаются в года.
И душа застряла в мизансцене,
в той, что не исполнена была.
Скажите, что за окном моим сегодня?
В моих глазах одна лишь пелена,
а голова, вот-вот рассыпится, как скорлупа.
О, разум! Не сведи же ты с ума, меня.
Как маятник мотает от угла,
до стороны кидая, где ждёт очередная пустота.
Жара, настырной хваткой движется к трахее,
пытаясь пережать мои, —
наиглупейшие затеи.
То терпнуть сердце начинает,
то бьется бойко, и снова поспевает,
гоняя в капиллярах кровь —
дурная боль
берёт главенствующую роль.
Скажите мне, который час?
И сколько мне ещё шагать,
по этой улице, составленной из фраз?
Уже, я яду выпить бы готов,
но гложет любопытство, вот:
Какое нынче время года?
Какому миру, принадлежит моя душа?
И на какой мне станции сойти бы,
чтобы прийти туда, где ты…
«Твой перрон»
Словно умер,
и всё еду, и еду трупом,
а из окна: пейзажи, картины,
а внутри трещина ломает на пополам.
И мир кажется милым раем,
сладкой сказкой, что перед сном.
А под ногами плещется лава —
четыреста по фаренгейту.
Вот скажи мне, где же здесь правда?
На поверхности плавает ложь,
и оковывает прочными нитями —
навсегда, чтобы уже не выйти!
И легко осуждения льются —
тёплой водицей с высокой колокольни,
но лишь тогда познаётся сущность, —
когда пройдёшь путь от зари до зари,
ты почувствуешь боль от пробоин…
Окочурившись, выйди из комы
и пройдись по палате медленным ходом:
на раз —
вдохни кислорода,
на два —
ритм ровный,
а на три —
синус правильный.
Определи свой угол наклона.
Оживи своё сердце,
друг, увидишь, оно ещё пригодится
и станет кому-то самым необходимым.
Поднимайся, осанку прямее,
горделиво пройдись по вагону,
Я ведь знаю, ты так умеешь.
Шаг за шагом, и уже —
твой перрон тебя ожидает…
«Ты скажи мне, цыганка, скажи…»
Как в этом мире остаться собой,
Смех натягивая, сквозь лютую боль?
Влейте в кровь мне — силы иной,
Мне не выжить, — и в этом роль.
Вы смеётесь, и вам всё равно,
Мне же плачется, и понять не дано.
Ты скажи мне, цыганка, скажи, —
Сколько дней же отмерено здесь,
Иль над небом — суждено мне лететь?
Ваша песенка льётся рекой,
Открывая заветы, хранимые под луной.
Так скажи мне, цыганка, скажи, —
В этом правда, иль всё состоит из лжи?
Если так, — заберите меня в табор с собой,
На рассвете уйду, вслед за судьбой.
Уж поверьте мне, я не лгу, и тем более не шучу, —
Мне так мало, малость, необходимо в этом миру.
И достоин, сгорать, но любить — лишь одну!
И сквозь смех, и цыганский безудержный пляс,
Слеза холодная катится, — прямо с глаз.
И вам весело, и вам смешно,
А у меня? У меня теперь всё — мертво…
«Ты знаешь, Пап»
Ты знаешь, Пап,
У человека, есть, —
Своё предназначение.
Короток срок,
иль долговремен.
Не в этом суть,
Совсем не в этом.
Оно ведь, не просто так дано,
Чтобы смотреть сквозь пальцы на него
Своё прищурив око.
У человека цель должна быть,
Вот и всё, и лишь тогда —
Он станет человеком.
Но мало знать, иметь,
Ещё карабкаться бы надо.
Вот как сверчок —
Из ночи в ночь,
Из года в год,
Приносит в дом здоровье и удачу.
Нам жизнь — одна, и
Цель — дана,
Не для того,
Чтобы остаться посреди болота,
И сказки самому себе читать,
О том, какой же принц хороший,
А жизнь с ним, так дерьмово обошлась,
Он всех винит, себя возносит.
Так и останься ж ты
В своём болоте!
Ты знаешь, Пап,
У человека есть мечта,
И не одна,
Их может больше сотни.
И не с проста,
Отцом Всевышним —
Нам сердце вставили под левой грудью.
Не просто так,
Стучит оно без остановки, и
Кровью обливается, не зря.
На свете всё имеет здравый смысл.
Но знаешь, Пап,
По чести надо жить,
А не иначе, и
Следовать своей мечте
В придачу.
Себя всего испепелить,
Но сделать так, как надо, и
Лучше, врагом убитым на дуэли быть,
Чем с лживым другом жить в реале,
И лучше преданным остаться до конца,
Чем с лицемерием ложиться, укрываясь —
Кровавым одеялом!
Не просто так,
Всё не с проста,
Нам жизнь — одна, и
Цель — дана, и
Здесь, под грудью всё стучит —
Не просто так…
Не просто так…
Не просто так…
Ведь, знаешь, Пап,
У человека, есть —
Своё предназначение.
«Точка, или бесконечное люблю»
Я не преступник, вовсе, —
Но вот стою на чёрной точке.
Как безымянный, тонкий, — несусь прям к палачу.
Он в стороне, мне поэтапно составляет смету.
Я не губитель, вовсе, —
Порой во сне живу.
О, Ангел мой, не дай упасть мне,
Иначе всё сорвется, и я свою судьбу сорву.
Я не отравитель, вовсе, —
Да, но я стою на чёрной точке,
И может быть, она является безумием,
И может стать, — моим клеймом.
Но если так, то безболезненным.
Моя душа, уже сполна измучена!
Но если так, то только любящим.
Моя стезя, ещё финал свой не взяла!
Я не безгрешен, вовсе, —
Здесь я не совру.
Но я хочу сильнее,
Конец ознакомительного фрагмента.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Дневник поэта. Город & мысли… предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других