Образ.ЕЦ. Часть 0.2. Король под горой

Данила Странник (2024)

Жгучая своенравная красотка и верный одному себе молодой человек, — двое избранных, идущих каждый к своей заветной цели. Разными тропами ведут их пути: её манит источник истинной власти, его — ответ на извечный вопрос. Одна тропинка освещена ярким солнцем, другая — вечно укрыта в тени. Она одна борется против всех, он — лишь сам с собой.В череде интриг и древних загадок, испытаний и трудных выборов обоим предстоит найти своё место.Широко открытые глаза покажут след Истины только одному, но, чтобы её увидеть, обоим понадобится…

Сутки пятнадцатые. День

Пронзительная головная боль разметала в клочья уютный покой ночи. Она разлетелась по телу бритвенно-острыми осколками сожаления, звеня пульсирующими венами в висках и терзая сознание гнетущим чувством хронического недосыпа. Через щель в занавеске в комнату проникал сумрак серо-ледяного воскресного декабрьского утра. На столике рядом с кроватью стоял пустой винный бокал в компании пачки Афобазола. Угольки вчерашнего стресса сухо тлели в груди, отдавали тупой горечью обиды и заставляли негодование из-за торжества несправедливости бурлить в крови.

Предыдущим вечером Рома Романов, её парень последние три года, которого она на протяжении всего этого времени пыталась перевоспитать и вернуть на путь истинный, опять спустил в букмекерской конторе занятые у неё под «честно верну, не как в прошлый раз» пять тысяч. Прощай, шампунь Wella с кератиновой защитой, присоединяешься к зимним сапогам, шубе и мечте об отпуске в Тае. Эта ссора стала последней каплей. Они и раньше ругались и, порой, довольно серьёзно, но вчера Рома перешёл непозволительную грань, — он поднял на неё руку. Пусть это была лёгкая пощёчина, стерпеть и простить такое она не могла. Всё, хватит.

Нет, в целом Романов неплохой парень — честный, добрый и весьма неглупый. Он был абсолютно ей верен и безропотно выслушивал все упрёки и нравоучения на протяжении этих трёх лет, но при этом со скалоподобным упрямством оставался неизменным. Лишь один существенный грех числился за ним, именно он каждый раз сводил на нет все зарождающиеся перспективы. Рома был заядлым лудоманом. Практически любое увлечение, в котором хоть сколько-нибудь пахло азартом, с лёгкостью захватывало его с головой. Регулярно оставляя Рому без гроша за душой, этот небольшой грешок уже давно запустил жадные лапы и в карманы друзей, окружая его самого отталкивающим ореолом безнадёжности. Снова и снова он выигрывал и проигрывал по кругу, всецело отдаваясь игре и выплёскивая в неё всю энергию без остатка. Все, кто хорошо знал Романова, искренне жалели его, но при этом предпочитали держаться на расстоянии. Когда они только познакомились, Рома работал управляющим в отцовском автосервисе, гонял на Х5 и подавал большие надежды. Но маленькое пагубное пристрастие вскоре опустило его на уровень рядового менеджера после того, как он тайком залез в кассу фирмы. Лишь отцовское покровительство и доброта коллег спасли тогда от тюрьмы. Раз за разом он словно специально огорчал её, высасывал своим неуёмным азартом всю радость жизни.

Но теперь всё будет по-другому. Сегодня она как следует оторвётся с подругами в ночном клубе, а с завтрашнего дня начнется новая глава, в которой больше не будет места неудачам и неудачникам.

По крайней мере, ей этого очень хотелось.

Но тёплая постель не грела, а утро выглядело всё так же безнадёжно безрадостным. Усталое лицо осветил экран телефона, с которого самозабвенно улыбалась очаровательная брюнетка с огромным букетом ярко-красных роз. Часы показывали половину девятого. В любимом чёрном флисовом халате с маленькими серыми звёздочками она умылась и поставила кипятиться чайник, достала вчерашнюю варёную курицу и листья салата. Из маленького круглого зеркала на стене на неё смотрела красивая молодая девушка с безнадёжно спутавшимися густыми чёрными волосами.

Где же ты свернула не туда? — вопрошала она пустоту.

Снаружи, за окном второго этажа, словно в кадрах трогательного кино про любовь, с неба медленно падали непривычно огромные хлопья снега, застилая землю ровным белым ковром. Непорочная сверкающая чистота укрывала мусор и слякоть грязного серого города.

Как получилось, что она, шикарная и стильная девушка, за которой всегда увивались самые сильные и классные парни, очутилась вот здесь, на этой грязной кухне? Ведь и Ророма (так она иногда в шутку называла Романова) когда-то был очарователен, умело ухаживал, вкусно пах и смешно шутил. Когда-то она, кажется, даже любила его. Но это было очень давно, словно в прошлой жизни. Как же хочется среди всей этой промозглой безысходности, серой безнадёги и унылого безрадостного мрака всего-навсего капельку удачи и глоток чистой, настоящей и светлой любви. Много ведь не надо, лишь самую малость, стартовый трамплин. А уж она-то не оплошает и положит все силы, чтобы жизнь наконец-то расцвела волшебной сказкой и заиграла яркими красками. Тогда-то все увидят и оценят, какая она есть на самом деле… Но такого, увы, никогда не случалось. Всё детство прошло в ежедневной бесцветной борьбе за ничтожное существование, которое изредка освещалось бледными подачками с кареты госпожи Судьбы.

Лена Ситталь выросла без отца. Он бросил мать и бесследно исчез ещё до её появления на свет. Мама настолько его ненавидела, что, не задумываясь, дала дочери свою фамилию. Она как-то рассказывала, что корни их рода уходят куда-то очень далеко, чуть ли не в Индию. Но ни отца, ни бабушки с дедушкой, ни каких-либо других родственников Лена не знала и никогда не видела даже на фотографиях. От предков она унаследовала густые гладкие чёрные волосы, карие глаза и тонкие, словно молодой месяц, брови. Слегка пухлые губки, крохотная родинка а-ля Мэрилин Монро и аккуратный носик всегда привлекали внимание мужчин. Ещё большим вниманием окружающих пользовалась упругая грудь третьего размера, постоянно аккумулирующая на себе взгляды как мужской, так и женской аудитории.

Мать всегда была строгой и холодной с ней, пытаясь исполнять роль обоих родителей одновременно. Постоянная игра в хорошего и плохого полицейского удавалась не лучшим образом: мистер Хайд гостил у них дома гораздо чаще досточтимого доктора Джекила. Мама отличалась суровым нравом и держала «больно красивую» дочь в ежовых рукавицах, требуя железной дисциплины и беспрекословного подчинения во всём. Вкалывая посменно на двух работах, мама постоянно выматывалась и часто приходила домой не в настроении и совершенно без сил. Всего несколько раз на памяти Лены она была радостной и, возможно, даже счастливой. В такие моменты мама могла обнять дочь и сказать что-нибудь тёплое и ласковое. Безрадостная тоска четырёх домашних стен вынуждала Лену отчаянно искать приключений на стороне, зачастую переходя грани дозволенного и даже разумного. Словно назло родительским оковам, она росла упрямой и своенравной, всегда ставя личную свободу превыше любых правил и шаблонов. Лена без особого труда справлялась со школьной программой, при этом почти всё свободное время проводила на улице в отвязных компаниях хулиганов-старшеклассников.

Однажды, когда ей было чуть больше тринадцати лет, на улице её силой запихали в машину, вывезли за город и изнасиловали в гараже трое пьяных отморозков. Лена молча вынесла издевательства омерзительных, провонявших по́том, водкой и куревом подонков. Пережила обиду, унижение, боль и стыд, но так никому и никогда об этом не рассказала. Мать терпеть не могла жалобы дочери.

Гнетущая атмосфера, постоянное давление и упрямый свободолюбивый характер заставили Лену устроиться на работу сразу после окончания школы. Она не пошла в университет, хотя мать на этом настаивала, а поступила на вечернее отделение в агротехнологический техникум и днём подрабатывала продавцом в магазине автозапчастей. Сняв на двоих с подружкой небольшую квартирку, она, наконец, сбежала из-под материнского надзора. Закончив учёбу, не стала искать счастья на службе по призванию, а осталась работать всё в том же магазине. Жёсткая и жестокая школа жизни отточила до совершенства природное несгибаемое упрямство Лены.

В голове шумело, за окном медленно падал снег, душа хотела высот. Высот, которых нельзя достичь с балластом по имени Рома Романов. Всё, хватит, пора разорвать порочный круг. Сколько раз говорила, умоляла, сколько давала ему шанс… Как ни горько, но, похоже, права была мама. Никто не любит признавать ошибок, за которыми последует фраза «а я тебе говорила». Мать давно пилила её из-за отношений с Ромой, словно упиваясь каждой их ссорой. Было даже сложно сказать, что доставляет ей большее удовольствие — ощущение собственной правоты или неудачи дочери, раз за разом это подтверждающие.

Всю жизнь Лена словно пребывала в тени собственной матери, как незримое лекало «примеряя» ко всему происходящему её своеобразную циничную реакцию. Красным огнём где-то в глубине подсознания иногда вспыхивала фраза, брошенная сгоряча, когда Лена случайно сожгла сковородку: «Ты жалкое ничтожество. Такая же, как твой убогий папаша-алкаш». Подобный волшебный пендаль действовал эффективнее любого инфоцыганского тренинга, воспаляясь клеймом на заднице и заставляя, стиснув зубы, подниматься с колен, перешагивать неудачи и бороться за свой кусочек счастья с серой и жадной на радость жизнью. Вот и теперь, когда Лена оценивала глубину ямы, в которой очутилась, эта фраза в очередной раз напомнила о себе. Всё, конечная, поезд дальше не идёт. Это просто новый поворот в жизни. Очередной. Ну и пусть. Хуже уже точно не будет, — решила Лена и пошла расслабиться в ванной. Там, нежась в пузырьках душистой пены, она намазалась мягким молочком для тела. На этикетке белого флакона в грациозном па застыла плохо прорисованная обнажённая женская фигура, с ног до головы опоясанная вьющейся лентой, символизирующей, по-видимому, чистоту и уход.

После обеда состоялся сеанс лечебно-психологической промывки косточек в чате с подружками. Все хором согласились, что Рома совершенно бесполезный и никчёмный, бесперспективный и не ровня ей, давно надо было избавиться от этих токсичных отношений. Общим голосованием они решили отпраздновать освобождение подруги в лучшем ночном клубе города. Дружить против кого-то всегда легче и приятнее сообща. Приподняв настроение, Лена закусила кефиром с булочкой, залезла под одеяло и включила на ноутбуке сериальчик про молодую и преуспевающую бизнес-леди, покоряющую коварный мир бессердечных мужских пороков в заоблачной сфере финансово-корпоративных пирамид.

Вечером, нанеся «боевой» макияж, она с тремя любимыми подружками стояла возле дверей сияющего неоновыми огнями и гремящего басами пафосного клуба «Тифон» в самом центре города. На входе всё прошло гладко, и уже в половине двенадцатого охранник распахнул перед ними ярко-красные двери. Душе хотелось перемен. Забыться, освежить голову от вчерашних мыслей, коим нет места в «завтра», перелистнуть страницу, убежать от себя хотя бы на время.

С Машей, Катей и Мариной Лена познакомилась в техникуме, все четверо были примерно одного возраста. Маша — высокая худая брюнетка со слегка вьющимися волосами. Она увлекалась далёкими для Лены темами эзотерики, раджа-йоги, свободных духовных практик и тесных телесных интеграций. Всё её тело было покрыто татуировками мудрых животных, мистических символов и непонятных мантр, походивших скорее на небрежные рецепты врача на обрывке блокнотного листа, чем на глубокомысленные истины, от которых должно что-то ёкать и просветляться внутри. Воздушно-загадочный образ довершало увесистое титановое кольцо-септум в носу. Катя была её практически полной противоположностью: невысокая пухловатая блондинка, предпочитающая кожаную одежду, мотоциклы, пиво и брутальных бородатых мужиков с длинными ухоженными волосами. Марина разбавляла эту гремучую смесь, словно слой масла между кусками ржаного и белого хлеба. Гладкие, крашеные в гранатовый цвет волосы, приличная семья, хорошая работа, стройная, умная, весёлая и общительная, на спорте и всегда в центре внимания. Единственным, что выделяло Марину из окружающих, но о чём сама она не любила распространяться, — в её постели не было места мужчинам. Всех четверых объединяла тяга к необычным приключениям, странным местам и нестандартным путешествиям. Время от времени они срывались то в вояж на ослах по деревням Замбии, то в поездку к полуразрушенному старообрядческому храму в сибирской тайге с ночёвкой в палатке посреди дикого леса.

Выпив в баре по паре-другой коктейлей и обменявшись горячими новостями, девушки вышли на танцпол и принялись энергично и весьма умело отдыхать телом и душой, целиком отдаваясь музыкальному ритму. Нет, Лена не собиралась найти здесь сегодня свою судьбу, встретить рыцаря сердца или подцепить какого-нибудь героя на вечер. Она вообще ни о чём таком не думала, сознание вольно отдыхало в потоке электронных вибраций. Хотя, чем чёрт не шутит?

Посередине клуба на круглой сцене с пилоном, выхватываемые из темноты разноцветными вспышками прожекторов, сплелись сверкающие маслом полуобнажённые тела двух танцоров — парня и девушки. Лица были едва различимы, в глаза бросались лишь многочисленные татуировки. Время от времени блестящие тела освещались оранжевыми бликами струй живого огня, поочерёдно вырывающихся из пола и потолка. Алкоголь, адреналин и музыка уносили поток мыслей всё дальше, тревоги серого опостылого мира растворялись, а телом завладевала приятная усталость. После полуночи музыка становилась тяжелее и жёстче, движения всё резче и отрывистей, а тело — свободнее. Дикая и необузданная энергия, сотканная из коктейля горечи обиды и предвкушения неминуемого торжества справедливости, безраздельно овладевала сознанием. Растворяясь в жёстких рифах и мелодичных пэдах, Лена представляла себя парящей в небе, словно ангел мести. Бесстрастная валькирия или безжалостная немезида, она вершила кару над грешниками, слабыми и самовлюблёнными эгоистами. Где-то там, внизу, под ногами, молил о пощаде и Рома Романов с его маленькими непростительными слабостями, а вместе с ним были все обиды, разочарования и слёзы, что пришлось пережить за эти три года. Жар пламени со сцены обдавал улыбающееся лицо, в огне танца горело всё. В этот момент абсолютно не было разницы, что было вчера и что будет завтра.

Неожиданно в эпически-карательный полёт фантазий стал всё настойчивей вклиниваться подвыпивший несуразный паренёк быдловатой наружности. Увиваясь кругами, он всё теснее прижимался, а местами и откровенно лапал Лену. На нём была чёрная толстовка с каким-то психоделически-кислотным принтом. Красное офисно-крестьянское лицо и неадекватные серо-голубые глаза навыкат не предвещали ничего хорошего.

Нет, к Вальгалле таких и на пушечный выстрел не подпускают. Лена сегодня не против компании, и, возможно, даже нуждается в ней, но точно не из подобного контингента. Сколько не пыталась, отвязаться по-хорошему никак не удавалось. И только вмешательство Марины, без особых церемоний оттолкнувшей нахрапистого кавалера и занявшей охранительное место возле подруги, избавило её от неприятного общества. Быдло-ухажёр утёр нос, слился и исчез в толпе. Минут через десять девушки пошли перекурить и охладиться к заднему выходу. Из них четверых «белыми солдатиками смерти» баловались только Маша и Марина, последняя предпочитала исключительно тонкие ментоловые Pall Mall. Едва они закурили и принялись обсуждать свежие сплетни, как из дверей клуба вышел тот самый быдло-танцор в компании троих столь же расслабленно-незатейливого вида дружков. Чёрные куртки, лет двадцати пяти-тридцати, с явно недружелюбными намерениями они направились в их сторону. Холодные глаза горели злобой, в пьяных осоловелых физиономиях читалась жажда крови и насилия.

— Ну, чё, сука рыжая, думаешь, лучше других? Пригрелась по жизни, творю что хочу? — ухмыляясь, нагло процедил сероглазый ухажёр, обращаясь к Марине. Он достал из кармана нож-бабочку и стал угрожающе выписывать им узоры в воздухе.

Недобрые предчувствия подступили комком к горлу. Кроме них восьмерых в узком тёмном переулке никого не было. Путь назад в клуб оказался отрезан, убежать от здоровых крепких парней, пусть и нетрезвых, вряд ли получится, да и крики никто здесь не услышит. В испуге девушки сбились в кучку и приготовились к худшему. Холодок пробежал по спине и спустился мелкой дрожью куда-то в подгибающиеся колени. В голове судорожно замельтешили панические мысли, которые призывали бежать без оглядки, спасаться любой ценой, спрятаться куда-нибудь. Туда, где никто не найдёт и не причинит вреда. От мыслей о вчерашнем стрессе не осталось и следа.

Вдруг среди неконтролируемого мыслительного хаоса яркой вспышкой где-то в глубинах подсознания Лены мелькнула одна картина. Буквально микросекундный кадр, за которым внутри разлилось странное всеобъемлющее успокоение. Она словно с головой погрузилась в бесконечное море безразличного отрешённого спокойствия, и в холодных чёрных водах безразличие стало источником, а спокойствие — следствием. С ледяным взглядом глаза в глаза Лена уверенно шагнула вперёд, прикрывая подруг своей спиной.

— Оп-а-а, парни, смотрите! Говорил вам, тёлки с меня текут! Краля сама хочет с нами позабавиться! Сама начнёшь или помочь? — угрожающе направив лезвие ей в лицо, весело спросил сероглазый.

Неожиданно всё пространство переулка между домами залил яркий слепящий свет. Сзади, метрах в двадцати, угрожающим рыком взревел движок чёрной иномарки, дальний свет фар расстелился по асфальту и ослепил молодых людей.

Вмешательство посторонних свидетелей остудило пыл бравых гопников, как хозяйский тапок усмиряет кота, тянущего хулиганскую лапу к курице на столе. Переругиваясь и плюясь в сторону ускользнувшей добычи, несостоявшиеся мамкины насильники ретировались в ближайшую подворотню.

Задняя дверь машины открылась, из неё вышел высокий мужчина лет шестидесяти, в очках с толстой роговой оправой. Прямые зачёсанные назад волосы, наполовину покрытые сединой, крупный нос и пронзительные серо-зелёные глаза. Солидное коричневое кашемировое пальто чуть выше колен резко контрастировало с мусорными баками грязной подворотни. Было в его лице что-то притягивающее и отталкивающее одновременно, словно в одном человеке соединились актёр Сергей Селин с известного улыбающегося мема и доктор Ганнибал Лектер в исполнении Энтони Хопкинса.

— Вы в порядке, барышни? — спросил он девушек, продолжающих жаться друг к другу, словно потерявшиеся цыплята.

— К-какие мы вам барышни? — дрожа, но стараясь выглядеть спокойно, возмутилась Катя.

— Пропитанные страхом отражают его наружу гневом, — опустив глаза куда-то вбок, задумчиво пробормотал незнакомец. — Рад, что вы в порядке!

Он собрался было уже уходить, но тут его взгляд задержался на Лене.

— Твоё лицо мне знакомо… Мы раньше не встречались?

— Возможно, вы видели меня в автомагазине на Курсантской, — предположила Лена.

— Всё возможно… — задумчиво погладил себя по подбородку незнакомец. — Ладно, постарайтесь сегодня больше не влипать в неприятности, — посоветовал он и пошёл обратно к машине.

— Спасибо вам! — словно извиняясь за бестактность подруг, крикнула ему вслед Марина.

Переведя дух, девушки вернулись в клуб, где в это время играла уже совсем жёсткая электроника, а на сцене в жарком танце сплелись тела полностью обнажённой пары. И даже базового английского хватило Лене для понимания смысла слов, которые гремели из колонок на весь зал.

Ты лишь обычная подстилка,

Жалкая тупая бесполезная дырка.

И ты получишь свою долю,

Я развлекусь сегодня вволю.

Рассвет утра понедельника был бессердечно безжалостен, словно матадор на арене. Преодолевая пудовые оковы сна, с огромным трудом и небольшим опозданием Лена вырвала себя из постели и добралась на работу, где ждал долгожданный горячий кофе и бутер с колбасой. На её счастье, в это время ни одному автолюбителю, ровно как и ей самой, не было совершенно никакого дела до запчастей.

Часов в одиннадцать в двери магазина неожиданно вошёл вчерашний спаситель в пальто.

— Доброе утро, Лена, — сразу обратился он к ней.

— Здравствуйте. Откуда вы знаете моё имя? — удивилась она, на всякий случай удостоверившись в отсутствии бейджика на груди.

— Представлюсь, меня зовут Павел. Павел Петрович. Я вспомнил, откуда мне знакомо твоё лицо.

Он застыл всё с той же странной улыбкой, пристально глядя на девушку и словно ожидая реакции. Но её не последовало. Лена уже мысленно пожалела, что назвала вчера адрес магазина. Чёрт его знает, что у этого господина на уме.

— Когда-то очень давно мы работали вместе с твоей мамой, и она показывала твои фотографии. Очень сильная и умная женщина, — наконец, продолжил он.

Лена удивилась. Странно было слышать, что мама имела при себе её фото, и ещё удивительнее, что перед кем-то ими хвасталась. В этот момент к ней вдруг пришла даже не догадка, а некое осознание, что существует другая версия мамы, отличающаяся от известной ей. А та мама, которую она видела с самого детства, которая растила и воспитывала её, — на самом деле вовсе не настоящая, не полноценная. Эдакая полумама. И перед ней сейчас стоит человек, знакомый с «той стороной» её личности. Лене вдруг жутко захотелось узнать маму с другой, чужой стороны, ведь она почти ничего не рассказывала ни о своей работе, ни о прошлом и роде своих прежних занятий. Надо попробовать его разболтать. Вроде на вид не опасный, сам пожаловал.

— Она никогда про вас не рассказывала, Павел Петрович, — с лёгким сарказмом сделала акцент на имени Лена.

— Это было действительно очень давно. Она, возможно, уже и не вспомнит.

— Прям давно-давно? Когда страна была большая и красная, а ценники штамповались сразу на заводе? А вы сами-то помните мою маму, какая она была?

— Помню, конечно. Я не настолько стар, как может показаться, — усмехнулся Павел Петрович. В его глазах на мгновение мелькнул искренне тёплый огонёк, доля Селина в выражении лица заметно перевесила хищный оскал Лектера. — В девяностых это было, мы тогда работали на одном складе. Под присмотром твоей мамы он рос и расцветал на глазах, в те времена для неё не существовало преград. Когда было надо, она становилась хитра, как лис, и безжалостна, словно сама судьба. Закупки, челноки, точки на рынках, надёжная крыша, — её стараниями всё было выстроено идеально и работало как часы.

— Звучит как начало криминальной драмы. Сейчас на склад ворвутся некие благородно-криминальные элементы в кожаных куртках и спортивных штанах, по-доброму вырубят охранников и как рыцари увезут маму на чёрном Мерседесе на базар к местному авторитету?

— Ничего такого, — рассмеялся Павел Петрович. — Потом в её жизни появилась ты. Бизнес наш по тем временам был рискованный и не совсем законный, ради твоей безопасности она ушла и сожгла все мосты. С тех пор мы виделись всего пару раз, но фотографию твою она мне показала.

— Мама никогда не рассказывала… — задумчиво произнесла Лена. Образ не самой удачливой и озлобленной на весь мир женщины дал лёгкую течь, словно айсберг, отколовшийся от Антарктиды и медленно проплывающий Экватор.

— Как и у любой женщины, у твоей мамы хватает скелетов в шкафу, — многозначительно сказал Павел Петрович. — Но я к тебе по делу.

— Ко мне?

— Да, представь. С настоящим деловым предложением. У нас с партнёрами за городом организован бизнес, достаточно прибыльный, но в последнее время обнаружилась небольшая проблема. Предприятию не хватает, как бы это выразиться… Ответственной головы. И что-то мне подсказывает, что твоя как раз подойдёт.

— Моя голова? — рассмеялась Лена. — А с чего вы решили, что я так просто её отдам? Вас что, на хедхантере заблочили?

— Такие вакансии не висят в открытом доступе. Это редкое, эксклюзивное предложение. Но я бы не хотел обсуждать это здесь…

В этот момент в павильон вошел охранник Дима. Видимо, он заметил по камере, что клиент застоялся у прилавка. А может, просто замёрз в своей каморке.

— Всё в порядке? — поинтересовался он у Лены, окинув посетителя недобрым взглядом сторожа, у которого отняли сразу и телефон, и газету, и бутылку.

— Никак свечи на девятнадцать не можем подобрать, — отмахнулась Лена.

Но Дима не собирался уходить, солидный вид покупателя вызывал у него какое-то внутреннее раздражение.

— Вы не могли бы нас оставить? — вежливо обратился к нему Павел Петрович.

— Не мог бы, — нагло ответил охранник и облокотился на край прилавка, с вызовом глядя посетителю в глаза.

Павел Петрович о чём-то на секунду задумался, казалось, взвешивая дальнейшие действия.

— Как ты думаешь, Гудков, что случится, если Эдуард Анатольевич узнает про твои махинации на складе? На сколько вы с дружками вынесли за два года, миллионов на десять?

Произнесённая совершенно обыденным тоном фраза поразила Лену сильнее, чем если бы посетитель достал из-под пальто обрез и направил ей прямо в лицо. Она, конечно, подозревала о неких манипуляциях охранника или кого-то из отдела снабжения, заметных по мелким расхождениям в бумагах и коробках на складе, но чтобы в таком масштабе… И откуда, чёрт побери, этот гусь, Павел Петрович, знает об этом?

— Ты что за чёрт такой? — испуганно отшатнулся Дима, с ужасом поглядывая то на посетителя, то на Лену.

— Я — тот, кто знает о твоих маленьких секретах. А сейчас, поверь, самое время тебе вернуться на пост.

Дима спешно удалился, бормоча себе под нос что-то на-охранниковском и бросая испуганные взгляды в сторону совершенно невозмутимого посетителя.

— Так вот, продолжим, — сказал Павел Петрович, когда они вновь остались наедине. — Если в тебе есть хотя бы толика талантов матери, в чём я почти не сомневаюсь, ты именно та, кто нам нужен. Но что-то мне подсказывает, что ты сможешь даже превзойти её.

Тонкий манипулятивный императив незаметно скользнул куда-то в подсознание, задействовав нужные триггеры в разуме жертвы. Замаячивший на горизонте соблазн заткнуть за пояс собственную мать вызвал прилив пьяняще-возбуждающего головокружения, подобно бокалу холодного пива летом тайком от жены. Причём источником возбуждения был даже не сам долгожданный бокал пенного, а уже только гипотетическая возможность — мысль о доступности объекта соблазна, вероятность перейти грань дозволенного. Лена даже не стала расспрашивать, откуда ему известно про творящиеся у них на складе злоупотребления.

— Что за работа? — стараясь замаскировать интерес, лениво спросила она.

— Давай обсудим это в другом месте. Знаешь кафе «Яблонька» в центре?

— Да, слышала.

— Встретимся там сегодня в 8 вечера. Согласна?

Лена задумалась. Неужели это он, её звёздный час? Синяя птица удачи сама села на подоконник и стучится в окошко. В конце концов, пока она ничем не рискует: место людное, а господин «знаю всё про всех» точно не похож на закоренелого уркагана. В любом случае, там будет возможность всё как следует прощупать, а заодно и про маму разузнать. Ещё и поесть на халяву… Такой шанс упускать нельзя.

— Да, хорошо, — согласилась она, с трудом сдерживая радостное возбуждение.

— Только маме ни слова. Она наверняка не захочет выпускать тебя из-под опеки.

— Договорились!

«Яблонька» была известным в городе заведением, где любили отдыхать господа с кошельками заметно толще среднестатистического. Это был стилизованный в классическом советском духе ресторан: светлые кружевные шторы и скатерти, добротные дубовые столы, шахматный пол, официантки в белых передниках и чепчиках. Традиционная русская кухня традиционно выходила дороже импортных «кухнезаменителей» с их усилителями вкусов и изменителями ощущений. Павел Петрович ждал её возле входа и беседовал о чём-то со швейцаром в длинном пуховике. На нём было всё то же коричневое пальто, в руках появилась чёрная трость аристократически-пенсионного вида. Пропустив даму вперёд, он прошёл в высокие двери следом.

На стенах ресторана висели картины советских художников-авангардистов, в углу на деревянной тумбочке приютился граммофон, из трубы которого мягко шипели голоса советских же работников эстрады. От сочетания чёрно-белого пола с абстрактно-пёстрыми пятнами картин, странными красочными портретами, геометрическими людьми и красными конями у Лены в голове возникло сюрреалистическое ощущение Алисы в зазеркалье. Тросточка Павла Петровича довершала путающую разум картину, придавая её владельцу сходство то ли со сказочным волшебником, то ли с безумным болванщиком. Казалось, вся обстановка заведения каким-то образом воздействует на сознание посетителей, вызывая дезориентацию в привычном течении неразрывной прямой времени. Лена оглядела мужчин, одетых в неприметно тёмно-серое, и женщин в длинных юбках. Как будто партийное собрание, ей-богу. А может, «Яблонька» — это такое специальное место, где люди другой эпохи могут почувствовать себя в своей тарелке? В конце концов, привычка — вторая натура.

Они заняли столик возле окна. По просьбе Павла Петровича Лена выключила телефон и убрала его в сумочку. Вот уж кому действительно известно всё обо всех.

— Так что за работа? Что делать, сколько платите? — сразу перешла к сути Лена. Терпение никогда не было её коньком. К тому же, она всё ещё побаивалась своего спутника, которому так много известно про чужие тёмные делишки.

— Ты, как и мать, не любишь жевать сопли? Деловая хватка — это замечательно… Что ж, наша небольшая компания производит одно хорошее и полезное лекарство. Не фуфломицин на синтетике какой-нибудь, всё по швейцарскому рецепту. Но из-за бюрократических кретинов мы пока не получили все лицензии, так что производство не совсем легальное. Думаю, тебя это не испугает, — предположил Павел Петрович и направил вопросительный взгляд на собеседницу.

— Вполне возможно, закон не всегда справедлив, — пространно ответила она.

Лене вспомнилось, как на первом курсе техникума их застукали менты на квартире у Жени, их друга-ботаника, с целым пакетом шишек одной чудо-травы. Пара невинных затяжек могла бы тогда дорого обойтись, если бы они не догадались, пока не слишком оперативные оперативники ломятся в дверь, перелезть на соседний балкон четвёртого этажа и, хихикая как идиоты, спрятаться в шкафу.

— Бояться на самом деле нечего, всё производство на закрытой территории за городом, визиты ОМОНа нам не грозят. Максимум, если вдруг кто лишний про нас узнает, — прикрыть могут и штраф выписать.

— Любопытно конечно, но мне-то там что делать? Я не сильна в химии, Уолтер Уайт^[1] из меня так себе.

— Твоя роль — руководить, следить за производственной дисциплиной. На объекте работают восемь человек, которые не всегда делают то, что им полагается. Отлынивают, бездельничают, иногда даже крысятничать пытаются. Одним словом, головы нормальной им не хватает. По-хорошему, твоя мама такое и за полноценную работу бы не посчитала.

Услышанное задействовало какие-то потаённые рычажки в сознании Лены. Сколько себя помнила, она всегда хотела стать абсолютно самостоятельной и не просто самой решать, как ей жить, но и принимать руководящие решения, стать самым настоящим, стопроцентным начальником. Регулярно оставаясь работать сверхурочно из-за неспособности старших менеджеров своевременно и качественно выполнять свои обязанности, она уже давно лелеяла мечту навести свой порядок. Уж она-то сможет выстроить всё как надо!

— И сколько платите?

— Как говорится, по договорённости. Не боись, не обидим. Учитывая риски, в районе двухсот плюс бонусы. Сколько точно — скажу, когда увижу тебя в деле.

— Кастинг устроите? — усмехнулась Лена. Озвученная сумма воспарила разноцветными мыльными пузырями в облаках сбывающихся мечт, но, как приличная барышня, она не собиралась включать режим «на всё согласная».

— Посмотрю, как ты будешь себя чувствовать в светском обществе.

— Это как?

— Видишь ли, наши клиенты — люди особенные, исключительно из высшего света. И требуют к себе соответствующего отношения, как и наш товар. В каждой сфере общества свои нормы поведения, собственный этикет. Попробуй прийти на симпозиум по свободным искусствам и наукам в модных рваных джинсах и поприставать к культурным мужам с вопросами про течь в двигателе. Что у аристократических особ, что у работяг на заводе Урюпинска, — на каждом уровне свои брачные танцы. Социальный слайсинг, своего рода. Каждый метит столбы и обнюхивает задницы своим, исключительным способом. Всё это лишь маскарад, игры двуногих животных, но без них здесь невозможно достичь высот.

— Кажется, понимаю. Вы хотите проверить, умею ли я правильно обнюхивать задницы.

— Вроде того, — рассмеялся Павел Петрович. — Забавно, человек — вершина пищевой пирамиды — изо всех сил открещивается от животного прошлого, изображая из себя высшее существо, этакое образованное и высококультурное божество. Малейший намёк на главенство животных инстинктов в обществе тут же подавляется, как вспышка чумы или холеры. Всё естественно природное, будь то банальное потребление пищи, поход в туалет, размножение, даже волосы на теле — всё индивидуализируется, перетаскивается в единоличные норки, где задрачивается до уровня постыдной бытовухи и становится общественным табу. Но при этом на каждом из уровней, на каждой из подобных частных кухонек и клубов по интересам продолжают действовать всё те же инстинкты, всё те же обнюхивания и мечение территории, только никто об этом уже не догадывается. Или делает вид. Повторюсь, это всего лишь игра. И в этой игре у тебя на руках хорошие стартовые карты, такие выпадают далеко не каждому. В эту пятницу за городом состоится закрытое мероприятие, что-то вроде светского корпоратива. Будет много уважаемых людей, — бизнесмены, депутаты, инвесторы и меценаты. Вот твоё приглашение.

Не спрашивая согласия, Павел Петрович протянул блестящий серебром узорный пригласительный билет, на котором чёрной матовой краской были напечатаны всего три огромных буквы VIP.

«Так вот ты какой, счастливый билетик!», — мелькнуло в голове, и в груди Лены вспыхнул факел надежд. Всего три буквы на куске мёртвой картонной материи, напоминающей вырезку из подарочной упаковки Chivas Regal, впрыснули в кровь огонь и разогнали поршни сердечного мотора. Выпавшая возможность словно взмахом волшебной палочки перенести себя из касты быдла сразу на вершину высокосветского Олимпа, «вырезать» из съёмной комнаты в хрущёвке и «вставить» в комфортные апартаменты где-нибудь в центре, — заветная мечта любого простолюдина, сколь бы интеллигентным интеллектуалом в душе он не являлся. При этом вполне логичная встреча на сей вершине с настоящим быдлом, скрывающимся под маской высокосветско-аристократического голубокровия, станет жестоким ударом по юным сердцам и розовым очкам.

Договорившись с Павлом Петровичем о маршруте доставки новоявленной Золушки на бал и прикончив халявную тарелку карбонары, Лена чуть ли не вприпрыжку выскочила из ресторана. Мысли радостно танцевали по ступеням карьерной, и, что намного более важно, зарплатной лестницы. И уже совершенно в прошлом, у самого подножия этой лестницы, остался сидеть в одиночестве своего лудоманского азарта позабытый Рома Романов.

* * *

С большим трудом Лена дождалась пятницы, сохранив планы в тайне от мамы и подруг. Впрочем, хоть и очень нехотя, но она всё же прекрасно осознавала, что это может оказаться какой-то особо экстравагантной аферой, и заоблачные горизонты могут обернуться для неё деревянным макинтошем в подземном царстве.

На большом чёрном джипе по тёмной полупустынной дороге посреди леса они подъехали к загородному коттеджу-резиденции, скрытому за высоченным забором. Освещённое со всех сторон помпезное трёхэтажное здание в классическом стиле внешне походило на дворец вельмож. Белоснежный фасад с высокими колоннами показался выпускнице агротехнологического техникума королевским замком. Лену так и распирало от желания вывести какое-нибудь короткое ёмкое слово чёрным и грязным по белому и непорочному, чтобы напомнить зазнавшимся выскочкам об их животном происхождении. На просторной парковке возле дома уже собралось с два десятка автомобилей представительского класса, возле некоторых курили и рассуждали о прелестях светской жизни скуластые здоровяки-водители. Судя по блестящим перстням и татуировкам на их огромных кулаках, в интеллигентности и знании этикета эти граждане дали бы фору любому столичному театралу. А посмевших усомниться догнали бы и ещё раз дали.

Словно приглашая взойти на борт торжества, полукружием от входных дверей резиденции расползлась широкая лестница. Поднявшись по её ступеням, Лена и Павел Петрович оказались в блестящем глянцево-пластиковом зале с дорогой отделкой в стиле модерн (что совершенно не сочеталось с классическим видом здания, но, как говорится, дизайнеру виднее, на то у него и диплом). Яркий свет ослепил, широкий белоснежный зал с мраморными полами и прямоугольными колоннами сверкал холодным лаконичным величием, высоченные потолки с золотыми люстрами уносили сознание в аристократическую высь. Глядя на это великолепие, Лене почему-то вспомнилось бытующее в плебейских кругах противопоставление размера машины и члена её владельца.

Дальняя стена зала была целиком застеклена панорамными окнами, а сразу за ними, безо всяких заборов и сторожей, начинался настоящий лес, от одного вида которого веяло пугающей неизвестностью и тьмой холодного зимнего сумрака. На контрасте с пафосным блеском шикарного зала казалось, что там, за стеклом, среди чёрных стволов деревьев и под прикрытием свинцово-серого неба, прячется собственной персоной господин Первобытный страх. Но здесь, с этой стороны, был только яркий свет, атмосфера сияющей роскоши и шумного праздника. И никому из гостей не было совершенно никакого дела, что творится снаружи.

У левой стены расположилась небольшая круглая сцена, на которой под попсовую фонограмму пел дуэт ярко накрашенных блондинок. Одна была в белом, сверкающем блёстками платье, а вторая — в чёрном смокинге, с цилиндром на голове и с приклеенными чёрными усами а-ля Чарли Чаплин. Глаза Лены скользили по незнакомой аудитории: дамы в шикарных вечерних платьях, джентльмены в дорогих костюмах и официанты, услужливо разносящие на подносах всевозможные угощения по залу. Раньше подобное она видела только в кино. Собственное красное платье с открытой спиной, хоть и было лучшим в гардеробе, всё равно казалось здесь блёклым и второсортным.

«Что ж, есть куда расти, тоже плюс», — подумала Лена, стараясь придать лицу как можно более естественное и непринуждённое выражение.

Взяв по бокалу шампанского, они с Павлом Петровичем принялись изображать представителей элит (на счёт себя Лена точно не сомневалась) — прогуливаться вдоль зала и с критически-недовольными всем и вся физиономиями обсуждать богатые интерьеры, картины на стенах и солидных гостей. Среди многочисленных репродукций картин художников ХХ века, непонятных восприятию неотягощённого психическими расстройствами гражданина (или необогащённого оными — зависит, с какой стороны находится точка зрения наблюдателя), взгляд привлекло небольшое полотно, на котором по чёрно-фиолетовому ночному небу летел улыбающийся ровной белоснежной улыбкой, словно из рекламы зубной пасты, огненный болид, — то ли комета, то ли метеорит. По хватающимся за голову чёрным силуэтам на освещённой улице внизу картины становилось понятно, что к несчастным приближается круглый и весёлый писец.

— Порой вмешательство свыше происходит не совсем так, как мы ожидаем, — прокомментировал над ухом баритон спутника.

— Да, видела я несколько фильмов на подобные темы. Всего лишь глубокохудожественные фантазии моралистов…

— Вся наша жизнь может оказаться на самом деле всего лишь чьей-то фантазией. Так ли важно, в конечном счёте, когда и каким образом наступит пробуждение?

— Как это? — удивилась Лена. — Конечно, важно. Как говорят, плакать лучше в Мерседесе, чем в маршрутке.

Павел Петрович довольно хмыкнул и утвердительно покачал головой.

— В таком случае всё зависит лишь от желаний и силы воли. Что положит человек на жертвенный алтарь — таланты, упорство и труд или лень и чревоугодие.

Лена оглядела зал. При виде упитанных дам с фигурами колбасы в обвязке, с головы до ног увешанных блестящими драгоценностями, и джентльменов, видевших своё достоинство последний раз очень давно, да и то в зеркале, ей почему-то показалось, что упорство и труд здесь не в почёте.

— Сдаётся мне, в этом свете правят бал иные силы… — произнесла она, глядя в сторону тёмного леса за окном.

Павел Петрович снова с улыбкой покачал головой.

— Открою тебе страшную тайну: за исключением тщательно выштукатуренной блестящей ширмы роскоши и пары случайных невинных душ, тут намного больше грязи, чем в ином публичном доме Дакки или Паттайи, а совокупного анамнеза хватит на диссертации не одного выпуска Международного института психоанализа.

— А я-то, наивная, думала, что мы в монастыре, — иронично хихикнула Лена.

— Вон там, видишь, пузатый господин в круглых очках и лазурно-голубом пиджаке, — указал Павел Петрович на сального мужичка лет тридцати пяти-сорока, гладко выбритого и с реденькими волосами на макушке. — Семён Захарский — топ-менеджер одной крупной нефтегазовой компании. Жена-красавица на пятнадцать лет моложе, двое прекрасных дочерей… Одна правда не от него, но он об этом только догадывается. Задекларированный доход за прошлый год больше пятидесяти миллионов, по факту раза в три больше. А теперь представь, у меня имеются его фотографии в кожаной маске лошади, стоящего голым на коленях с располосованным плетьми задом перед двумя жирными блядями с огроменными страпонами. И это ещё безобидные ягодки.

— Вы, наверное, очень опасный человек, раз знаете такие вещи.

— Информация в современном мире — и щит, и меч, и бич одновременно. Зачем иметь целую армию охранников, если одним щелчком — твитом, статьёй или просто слитой в прессу фотографией — ты можешь обнулить карьеру любого политика или бизнесмена? Превратить его жизнь в публичный ад, окунуть в такое море хейта, что даже собственные дети в ужасе отвернутся. Да они сами будут тебя охранять как зеницу ока. Но, на самом деле, это всё довольно однообразно, предсказуемо и скучно. Это как наблюдать за лоснящимися на солнце породистыми бычками, заботливо откармливаемыми исключительно отборным ячменным зерном, видеть, как их моют шампунями, лечат и следят, — и всё только ради того, чтобы в самом расцвете сил дать пневматической кувалдой по голове и нарезать на стейки. Никогда не думала над смыслом слов «породистый» или «благородный»? Так вот, до этих породисто-порочных господ мне нет никакого дела, я здесь исключительно ради тебя. Чего бы тебе хотелось больше всего?

— Больше всего?

Лена задумалась. Глядя на людей в зале, высокопарно беседующих о последних трендах современного искусства (которое у неё ассоциировалось с чем-то вроде огромной клоаки, исторгающей из себя шедевры один пахучее другого), большой и непонятной ей экономики и ещё более непонятной и грязной политики, сделках на сотни миллионов долларов, поместьях, яхтах и свиданиях с сильными мира сего, она совершенно не обнаруживала в себе желания вливаться в эту породистую тусовку. Каким-то, по-видимому, самым отсталым, пещерным участком своего разума Лена чувствовала, что ей здесь не место. Раздутые показным величием разговоры по своей сути фальшивы ровно так же, как винирно-белоснежные улыбки на многослойно напудренных лицах, сверкающие, словно дорогие итальянские унитазы на фоне почерневших прилавков вчерашнего комиссионного магазина. Как собаки на выгуле, эти господа обнюхивают гениталии друг друга в поиске, кому бы ещё повыгоднее присунуть или подставиться. Дядюшка Фрейд описал бы всё происходящее парой метких и увесистых выражений. Настоящая суть этого света кроется в ином. Ведь даже самые породистые и благородные из собак кому-то подчиняются, следуют инстинктам, правилам. Для чего-то их выводили веками, кто-то их дрессировал, заставляя упражняться в благородной борьбе неистовой преданности, неуёмной жадности и бессердечного эгоизма. Кто-то и зачем-то…

Цепочка размышлений, свободно витавшая меж лоснящихся щёк и округлых боков, вдруг непонятным образом проскользнула на тёмный чердак, где, освещаемые порочным лунным светом, на мольбертах стояли портреты омерзительных, заплывших жиром и покрытых язвами и струпьями людей. Вспышками добротного ужастика в сознании мелькали уродливые лица, снова и снова с наслаждением предававшиеся всем возможным грехам по списку, унижающие и унижающиеся, топчущие и растаптываемые. Через слуховое окошко этого милого чердачка имени Дориана Грея в сознание проникла пока ещё далёкая, смутно осязаемая догадка. А ведь все они и каждый в отдельности хотят одного и того же, они живут и питаются одними и теми же смыслами.

Богатство, слава, признание — лишь инструмент, внешняя оболочка. Во всём этом зацикленном маскараде кукол и кукловодов они вновь и вновь стремятся испытать одни и те же чувства, следуют одними и теми же эмоционально-чувственными маршрутами. Тропинками, протоптанными веками проб и ошибок экспериментаторов плоти всех мастей — от Диогена до де Сада, ведущими к одному и тому же сияющему источнику. И если есть маршрут, существует и конечная цель, вечная точка притяжения. Но ошибочность, эгоистичная заскорузлость мировоззрений и недостаточность ширины взглядов остановила их на тех ступенях, которыми они согласились довольствоваться, не смея поднять глаза выше. Ведь если палец указывает на небо, глупо смотреть на палец. Можно до бесконечности рыскать по лунной дорожке, бегущей к самому горизонту на чёрной глади воды, собирая нолики на счетах и множа пустоту внутри, примеряя лошадиные маски и собирая страпоновые урожаи, но так и не приблизиться к загадке ночного спутника планеты. У каждой загадки есть отгадка.

Словно выхваченная полоской лунного света, перед Леной вспыхнула новая, манящая туманно-мистической недоступностью, цель. А что если…

Ухватившись за ниточку призрачного видения, загадка омерзительного и одновременно прекрасного портрета Дориана Грея поманила кажущейся доступностью. Как собачий хвост, за которым нельзя, но непременно надо угнаться, как мираж, блеснувший и скользнувший за угол ближайшего здания… Сияющий великолепием источник, чистый и прекрасный, словно прозрачная капля росы в серебряном лунном свете. То, к чему все они так старательно тянутся, жадно шагая друг другу по головам, карабкаясь, как крабы в пресловутом ведре. На каком-то подсознательном уровне Лена вдруг ясно почувствовала, что источник этот реален, где-то совсем рядом и он достижим. Его тонкое и вечное неосязаемое присутствие опоясывает каждое мгновение смертного бытия. Он существует отдельно ото всего, на почти недосягаемом уровне. Почти… Но она ведь его чувствует. И чтобы добраться до него, придётся стать чуточку хитрее.

Перед глазами, прямо в этом зале, самозабвенно самолюбуются добрые десятки негативных образцов, ошибочных, недошедших маршрутов и направлений. Не делай как я — кричали их заплывшие глазки и упитанные щёчки. Нельзя повторить чужих ошибок, нельзя оступиться, сорваться и упасть. Выдержать, вытерпеть, прошагать русалочкой до самого конца по этому тонкому лезвию, как бы не было тяжело и как бы не хотелось пасть во мрак царства пороков. И там, на самом краю лунной дорожки…

— А чего бы хотел ты сам? — игриво спросила она своего благодетеля, неожиданно перейдя на «ты» и мягко положив правую руку ему на грудь.

— Я хочу показать тебе, сколь прекрасен свет этого общества. Чтобы жизнь на вершине не могла вызвать в тебе страх. Но ты так и не ответила на мой вопрос, дитя моё, — добавил он шутливым тоном.

— Может быть, это прозвучит странно… Я хочу узнать, что за сила заставляет этих красочных мотыльков и ночных бабочек кружить вокруг лампочки. Что кроет в себе её сладкий свет, какова его истинная природа. Что он даёт и что забирает, я, кажется, догадываюсь.

Павел Петрович посмотрел на неё взглядом удивлённого учителя, чей ученик ответом превзошёл все ожидания, а заодно и самого учителя.

— Ты и так уже перешагнула несколько ступеней, о которые разбиваются тысячи других, а теперь хочешь перепрыгнуть сразу десяток? Не слишком ли торопишь события? Тебе разве не интересно хотя бы на время самой стать частью этого прекрасного света? Встречаться с богатыми бизнесменами, жить в роскошном особняке, иметь миллионы на счету… Любые капризы и мечты будут исполняться по щелчку пальцев. Разве не это — предел мечтаний человека, — стать хозяином своей жизни?

— А разве эти люди здесь — хозяева своих жизней? Оглянись, о какой власти ты говоришь, над кем? Они же одинаковые, как картонные маски, вырезанные по общему шаблону ножницами со значком доллара. Каждая раскрашена якобы в свои цвета, отличающиеся только количеством ноликов на банковских счетах, а суть-то одна и та же. И мне сейчас почему-то кажется, что это всё просто какой-то грандиозный обман. Маскарад, цирк уродцев на чью-то потеху или вроде того. Для большинства присутствующих даже шнурки самостоятельно завязать проблема. Как по мне, они намного бо́льшие марионетки, чем их водители, которые мёрзнут снаружи. Судя по песням Бутырки, те хоть музыку выбирают по своему вкусу.

Павел Петрович рассмеялся, оглядывая гостей. Действительно, большинству присутствующих нагибательные упражнения были противопоказаны в силу конституции.

— Зато посмотри, как они сияют!

— До сегодняшнего дня мне, и правда, хотелось быть такой же. Богатой, знаменитой и успешной, открыть какое-нибудь модельное агентство или сеть салонов красоты. Свой блог с миллионами подписчиков, вспышки фотокамер, богатые поклонники… Но здесь это желание вдруг почему-то пропало. Как нить в перегоревшей лампочке, — пропало в самый интересный момент и насовсем. Деньги — всего лишь ширма. Мне не по душе роль очередной сенной девки на сезон, я хочу знать, ради чего это всё.

— Что ж, добро пожаловать в Диснейленд! Я немного знаком с кухней этого заведения. Как говорят джинны в подобных ситуациях: слушаю и повинуюсь.

С этими словами Павел Петрович протянул Лене руку, словно приглашая на танец. Она, всё больше ощущая себя Золушкой на королевском балу, с лёгким реверансом приняла приглашение, и они вдвоём, обновив бокалы шампанского, продолжили знакомиться с интерьерами и персонами в зале. Павел Петрович рассказывал о богатых и уважаемых людях города: некоторых из них Лена знала в лицо, кого-то видела по телевизору. Кому-то он даже представлял её, отчего на лице молодой девушки каждый раз вспыхивал невинно-стеснительный румянец. Тут были владельцы крупных промышленных предприятий, фабрик и торговых центров, директоры концернов и фитнес-клубов, топ-менеджеры корпораций и главы администраций, председатели правлений и депутаты. Титулы, должности, костюмы и источающие важность публичные лица, — всё слилось в единую какофонию преисполненного лоском величия под приторным соусом попсовой фонограммы и элитного алкоголя. Когда интересные люди, наконец, закончились, Павел Петрович подвёл очарованную спутницу к маленькой неприметной двери в углу у дальней стены.

— А теперь я покажу тебе самое интересное, что здесь есть. Лучших апартаментов нет даже в поместье у губернатора.

— Вы и губернатора знаете?

— Доводилось общаться, — пространно ответил спутник.

— Тогда пойдём, посмотрим, — согласилась Лена, чьё опьянённое алкоголем и пафосом сознание медленно теряло самообладание под давлением высот (или подземелий). Привычные границы теряли контроль, её уже совершенно не смущали ни разница в возрасте с неожиданным благодетелем, ни его смутно-подозрительное околокриминальное прошлое. От него веяло каким-то всепроникающим обаянием, харизмой и шармом. Сквозь линзы очков с непреодолимо притягательным очарованием смотрели красивые и мудрые мужские глаза.

Павел Петрович открыл дверь странным ключом древнего вида, напоминающим двойную вилку для мяса, и они вошли в длинный коридор с бордовыми обоями. На стенах висели старинные картины в позолоченных рамах, театрально подсвеченные декоративными свечами-светильниками. Тут были какие-то библейские сюжеты, сцены грозных битв полчищ ангелов и демонов, ритуалы мезоамериканских жертвоприношений на вершинах пирамид и инквизиторские кровопролития у церковных алтарей. Может, когда-то подобные зрелища и вызывали трепет, но в сегодняшнем восьмимиллиардном мире голливудских спецэффектов подобные картины ассоциировались лишь с наивностью и темнотой предков. В самом конце коридора они свернули налево и остановились у белой двери. Павел Петрович прислонил мизинец к сканнеру отпечатков сбоку, замок тихо щёлкнул.

Внутреннее убранство открывшейся взору комнаты выглядело поистине царским. Мягкий бежевый ковёр из смеси шерсти и шёлка с искусно вышитым золотым узором, стены из белого мрамора с подсвеченными прямоугольными нишами, «парящий» потолок и сверкающая золотом люстра по центру. Слева стояла огромная кровать с красным атласным покрывалом, прямо напротив неё в стене расположилось зеркало от пола до потолка, заключённое в резную золотую раму. Рядом с кроватью стояла подставка с ведёрком со льдом и бутылкой шампанского, на туалетном столике лежала красная кожаная сумка-папка. У дальней стены на небольшом пьедестале стояло джакузи с подсветкой, сразу за которым было занавешенное окно. Над водой мягким соблазном клубился горячий пар.

Большая сильная ладонь Павла Петровича скользнула по её плечу и уронила вниз бретельку платья.

— Даже Дьявола гложут сомнения, — прозвучал горячий шёпот над ухом. — Забудь скучную реальность, поддайся, растворись без остатка в мире грёз и вознесись до небес на крыльях ангелов.

«Может, этого вашего Дьявола и гложут какие-то там сомнения, капая на мозг меж дьявольских рогов, но лично я никаких сомнений не испытываю», — подумала Лена, изящным движением скидывая вторую бретельку. «Интересно, а у Дьявола есть жена? Наверное, есть, не спроста же он рогатый и злой такой».

Сейчас Лена была абсолютно уверена в том, чего хочет, и это было ровно тем, чего хотели от неё. Словно в сказке, волшебный бобовый стебель её чаяний вырос до самых облаков. Так или иначе, свет высшего общества уронил луч призрачного счастья и разжёг огонёк надежды. Дальше — только наверх.

Омут страсти поглотил сознание, испепеляя мысли и разжигая чувства до состояния Абсолюта. Вся прошлая унылая серая жизнь где-то на дне социальной пирамиды улетала всё дальше, растворяясь в молочном тумане сладострастных грёз. На царском ложе этого загородного дворца мечты становились реальностью.

Через два часа обессиленная и довольная Лена нежилась в горячем джакузи с бокалом холодного шампанского в руке и смотрела в окно на скованный льдом зимний лес. На улице разыгралось настоящее ненастье: меж чёрных силуэтов сосен бурными волнами завивались белые вихри вьюги. Холодный ветер гнул шапки вековых великанов. Но здесь, в горячей ванне, за прочными стенами и толстым непроницаемым стеклом, было тепло и уютно. Расслабленное тело приятно массировали упругие струи воды, пузырьки шампанского озорно щекотали нёбо.

«Мы в город Изумрудный идём дорогой трудной^[2]», — задорно напевала в голове маленькая отважная путешественница. Павел Петрович в белом махровом халате с нелепым вышитым гербом в виде радужного единорога аккуратно присел на край джакузи.

— Забудь свою жалкую автобарахолку. Как и обещал, я дам тебе то, что ты заслуживаешь.

— И чего же я заслуживаю? — слегка приподняв бровь, поинтересовалась она.

— Совершенного Абсолюта, — многозначно ответил Павел Петрович и раскурил сигару.

Затем он подошел к тумбочке возле кровати и достал из верхнего ящика маленький пакетик с белым порошком. Хитро улыбаясь, он рассыпал на журнальном столике тоненькую дорожку и протянул Лене стеклянную трубочку.

«Приехали. А без этого в высший свет не принимают?», — нахмурилась она. «Так и в лошадь недолго превратиться».

Но блеск роскоши выглядел слишком соблазнительно, одна мысль упустить шанс Золушки казалась страшным кошмаром. К тому же, глаза Павла Петровича были настолько добрыми и честными, что искушение оказалось непреодолимым. Опьянённая магией ночного очарования, Лена переступила через себя.

— Завтра едем смотреть новую работу. Птица удачи в твоих руках — не спугни её.

Девушка раскинулась на кровати в позе морской звезды, в кружащейся голове воспарили в заоблачную высь сверкающие горизонты. Ей хотелось бежать к ним без остановки, радоваться, прыгать, танцевать. Затем молодое сознание окончательно поглотил пьяный туман. Ощущая себя императрицей мира, Лена уснула на царской ложе с блаженной улыбкой на губах.

Сказка медленно превращалась в явь.

* * *

Следующим утром на большом чёрном джипе Павла Петровича они мчались навстречу светлому будущему, в котором не было места неудачам и неудачникам. Так, по крайней мере, думала сама Лена. Мысли же водителя были скрыты и недоступны, как и конечная цель поездки, прячущаяся где-то за частоколом сосен. На хмуром лице читалось лишь недовольство грязной трассой с выбоинами и традиционно-исправной неработой дорожных служб.

— Мне бы заехать переодеться, — без особой надежды робко сказала Лена, на которой под пуховиком по-прежнему было слегка помятое красное платье и туфли на десятисантиметровом каблуке.

— Некогда! — отрезал Павел Петрович. — И так сойдёт. Даже лучше, наряднее.

Всю жизнь Лена ощущала себя невзрачным путником, бесцельно бредущим в никуда по обочине бесцветной магистрали существования, подобной этой замызганной автостраде. Мимо проносились огромные фуры, гружённые товарами люксовых брендов, шикарные лимузины с толпами бизнесменов, спортивные кабриолеты со звёздами шоу-бизнеса и такие вот тонированные джипы. А она была кем-то вроде призрака, тени, бесполезного астероида на далёкой и холодной орбите, чей смысл существования заключается лишь в раскладывании масел и присадок по полкам. Нелюбимая падчерица, подай-принеси низшего звена. Даже по сравнению с не самой успешной матерью её собственные достижения выглядели всего лишь тенью от тени.

— Почему именно я? Зачем я вам? — спросила она в упор.

Постепенно тревожные мысли вытесняли радужные впечатления прошедшего дня. Отрезвляющая реальность грязно-серой трассы беспощадно выбрасывала с просторов голубых мечт на грешную землю Отечества, где уже одна только мысль о жизни в комфорте и роскоши отзывается угрызениями совести и тяжестью в районе печени.

— Так, давай договоримся: наедине зовёшь меня на «ты». Мы же доверяем друг другу. А вот на людях необходимо соблюдать протокол и выкать. В культурном обществе принят такой этикет.

— Хорошо, мистер важный господин. Так зачем я тебе?

— В наше время люди вырождаются, деградируют, мельчают… Жидеют, одним словом. По-настоящему сильных и волевых очень мало. Слабые видят в них выгоду и используют, пьют соки, заглушают их свет тоннами бюрократии, маркетингово-коммунальной бухгалтерии, серой бытовухой, а самое главное — повсеместной ложью и тотальным лицемерием. Слабых сегодня намного больше. А мне нужен именно сильный человек, — как твоя мать, или даже сильнее. Человек, которому можно доверять, который не боится запачкать руки, не боится переходить за грань и пойдёт до конца, если придётся. Ты же знаешь, что это такое?

— Вполне возможно, — пространно ответила Лена, вспомнив свои пару недель в СИЗО за драку с ментом.

Ответ собеседника почему-то успокоил девичье сознание, вопросы в голове временно умолкли. Лена отвернулась к окну и принялась любоваться снежными заносами, вздымающимися белоснежными холмами, словно тот порошок на тумбочке. Машина свернула на неприметную колею, уходящую в лес перпендикулярно дороге. Метров через двести показался солидный с виду посёлок или СНТ без каких-либо опознавательных табличек, спрятанный от посторонних глаз за высоченным металлическим забором. Через охраняемый КПП они подъехали к автоматическим воротам, за которыми виднелась крыша большого металлического ангара длиной метров пятьдесят, наполовину зарытого под землю. Джип заехал на очищенную асфальтированную площадку перед ангаром и встал рядом с несколькими другими машинами.

«Символично», — подумала Лена, оглядывая куцый скат полукруглой крыши без окон и дверей, выглядывающий из-под снега, словно верхушка обрезанного батона. Полулегальное производство в полузакопанном ангаре в неприметном пригороде.

Обойдя ангар по кругу, они залезли в старый и с виду заброшенный военный кунг, вросший в землю возле забора. В нём был хитроумно скрыт широкий подземный туннель-вход. Вместительный ангар оказался внутри чем-то вроде небольшого высокотехнологичного мини-заводика. В правой части расположился огромный агрегат метров десяти в длину, вокруг которого муравьями суетились трое рабочих в белых халатах и с масками на лицах. Стальная махина блестела высокими трубами, непонятными блоками, разноцветными лампочками, мониторами и гудела словно потревоженный улей. Периодически из задней части с шипением вырывались облака белого пара. Лене пришло в голову, что этот железный монстр напоминает здание какой-нибудь католической церкви, вроде Нотр-Дам-де-Пари, с двумя трубами-башнями у входа и пристроенными папертями с боков. Монотонное гудение — это невинно-обречённое пение мальчиков церковного хора, а возносящиеся к небу шипящие струи пара — исповеди грешников, стравливающих давление совести через занавешенные окошки кабинок уединения. Или это дым магических ритуалов, творимых тёмными адептами в масках в мрачных церковных подземельях.

В этот момент в её воображении будто наваждением замелькали кадры красочного пожара главного храма Франции, облетевшие новостные ленты по всему миру. Затем вспышками, сменяя друг друга, поток сознания наводнили окровавленные тела, истошные вопли и мольбы о пощаде, пламя костров, смеющиеся над чужими страданиями вельможи и кардиналы, ужасные каменные горгульи с длинными языками, свинцовые саркофаги с запертыми духами прошлого…

«Так, стоп, откуда это всё в моей голове?», — усилием воли остановила поток мерзости Лена. «В подвал заглянуть всегда успеем, нам на чердак надо». Массируя виски, поймала обеспокоенный взгляд Павла Петровича.

— Я в норме, — отмахнулась она.

Заканчивалась вся конструкция небольшим прямоугольным «алтарём» высотой примерно по пояс, с ленты которого в корзинку падали оранжевые пачки. По-видимому, это и есть концентрат грехов то самое «полезное лекарство». По центру ангара, метрах в пяти от аппарата, расположился длинный стол с большими мониторами, за которым работали ещё три человека в аналогичном незамысловатом обмундировании. За ними вдоль дальней стены выстроилось несколько рядов стальных бочек с разноцветными этикетками химической направленности. В левом углу ангара стеклянно-гипсокартонными перегородками был отделён небольшой офис. Всё помещение освещалось мощными прожекторами, даже в самом тёмном его углу было светло как днём.

— Это и есть наша маленькая богадельня, в которой ленивые пчёлки мечут золотые яички. Собственно, пчёлками тебе и предстоит заведовать.

Лена ещё раз обвела помещение взглядом. Без окон и дверей — полна горница пчелей… Эта подземная темница посреди леса никак не сходилась с нарисованным в её фантазиях образом современного светлого офиса в центре со всеми удобствами, массажным креслом и личным туалетом с биде. «Что ж, придётся стать завхозом лесного сарая», — после некоторой внутренней борьбы смирилась она. «Хоть пчёлки здесь, кажется, способные, носятся вокруг железного ящика аки муравьи».

— А как мне в это захолустье прикажешь добираться? На рейсовом автобусе? — скептически поинтересовалась Лена, встав руки в боки.

— На собственной служебной машине, ключи от которой я дам тебе чуть позже. Давай так: испытательный срок — месяц, зарплата сто тысяч на руки. Потом, если справишься, — триста. При согласии сто тысяч сразу, «подъёмные».

С этими словами Павел Петрович извлёк из кармана увесистый белый конверт и заманчиво помахал им в воздухе.

— Какие гарантии, что в один прекрасный день я не окажусь в вашем деле крайней и не обнаружу себя в этом же лесу под землёй, только по частям?

— Я не банкир и гарантий не даю, оформление по ТК у нас чисто условное. Но мы же не в девяностых, слава богу, вопросы решаем цивилизованно и демократично. В большом мире все серьёзные дела уже давно решаются именно так, на словах. Так что придётся и тебе довериться.

— Ладно, рассказывай, что тут к чему и какая моя роль, — согласилась Лена.

Павел Петрович объяснил на пальцах принцип работы «Нотр-Дама», познакомил с сотрудниками, рассказал про содержимое бочек и небольших ящичков у стены, после чего они зашли в гараж-офис в углу. В нём за компьютерами сидели двое неприметных мужчин, оба лет сорока на вид. Один был в синем свитере с оленями, смуглый, короткостриженый и с небольшой бородкой, второй — русый с широкими скулами, в бледно-розовой рубашке и джинсах. На нескольких столах вдоль стены были в беспорядке разбросаны кучи бумаг с длинными таблицами и печатями, в самом углу стояла башенка из трёх маленьких сейфов. Слева от входа расположился обеденный стол с кружками, электрочайником и скромными съестными припасами, небольшой холодильничек с человеческий рост и платяной шкаф. Возле одного из трёх больших окон в сторону ангара стоял пока пустующий стол с выключенным монитором. За ним, по-видимому, и было её место.

Михаил и Кирилл, которые занимались в этой импровизированной штаб-квартире организационными и финансовыми вопросами фирмы, приободрившись, с радостью предложили гостье чаю.

— Чай ещё надо заслужить, — остудил их Павел Петрович. — За работу, бездельники. Время — деньги, сколько вас учить! Конвейер не может простаивать!

Лена ещё раз осмотрелась в офисе, полистала бумаги со знакомыми строками приходов и расходов, понаблюдала в окошко за работой ангарных служащих, и в сопровождении Павла Петровича вышла обратно в большой зал.

— По инструкции производство должно быть огорожено защитной стеной, но это только усложняет процесс. А для нас на первом месте всегда стоит эффективность. На самом деле, большинство инструкций создаётся только для того, чтобы оправдать существование придумывающих их профессиональных бездельников. Чем больше посредников в цепочке, тем выше цена конечного продукта, — с видом эксперта констатировал Павел Петрович.

— Что я должна здесь делать?

— Любому кораблю нужен капитан. С этого дня ты — официальный генеральный директор общества с ограниченной ответственностью «Анавар». Будешь подписывать бумаги, дёргать руководящие рычаги и жать стимулирующие кнопки. Да, риск есть, но минимальный. Вольёшься — сама всё поймёшь, со всем разберёшься. В конце каждого рабочего дня приезжает транспорт, в него должно быть загружено не меньше тридцати ящиков. Одним ящиком меньше — минус десять тысяч из зарплаты. Мне нет дела до того, как ты будешь с этим справляться, и что будет твориться здесь, внизу. Будут ли здесь царить пытки и гореть костры инквизиции или будет процветать розовая атмосфера мира и ненасилия.

— А если одним ящиком больше?

— По головке поглажу. С инструкцией, обязанностями и рабочим процессом подробно познакомишься завтра, а сейчас поехали смотреть карету.

Они сели в машину и выехали обратно в направлении города. По дороге Лена размышляла, насколько резко развернулась жизнь всего за пару дней. Странное возбуждение вызывало то, что эти приключения всё ещё остаются её маленькой тайной, неизвестной ни маме, ни подругам. В мамином сознании она вообще до сих пор встречается с Ромой и вкалывает два через два за тридцать с небольшим тысяч в автомагазине, засиживаясь там зачастую и после восьми вечера. Ну и пусть пока продолжает так думать, меньше знает — крепче спит.

— Размышляешь о жизни? — словно прочитав мысли, спросил Паша.

— Нет, есть хочу, — прохладно ответила Лена, недовольная вторжением в её голову.

— На приёме ты произнесла интересную фразу про маски. Но задумайся, что есть наша жизнь, если не сплошная череда масок, сменяющихся от сцены к сцене, от секунды к секунде? У каждого приходящего в этот мир есть набор исходных характеристик, которые определяют всю траекторию жизненного пути. Стартовый капитал, своего рода. И каждый индивид, как бы упорно он не идентифицировал себя отдельной личностью, целой и неделимой, на деле представляет собой лишь этот набор. Как в тех же ваших компьютерных играх. Только характеристики эти другие, на иных уровнях. Но вместо того, чтобы увидеть, понять, прочувствовать, люди продолжают цепляться за отличительные харагмы, — любить за внешность, почитать за должность, уважать за популярность. Слабым легче видеть маски. Как ни крути, человек по природе существо вечно разделённое, у нас ведь всего по два. Мозг, так вообще — мало того, что головной на противоположные по смыслу полушария поделён, так ещё и спинной сзади зачем-то болтается. Вдобавок к этой кухне энтеральная нервная система существует, про которую давно все позабыли. Но сегодня каждый абсолютно уверен, кто он есть на самом деле такой, и что никто не смеет переубеждать его в этой абсолютности. Что он несгибаем в своей несгибаемости, уверен в жизненных принципах и целях, един с предками, о которых ничего толком не знает, скреплён со своими скрепами и устоян с устоями. Между тем, в течение одного солнечного дня он уже Иванов и Иван одновременно. Строгий отец и послушный сын, властный руководитель и безропотный подчинённый, ответственный партнёр и коварный конкурент, любящий муж и страстный любовник… Что это, если не возведённое в абсолют лицемерие? Маски, миллионы масок… Разделённые народы и расы, языки и наречия, концепции и идеологии, учения и религии, веры и поверия. Лицемерие, которое уже давно потеряло границы и стало коллективной нормой. Никто даже не пытается разглядеть ниточки, никому не приходит в голову поднять глаза и увидеть, что под ногами. Нет, — бьёт он кулаком себя в грудь, я — Иванов Иван, трава не расти! И да умрут страшной смертью те, кто посмеет усомниться в истинности моей ивановской природы… А ведь стать на минутку, хоть на мгновение, кем-то другим, освободиться от скопленных за всю жизнь ярлыков, масок, якорей и харагм — так приятно. И он это знает. Тот он, настоящий. Иначе бы так не торопился успеть в магазин до одиннадцати.

— Истинные Иваны уходят в прошлое. Сейчас в моде всё больше Марки и Изабеллы, у них свои маски и свои лекарства. Но тебя послушать, так мы все вообще никто и нигде. У тебя фамилия не Пустота, случайно?

— Вижу, что не ошибся в выборе, — удовлетворённо хмыкнул водитель. — Можешь воспринимать меня как стимулирующий импульс, трамплин на жизненном пути. Или, если выражаться простым языком, пинок под зад. Этот пинок поможет тебе подняться на новый уровень, стать кем-то бо́льшим, обрести предназначение. Вознестись туда, где ты сможешь реализовать себя на все сто.

У Лены в голове возник образ пухлого мужичка в кожаных стрингах и маске, снова и снова реализующего себя на все сто. Нет, в подобные небеса ей не хочется.

— А если я откажусь? — спросила она.

— Выбор за тобой, — слукавил Павел Петрович. — Если хочешь, возвращайся назад в автомагазин, будешь и дальше смазывать карбюраторы и смешивать присадки. Но спроси себя — не буду ли я всю жизнь жалеть, что не решилась, не рискнула?

Лена призадумалась. Да, в комфортной машине ей было по душе. В своё время мама отступила, сошла с дистанции и в кого превратилась? Нет, такой шанс упускать однозначно нельзя.

Они подъехали к двухэтажному коттеджу из светлого кирпича в охраняемом пригородном посёлке с вековыми соснами, джип заехал на широкую двухместную парковку возле гаража перед домом. На соседнем месте блестел полированной чернотой спортивный двухдверный Мерседес.

— Ключи в бардачке, — подсказал Паша.

Словно открывая главу её новой жизни, дверь авто бесшумно отворилась, стоило едва потянуть за ручку. В бардачке поверх бумаг действительно лежала маленькая чёрно-серебряная рыбка пульта с кнопками. Светло-бежевый салон с перфорированной кожей и фиолетовой подсветкой навевал какие-то космические ассоциации. Щёлкнув круглую кнопку на приборной панели, Лена пробудила под капотом невообразимо огромный табун лошадей. Словно могучий зверь, спортивное купе взревело приятным приглушённым рокотом, призывая втопить педаль и напитать кровь адреналином. Ей, конечно, и раньше доводилось водить крутые машины — прежде, чем едва не потерять работу, Романов давал ей пару раз порулить крузаками и кайенами на трассе. Но теперь всё было по-взрослому, это была ЕЁ машина, пусть и служебная.

— Страховка открытая, документы в бардачке. Разберёшься, что к чему. Завтра к девяти утра жду на объекте. Запомни: время — деньги. Забудь слова «слабость» и «жалость».

Покинув дачный посёлок, они разъехались в разных направлениях. По навигатору Лена в первую очередь направилась к ближайшему банкомату. Пачка подъёмных красно-оранжевых купюр приятно грела карман, но ей не терпелось поскорее увидеть эти нолики на экране телефона, зафиксировать первый результат в списке ачивок. Электронная валюта всё глубже проникает в умы и опутывает кошельки обывателей виртуальными щупальцами нулей и единиц, спасая деревья и радуя Грету. Хранить сбережения в электрических банковских матрасах кажется и надёжнее (если не сильно погружаться в их судьбу), и удобнее. А удобнее — это всегда лучше. На часах было около пяти вечера, когда Лена подъехала к дому и не без труда приткнулась на свободное место во дворе. Тяжёлые и чувствительные педали в сочетании со смутными, почти призрачными границами автомобиля были пока непривычны.

На лавочке у подъезда в позе роденовского «Мыслителя» и в плаще сидел Рома Романов.

«Вот только драм сейчас не хватало. Тебе-то что здесь надо? Придётся ставить жирные точки и жечь мосты», — подумала Лена, замедлив шаг и подбирая убедительно-уничижительный тон для разговора.

— Всё кончено, Ром, — твёрдо сказала она, подойдя к лавочке.

— Почему? Объясни, — подняв на неё взгляд, спокойным и немного грустным голосом спросил Романов.

— У нас с тобой нет будущего. Больше не звони, не пиши и не ищи меня, — ответила Лена и, сделав над собой усилие, прошагала мимо.

— Но я люблю тебя, — тихо произнёс он ей вслед.

— И что мне делать с этой твоей любовью?! — обернулась Лена. — На хлеб намазывать? В магазине расплачиваться? Скажи мне, Ром! Где она, твоя любовь? Как мне увидеть её, чем почувствовать? Откуда мне знать, что ты опять просто не используешь меня?! Всё, хватит, остановись!

Она развернулась и уверенными шагами направилась к подъезду. Несмотря на показной холод, который изо всех сил старалась изобразить, подавленные чувства стучали комом в груди и рвались мокрыми каплями из глаз. «Жалость должна умереть», — твердила себе Лена, но самая непослушная слезинка уже бежала вниз по щеке. Дверь закрылась за спиной, она осталась совершенно одна в прохладной темноте подъезда перед ступенями лестницы к лифту.

«Все хотят готовой любви. Научиться любить не хочет никто. Бедные, бедные люди», — глядя в тёмное вечернее небо, разочарованно произнёс Рома. Он медленно поднялся со скамейки, отвернул ворот плаща и растворился среди серых безликих улиц.

Люди давно стали рабами изощрённых ловушек лабиринта разума. Они боятся и больше не видят. Они боятся и больше не чувствуют. Ни друг друга, ни самих себя. Лишь день за днём возбуждённо пережёвывают всё новые сорта информационной жвачки на бесконечном пути ко всеобщему облегчению.

Соседки дома не оказалось. Лена наполнила ванную и с наслаждением погрузила многострадальное тело в водную гладь, запустив по зеркальной поверхности каскад упругих волн. Уже через полчаса она в красках и с неизбежными дополнениями рассказывала подругам о приключениях прошедших двух дней.

Примечания

1

Персонаж американского сериала «Во все тяжкие» (англ. Breaking Bad)

2

Цитата из «Песенки Элли и её друзей», м/ф «Волшебник Изумрудного города», ТО «Экран».

Прим. автора.