Цена Победы. Новая жизнь

Даниил Никулин (2024)

Пронзительный скрип шин, удар, гулкий лязг металла. Роман Лапин вдребезги разбивает новенький BMW отчима и, пока окружающие не успели спохватиться, скрывается в темноте. Отчим это заслужил. За его токсичное отношение к Роме. За его заносчивость и надменность. За то, что его родная мать отдала всю себя новой семье. Но Рома не намерен больше мириться с такой жизнью. Он берет все в свои руки и едет к своему настоящему отцу. Там он сможет найти понимание. Там его ждет настоящая новая жизнь. Там то, что добавит красок в его серые будни. Там адреналин, скорость, гонки…

Мы любим бумажные книги

© Д. Никулин, текст, 2024

© АО «Издательский Дом Мещерякова», 2024

Глава первая

Побег

Залив кипяток в пластиковую коробку с «Дошираком», охранник автомобильной парковки — небольшого роста плотный мужчина лет сорока пяти, обладатель выпученных, как у речного рака, глаз и ярко-желтых усов, густо разросшихся под приплюснутым и немного кривым носом, — ненадолго оставил свой пост и отправился на плановый перекур. Выбравшись на свежий воздух, охранник поднял голову и громко выругался — зарядивший еще с полудня проливной дождь никак не хотел заканчиваться. Вот и сейчас тяжелые капли холодной воды, низвергающиеся с черного неба, стучали по козырьку его форменной кепки и заливались за воротник куртки.

Крепко отчитав небесную канцелярию за причиняемые неудобства, охранник, следуя инструкции, как учили на курсах, внимательно оглядел окрестности и заметил паренька, который быстрыми шагами и почему-то оглядываясь скакал через лужи в сторону парковки.

Через две с половиной затяжки паренек доскакал до него и вежливо поздоровался.

— Куда так поздно? — выдув из носа две струйки сизого дыма, строго спросил паренька бдительный страж порядка, хотя по большому счету это было не обязательно — паренек местный, примелькавшийся, достаточно было кивнуть в ответ на его «добрый вечер», докурить и вернуться на пост, чтобы приступить к ужину.

Скорее всего, любой другой охранник, оказавшийся в подобной ситуации, так и поступил бы, но обладатель ярко-желтых усов свою работу любил, ценил и старался исполнять служебные обязанности как можно более добросовестно. Он ведь здесь, чтобы следить за порядком и предотвращать внештатные ситуации? А вдруг местный паренек стащил из дома ключи и решил покататься на одной из родительских машин? Бывают ведь такие случаи, он сам по молодости воровал ключи от семейного «москвича» и катал визжащих от восторга девчонок по району.

А что, если этот паренек задумал то же самое? И что, если (тьфу-тьфу-тьфу) случится что-нибудь нехорошее? Кто в итоге окажется виноват? Он — охранник парковки. Не обратил внимания, допустил, не предотвратил. И как результат — потеря любимой работы с достойной зарплатой и ежеквартальными премиями.

В ожидании ответа охранник кинул в ближайшую лужу остатки вымокшей сигареты и, многозначительно сдвинув брови к переносице, уставился на припозднившегося посетителя парковки немигающим взглядом своих выпученных глаз.

— Дядя Саша забыл в машине какую-то рыбу, послал меня забрать, а то к утру испортится, — взъерошив рукой мокрые волосы, торопливо сообщил паренек, затем достал из кармана ключ от машины и помахал им перед носом у охранника. — Я туда и обратно.

— А сумка тебе зачем? — поинтересовался охранник, заметив на плече паренька небольшую дорожную сумку.

— А это… — паренек на секунду замялся, — а это дяди Саши… он просил в машину бросить. Завтра на три дня уедет из города, а сумки сам носить не любит… — закончил тот уверенно и, глянув на круглое брюшко охранника, туго обтянутое форменной курткой с эмблемой ЧОПа на груди, скривил губы и доверительно добавил: — Поэтому и толстый такой стал.

— Ладно, иди, — разрешил охранник. На секунду в его ответственной голове мелькнула мысль пойти следом за пареньком и проследить за его действиями, но тут он вспомнил про свой ужин: пока он будет ходить туда-сюда, лапша в коробке остынет и размякнет, а с таким нежным продуктом, как «Доширак», на счету каждая минута.

«В конце концов, — благоразумно заключил охранник по дороге на свой пост, — я не нянька, чтобы за подростками следить. Сказал, что его послали продукты забрать, значит, так оно и есть. На то он и малец, чтобы по родительским поручениям бегать. А все остальное — уже не мое дело…»

«А все-таки странно, — думал он, с комфортом устраиваясь в продавленном офисном кресле и бегло окидывая взглядом стоящие на рабочем столе мониторы, — какой дурак в такой ливень вылезет из дома без зонтика? Но, с другой стороны, откуда у подростков мозги?» — заключил охранник и перестал думать о посланном за рыбой пареньке, имени которого он не знал.

Вооружившись пластиковой вилкой и с наслаждением предвкушая предстоящее гастрономическое удовольствие, охранник снял с коробки крышку и умильно посмотрел на дымящуюся лапшу. Запах специй защекотал ноздри, и чувство предвкушения сменилось на острое желание.

— Приятного аппетита, Сан Саныч, — весело сказал себе охранник и, прикрыв от удовольствия глаза, принялся за уничтожение содержимого коробки.

Отвязавшись от приставучего чоповца, паренек по имени Рома взял спринтерский темп и уже через несколько секунд затормозил перед новехоньким, черного цвета спортивным купе-внедорожником из Баварии. Приветливо мигнув аварийкой, BMW разблокировал замки. Воровато осмотревшись, Рома открыл правую переднюю дверь, забрался в салон и зачем-то бегло осмотрелся.

«Если перестанешь валять дурака и начнешь хорошо учиться, когда-нибудь купишь себе такую же классную машину…» — заявил дядя Саша два месяца назад, когда вернулся из автосалона и семья в полном составе — мама, он и мелкая Анька — вышли на улицу, чтобы оценить купленный за большие деньги шикарный автомобиль. И после, при любом удобном случае, дядя Саша, напуская на себя самодовольный вид, расхваливал качество отделочных материалов салона, плавность хода, быстрый разгон, надежность тормозов и самые разные полезные и не очень опции, которыми этот BMW Х6, в самой дорогой версии М, был под завязку нашпигован. Эта его болтовня раздражала Рому… а в последнее время и к самому отчиму он чувствовал сильное раздражение, и никакие разговоры по душам между ним и мамой не могли это чувство изменить.

Кинув сумку в ноги и вытряхнув из головы неуместные сейчас воспоминания про идиотские реплики отчима, Рома достал из кармана мокрой кожаной куртки складной швейцарский нож, вытащил из недр рукоятки блестящее, заточенное, как бритва, лезвие и еще раз огляделся. Все тихо, лишь справа и слева отдыхают от дневной суеты автомобили соседей по дому, некоторые еще мокрые и почти все — с хорошо заметными разводами грязи на кузовах.

Зато «икс-шестой» дяди Саши сухой и чистый, словно его прямо тут вымыли и протерли. А какой порядок в салоне! Отчим давно удивлял Рому своей маниакальной страстью к упорядочиванию вещей в пространстве, и салоны его автомобилей не являлись исключением. Чистота такая, будто сюда никто и никогда не садился, а мелочовка, которая обычно валяется в машинах у нормальных людей, здесь начисто отсутствовала. Впрочем, и дома для каждой вещи существовало свое законное место, а любое нарушение приводило к неприятным разговорам на повышенных тонах.

Не жизнь, а какой-то беспредел.

«Ну ничего, аккуратист хренов, сейчас я тебе устрою…» — перевалившись через широкий центральный подлокотник, Рома всадил лезвие ножа по самую рукоятку в спинку водительского сиденья и резко дернул руку вниз.

На бежевой коже появилась первая рваная рана.

— Вот тебе, сволочь! — громко сказал Рома, всаживая нож в спинку еще раз. Потом еще и еще. Изрезав в лоскуты верхнюю часть сиденья, он с остервенением принялся кромсать нижнюю часть, и чем больше обивки он уничтожал, тем сильнее в нем закипала ненависть к отчиму. Когда на обеих частях сиденья, нижней и верхней, уже не осталось живого места, Рома выдохнул, дрожащей от прилива адреналина рукой сложил нож и убрал его в карман.

«Пора отсюда уматывать…» — подумал он и уже взялся за ручку двери, чтобы покинуть место преступления, как в поле его зрения попала красная кнопка запуска мотора.

«А что, если?..» — вдруг возникла в голове мысль. Пару секунд он набирался решимости, а потом перелез на изрезанное водительское сиденье и нажал кнопку START ENGINE.

Дизельный мотор внедорожника завелся и негромко заурчал.

«Да-да, точно… так и надо… чтобы уже наверняка…» — Рома потянул на себя рычаг селектора передач и легонько надавил педаль газа. Автомобиль мягко тронулся с места.

«Это что еще такое?» — поглощая остатки «Доширака», подумал охранник, заметив на одном из мониторов, как черный «икс-шестой» двигается в сторону выезда с парковки. Но больше он ни о чем не успел подумать, поскольку сразу после этого BMW на бешеной скорости пролетел мимо него и снес закрытый шлагбаум. А через секунду с улицы донесся глухой звук удара железа об железо.

— Что за?.. — завопил Сан Саныч и, опрокинув на брюки остатки лапши, пулей вылетел из своей будки и помчался на улицу. То, что он увидел, было ужасно: в пяти метрах от выезда с парковки, крепко приложившись бампером и решеткой радиатора к фонарному столбу, стоял щедро поливаемый дождем разбитый автомобиль.

Охраннику стало нехорошо. На ватных, плохо сгибающихся ногах он доковылял до искореженной машины и с замиранием сердца заглянул в салон, чтобы увидеть, насколько тяжело ранен водитель. Однако того в машине не оказалось, лишь на повисшей белым безжизненным мешочком подушке безопасности виднелись свежие следы крови. Несколько секунд охранник тупо глядел на изрезанное в клочья водительское сиденье; затем, заставив себя пройти еще два шага вперед, он увидел, что передняя часть машины врезалась в фонарный столб, слившись с ним в единое целое, и, пока Сан Саныч, растерянно моргая глазами, пытался сообразить, куда же мог подеваться паренек, фонарный столб, издав противный скрежещущий звук, решил уклониться от своих прямых обязанностей, погас и завалился прямо на BMW.

Сначала столб вдребезги разбил лобовое стекло и панорамную крышу автомобиля, затем скользнул влево, сорвал с петель открытую водительскую дверь и едва не зацепил охранника, который в последний момент успел отскочить в сторону. Финалом трагедии стал обрыв электропроводов, что привело к аварии на линии энергоснабжения и частично обесточило элитный жилой комплекс, расположившийся за МКАДом, в экологически чистом районе на севере Москвы.

— Алло, Петр Леонидович, это Бурмистров. У нас тут ЧП… — придя в себя после кратковременного шока и заикаясь от волнения, сообщил насквозь промокший охранник начальнику смены, хорошо понимая, что уже завтра ему придется искать себе новую работу. Фейерверки из ярко-оранжевых электрических искр издавали характерный треск, словно брошенные в костер сырые поленья, и раз в несколько секунд проявляли в черноте дождливой мартовской ночи разбитый «икс-шестой» и застывшую рядом трагическую фигуру охранника, а потоки льющейся с неба воды только усиливали драматизм случившегося.

В тот же самый момент, прячась от дождя под крышей автобусной остановки и не подозревая о катастрофических последствиях своего противоправного деяния, Рома с нетерпением ожидал прибытия маршрутного такси.

Впрочем, сейчас ему было не до размышлений о каких-либо последствиях. «Где эта чертова маршрутка?» — повторял он про себя, вытирая ладонью нос, из которого обильно текла кровь, — сработавшая от удара об столб подушка безопасности больно стукнула его по носу, почти что нокаутировала. Но, понимая, что сейчас не самое подходящее время для задержек, он схватил сумку, выбрался из разбитого автомобиля и, слегка пошатываясь, побежал прочь, мысленно благодаря занятия боксом и собственный вспыльчивый характер, из-за которых он нередко становился в школе участником разнообразных стычек и научился держать удар.

Уже через минуту он находился на приличном расстоянии от места преступления, и пока все шло по плану, вот только маршрутки словно вымерли — по мокрой, блестящей в свете фар и фонарей дороге, мимо автобусной остановки, щедро поливая грязной водой тротуар, проезжали самые разные автомобили — легковые и грузовые, какие угодно, но только не маршрутки. Попытки поймать такси успехом не увенчались — водители не останавливались или, на секунду притормозив, снова ускорялись, исчезая за поворотом.

Пробормотав вслед очередному скрывшемуся таксисту несколько недобрых слов, Рома почесал затылок и поморщился. «Ну и досталось же мне сегодня…» — с горечью подумал он, бережно ощупывая приличных размеров шишку. Затем приложил руку к носу и обрадовался, не обнаружив на пальцах свежей крови: кровотечение наконец-то прекратилось.

Шишка появилась за несколько часов до происшествия, в результате очередной ссоры с отчимом, которая впервые закончилась для Ромы подзатыльником. Семейный конфликт с применением рукоприкладства случился на кухне — в последнее время дядя Саша все чаще возмущался, что не желает видеть загаженную пасынком кухню и столовую, спотыкаться о его разбросанные по коридору ботинки и так далее по списку. Претензии отчима казались Роме просто мелочными придирками, и как он ни старался, так и не смог понять, почему каждый раз, вернувшись с работы, дядя Саша приходит в бешенство.

«Он просто до меня докапывается…» — так Рома объяснял маме природу подобных стычек после их завершения.

Чаще всего ссоры начинались за ужином, во время разглагольствований дяди Саши о том, чего не хватает современным подросткам для нормальной жизни. Игнорировать нравоучения отчима не получалось — чем больше Рома их слушал, тем сильнее начинал раздражаться, а затем наступал момент, когда он не выдерживал, вступал в перепалку и вскоре разговор переходил на повышенные тона. Финал, как правило, был одинаковым: с грохотом оттолкнув стул, Рома покидал столовую, оставив на столе тарелку с недоеденным ужином и чашку с недопитым чаем.

Однако к сегодняшней ссоре обычные инсинуации дяди Саши прямого отношения не имели: ссора была тщательно спланирована и спровоцирована самим Ромой, который решил поставить жирную точку в этих бесконечных разбирательствах. Результат превзошел его ожидания и закончился неожиданным — для всех участников действия — крепким подзатыльником.

Покинув кухню и поднявшись к себе, Рома с грохотом захлопнул дверь в комнату и закрылся на замок. Упав в кресло возле письменного стола, он тупо уставился в щедро забрызганное крупными каплями воды окно, за которым несколько часов без перерыва шел нетипичный для середины марта сильный дождь. Несколько минут он просидел в относительной тишине, лишь с первого этажа доносились обрывки реплик — это мама разговаривала с мужем (о нем, конечно); вскоре за стеной зазвучали мерные звуки пианино, выше-ниже, быстрее-медленнее, — занимающая соседнюю комнату младшая сестра Аня старательно репетировала гаммы: прошлой осенью ей купили настоящее пианино, отдали в музыкальную школу и теперь каждый вечер минимум на два часа жизнь в квартире становилась невыносимой, — Рома ненавидел эти звуки до скрежета зубов и постоянно упрекал маму, говоря ей, что пианино следовало купить цифровое, к которому можно подключать наушники.

— И тогда Анька может играть на нем хоть до одури, — пояснял он ей свою мысль. — Я же пользуюсь наушниками и никому не мешаю.

Когда терпение лопнуло окончательно, Рома начал включать на полную громкость (для чего он приобрел мощную колонку) что-нибудь забористое — например, полюбившийся ему еще с прошлого года дебютный альбом американской инди-рок-группы Imagine Dragons или хорошо подходящее для подобных случаев творчество Rammstein.

Дядя Саша просил его слушать музыку потише, однако Рома эти просьбы решительно игнорировал, и тогда отчим нанес ему ответный удар — однажды Роме захотелось поиграть в видеоигры, но сколько бы он ни нажимал на кнопку пульта, экран его плазменной панели оставался черным. Оказалось, что дядя Саша, так и не получив на свои просьбы желаемый отклик, выдернул из телевизора провод питания и сказал, что вернет его только после того, как Рома пообещает слушать свою музыку тихо.

Не желая остаться без игр, Рома решил сдаться и заткнул уши наушниками. Однако наушники решали только одну из его проблем. Оставалась еще вторая: его ужасно раздражало, что к музыкальным занятиям сестры родители относятся с таким энтузиазмом, отчим так и вовсе был уверен, что, когда Анечка вырастет, она обязательно пойдет по музыкальной части.

— С таким-то талантом одна дорога — в Гнесинку, консерваторию, а дальше — концерты, слава… — фантазировал дядя Саша, планируя блестящее будущее дочери.

А когда Рома заявил родителям, что хочет серьезно заняться автогонками, они ему отказали и даже не пожелали объяснить почему. Просто сказали: нет.

После этого музыкальные упражнения младшей сестры начали раздражать его еще больше — в иные моменты Рома был готов взять из кладовки молоток потяжелее и разбить это чертово пианино на тысячу кусков. И только остатки здравомыслия, с трудом пробиваясь сквозь воздвигнутую им стену ненависти, подсказывали, что так делать нельзя.

«Вот было бы оно цифровое, — вздыхал в такие моменты Рома, — я бы вылил стакан воды куда надо, и все дела…»

Та-та-та-та-та-та-та-та… Та-та-та-та-та-та-та-та… «Сволочь ты мелкая!» — Поднявшись с кресла, Рома подошел к стене и несколько раз сильно стукнул в нее кулаком. Звуки на мгновение стихли, послышался ответный стук, после чего гаммы зазвучали с новой силой.

«Издевается…» — вздохнул Рома, затыкая фортепианные пассажи сестры спасительными наушниками. Нет, все это безнадежно, хоть стены проломи, все останется как есть: сестра будет долбить по клавишам, отчим продолжит устраивать ему сцены, называя пасынка бездарью и лоботрясом, а мама… Мама, хоть и встает на его сторону, особо ничего изменить не может. Просто мама, она такая — когда отчим орет на Рому, защищает сына, а если Рома, кипя от негодования и обиды, жалуется ей, что дядя Саша относится к нему несправедливо, встает на защиту мужа.

Воткнув штекер наушников в телефон, Рома включил первый попавшийся в плейлисте трек, подошел к окну и настежь открыл одну из створок. В комнату ворвался влажный холодный воздух, и через несколько глубоких вдохов и выдохов ему стало немного лучше. Голова все еще гудела, но не из-за полученной затрещины, а из-за того, что после удара он потерял равновесие и неудачно упал назад, крепко приложившись головой об угол холодильника.

«…А здорово, гад, врезал…» — вздохнул Рома, ощупывая растущую на затылке шишку. Песня закончилась, и в наступившей на пару секунд тишине он расслышал тихий стук в дверь.

— Что? — вызывающе спросил Рома и выключил музыку, демонстративно оставив наушники в ушах.

— Открой, пожалуйста, — раздался из коридора голос мамы. Рома прикрыл окно, подошел к двери, щелкнул замком и занял оборонительную позицию возле письменного стола.

Мама с печальным лицом вошла в его комнату.

— Какой у тебя беспорядок… — покачала она головой, посмотрев по сторонам.

— Кому-то мешает? — Голос Ромы звучал громко и по-прежнему вызывающе. Пусть придурок, где бы он сейчас ни был, тоже услышит, как мама терпит фиаско и его просьба «Света, ну сделай же что-нибудь со своим сыном!» ни к чему конструктивному не приведет.

— Голова болит? — спросила мама, решив не обращать сейчас внимания на интонации сына.

— Нет, — сквозь зубы выдавил из себя Рома.

Стоять ему расхотелось, он уселся в кресло и принялся как можно равнодушнее смотреть на маму.

— Давай съездим в травмпункт, — предложила мама миролюбивым тоном. — Травма головы может быть серьезней, чем кажется.

— У меня все в порядке, — не меняя тона, процедил Рома, ожидая, когда она начнет ему говорить о важности семейных ценностей и прочей ерунде, от которой у него в последнее время сводило скулы. — Вы лучше холодильник свой проверьте… — с усмешкой добавил он.

— Хорошо, я вызову врача на дом, — сказала мама.

— Не нужно, — ответил Рома, в планы которого общение с докторами не входило. И, понимая, что маму это не остановит, он добавил: — Завтра сам схожу, если не пройдет.

Светлана тихо вздохнула и покачала головой.

— Ты сделал уроки?

— Нет… сделаю… позже… — Рома заговорил резко, словно расстреливая маму короткими безразличными репликами.

— Я за тебя волнуюсь… Тебе осталось учиться совсем немного, но с таким отношением к занятиям ты не сможешь поступить в нормальный институт. — Светлана в стотысячный раз повторила фразу, которую говорила Роме практически каждый день с тех пор, как тот с тройками по всем основным предметам закончил девятый класс. Обычно Рома отвечал однотипно: «Не переживай, мама, как-нибудь поступлю», однако сегодня он ответил иначе:

— А кто тебе сказал, что я хочу куда-то поступать? — Его голос вновь зазвучал вызывающе, Рома посмотрел на маму исподлобья — в последнее время это стало его любимым приемом во время таких семейных «душеспасительных» разговоров.

— А что же ты собираешься делать? — после небольшой паузы спросила Светлана, никак не ожидавшая подобных слов, да еще сказанных так грубо.

Рома скривил губы и еще раз усмехнулся. Кинув на стол наушники, он развернулся к маме спиной и, наугад раскрыв учебник по литературе, сделал вид, что внимательно его читает.

Немного подождав, Светлана повторила вопрос.

— В армию уйду, — не оборачиваясь, сообщил ей Рома, — и вы наконец-то избавитесь от моего присутствия. А потом… я куда-нибудь уеду и больше никогда, — его голос зазвучал угрожающе, он развернувшись в кресле на сто восемьдесят градусов, оторвался от учебника и уставился маме прямо в глаза, — слышишь, никогда не увижу ни тебя, ни твоего идиота мужа! Потому что вы оба меня достали. Я буду жить так, как я хочу, и в моей жизни ни тебе, ни ему места не будет!

Реплики эти Рома придумал давно, выучил наизусть и даже отрепетировал, но до сих пор не было по-настоящему подходящего случая применить их в деле. Он хорошо понимал, что мама — как и любая другая мама — переживает за будущее своих детей, и был уверен, что такой ответ гарантированно причинит ей боль.

— Почему ты так говоришь? — мягко и спокойно глядя на сына, спросила Светлана. Она очень хотела сказать сыну что-то важное, но слова вдруг закончились, и на глазах выступили слезы. Она отвернулась, но Рома увидел, как мама плачет, и у него защемило сердце, стало нестерпимо больно от мысли, что он так нехорошо с ней поступает; он почувствовал, что хоть удар и достиг цели, но делать так нельзя, ведь мама — единственный человек, который для него так много значит, и если он сейчас встанет, обнимет ее, скажет что-то хорошее, то мама перестанет плакать и все образуется. Еще недавно он так бы и поступил, но сейчас он этого не сделает.

Небрежно бросив учебник, Рома встал из-за стола, снова подошел к окну и нетерпеливо забарабанил пальцами по оконному стеклу.

— Рома! — услышал он голос мамы. — Что же с тобой происходит…

Она сделала шаг вперед, Рома увидел ее отражение в оконном стекле, и желание обнять маму стало еще сильнее. Но он изо всех сил подавил в себе это желание — если сейчас дать волю чувствам, совершить задуманное будет гораздо сложнее.

— Мне надо приготовить уроки на завтра, а ты мне мешаешь, — ледяным тоном произнес Рома, — и оставьте уже меня в покое… Надоели уже со своим лицемерием и демагогией. И еще… — Рома снова повернулся к маме и вновь посмотрел ей прямо в глаза. «Откуда в нем столько ненависти?» — ужаснулась в этот момент Светлана, а ее мятежный сын, выждав несколько секунд, отчеканил последнюю из придуманных им реплик:

— У тебя своя семья, ей занимайся. А ко мне больше не лезь. Понятно?

«А все-таки порядочная я сволочь…» — мелькнула в голове мысль, но тут же исчезла, чтобы не мешать окончательному и безжалостному уничтожению родственных уз, ставших для него невыносимыми.

— Понятно? — повторил Рома.

Чтобы не расклеиться и не наделать столь неуместных сейчас сентиментальных глупостей, он снова повернулся к окну: не стоит маме знать, что не только ей, но и себе он причинил сильную душевную боль. Пусть думает, что ему на все наплевать.

«Уходи, мама… — мысленно попросил Рома, сдерживая охватившее его волнение, — пожалуйста, уходи, ты уже ничего здесь не изменишь…»

Он стоял и смотрел в окно, пока не услышал, что дверь в его комнату закрылась, и он вновь остался наедине с собой и своей совестью — та, пользуясь случаем, на мгновенье проснулась и напомнила, что последнее время он слишком часто повышал на маму голос, обвиняя ее и в безразличии, и в том, что она его разлюбила, но таких гадостей, как сегодня, он еще ни разу не говорил.

«Так было надо, — успокаивал себя (и свою совесть) Рома, — я сделал все как хотел, и уже совсем скоро меня здесь не будет…»

Он ждал, что мама вернется, и, может быть, не одна, и разговор продолжится, но этого не случилось, и до самого вечера его уже никто не беспокоил.

«Вот дерьмо! — Шмыгая разбитым носом, Рома внимательно вглядывался в каждую выныривающую из дождливой темноты машину, похожую на фургон маршрутного такси. — Разве можно так издеваться над человеком?»

Нос болел так, словно был сломан. Не повезло, конечно, с подушкой безопасности, как-то он не предусмотрел, что та решит отомстить ему за содеянное. «Ну и ладно, — ухмыльнулся вдруг Рома, вспоминая, как направил машину прямо в столб, — нос-то пройдет, куда денется, а вот дяди-Сашино корыто я приложил хорошо, очень даже хорошо, будет знать, скотина, как подзатыльники раздавать…»

Черт, когда же он отсюда уедет? Сговорились, что ли, все против него?

Он осторожно ощупал разбитый нос (вдруг снова кровь пошла?) — нет, все в порядке, только дышать тяжело и ощущения неприятные: в носу щиплет и хочется постоянно чихать, а это больно.

«Оставь в покое нос и дыши ртом, кретин…» — подсказал ему кто-то невидимый. Рома последовал совету, и сразу стало полегче.

«Ну, давайте уже…» — взывал он к высшим силам, готовый в любую минуту нырнуть в темноту и исчезнуть в стене проливного дождя. Вдруг его уже ищут?

И время, время… Он и так на поезд уже опаздывает!

И тут вдали показалась машина, по всем признакам похожая на маршрутку. Рома вышел на дорогу, замахал руками и взмолился, чтобы спасение не промчалось мимо, обдав его грязью. Молитва была услышана: машина затормозила, и автоматическая дверь открылась; он забрался внутрь, заплатил деньги, прошел в самый конец пустого полутемного салона, сел на задний ряд и только тогда позволил себе расслабиться и перевести дух.

Итак, первую, самую короткую и невероятно сложную часть своего пути он преодолел и сейчас находился в относительной безопасности. Теперь, не привлекая внимания полицейских разбитым носом, ему нужно спуститься в метро, доехать до Курского вокзала и купить билет на нужный поезд.

«А там я заберусь на верхнюю полку, и уже никто не сможет меня достать…» — размышлял Рома, прислонившись лбом к прохладному, украшенному разноцветными бусинками дождя окну маршрутки, навсегда прощаясь с хорошо знакомыми ему домами и улицами. О том, что его могут легко вычислить по паспорту и снять с поезда на любой станции, он еще со вчерашнего дня решил не думать — в каждом, даже самом блестящем плане обязательно есть слабое место, что не исключает вероятность того, что ему повезет.

Да и вообще, после того, что он сделал, назад ему хода нет.

Мысль покинуть родительский дом окончательно оформилась в голове у Ромы двумя днями ранее, после очередной стычки с отчимом. В последний год дядя Саша стал относиться к пасынку невероятно строго, и Рома никак не мог понять: почему это происходит? Что он делает не так?

Два дня назад, потеряв самообладание, Рома проорал на весь дом:

— Да я свалю отсюда при первой возможности! Ноги моей не будет в твоей дебильной квартире!

— Что ты сказал, сопляк? — в свою очередь закричал отчим. Он неоднократно обещал жене, что будет держать себя в руках, и все-таки, как бы он ни старался, наступал момент, когда Рома выводил его из себя. — Ну-ка, повтори!

— Да что слышал! — усмехнулся Рома. — Могу и повторить…

— Пошел вон отсюда, — прошипел отчим, чувствуя, как внутри у него все закипает и сейчас он задаст этому гаденышу с наглой мордой по первое число. Однако Рома уходить не торопился, он смотрел на отчима презрительным взглядом, вызывая того на дальнейшие действия.

Но тут совершенно некстати открылась входная дверь и в квартиру зашли мама и младшая сестра Аня.

— Что с вами? Что случилось? — спросила Светлана, поглядев на стоящих друг напротив друга мужа и сына. Первый покраснел, как рак, Рома же, наоборот, был бледен и смотрел на отчима сверху вниз.

— Ничего, — бросил в ее сторону Рома, одарив отчима презрительным взглядом. Он покинул поле боя и отправился в свою комнату, обещая себе, что в следующий раз, в знак протеста против дяди-Сашиного произвола, он сломает что-нибудь ценное, но тут ему в голову пришла куда более блестящая идея: хватит им уже собачиться, нужно просто взять и сбежать из дома!

«К чему вся эта показная чушь?» — подумал Рома, хорошо помня, как в кульминационный момент очередной ссоры, он со всей силы треснул по стене и в кровь разбил кулак. А что в итоге? Мама отвезла его в травмпункт, стену отмыли, рука болела почти месяц, а жизнь как была невыносимой, так и осталась.

И чем четче сейчас оформлялась в его голове мысль, что нужно срочно покидать опостылевший ему семейный очаг, тем большее количество плюсов он в ней находил.

«Мама, конечно, сначала будет плакать, а потом вынесет мозг этой толстой скотине дяде Саше за то, что вел себя со мной неправильно. — С чувством мстительного удовлетворения Рома принялся представлять события, которые непременно начнутся после успеха его дерзкого предприятия. — Может быть, они даже поссорятся и разойдутся…»

Правда, он не очень понимал: с кем тогда останется младшая сестра, к которой он давно уже не питал теплых чувств? «А пусть она остается с любимым папочкой и играет ему на пианино, пока у того уши не завянут…» — злорадно решил он, радуясь, что совсем скоро он больше не увидит недовольную морду дяди Саши и не услышит его дебильные речи:

«…Ты должен хорошо учиться… учиться… учиться… А потом поступишь в строительный или экономический институт… институт… институт… Окончишь его и придешь работать в мою компанию… компанию… компанию… И когда-нибудь мой бизнес станет твоим… твоим… твоим… твоим…»

«Да шел бы ты в задницу, придурок, вместе со своим бизнесом! — думал в такие моменты Рома, скептически глядя на круглое и лоснящееся, как хорошо выпеченный блин, лицо отчима. — Чтобы я стал таким же, как ты? Жди-жди…»

Маршрутка, задрожав всем своим существом, остановилась возле одного из подземных переходов, ведущих к станции метро. Пробравшись через пустой салон, Рома буркнул водителю слова благодарности и вновь оказался на улице. Дождь закончился, от недавнего стихийного бедствия осталась только висящая в воздухе неподвижная и ужасно противная морось, настолько густая, что даже ближайшие дома имели неясные очертания, а те, что стояли чуть позади, и вовсе сливались друг с другом в однородную светящуюся прямоугольниками окон массу.

Наглухо застегнув кожаную куртку, Рома как можно глубже натянул на голову капюшон — чтобы случайно не попасть на глаза кому-нибудь из знакомых или, что еще хуже, очутиться в поле зрения патрульных полицейских.

«Надо бы почиститься…» — подумал беглец и осмотрелся вокруг в поисках небольшого магазинчика, торгующего всякой всячиной. В торговый центр возле метро он идти побоялся, и это было абсолютно правильным решением — очутиться в таком виде среди толпы означало привлечь к себе лишнее внимание.

Нужный магазинчик нашелся в ста метрах от торгового центра.

— Можно, пожалуйста, две пачки влажных салфеток, — попросил Рома, протягивая продавцу деньги.

«Интересно, кто его так приложил?» — подумал продавец и положил на прилавок салфетки и сдачу.

Поблагодарив продавца, Рома вышел на улицу и хорошенько протер куртку, лицо и руки, чтобы уничтожить остатки крови. Истратив целую упаковку и выбросив покрасневшие салфетки в урну, он вновь воровато огляделся по сторонам и направился к подземному переходу со светящейся ярко-красным цветом буквой М. Начиналась вторая, не менее сложная часть побега — не привлекая к себе внимания, спуститься на станцию и сесть в поезд, ведь там могут находиться полицейские, которые страсть как любят останавливать всех, кто кажется им подозрительными.

Ну а он в своем надвинутом на лицо капюшоне именно так и выглядит. А без капюшона — еще подозрительнее. «Ладно, — сказал себе Рома и храбро двинулся в сторону подземного перехода, — не время сейчас размышлять — время летит, не остановишь».

Людей в вестибюле станции было совсем мало — вечер, все едут из центра, а не наоборот. Стараясь не привлекать к себе внимания дежурных, Рома прошел через самый дальний турникет и начал спускаться по лестнице, ведущей на платформу. С левой стороны перрона замер опустевший поезд с открытыми дверями, навстречу ему двигались десятки пассажиров, среди которых Рома разглядел Татьяну Васильевну, учительницу математики и по совместительству классного руководителя, — она медленно поднималась по лестнице и несла в руке объемную и тяжелую по виду сумку.

В другое время Рома обязательно предложил бы ей свою помощь, но сейчас учительнице придется самой справляться с ношей. Чтобы избежать ненужной встречи, он присел на корточки и сделал вид, что завязывает шнурки на кроссовках.

Когда учительница прошла мимо, Рома выпрямился и посмотрел ей вслед: «Прощайте, Татьяна Васильевна, вы были самой лучшей из всех моих учителей, хоть и ругали меня за то, что я бросил учиться».

В последнее время он вообще не открывал ни тетрадей, ни учебников и ходил в школу, что называется, «отбывать номер», надеясь на свою память и подсказки одноклассников, и таким образом ему удавалось вырывать для себя тройки и иногда даже четверки. Вскоре ему наскучило и это, и, выходя к доске, он либо молчал, либо, к удовольствию класса, разыгрывал комедию, за которую вместо аплодисментов получал от учителей «неуды».

За день до своего побега Рома поставил абсолютный рекорд по неуспеваемости и вернулся домой, имея в электронном дневнике три двойки за невыполненные домашние задания и настоятельное требование к родителям от Татьяны Васильевны: зайти и побеседовать о вполне реальной возможности вылететь из школы за неуспеваемость.

В этот день, вопреки ожиданиям благодарных зрителей, он решил комедий не устраивать и сразу же сообщал учителям, что домашнее задание им не выполнено и сказать ему нечего. Получая двойку, он вежливо благодарил учителей, садился на место и продолжал — деталь за деталью — размышлять о своем побеге.

«Черт с ними, с двойками, — думал он, — если план сработает, начну жизнь с чистого листа и учебу подтяну. Дело-то несложное, да и наплевать, что Курск по сравнению с Москвой провинция…»

Всего лишь нужно позвонить отцу и сказать: «Папа, я тут решил переехать к тебе…» — и конец проблемам.

«Гуд бай, недовольная морда…» — радостно думал Рома о скором расставании с отчимом. Следом в голове возникла ноющая, вечно чего-то требующая младшая сестренка. «Ну а ты остаешься за старшую… Теперь не только пряники будешь получать…» — мстительно подумал Рома. Затем он представил маму — как она узнаёт, что ее любимый сын теперь будет жить у отца.

«Ну да, это будет для нее тяжело… конечно, тяжело… Извини меня, мама, но по-другому никак не получается. Я держался сколько мог…»

По дороге домой, вытащив из кармана джинсов основательно потрепанный iPhone пятого поколения, Рома нашел в списке контактов номер отца и ткнул в иконку с изображением трубки. Пока он слушал гудки в ожидании ответа, сердце начало колотиться с удвоенной частотой, а во рту появился противный привкус, словно он съел горькое лекарство.

Гудок, еще гудок, снова гудок.

«Папа, да возьми же ты трубку!»

— Я вас слушаю, — произнес отдаленно мужской голос на фоне какой-то дурацкой музыки. — Говорите… алло…

Рома резко оторвал трубку от уха и завершил вызов — на какую-то секунду ему показалось, что голос из динамика — вовсе не его отец. Наверное, произошла ошибка связи и он позвонил кому-то другому.

Он набрал еще раз.

— Я вас слушаю, — зазвучал в трубке тот же голос. — Алло…

Рома снова сбросил вызов. Что он дважды ошибся, нажимая на один и тот же номер, — это маловероятно. Номер правильный, он звонил по этому номеру и поздравлял отца с Новым годом. Неужели отец избавился от старого номера и теперь он принадлежит кому-то другому?

И что теперь делать? Идти к маме за новым номером? А если она не знает? Тогда остается ждать, когда отец позвонит сам. Только когда это будет и будет ли это вообще?

«Нет, — сокрушался Рома, — ерунда… это, конечно, его голос. Тогда почему он так странно говорил?»

Размышления прервались звонком — на экране горело слово «папа». Рома зачарованно смотрел на экран, не зная — принять вызов или опять сбросить. Мелодия звонка поиграла еще некоторое время и стихла.

Убрав телефон в карман куртки, Рома сел на первую попавшуюся ему по дороге лавочку и загрустил. «Нет, — подумал он вдруг, — ничего хорошего из этого не выйдет… Да и что может выйти? Общались мы за последние полгода всего несколько раз, и только по телефону, а прошлым летом я снова не поехал в Курск. Отец не звонил с конца декабря — может, обиделся, а может, просто перестал мной интересоваться. А возможно, и то и другое сразу…»

Впрочем, то или другое — какая теперь разница? У отца своя жизнь, а у него своя… Ну приедет он к нему, и тут же в Курск примчится расстроенная мама, а вместе с ней и отчим. При теплом папином участии они заберут его домой, и вот он снова в Москве, ходит в ту же школу, получает двойки, участвует в домашних скандалах, хочет поджечь квартиру и давит в себе желание съездить отчиму по морде, понимая, что тогда он перейдет незримую грань, за которой начинается уже совсем другая жизнь, какой он жить не готов.

Прокрутив все это в голове несколько раз, Рома с сожалением признал печальный факт: переезд к отцу может стать еще большим разочарованием, чем наполненная ежедневными стычками жизнь здесь. И тут, совершенно внезапно, ему в голову пришла свежая, оригинальная и открывающая новые блестящие перспективы мысль: надо не просто уехать к отцу — надо уехать так, чтобы они не захотели вернуть его обратно!

«Если бы я поговорил с отцом сейчас и рассказал ему о своих намерениях, — подумал Рома, после того как эйфория от удачной идеи прошла и он снова обрел способность соображать, — об этом бы узнали и мама, и отчим — ведь отец поговорил бы с мамой. А мама с этим… А уж они вдвоем, — продолжал Рома свои рассуждения, — приложат максимум усилий, чтобы помешать мне переехать… Потому что мама слишком беспокоится о моем поступлении в институт, а отчим ее обязательно поддержит, и мама запретит отцу поселить меня у себя… да, да, именно так все и случится. И вот тогда мне некуда будет деваться. Бабушка с дедушкой не в счет… из Краснодара меня точно назад отправят…»

Значит, не так уж и плохо, что они с отцом сейчас не смогли поговорить.

Окрыленный грядущими перспективами, он вернулся домой и в приятном одиночестве пообедал, а потом закрылся у себя в комнате и до вечера обдумывал подробности своего плана, после чего долго резался в F1 2012 — самую любимую из всех имеющихся у него игр.

На следующее утро он едва не проспал школу, ушел не позавтракав и продолжил оттачивать детали плана, всей душой надеясь, что даже независящие от него обстоятельства сложатся в его пользу.

Так все и случилось. А на шишку наплевать. Шишка пройдет…

Метрах в пятидесяти, прямо в центре станции, Рома заметил трех сотрудников полиции. Плохо дело, если они его заметят — в мокрых, испачканных бурыми пятнами крови джинсах, с натянутым на голову капюшоном и спортивной сумкой через плечо, запросто могут подойти и поинтересоваться, кто он и откуда, а затем увидят разбитый нос и начнутся более конкретные вопросы: куда едешь, зачем, сколько лет, почему так поздно не дома, что с лицом?

Что он им расскажет? «Меня зовут Рома Лапин, мне шестнадцать, я еду в центр города погулять…» Так они ему и поверили. Нет, они его обязательно задержат и быстро выяснят, кто он и где живет.

И все, провал…

«А уж дома наверняка все давно известно…» — стучало в голове молотком; воображение тут же нарисовало картинку: мама забирает его из полиции и он, стараясь не думать о том, что вскоре произойдет дома, едет в ее машине, глядя на дома и улицы, с которыми только что попрощался.

«В общем, если вся эта фигня сейчас обрушится на мою голову, — внезапно пришла на ум совсем уж деструктивная мысль, — лучший вариант — это броситься на рельсы и покончить со всем сразу… хотя, — Рома даже улыбнулся, осознав всю несуразность подобного действия, — это даже для меня будет чересчур дебильный поступок…»

Если полицейские вдруг проявят активность — он просто убежит. Приготовившись в любой момент взять резвый старт, Рома затаил дыхание и стал ждать спасительный поезд, который приедет и унесет его с этой станции в новую жизнь. И еще ему ужасно захотелось съесть что-нибудь, хотя бы простой шоколадный батончик.

Спланированная ссора с отчимом началась тоже из-за еды — вернувшись домой из школы, Рома изучил железнодорожное расписание и выбрал нужный ему поезд; затем собрал сумку с необходимыми на первое время вещами и отправился на первый этаж, чтобы хорошенько перекусить. Через полчаса он за обе щеки уплетал огромную порцию яичницы и заедал ее сэндвичами с ветчиной, сыром и салатными листьями. Неизвестно, когда он сможет поесть в следующий раз, тут надо быть готовым ко всему.

«А может, мне свалить прямо сейчас? — подумал Рома, поглядев на часы. — Ушел, например, гулять — и кто меня хватится? А когда хватятся, будет уже поздно…»

«Но если, — громко щелкая челюстью при поедании очередного сэндвича, размышлял он, — я уйду сейчас, то не смогу сделать самого главного…»

Основательно подкрепившись, Рома вернулся к себе в комнату и, завалившись на диван, стал ждать возвращения родителей. Вскоре явилась мама с Аней, а через несколько минут, громко разговаривая по телефону, в квартиру ввалился отчим.

Ждать пришлось недолго — не прошло и пяти минут, как ручка двери истерически задергалась, а затем раздался стук. Резво поднявшись с дивана, Рома щелкнул замком и открыл дверь. Перед ним стоял дядя Саша, уже без пиджака, но еще не снявший галстука. По его раздраженному лицу было ясно — сейчас начнет ругаться.

«Ну что же, пока все идет строго по плану…»

Оглядев отчима с головы до ног и не говоря ни слова — пусть придурок начинает первым, — Рома уселся в кресло возле письменного стола.

Дядя Саша не заставил себя долго ждать.

— Ты поел? — Голос отчима был тихим, но обычно так все и начиналось.

— А что, мне уже поесть нельзя? — картинно приподняв одну бровь, с деланым спокойствием спросил его Рома. «Твой ход, дебил толстомордый», — глядя на отчима снизу вверх, подумал он.

— Пошли со мной, — раздраженно бросил отчим. — Я тебе объясню, чего можно, а чего нельзя…

Рома нарочито неохотно поднялся с кресла и вслед за отчимом спустился на первый этаж. Возле мойки стояла мама и мыла сковородку. Аня, сидя за барным столом, ковырялась вилкой в салате и посматривала на брата, как бы говоря ему: «Сейчас тебе опять достанется, так тебе и надо, я вот хоть и маленькая, но за собой убираю».

— Света, — обратился к жене дядя Саша, и в его голосе прозвучало недовольство, — я же просил тебя ничего не трогать, пока он не придет.

Он перевел взгляд на Рому, голос его поменялся, стал металлическим и противным.

— Опять ты здесь насвинячил?

— А что не так? — Скрестив руки на груди, Рома издевательски посмотрел на своего низкорослого оппонента. — Я после школы пришел, голодный… — пояснил он невинным голосом. — Я учился целый день, просто есть очень хотелось.

— А убрать за собой ты не мог?! — взорвался отчим. Случайно выскочившая изо рта увесистая капля слюны повисла на дорогом галстуке красного цвета и начала медленно сползать вниз. Это вышло неожиданно и было настолько забавно, что Рома не смог удержаться и громко засмеялся.

В следующий момент в его глазах вспыхнули первые искры этого вечера — отчим со скоростью звука подскочил к пасынку и изо всех сил влепил ему увесистый подзатыльник. Не ожидая нападения, Рома не смог удержаться на ногах — он отлетел к холодильнику, сильно стукнулся затылком об один из его углов, после чего ему на голову градом посыпались сувенирные магниты, некоторые весьма даже увесистые.

Вскрикнув от неожиданности, Светлана уронила сковородку в раковину. Аня на всякий случай сбежала из-за стола, а беспечно летавший по первому этажу волнистый попугайчик Гоша забился в свою клетку и затих.

И тут едва не случилось не предусмотренное планом событие — медленно поднявшись на ноги, Рома пошел на отчима. Взгляд его стал стеклянным, он даже думать забыл о какой-то там запретной черте и всерьез собирался приложить своему обидчику раз-другой. Уже предвещая беду, заходили желваки на его скулах, но тут вмешалась Светлана и встала стеной между сыном и мужем.

Увидав перед собой маму и ее полные ужаса глаза, Рома остановился, выдохнул, презрительно посмотрел на отчима, гаденько улыбнулся и неторопливой походкой отправился к себе.

Поднявшись в свою комнату, он вдруг почувствовал страшное опустошение, словно из него внезапно вышел весь воздух, руки тряслись, и это было ужасно неприятно.

Немного успокоившись, Рома мысленно поблагодарил маму за своевременное вмешательство — кто знает, чем эта история могла бы закончиться.

Возможно, и весь его план взял бы и рухнул…

Черная дыра тоннеля заполнилась долгожданным светом, поезд неторопливо выбирался из своего логова и полз вдоль перрона. Рома провожал взглядом пустые вагоны, и ему вдруг показалось, что поезд не остановится и уедет без него, но он не успел как следует напугаться, тормоза успокоительно засвистели, двери открылись, и беглец, за последние несколько минут успевший вспотеть от напряжения, подчеркнуто спокойно зашел в вагон и встал возле двери, готовый в любой момент выскочить и убежать. Он внимательно следил за полицейскими, которые по-прежнему стояли в центре станции и о чем-то оживленно спорили.

«Осторожно, двери закрываются», — объявил голос из динамика, двери стукнулись друг о друга, и поезд тронулся. Через несколько секунд станция вместе с полицейскими исчезла, и Рома облегченно выдохнул — еще один шаг к цели завершился успехом.

До Курского вокзала он точно доберется без приключений, а там и до Курска недалеко — завтра рано утром он уже будет там, и, пока в Москве все будут стоять на ушах, он убедит отца, что они вдвоем вполне хорошо проживут.

«А вдруг не вдвоем? — Внезапно возникшая мысль о смене отчима на мачеху заставила Рому нахмуриться. — А что, если и там будет как здесь? Что, если отец нашел себе женщину, может, даже с ребенком? Поэтому он про меня совсем забыл?»

«Нет, все-таки хуже не будет — хуже, чем здесь, просто и быть не может… — размышлял он под успокаивающий шум поезда. — И хватит уже сопли распускать, — резко одернул он себя, — перестань ныть, думай о хорошем. Все будет в порядке. Я сделал все, чтобы за мной не приехали, даже больше, чем всё… Да, сегодня был на редкость удачный день, а сейчас можно немного расслабиться…»

Рома закрыл глаза, но память не позволила ему передохнуть, и в гудящей от впечатлений голове тут же возник грозно стоящий в дверях его комнаты отчим, потом, словно в режиме убыстренной перемотки, пролетели ссора, подзатыльник и разговор с мамой. А после него ему только и оставалось, что немного подождать.

К девяти часам вечера большая двухэтажная квартира окончательно затихла — Аня перестала мучить пианино, а отчим выключил огромный телевизор на первом этаже и отправился спать: на рабочей неделе он вставал рано, в полседьмого утра. Где была мама, Рома не знал и решился на вылазку, чтобы это выяснить. Осторожно пробираясь по коридору, он услышал доносящийся из родительской комнаты голос — мама жаловалась на боль в голове и очень просила мужа впредь держать себя в руках.

«Поздно…» — усмехнулся Рома, возвращаясь к себе.

По стеклам и подоконнику громко и часто барабанили крупные дождевые капли. Рома выглянул на улицу. Во дворе было пусто, лишь тени мокрых и блестящих голых деревьев раскачивались в свете уличных фонарей да желтое такси со светящейся рекламой на крыше проехало мимо и скрылось за поворотом.

«Дерьмо погода…» — вздохнул Рома и почесал затылок. Шишка увеличивалась в размерах, болела, и он пожалел, что в комнате нет чего-то холодного — какой-нибудь железяки. Но лишний раз шуметь и привлекать к себе внимание, спускаясь на первый этаж за льдом, нецелесообразно.

Стараясь не обращать внимание на боль, он подумал, что в Курске, в доме у отца, вся обстановка проще и дешевле, и, скорее всего, он будет скучать по своей комнате: она светлая и уютная, словно сошла с журнальной картинки, мебель удобная и все-все-все продумано до последних мелочей, а впрочем, как может быть по-другому, когда денег в семье полным-полно, а мама много лет работает дизайнером интерьеров?

«Чувак, у тебя просто офигенная хата…» — говорили ему приятели, заходившие в гости, чтобы порезаться в компьютерные игры. Рома важно кивал головой — квартира выглядела респектабельно, шикарно и являлась предметом зависти многих менее удачливых сверстников.

Дядя Саша, человек совсем не жадный, особенно когда дело касалось техники, внес в обстановку комнаты пасынка свой личный вклад и прошлым летом, на шестнадцатый день рождения, торжественно вручил Роме плазменную панель, плюс самую крутую на тот момент игровую приставку, на Новый год он выполнил еще одну его просьбу и подогнал ему руль с педалями, после чего Рома с головой ушел в виртуальные гонки; маму это сильно раздражало, а отчим ворчал, что, кроме игр, Рому больше ничего не интересует, хотя точно знать он этого не мог.

Но такой уж это был человек — преисполненный уверенности в том, что лучше всех знает обо всем и про всех.

Картины оставлять тоже было жаль. Зимний пейзаж в Провансе и натюрморт с увядающими розами мама написала лет десять назад, когда училась на курсах живописи у известного московского художника. Рома хорошо помнил, как мама рисовала, а он сидел рядом и зачарованно смотрел, как оживает белый холст и на глазах совершенно из ничего возникает жизнь. Когда они переехали в Митино, он попросил маму повесить эти картины в его комнате.

«Потом, — решил Рома, — когда все утрясется, я попрошу маму прислать их в Курск».

На всякий случай он еще раз пересмотрел собранные вещи: трусы, носки, несколько футболок, запасные джинсы, пара свитеров, один с капюшоном, один без, и купленная недавно в Америке пара очень дорогих кроссовок. Зарядки для телефона и ноутбука, паспорт. Любимая кожаная куртка висит в коридоре.

«А все, что осталось, они могут прислать мне по почте, — хмыкнул Рома, глядя на картину с увядающими розами. — А могут и не присылать… придет время, я сам приеду и заберу все, что посчитаю нужным…»

«Осторожно, двери закрываются, следующая станция „Славянский бульвар“».

С трудом разлепив налившиеся тяжестью веки, Рома поглядел в окно поезда. Последние минут пять он мерно клевал разбитым носом: возникло непреодолимое желание немного подремать — совсем чуть-чуть, всего пару станций. Но спать ни в коем случае нельзя, чтобы не оказаться в положении, когда потерявшего связь с реальностью пассажира расталкивают на конечной станции сотрудники полиции.

Чтобы взбодриться, Рома достал наушники и, выбрав самые энергичные треки, глянул на время — если передвигаться исключительно бегом и какая-нибудь касса на вокзале будет совершенно свободна, он еще успевает на фирменный поезд Москва – Курск, и тогда не придется лишнее время торчать на вокзале, шарахаясь от людей в форме. А чтобы точно знать, сколько времени осталось до отхода поезда, он установил на часах таймер обратного отсчета.

Часы подарила ему мама на тот же шестнадцатый день рождения.

— Держи, сынулик, — сказала Светлана, протянув черную коробку, в центре которой красовалась любимая всеми тинейджерами надпись G-SHOCK. — Теперь время будет у тебя под контролем.

Вежливо поблагодарив маму за подарок, Рома, тогда еще действительно «сынулик», тут же надел часы себе на руку, ощутил приятную тяжесть металлического браслета и оценил количество доступных функций на экране циферблата. И вот прошло чуть больше полугода — и зачем ему теперь все эти функции? Да и что контролировать, если времени у него навалом, учебу он забросил, а кроме школы, в его жизни уже давно ничего особенного и нет, и он, словно белка в колесе, бежит все время куда-то вперед и при этом топчется на одном месте. И всегда один, один, один…

Всякий раз, когда Рома пытался заводить себе друзей, он в них разочаровывался. И каждый раз отношения развивались по одному и тому же сценарию: сперва сплошное взаимопонимание, отрыв на полную катушку, а потом вдруг ни с того ни с сего — крупная ссора, конец дружбе, и, самое смешное, он тут совершенно ни при чем и ничего неправильного он не делал, просто снова ошибся в человеке.

Отношения с девушками тоже складывались, мягко говоря, не очень, и это было странно — ведь если поглядеть в зеркало, то в нем отразится вполне себе симпатичный парень, с густыми темно-каштановыми волосами, атлетично сложенный. Всякие там «акне» — как называют подростковые прыщи врачи-дерматологи — по счастью, обошли его стороной, к тому же он совсем не дебил — начитан и образован, за словом в карман не лезет и способен грамотно, а иногда даже изящно излагать свои мысли. И как же грустно было сознавать, что при всем этом великолепии личная жизнь, с самого начала вступления в соответствующий возраст, стала получаться какой-то кособокой: максимум месяц, в лучшем случае два, а затем ссора и разрыв. И снова он один, один, один.

Предпоследняя из подруг при расставании едко заметила, что на лице у него почти все время надето одно и то же выражение снисходительности к обычным, простым людям.

— Такое выражение, Ромочка, — пояснила она ему при расставании, — можно встретить у киношных супергероев, в момент, когда их просят спасти мир от очередного злодея. Представь себе — постоянно смотреть на такое лицо крайне утомительно. Чао!

«И отчего все это происходит? — недоумевал поникший из-за очередного разрыва „супергерой“, анализируя сказанное. — Ведь именно такие, яркие и независимые, сильные и при этом наделенные тонкой душевной организацией личности и должны нравиться девушкам?»

Анализируя негативный опыт, он провел работу над ошибками, изо всех сил старался выглядеть проще, чтобы не раздражать своим «величием» обычных, простых людей, и в конце прошлой осени ему сказочно повезло — он завел себе новую подружку, очень красивую и похожую на куклу, сверстницу из параллельного класса.

«Ты придурок не подходи ко мне больше ты меня достал», — три месяца спустя сообщила ему в СМС девушка с редким именем Стефания.

Это случилось сразу после Дня влюбленных. Рома так и не смог понять — что он в этот раз делал не так? Ведь он старался изо всех сил быть нормальным: бегал за ней хвостиком, делал дорогие подарки…

Одна Америка чего стоила. В зимние каникулы родители отправили его погостить у сестры дяди Саши в Нью-Йорке, муж которой работал старшим советником постпредства РФ при ООН. Приняли его хорошо, подготовили ему обширную культурную программу, куда входили музеи, театры и пешие прогулки, но вместо того, чтобы получать удовольствие от украшенных к Рождеству, бурлящих толпами туристов улиц Манхэттена или разглядывать экспонаты Египетского зала в Метрополитен-музее, он, как ошпаренный, бегал по магазинам — искал для любимой девушки дизайнерские шмотки, которые по приезде с гордым видом вручил, ожидая, что теперь-то их отношения обязательно перерастут в новую, более близкую стадию.

Взяв подарки, Стефания обворожительно улыбнулась, показав два ряда идеальных зубов, а из ее больших голубых глаз полился тот мягкий свет, под действием которого Рома начинал таять, как недоеденное эскимо в жаркий летний день. Мысленно он уже представлял их обоих в интимной обстановке, но у Стефании насчет него были другие планы. Конечно, она сказала ему «большое спасибо» и даже нежно его поцеловала, но трогать себя по-прежнему особо не позволяла, а в феврале и вовсе показала ему хвост.

Чуть позже Рома узнал от «доброжелателей» суровую правду: оказывается, Стефания работала на два фронта — его она разводила на финансы, а настоящие ласки дарила парню постарше, бывшему выпускнику этой школы.

Мысли о женском коварстве, куче зря потраченных денег и бездарно проведенном в Нью-Йорке времени еще долго зудели в голове у Ромы, не давая ему покоя. Несколько дней после получения роковой эсэмэски он страдал: сказавшись больным, перестал ходить в школу, лежал на диване, накрывшись с головой шерстяным пледом и потерял аппетит, чем сильно напугал маму; собравшись с духом, он написал Стефании длинное, полное упреков сообщение и вскоре получил ответ: «Если бы ты вел себя проще не учил меня жизни и не строил бы из себя самого умного может у нас что-то и получилось!»

В порыве гнева Рома едва не разбил телефон об пол и, решив показать вероломной Стешке, насколько ему все безразлично, он отправился в ближайшую парикмахерскую, где его роскошная шевелюра за десять минут превратилась в кучу мусора на светлом кафельном полу салона.

— Господи, что ты с собой сделал? — с ужасом спросила мама, увидав наголо обритого сына. После утраты волос Рома выглядел особенно жалким и беспомощным, а его нос — греческий, с крупными крыльями ноздрей — теперь превратился в небольшой хобот и решительно доминировал там, где еще недавно находился в гармонии с чувственными, выразительными губами, крепким волевым подбородком с небольшой ямочкой точно посередине и немного раскосыми карими миндалевидными глазами.

— Постригся, как видишь, — небрежно ответил Рома и похлопал себя по облысевшей голове. — Зато мыться буду быстрее, шампунь экономить, да и дядя Саша наконец-то порадуется.

Отчим регулярно делал ему замечания, что тот моется по часу, бесцельно отправляя в сливное отверстие мегатонны воды. Рома никак не мог понять, почему такой богатый человек настолько неравнодушен к показаниям водосчетчиков.

–…Дело тут не в деньгах, — терпеливо объяснял ему дядя Саша, — дело в твоем отношении к моим просьбам. Ты моешься так долго, будто бы отработал смену в угольной шахте… Обычному человеку не нужно столько воды, подумай об этом.

Вскоре мирные переговоры закончились и началась привычная ругань. Беспокоиться об экономии водных ресурсов родной планеты Рома не собирался, продолжая лить воду ровно столько, сколько считал нужным, а отчим начал бороться с пасынком, выключая свет в ванной. Правда победить Рому было не так-то просто — он мог стоять (или сидеть) под душем и в темноте.

Похожая история происходила и с туалетом.

— Мам, он меня в туалет не пускает, — жаловалась Аня на брата.

— Зачем ты там сидишь? — спрашивала Светлана сына.

— Потому что это единственное место, где меня никто не трогает, — отвечал ей Рома, хотя для уединения у него имелась целая комната и дверь с замком. Однако занимать туалет было куда интереснее, особенно если он знал, что туда нужно отчиму. Жаль только, что в их квартире два санузла. Вот был бы один… Впрочем, достаточно и того, что, когда он держит оборону, остальным приходится бегать или вверх, или вниз по лестнице…

«Зато теперь у вас будет полная свобода», — усмехнулся Рома, на мгновение прерывая воспоминания. Но тут же, чтобы не потерять концентрацию и не заснуть, он возобновил этот увлекательный процесс, вспоминая время, проведенное им дома перед побегом.

Несмотря на присущую ему с детства независимость и четкое понимание своего места на пьедестале жизни, потребность в общении с социумом была ему необходима. Для удовлетворения этой потребности он заводил многочисленных приятелей, которые стаями залетали к нему в гости, чтобы поиграть на его приставке и опустошить холодильник, в котором всегда можно было найти разные вкусные штуки. На разорение семейного хозяйства Роме было наплевать; наоборот, он получал громадное удовольствие, наблюдая, как отчим безуспешно рыщет на полках огромного двухдверного холодильника, пытаясь найти свою любимую копченую колбасу.

Просьбы родителей не водить домой всех подряд он игнорировал, но, когда один из приятелей умудрился сломать унитаз, Рома получил ультиматум: или сюда перестают ходить кто попало, или он временно остается без карманных денег. Он выбрал деньги, а любителям дармового хлеба и зрелищ сообщил, что у них в квартире начался крупномасштабный ремонт.

Словом, не прими он решение сбежать из постылой квартиры, так бы все это и тянулось, без конца и края. Но к марту две тысячи тринадцатого года его отношения с отчимом испортились окончательно, и дальше так продолжаться не могло.

Вагон тряхнуло. Рома открыл глаза, посмотрел на часы и криво усмехнулся — прошло совсем немного времени с момента, когда он, надев заранее принесенные с первого этажа кроссовки, выглянул в темноту коридора и, стараясь не производить лишнего шума, двинулся к лестнице на первый этаж.

«А я так много всего успел натворить…» — покачал он головой, перебирая в памяти детали своего побега.

Путь к свободе проходил рядом с комнатой родителей, и там вроде было тихо; мимо их двери Рома прокрался буквально на цыпочках. Миновав лестницу, он прошел через гостиную к прихожей. Там он остановился и медленно, очень аккуратно приоткрыл одну из дверей стенного шкафа. Внезапно над головой что-то захлопало и на его плечо сел Гошка. От неожиданности Рома чуть было не вскрикнул и непроизвольным движением смахнул с себя птицу. Попугай, не привыкший к подобному грубому обращению, отлетел в сторону, сел на карниз и, обращаясь неизвестно к кому, начал жаловаться на своем, птичьем языке. Сверху, из родительской комнаты, донесся кашель, потом раздались голоса, сперва отчима, затем мамы, после чего в квартиру снова вернулась тишина, нарушаемая только мерным и глухим тиканьем больших напольных часов и шумом дождя с улицы.

«Долбаный Гошка, чуть не спалил меня». — Рома замер возле шкафа, готовый рвануть в туалет, расположенный напротив, и закрыться там хоть на час, хоть на два. Сердце колотилось как безумное, а руки и ноги дрожали от волнения. Пару раз глубоко вдохнув и выдохнув, чтобы унять возникшую дрожь и успокоиться, он начал обследовать одно из трех висящих там пальто отчима и в первом же кармане нащупал то, что искал.

«Ну что же, — улыбнулся Рома, разглядывая в полутьме новенькие хрустящие бумажки, — весьма неплохая компенсация за вечернее рукоприкладство».

Громогласно осуждая общечеловеческие пороки, Рома тем не менее позволял себе время от времени заимствовать у отчима небольшую часть его жизненного успеха. Он знал, что в куртках и пиджаках дяди Саши всегда водятся деньги, и совершал небольшие — в разумных, конечно, пределах — «семейные» грабежи (впрочем, не часто, а лишь при необходимости, чтобы немного повысить снизившийся уровень своих финансовых возможностей). Как правило, добытые средства тратились на покупку видеоигр и еду вне дома, причем приятели стандартно выступали в роли нахлебников.

Но эти деньги пойдут совсем на другое, и билет на поезд до Курска будет оплачен из кармана отчима. Экономить он не будет — купит себе место в купе, а остальные отложит до лучших времен.

«За все в жизни надо платить… — философски рассудил Рома, представляя, как отчим лезет в карман и находит там пустоту, — ты сам мне про это не раз говорил. В том числе за рукоприкладство…»

Осторожно закрыв шкаф, он посмотрел на расположенную напротив тумбочку для всяких нужных мелочей — вот ключ от маминого «лексуса», а вот и тот, что нужен ему. Стараясь не дышать, он повернул кругляшок замка входной двери, отомкнул задвижку и с удовлетворением подумал, что пока его план работает на все сто процентов. Медленно приоткрыв дверь, он снял с вешалки свою куртку, взял с тумбочки ключ от BMW и выбрался из квартиры на лестничную клетку. Лифт благоразумно вызывать не стал — пока будешь стоять и ждать, откроется дверь квартиры, оттуда высунется рожа отчима, которая спросит: «А куда это ты на ночь глядя собрался, да еще и с сумкой?» Пять этажей вниз по лестнице — не вопрос для того, кто быстрее всех бегает стометровки.

Оказавшись на улице, он тут же попал под удар разбушевавшейся стихии. Отросшие за месяц волосы тут же вымокли, а за шиворот полились холодные водяные струи. Чтобы хоть как-то спастись от непогоды, он натянул на голову капюшон от свитера и бросил взгляд наверх — все окна в его квартире были темные, и только в родительской комнате слабо горел ночник. Отлично, теперь нужно спешить на парковку. Он огляделся по сторонам — как же хорошо, что на дворе ни души! Хотя кому, кроме упертых собачников, придет в голову вылезать на улицу, когда асфальт скрыт под черными безднами луж, снежная корка превратилась в кашу, а дождь тяжелыми каплями бьет в лицо?

«Прощайте…» — прошептал Рома и, прыгая через лужи, побежал по направлению к парковке.

— Куда так поздно? — спросил его бдительный Сан Саныч, не подозревающий о событиях, которые вскоре произойдут на вверенной ему территории.

«Станция „Курская“, переход на Кольцевую и Люблинскую линии».

Пока длился перегон от станции «Площадь Революции» до станции «Курская», Рома стоял возле дверей, ни о чем больше не думая и не открывая глаз. Двери еще не успели открыться полностью, а беглец уже выскочил из вагона, набрав скорость, рванул к эскалатору и запрыгал вверх по ступенькам — времени до отхода поезда № 105 оставалось совсем немного.

«Сто… процентов… дома… все… уже… стоят… на… ушах…» — прыгали в голове Ромы мысли, и он был совершенно прав: именно в этот момент, в Митино, возле разбитого «икс-шестого» трясущийся от пережитого нервного срыва отчим, отчаянно жестикулируя и срываясь на фальцет, объяснял Светлане, как называется самое подходящее место для ее малолетнего монстра, а Светлана тихим голосом просила его не звонить в полицию.

— Ты же не хочешь, чтобы он действительно туда попал, — говорила она мужу. — Если ты сейчас это сделаешь, последствия могут быть необратимыми.

— Но я обязан вызвать полицию, — горячо возражал тот. — Если я этого не сделаю, то сделают они.

И он посмотрел на сотрудников ЧОПа, среди которых выделялся съежившийся от навалившихся на него бедствий Сан Саныч. Как и отчим, незадачливый чоповец тоже размахивал руками в попытках растолковать что-то разгневанному начальству.

— Значит, объяснишь им, что ты сам это сделал, — твердо сказала ему Светлана. — Случайно… А с ними мы договоримся.

— И не подумаю, — фыркнул на это предложение муж. — За свои поступки надо отвечать.

— Ну, смотри. — Светлана резанула мужа грозным взглядом своих выразительных черных глаз. Зная, что взгляд этот возникает не просто так, потерпевший тут же умерил свой пыл, благоразумно решив прислушаться к совету жены. Вскоре он четко и ясно разъяснял прибывшим на место происшествия полицейским, что при выезде с парковки он не справился с управлением своего мощного автомобиля и врезался в столб. Разрезанное в клочья сиденье заранее прикрыли принесенным из дома пледом, поэтому никто ничего не заметил. Вслед за полицейскими на территорию жилого комплекса приехала аварийная служба, чтобы починить электросети. Последним прибыл эвакуатор, чтобы забрать пострадавший автомобиль.

— Спасибо, — сказала Светлана мужу, когда они, насквозь вымокшие, вернулись домой.

— Можешь не благодарить, — сухо ответил тот. — Настоятельно советую тебе объявить его в розыск.

— Он скоро вернется, — убежденно сказала Светлана, которая весь последний час безуспешно пыталась дозвониться до сына.

Дядя Саша пожал плечами и отправился в душ. Почувствовав, что силы ее покидают, Светлана села на стул в гостиной и горько заплакала. Аня спросила: «Что с тобой, мамочка?» — но та не ответила и плакала до тех пор, пока ей не позвонил из Курска отец Ромы Игорь, который сообщил, что Рома едет к нему.

— Пожалуйста, один билет в купе на сто пятый поезд, — сказал Рома, предварительно оглядевшись по сторонам.

— Продажа билетов закончена, — ответила кассирша, с любопытством разглядывая его разбитый нос.

«Вот зараза, все-таки не успел…» — подумал Рома и поинтересовался:

— А следующий через сколько?

— Через полчаса, белгородский, — услышал он в ответ.

— Дайте тогда на него, пожалуйста, — попросил Рома.

«Полчаса я как-нибудь продержусь…»

— А во сколько он прибывает в Курск?

— В полшестого утра, — сообщила кассирша.

— Давайте, — сказал Рома и протянул ей паспорт и деньги.

На час раньше, чем сто пятый! Ну ничего, отец все равно его встретит… Ну, или в крайнем случае он и сам до дома доберется. В такси или на автобусе. Вот только адрес надо вспомнить. А пока можно подняться на второй этаж, выпить кофе и чего-нибудь съесть.

Через двадцать минут Рома зашел в купе, поздоровался с попутчиками и бросил на одну из верхних полок свою сумку. Затем он вернулся на перрон и вставил в телефон сим-карту. Через десять секунд на дисплей посыпались уведомления о пропущенных звонках. Номер был один и тот же — звонила мама. Рома ткнул в иконку сообщений, и на экране появился заранее написанный текст: «Папа я завтра к тебе приеду рано утром встреть меня на вокзале Рома». Дождавшись уведомления об успешной отправке, он тут же вынул сим-карту и выбросил ее в ближайшую урну. И только потом сообразил, что не сообщил отцу номер поезда. Копаться в заполненной до отказа мусорке он не решился.

Вернувшись в купе, снял промокшие кроссовки, залез на верхнюю полку и в первый раз за этот вечер по-настоящему расслабился.

«Главное, чтобы меня не сняли с поезда… — думал он, с головой накрываясь одеялом. — Хотя если отец получил сообщение, а он наверняка его уже получил, то, скорее всего, успел связаться с мамой и сообщил ей, что я еду в Курск…»

Устраиваясь на ночлег, Рома даже не заметил, как поезд тронулся, в окне замелькали оставшиеся на перроне люди, а затем неторопливо поплыли едва заметные в темноте ненастной мартовской ночи городские пейзажи.

«…Зачем я все-таки разбил машину? — спрашивал он себя под успокаивающий стук колес. — …А что такого страшного случилось? — отвечал он, немного подумав. — Кроме меня, ведь никто не пострадал. А машину починят по страховке, ну или купят новую… Зато, — усмехнулся Рома про себя, — я показал, что бывает, когда перегибаешь палку… Теперь он поостережется возвращать меня к себе в дом, а я смогу остаться у отца насовсем…»

О том, как на его проделку отреагирует отец, Рома решил не думать — ведь завтра все и так выяснится. Через полчаса он уже крепко спал и был единственным в купе пассажиром, которому не мешал оглушительный храп растянувшегося на второй верхней полке длинного и худого, как жердь, пожилого мужчины, направляющегося в Белгород, «чтобы повидать внуков». Нижние пассажиры, ворочаясь на своих лежанках, проклинали храпящего дедушку и завидовали пареньку с разбитым носом, который умудрялся спокойно спать при таком адском шуме.

А Роме в этот же самый момент снился отец — он стоял на железнодорожном вокзале города Курска и приветливо улыбался сыну.