Обратная сторона РАЙЯ

Даниил Мантуров, 2021

Решив проследить за тем, куда отправляют заключенных в награду за отличную работу, Марк узнает, что планета, на которую он был сослан за терроризм скрывает множество тайн из его прошлой жизни. Раздираемая интригами РАЙЯ лишь на первый взгляд райское место.

Легенда о биологе Соколове

— Что вы делаете? Это же чудо! На лишенной жизни планете мертвое дерево дало ростки, — пытался вырвать Соколов, недавно принятый в команду биологом, обросшую зелеными побегами кирку.

— Инструмент не трогай! — с силой оттолкнул его геолог Максимов и с досадой счистил с рукоятки зеленые побеги, отряхнув перчатку от получившегося месива.

Биолог отлетел на грунт, покрытый острыми камнями, едва не пропоров себе скафандр.

— Вы не понимаете. Это же возможность обеспечить продуктами ближайший пояс, — пытался он подняться, но от чего-то постоянно заваливался на бок.

— Остынь, парень, — протянул ему руку один из членов команды. — У нас конкретная задача — разведка недр. Чем меньше на ней ползающих и растущих тварей, тем лучше. Хоть на куски ее растаскай, ни один космический Совет не возмутится. Возьмём пробы грунта, отправим куда надо, получим свои деньги и эта планета в твоем полном распоряжении.

Соколов, кипел от злости. «Дерево», — рыскал он по каюте корабля, надеясь найти хотя бы маленький кусочек и проверить свою догадку. Баридий — дешевый, прочный и легкий, используемый для внутренней отделки кают давно заменил дерево и пластик. Лишь у бедных рабочих, с некогда процветающей Земли, подрядившихся в целинные бригады, был собственный простейший инструмент — кусок железа на деревянном основании.

— У вас же есть робот-анализатор. Позвольте хоть стружку снять, — пытался уговорить он рабочих, но те откровенно издевались как новеньким.

— Покупай! Сколько дашь? — смеялись они в ответ.

Дать было нечего, именно длительное отсутствие работы на Земле заставило его в считанные часы присоединиться к незнакомой разведывательной бригаде. Он еще раз залез в рюкзак, пытаясь найти подходящий для обмена предмет и обомлел. На дне лежала поделка сына, которую тот засунул в последний момент.

«Сынок, молодчина! Выручил отца!» — схватил Соколов корявую птичку-свистульку, выструганную неумелой рукой из куска дерева. Увлечение сына древнейшими искусствами, не одобряемое отцом, стало «спасительным кругом» на незнакомой планете.

За небольшим пригорком, в модуле с минимальным кислородным обеспечением он устроил свою лабораторию. Аккуратно порезав деревянный хвост в чашки с пробами грунта, Соколов оставил их до утра. Прокрутившись всю ночь, раздраженный бесконечно сменяемыми светилами, он первым делом отправился навестить свои щепки.

Растения раздавили пробирки и требовали срочной пересадки. Датчик кислорода сменил свет с желтого на ярко-зеленый, показав значение, равное норме. Это уже было не просто чудо, а серьезное открытие. Эксперимент требовал фиксации «до», чем Соколов бездумно пренебрег, надеясь, что займется этим с утра, но все же отправил полученные данные в Космический центр геологических разработок.

Управляющий разведывательным направлением проигнорировал сообщение Соколова, требуя отчеты по составу местных земель. Через неделю от птички осталась только головка, а за лабораторией вырос кленовый лесок.

Лишь через месяц безуспешных попыток найти на этой планете хоть что-нибудь стоящее, геологические работы были свернуты, а бригада геологов перешла под командование Центра космической растительности. Вокруг открытия Соколова подняли невероятный шум, но его самого откровенно не замечали, предложив должность научного сотрудника третьего ранга.

Биолог был недоволен. Кроме того, что его мягко говоря, отодвинули от собственного открытия, так на планету потянулись космическое расы. Вскоре его планета была поделена на несколько экспериментально-опытных баз, каждая из которых старалась превзойти другую. Достигнув за полгода критической массы, флора поспособствовала формированию атмосферы и планета тут же приобрела тут же приобрела статус космического заповедника. Одно «но» отделяло планету от статуса элитного места, местный урожай абсолютно не годился в пищу.

Финансирование заканчивалось и постепенно исследовательские базы опустели, лишь Соколов верил в то, что сможет докопаться до истины. Последний корабль забрал желающих покинуть заповедник, потерявший всякую ценность, только биолог с небольшой командой остался в созданном его усилиями рае, надеясь найти то, что обязательно найдет стоящее решение.

Оборудования хватало, а вот продовольствие таяло со скоростью распространения растительности. Единственным источником пропитания стали брошенные полупустые склады предыдущих миссий. Местная фауна отсутствовала вовсе, а плоды разнообразной расплодившейся флоры вызывали лишь рвотные позывы. Нечем нельзя было вывести эту горечь: паренье, жаренье, замачивание, бесконечное вываривание не помогало.

За прошедший год большая половина исследовательской команды по различным причинам оказалась на кладбище и с каждым новым могильным холмиком, надежа на спасение таяла как запасы последнего продоваольствия. Неконтролируемый рост деревьев вскоре отобрал у них память о товарищах, и Соколов понял, что открыл не спасение для убогих, а свою погибель.

Их осталось всего трое, и Соколов понял, что отчаянье привело его к «точке невозврата», за которой была только смерть. Он до шел до кладбища и упал рядом со свежим холмиком, по которому уже ползли фиолетовый цветы. Достал ампулу со снотворным и залпом выпил ее содержимое.

— Не смей, Соколов, только не сейчас! У тебя получилось! — тряс его за плечо бывший геолог Максимов и пытаясь запихнуть в рот огромное яблоко. — Только попробуй!».

Соколов открыл тяжелые веки и, откусив небольшой кусок, обомлел. Оно было кислым с небольшими нотками сладости без признаков отвратительной горечи местного грунта.

— Где ты его взял? — еле ворочал языком биолог, окрылённый новой надеждой, и Максимов окинул рукой кладбище. — Подавай сведенья во все центры! Черт возьми, мы сорвали джек-пот!

Напарник сделал многозначительную паузу и посмотрел на меня, ожидая восторженных аплодисментов.

— Удивил, Дед, — посмеялся я над рассказчиком, бывшим самым старшим из нас. — эту побасенку я уже раз двести слышал. А про «горкин» забыл рассказать!

— И что, Дровосек, ты и без меня про него знаешь, а вот место где все начиналось определишь?

— Нет, да и зачем это, Дед? Вольным стану? Выиграю билет на родину? Вернуться домой мы никогда не сможем, а как звали эту вражину Соколова знать надо, только чтоб проклинать. Придумал же через трупы горкин нейтрализовать. Как вы потом это едите? — съежился я, вспоминая дробильную установку. — Ты другое скажи, зачем сюда хищных тварей привезли?

— Это мне не известно и в легенде об этом ни слова, — сник рассказчик, — но, говорят под монументом скрыто, что-то важное. Найдешь этот клад и рванешь куда захочешь. Осталось заслужить повышение. Там, рядом с океаном, все как-то сподручнее, подмигнул он.

Это было нечто новое. Океан не раз уже проскальзывал в рассказах местных, но про клад я еще не слышал. За три года нахождения в искусственно выведенном Соколовском рае, я слышал разные оды, посвященные мошеннику, вот дошли и до сокровищ.

Мы оглянулись, пытаясь рассмотреть нет ли поблизости фосфорного свечения клювокрылов, словно рожденных сказочным миром горгулий, а на самом деле, домашних животных перескутов, привезенных сюда колонизаторами второй волны.

Вымахав до двух метров в высоту, толи куры с огромной гривой, толи львы с птичьей головой любили перекусить зазевавшимися поселенцами и разорить обрабатываемые нами плантации.

Звездолет задерживался, и я подкинул еще хвороста в почти погасший огонь. Собеседник уснул, прислонившись к огромному колесу лесопроходчика, а я, проверив надежность самодельной сеточной сигнализации лежал и смотрел на звездное небо.

Конечно, здесь лучше, чем в душной камере, на 15 человек. Последние годы моими домом была подземная тюрьма для особо опасных членов общества — террористов покусившийся на установленный порядок кастового мира без социальных лифтов. Родился на нижнем ярусе и умер там же.

Я лишь хотел увидеть небо за чередой бесконечных многоуровневых трас проложенных для транстрайдеров более удачливых сограждан, которые могли летать, оставляя нам удушливый выхлоп, опускающийся на дно огромного мегаполиса.

Теперь все небо было в моем распоряжении. Командир так и пошутил, закрывая за мной двери грузового контейнера: «Хотел небо? Все твое».

Все эти годы я надеялся узнать, что стало с родными, а теперь метры грунта растянулись в бесконечные прыжки по кротовым норам межзвездного пространства. Я никогда не хотел быть астронавтом, выкинутом на обочине цивилизации, просто так сложились звезды двенадцать светил.

Они наверно уже забыли обо мне, как и я начал терять очертания бережно хранимых силуэтов. Надежда давно уже выжгла во мне остатки любви и ныла фантомными болями потерянного мира.

Шум приближающегося шлюпа вырвал меня из зыбкого сна, и я ткнул в бок напарника. Обменщики никогда не садились на землю, боялись нападения и побега. Груз просвечивали на наличие «залетных» и поднимали магнитами. Так же опускали контейнеры с телами усопших, надеявшихся обрести новый рай на заповедной планете.

«Стой смирно, не делай резких движений и твое тело минет огромная дробилка спасительного нейтрализатора», — повторял я себе, быстро осознав, что любое движение воспринималось обменщиками как провокация и прерывалось точным ударом из БРК-бластера в голову.

Только командир пятой смены, всегда задавал мне один и тот же вопрос: «Как небо, борец?» Я молчал, а он ухмылялся. Много наших погибло, пытаясь «подружиться» с ними. Обменщики всегда задирали местных, делая ставки и наслаждаясь своей безнаказанностью. Я не доставлю им такой радости. Я умею ждать.

Командир, задав свой коронный вопрос, вдруг сменил тему и заявил о женском лагере на другой стороне огромного острова.

— Врешь? — не выдержал мой напарник.

— Ты не дойдёшь, — ухмыльнулся командир и ткнул дулом бластера в мою сторону. — А вот ты мог бы.

Я промолчал, как и раньше, и принялся ща работу. Мы подцепили контейнер к лесопроходчику и отправились к установке по нейтрализации горкина, дарящей цель нашему существованию

Простейший аппарат, основанный на законах механики с легкостью пережёвывал усопших, смешивая их с добавками из мешков, поставляемых вместе с телами и извергал их в виде отвратительной жижи, которой добротно удобрялись вверенные нам сады и поля.

Вот она сила маркетинга, обещающая Рай на девственной планете, где упокоенные души вновь могли обрести жизнь под зелеными кронами. Не единого слова лжи, кто уличит их в обратном?

«Колыбель человечества», занимающая доставкой усопших гарантировала заботливым родственникам, что отошедший в иной мир не будет случайным космическим мусором или пеплом конвейерного крематория, а с почестями уйдет в землю, из которой и был сотворен.

Живые платили за доставку удобрений к месту назначения и упивались видами бесконечных лесов. Огромные урожаи, обеспечивали ближайший пояс экологически чистыми продуктами, которые стояли не малых денег, и все были счастливы, кроме кучки изгоев, пленников, изгнанных в рай

Биолог, поимевший все человечество, сделал свое состояние на маленьком обмане, построив на чужих костях процветающую по сей день Соколовиндестрис с эмблемой в виде бесхвостой птички.

Платили родственники, платили торговые компании, бесплатно работали поселенцы, сменившие казематы на относительную свободу, обеспечивая миллиарды на счетах биолога, мечтавшего о хлебе для убогих.

Я помню первый день здесь словно это было вчера. Нас так же выгрузили в контейнере, который прикрепили к лесопрпоходчику и открыли только в поселении. Этот же контейнер к утру был заполнен ящиками с дарами здешней флоры.

Встречал вновь прибывших Седой, бывший начальником с момента основания поселения. Он был не разговорчив, и вовсе не имел друзей. Целыми днями сидел в смотровой башне, раздавая оттуда указания через выисканный где-то громкоговоритель и спускался лишь для встречи новеньких, раздавая им должности и определяя место в бараках, собранных, когда — то на скорую руку и так и стоящих уже несколько лет.

Загрузив тела в дробилку, мы отправились в стоявшим неподалеку баракам.

— Раньше хорошо было, — вздыхал напарник. — тела привозили прямо в гробах, а там и поживиться было чем, но со временем обменщики скумекали, что за просто так отдают нам огромный кусок пирога и лавочку прикрыли. Теперь только так.

— Давно ты здесь?

— Давненько, одним из первых прибыл. Да, быстро время идет — вздохнул он, — совсем недавно ты мальчонкой бегал, а сейчас уже вон в какого красавца вымахал.

— Ты знал меня ребенком? — нахмурил я брови.

— Нет, — быстро отвернулся он. — Это я в общем. А вот и дом.

Деревянные бараки, собранные на скорую руку силами первых заключенных, давно требовали ремонта, но разговоры оставались лишь разговорами, благо климат позволял особо не заботится о крыше над головой. Убранство бараков было не хитрым: сколоченные в два яруса нары, разделённые полками с личными вещами, были снабжены матрасами, подаренными Соколовиндестрис, единственной современной вещью не считая лесопроходчика.

Окно едва пропускало утренний свет и я, добравшись до своего места, аккуратно поставил рюкзак на стеллаж. Спящий внизу Димыч вздрогнул и жестом спросил у меня все ли хорошо, утвердительно кивнув, я запрыгнул на второй ярус и впал в тяжелый тревожный сон. Мне снилась девочка, играющая в под раскидистой яблоней и молодой Дед в белом халате.

— Вставай, Дровосек, завтрак проспишь, — дергал меня за штанину Димыч.

— Иду, — буркнул я.

Поплескавшись в уличном умывальнике, я вернулся к своему рюкзаку и достав томик стихов местного поэта, спрятал его за пазуху клетчатой рубахи.

Столовая, стоящая по середине поселения рядом со сторожевой башней, включала также театр и библиотеку. Четверть помещения, силами местных умельцев отгородили досками, сделав помост и повесили неаккуратно сшитые из разных кусков ткани шторы. Вдоль противоположной окнам стены стояли грубо отесанные стеллажи, на которых размещались самодельные книги. Поговаривали, что они, выпущенные древними типографиями, еще сохранились в музеях центральных Вселенных, но периферия даже не знала об их существовании. Здесь же книги, пахнущие чернилами из местных трав, опьяняли запахом далекой действительности.

Вернув на место прочитанный томик, я выбрал другой и вернулся к общему столу.

Из-за закрытых штор, актер любительского театра безуспешно пытался говорить высоким голосом, а режиссер, теряя терпение, грозился кастрировать нерадивого актера или вовсе выгнать из труппы, отчего завтракающие поселенцы покатывались со смеху.

— Ты, Миша, не напрягайся, — закричал Дед со своего места. — Птичка нашептала, что где-то рядом женское поселение развернули, будет тебе актрис…

— Какая птичка? — выглянул из-за шторы Миша. — Клювокрыл?

И вся столовая опять покатилась со смеху.

Окинув стол, я достал из кармана питательный брикет и принялся жевать безвкусную прессованную массу, запивая ее водой, зная, что остальные считают меня больным ил убогим, что в принципе одно и тоже. Говорят, человек привыкает ко всему, но за три года, я так и не смог прикоснуться к сочным плодам, предпочитая сублимированный паек. Глядя на лощеные бока местных овощей, я каждый раз видел кровавые ручейки с крупинками молотых костей.

Управление лесопроходчиком, давало мне право первым открывать контейнер с новичками и требовать сдать данные им в дорогу брикеты, несущие «условнопатогенный вред» местной флоре. Видя изобилие в столовой, о моем обмане тут же забывали и наслаждались фруктово-овощным разнообразием, подправленным мясом клюворылов.