Игра не для всех. Крым 1942

Даниил Калинин, 2022

Май 1942-го… До наступления 11-й армии Манштейна на Керченский полуостров и разгрома Крымского фронта остаются считанные дни. А до конца месяца обернётся катастрофой и Харьковская операция, немцы стремительно рванут к Сталинграду. Ещё до эвакуации жителей город уничтожат массированной бомбардировкой, а после в его развалинах развернётся ад уличных боев… Но именно в Сталинграде находится возлюбленная Ромы, а сам герой служит в Крыму. Чтобы спасти любимую и вернуть её в реальный мир, Самсонов должен переписать историю войны… Но сумеет ли он справиться в одиночку?

Глава 2

8 мая 1942 года.

Декретное время: 7 часов 18 минут.

Скаты горы Ас-Чалуле

Сорвав крышку крохотного цилиндрического тубуса с таблетками пенициллина, закидываю первую же в рот. Фу, блин, гадость! Жадно запиваю ее водой из фляги, после чего берусь за индивидуальный пакет и надрываю его оболочку зубами. Больно-то как… Горячо. Будто жжется изнутри. И место ранения неудачное, под ключицей.

Достав бумажный сверток, вскрываю и его. Разворачиваю скатку бинта и тут же прижимаю один из ватно-марлевых тампонов — который неподвижный — к входному отверстию раны, стараясь не касаться при этом внутренней стороны стерильной подушечки. Браться за нее можно только со стороны, помеченной цветными нитками. Второй тампон — подвижный — смещаю на выходное отверстие и туго бинтую оба, скрепляя узел бинта безопасной булавкой из набора индивидуального пакета. Ну, все вроде, кровью изойти не должен…

— Осмотреть тела! С собой забираем все исправные пулеметы, оставшиеся гранаты, и посмотрите их пайки. Там может быть шоколад, его раненым оставьте…

Шоколад способствует выработке новой крови. Где-то слышал, а где — не помню. По крайней мере точно знаю, что после сдачи крови донорам рекомендовалось съесть шоколад… Устало ложусь на камни, следя за тем, как ходят между телами немцев, густо усеявшими пляж, мои бойцы.

— С ФОГами аккуратнее! Не зацепите!

Отбили мы атаку противника. Отбили, несмотря ни на что. Хотя, вернее сказать, вопреки, а самолюбие все же немножко тешит мысль, что последний рывок врага погасил именно я… Но, мазнув взглядом по распластавшемуся рядом с товарищем Володе Карпову, в буквальном смысле смертельно бледному, я лишь горько вздохнул: нет, фрицев остановил не только я. И парень, протянув мне набитый диск, вложил остаток жизни в это единственное усилие — скорее всего, на пределе физических возможностей обескровленного организма. Помочь ему я уже не смог, отрубившись сам… А когда Славка Красиков привел меня в чувство, было поздно.

Но атаку мы отбили. Как видно, я ошибся с оценкой вражеской установки «только вперед»…

Немцам не хватило добежать до нас считанных метров. Но даже смяв и перебив остатки третьего отделения, им пришлось бы еще разбираться с бойцами первого и второго, а после штурмовать дот… И все с потерями, которые и так уже были велики. А моя очередь в упор, скосившая оставшихся храбрецов, как видно, стала последней каплей, что сломила их наступательный порыв. После враг уже не пытался атаковать, а в беспорядке отступил к берегу, откуда эвакуировался уже всего лишь на пяти катерах. Причем ещё два при отходе потопили пулеметчики и артиллеристы дота.

Как я и обещал, «Омаха-бич» крымского разлива. Вернее сказать даже — керченского. Или феодосийского… Не суть. Главное — пока все идет по плану.

Позволив себе секундную слабость, я целиком распластался на камнях, разлегшись с максимальным для себя удобством. И тут же в памяти всплыл эпизод, когда я так же лежал на земле — причем долго лежал, несколько часов кряду. А всему предшествовал мой первый разговор с начальником особого отдела дивизии…

2 мая 1942 года.

Декретное время: 8 часов 3 минуты.

Штаб 63-й горнострелковой дивизии

— Товарищ капитан, разрешите войти?

Капитан госбезопасности с ног до головы смерил меня внимательным, жестким взглядом серых водянистых глаз, причем на лице его не дрогнул ни один мускул.

— Заходите.

Я аккуратно прикрыл сбитую из снарядных ящиков дверь в блиндаж и послушно сделал три шага вперед, замерев посередине помещения и практически поедая начальство глазами с «видом лихим и придурковатым, дабы не смущать его своим разумением». Впрочем, капитан не оценил моих действий, сев за стол и отпив чая из простой алюминиевой кружки. Рядом с ней я заметил ржаной сухарь. Начальник особого отдела открыл какой-то документ, углубившись в чтение и не обращая на меня совершенно никакого внимания. Но когда я уже начал ерзать, не в силах больше молчать, раздалось негромкое:

— С чем пришел, лейтенант? В отпуск захотел?

Вначале меня едва не током пробило от этих слов: а вдруг действительно отпустят на отдых, и я смогу отправиться в Сталинград к Ольке? Но тут же до меня дошло, что это всего лишь шутка командира, точнее сарказм, озвученный даже без намека на улыбку.

— Нет, товарищ капитан. Прошу разрешить добыть языка.

Глава местного НКВД даже взгляда не поднял от стола.

— А зачем нам язык?

Вопрос поставил меня в тупик, но я тут же нашелся с ответом:

— Как зачем, товарищ капитан? Чтобы получить информацию о приготовлениях противника, о…

— Нет.

Сказал, зараза, как отрезал. И где тут мой дар убеждения, где специальные возможности, я вас спрашиваю?!

— Да как же нет, это ведь…

Мой непосредственный начальник впервые за время разговора поднял на меня глаза:

— Самсонов, занимайтесь взводом. Одиннадцать дней назад ваш предшественник допустил грубейшее ЧП. Боец его взвода Тодаев расстрелял из трофейного немецкого автомата уполномоченного особого отдела по 251-му полку Иванова, командира полка майора Дубинина, его адъютанта Шоманидзе, а после пытался с боем прорваться на немецкую сторону. Это как понимать?!

Впервые ледяное спокойствие изменило капитану, и продолжил он уже горячее:

— Только за 21 и 22 апреля из одного лишь 346-го полка дезертировало семнадцать человек. Семнадцать, Самсонов, ты это понимаешь?! У нас бойцы в командиров стреляют, лейтенанта Пятибратова из взвода управления артиллерией убили! Свои убили!!! Ты знаешь, как тут меня за все это натягивал член военсовета армии?!

Переждав бурю с выражением предельного сочувствия, я все же заметил:

— Товарищ капитан, это все, конечно, ужасно. И ЧП с Тодаевым, и «дружественный огонь», и дезертиры… Но я вам скажу так: у меня еще с пограничной службы чуйка, перед 22 июня она в голос кричала об опасности. Сейчас она так же кричит. Если немцы ударят крепко, все последние происшествия померкнут… Мертвым ведь все равно будет.

Взгляд начальника стал будто еще тяжелее.

— Самсонов, ты командир взвода НКВД, а не разведбата дивизии. Вот пусть комдив дает своим орлам указания о добыче языков, я, так и быть, этому поспособствую. А ты занимайся боевой подготовкой во взводе и работой с личным составом. Чтобы еще одного Тодаева не пропустили! И чтобы больше пораженческих разговоров я от тебя не слышал! Все, можешь идти.

Однако я не сдвинулся с места.

— Товарищ капитан, отпустите меня с разведкой. Не возьму языка — можете меня хоть в рядовые разжаловать, хоть что делайте. Но я клянусь вам: кричит чуйка об опасности!

Глава особого отдела уже был готов разразиться гневной отповедью, но прежде чем очередные слова сорвались с его губ, я успел поймать его взгляд. Несколько секунд мы молча смотрели друг другу в глаза, пока особист неожиданно не откинулся назад и уже гораздо спокойнее бросил:

— Да шут с тобой, лейтенант. Иди за языком, раз так хочется под пули залезть. Но людей из взвода брать не разрешаю. А в разведбате договаривайся обо всем сам!

— Так точно, товарищ капитан! Разрешите идти?

Командир только тяжело вздохнул.

— Иди.

Кажется, я понял, как работает специальный навык «дар убеждения»…

…Обстановка в разведбате вначале показалась мне какой-то апатичной. Отдыхающие бойцы при виде меня даже не попытались изобразить хоть какое-то приветствие, провожая лишь тусклыми, равнодушными взглядами. Меня это зацепило, хотя раньше мне было бы абсолютно фиолетово, что красноармейцы не выказывают внимания появившемуся в расположении командиру. Но, видимо, заработали игровые поднастройки, иначе как объяснить тот факт, что мне до зубного скрежета захотелось построить воинов и как следует их разнести?!

Впрочем, сотни полторы, от силы две разведчиков при капитане комбате — это как бы и не тянет на полноценный батальон. Кое-как успокоив себя мыслями о высоких потерях и постоянном риске бойцов, связанном с особенностями службы, я проглотил горькую пилюлю явного игнора, после чего постарался как можно скорее найти командира.

И нашел. И что приятно, не отдыхающего где-то на топчане в штабном блиндаже, а на занятиях с личным составом по рукопашному бою. Конкретно при моем появлении он отрабатывал защиту от атаки с холодным оружием сверху: поочередно два бойца пытались нанести удар по нисходящей: один держал в руках саперную лопатку, другой — зажатый обратным хватом нож. Техника самообороны капитана заключалась в шаге вперед с одновременным блоком предплечья левой, которым он встречал вооруженную руку спарринг-партнера в районе запястья. Далее следовал захват уже правой с одновременным подшагом и подворотом к противнику — и тут же скоростной бросок через бедро с фиксацией вооруженной руки и последующим болевым приемом. Комбат одновременно надавливал коленом на локоть и скручивал кисть, демонстрируя технику примерно двум десяткам рассевшихся вокруг бойцов. Выглядело все довольно впечатляюще и технично, так что я не удержался от высказанного вслух одобрения:

— Красиво работаете, товарищ комбат!

Невысокий, плотно сбитый крепыш — кстати, довольно молодой, всего года на четыре постарше, — капитан Гордеев белозубо улыбнулся мне и несколько театральным жестом пригласил в круг:

— А что, наши доблестные органы не желают попробовать свои силы?

Я с некоторым сомнением пожал плечами, интуитивно поняв, что если желаю рассчитывать на поддержку разведчиков, то должен завоевать их уважение. А способ лучший, чем хороший дружеский спарринг, еще поискать надо.

— Могу и попробовать. Только я все чаще ножом орудую, чем лопаткой. И сверху вниз да обратным хватом бить не стану.

Кстати, мои слова — чистая правда. Штык-ножом действительно довелось поработать в ближнем бою. И не раз…

Кэп вновь белозубо улыбнулся.

— Ножом так ножом. А что думаешь, лейтенант, если и я буду с клинком?

В голосе молодого комбата слышится откровенный вызов. Не наребячился еще, ишь ты… Ну ладно, будь по-твоему.

— Так даже лучше. Но во избежание ранений и возможных травм предлагаю использовать деревянные муляжи. У вас такие есть?

Капитан согласно кивнул:

— Найдутся.

И действительно, нашлись две очень хорошо выполненные деревянные модели ножа разведчика НР-40.

Приняв свой с благодарным кивком, я тут же занял атакующую позицию с выставленной вперед вооруженной правой рукой и притянутой к себе левой, прикрывающей корпус. Гордеев уже с несколько хищноватой улыбкой встал напротив, зеркально повторив мою стойку. Секунду мы просто стояли друг напротив друга, пока я ждал сигнала о начале учебной схватки, но тут кэп просто бросился вперед, одновременно выстреливая стремительным, резким выпадом.

Будь я на привычных тренировках по хапкидо, подобный рывок пропустил бы однозначно. Но рефлексы «бойца ОСНАЗ» сработали автоматически: я успел резво отпрыгнуть назад и тут же ударил наотмашь по атакующей руке комбата, имитируя режущий удар по внешней стороне кисти. Лезвие «клинка» чувствительно коснулось противника, но капитан и не подумал хитрить, остановившись и показав всем «пораженную» конечность:

— Как я и говорил, недооценка противника и слишком поспешная атака нередко приводят к поражению в схватке.

Бойцы промолчали, хотя в выражении их лиц и читалось некоторое неудовольствие. А вот Гордеев вновь развернулся ко мне и несколько задумчиво произнес:

— Неплохо, лейтенант, неплохо. — Указав на шрам, тянущийся через левую щеку, добавил: — Давно на фронте? Из погранцов?

— Так точно, товарищ капитан! Да с 22 июня и воюю с переменным успехом.

Комбат усмехнулся:

— Ну, если посейчас жив, значит, успех тебе сопутствовал. Однако же ты меня удивил, удивил… А теперь давай-ка поработаем в полную силу.

Взгляд кэпа вдруг стал холодным, цепким, оценивающим. Перехватив деревянный клинок в левую руку, он стал приближаться, постреливая короткими, режущими кистевыми движениями. Они, кстати, весьма неплохо секут пальцы вооруженной руки соперника в ножевой схватке… Я начал отвечать точно такими же, пугая и держа оппонента на расстоянии — и в какой-то момент он вдруг попятился назад, словно бы оступившись. Или испугавшись. Тогда я сделал шаг вперед, намереваясь уколоть именно его вооруженную кисть, а кэп неожиданно резко схватил правой рукав моей гимнастерки и дернул его вверх и в сторону, при этом стремительно шагнув навстречу. Я попытался среагировать, вновь отступив назад, однако уже на отшаге почувствовал, что деревянное острие макета коснулось брюха с правой стороны. Как раз в районе печени.

Благодушно усмехнувшись — ну как же, восстановлен статус-кво! — комбат дружески хлопнул меня по плечу, после чего весело спросил:

— Зачем пришел-то, лейтенант? Тебя, кстати, как зовут?

— Рома. Самсонов Роман.

Гордеев в очередной раз белозубо, располагающе улыбнулся и протянул руку:

— Александр. Так с чем пожаловал, Рома?

Я крепко стиснул протянутую для рукопожатия кисть, после чего ответил:

— Нужна группа, человек пять-шесть. Языка взять хочу.

Комбат разом поскучнел.

— Там мин понатыкано с обеих сторон, плюс колючка. А ближе к немецким позициям все пристреляно их пулеметчиками, «люстры» в воздухе висят чуть ли не каждые пять минут. Нет, я людей своих ради чужих орденов класть не буду.

Ну, хотя бы ответил не слишком громко. Вот только взгляд отвел, чеканя каждое слово отказа. Однако положив руку на плечо Гордеева, я горячо зашептал, стараясь поймать его глаза:

— С нашей стороны сделают и разметят проход в минном поле, обещаю. И дальше своей колючки мы не пойдем. Есть информация, — тут я еще сильнее приглушил голос, — что противник сегодня будет резать проволоку. Вроде бы фрицы готовят наступление, и лучшего случая взять их языка нам не представится. Одно дело делаем, комбат! А если врежут крепко, сам понимаешь: и ты со своими орлами, и я со взводом, и прочие — да вся дивизия — здесь останемся, коли с позиций собьют и танки в прорыв бросят.

Секунд двадцать я смотрю глаза в глаза капитана, и после он шумно выдыхает:

— Откуда информация?

Отрицательно покачав головой, отвечаю:

— Не могу сказать. Но информация точная, даже точнейшая.

И действительно, не могу. Ведь в противном случае пришлось бы признаться, что имеющиеся у меня сведения почерпнуты из документальных свидетельств переговоров командующего фронтом и командующего армией, которые пройдут только будущей ночью. Наконец комбат согласно кивает:

— Хорошо, дам людей. Человек семь тебе хватит?

Я только обрадованно киваю головой…

…А по прошествии нескольких часов уже лежу на довольно-таки стылой ночью земле.

В руках моих сжат снайперский вариант винтовки Мосина, взятый на время у наших стрелков (владельцу за «прокат» оружия я пообещал трофейные часы). Причем на стволе винтовки закреплен первый отечественный глушитель «Брамит», что резко повышает наши шансы в случае боестолкновения. Держась метров за сто от колючки, мы с разведчиками расположились компактной группой у самых рядов заграждения, ожидая появления немцев.

Как же выматывает томительное ожидание… Серьезно, для меня безмолвно, бездейственно ждать чего-либо важного будет, пожалуй, самым сложным в жизни. Но вновь срабатывают игровые поднастройки: в реальности я давно бы сломался и не смог неподвижно лежать на холодной земле, периодически осматривая полосу проволочных заграждений сквозь оптический прицел. А сейчас лежу и даже как бы и ничего, терпимо… Благо, что за несколько часов перед выходом ничего не ел и пил по минимуму, и с собой из запаса еды взяты только пара сухарей да малая горсть сахара. В принципе, стандартный снайперский паек на «охоте» — силы подкрепит, и достаточно. Не жирная тушенка, после которой потянет в сон, захочется разом выпить полфляги, а то и до ветру отлучиться. Это все дома, в блиндажах…

— Вон они, на два часа.

Разведчик с биноклем, сержант Михаил Стягов — по совместительству командир приданного мне отделения — указывает на шевелящиеся у ограждения фигурки немцев. Посмотрев в сторону указанного направления — просто представив перед собой циферблат и по часовой стрелке определив, куда смотреть, ничего сложного! — я замечаю смутные, размытые вражеские силуэты у колючки.

— Молоток, Миха, заметил языков! Ну что, командуй своим, подойдем поближе и подождем, пока проберутся сквозь заграждение…