Воскресенье. Книга вторая

Дамир Губайдуллин, 2022

Подруги из Ленинграда, дочь поручика, скромняга из Беларуси и внучка раскулаченного татарина. Разные характеры, разное восприятие жизни, разное понятие справедливости.Судьба свела их в Прибалтике и погрузила в жуткую пучину истории. Жизнь оказалась жестока к ним, и шанс восстановить справедливость появился лишь в конце 70-х, в маленьком городке на границе Советского Союза.На рубеже времен юной участковой предстоит искать правду и познавать себя через историю пятерых смелых девушек.

…Евгения неслась, не чувствуя ног и не помня себя. Сердце вырывалось из груди, она осознавала, что если ее поймают — случится катастрофа международного масштаба, которую даже не хотелось представлять. Женя поняла, что заблудилась — линия тополей осталась позади, этот проход умело перекрыли финские патрульные. Она слышала их крики, которые постепенно утихали. Не выдержав длительного бега, девушка остановилась и упала под дерево.

Ее окружала тишина, глухой лес — чужой, вражеский, полный угроз и опасностей. Кромешная тьма, в которой Женя не могла различить собственных пальцев.

Девушка обернулась — она вышла к реке и к неизвестному дому, единственному в практически чистом поле. Полуразвалившаяся деревянная изба. Чуть дыша, Женя, ползком вышла из лес и в свете луны направилась к дому. Скрипнула половица на крыльце — она заметила видавшее виды, еще целое ведро. Обернувшись и не чувствуя холодных ног от страха, Круглова открыла скрипнувшую дверь и вошла внутрь.

***

Ее встретила темная, пугающая пустота. Конечно, из дома давным-давно все вынесли, остался лишь деревянный стол посреди помещения. Через разбитое окно подул холодный ветер, а свет луны высветил зеркало, висевшее прямо перед входом.

Скрипнула половица, и Женя вздрогнула. Тишина. Лишь ветер из щелей полуразрушенного дома. Женя подошла к зеркалу и прочитала надпись на стене рядом, выведенную чернилами:

« Прости нас, Родина.

Мы идем на смерть, и нам, конечно, жаль свои жизни,

Но мы погибнем с честью, Родина, знай и помни это. Мы любим, и будем любить тебя всем сердцем.

Мы не смогли уберечь тебя от напасти, но отдаем свои жизни, чтобы враг не топтал тебя, и верим в наше светлое будущее. Спасибо тебе.

Твои верные дочери: Елена Ракицкая, Галина Сокол, Ангелина Портнова, Маргарита Бондарь и Рузиля Гарифуллина.

Спасибо, Родина.

Пусть память о наших жизнях сохранится на земле твоей. Прости нас.

Прощай, Родина».

Сглотнув, Женя присела на пол. Значит, отсюда, еще совсем молодые девушки, те самые рижские партизанки, ушли погибать. Здесь живет их память. Душа и последние радости жизни.

Вздрогнув, Женя вскочила: из темноты, медленно, направив на нее пистолет, вышел полковник Давыдов. При полном обмундировании. В форме.

— Пришла все–таки, — надменно улыбнулся он, поправив капюшон плащ–накидки, — а я тебя ждал. Знал, что ты придешь.

***

— Т-т-товарищ полковник, вы же…

— А что я? — Удивленно произнес Давыдов. — А я вот пришел, на тебя посмотреть.

— Опустите пистолет, Вячеслав Анатольевич.

— Э, нет, этого пока не могу допустить. Слушай, чего тебе надо было, а? Вот лес, природа, работай спокойно, отдыхай. Нет. Правду ей подавай. Хочешь правду — пожалуйста, — мужчина вынул из–за пазухи личное дело Елены Ракицкой, — на, — бросил Давыдов папку на пол, — я тебе вот что скажу, деточка, — шмыгнул носом мужчина, — Ракицкая твоя, это самое, не такая простая, как кажется.

— Что вы имеет в виду? — Боязливо косясь на пистолет, спросила Женя. От осознания того, что он может выстрелить в любой момент, сердце уходило в пятки. Она не чувствовала ног — они стали совсем ватными.

— А ты почитай, почитай, — кивнул на личное дело Давыдов, — она 15 лет в тюрьме отсидела, а знаешь, за что? Знаешь? Нет, не знаешь. За переписку с нацистским преступником, как тебе такое, а?! А еще в бою своего командира убила, Круглова, ты это знала?! Вот, пожалуйста, — пролистал пару страниц полковник, вынув из кармана крохотный фонарик и посветив им, — на, читай.

— «В ходе окружения командир Рижских партизан, Гарифуллина Р.Т. была убита очередью из автомата Дегтярева. Выстрелы произвела член партизанского отряда, Ракицкая Е.П. Подписи свидетелей…» — прочитала вслух Женя и подняла голову, — Этого… Подождите, этого не может быть, — пересохшим ртом пробормотала она.

— Еще как может, — взмахнул руками Вячеслав Анатольевич, — ее же не реабилитировали. Она отсидела полный срок. Сейчас два выхода, — вновь шмыгнул носом полковник, — либо я тебя убиваю прямо здесь, либо очень сильно настаиваю на переводе в Казань, в Татарскую АССР. И будешь ты ловить малолетних преступников. Там сейчас очень неспокойно, — злобно рассмеялся Давыдов. — Ну, какой вариант…

Не став дожидаться окончания, Женя бросила дело в лицо полковника и кинулась к выходу — выстрел просвистел у нее над головой.

***

Выбежав из дома, смертельно перепуганная девушка угодила в объятия Сухова.

— Опусти пистолет, — спокойно сказала женщина с собранными в пучок рыжими волосами, — оставь ее, Давыдов, — она подняла пистолет и прицелилась в полковника. — Опусти пистолет, я сказала.

–Ха-ха, как вы все разыгрываете, я не могу, — целясь то в парня с девушкой, то в женщину, проговорил Вячеслав Анатольевич.

— Остановись, Слава, — нервно произнесла женщина, у нее тряслись руки, — покончим с этим. Это наше дело. Отпусти их.

— Да, пожалуйста. Пошли вон отсюда! — Выстрелил в воздух полковник, и Женя с Олегом кинулись за ближайшее дерево. — Ну, давай, говори. Я тебя слушаю.

Женщина молчала. Пистолет в ее руках дрожал и было видно, что она не сможет выстрелить. Жадно хватая ртом воздух, она попыталась нажать на курок, когда на горизонте возник милицейский «Москвич».

— Я не мог поступить иначе! — Крикнул срывающимся голосом Давыдов, бросаясь к чаще. — Меня заставили, понимаешь?! — Мгновение, и полковник исчез в глухом лесу.

Выронив оружие из рук и упав на колени, женщина горько зарыдала.

— Ну, что же ты, ну, мы же договаривались, — кинулся к ней Золотов, выскочив из машины.

— Вася, я не смогла! — Отчаянно крикнула женщина, содрогаясь в рыданиях. — Я не смогла, это же все он, Вася, я так этого ждала! — Плакала она, повернувшись к дому.

— Ты не виновата, — обнял женщину майор, опустившись перед ней на колени.

Женя на негнущихся ногах вышла из–за дерева и присела перед крыльцом. Силы окончательно покинули ее от пережитого страха.

— Женя… — позвала ее женщина, — Женя, правда?

— Я… Да, — слабым голосом ответила девушка, — мы ведь с вами не знакомы?

— Нет, но нам необходимо познакомиться. Моя знакомая, Нина Иванова, сказала, что вы ищите мой адрес, там было какое–то письмо…

— Подождите, вы… — прикрыла лоб ладонью девушка, округлив глаза.

— Да, — кивнула женщина, утирая слезы, — я Ангелина Портнова. И, мне кажется, нам есть о чем поговорить, правда, Женя?

***

Где–то, вдалеке, послышался шум приближающегося поезда, за кронами деревьев всходило солнце. На спящий город двигался рассвет: северный, холодный, окутывающий в легкую шаль, дымку, будто бы соединяясь с тобой в одно целое.

Женя молча шла к дому и лишь изредка поглядывала на дорогу. В ее голове все еще звучал голос женщины, слова Давыдова и последние дни ее жизни, спутавшиеся в грандиозный клубок невиданных ранее злоключений. Сначала Елена Павловна Ракицкая, затем убитый Карасев, Витька Скляр, граница, полковник Давыдов, и Ангелина Портнова. Единственная из оставшихся Рижских партизан. И Ордок.

Олег молчал, лишь шагал рядом и периодически вздыхал. Поразительно было то, как он умел чувствовать ее, Женин настрой: когда надо, брал за руку, когда не надо просто молча шел рядом. Тогда, когда ей это было нужно. Уж не любовь ли это, та самая…?

— Ладно, чего вздыхаешь, купишь новый, — сказала Женя, прервав молчание.

— Да телевизор тогда придется вернуть.

— Вот беда.

— Не говори, а как жить советской семье без телевизора, товарищ участковый?

— Беда, — повторила устало Женя и остановилась у забора, — я хочу тебе сказать кое–что, — поправила Круглова воротник у светлой рубашки парня. — Я в любовь не верю. Про нее в советских учебниках не написано, теорема не выведена. В законах о ней нет ни строчки. Но…

— Но…?

–Не перебивай. Если ты будешь рядом, то я, пожалуй, стану счастливой. Договорились?

— Да без проблем, с удовольствием, — улыбнулся Олег, поправив воротник, — тогда до вечера, товарищ участковый?

— Увидимся, — Женя открыла калитку, и, махнув рукой, скрылась в доме.

***

Странно, но домее все было на своих местах, Женя даже присела от увиденного. Обыск должен был оставить свои следы, однако кто–то явно навел порядок. Даже Женину пилотку аккуратно заштопали и повесили на крючок у входа.

Сняв головной убор и сжав его в руках, девушка уселась на стул. Красные часы показывали четверть пятого, а за окном уже появлялись первые лучи солнца. Женя поискала глазами пса, но Жарикова–Шарикова нигде не было. Глубоко вздохнув, девушка откинула голову на спинку стула и закрыла глаза руками.

Что же с ней происходит? Ведь жила спокойно Женя Круглова и шла по карьерной лестнице, соблюдая законы и чтя мораль советского человека. Могла ли она себе представить, что в ее стране, пусть и на самом ее отдаленном уголке, советский милиционер будет убивать другого советского милиционера? Но Давыдов стрелял в нее прямо, целясь, как с этим жить? Где тут моральный облик советского милиционера? Что же происходит, товарищ участковый? Неужели так бывает, тогда куда ты катишься, Советский Союз? Как такое может происходить, в этом увешанном портретами Брежнева и заставленном фигурами Ленина городе, под их пристальным взором? Неужели через 20–30 лет это станет нормой и один сотрудник органов будет спокойно убивать другого? Это… Конец порядку, и окончание мира в собственном государстве, собственном доме и стране.

Женя включила телевизор и снова вернулась в кресло, сжав в руках пилотку.

« — А ты своему квартиранту объясни, что будет, когда сказка начнется.

-Я вот он.

— Степа, помочь?

— А мне тебе нечего объяснять. Мне вообще с тобой разговаривать не о чем.

— Ну, тогда я вам объясню. Я однажды видел, как вы орали на свою жену. Я тогда не мог вступиться, меня остановили. А теперь я понимаю, я понимаю Лидию, которая может…

— Лидию Васильевну. Для кого Лидия, а для кого Лидия Васильевна…»

А как же… Елена Павловна? Мог ли этот человек убить своего командира, там, может быть, в ожесточенном сражении? И вести переписку с преступником, фашистом?

Скрипнула гнилая половица на крыльце и Женя выключила телевизор, бегом вернувшись в кресло. Открылась дверь и в дом забежал Жариков–Шариков, а за ним, спиной, худенькая девушка с темными косичками. В руках она несла ковер, и что–то еще, Женя не могла разглядеть, что именно.

— Ба!

— О, Господи! — Нинка подпрыгнула на месте и выронила из рук коробку конфет, а ковер упал прямо на Жарикова–Шарикова, укрыв его с головой. — Господи, Женька, как ты, ну…

— Негодяйка! — По-детски, искренне рассмеявшись, Женя кинулась к Нинке, и подруги крепко обнялись. — Нинулька, Нинелька, как я рада тебя видеть, ууу! — Потрепала она девушку за вздернутый носик. — Ты, значит, тут хозяйничала да? — Шутливо уперла руки в бока Женька.

— Да у тебя тут тарам–парам–пам–пам! — Воскликнула Нинка, утирая носик, и улыбнулась, обнажив кроличьи зубки. — Обыск как будто проводили, мама моя! Тетя Ангелина, она как узнала про письмо, сразу же выехала, первым ночным маршрутом. Так, давай пить чай и вообще рассказывай, что у тебя тут происходит, что ты дома не ночуешь, а? — Вульгарно спросила Нинка, уперев руки в бока.

— Ох, Нинель, — тяжело вздохнула Женя, снова вернувшись на стул и сжав в руках пилотку, — ну, во–первых, меня попытались убить и, скорее всего, попробуют еще раз, а во-вторых, я, кажется, влюбилась, — смущенно покраснев, закрыла лицо руками Женя.

— Ох, вот это да! — Загорелись глаза у Нинки. — Я вообще страсть как люблю такие истории, так что, давай рассказывай. На, ешь, — взяла она из вазы конфету, сняла обертку и силой запихнула в рот подруге, — вот теперь вещай! А, нет, чай.

— Сядь ты уже! — Вернула ее на место Женя. — Глист в кучке.

— Ага, ага, — не сводя азартно загоревшихся глаз с подруги, закивала Нинка, — говори уже, лопну сейчас.

***

— Жень… — только и смогла произнести девушка, когда Круглова закончила рассказ, — это… Необъяснимо вообще, ты действительно хочешь идти до конца? — Уже без улыбки спросила Нина, ерзая на кровати и сжимая в руках подушку. — Тебе бы домой, там спокойнее, Жень.

— Я это дело доведу до конца, — твердо ответила Круглова, — чего бы мне это не стоило. На кону память человека, которого, я думаю, оклеветали.

— Жень…

— Она не убийца! — Воскликнула Круглова так, что Нина испуганно вздрогнула. — Я видела ее глаза, она не могла, не могла!

— Но в деле же черным по белому написано, произвела выстрел, — уселась в позе турка Нина.

— Да мало ли, что там написано, Нинка Иванова. Я разберусь. Волков бояться, знаешь…

— Мда, — глядя вдаль, ответила Нина, — родители очень переживают, Евгения Марковна. Домой — то не тянет совсем?

— Нет, — соврала Женя, чувствуя, как ком покатил к горлу, — вот как–то так. Сегодня вечером у нас встреча. И так как оставаться здесь жутко опасно, ты сегодня пойдешь с нами, за финскую границу.

— Чу, ух ты! — Радостно улыбнувшись, захлопала в ладоши Нина. — Вот я преступница, конечно. Жень, а меня Бекетов замуж позвал, — смущенно опустив голову, сообщила девушка.

— Подожди, кто? — С улыбкой спросила Женя.

— Бекетов, — буркнула Нинка, отвернувшись к стене.

— Ааа, это тот, который…

— Которому ты голову разбила! — Расхохоталась Нинка. — Подействовало же, ха–ха!

— Вот это да, — протянула Женя, — а ты?

— Я сказала, подумаю.

— Правильно, — одобрительно кивнула Женя.

— А ты? — Выразительно уставилась на нее Нинка.

— А чего я?

— А ты что?

— Нет, никогда, да это же сплошная антисоветчина, клеймо ставить негде.

— Ну и дура, — показала язык Нинка и ударила Женю подушкой. — Дура, дура.

— Ну, держись, негодяйка.

Жариков–Шариков запрыгнул на освободившийся стул и улегся удобнее, навострив рыжие висячие ушки. Кажется, этой живой атмосферы ему не хватало за последние часы одиночества.

Если, конечно, не считать гостя, заходившего в дом прошлой ночью.

***

На крыльце дома в финской деревне зажгли свет. Где–то проухала сова. Стрелки часов приближались к часу ночи. Над неподвижной водой пролетела сойка — в этих краях она могла не бояться присутствия чужеземцев.

— Мне кажется, сей молодой человек питает к вам нечто, что обычно называют любовью, — Ангелина, накинув кожаную куртку майора Золотова поверх серой футболки, вышла на крыльцо и присела рядом с Женей. — Какая я в молодости была, ох! — Улыбнулась она. — Губки пухлые, волосы светлые. Все мужики мои были, а я семью хотела. Мужа, детей. Нет, и они хотели. Только не семью, а меня, — рассмеялась женщина, поправив светлые бриджи.

— Почему вы не выстрелили? — Тихо спросила Круглова.

— Не знаю, — Портнова поправила волосы, убранные в хвост, извлекла сигарету и закурила, рассеивая дым, не давая ему добраться до Жени, — чувства перевесили. Как вспомнила все, аж руки задрожали. Это не так просто, товарищ участковый.

— Ааа…

— Да, Женя, это правда, — ответила на готовящийся вопрос Ангелина, — переписка с преступником у нее была.

— Но.… Подождите, как же…

— Идемте в дом, Женя, — затушив сигарету, поднялась на ноги Ангелина, — я все вам расскажу. Обещаю.

***

В избе зажегся свет. На деревянном столе, одно за другим, возникли традиционные финские угощения: от вяленого лосося до издающей умопомрачительный аромат оленины. Хозяйка дома разлила свежее молоко по жестяным бокалам.

Женя оглядела всех присутствующих. Золотов, в обычной футболке, ему, кажется, очень хотелось курить, но без дозволения хозяйки не мог начать, пока тетя Лаура сама не пододвинула к нему фарфоровую пепельницу. Взгляд Ангелины Портновой уже остановился в одной точке — она понимала, что ей снова придется пережить все самые тяжелые моменты искалеченной жизни. Нина сосредоточенно смотрела на Женю и даже не теребила косички, как делала всегда, когда ее одолевали нервные приступы. Олег лишь устало смотрел на Женю — от этого, девушке становилось спокойнее на душе. Рядом с Ангелиной тихо присела Яна, накинув на плечи шаль Лауры. Спокойное скандинавское лицо. От матери в ней не было ничего. Сколько Женя не пыталась, не могла найти хоть какого-то сходства.

–Женя, я хочу вас попросить, — Портнова извлекла из-под стола небольшой, обитый синим бархатом сундучок и передала девушке, — здесь все ее письма. Я хочу, чтобы вы прочитали их вслух. Там вся правда, о ней, о нас, и, о… — она вздохнула, — обо всем, что случилось в то воскресенье. Читайте, Женя. А я буду говорить, если что. Если у вас будут вопросы.

Дрожащими руками Женя открыла крышку сундучка и аккуратно взяла в руки первое письмо.

Часть 2.

На четвертую платформу рижского железнодорожного вокзала прибыл поезд из Ленинграда — собравшаяся у деревянных поручней толпа двинулась вперед, едва не сломав конструкцию. Никто не замечал несущуюся на всех порах девушку в платье из шелкового крепа с ажурными отделками, в элегантном бежевом берете. На легких светлых босоножках она бежала со всех ног, расталкивая толпу руками в алых перчатках, пока не остановилась у поручней. Используя руку как козырек, приподнялась на носочки, разглядывая приехавших. Наконец, ее глаза радостно возликовали.

— Лена! Ленка! — Закричала девушка, размахивая руками и беретом. — Сюда, дурында!

Недоуменно оглядываясь, девушка на четвертой платформе радостно воскликнула и понеслась к подруге, волоча за собой чемодан. На бегу с ее светлого летнего платья из набивного креп–марокена слетел голубой шарфик — его любезно подобрал проходящий мимо высокий мужчина в элегантном сером костюме.

— Оп! — Крикнула Лена, кидая чемодан через поручни, и лихо перепрыгивая их.

–Ааа!!! — Закричала подруга, распахнув объятия.

— Ааа!!! — Завопила в ответ Лена и девушки, схватившись за руки, закружились в танце прямо на деревянном полу рижского вокзала. — Как же я соскучилась! Как тебя вообще занесло в Прибалтику?! Еще не пишет, не звонит, как школу закончила — все, улетела, нет сокола.

— Ой, это все так смешно получилось, я все–все расскажу, — сдавив подругу в объятиях, воскликнула Галя, — ты надолго к нам?!

— Неделю точно буду вам надоедать!

–О! — Вскинув ногу в «гран батман», закрыла рот ладонью Галя Сокол. — «Разве можно от женщины требовать многого? Вы так мило танцуете, в вас есть шик!».

— «Только не надо играть в загадочность!» — Уперев левую руку в бок, наклонилась Лена и погрозила пальцем.

–«Это все чепуха: вы и ваша порядочность — это просто кокетливый фиговый лист!» — Хором пропели девушки, и от души расхохотавшись, взялись за руки и кинулись к выходу.

–Чемодан! — Бросилась за потерей Лена, придерживая шарфик. — Вот голова, голова дырявая, как жить с такой?!

— Кошмар! — Схватила ее за руку Галя и выволокла на залитую солнцем улицу. — Такси! — Махнула она, и перед девушками остановился вишневый ЗИС-101 «лимузин».

— Ооо, карета для дам, какая прелесть! — Воскликнула Лена и, бросая чемодан в салон, уселась у окна. — Как красиво, Галка!

— Не то слово! — Усаживаясь рядом, кивнула подруга. — На набережную, пожалуйста!

***

Автомобиль повернул налево и выехал к Старому городу — уже отсюда Лена видела башни церкви Святого Петра — самого высокого здания в городе. Мелькали старинные здания, а традиционные флаги Латвии уже сменились на советские. На залитых солнцем улицах было полно народу — по большей части студентки в белых платьях и студенты в велюровых пиджаках. Мимо ЗИСа проехал тарантас — несмотря на трамвайное и автобусное разнообразие, некоторые люди по–прежнему предпочитали использовать услуги извозчиков.

— Любопытно? — Спросила Галя, улыбаясь и щипая подругу за мочку уха. — Мы как школу закончили, я сразу сюда переехала. Здесь прекрасно, воздух такой чудной, аж дышать хочется!

— Не скучаешь по Ленинграду? — Открывая окно, спросила Лена.

— Нет, сырость, темно и холодно, — поморщилась Галя, — куда, здесь так нельзя!

–Ну, здравствуй, Рига!!! — Истошно завопила Лена, высунувшись из окна по пояс. — Я люблю тебя!!! Ура! Да здравствует Советская Латвия!!!

Проезжавший мальчик на велосипеде смерил девушку злобным взглядом, а из пролетевшей «полуторки», груженной солдатами, одобрительно загалдели.

— Интересно, куда это они едут? — Задумчиво проводила их взглядом Галя, когда Лена вернулась в салон.

–А чего, некуда?

–Да тут и так никого нет, — пожала плечами Сокол, — рота «чикистов» и вот, они.

— Ну вот, последние мужики из города уехали! — Рассмеялась Лена.

— О, да, с мужиками тут вообще проблемы, одни НКВД-шники, латыши и евреи, есть еще моряки в «Варшаве», ну, там совсем сброд. Убирайся, Елена Павловна. Мы приехали, — вытолкнула Галя подругу из автомобиля, когда ЗИС подъехал к набережной.

***

Пропустив движущийся трамвай, подруги, взявшись за руки, спустились к воде — здесь открывался вид на Старый город.

— Хорошо, — отбросив чемодан, Лена приподняла подол платья и вошла в воду, — хорошо-то как, Галь!

— Не говори, — присела на камни Сокол, пригладив раздувавшиеся ветром темные, волнистые волосы, — здесь очень спокойно, если не считать местных. Они нас не очень любят.

–Никто нас не любит, — ответила Лена, разглядывая плывущий вдалеке теплоход, — главное, себя любить. Мама мне, вон, замуж выйти предлагала, я ей — ни–за–что. Сначала учеба — потом семья. Моральный долг советского человека. А это чего, Галь?

— Это церковь Святого Петра, — объяснила Сокол, — а вон там, — махнула она рукой, — Рижский замок.

— Красота, — покачала головой Лена, разглядывая набережную. На ней у каждого кипела своя собственная жизнь. Пожилой мужчина, сняв куртку, уселся читать у самой воды на камнях. Мальчишки, столпившись на островах Даугавы, разглядывали суда. На мосту неспешно прогуливались люди. Где–то, со стороны ресторанов, звучала румба, передавая летнее настроение солнечного прибалтийского города.

***

— В общем, здесь еще фабрика, точнее, дело вязальное, дом большой, народу много! — Крикнула Галя, волоча подругу за руку и взбегая по лестнице.

— Товарищи, вы чего так кричите? Идут занятия! — Крикнула женщина с прической"каре", открыв дверь, — Возмутительно! И если вы с верхних этажей, то передайте, чтобы возвращались раньше 12, и музыку не включали так громко, спать невозможно!

— Это мы обязательно, — крикнула на ходу Галя, — пардоньте, раньше 12 никак. Заходи! — Пропустила она подругу, закрывая дверь.

***

— Господи! — Лена кинулась к пианино, стоявшему в узком коридоре, и открыв крышку, заиграла и запела: — «Пусть утихнет праздный говор, говор, говор!»

–«Будто наш советский повар плохо делает обед!» — Присоединилась Галя и подруги заиграли в 4 руки.

— Тетя Лена! — Выбежала из комнаты девочка со светлыми косичками, лет 5, в коричневом платье с размазанными по лицу чернилами. — Вы приехали!

— Да, моя Яночка, моя радость! — Подхватила кроху на руки Лена и чмокнула в самую макушку.

— Товарищи, давайте танцевать! — Кинулась к патефону на пианино Галя и оттянула подол платья. — Танго! О, я вас люблю, мой Дон Хуан! — Заиграла ритмичная музыка.

— Ох, но я не могу танцевать, у меня груз! — Прислонила тыльную сторону ладони ко лбу Лена и закрыла глаза.

— Оставьте, давайте же кутить! — Посадила Яну на пианино Галя и схватила Лену за талию. — Какой чудесный вечер для любви, моя Мария!

— Ох, ну, вы, как всегда, правы, Дон, но я, вообще–то, Елена!

— Да хоть Изольда! — Обвила руки вокруг ее шеи Галя и попыталась поднять ногу, но, не удержавшись, с грохотом повалилась на пол, прихватив с собой подругу. Маленькая Яночка заливисто рассмеялась и захлопала в ладоши.

— Товарищи! — Дверь открылась, и в помещение вошла все та же женщина с «каре». — Ну, это возмутительно, прекратите немедленно, иначе я приму меры! — Крикнула она, что есть силы хлопнув дверью. Подруги сначала удивленно переглянулись, а затем громко расхохотались.

— Не примет, все «чекисты» в городе наши, — лежа на полу и икая от смеха, проговорила Галя Сокол, — а ты, слон в посудной лавке, иди спать, потому что вечером мы идем кутить!

***

На Ригу уже опустились сумерки, когда ЗИС вырулил на улицу Бривибас. Здесь находилась гостиница «Франкфурт–на-Майне», вместе с ее легендарным кабаре — дансинг-баром «Альгамбра» на первом этаже, в той части, что ближе к центру города.

Интерьер заведения создали в восточной атмосфере: от освещения и лепнины до мебели и искусной резьбы. Ресторан разделили на 2 этажа: на первом — танцпол, в непосредственной близости от него стулья, столики и специальные лоджии. На втором располагались кабинеты — сепаре. Стены главного зала затянули велюром теплых тонов. Помещение попроще украсили в светло–серые, коричневые и золотисто–темные, «гаванские» цвета.

— Ох, вот это да! — Засмотревшись на неоновую вывеску, присвистнула Лена, поправляя серое, шелковое платье. — Галка, а нас сюда пустят?

— Не волнуйся, для этого нужно дружить с евреями. Нам к товарищу Шустеру, — обратилась к швейцару Галя, когда подруги вошли в ресторан.

— Товарищи, ну, что же вы стоите! — Выбежала к Лене и Гале невысокая девушка с кудрявыми, каштановыми волосами в черном платье из креп–жоржета с шелковыми отделками. — Рая, — пожала она руку Лене.

— Очень приятно, Елена, — Лена оглядела зал — всего несколько занятых столиков, за одним из них тот самый мужчина, вернувший ей шарфик на вокзале. Узнав ее, молодой человек отложил сигару и приветливо помахал рукой. Лена ответила тем же, смущенно поправив темные волосы.

***

— Позвольте представить, это мои друзья, — объявила Галя, когда компания уселась за столики в «гаванском» зале, — это Арвид, Виктория, ну, и Рая Шустер, в общем, с ней ты уже знакома.

— А шо сразу Шустер?! — Рассмеялась Рая, покачивая головой и поправляя прическу. — Мой папа еврей, иначе бы я не ела в «Альгамбре», вы шо! Давайте пить, господа! Всем шампанское за мой счет!

— Приятно познакомиться, Елена, — тихо сказал, улыбнувшись, Арвид, невысокий блондин с темными, грустными глазами, — я искренне вас прошу не думать, что в Риге все не любят русских, от всего сердца вам говорю, что это не так, — закурил он сигарету.

— Да, он прав, — кивнула Виктория, поправляя убранные в пучок темные волосы. Вытянутое лицо и тревожный взгляд. Глубокие, карие глаза. Теплая улыбка и легкий бас, не очень сочетающийся с ее внешностью. При высоком росте потрясающая фигура, которую ярко подчеркивало обтягивающее, черное платье. Темные перчатки в тон. Все на месте. Идеально. — Основа наша не в единстве народов, а в едином движении и принятии друг друга. Здесь есть разные люди, как и везде, поэтому, если вы столкнетесь с проявлением агрессии, не пугайтесь, бывает. Курите? — Протянула она женскую сигарету.

— Да, спасибо, — взяла табак в руки и, приняв огонь от Арвида, закурила Лена, — какая прелесть, красота, ммм.

— Ребята другое не курят, — улыбнулась, также затягиваясь, Галя Сокол, — мы учимся вместе в университете. А Арвид, кстати, увлекся радио — делом. Жутко интересная вещь.

— А чем занимаетесь вы, Лена? — Обратился к девушке Арвид. — Наверное, танцуете?

— Ха-ха, танцевать я люблю, — рассмеялась Лена.

— Пусть и не очень умея, — пихнув ее в бок, рассмеялась Галя, смахивая пылинку с черного платья.

— Да, а вообще я переводчик, — поправляя складки на платье, ответила Лена, — английский, больше немецкий, французский.

— О, фрау говорит по-немецки? — Сказал на немецком Арвид, поправляя воротник светлого пиджака и слегка склонившись к столу. — Этой стране необходимы такие герои.

— Настоящие герои не носят плащей и не говорят на нескольких языках, — ответила также на немецком языке Лена, — у настоящего рыцаря львиное сердце и чистый разум.

— А если говорить о рыцарях, меня всегда удивляло, как они всю жизнь ходят в одних и тех же латах, это же фуу! — Расхохоталась Вика, закатив лицо к потолку.

— Антигигиена, — подхватив, рассмеялась в ответ Сокол.

— Какая гигиена, интимная? — Вернулась с двумя бутылками шампанского Рая Шустер. — Прочь политику, давайте же пить, нас же пять! — Громко бахнула, вылетая, пробка из бутылки. — Ура!!! — Загалдели ребята хором.

— Господа, — к столу подошел тот самый молодой человек и взглянул на Лену, — позвольте украсть вашу прекрасную подругу.

–Хм, — надменно подняла голову девушка, — я танцую исключительно румбу. Вас это устроит?

— Вполне, — парень поправил темные каштановые волосы, повернулся к оркестру и дважды хлопнул в ладоши. Заиграла музыка.

— Товарищ, а вас не устроит еврейка, такая, как я? — Прикоснулась к руке мужчины Рая, но тот как–то слишком агрессивно одернул ее, уничтожив девушку взглядом. — Маменька, да пожалуйста, я не настаиваю.

***

— Вы не очень лестно обошлись с моей подругой, — сказала Лена, когда пара закружилась в неторопливой румбе, — вы антисемит?

— Почему же, вполне семит, — улыбнулся парень холодными глазами, — просто каждый должен знать свое место.

— Да, и где же ее место?

–Среди таких же, как она, — спокойно ответил парень, — не более.

–А, то есть, вы так решили?

— Так решила история, и, поверьте мне, она еще не раз это докажет. А вам я бы советовал не дружить с кем попало.

— Спасибо, я как–нибудь решу, с кем мне водить дружбу, — сказала Лена, когда спустя пару шагов и поворотов, сохраняя прямой угол, партнеры раскрылись в веерную позицию. — Спасибо, была рада познакомиться.

***

— Арвид, кто это был? — Спросила девушка, вернувшись за стол.

— Это Виктор, — ответила за парня Вика, на ее вытянутом лице появилась обеспокоенность, — неприятный тип.

***

— А у меня предложение! — Крикнула Рая, когда уже захмелевшая компания вышла из ресторана. — Я предлагаю идти к комсоргу!

— Зачем? — Покачиваясь из стороны в сторону и держась за Лену, спросила Галя.

— А чего это мы веселимся, а она нет? — Шевеля пьяным языком, объяснила Рая Шустер. — Идем!

— Идем, — кивнула Галя и потянула Лену за собой.

— Ооо, это без нас, — Вика взяла Арвида под руку, — до свидания, Лена. Было приятно с вами познакомиться.

***

Компания остановилась перед зданием на улице Грециниеку, 24. Здесь располагалась трикотажная фабрика и производство по вязальному делу, а также жилые помещения работников предприятия.

— Комсорг! — Истошно крикнула Рая, схватив камень и метнув его в окно четвертого этажа. Где–то залаяли собаки. — Комсорг, выходи, у нас хорошо! — Продолжала разрываться девушка, разрезая ночную тишину и едва держась на ногах.

— Комсорг! — Поддержала подругу Сокол. — Комсорг, иди к нам!

— Утерәм, сукалар! — С грохотом открылось окно на четвертом этаже, и из него выглянула заспанная девушка с огромными, темными глазами. — Чего надо?! Чего орете, людям спать мешаете?!

— Тебя надо, — поджала губки Рая, — иди к нам, а? — Протянула она руки вперед.

— Я сейчас выйду и всем вам покажу, не дай Бог я спущусь, а вы будете еще там! — Погрозила кулаком девушка и захлопнула окно.

–Упс, — развела руками Галя, — надо уходить. Апайка шутить не любит.

— Рузиля!!!

— О, Господи! — Вздрогнула Лена, увидев перед собой невысокого смуглого парня в черной кепке.

— Рузиля, жаным, синнән башка җан җырламый, чыг, мәхәббәтем минем! — Завопил он. — Телисеңме, җырлыйм сиңа?

— Уф, Алла! — В окне вновь появилось заспанное лицо комсорга. — Тебе чего надо?

— Жениться хощу.

— Чего?! Бар, йокла, авыру. Буларны да үзең белән алып кит.

–Вот такая татарская сказка каждую ночь, — рассмеялась в кулак Галя, постепенно уходя от дома, — Рузиля хорошая, но строгая. За студентов горой, на казылык порежет. Поэтому и Апайка. Заботится, как о детях, и все умеет. А этот, — кивнула Сокол, — сто лет за ней бегает, а она ни в какую, представляешь? Ее родители замуж хотели выдать, а она сбежала сюда, в Латвию.

— Чума, — рассмеялась Лена, оборачиваясь. Молодой человек уже сидел перед окнами, что–то объясняя глухим басом, а девушка внимательно слушала, улыбаясь и смущенно поправляя темные волосы.

***

— Ох, Сокол, ты же корова, а не птица! — Прошептала Лена, когда подруги споткнувшись в тесноте коридора и ударившись о пианино, вновь оказались на полу.

— Тсс! — Приставила палец к губам Галя. — Маму разбудишь. Ползи влево, там твоя кровать.

***

Войдя в комнату, Лена, стараясь не шуметь, взобралась на подоконник и посмотрела в окно.

Шпиль церкви Святого Петра и Рижский замок. «Как же красиво», — подумала она и обняла колени.

Сквозь открытое окно ударил теплый летний ветер, а перед ней лежала ночная, великолепная Рига — древняя, чарующая и прекрасная.

***

«Далеко, где–то там, в Барселоне,

При лунном свете, в час поздний, ночной,

С сеньоритой сидел на балконе,

И наслаждался ее красотой…»

Лена неспешно бродила среди деревьев–великанов в городском парке Кронвалда. Казалось, громады укроют от дождя и щедро спасут прохладой жарким летом. Парк славился огромными, длинными аллеями: вдоль одного бульвара — липовыми, вдоль другого — дубовыми, на левом берегу канала. Через мостик — полукруг боярышника. Около беседки же расцвели древовидные китайские пионы. Подобрав подол серого шелкового платья, Лена уселась на скамейку, разглядывая цветы.

«От холмов, где кем–то щедро,

Гряда дубов сплочена,

Уж летит на крыльях ветра…»

— Дух виноградного вина, — закончила Лена за подошедшего к ней парня, — Райнер Мария Рильке.

— Он самый, — кивнул молодой человек и, поправив светлую прическу, протянул руку, — Янис, — он будто сливался с солнцем. Блондин, в светлой рубашке с короткими рукавами и светлых брюках. Светлая, теплая улыбка. Голубые глаза. Как не влюбиться в такого?

— Елена, — строго усмехнувшись, пожала руку она, — и много народу здесь увлекается поэзией?

— Даже не представляете, сколько. Пройдемся?

— Да, конечно, — поправив ажурные сережки, согласилась Лена. Взяв ее за руку в алой перчатке, молодой человек помог спуститься с высокой ступеньки.

***

— Кстати, вот те киоски — едва ли не главная достопримечательность парка, — кивнул Янис на два здания близнеца, — их называют братья на пяти углах — здесь пересекаются улицы.

— Однако, — хмыкнула Лена, пропуская извозчика, — и чем вы занимаетесь, сударь?

— О, я журналист и поэт. Свободная личность, — ответил парень, приподнимая воротник светлой рубашки, — можете, как–нибудь прийти в университет, послушать мои выступления.

— Боюсь, не выйдет.

— От чего же?

— Я уезжаю через неделю. Увидимся в Ленинграде, Янис. Буду рада услышать ваши стихи. Вообще, я очень неоднозначно отношусь к поэтам, честно вам скажу.

— «Забавный народ»? — Усмехнулся Янис. Лена улыбнулась, разглядывая его. Он походил на ученика, которого заставляют учить уроки, а ему невероятно хочется покорять сердца дам и читать свои стихи перед огромной, аплодирующей толпой.

— Да, точно, — согласилась девушка, смущенно поправляя складку на платье, — бросьте, вы же не обиделись?

— Нет. Но зря вы так. В искусстве дух и сила народа, единства, — ответил Янис.

— Мда, кажется, беседа у нас не клеится.

— Женщины воистину загадочны.

–Осторожнее! — Схватила парня за руку Лена и оттолкнула его от несущегося тарантаса. Колесо транспорта наехало на лужу и окатило водой не успевших отскочить ребят.

— О, Господи! — Ошарашено замерла Лена, с ужасом разглядывая намокшее платье. Больше досталось одежде и светлым сандалиям Яниса — на них расплывались темные пятна.

— Кошмар, — покачала головой Лена, — вы ошибаетесь, в женщине, может и не быть никаких тайн, просто ей нужно то, чего никогда не сможет дать ни один мужчина: вечную ласку, любовь и заботу. Вы не способны любить одну женщину всегда и всю жизнь.

— Спасибо, объяснили, — хмыкнул Янис, — а мне казалось, что «сердце красавицы склонно к измене».

— Разные ситуации бывают, — рассмеялась Лена, когда пара остановилась у фонтана и присела под деревом, на лавку, — мне многие говорят, что я жду принца, но это не так. Я обычная советская девушка и да, мне нравится прожигать жизнь, но я считаю, что это обычное сладкое слово — молодость. И никаких тайн и загадок во мне нет.

— Кстати, если говорить о загадках, я заметил одну вещь: вы очень похожи на немку, — вдруг сказал Янис, улыбнувшись, — овальное, светлое лицо, крохотный нос и пронзительный взгляд, глубоко посаженные глаза. Утонченные, нежные черты лица. Когда начнется война — сойдете за свою. И все-таки тайна есть в каждой женщине. У вас она в самой душе, и вы еще многого о ней не знаете. Правду вам расскажет жизнь. Воможно, страшная ее история.

— Даже так. А с чего вы взяли, что будет война? — С интересом спросила Лена, рассматривая парня. В сердце забилась тревога.

— Я думаю, она уже идет. О, нас, кажется, зовут!

Недалеко от ребят, визгнув тормозами, затормозила «полуторка», в кузове которой находились Галя Сокол, Рузиля, Рая Шустер, Арвид и Вика.

— Айда на речку! — Крикнула, махнув рукой Галя.

— Янис, Лена, поехали! — Хлопнул по борту «полуторки» Арвид.

***

На побережье Даугавы опустились сумерки, когда на пляже зажгли костер. Накупавшись, ребята уселись полукругом. Лена четко видела лицо каждого из новых друзей.

— Товарищи, а давайте петь! — Воскликнула Галя.

— А у меня предложение, — топнула ножкой Рая Шустер, — пусть комсорг споет. У нее хорошо получается.

— Иди ты, а? — Раздраженно бросив, улыбнулась Рузиля и смущенно потрепала кружевной воротник синего, ситцевого платья в белый горошек. — От моего пения рыбы дохнут. Я по-русски только материться умею.

— Брешет! — Презрительно бросила Галя.

— Ладно, отстаньте, — подняла брови Вика и выразительно уставилась на нее.

— Да перед Камилем только и поет, — поджала губы Рая.

— Да ну вас, — обиженно махнула рукой Рузиля и, поднявшись, направилась к реке.

— Уф, язвы! — Воскликнула Вика, отвесив подзатыльники Гале и Рае. — Какого человека обидели! Божий одуванчик, а вы!

— А пусть Янис чего–нибудь зачитает, — улегся на бок Арвид, стряхивая песок с коричневых брюк, — давай, Янис.

–Хм. Ну, я, пожалуй, не буду утомлять дам своими поэмами, — откашлялся Янис, — скажу стихами Райниса:

« Что скажет юному старик почтенный?

Живи достойно, не пеняй на жизнь,

Достичь сего ты должен непременно,

Есть заповедь — любить,

Ее одной держись!»

— Браво! — Захлопала в ладоши Галя, наигранно высморкавшись в синее платье. — Слезы капают прямо на копье.

— Язвы, — покачав головой, бросила Лена и, поднявшись, двинулась к воде.

«Вернись ко мне, и будь опять моей,

Еще хоть раз назвать тебя своей,

Любить по–прежнему, любить по–прежнему хочу

Безумной лаской все тебе прощу!»

— Дружно запели Галя с Раей, от души расхохотавшись.

***

Рузиля тихо сидела на самом краю берега, обняв колени и спрятав в них лицо. Она испуганно вздрогнула, когда Лена уселась рядом.

— Вы не против?

— Нет, присаживайтесь, — устало улыбнулась Рузиля, — скучно вам с ними? Вы другая, оно видно.

— Всякое бывает. Вы извините за вчерашнее.

— Да я уже привыкла, — махнув рукой, рассмеялась Рузиля, — дети они еще, я их люблю, как сестер не любила, — тепло сказала девушка, засветились глаза.

— Скучаете?

— Конечно, — вздохнула Рузиля, потрепав косички, — дура я, наверное, сидела бы сейчас дома: в тепле, с сестрами, мужем, эх, — еще раз отчаянно вздохнула она, — только это неправильно же, да?

— Почему же?

— Вот смотрите, — повернулась к Лене Рузиля, — я же комсомолка, должна учиться, а в 20 лет замуж выходить, чему я детей своих научу? Вы хотите есть, Лена? — Неожиданно спросила она.

— Я… — удивленно округлила глаза Лена, — хочу.

— Сейчас, — Рузиля метнулась к куче, где лежали вещи, и вернулась с ароматно пахнущим свертком и черной, кожаной курткой, которую накинула на плечи Лене, — у реки холодно. Вы ешьте, ешьте. Это балеш, я сама делала.

— Господи, как же вкусно, — с набитым ртом оценила Лена, — я криворукая, совсем готовить не умею.

— А, хотите, я вас научу?

— Хочу.

— Хорошо, — радостно закивала Рузиля, Лена слушала ее и улыбалась, глядя в солнечное, круглое лицо татарской девушки, с большими, темными глазами, светившимися огнем и любопытством.

— Ну, вот, а мама говорит замуж надо, замуж надо, а я ей нет, сначала буду учиться, правильно же?

— Ну, да.

— Извините, — поджала губы Рузиля и опустив голову, почесала нос, — я много говорю, просто мне совсем не с кем. Утром на работу, вечером прихожу, вяжу. Сижу, вяжу, — хихикнула она.

— А как же Камиль? — Улыбнулась Лена, склонив голову набок.

— Нет, вы что, он же, уф!

— Ха–ха, какая же вы прелесть! — Рассмеялась Лена, в сердцах обняв девушку.

— Так, дамы, в общем, спим здесь, — подошел к ним Арвид и присел на корточки, — в 6 утра приедет Валдис, кого надо отвезет в Ригу. Договорились?

— Да, — кивнула Лена.

— Смотри, мне в 8 надо на работу. Нет, оставьте, — сказала Рузиля, когда Лена протянула куртку, — у меня кровь горячая, быстрее закипает. Спокойной ночи, Лена.

— Спокойной ночи, Рузиля.

***

С восходом солнца «полуторка» выехала к Риге. Валдис, невысокий брюнет лет 25, проверив сохранность «груза», повел автомобиль к городу.

Лена спросонья видела лишь чистое предрассветное небо — такое голубое, будто на рисунке неизвестного художника. Рядом, склонив голову ей на плечо, тихо дремала Рузиля.

Счастливо вздохнув, Лена сладко чмокнула и закрыла глаза, под убаюкивающий гул подскакивающей на кочках «полуторки».

***

— Ну, заходите, если что–то нужно будет, — сказала уже у порога дома Рузиля.

— И вы заходите, — улыбнулась Лена, обнимая девушку, — просто так заходите. Поболтаем, посплетничаем.

— Нет, лучше вы, я, это, — опустила голову и поджала губы Рузиля, — стесняюсь! — Рассмеялась она. — Может чаю? У меня булочки есть.

— Нет, нет, вам на работу, давайте в другой раз, — ответила Лена, уже поворачиваясь в свою сторону, — рада была с вами познакомиться, Рузиля.

— И я, Лена. Заходите. У меня чай вкусный и книг много интересных.

Лена вдруг замерла на месте.

— Это чего…? — Тихо спросила она.

— Где?

Лена молча кивнула. Ноги замерли, она практически их не чувствовала.

На город, зловеще жужжа, неслось огромное полчище самолетов: их было так много, что они перекрыли горизонт. Железные птицы летели так близко, что Лена уже различала на серых бортах эмблему свастики.

Еще секунду девушки стояли, замерев в нескрываемом ужасе.

–Ложись!!! — Взревела Рузиля, оттолкнув Лену, когда в сантиметре от них прошел фонтанчик пуль, пущенных с самолетов. На город упали первые бомбы, прервав утреннюю тишину.

–Ааа!!! — Закричала Лена, оказавшись посреди улицы. Мимо, одна за другой, скакали автоматные очереди с воздуха — она подняла голову, а они все летели и летели, превращая здания города в труху.

— Лена!!! — Закричала Рузиля, выглядывая из-за угла. — Сюда беги!!! Беги сюда, дура!!! Давай!!!

Но Лена не слышала ее — схватившись за голову, она металась от пуль, истошно крича, пока Рузиля не выскочила на улицу. Под свист выстрелов комсорг схватила девушку в охапку и уволокла за угол.

— Господи, что же это…? — Прошептала Лена пересохшим ртом и, подняв голову, испуганно посмотрела на Рузилю.

— Это война, — спокойно ответила татарка, прикрывая ей глаза.

***

Не помня себя, не замечая ничего вокруг, Лена бежала к дому. Спотыкаясь, падая, вставая, не отряхиваясь от грязи, и снова неслась без оглядки. В глазах застыл ужас, а по щекам катились слезы. Лена не видела людей, которые пережили ту же самую, первую бомбежку, и не знали, боялись подумать, что самолеты еще вернуться, чтобы превратить великолепную Ригу в груду камней.

«Это война…»

Нет, этого не может быть, она, она не готова, она не хочет воевать, ей 20, а Рузиле и другим нет еще и 20, какая тут война…? Она.… Не должна умирать так рано. Так неправильно, черт возьми! Нет, это не война. Не допустят наши врага на свою землю. Нет, нет. Обычное недоразумение.

***

Распахнув дверь, Лена ворвалась в комнату и, схватив чемодан, принялась укладывать в него вещи. Домой хоть пешком, как можно быстрее от этого кошмара.

— Лена, что вы делаете?! — Забежала в комнату Рузиля и вырвала чемодан из рук Лены. — Здесь опасно, нам нужно в подвал!

— Домой, домой, мне нужно домой, — бормотала Лена, возвращая себе чемодан, — я еду в Ленинград.

— Да оставь ты его! Они вернутся! — Вновь схватилась за чемодан Рузиля, но Лена яростно оттолкнула ее так, что комсорг ударилась о шкаф.

— Ребята, вы чего тут?! — Заскочила в комнату Галя, за ней Арвид, Янис, Валдис, Вика и Рая. — Что произошло?! Мы вернулись, а весь город в труху!!!

–Мне нужно в Ленинград, я еду домой, — укладывая вещи в чемодан, бормотала Лена с опустошенным взглядом.

— Мы попали под обстрел, — схватившись за голову, рассказала Рузиля, — у нее, кажется, нервный срыв. Испугалась сильно.

— Обстрел?! Какой обстрел, кто стрелял, зачем, в кого?! — Недоуменно спросила Вика.

— Самолеты. На них свастика. Они и стреляли, — ответила Рузиля.

— Что?! — Поднял брови Арвид. — Но они же наши союзники.

— Лена, — повернула подругу к себе Галя.

— Я еду в Ленинград, я еду домой.

— Лена!

— Галя! — Крикнула Лена, опускаясь и обнимая подругу за колени. — Я не хочу воевать, я же еще жить хочу, я же еще такая молодая, Галя! — Отчаянно рыдала Лена. — Я не хочу, пожалуйста, я хочу домой!!!

— Лена, Леночка, никто не собирается воевать, мы уедем, слышишь, завтра! — Опустилась к ней Галя и крепко обняла, поцеловав в макушку. — Черт. Мама! — Вскочила она и выбежала из комнаты. — Черт!

— Папа… — прошептала Рая и бросилась вниз по лестнице. Вздохнув и покачав головой, Вика кинулась за ними.

— Так, Рузиля. Берите Лену и на рынок, там есть подвал. Партбилеты уничтожить, все! — Скомандовал Арвид. — До особых указаний с рынка не выходить, ясно?!

— Ясно, — кивнула Рузиля и опустилась к лежащей на полу Лене, — Лена, слышите меня? Нам нужно идти.

— Я не хочу! — Рыдая, крикнула Лена и попыталась встать, но задела рукой белую скатерть, повалив со стола все предметы. — Мне 20 лет, я хочу жить, танцевать, я к маме хочу, Рузиля…

— А я не хочу?! — Взмахнула руками татарка. — Встала и пошла, быстро!

Едва она произнесла последнее слово, как чудовищной силы взрывная волна выбила стекла и ворвалась в комнату, сбив Рузилю с ног и завалив упавшим шкафом с книгами. Яниса, Валдиса и Арвида отбросило в коридор, а Лену засыпало осколками с окна и стеклянного серванта. На улице вновь послышался гул самолетов и испуганные крики — комнату затянуло едким дымом.

***

Лена открыла глаза, боясь пошевелиться. Она чувствовала лишь запах гари и слышала чьи–то стоны. Приподняв голову, она заметила торчащий из-под завалов подол синего платья в белый горошек.

–Рузиля! — Попыталась позвать Лена, но голос охрип от страха. — Рузиля! — Подползла она к завалам и попыталась разгрести их, отбрасывая в сторону обломки шкафа и книги. — Рузиля… — Лена, наконец, добралась до татарки и похлопала ее по щекам. — Рузиля.

— Ааа… — едва заметно выдохнула девушка, не открывая глаз. — Әнием…

–Это я, Рузиля. Надо уходить, Рузиля.

— Әнием… — повторила девушка, пытаясь открыть глаза.

— Я сейчас, — на негнущихся ногах Лена отползла в коридор, когда снаружи послышался еще один взрыв — затряслись стены, девушку осыпало штукатуркой, она испуганно пригнулась. Набрав в рот воды из крана, Лена выплеснула ее в лицо Рузиле.

— Ааа… — вновь простонала та, открывая глаза. — Где я…?

— Здесь, здесь, слава Богу, живая.

— Не в раю уж точно, — схватился за виски, приподнявшись, Арвид, — вот это зарядили.

— Они еще зарядят, — проворчал поднимаясь, Валдис и пнул не пришедшего в себя Яниса. — Вставай, Пушкин, война началась, а ты лежишь.

— Ребята, ее нужно поднять, — позвала Лена, приподнимая безжизненно повисшую голову Рузили, — кажется, контузило.

— Ничего, она баба крепкая, — подполз к девушкам Янис, когда прогремел очередной взрыв. Ребята легли на пол, закрыв головы руками.

— Я тебе не баба, — проворчала Рузиля, открывая глаза, — уф, башка бәрә. Болит, как с папиного самогона.

— Какие богатые познания в области алкоголя, — хмыкнул Янис, водрузив Рузилю себе на плечо, по левую руку.

–С такими мужчинами, как сейчас, остается только спиваться, — зычно бросила Лена, хватая татарку с другой стороны.

— Я бы поспорил, — несогласно покачал головой Янис.

–Ааа… — простонала Рузиля.

— Тише, тише, — погладила ее по руке Лена, — придем на рынок и ляжем.

***

Выйдя на улицу, ребята увидела затянутый едким дымом город. Рига поднималась после первой бомбежки. Одни бежали в свои дома, другие помогали раненным, усеявшим улицы, кто-то разгребал завалы. Кто-то, схватив чемодан, бежал из города — молодых людей постоянно сбивали толпы бегущих, спасающихся жителей города.

Лена подняла голову — главной достопримечательности Риги не было: шпиль церкви Святого Петра упал, сбитый вражеским снарядом. На улице стоял невыносимый шум, от криков раненных, несущихся тарантасов, постоянно хлопающих дверей и движущихся машин.

Посреди путей замер подбитый рижский трамвай — со стороны набережной смолкла музыка. Город ждал. Ждал, несомненно, страшного — своей неминуемой гибели, возвращения врага. Самолетов, сеющих ужас и несущих смерть.

Рига замерла в страшном и мучительном ожидании.

***

До рынка шли часа 2: по-пластунски, неся по очереди обессилевшую Рузилю. Конечно, ни о какой медицинской помощи речи не шло — опасность ситуации не предполагала движение до больницы. Облегченно вздохнув, когда на горизонте появились куполообразные здания рынка, ребята вошли внутрь.

— Ну, вот, дошли, — аккуратно положил Рузилю на деревянный пол рынка Янис, — условия не комильфо, но на первое время пойдет.

— Спасибо, — ответила Лена, оглядывая помещение. Бетонные, куполообразные потолки рынка, из которого уже убрали прилавки, конечно, не могли служить надежным укрытием, но другого выхода у людей просто не было. Народу собралось так много, что ребята с трудом нашли свободный угол, когда женщина взяла на руки маленького сына, уступив место.

— Раненая? — Спросила она, кивнув на Рузилю.

— Завалило, — ответила Лена, оборачиваясь к молодым людям.

— Держите, — снял с себя кожаную куртку Валдис, — всяко не на холодном полу.

— Лена, мы вернемся ближе к вечеру, — сказал Арвид, — никуда не уходите, слышите? Эта паника временная. Дайте разобраться. Скорее всего, завтра объявят эвакуацию и, возможно, поедете домой.

— А вы…?

— А мы дома, — улыбнулся Арвид, выходя с рынка.

Янис поджал губы и махнул рукой, усмехнувшись, когда Лена смущенно ответила тем же.

***

— Ну, как ты? — Девушка уселась в угол и положила голову Рузили к себе на колени. — Живем?

— Әнием… — простонала татарка, не открывая глаз, — хочу к маме… Әнием янына.…И пить… Воды хочу.

— У нас есть немного шоколада, — обернулась к ним женщина с ребенком, — хотите?

— Нет, — поморщилась Рузиля, ощупывая лицо — ее лоб украшала широкая ссадина, а на левой щеке появилась внушительных видов царапина, — совсем не красивая стану, еще и толстая, уф, даже Камиль тогда на мне не женится.

–Женится, еще как женится, — прикрыла ей глаза Лена и пригнулась, когда здание рынка сотрясла взрывная волна. Рузиля, вздохнув, уснула, сжав ее руку.

Лена закрыла глаза и обессилено прислонилась к бетонной стене. Затем открыла и взглянула на Рузилю — та мирно спала. По телу пробежала дрожь. Война? Ведь нет, ведь не может быть! Она еще не жила-то толком, как же так…? Она…Маленькая еще.

Прикрыв рот ладонью, чтобы не разбудить людей и спящую подругу, Лена беззвучно, по-детски отчаянно, заплакала, роняя теплые слезы.

«Мамочка», — прошептала она, закрывая лицо руками, — «Мамочка, я не хочу, пожалуйста, я жить хочу, мама.… Забери меня, мама, мне так страшно, не хочу умирать, хочу жить, мама…».

***

Когда очередная взрывная волна сотрясла стены рынка, Лена открыла глаза. Бомбили даже ночью, каждые 2 — 3 часа над городом слышался протяжный вой самолетов. Они терпели, с территории рынка выходили самые смелые, но чаще всего обратно уже не возвращались. Рузиля не приходила в себя с вечера, ее круглое лицо осунулось и побледнело, ото лба до самой ямочки на подбородке. Оставленная ребятами вода кончилась, сами же они ночью не вернулись. Лишь днем заглянувший Арвид сообщил, что эвакуация состоится завтра утром, и ей, Лене, непременно нужно в это время быть на рынке, иначе она рискует остаться здесь. Враг шел совсем рядом, и времени почти не осталось.

— Дочка, ей бы к доктору, — тихо сказала лежащая на боку женщина с ребенком, — гляди, какая бледная. Только далеко он, другой конец города. К утру дойдешь.

— Нет, я не могу к утру, — истерично рассмеялась Лена и яростно похлопала девушку по щеке. — Рузиля, Рузиля, просыпайся! Я не могу остаться здесь, ты слышишь меня Рузиля?! — Кричала она, сжимая зубы. Рузиля не отзывалась. Она практически не дышала. — Черт! — Отчаянно сплюнула Лена, и, прекратив тряски татарку за грудки, вскочила на ноги. — Здесь же был продуктовый магазин, да? — Обратилась Лена к женщине.

— Он разрушен, бомба в него попала, — ответила та, удивленно двигая челюстью, — чего удумала–то, чудная, говорю же, к доктору ей надо, только он поможет! Василий Иванович, этот, Хлебников. Вот такой доктор, — подняла женщина вверх большой палец, — вмиг твою подружку на ноги поставит.

— Она мне не подружка! — Визгнула Лена, топнув ножкой. — И вообще, я здесь оставаться не собираюсь! Не дай Боже ты еще будешь без сознания, когда я сюда вернусь! — Крикнула она и удалилась с рынка.

***

На Ригу опустился дождь с резкими порывами ветра; чуть Лена переступила порог, как ее едва не сбило с ног. Фонари уже не работали, поэтому девушка двигалась на ощупь, по темным, разбитым бомбами дорогам. В воздухе пахло гарью и единственным светом были огни горевших зданий. Смочив лицо водой из лужи, Лена пригнулась и приготовилась пробежать улицу, уже увидев перед собой разбитый снарядом магазин.

Напрасно же она предполагала, что самолеты ночью не прилетят! Прямо над ней пронесся, едва не задев крышу магазина, черный бомбардировщик и сбросил снаряд так, что Лену отбросило едва ли не к самому рынку. Больно ударившись головой и подвернув ногу, она упала и закрыла голову руками. Лена слышала летящих убийц, совсем рядом с ней падали снаряды и стрекотали пули, а она лежала ватная от страха, ожидая, что следующая достанется ей и разнесет на кусочки. Наконец, самолеты улетели.

Лена открыла глаза, но все еще была не в состоянии сдвинуться с места. С трудом поднявшись, она присела и, огромными усилиями успокоив стучащие зубы, подняла голову к темному небу.

«Мама, мама, мамочка, м-м-мама…», — прошептала она и на четвереньках, по грязи и по лужам, испуганно пригнувшись, поползла к магазину, сдирая колени и руки о пробоины в асфальте. «Я не хочу, не хочу, не хочу, не хочу, м-м-мамочка — а-а, мама, з-заабери меня, мама, м-м-мама. Домой, домой…», — не выдержав темпа, Лена наткнулась на арматуру, и одернув руку, упала лицом в самую жижу.

Приподнявшись, от усталости, обиды и отчаяния, она смахнула грязь с лица и, поднеся кулачки к глазами, по-детски отчаянно, всхлипывая и завывая, заплакала. В самой грязи, среди обломков разрушенного магазина, под уже проливным дождем, в самом центре разбитого города.

«Нуу, ну, почему вот так, мама, ну, я же как лучше хотела, а они, бомбят, они…» — жаловалась Лена, опустив голову утирая слезы.

— Руки вверх! — Девушка испуганно вскочила, едва не споткнувшись на кирпичных обломках магазина, когда за спиной щелкнул затвор ружья.

— Д-д-дяденька, мне поесть надо взять, там подруга умирает на рынке…

— А мне чего? — Не опускал оружия, ответил мужчина в очках, с редкими, взъерошенными волосами. — Стой смирно! Давай деньги и бери, чего хочешь! Или проваливай отсюда!

— У меня нет денег… — проговорила упавим голосом Лена, поднимая руки вверх. В ногах похолодело. Он ее убьет? Все закончится вот так? Не слишком много за последнее время для 20 летней девчушки, Господи…?

— Тогда проваливай отсюда к чертовой матери! — Разрезая тишину ночи, заорал мужчина. — Считаю до трех и стреляю!

Едва удерживаясь на ногах, Лена вдруг схватилась за уши.

— Раз!

— П-подождите, — заикаясь, Лена сняла дорогие, золотистые ажурные серьги и трясущимися руками протянула мужчине, — в-возьмите, они д-дорогие. Бабушкин п-п-подарок.

— Ну-ка, — осмотрел мужчина украшение сквозь очки, поглаживая рыжую бородку, — хороши, — цокнул он язычком, — жди здесь, сейчас принесу, — мужчина скрылся в уцелевшей половине магазина. С трудом удерживая себя от потери сознания, девушка присела на обломки кирпича. Дождь усиливался, а серое платье и босоножки промокли насквозь. Обняв себя за худые плечи, Лена опустила голову.

И снова он! Она едва успела пригнуться, когда «темный» пронесся над крышей рынка и, круто спикировав, сбросил снаряд точно в уцелевшую часть магазина. И вновь наступила тишина.

Лена убрала руки от головы и открыла глаза. Оставшаяся часть магазина окончательно превратилась в обломки. Мужчину выбросило из окна, он лежал, раскинув руки и широко открыв глаза. В левой руке сжимал золотистые ажурные серьги.

Едва дыша, Лена опустилась на четвереньки и поползла к мертвому человеку — под руками хрустели обломки кирпича, царапая руки, но она не чувствовала абсолютно ничего. Первый раз в жизни, под проливным дождем, уставшая, мокрая и голодная Лена увидела мертвого человека. Он скорее, напоминал живого, лишь тонкая струйка крови в уголке рта и неестественно бледный цвет синих глаз говорили, что перед ней мертвец. Взгляд упал на сережки, но Лена так и не решилась взять их обратно.

Испуганно шарахнувшись, не поднимая головы, девушка добралась до развалин и, отбросив кирпичи, вытащила пару уцелевших буханок хлеба и чудом уцелевшую бутылку с молоком. Плотоядно урча, Лена отрывала кусочки руками и, не жуя, проглатывала, запивая, не обращая внимания, что жидкость льется мимо, прямо на красивое серое платье из шелка. По–прежнему лил дождь и дул ветер, но девушка ничего не замечала: сидя на обломках, прямо перед погибшим мужчиной, она съедала одну буханку за другой, пока еда не перестала лезть в горло. Хрустнуло стекло под ногами: она наступила на очки мужчины, и вдруг злобно рассмеялась, хватая в руки хлеб. Взгляд Лены упал на ружье. Сдвинув бутылку с молоком и хлеб к подмышкам, девушка схватила оружие, и, оглядываясь по сторонам, поползла обратно к рынку.

***

Рузиля все еще не пришла в себя, когда Лена, вернувшись в здание, вывалила продукты и ружье рядом с ней. Укутавшаяся в шаль женщина приподняла голову и округлила глаза.

— Откуда это…? — Испуганно прошептала она и протянула руку к хлебу и молоку.

— Оставить! — Крикнула Лена, и женщина вернулась на место. — Чего, так и спишь, сволочь?! Я тут корячусь за нее, еду достаю, чтоб не сдохла! Я теперь помирать за тебя здесь должна, да, морда твоя басурманская?! Отвечай!!!

— Ааа… — простонала Рузиля, чуть заметно открывая глаза, — Лена…

— Ооо, мама… — прошептала девушка и кинулась к ней, едва сдерживая слезы от стыда и отчаяния, — чего надо, воды? Есть молоко, есть хлеб, что ты хочешь?

— Воды… — прошептала Рузиля, сжимая Лене руку, — пить хощу…

— Воды нет, есть молоко, — трясущимися руками Лена открыла бутылку и передала Рузиле.

— Уф… — вздохнула та, пригубив, и вновь попыталась открыть глаза.

— Руза… — обняв, поцеловала ее в лоб Лена, — ты только дыши, слышишь? Дыши, мы тебя вылечим. Прости меня, дуру, какая же я… — вытирая слезы, шептала девушка, краснея от стыда, — я маленькая еще, прости меня, ты же свет мой, жизнь мне спасла, а я.…Прости, прости! — Воскликнула Лена, ложась рядом и обнимая девушку. — Можно ваше покрывало? — Обратилась она к женщине.

— Пожалуйста, — ответила та, протягивая шерстяную простыню, — нужно привязать к ногам, тогда точно не соскользнет! На себе далеко не утащишь, хрупка вон какая, одни кости.

— Да уж, какая есть, — махнув рукой, улыбнулась Лена, утирая слезы.

***

— Ну, в добрый путь. Храни вас Бог.

— Мы комсомолки, — поджала губы Лена. Рузилю, снова и снова впадавшую в беспамятство, водрузили на покрывало, постелив под спину подушку из курток. Тащить ее на себе всю дорогу Лена действительно была не в состоянии.

— Это не важно, — глядя Лене в глаза, ответила женщина, вздохнув, — следуйте к церкви Петра, доктор живет совсем рядом, там спросите. Не уехал он еще, не должен был. Торопитесь, дочки, с рассветом, глядишь, опять бомбить начнут.

— Спасибо, — поблагодарила Лена, улыбнувшись и, взвалив Рузилю на плечи, почувствовала, как прогибается спина и подкашиваются ноги. Надеяться на что–то другое не представлялось возможным — рижский транспорт остановился еще вчера.

***

Где–то на берегу реки зажгли костер. Отражение его пламени ровными линиями упало на величественную, но спокойную ночью воду. Ее не тревожили ни постоянные сигналы воздушной тревоги, ни летающие самолеты, ни падающие снаряды. С реки дул ветер, прохладный, освежающий мысли. Город пока мог спать спокойно. Самолеты прекратили налеты до рассвета, ему, врагу, тоже был нужен воздух после тяжелого «рабочего» дня.

Лена опустилась на землю и тяжело вздохнула. Последние метры она тащила подругу сидя, силы совсем покинули ее. Устав от тяжелого пути, девушка решила сделать привал, остановившись у самой реки. Страшно болели спина и плечи, подвернутая нога ныла так, что хотелось выть от отчаяния и обиды. Лена понимала, что ей суждено остаться здесь, в Прибалтике, и встретить неизбежное. То, что изменит ее жизнь навсегда.

«Девчонки, свобода!» — веселая, головокружительно красивая и легкая Лена Ракицкая, в мае, сбегает с крыльца школы, в белом, кружевном платье. Вокруг светит солнце, и идут друзья: молодые, красивые, и безумно счастливые. В ленинградское небо взмывают сони воздушных шаров, звучит торжественный марш.

Это все было в прошлой жизни, Елена Павловна? Теперь наступила другая, эта…?

— Я вижу, что ты не спишь. Расскажи чего–нибудь, — сидя в позе турка у берега, спиной к Рузиле, Лена вернулась в темную ночь, прохладную и пахнущую гарью, — чтобы я не уснула, — чихнула девушка, — ну, все, заболела.

–Подо мной, кажется, шаль, укройся, — тихо сказала Рузиля, приоткрыв глаза.

— Не надо, спасибо, — шмыгнув носом, отказалась Лена, — Галя говорила, ты поешь хорошо.

— Нет…

— Давай, пой. Если я начну, точно рыбы сдохнут.

— Ну, я предупреждала, — вздохнула Рузиля и закрыла глаза, —

«Сине сагынып, сине сагынып,

абау жаным, чит илдә,

ал яулык, зәңгәр шәл, уткән гомер бигрәк…».

— Прервалась на полуслове Рузиля, — подпевай. Чего ты? — Улыбнулась она, не открывая глаз.

— Ага, конечно, — засмеялась Лена, — я по-татарски даже ругаться не умею.

— Айда, научу, — ехидно проговорила Рузиля, прикусив губу и ерзая на покрывале, — ой, хорошо–то как. Как авылда, выходишь в поле, спишь у реки, сверчки, эх, туган жир, — вздохнула она.

–Эй, — потрясла ее за плечо Лена, — не спи, пока я не сплю. Чего ты в Латвии-то забыла, чудная? Лежала бы у себя в деревне, самогон пила, коров пасла да материлась по-татарски.

— Ай, да ну тебя, — обиженно буркнула Рузиля, открыв глаза, — я самогон пила только один раз, на свадьбе у брата мужа сестры. И там вот потом ходила, пела и ругалась на татарском. Точно не научить?

–Нет.

— Ну, ладно. А потом учителем пошла работать. Других–то нет, пропали все куда-то и все, нет. Ну, я пела хорошо вот меня и взяли в школу детей младших классов учить: рисовать, писать, считать. Думала в институт пойду учиться, а мама говорит, нет, замуж надо выходить, — Рузиля прервалась, закашлявшись. Лена вытянув шаль, накрыла ей ноги. — Спасибо. Я не хотела, думала, выучусь, потом обязательно замуж выйду.

— А чего убежала то? — Улыбнувшись, спросила Лена.

— Испугалась, что он украдет меня.

— А, и мужа уже нашли?

— Да! — Приподнявшись, воскликнула Рузиля, но тут же упала обратно на покрывало.

— Лежи, ты что? — Поправила под ней куртку Лена и улеглась рядом, облокотившись на локоть. — Красивого хоть жениха–то выбрали?

— Угу, — смутившись, закивала Рузиля, — но я так не хотела. Учиться сначала, а потом…

— Понятно, — выдохнула Лена и улеглась на спину, устало взглянув на темное, усеянное звездами небо Прибалтики, — чего пела–то? Расскажи.

— А, это спектакль один, «Синяя шаль» называется, мы ходили на него. В общем, там парень с девушкой, ну, это, любят друг друга, а он убил ее дядю, который выдал ее замуж.

— Эм, — приподнялась Лена, — убил, потому что замуж ее выдал? А договориться не пробовал?

— Да нет, какой договориться, муж же бай, у него вся правда. Ну, и она попадает в семью, где 5 жен…

–Пять?! — Округлив глаза, воскликнула Лена.

— Да, но вообще по Корану разрешено только четыре, вот…

— А тут разрешили пять?

— Нет, вообще только четыре разрешено…

— А тут разрешили пять? — Издевалась Лена.

— Нет, тут разрешили, уф, чего син башымны бутыйсың, а?! — Раздраженно крикнула Рузиля.

— Да смешно же, 5, 4, 3, женушку лови, — рассмеялась Лена, — и чего там дальше?

— Ничего.

— Ну, Рузиля.

— Отстань, говорю.

— Тогда я тебя утоплю! — Лена ухватила покрывало за два конца и потащила к реке так, что едва успевшая удержаться Рузиля чуть не слетела на землю.

— Ай, плавать же не умею! — Кричала она, размахивая руками. — Әнием, үтерәләр!

–Как не умеешь? — Остановилась у самой воды Лена. — Деревенская баба, а плавать не умеет.

— Я не баба, — усаживаясь, проворчала Рузиля, — булды уже, мне некогда было плавать учиться, как дедушку раскулачили, я за их хозяйством следила: коров, коз пасла, еще детей учила, гулять даже не ходила, а ты чем занималась?

Лена тихо присела у воды и, обняв колени, положила на них голову. Ее жизнь начиналась только сейчас — у берегов Даугавы, в Риге. В эту лунную ночь рядом с этой девушкой, обладающей недюжинной силой духа, укрывавшейся в таком хрупком тельце, невероятного человека с фантастической симпатией и обаянием.

— Лена, — позвала Рузиля, — ну, прости. Я не то хотела сказать. Лен…

— Сказала уже, — бросила Лена и, поднявшись, уселась рядом с Рузилей на край шерстяного покрывала, — ничего я не делала, Рузиля, — прошептала она, глядя в темноту опустошенным взглядом. — Гуляла и жизнь прожигала свою. Я даже сама не представляю, не осознаю, какая я.

— Хорошая, — ответила Рузиля, положив ей голову на плечо, — иначе стала бы тащить меня столько километров? Бросила бы давно и не вспомнила бы. И все это ты делаешь не из-за того, что я жизнь тебе спасла, а потому, что ты человек хороший. Или ты думаешь, что донесешь меня и побежишь на эвакуацию?

— А ты думаешь, нет? — Ироничным взглядом посмотрела на девушку Лена.

— Нет, Лена. Мы здесь надолго, — сказала Рузиля, пытаясь встать на ноги, — идти надо. Скоро бомбить начнут, светло будет. Ты меня держи, а я попробую сама, договорились?

— Угу, — схватив покрывало, Лена накрыла им плечи татарской девушки и взяла ее под руку.

— Не могу… — прошептала Рузиля и чуть не упала на землю.

— Ничего, нам еще немного, — взвалила ее на плечи Лена и тихо вскрикнула, когда боль страшно ударила в подвернутую ногу. Вновь напряглась спина, как тетива, натянулся позвоночник, — Руза, Рузиля. Ты рассказывай чего–нибудь, хорошо, если сможешь? Мне так легче будет. Чего там с девушкой той, в «Синей шали»?

— В общем, было там еще четыре жены, такие все, уф. Одна старая совсем, ей все говорят, что пора, ну, это, на кладбище. Потом две веселые, и одна, ну, елан.

— Змея, — подсказала Лена, с трудом переставляя ноги.

— Да, чисто бабский, ну, женский коллектив. И, в конце концов, все равно…

***

Уже светало, когда девушки вышли к «Черным котам» на улице Мейстару. Здесь начинались узкие проходы и старинные высотные здания с дорогой из брусчатки. На пересечении Мейстару с улицами Маза Смилшу и Зиргу, с вершины здания на Лену смотрели скульптуры черных котов, абсолютно симметричных друг другу. Центральный фасад массивного пятиэтажного дома венчала фигура орла, распахнувшего крылья. Вход же в здание был обрамлен флоральным декором, а над ним находилось изображение умиротворенного, крылатого женского маскарона.

По легенде, скульптуры котов установил обиженный купец, которому не разрешили стать членом Большой рижской Гильдии. Тогда богач поместил фигуры на крыше своего дома на Мейстару, повернув их хвостами в сторону окон рабочего кабинета старейшины того самого общества. Купец щедро платил судьям, и черные коты с изогнутыми спинами еще очень долгое время портили кровь чиновнику, но потом их все-таки развернули лицами, под необходимым ракурсом.

Лена, уложив Рузилю на землю, трижды постучала в массивную дверь бежевого дома. Ее взгляд упал на подругу. Та, уронив голову на грудь, всеми силами пыталась не потерять сознание и часто шмыгала носом. Наконец, дверь открылась, и к девушкам вышел худощавый, солидный мужчина в очках и с седой бородкой. В руках он держал керосиновую лампу, на ходу натягивая видавший виды темный твидовый пиджак. Доктор, по-видимому, жил и работал в одном месте. Несмотря на раннее утро, он был одет в идеально начищенные брюки, светло–серую рубашку, укрытую под элегантный жилетом темно-коричневого цвета.

— Эээ, чем могут помочь, дамы? — Поправив очки, спросил доктор.

— Доктор, вы доктор Хлебников, да? — Поднимая Рузилю, воскликнула Лена.

— Да, а что, собственно, происходит?

— Ее оглушило, она уже второй день нормально не ходит.

— Ну, конечно, чего же вы раньше не… — осекся доктор, почесав затылок, — эх, война. Проходите, — пропуская Лену, мужчина подхватил обмякшую Рузилю под руки, — сейчас отнесем на второй и будем смотреть. Ну, чего вы стоите, проходите. Девушка, голубка вы моя, девушка!

Войдя в теплое пахнущее едой помещение, Лена почувствовала, как закружилась голова, и подкосились ноги. Она схватилась за сердце, ощупывая мокрое серое платье, пытаясь не упасть.

«Это война».

Перед глазами поплыли рижский вокзал, желто-серый зал «Альгамбры», Рая Шустер, Арвид, бетонные стены рынка.

«А чем ты занималась?»

«Мамочка…» — прошептала Лена, хватая ртом воздух и, упав в угол, лишилась чувств.

Над Ригой взошло солнце: прекрасное, как сама жизнь, легкое, как молодость, и светлое, как взгляд ребенка.

***

— Лена! Доча! — Мама бежала за уходящим поездом, что–то держа в руках, кажется, это была соломенная шляпа.

— Мама, ну, зачем? — Кричала Лена, высунувшись по пояс из окна. — Я скоро вернусь, мама, оставь, оставь.

— Хорошо тебе отдохнуть, доча! — Мама остановилась и отправила воздушный поцелуй. Еще очень долго она стояла на платформе железнодорожного вокзала, в своем любимом зеленом платье с высоким воротником, а ветер теребил ее волнистые, русые волосы. Мама будто бы старалась запомнить, как выглядит дочь, насладиться ее уходящим присутствием. Она будто бы что-то чувствовала и, собирая девушку в дорогу в Ригу, как можно чаще касалась, невзначай, нервируя не слишком любящую нежности дочь.

«Мама, я опаздываю!». — Кричала Лена на мать, а затем, будто бы извиняясь за свое поведение, крепко обнимала самого близкого и дорогого ей человека. Где–то рядом крутились младшая сестренка и братик, но мама не отпускала дочь даже на пару мгновений.

Поезд ушел в Ригу, а Ирина Ракицкая все еще стояла на станции, утирая платочком слезы. В следующий раз судьба сведет их в осажденном, но не сломленном блокадой Ленинграде. Свои последние часы она проведет на руках старшей дочери.

***

«Мамочка…» — прошептала Лена и открыла глаза, не сразу сообразив, где находиться. За окном светило солнце и был день — девушка посмотрела на старинные часы на стене: 4 часа дня!

«Эвакуация!» — Попыталась вскочить с кровати Лена, но ее взгляд упал на спящую в кресле Рузилю. Осторожно ступив на деревянный пол, девушка присела перед подругой, коснувшись ее лица.

— Руза… — прошептала Лена, улыбнувшись, и потрепала Рузилю за носик. — Вставай, морда нерусская.

— А? — Рузиля открыла глаза и испуганно вздрогнула. — Уф, совсем, аңгыра что ли син, чего ты пугаешь меня так?

— Гы–гы, живая, — радостно воскликнула Лена, и девушки крепко обнялись.

— Живая инде, чего со мной будет? — Поджав губы и поправив волосы, сказала Рузиля. — Доктор меня покормил, напоил, спать укладывал, но я кровать уступила, ты же у нас без сознания лежала. Ходить, правда, пока не могу особо, а так пойдет.

— Я рада очень, — погрустнев, сказала Лена и положила голову на колени татарской девушке, — Руза…

–Әу, балам?

— Нам ехать надо.

— Куда?

— Домой. Я в Ленинград, ты к себе. Эвакуироваться надо, и как можно скорее.

— Слушай, — взяла Лену двумя пальцами за подбородок Рузиля и твердо сказала, — нам с тобой ехать некуда, война повсюду, поняла? Наша с тобой война, слышишь, да? Давай, раз уж остались здесь, будем воевать, чего делать? Значит, ну, это, доля такая.

— Ааа, — вскочила на ноги Лена и повернулась к двери, — если у вас так принято — терпеть, то я здесь оставаться не намерена.

— Ох, знаешь, что?! Терпение у нас покорностью называется. Называлось, да. Это испокон веков так было принято, что слово татарского мужчины — закон. А жена — за ним, за мужем, за своим мужчиной. И да, если надо было терпеть, татарские женщины терпели. И это многому их научило, потому, что за терпением была семья, дом, хозяйство. Без хорошей жены, покорной, терпеливой и заботливой, не будет хорошего мужа! И да, мы не могли говорить мужчине все, что хотим, потому что так нельзя! Он главный! Но сейчас не так! Вернее, не совсем так. Сейчас и мужчина, и женщина — равны. Татарской деревни, нищей, больше нет! Авыл — это наш дом, и мы будем его поднимать, как и нашу республику! Мы теперь образование получаем! — Выдала девушка и выдохнула, раскрасневшись. — Ай, ну, давай, чего, иди, — закрутила глобус на деревянном, письменном столе напротив окна Рузиля, — мир большой, беги куда хочешь. Когда на мою землю нападают, я дома сидеть не буду, дура что ли совсем?

Лена остановилась у двери и села на полосатый домотканый половичок. Абсолютно белые стены рабочего и домашнего жилья доктора Хлебникова. Письменный стол слева напротив окна с медицинскими приборами в правом углу. Шкаф, до отказа забитый книгами и всего одна электрическая лампочка над письменным столом рядом с кроватью, за которым и спала Рузиля. Ее, Лену, ждала кромешная тьма ночью и ослепляющий, белый цвет стен днем. Невыносимый контраст двух параллельных миров, как не сойти с ума? Она не могла остаться, но понимала, что отъезд, пока Рузиля, ее друг и ангел–хранитель здесь, Лена не простит никогда. Перед отвагой татарки трусить казалось невероятным невежеством.

— И чего ты предлагаешь?

— Ничего, — крутя глобус, пожав плечами, ответила Рузиля, — хочешь уезжать — можешь ехать. Но я не пойду, прости. Не могу. По маме, конечно, соскучилась, но когда враг у ворот, позорно бежать — это неправильно.

— Девочки, голубки, вы чего, воздушная тревога же была! — Под вой сирен доктор Хлебников ворвался в комнату и, схватив некоторые книги, кинулся на выход. — Скорее же, ну!

Взвалив Рузилю на спину, Лена кинулась в подвал дома с черными котами, испуганно пригнувшись от сотрясшей здание взрывной волны.

***

В темном, пахнущем сыростью помещении, девушки открыли глаза. Здесь едва уместились трое, благо жители дома либо уже съехали, либо просто не успели укрыться от падающих снарядов.

— Ты, это.… Прости за дуру, — проговорила Рузиля, обняв Лену за плечи, когда взрыв прекратились и сирена затихла, — я резкая иногда бываю, грубая.

— Да, ничего, — шмыгнула носом Лена, — просто мне страшно очень, Рузиля. Очень–очень. Мне никогда так страшно не было.

— Да, мне тоже, — согласно кивнула татарка и обняла Лену за шею, — ну, ты, это, курыкма, я тебя, если что, прикрою. Ладно, уж, прорвемся.

— Милые дамы, кажется, пора подниматься наверх, сие господа со снарядами улетели, — сообщил густым баритоном доктор, поправляя очки, под вечно удивленным взглядом. Он проговаривал, в буквальном смысле, каждое слово по отдельности, будто бы читал новости или выступал перед зрителями в театре, на большой сцене под шум аплодисментов.

***

К вечеру в Риге объявили о создании рабочих и комсомольских батальонов. Им предстояло рыть окопы и строить баррикады на ключевых позициях обороны города, прежде всего, у моста. Враги шли с востока, и казалось уже неизбежным их появление в столице Латвии. Оставалась лишь надеяться на мужество и героизм защитников города.

Лена замечала, как изменилась Рига: от паники ничего не осталось. Ровными колоннами шли отряды рабочих, ездили «полуторки», слышался шум стучащих молотков и крики строителей баррикад. Сигналы воздушной тревоги стали обыденностью, их не перестали бояться, просто начали привыкать. У пунктов выдачи питания стояли огромные очереди, и, что удивительно, по-прежнему работала телефонная связь.

— Алло, будьте добры, телеграфистку, Ирину Ракицкую, — крикнула Лена в трубку на телефонной станции, — мама, мамочка!

— Лена! — Отчаянно воскликнула мама. — Доча, ты где?! Мы обыскались тебя, родная ты наша!

— Мамочка, я в Риге, со мной все хорошо! — С трудом сдерживая слезы, ответила Лена. — Мама, я пока не могу приехать. Я.… Не приеду, мамочка. Прости меня.

–Но… Леночка, почему? — Упавшим голосом прошептала мама.

–Это… Трусость, мама. Прости меня. Дай Бог, свидимся, — Лена подняла голову, когда над городом раскатом пронесся вой сирены, — мамочка, я люблю тебя, слышишь?! Прости!

— А, Лена, стой, Лена! — Кричала мама, но девушка уже бросила трубку и, выбежав со станции, прыгнула за ближайший кирпичный угол, закрыв голову руками. Привыкла. Тело уже не тряслось. Неужели.… Привыкла?

***

Той же ночью дом покинул профессор Хлебников. Он отплывал в Ленинград.

— На балкон лучше не выходить, это нынче опасно, — бормотал он, укладывая пожитки в небольшой, коричнево–серый чемодан. — Если ночью будет совсем невмоготу, страшно, то зажигайте керосиновые лампы, — доктор указал на протянутую вдоль стены веревку, на которой висели передвижные фонарики. — Но помните, — поднял вверх указательный палец мужчина, — керосина у вас кот наплакал. И самое главное, — подошел к шкафу и погладил книги по корешкам доктор Хлебников, — самое главное, храните в себе людей, человека, а они, книги, вам в этом помогут. Кстати, у вашей подруги было сотрясение мозга, поэтому ей категорически противопоказан физический труд. По крайней мере, пока. А у вас, милая голубка, переутомление, вызванное стрессом. Постарайтесь чаще отдыхать, хотя, — махнул отчаянно рукой мужчина, — эх, война. Ну, прощайте, милые дамы, — доктор Хлебников открыл дверь. — Читайте книги, друзья и берегите себя. В тяжелые времена спасает не честь и мужество, а совесть и здравый рассудок, который прививается чтением качественной литературы.

— Профессор! — Вдруг вспомнила Лена и вытащила из–под одеяла сложенное в конверт письмо. — В Ленинграде, будьте добры, передайте это на Рубинштейна, 2. Если вам не составит труда.

— Ну, конечно, разумеется. Будьте здоровы и счастливы, — кивнул профессор и закрыл за собой дверь.

Лена еще долго смотрела на темноту дверного глазка, а затем, опустившись, присела на коврик. Безумно хотелось снова заплакать, но девушка сдержалась, когда ее взгляд упал на спящую подругу. Осторожно, чтобы не разбудить, Ракицкая подошла к Рузиле, и аккуратно поцеловав в лоб, прикрыла одеялом.

***

Лена тихо, осторожно шагала по зимнему, мрачному Ленинграду. Ей навстречу попадались люди, с авоськами, санями, на которых везли других людей, уже мертвых. Лена шла в больших папиных валенках, укутавшись в шаль, и страшно дрожала от холода в своем сером платье из шелка.

«Мамочка!» — прошептала она, подбираясь к дому, который становился все дальше, пока упавший снаряд не уничтожил его, разнеся на кусочки. От ужаса открыв рот, Лена опустилась на колени, схватившись руками за голову. Кто–то тряс ее за плечи с невероятной силой, а она продолжала оставаться на холодной земле, пока звонкая пощечина не вернула ее в действительность.

— Дура что ли совсем?! — Крикнула Рузиля, хватая Лену за подбородок. Комнату доктора Хлебникова затянуло дымом, разрывалась сирена воздушной тревоги города, а часть помещения уже завалило грудой обломков.

— Я уснула… — вскакивая, прошептала Лена, продолжая сонно оглядываться по сторонам.

— Ай, дура да инде, иди в подвал, бегом! — Схватив ее за воротник, Рузиля вытолкнула Лену за дверь

***

Жителей в доме Черных котов было действительно немного. Примерно 10 человек: в верхней одежде, с чемоданами они бежали в подвал, укрываясь от ударов авиации. Лене показалось, что налетов стало гораздо больше. Это могло означать только одно: враг подошел к Риге совсем близко.

— Рузечка, прости меня, пожалуйста, — прошептала вполголоса виновато Лена, — я больше так не буду.

— Ай, да иди ты, — Рузиля повернулась на другой бок и шмыгнула носом, — сижу тут с вами, а могла бы дома, с мамой. Эниемне сагындым, — всхлипнула девушка и, закрыв лицо руками, тихо зарыдала.

— Ребята, — подползла к ним высокая, светловолосая девушка в оборванной, брезентовой мужской рубахе и серых штанах, — вы как? — Спросила она, протягивая подругам кусочки темного шоколада. — Угощайтесь, берите, не украла, — добавила девушка с едва заметным акцентом.

— Спасибо, — приняла подарок Лена, протягивая кусочек Рузиле.

— Не буду я, — проворчала та, но спустя мгновение забрала шоколад.

— Обиделась, — произнесла девушка, улыбнувшись и поправив русые волосы, — ну, ничего, бывает. Я Лигита. Фамилию произносить не буду, она сложная, клянусь остатками своей морали.

— Елена. А это Рузиля.

— А, товарищ комсорг! — Весело воскликнула Лигита, улыбнувшись темными глазами, и пихнула татарку в бок. — Знаем такую, ай–бай, — ехидно рассмеялась она, — огонь девка.

— На казылык порежу, я вам не девка, — улеглась на спину Рузиля, утерев слезы, — чего не уехала–то?

— Дом сгорел на Кунгу. Куда мне ехать? — Поджав губы, ответила Лигита. — Родилась здесь и помирать тут буду. Ну, как повезет. В общем так, милые бабы. Враг в Риге будет не сегодня-завтра. Поэтому нужно решать: вы с нами или без нас? Комсомольская рота готовит подрыв моста, послезавтра. Это немного задержит нападающих. До этого надо активно таскать булыжники к переправе и рыть там окопы. Согласны участвовать в этом? Если да, то завтра утром начинаем.

— Но мы уже записались рыть окопы у другого моста, — растерянно произнесла Лена, оглядываясь на Рузилю. Та лишь обреченно пожала плечами.

— Тогда завтра я за вами зайду, — сказала Лигита и, поднявшись на ноги, стряхнула пыль с обвисших брюк, — пойдемте, милые бабы, уснули вражины.

— Лигита! — Воскликнула Лена, когда девушки уже выбрались на поверхность. — Ты сказала улица Кунгу,.. Дом не 2 случайно?

— Он самый, — кивнула, утирая нос рукавом рубашки латышка, — а чего?

— У меня там подруга жила с мамой и сестрой, — упавшим голосом сказала Лена, чувствуя, как комок подкатил к горлу.

— А как звали?

— Галя. Галина Сокол.

— Ну, я узнаю, — хлопнула ее по плечу Лигита, — не вешать нос, милые бабы. Нам еще воевать и воевать.

***

Один за другим, в жизни двух подруг мелькали военные будни. С утра шли через весь город, перепрыгивая канавы, рыли окопы и устанавливали оборонительные рубежи. Враги стали бомбить чаще, поэтому вся дорога занимала около двух часов — в путь выходили засветло. После изнурительного дня под летним зноем, уже затемно возвращались домой и, жалуясь на жизнь, ложились спать, не чувствуя ни рук, ни ног, ни желания даже поесть перед сном. Когда оставались силы, ходили купаться и стирать вещи в Даугаве, под покровом ночи, при лунном свете. Редкими бессонными вечерами при свете керосиновых ламп, читали друг другу книги — оказалось, что Рузиля неплохо читает по-русски и даже знает стихи наизусть.

«В огромном городе моем — ночь,

Из дома сонного

Иду — прочь.

И люди думают,

Жена, дочь, —

А я заметила одно: ночь».

— Говорила она, смеясь, со страшным акцентом, но Лена лишь улыбалась — они стали сестрами, не мыслящими существования друг без друга.

По ночам теперь старались спать, не оставляя дежурного: для работы требовались сон и свежие силы. Враг больше не давал спокойно засыпать, не останавливая налеты даже после захода солнца. Он шел к Риге, и все вокруг понимали, что падение Латвийской столицы неизбежно.

По–прежнему не было новостей от Гали Сокол, пока идущие на работы подруги не встретили Арвида в компании Вики и еще нескольких ребят.

— Лена, Рузиля! — Радостно крикнув, обнял девушек молодой человек и удивленно воскликнул. — Лигита! И ты здесь?!

— На краю передовой, — браво козырнула, топнув ножкой латышка и ехидно улыбнулась.

— Это похвально. Как я рад вас видеть. Мы искали, честно, искали! Почему вы ушли с рынка? — Схватив Лену за плечи, в сердцах воскликнул Арвид.

— Рузиле была нужно помощь… я… я не смогла ее бросить, мы не могли там оставаться, — шумно сглотнув, ответила Лена. Мимо двигалась колонна грузовиков с военными, кажется, это были пограничники.

— С границы идут, — схватилась за голову Лигита, — воюем, братцы.

— Да, мы отступаем, — опустив голову, нахмурившись, ответил Арвид, — но, это ничего, мы, мы еще им покажем! — В сердцах, горячо воскликнул парень. — Лигита говорила вам о подрыве моста?

— Да, — ответила за Лену Лигита, прикрывая лицо от солнца ладонью, — они в деле.

— Отлично! — Воодушевленно воскликнул молодой человек и пожал Лене руку. — Ступайте, мы скоро придем. Вам выдадут одежду, а то рыть в платьях не самое удобное занятие, — Арвид указал на свою светлую рубашку и бежевые, обвисшие брюки: точно также одели Вику, ее темные волосы были убраны под синим платком.

— Лена, не волнуйтесь, — коснулась девушка плеча Лены, — с ними все в порядке, Галя и Рая отправились за город рыть окопы с рабочим батальоном, но команды им пока не было. Но они все успели, их семьи уехали и уплыли в Ленинград, так что все хорошо, не переживайте, — сказала спокойно с легким акцентом Вика.

— Спасибо! — Облегченно вздохнула Лена, улыбаясь, когда ее взгляд упал на остановившийся трамвай. Странно, она думала, что уже не ходят, наверное, это был один из последних. В него с остановки набилась огромная толпа народу и транспорт, жалобно скрипнув, уже готовился двинуться с места, когда над городом вновь появились черно–серые убийцы.

Девушки едва успели упасть на землю, когда раздался оглушительный взрыв снарядов совсем рядом. Подняв голову, Лена увидела людей на остановке, которые падали, обливаясь кровью. За первым снарядом подоспел второй, третий, четвертый.… Из разбомбленного трамвая людей разбросало по брусчатой дороге: искалеченные и раненные, в особенности женщины и дети, они заполнили улицу страшными криками и стонами.

На остановке чудом уцелевший светловолосый мальчик лет 8, закрыв лицо руками, рыдал над телом убитой матери и отчаянно шептал, повторяя снова и снова:

« Мамочка, что же они наделали…?».

***

На следующее утро в Ригу потянулись военные грузовики, с отступающими бойцами Красной Армии. Они двигались по мосту бесконечной колонной из Курземы и Бауски, занимая позиции и оставляя раненных в пунктах помощи. Город спешно покидало гражданское население, под страхом артиллерийских обстрелов. Враг вплотную подошел к столице Латвии, и напряжение нарастало изо дня в день. К этому времени пограничники и рабочие батальоны уже взяли под свой контроль мосты, а также территорию Центрального рынка, где укрывались в первые дни знакомства Лена и Рузиля. Спать домой уже не ходили, ночуя там же, где и рыли окопы. Ракицкой казалось, что она уже слышала вражескую песню, а минометный снаряд только и ждет, чтобы забрать, утащить ее в глубокую, темную яму.

***

— Уф, — воткнула лопату в сухую землю Рузиля и вытерла пот со лба. Солнце в зените пекло так, что обжигало ноги сквозь резиновые сапоги. Еще 10 человек, рывших окопы на этой стороне моста, в изнеможении уселись в тени, отложив лопаты, — яшьлек еллары яна. Копай, давай. Враг придет, покажет тебе, как танцевать, — шмыгнула она носом, снимая белый платок.

— Я устала, — толстые, красные мозоли высыпали на руках Лены, сделав их черствыми, как наждачная бумага, — я ими только на пианино играла. Эх, сейчас бы белого хлеба, да со сгущенкой, да варенье у бабушки, — мечтательно воскликнула Лена, сладко потянувшись и поправив ворот светлой рубахи. — Да, Рузиля?

— Да, сөйләмә, — поджав губы, ответила татарская девушка, придирчиво осмотрела зеленые, обвисшие штаны и хлопнула по ним руками, — сижу тут, как этот, кем әле… Гав… Гав…

— Гавриил?

— Юк. Уф, Гав, Гав.… Ну, мальчик еще, кем әле?

— Мальчик? С пальчик? — Рассмеялась Лена, закрываясь руками от напавшей подруги.

— Сейчас нос тебе откушу твой! — Повалила татарка Лену на землю и схватила за шею.

— Ааа, убивают, повторное нападение татарского ханства! — Кричала Лена, тщетно пытаясь вырваться. — Долой хана Хубилая, вся власть Советам!

— Ай, собака, — рассмеялась Рузиля, отпустив девушку, — пойду, могилу свою проверю, — поднялась девушка, но Лена схватила ее за ногу, в шутку обхватив ее руками.

— Руза! Мой священный татарский друг! Останься! Душа стонет, петь без тебя невмоготу! Свет погаснет, о, Руза–дереза!

— Ай, дура что ли совсем? — Стеснительно оглядываясь на обедающих рабочих, проговорила Рузиля и вырвала ногу. — Бала да инде, — тепло сказала она, опускаясь в вырытую яму, — ничего, нормально, да? — Крикнула девушка.

— Да, — сидя на песке, Лена схватила маленький камешек и метнула в видневшуюся на поверхности макушку татарки, — гы–гы, в яблочко.

— Я тебя сейчас! — Грозно крикнула Рузиля, но рост не позволял ей самостоятельно выбраться из окопа. — Вот блин, а! Утерәм бит!

— Я ничего не понимаю, — спокойно ответила Лена, разворачивая мешочек с обедом, — говорите громче, вас не слышно.

— Девчата, у вас соли не найдется? А то мы свою забыли, а нам не привезли, — к ним подошла худенькая девушка в белом, ситцевом платье и стеснительно пожала плечами. — А чего это там? — Удивленно спросила она, приподнявшись на носочках и заглянув в окоп. — Ой. Ей же помочь надо, — захлопала девушка маленькими, темными глазами и волнительно поправила синий платок.

— Не надо, она вылезет и убьет, силища–то вон какая! — Хохотнув, махнула рукой Лена. — Хотите есть? Как вас звать–то?

— Соня. Софья, — смущенно улыбнулась девушка, заправляя темные волосы под платок, — я в филармонии пела, с Раей Шустер, знаете ее, наверное.

— Да, такая же милая, как и вы, — ответила, щурясь от солнца, Лена и улыбнулась, когда заметила Рузилю, грозно надвигавшуюся на нее, — мне пора, — отбросив сверток с едой, она кинулась прочь, споткнувшись на песке, когда внезапно замерла на месте. К мосту двигалась колонна вооруженных людей, с красно–бело–красными нашивками на рукавах брезентовых кителей.

— Это что еще за…? — Ошалело произнесла Лена, когда колонна взяла оружие на изготовку.

— Ложись! — Завопила Рузиля, когда фонтанчик пуль пронесся рядом с ними. Колонна открыла огонь на поражение, несколько девушек кинулись врассыпную, и были сражены выстрелами, упав замертво. Оставшиеся в живых несколько человек легли на землю и закрыли головы руками.

Раздались выстрелы на другой стороне моста — пограничники и рабочие были не в состоянии противостоять превосходящим их в численности вооруженным нападавшим. Умереть от рук националистов еще даже не начав собственного сражения, казалось невероятным провалом.

***

Лена лежала на земле, уткнувшись лицом в песок. Рядом тяжело дышала Рузиля и совсем не двигалась Соня. Спина покрылась испариной, сколько же раз за последние несколько дней Лена была на волосок от гибели? 9 жизней у нее или больше? Осталось чуть больше половины, а ведь до прихода врагов оставалось мало времени.

— Отто! — Крикнул один из нападавших, подойдя к девушкам. Сердце Лены забилось с невероятно большой скоростью. — Отто, это же Ройзман, — пнул он Софию под бок и, склонившись, перевернул девушку на спину.

— Не надо, не надо, пожалуйста, — прошептала та, складывая руки на груди, — пожалуйста…

— Ну, пожалуйста, — высокий, статный молодой человек лет 35 вновь кликнул друга по отряду, — Отто, ну, где ты, друг мой?

— Погоди, Урмас, я занят, — сбрасывая тела убитых девушек в воду, откликнулся Отто, рослый, темноволосый здоровяк в одной футболке, — чего там? Ааа, товарищ Ройзман, — воскликнул он, подойдя к девушкам, — какие люди, рады вас видеть! — Молодой человек снял винтовку с плеча.

— Не надо, пожалуйста, — роняя одну слезу за другой, вновь прошептала Софья, закрыв лицо руками, — пожалуйста. Не стреляйте.

— Нет, мы же не будем стрелять, правда, Отто? — Рассмеялся Урмас.

— Нет, Урмас! — Парни схватили девушку за руки и поволокли к реке.

— Не надо! Нет, нет, пожалуйста, мамочка! — Рыдая, сопротивлялась Софья, тщетно упираясь ногами.

— Надо, почему? — Урмас внезапно остановился и, сняв винтовку с плеча, что есть силы, ударил Соню прикладом в лицо.

— Ой, мамочка… — тихо заплакала девушка, хватаясь руками за разбитый нос, — как же больно–то, мамочка… — отчаянно стонала Соня, скребя песок ногтями, — люди… Мама….

— Еврейская шлюха, — плюнул Отто на окровавленное лицо девушки, — привет Якову Моисеевичу.

— Физкульт–привет! — Расхохотался Урмас.

— Не надо, — вдруг, не помня себя, вскочила на четвереньки Лена и подползла к Соне. Удивленные парни замерли на месте, а затем дружно захохотали. Вслед за ними загоготала вся колонна националистов, — что же вы наделали…?

Лена аккуратно дотронулась до руки мертвенно бледной Сони, бесцветными глазами глядевшей в небо. На маленьком, нежном личике расплывалась кровь, хлеставшая из сломанного носа. Она пыталась дышать, но будто бы было нечем, и маленькая Соня лишь тихо плакала, беззвучно шевеля губами.

«Что же вы наделали…?» — повторила Лена, трясущимися руками касаясь лица Сони.

— Ты кто такая? — Вновь сплюнув, спросил Отто, уставившись на Лену нахальным взглядом. — А ну, пошла отсюда! — Оттолкнул он девушку.

— А может она за компанию хочет?! — Схватил Лену за воротник рубахи Урмас и повалил на землю. — Жди, курва, когда очередь придет.

Молодые люди взяли Соню за руки и потащили к опорам моста. Она не могла сопротивляться и очнулась лишь тогда, когда ее окунули в воду Даугавы.

— Мамочка… — захлебываясь и пытаясь открыть глаза, махала руками девушка, не в силах вырваться.

— Эй, — крикнул Урмас по направлению к той стороне моста и вынул из кармана веревку. — Хочешь взрывать? Давай, вместе с ней! — Затягивая веревку на шее прижатой к опоре девушки, рассмеялся парень. Отто схватил Соню за ноги и слегка приподнял.

— Не надо, не надо, пожалуйста… — хрипела девушка, отчаянно болтая ногами и пытаясь дотянуться до Отто, — не надо, я прошу…

— Убирайся с наших земель! — Крикнул Урмас и махнул рукой. Отто затянул веревку и выпустил из рук ноги девушки.

Захрипев, худенькая Соня еще пыталась сопротивляться, хватая ртом воздух и болтая ногами, но спустя мгновение, закатив глаза, безжизненно опустила голову. Наступила тишина. Сбившийся платок упал не землю, ветер унес его к реке.

***

— Курва, — сплюнул Отто и повернулся к сидящей на песке Лене, — айда к нам, красотка!

— Тащи ее сюда, Отто! — Похотливо улыбнувшись, закричал Урмас, как вдруг замер на месте, сраженный снайперским патроном. Попятившись, молодой человек упал на колени, а затем повалился на песок.

— В атаку! Стреляй их! — Закричал Отто, заряжая винтовку, когда на пригорке появился отряд пограничников. Подготовиться и выстрелить ему не дали: сраженный автоматной очередью, националист упал замертво. Команда нападавших пустилась в бегство.

Лена продолжала сидеть на коленях и ошарашенным пустым взглядом, взирая на мертвую девушку, висевшую на опоре моста. Маленькая Соня, воздушная, сдуваемая легким дуновением ветра.

«У вас соли не найдется?».

« Привет Якову Моисеевичу!».

«Физкульт–привет!».

« Не надо, пожалуйста».

Она была жива. Еще пару мгновений назад. Она говорила с ней, последний человек в жизни, с которым она говорила — это Лена. Всего пару мгновений назад. Теперь она мертва.

— Лена, не надо! — Закричала Рузиля, когда девушка, опустошенно глядя в одну точку, двинулась к опоре моста. — Не надо, йөрәгем!

***

— Девчат, вы как? — Подбежала к ним темноволосая лопоухая девушка в гимнастерке, когда пограничники уже зачистили переправу. В руках она сжимала снайперскую винотвку. — Нормально? О, мама, — отвернулась она, увидев висящую на опоре моста Соню, — твари. Ничего, мы еще вам покажем. Еще как покажем, — махнула девушка рукой бегущей к ним высокой блондинке, также со снайперской винтовкой.

— Чего, успели? — Остановились та, тяжело дыша. — Фух, не могу так долго бегать, старая я стала, уф. — Да, ну, черт, — воскликнула девушка, когда брюнетка в гимнастерке кивнула в сторону моста, — не успела. А эти чего?

— Срыв у нее, — ответила Рузиля за по–прежнему глядевшую в одну точку Лену.

— Бывает, — брюнетка сняла с пояса флягу и протянула татарке, — на, отпаивай, копать сегодня все равно уже не будет никто. Вечером мы зайдем, договорились?

— Да, — хватая Лену под руку, ответила Рузиля, — дом с черными котами.

— Ага, — кивнула темноволосая девушка, направляясь к мосту, — идем, Ангелина, снимем ее.

— Суки, — чуть не плача, сплюнула блондинка, — какие же мрази, а?

Девушки аккуратно сняли тело Сони, уложив на песок.

Лена, еще раз взглянув в эти темные глаза, схватилась за сердце и лишилась чувств.

***

— Мы не успели Женя. Я бежала изо всех сил, но они… Мне не хватило пары секунд.

Женя отложила письмо и подняла голову. За окном капал дождь, а в финском доме только что вернулись сюда, из страшного лета 41 — го, спустя мгновение, с набережной Даугавы, где только что лишилась жизни Соня Ройзман.

— Она не была простой девочкой, Женя, не подумайте, — Ангелина затушила сигарету и бросила ее уже во внушительных размеров кучу окурков. На ее глазах блестели слезы, а на немолодом, вытянутом лице прошла тень воспоминаний. Грустные, большие глаза женщины напряженно смотрели вдаль.

— София Ройзман была подпольщицей, — утирая пот со лба, сказал мужчина, — она доставляла проблемы айзсаргам, а они долгое время не могли понять, кто им так мешает? Кто–то предал или они сами нашли — мы уже не узнаем. Отец Сони — Яков Моисеевич Ройзман, да, тот самый, которого вы часто встречали в парке, был учителем физкультуры и понятия не имел, чем занимается его дочь. Мы узнали об этом только после войны.

— Да, мы пошли в дом к Софье, и нашли у нее огромный список с фамилиями тех, кто до войны занимался антисоветской пропагандой и представлял угрозу на оккупированных территориях. Это была не сеть, она действовала одна, потому что не ведала страха. Кто? Она, эта девочка с косичками и детским лицом, представляете? Казалось, что она ничего не боялась, — печально усмехнулась Ангелина и тяжело вздохнула, — а Лена не убийца, Женя, вы все узнаете.

В натопленной, жаркой комнате, пахнущей древесиной, повисло молчание. Женя опустошенно смотрела вдаль. Над ее головой все еще падали снаряды и дул прохладный ветер с ночной Даугавы. Олег, сложив руки в замок, также смотрел в одну точку, расстегнув верхнюю пуговицу голубой рубашки. Нина с Яной, обнявшись, тихо смахивали слезы и громко шмыгали, пытаясь не разрыдаться взахлеб.

— Мне… Мне нужно. Я пойду.…Подышу свежим воздухом.

Женя на деревянных ногах поднялась из–за стола и вышла из избы.

Вновь наступила тишина. Лишь ветер дул с открытого окна, теребя листья на развешанных вдоль стены березовых вениках во владении тети Лауры.

***

Женя тихо шагала по прохладной траве. Она не могла привыкнуть к тому, что на дворе был 77-й год, а над головой — спокойное, мирное небо. В ее голове все еще рвались снаряды, а 20 летняя девочка пыталась убежать от настигавшей ее смерти, каждый раз ценой неимоверный усилий избегая ее. Женя подошла к реке, взглянув на свое отражение в воде при лунном свете.

На нее, широко расставленными глазами, смотрела девочка, упрямо поджавшая губы и нахмурив брови, с темными локонами до плеч. Просто советский участковый, который ничего не видел в собственной жизни. Женя коснулась воды рукой, нарушив спокойствие глади озера. Где то проухала сова и девушка испуганно вздрогнула. Страшно. А как было им?

Маленькая Соня Ройзман сама, в одиночку, вычисляла националистов. Лена Ракицкая, Рузиля Гарифуллина, Лигита, Арвид, Вика и другие рыли окопы под обстрелом вражеских самолетов, а вы, Евгения Марковна? Чего сможете вы? Смогли бы вы проявить такую же отвагу и тащить незнакомца через весь город, под огнем вражеской авиации? Она не знала. Жена не могла ответить на этот вопрос, как бы ни старалась. Перед собой она была предельно честна.

— Женя… — девушка испуганно вздрогнула и едва не упала в воду, — Нина успела схватить ее за руку.

— Чего пугаешь так, а, Нина Ивановна?! — Проворчала Женя, сверля девушка исподлобья. — До инсульта довести хочешь?

— Нет, я испугалась просто, — виновато опустив голову, пробурчала Нина, теребя подол белого, ситцевого платья, — Жека, — она подошла к берегу и взяла подругу за руку, — скажи, а ты смогла бы меня убить? Просто…

— Да, смогла бы, — спокойно ответила Женя, глядя на безмятежную темную воду финского озера, — если бы видела, как ты мучаешься и корчишься от боли, да, я бы тебя застрелила. Винила бы всю жизнь. Но сделала бы это…

— Ты думаешь, она…

— Она не убийца! — Воскликнула Женя, глядя в большие глаза Нины Ивановой. — Я ее видела, я же смотрела… этот взгляд, нет, она… Она не могла, там что–то произошло, но что — непонятно, — раскрасневшись от волнения, Женя смочила руки холодной водой и коснулась лица. Закрыв глаза, она присела у берега.

— Жень, пойдем.

— Слушай, Нин, — опустив глаза на воду, спросила Женя Круглова, вдруг, насупившись, — а где твой Бог? Ты же верующая, правда, ведь?

–Я…

— Тогда ответь мне, как там, наверху, решают, кому жить, а кому умирать?

— Я… Жень, это…

— Это, по какому такому правилу? — Голова Жени медленно развернулась к Нине. — Вы же нас называете христопродавцами, так давай, объясни мне, почему одни сволочи по земле ходят, а другие гниют в могиле?

— Женя.

— Ей было 20 лет! — Воскликнула Женя со слезами на глазах. — 20! А у нее на глазах человека убили, маленького и беззащитного, это ты понимаешь?! Этим мразям все равно, они мгновенно померли, а она мучилась, понимаешь?! Это ты называешь справедливостью?! Божьей милостыней?! Когда человека в 20 лет чуть снарядом не пришибло, спасибо, Господи! — Взмахнула руками Женя. — Только некоторых из этих сволочей до сих пор живут, а Рузиля Гарифуллина мертва, все, нет ее!

— Женя, послушай, ты должна послушать… — не поднимая глаз, проговорила Нина.

— Я должна моему народу и государству, ясно? — Гордо подняв голову, сказала Женя.

— На все воля воля Божья, Жень…

— Да ну вас, — злобно прошипела Женя и зашагала к дому, — вместе со своим Богом. Я лучше не во что верить не буду, чем вот так вот.

–Жек, да подожди, Жек, — догнала ее Нина, — можешь не верить, дело твое. Но меня смущает один факт.

— Какой? — Повернулась к подруге Женя.

— Автомат Дегтярева, — объяснила Нинка, — ты говорила, что Рузилю Гарифуллину убили из автомата Дегтярева. Но как прицельно могла выстрелить девушка, которая до войны, по сути, никогда не держала в руках боевого оружия?

— Откуда ты знаешь, может быть, держала? — Хмыкнула Женя, пожав плечами и поежившись от холода.

— Брось, она же пианистка, как я, — улыбнулась Нина, обнажив десны и ровные, белые зубы, сверкнувшие в темноте, — дай мне оружие, я скорее, сама застрелюсь, чем попаду в кого–то.

— Но там была война, и она могла научиться за четыре года–то.

— Нет, что–то не то, — закусив ноготь, покачала головой Нина, — партизанка, с ППД на глазах у свидетелей убивает свою лучшую подругу.

— Которая ни в чем виновата быть не может, — закончила за нее Женя.

— Если только ее пытали…

— Знаешь, мне кажется, если бы пытали, она бы все равно никого не сдала. Судя по рассказам, Гарифуллина скорее бы умерла, чем предала кого–то, — уселась на крыльцо Женя.

— Ай–бай, — улыбнулась Нина, и присев рядом, положила подруге голову на плечо, — какие были люди, Жень.

— Угу, — обняла ее Круглова за плечи и поцеловала в голову, — прости меня, Нинуль. Дура я старая, совсем не думается.

— Нет, ты хорошая, — закрыв глаза, ответила Нина и вздохнула, — вон как переживаешь.

— Мне их жалко, Нин, — в сердцах прошептала Женя, — я и, правда не могу понять, за что им это?

–Вечный вопрос, — поджав губы, сказала Нина и поднялась на ноги, — идем, друг мой. Нас, вероятно, заждались.

— Да, идем, — подняла Женя, поправляя складки на голубом сарафане, — ты, главное, не бойся, я тебя прикрою, если что, — сказала она, и подруги крепко обнялись на крыльце уютного финского дома при лунном свете и дуновении ветра с безмятежных вод финского озера.

***

На Даугаву падали искры от зажженного на пляже костра. Ночь и только где–то далеко слышались залпы орудий. Враг подходил к Риге все ближе и высоко, за домами, раздавались выстрелы. Ожидание согревало и уничтожало одновременно. Казалось, что эти кошмарные минуты продлятся вечность. Пройдут годы, и Лена будет вспомнить эту темную ночь на берегу Даугавы в разрушенной снарядами Латвии. Последнюю, перед приходом врагов в город.

— Арайс, Арайс, звучит как кличка для собаки, — вертела в руках листок в свете костра Ангелина, та самая девушка–снайпер, спасшая Лене жизнь. Позже они с брюнеткой, которую звали Ритой, пошли к погибшей Соне Ройзман в дом, чтобы спасти ценные вещи от мародерства. В их числе обнаружили исписанную фамилиями тетрадь.

— Оставь, ты ешь лучше, исхудала вон вся, — бросила ей кусочек жаренной на костре рыбы Рита и распустила густые, темные волосы, упавшие ниже спины. — Еды почти не осталось. Я думаю, пайка больше не будет.

— Я думаю, нас скоро вообще здесь не будет, — растягивая ноги на песке, усмехнулась Ангелина, взглянув на Лену. Рита, нахмурившись, сняла китель, оставшись в белой майке и, аккуратно сложив одежду, улеглась на песок. Прикрыв глаза, она тяжело вздохнула.

«Город на правом берегу Западной Двины, оставленный Красной Армией. Первую атаку партизаны отбили, но танки продолжили обстреливать город. Смельчаки, среди которых была худенькая, темноволосая девушка, наполнили тысячи бутылок воспламеняющейся жидкостью и поползли к вражеской технике. Подойдя вплотную, бросали их в мотоциклистов. Враги боялись входить в пустой город, и ждали. Спустя время на мост через Двину ступили танки и взлетели на воздух: семь смельчаков сделали свое дело.

Партизаны, среди которых худенькая, темноволосая девушка, измотали врага, прячась за буграми и заставив расстрелять патроны впустую. Сутки они, знающие лесные тропы, нападают на вражеские колонны. Семерых смельчаков искали. Враги бьют детей на глазах у матерей, чтобы узнать, где они. Женщины плачут, но молчат.

Через двое суток партизан, среди которых худенькая, темноволосая девушка, взяли. Их отвели к грузовой платформе, где лежали тяжело раненные красноармейцы, и стояли вражеские пулеметы. Офицер, подойдя к девушке в рваной, испачканной в крови рубахе, обвисших штанах, говорит по-русски: «Если она убежит, я вас всех перестреляю. Поняли?»

И ушел. Солдаты, повернувшись к ней, сказали: «Беги!». Та, переминаясь на босых ногах, отрицательно кивает головой. «Беги! Ты еще можешь сражаться». — «Нет». «Я тебе приказываю — беги! Как тебя зовут?» — «Рита». — «Беги. Мы победим. Потому что бьем без промаху — наши пули летят от сердца…»

Они прикрыли ее от пулемета. Сказав: «Прощайте, друзья…», Рита Бондарь бежала, и спустя сутки непрерывного бега, уставшая, голодная, без сил, дошла до своих частей…»

–…И поедем мы в тыл, — выкатив глаза, хлопнула в ладоши Ангелина.

— Война повсюду. Нет его, тыла, — ответила Рузиля, насупившись.

— Ооо, сама придумала? Или подсказали? — Издевательски спросила блондинка.

— Нет, не придумала, это Эренбург.

— Кто? Оренбург?

— Оренбург, сама ты Оренбург! — Возмущенно воскликнула Рузиля. — Совсем дура, эйе ме?

— Ме, — кивнула Ангелина и рассмеявшись, пихнула в бок лежащую Риту, — бульбаш, кто такой Эренбург?

— Лошадь татарская, отстань, Портнова, дай поспать, — недовольно откликнулась брюнетка, перевернувшись на бок, — дура.

— Не дура, а авантюристка, — хихикнула Ангелина, обняв колени, — ладно, татаро-монгол, не обижайся, я же любя. А в Оренбурге у меня тетка жила, когда–то. Я даже не помню ее путем.

— Я родилась там недалеко, — также обняв колени, ответила Рузиля, — рядом совсем, в деревне. Авылда, эх.

— Эх, хорошо в деревне, — мечтательно сказала Ангелина, — скучаешь, да?

— Эх, да, — грустно опустила голову Рузиля, шмыгнув носом.

— Ну, давай, не грусти, — пододвинула к ней котелок с жареной, речной рыбой Ангелина, — давай кушать, Рузиля апайка. У меня в школе девочка была, мы ее так называли. Она по-русски ни бум–бум, и все апай да апай, — захихикала девушка в кулак, — ну, мы ее потом ругаться научили, и она апай, бл, апай…

— Уф, собакалар! — Рассмеявшись, воскликнула Рузиля. — Не могли чему–нибудь нормальному научить, дуралар.

— Да чему я научу, татарскому что ли? — Покрутила пальцем у виска и развела руками Ангелина, обернувшись к Рите. — Спит.

— Кушай, йөрәгем, — татарка пододвинула котелок к молчавшей все это время Лене, но та лишь проводила его безучастным взглядом. Она не могла произнести ни слова — тишина воцарилась в ее мире с той самой секунды на набережной Дугавы, когда Отто повернулся к ней, и Лена едва не взошла к виселице. Она не могла произнести ни слова, хотя пыталась, но лишь беззвучно шевелила губами. Страшно ныли покрытые толстыми мозолями руки прекрасной пианистки, девочки — Леночки. На ее глазах убили человека — она видела смерть маленькой Сони, видела страх в ее глазах, пустоту глаз мертвого человека. Она видела трясущуюся опору моста и отчаянно бившуюся в схватке с мраком девочку.

«Еврейская шлюха!».

Только за это прекрасного человека убили: за национальность и происхождение, которые человек не может выбирать самостоятельно.

«Не надо, я прошу вас».

— Молодец, девка, — бросив взгляд на Лену, сказала Ангелина, закончив с ужином и облизав пальцы, — не испугалась. Эх, чуть–чуть не успела, — сняв китель, она стянула сапоги и, вытянув ноги, устроилась рядом с подругой. — Хорошо–то как, эх, сейчас бы босиком, да по мостовой в Эренбурге.

— Оренбурге, идиотка, — не открывая глаз, проворчала Рита.

— Да хоть в Симбирске, какая разница? — Рассмеялась блондинка и обняла подругу.

— Лена, тебе надо поесть, — снова пододвинула еду к Лене Рузиля и, сняв шерстяной платок, накинула ей на плечи. — Не хочешь? Ну, ладно. А хочешь, спою? Хочешь? — Обрадовалась она, когда подруга, слабо улыбнувшись и тепло на нее взглянув, кивнула в ответ.

Над Даугавой зазвучала старинная, грустная мелодия о прошедшей молодости. Она опустилась на мостовую, пройдя мимо спящих в окопах рабочих, провела рукой по опоре моста. Заглянула на опустевший железнодорожный вокзал, на освещенную луной платформу номер 4. Прошла мимо «Альгамбры», осмотрев пустые, роскошные залы, где еще недавно играла музыка и танцевали фокстрот. Грустно прошла в сгоревший дом на Даугавской, в разгромленную комнату, мимо разбитого пианино в тесном коридоре. Печально взглянула на 4 этажное здание на улице Грициниеку, остановилась на брусчатой мостовой и прислушалась к стонущим, укрывшимся на центральном рынке женщинам и детям. По разбитым снарядами дорогам, мимо разбомбленных, сгоревших зданий, прошла к Дому с черными котами, и нежно потрепав по волосам уснувших снайперов, присела перед Леной.

Облегченно, устало вздохнула девушка и крепко обняла своего ангела–хранителя, опустив ей на плечо голову.

***

…Лена вновь шла по пустому, мрачному Ленинграду. Почти вымерший город и измученные голодом горожане, везущие на санках своих детей, уже мертвых. Наледь на лицах и в душе, на сапогах, руках и отсутствующие взгляды. Мама, которая что–то говорит, но Лена слышит лишь «просыпайся, скорее, вставай!».

Она проснулась и сразу поняла, что в комнате есть кто–то еще. Не открывая глаз, Лена чувствовала чье–то дыхание. Дождя не было, и тишину нарушали лишь артиллерийские залпы, где–то там, совсем рядом. Она слышала, как шуршит одежда, и кто–то осторожно, словно лис, шагает по деревянным половицам. Лена даже не могла понять, где Рузиля, открыть глаза — значит, выдать себя. Она чувствовала его или ее нервное дыхание и шум приклада автомата, бившегося об бедро при ходьбе. Спустя мгновение человек подойдет к кровати, к ней. Человек сделал еще шаг и вдруг замер. Затем, подойдя вплотную к кровати, он склонился к Лене, которая уже превратилась в густой комок нервов. Незнакомец выдохнул ей в лицо…

— Ааа!!! — Не помня себя, закричала Лена и, открыв глаза, набросилась на молодого человека, вцепившись ему в шею руками. — Ааа!!! — Закричал в ответ парень и упал на пол, оттолкнул девушку, больно ударившуюся об стол. Через мгновение из–под кровати выскочила Рузиля, направив ружье на непрошеного гостя, но тот одной рукой вырвал оружие и отбросил в сторону, а другой нанес прицельный удар в переносицу. Усмехнувшись, молодой человек повернулся к Лене, когда увидел нацеленное на него оружие. Закатив глаза, он сделал последние два шага в своей жизни — выстрел сразил его наповал. Схватившись за живот, молодой человек упал замертво.

— Ты.…Откуда ты…? — Держась руками за разбитый нос, ошарашено спросила Рузиля, усаживаясь на пол. — Я… Я не умела… — Лена выронила ружье из трясущихся рук и присев на пол, прикрыла ладонью рот. — Я его убила! — Заикаясь, произнесла она, заплакав и хватаясь руками за голову. — Я его убила, Рузиля, живого человека застрелила! — Он бы нас четвертовал, — ощупывая нос, проговорила татарка, — ну, хоть говорить начала, теперь не так скучно будет. — Убила… — по–прежнему держась за голову, произнесла Лена, выкатив глаза в ужасе, — я его убила… — Ложись!!! — Крикнула Рузиля страшным голосом, услышав звук приближающегося снаряда. Дом затрясло с невероятной силой, комнату в очередной раз затянуло дымом. Однако бомбила уже не авиация. — Враги… — прошептала Рузиля, поднимая голову, — пришли, враги… — она выбежала на балкон, и вытянувшись, взглянула вдаль. В паре километров от Риги, в предрассветном свете, виднелись маленькие фигурки движущейся техники. К городу полным ходом шли вражеские танки. — Девчонки!!! — Раздался по ту сторону двери голос Лигиты. — Девчонки, бегом к окопам!!! — Барабанила она в дверь со страшным грохотом. — Спите что ли там, а, не слышите, артиллерия бьет?! Вставайте, бегом на улицу, скорее, девчонки!!!

Схватив Лену за руку, Рузиля бросилась вниз по лестнице, пригнувшись от сотрясшего здание взрыва.

В дом с черными котами они больше не вернутся. В то место, где стали сестрами, укрывались от бомбежек и читали друг другу стихи; в темной ночью и невероятно светлую при солнечном свете комнате доктора Хлебникова.

Там, где при свете керосиновых ламп, родилась их бессмертная дружба. *** Над мостом взметнулось огненное пламя. Люди, бежавшие к нему, повернули назад, увидев надвигающиеся на них танки. Тем, кто успел взойти на переправу, повезло меньше: над ними коршуном пронесся бомбардировщик, прошив очередью.

«Назад!!!» — Крикнул молодой лейтенант в синей фуражке, идущий впереди колонны. Он вынул пистолет из кобуры и повернулся к танкам, но выстрелить не успел. Сраженный очередью, еще совсем юный молодой человек с детским лицом удивленно взглянул на кровавое пятно на животе. Качнувшись, он упал сначала на колени, а затем уткнулся лицом в сырую от дождя землю.

Набережную окутало едким дымом, от которого слезились глаза. Последний путь отхода из города был отрезан. *** Бежали на ощупь, прикрывая рот и нос смоченными второпях тряпками. Лена едва различала силуэты бегущих впереди девушек–снайперов. Навстречу им неслись не успевшие уехать люди с огромными сумками, кричащие дети и плачущие женщины. Со стороны рынка слышалась стрельба: айрзсаги заняли территорию вчера, ведя затяжные бои с войсками НКВД. Город превратился в сплошной улей, жужжащий, пахнущий смолой и гарью.

Со стороны Курземы продолжали прибывать солдаты, идущие через мосты, виновато, понуро опустив головы. Они покидали Ригу и становилось ясно, что город будет сдан.

— Галя! — Крикнула Лена уже у моста, увидев знакомую физиономию у самых окопов. — Лена! — Радостно воскликнула Галя и поцеловала подругу в макушку. — Как же я испугалась за тебя! Мы, представляешь, все это время за городом сидели, ни связи, ничего, только сегодня вернулись! Ты жива, я так рада! — Я–то как рада! — Ошалело рассмеялась Лена, пригнувшись от взорвавшегося рядом снаряда. — Давайте в окопы, девочки! — Крикнула Лигита. — Опасно же, давай! *** — А я своих отправила в Ленинград, ничего, пусть там пока побудут, — сообщила Галя, когда подруги устроились в широком окопе. С пасмурного неба зарядил дождь, стрельба начала утихать, — ты где была, Ленка? — Да мы в доме с котами окопались, а так вот здесь окопы рыли, — хлопнула по земляной стене Лена, оглядывая подругу. — Да ты прям Гаврош, платье нынче не в моде? — Да, — махнула рукой Галя, оглядывая светлую рубашку и брезентовые штаны, — в чем воевать-разницы нет. У нас двоих убило снарядом во второй день, так мы так испугались, что к городу ломанулись, еле настигли и изловили, — истерично засмеялась Галя в кулак. — Ничего, привыкли. Вас не зацепило? — Кивнула она на молчавшую все это время Рузилю. — Я же из вредности и желчи состою, чего мне будет? — Пожала плечами татарка, скорчив физиономию. — Я так понимаю, мы отступаем, да? — Да, — закусив нижнюю губу, проговорила Галя, — ничего, навоюемся еще. Девушки испуганно пригнулись, когда снаружи раздался страшный грохот, окоп осыпало землей. Спустя минуту шум стих, и из укрытия высунулись любопытные головы. На поврежденном мосту замер подбитый вражеский танк. Рядом лежало несколько трупов, а фигуры в серо–зеленой форме, отступая, отстреливались от наседавших на них солдат НКВД.

— Ха–ха, сработало! — Воодушевленно воскликнула Лигита, подняв кулачок вверх. — Сработало устройство. Жаль только не весь мост уничтожило. Заряда взрывчатки не хватило. — Ну, хоть так, — утирая с лица дождевые капли, задумчиво проговорила Лена. — Так, коровы, двигайтесь, ваш окоп самый здоровый. — Бесцеремонно крикнула подбежавшая Ангелина и сходу прыгнула в укрытие, отдавив Гале ногу. — Ааа, ну, чего же ты делаешь-то, чудище?! — Отпихнула снайпера Сокол, сжимая поврежденную конечность. — Какая же тупица, а?! — Ребята, вы извините, ее уронили в детстве, — склонилась над окопом Рита, — все целы, никого не ранило? — Да вы вообще кто такие, пришли и хуже врагов начали бить, где нашли–то вообще такую, с толстой задницей, в войну–то, а?! — Продолжала причитать Галя, злобно оттолкнув девушку–снайпера. — Чего началось–то, нормальная у меня задница, это сейчас вообще обидно было! — Взмахнула руками Ангелина. — Ай, — погрозила кулаком Рузиля, — ну–ка, щу, сейчас надаю обеим, понятно? — В общем, так, — аккуратно спускаясь в окоп, проговорила Рита, — некоторые армейские части едут в Ленинград, можно с ними, на полуторках. Ехать надо сейчас, сегодня, потому что другого шанса не будет. Мы отступаем, ребята. Город сдадут. Слишком не равные силы.

Обитатели окопа погрузились в задумчивую тишину. Снаружи слышалась вялая стрельба и вражеская речь вперемешку с русской. Дождь усиливался, уже затопив дно укрытия. Сердце Лены бешено колотилось от представления встречи с мамой, папой и братьями. Она жива! Она осталась цела и возвращается домой. Сколько раз, плача ночами, укрываясь от авианалетов, Лена просила прощения у матери за все страдания, которые ей принесла. Теперь есть шанс посмотреть ей в глаза, успокоить душу. Рузиля думала о далеком ауле, о семье и с каждым днем все

больше и больше жалела, что не осталась с ними. Задумчивым взглядом уставились в одну точку Галя Сокол, Ангелина Портнова и Рита Бондарь. Каждый думал о своей дальнейшей судьбе. Рузиля была права. Война заставила сражаться везде, и понятие «тыл» исчезло, с первым вражеским солдатом, ступившем на их землю.

"Ее доставили к следователю: худенькую, в оборванном, бежевом, ситцевом платье. Последовал обыск, в ходе которого отняли крест. После ночного допроса 20–летнюю арестованную, дочь бывшего белого офицера, привели в камеру. Она с трудом, ощупывая превратившееся в сплошной синяк лицо, добралась до того, что называли лежанкой: досок, расположенных на выступе между двумя кроватями. У нее не было страха, лишь ожесточение. Звереныш, озлобленный на весь мир.

Следствие шло почти пять месяцев, все это время проводились ночные допросы, сопровождавшиеся побоями. Во время одного из них, она, не выдержав и подняв на следователя ослепленные ярким светом, голубые, глаза, плача, отчаянно прошептала разбитыми в кровь губами:

«Должна же быть какая–то правда…?»

Хмыкнув, следователь поднялся, схватил со стола большую бутылку, завернутую в газету, и, что есть силы, ударил девушку по голове.

«Вот тебе правда!»

Она упала со стула и сжалась в комочек, трясясь ослабленным голодом и побоями телом. Не ощущая больше сил бороться, Ангелина лишилась чувств.

Поздно вечером их, окружив кольцом конвоя, привели на вокзал. Упала температура, под ногами хрустел снег. Одна из заключенных кинулась к реке, последовала команда лечь на землю, и они упали, лицом в самую жижу. Несчастную изловили, и посадили на колени перед лежащей толпой. Ангелина едва заметно приподняла голову и посмотрела заключенной в глаза. Сима, старший лаборант, 25 лет. Арестована по доносу за чтение контрреволюционного стихотворения, которое цитировала в нетрезвом состоянии. Сима знала, что делала, паинькой она не была. Сейчас она опустила голову и что–то шептала, глотая слезы, утирая их с больших, вьющихся ресниц. Шаль с головы сбилась при беге, и на иссиня–черные волосы ровными линиями падали снежинки. Сима подняла синие глаза и встретилась взглядом с Ангелиной, тяжело вздохнув сквозь слезы. Раздался выстрел в затылок, и худое тельце в телогрейке уткнулось лицом в снег. На вокзале началась паника, заключенные истошно загалдели. Ангелина увидела столыпинские вагоны, те самые. Оттолкнув конвоира, она бросилась к реке и прыгнула в ледяную воду, не думая о последствиях."

–Руза, — прошептала Лена, взяв подругу за руку, — поедем в Ленинград? — Угу, — кивнула та, заморгав и подняв глаза на серое небо, — эх, мама. — Значит, едем в Ленинград, — кивнула Галя, — а вы? — Посмотрела она на девушек–снайперов. — А у нас выбора нет, — задорно сказала Ангелина, прижимая к лицу приклад снайперской винтовки, — вернемся в Петербург, Ритка? Там, говорят, спокойнее. — Всему свое время, — задумчиво пробормотала Рита Бондарь, — едем. — Лигита, а вы? — Повернулась к латышке Лена. — Мы уходим, в Эстонию. Будем оттуда воевать. Нам нужно отдышаться, собрать силы. Мы вернемся обязательно. Если вы с нами, то мы вас найдем, Лена. — Да, конечно, — Ракицкая назвала адрес, — отыщите нас, Лигита. Мы должны вернуться. Отомстить. За всех, кто здесь… — Хорошо, я запомнила, — грустно улыбнулась Лигита, поднимая голову вверх, — мы уходим, Рига. Прости нас. Мы вернемся…

***

— Мы вернулись в Ригу следующим летом, — вздохнув, сообщила Ангелина, затушив очередной окурок. В финскую избу уже пришел утренний рассвет — первые лучи солнца легли ровными линиями на деревянную гладь обеденного стола. Через открытое окно в комнату вошла утренняя свежесть. — Как раз в Ленинграде и кроется ответ на ваш вопрос, товарищ участковый. Почему ее дом был под такой усиленной охраной, и что же там произошло, — сказал Золотов, приподнимаясь на ноги. — Давайте прервемся. Нам всем не помешает сон. Отложим разговоры на вечер.

— Василий Степанович, мне нужно в город, — тихо сказала Женя.

— Это исключено.

— Женя, тебя же ищут, — испуганно сказала Нина.

— Да, но мой отец должен приехать сегодня.

— Тогда мы идем с вами, — потягиваясь и закуривая очередную сигарету, сообщил Золотов, — сопровождаем каждый ваш шаг. Я и капитан Сухов.

— Олег, — взяла за руку задумавшегося парня Женя, — с тобой все хорошо?

— Да, — отчужденно ответил Олег, не сводя глаз с сундучка с письмами, — все в порядке. Выходим сейчас?

— Так, сон, потом выходим, — хлопнула по столу Ангелина, закрывая сундучок на замок, — да, товарищ следователь?

— Как скажете, — улыбнувшись, развел руками Золотов.

— Подождите, у меня вопрос, — неожиданно подала голос Нина, — списки Сони Ройзман — это и есть то, за что могли преследовать Елену Павловну?

— Списки не нашли, ни тогда, ни сейчас, — ответила Ангелина, устало взглянув на девушку, — поэтому нет, не совсем. Все, всем спать, нас ждет тяжелый день.

Компания поднялась из–за стола и направилась во вторую часть финского дома.

Лишь Олег Сухов продолжал сидеть за столом, задумчиво разглядывая закрытый сундучок с письмами.

***

Женя тихо шла по пыльной дороге и думала о том, что ее жизнь разбилась на две неотделимые части. Письма с войны разрушили ее идиллию. Приблизило понимание смертности, наступило отчуждение от той картины, которую она всегда себе представляла. Карьера, семья, заслуженный отдых. Она не могла подумать, представить, что ей придется убивать, чтобы защитить свою жизнь и жизнь близких. Как убивала Лена в осажденной врагом Риге. В то пасмурное утро 41-го.

***

Женя открыла калитку и вошла во двор, только тогда заметив желтые«Жигули» Давыдова, припаркованный недалеко от дома. Она знала, что Сухов и Василий Степанович внимательно наблюдают за ней, но все равно испуганно вздрогнула. Едва девушка развернулась к калитке, как дверь дома открылась, и на крыльце возник полковник Давыдов, собственной персоной.

— Ну, это самое, куда же вы, Евгения Марковна? — Весело сказал он, утирая пот с лысины. — Погодка нынче, шепчет.

— А вы не боитесь, что я на вас заявление напишу? — Злобно сжав зубы, спросила Женя, остановившись у самой калитки.

— Тогда я убью твоего отца. Пристрелю и скажу, что в попытке выяснить отношения ты грохнула своего папашу, и пистолет подброшу, — ответил Давыдов, пожав плечами, — идите в дом, Евгения Марковна, не совершайте глупостей.

— У меня есть свидетели того, что вы в меня стреляли, — не двигалась с места девушка, невольно оглядываясь к кустам, за которыми находились ее мужчины.

— Они подождут, охранники. Свидетели твои ломаного гроша не стоят. Зэчка да ее хахаль, с которым у них любовь была когда–то. И еще это, Сухов, мать его, — махнул рукой мужчина, — это же сплошная антисоветчина. Штамп ставить негде.

— Подожди, как зэчка? — Нахмурившись, спросила Круглова.

— А так. Сидела она и довольно долго, — объяснил Давыдов, — давай в дом, мы тебя ждем. И не дури, — постучал он по кобуре на поясе.

Оглянувшись, Женя тяжело вздохнула и вошла в дом.

***

Отец сидел на табуретке за столом, аккуратно устроив велюровую шляпу рядом с Жениным головным убором. Он заметно похудел с их последнего разговора, да и сейчас заметно нервничал, то и дело, вытирая руки белым платочком из нагрудного кармана светло–серого пиджака.

–Здравствуй, папа.

— Женя! — Вскочил отец и обнял дочь. — Переживал, уж думал приехал, а никто не встречает. Вот, спасибо, товарищ полковник приехал, забрал, привез. Ну, нельзя же так, отец прибыл за столько километров, а ты…

— Папа, я очень устала, ты чай будешь? — Раздраженно спросила Женя, поднимая голову.

— Да, очень хотелось бы, — строго сказал отец, снимая пиджак и вешая его на крючок у входа, — мне Вячеслав Анатольевич все рассказал, что ты адаптировалась, служишь хорошо. Мы с мамой тобой очень гордимся. — Присел на табурет отец, взглянув на улицу сквозь бежевые занавески.

— Спасибо, — сухо ответила Женя, ставя на плиту кастрюлю с картофельным супом, — как мама?

— Хорошо, только она сильно переживает. Ты очень не по-взрослому поступила, когда уехала. Мы считаем, что тебе…

— Вы хотели его убить — убивайте, — прошептала сквозь зубы, проходя мимо Давыдова, Женя, и взяв с полки соль, вернулась к плите.

— А, это самое, вы подождите, сейчас Женя все приготовит, и мы еще поговорим, — дружелюбно залебезил офицер, пододвигая стул и присаживаясь рядом с отцом, — а вы знаете, какая тут природа, ой, я не могу, — улыбнулся он, зажмурив глаза и цокнув язычком. — Рыба — во, — поднял вверх большой палец Давыдов, хватая хлеб со стола, — я рыбалку очень люблю, вот бывает, по осени…

— Вячеслав Анатольевич, проверьте, пожалуйста, суп, — попросила вдруг Женя, пробуя бульон с ложки.

— Не надо, я вам доверяю, — ответил, с набитым ртом Давыдов, притворно улыбаясь.

— Нет, вы попробуйте. Вам же его потом кушать.

— Я… В другой раз.

–Хорошо, — пожала плечами Женя и вдруг, схватив кастрюлю за ручки, выплеснула уже горячий суп на не ожидавшего подобного полковника.

Конец ознакомительного фрагмента.