Тиран

Давид Робитов, 2016

10 век. Никифор Фока неожиданно для себя стал государем великой империи. Непростое наследство досталось ему. Итальянские территории захватил немецкий король Оттон. С севера тревожили грабежами венгры и болгары. На юге бесчинствовал сирийский эмир. А Средиземное море оккупировали многочисленные пираты, которых поддерживал халиф исламского государства северной Африки. В государственной политике государь опирался на советы близких людей, а в многочисленных войнах – на федератов и союзников. И основными союзниками в войне Никифора стали княгиня Ольга и Великий князь варяжской Руси Святослав Игоревич.

Глава вторая: Тарс и Сицилия

Следующую свою компанию Никифор решил провести серьезно, не отвлекаясь на защиту и удобства Священных особ, сменив парады на суровые военные будни. Его терзала мысль о том, что он не взял приступом Тарс и Мопсуэстию. Он помнил оскорбления в свой адрес и то, что был отброшен от стен этих городов, как тупая стрела, попавшая на крепкий предмет. Вот над чем размышлял и что обдумывал Никифор долгими зимними вечерами. Вот почему он в ожидании удобного времени года усиленно готовил к боевым действиям, находившихся при нем воинов.

Как только закончились посевные работы, синклит объявил сбор фемных ополченцев Азии на войну. Отовсюду к месту сбора прибывали воины. И призывники стратиоты, поселенцы с государственных земель, и вольные наемники федератов.

Патрикий Никита, друнгарий флота, выполняя приказ Никифора, внезапно ввел галеры во все порты на Кипре. Морская пехота установила власть Византии на острове. Сохраняющиеся триста лет равновесие было нарушено. Арабы, обосновавшиеся на Кипре, за долгие годы нейтралитета отвыкли от войны и практически не оказывали сопротивления. После непродолжительной резни, Кипр был объявлен византийской фемой.

От Анкиры²¹ столицы фемы Букелларии, в сторону Кессарии потянулись обозы с продовольствием. Галаты — торговый люд из кельтских племен, которые пришли из Европы в Азию еще во времена Римской республики. Обеспечивая хлебом франкских федератов в римских легионах. Оставшись на земле, полученной за службу Риму на перекрестке торговых путей в Малой Азии, галаты традиционно занимались снабжением войск. Они везли хлеб и иную провизию в обозах, чтобы легионеры были свободны и не отягчены во время войны. Вместе с обозниками к военному стану, собирались продавцы иных услуг. Это были и бродячие жонглеры, и водоносы. Мелкие торговцы, ремесленники и хозяева повозок с рабынями, торгующие женскими ласками. Все они были необходимыми поставщиками в полевой лагерь элементарных бытовых удобств и нужд. Кроме этого, большинство из них следовали за войском и превосходно справлялись с ролью «освобождения рук» воинов от ценных, но громоздких вещей.

Строевые смотры, учения и состязания. Дни проходили в оживленной суматохе. Лагерь в Каппадокии напоминал внезапно появившийся из ниоткуда город. Живописные холмы и долины заполнили навесы, палатки, хибарки, телеги — временные жилища, на которые позволяли средства и фантазия их обитателей. Между этих наспех возведенных укрытий, в долинах паслись овцы и кони. Тут же велась бойкая торговля. У ремесленников можно было найти все, в чем мог нуждаться человек. Вино и пища помогали насытиться и получить забвение от тягот и лишений. А кто-то приобретал кольчугу, меч, нож и прочую амуницию. Женщины продавали любовь, по сходной цене. Для некоторых неимущих стратиотов это была непозволительная роскошь. Тогда некоторые «выпускали пар» нетрадиционным способом. По очереди, удовлетворяя друг друга. Осколками порядка, в этом море хаоса, выделялись палаточные городки ипаспистов. По старой традиции, времен Римской республики, выстроенные ровными рядами. Нападения противника не ожидалось. Но их городки были обнесены рвом и частоколом. Пройти внутрь можно было, только миновав выставленные посты охраны.

Аргишти по прозвищу Красавчик очень дорожил своей внешностью. Предмет мечтаний всех незамужних девушек его села. Но ему хотелось большего, чем простая жизнь земледельца и работа с восходом солнца. Это большее можно было получить, участвуя в победоносных войнах Никифора. Поэтому, как только знаменитый полководец стал собирать легион для нового похода, Аргишти тут же распрощался с матерью и сестрами. Сельская община не стала препятствовать его уходу. За свое отсутствие во время страды, до конца года он должен был внести выкуп общине. В противном случае его долг ложился на плечи его семьи. Полный радужных надежд, Аргишти упросил своего дальнего родственника Хачатура, получившего кусок государственной земли на Крите, взять его к себе в лохаг.

Хачатур без воодушевления встретил Красавчика. Кому охота нести ответственность за новобранца-первогодка?

— Война это не прогулка в огород к соседу. Это не волнующее приключение с девицей в кустах, тайком от ее родителей. Война это тяжелая работа. В грязи. С потом и кровью. Многодневные переходы под палящим солнцем, ночные бдения, жажда, голод и прочие тяготы. К тому же ты не очень хорошо владеешь оружием.

— Дядя, я не подведу. Я буду делать все, что ты мне прикажешь. Дай мне хотя бы попробовать, — упрашивал его Аргишти.

— Да что же мне с тобой делать? Ладно, — сдался Хачатур. — Оформлю тебя в свой отряд и поставлю на довольствие. Дам тебе копье, щит, и тесак. За них вычту из твоего денежного содержания. Будешь на первых порах при кашеваре. Я сам буду обучать тебя.

Молодой Аргишти с энтузиазмом стал постигать воинскую науку. Лихо размахивал тесаком и разил копьем соломенное чучело. В свободное от учений время помогал кашевару. И здесь Красавчик не сплоховал. За то, что другие платили деньги, ему доставалось почти даром. Довольный кашевар, с удовольствием давал возможность молодому парню балагурить с торговцами и договариваться о покупках. В результате, продуктовый «общяк» лохага хорошо экономил на получаемых скидках. К тому же, Красавчик не стеснялся оказывать своим сослуживцам и услуги интимного характера. В долг, в счет будущей оплаты. Вскоре он стал любимцем не только своего лоха, но и всей центурии.

Наконец, в полевой лагерь прибыл брат Никифора — курапалат Лев, оставив управляться в Константинополе цезаря Варду и проедра Василия Нофа. Он привез свежие новости из Лангобардии. Римский отец Лев VIII скончался. Римская знать просила императора Оттона I восстановить на кафедре в Ватикане отца Бенедикта V. Но Оттон с братом, архиепископом Бруно, был занят учреждением новых епископатов в Магдебурге, Мерзебурге, Цайце, Майсене, Бранденбурге и Хафельсберге. Им на местах приходиться бороться и с несгибаемостью славян, которые держаться старых верований и со строптивостью христианского духовенства. Наверно, епископы латинян тоже вспомнили о разграничении духовной и светской властей. Очевидно, это противостояние закончилось не в пользу Бруно. Тот вскоре вслед за папой, покинул этот мир. Так что Оттону, укрепляющему свои северные границы сейчас не до Италии.

Успокоенный благими вестями с западных рубежей Никифор скомандовал выступление. Лето уже вступило в свои права. К этому времени число обитателей в лагере и его окрестностях превысило четыреста тысяч. И людей зарабатывающих на войне стало больше чем воинов. Легионы, наконец-то подняли знамена и походные штандарты. В окрестностях началась суматоха и в воздухе заклубилась пыль. Колонна выступила в поход, по дороге, ведущей к Армянской Киликии. За войсковой колонной следовал обоз, растянувшийся на многие мили.

Даже в походе, во время тяжелых переходов по пересеченной местности, под палящим солнцем, басилевс Никифор продолжал учения по сплочению ополченцев, катафрактов и федератов в единый боевой организм. Мерно шагающие в колонне стратиоты втягивались в тяжелую, повседневную военную работу. На ходу отрабатывалось взаимодействие разных отрядов и штаба Никифора. Посыльные учились разыскивать комитов отрядов и передавать им распоряжения верховного командующего. Начальники всех уровней наоборот учились передавать в штаб доклады с мест. Войсковая колонна приближалась к Мопсуэстии.

Однажды войско проходило по глубочайшему ущелью, зажатому между отвесными скалами. Утомленный трудностью пути, Красавчик сбросил с плеч свой тяжеленный щит и оставил его на дороге. Государь, проезжая мимо, увидел этот щит. Он лежал на обочине, и солнце отражалось на его металлических частях. Никифор велел одному из сопровождавших телохранителей подобрать его.

Едва только колонна встала на привал, как Никифор стал доискиваться, у кого в подчинении воин, который, еще не встретившись с опасностью, бросил свой щит.

— Найдите хозяина этого щита и вместе с его лохагом доставьте ко мне, — велел Никифор вестовым. Прежде чем перейти к постановке задач на день следующий комитам и лонгинам собиравшимся у него на ежевечерний разбор пройденного пути.

В отрядах немедленно были устроены строевые смотры. Виновный быстро был обнаружен. Красавчика и лохага Хачатура доставили к государю.

Устремив на юношу грозный и суровый взгляд, государь спросил:

— Скажи-ка, негодный, почему ты выбросил щит?

— Великий государь! Щит соскочил с плеча, и у меня не было сил вновь поднять его. Ведь вдобавок мне еще приходится тащить бурдюк с водой и тяжеленное копье — распластавшись на земле, оправдывался Аргишти.

— Если бы на нас сейчас неожиданно напал неприятель, каким оружием ты, бросивший щит на дороге, стал бы обороняться от врагов и их стрел? — снова спросил Никифор, внимательно рассматривая Красавчика. Хачатур первый почувствовал опасность в голосе государя. Не давая Аргишти раскрыть рта, опередил его:

— Не вели казнить, великий царь! Это его первый поход. Мальчик еще не окреп. Это моя вина — не доглядел. Больше этого не повториться. — Хачатур уткнулся лбом в землю.

Тут и Аргишти понял, что жизнь его висит на волоске. Просто так к главнокомандующему не приводят. Он забормотал от ужаса что-то нечленораздельное.

Басилевс Никифор поднял руку, прекращая слова оправдания и стенания.

— По римским законам, легионера бросившего оружие на поле брани ждет смертная казнь. Но поход — еще не сражение. И я пощажу его лохаг. Этот мальчик и так жив только до первого боя. — Никифор был спокоен, но угрюм. — Ты целиком и полностью отвечаешь за своих людей. Поэтому сам накажи его! Отстегай розгами и отрежь ему нос. Стервятникам не нужна его красота. Если выживет после битвы, то собственная красота перестанет волновать его самого. А чтобы другим была наука, привяжи его к телеге и оставь на обочине. Пока не пройдет вся колонна. Все должны видеть, какое наказание ждет нерадивых воинов.

С этими словами Никифор отпустил легионеров. Достигнув места привала, где с нетерпением ожидали остальные бойцы, Хачатур рассказал о встрече с базилевсом и его решении.

— Дядя, неужели ты и впрямь собираешься отрезать мне нос? Царь сказал, что бы ты наказал меня. Но наказать можно и по иному, не прибегая к такому жестокому способу! Ни одна девушка дома не выйдет за меня замуж. Ведь по нашим обычаям усекают носы у тех, кто нарушил брачные установления, — заныл Красавчик. И остальные поддержали его.

— Брось это дело, Хачатур! Базилевс уже наверно забыл об этом. Мало ли у него других забот, кроме как помнить о наказании простого воина.

Расхлябанность лагерной жизни уступила место железной дисциплине военного похода. Хачатур послушал своих товарищей и охваченный жалостью к юноше, отпустил его невредимым.

Следующий день прошел в очередном тяжелом горном переходе. Под вечер, Никифор со свитой объезжал растянувшиеся биваки стратиотов. Кое-где, «прогулочный дух» все еще стоял в войске. Где-то легионеры, расположившиеся на привал, в небрежности свалили оружие в кучу. Где-то не выставили боевое охранение. Никифор вдруг вспомнил о вчерашнем виновнике.

— Почему-то я не видел на обочине дороги воина подвергнутого экзекуции. Неужели лохаг осмелился не выполнить мой приказ? — Спросил Никифор у штабных. Басилевс пожелал лично посмотреть на вчерашнего виновника. Он, с сопровождающими его комитами и лонгинами, подъехал к расположившимся на отдых легионерам лоха Хачатура. Увидев Красавчика утомленного, но вполне здорового и счастливого, государь нахмурился.

Телохранители государя схватили Хачатура с Аргишти и бросили в пыль под копыта коня государя. Сюда же привели и центуриона.

— Упрямый наглец! Как посмел ты не выполнить мой приказ? Или ты думаешь, что я меньше тебя забочусь о войске? Ведь я велел наказать того, кто бросил свое оружие, в назидание прочим. Пусть никто не подражает его беззаботности и слабости. Не повторяет его проступка, чтобы не оказаться безоружным на поле боя и тотчас же не погибнуть от руки неприятелей! Пожалел своего подчиненного, прими наказание вместе с ним, — сказал Никифор. Потом нацелил пальцем в сторону вытянувшегося центуриона:

— Лохага разжаловать. Лох расформировать и распределить среди сотни. Этим двоим отрезать носы и выставить для обозрения проходящей колонне.

— Будет исполнено, государь! — Выпалил центурион. В глубине души, почувствовав облегчение. Ведь и он не проконтролировал первый приказ Никифора. Значит, формально тоже был виновен.

Хачатура и Аргишти схватили за руки легионеры центурии. Воины из лоха даже не попытались вступиться за своего бывшего начальника и его подопечного — бдительные стражи Никифора держали руки на рукоятях мечей. Затем виновных, по команде центуриона опрокинули на землю и жестоко избили палками. У потерявших сознание центурион одним махом лично срезал кончики носов. Изувеченных и окровавленных стратиотов привязали к телеге, поставленной на обочине, в назидание другим. Наутро колонна двинулась дальше. Ее ожидал очередной тяжелый переход. Но все проходящие мимо оставленной на обочине телеги могли видеть, какое наказание ждет каждого в случае невыполнения приказа или небрежного отношения к своему оружию.

Такими жесткими мерами басилевс постепенно превращал земледельцев и ловцов удачи в единое боеспособное войско, готовое без колебаний и раздумий следовать приказам своего командующего.

— Государь, не слишком ли ты круто обошелся с лохагом? — спросил на следующий день мистик Константин Никифора.

Фока немного задумался.

— Нет, — ответил Никифор твердо. — Не прояви я сейчас твердости, и войско осталось бы сборищем реатов-земледельцев, которые разбежались бы при первой опасности. Показательное наказание ослушников, спасло жизни многих других.

— А почему ты не пощадил молодого стратиота? Возможно его красота это единственное, чем он мог заработать себе на жизнь.

— Ты тоже это заметил? — Хмыкнул Никифор. — При осаде Крита, у меня было время познакомиться поближе с казос, федератами из войсковых братств. Они чтут идеалы древних нартов и сохранили то, что давно утеряно нами. Уходя в поход, члены братства дают обет целомудрия. И даже находящиеся с ними в походе женщины, к которым они относятся как к сестрам, не вызывают у них желания. Они ежедневно подавляют свою животную похоть, тем самым, закаляя свой дух.

Ты не задумывался, почему любителей «мальчиков» называют «голубыми»? — Спросил Никифор мистика, после непродолжительного молчания.

— Как то я слышал от Константина Багрянородного, мир ему, что наши высокородные предки, рожденные от богов, имели голубую кровь. Чтобы не разбавлять ее им приходилось брать в жены женщин только из своего круга. Святотатство кровосмешения. Теперь голубой цвет соответствует спортивной партии военных. Мне глубоко претит то, что благородным цветом называют и слабохарактерных сластолюбцев следующих в войске. Святотатство мужеловства, — ответил мистик.

— Это потому, что в нашем ополчении мало профессиональных военных, добавил Никифор. — Стратиоты — это реаты, едва научившиеся держать копье. Их руки привыкли сеять и жать. Их оторвали от пашни, от семьи. От женской юбки. Им незачем закалять свою волю. В длительном походе они отдаются во власть инстинктов, удовлетворяя друг друга. Многие из стратиотов когда то были рабами, лишенными права заводить семью. Им так же приходилось удовлетворять свою похоть среди своего круга. И, как правило, хм, однополого. А что до этого мальчика, то теперь он будет думать о сражении, а не о том, как заработать на своей внешности. Я дал ему шанс выжить на войне.

— Возможно, ты и прав государь, — сказал Константин. — Но я думаю виной всему древние греки, превратившие военные состязания в бесстыдные игры. На Олимпийских играх мужчины обнаженные как рабы, демонстрировали друг другу свои достоинства. Не брезгуя после игр снимать усталость тел, ублажая друг друга. Поэтому и женщин туда не допускали. А после того как Греция вошла в состав империи, эта зараза передалась и ромеям.

А колонна между тем неотвратимо двигалась вперед. И вот уже показались стены Мопсуэстии. Ее первой осадил басилевс. В этот раз Никифор не стал тратить время на показные штурмы и обстрелы. Он сразу взялся за дело. По примеру взятия Хандака на Кипре.

Черны ночи на юге, когда ночное светило прячется за тучами. Ничего не видно на расстоянии вытянутой руки. Глубокой ночью к берегу реки Пирам протекавшей возле стены подкрались федераты. Черкасы, старые знакомые Никифора. Специалисты по подкопам, геты с Таны и Сакира, начали вести подкоп, начиная от берега. Да так, чтобы стража на стенах ничего не заметила. Землю относили и сбрасывали в речной поток. В конце этой работы две башни совместно с заключенной между ними частью стены повисли без всякой опоры. Для того чтобы все строение не обрушилось раньше времени, его подперли бревнами. Углубление забили сухим хворостом. Через три ночи, к рассвету все было закончено.

Как только первые солнечные лучи озарили окрестности, городские стражники в белых одеждах высунулись, как обычно, из башен. Они разожгли костры под котлами с водой, приготовили камни для сбрасывания на головы штурмующим и стали осыпать бранью государя. Сам топарх с приближенными советниками вышел на стены, чтобы позлорадствовать над пустыми хлопотами «хачей».

Фаланги ромеев, между тем, в полном вооружении построились для приступа. Но не видно было ни катапульт, ни штурмовых башен. По сигналу Никифора, затаившиеся под стеной казары подожгли хворост. Когда пламя разгорелось, геты нырнули в воду и ушли вниз по воде.

Заметив клубы дыма, но, не понимая в чем дело, засуетились стражники на стенах. Пока доложили топарху, пока тот совещался и раздумывал, подпорки сгорели. Вся подрытая и висящая в воздухе часть стены заколебалась и под своей тяжестью рухнула на землю, увлекая за собой стоявших на ней защитников города. Многие из них тут же разбились и испустили дух. Как только разрушенная стена открыла достаточно широкий проход, легионеры двинулись на приступ.

Еще не рассеялись клубы дыма и пыль, а ромеи уже вошли в город. Жители и гарнизон отчаянно сопротивлялись на каждой улице, в каждом доме. К полудню всякое сопротивление было подавленно. Лев Фока доложил Никифору о взятии крепости. На центральной башне внутренней крепости развивалось бело-голубое знамя Византии, а на центральной площади был установлен Крест Победы.

Покорив Мопсуэстию, Никифор запретил ее разрушать. Оставшимся в живых жителям было предложено принять христианство. Этим он показал всем, что в отличие от предыдущих набегов, в этот раз империя пришла сюда надолго.

Горожане, не сменившие веру, были лишены прав и обращены в рабов. Они горько оплакивали постигшую их судьбу. Захваченная добыча была собранна и поделена согласно своду «Эклога». Часть полученной легионерами добычи ушла на оплату кредитов галатам и поставщикам оружия. Лучшую часть из казенной доли Никифор отложил для царской сокровищницы. Оставив в крепости гарнизон, колонна двинулась на Килликийскую равнину. От стен занятой Мопсуэстии, легион двинулся в сторону Тарса.

На подступах к Тарсу к легиону Никифора примкнул поджидавший его со своей кавалерией дука Ван Цимисхий. Все это время его мобильный отряд находился неподалеку от города-крепости, совершая дерзкие набеги на продовольственные обозы и купеческие караваны. Узнав о приближении войска Никифора, Цимисхий тут же поспешил к государю.

Влетев, как стрела в палатку, где Никифор обсуждал предстоящую битву со штабной свитой и магистром Львом, тут же бросился обниматься.

— Никифор! Лев! Как же я рад вас видеть! Полгода полевой жизни сделали из меня настоящего дикого скифа. Давате уже расколем этот орех и вернемся в столицу. Я соскучился по баням и театрам, застольям и красивым женщинам.

— Погоди ты о женщинах. Успеешь еще, — улыбнувшись, осадил своего родича Никифор. — Докладывай, чем ты тут занимался. Много ли собрал провизии? Хватит ее, чтобы прокормить войско осадившее Тарс?

Выслушав обстоятельный доклад, похвалил родича:

— Зиму и весну ты провел не впустую дука Ной. Хвалю! А сейчас расскажи, что удалось тебе выведать. Есть ли у Тарса слабое место? — Спросил он.

— Не надо ничего выдумывать Никифор! Стараниями моих охотников в городе не так уж много осталось запасов продовольствия. Обложим их со всех сторон. А через пару недель там начнут грызть свои сапоги. Лишь бы с моря не подвезли припасы.

— Об этом уже позаботились. Друнгарий флота Никита послал курсировать вдоль побережья отряд огненосных триер, — заверил его Лев.

Расположив основной костяк войска невдалеке от Тарса, сам город Никифор плотно обложил постами от берега до берега. Помня о том, какой урон нанесли ромеям вылазки тарсийцев в прошлую осаду, Никифор решил в этот раз максимально обезопасить свои войска. Он приказал выкосить всю траву и срубить все деревья, окружавшие город. Чтобы все передвижения войск происходили на открытом месте. Чтобы тарсийцы не имели возможности, устраивать засады в лесистых местах и внезапно нападать на ромейских легионеров. Вся округа украшенная фруктовыми деревьями, покосами и цветущими лугами, стала голой, истоптанной, покрытой пятнами пожарищ. Равнина вокруг города лишилась своей природной красы.

Гордые своими прежними победами над ромеями, жители Тарса не могли спокойно смотреть, как уничтожают плоды их трудов. К тому же в городе замаячил призрак голода. Лучше сразиться с ромеями в открытом бою, пока воины сильны и не истощены, решил городской эмир. Он вывел из города всех способных держать оружие. По центру фаланги в несколько рядов стояли многочисленные отряды городских ополченцев — копейщики. Фланги прикрывала легкая конница курдских и арабских шейхов.

Напротив фаланги тарсийцев Никифор расположил фалангу каппадокийцев под командой магистра Льва. Позади копейщиков расположил стрелков и пращников, приказав им оттуда поражать неприятелей. Фланги прикрыл легкой конницей федератов. Во главе правого крыла стал он сам. Командовать левым крылом, поставил дуку Иоанна. В этом сражении Никифор решил опробовать свой отряд закованных в броню и кольчугу всадников — катафрактов. Не напрасно же он тренировал и вооружал их всю зиму. По настоянию Цимисхия, комитом отряда рыцарей он поставил его приятеля подающего большие надежды Варду Склира.

И вот началось сражение. Все поле засияло блеском доспехов и оружия. Легкая кавалерия тарсийцев атаковала фалангу ромеев и пошла вскачь вдоль ее фронта, осыпая стрелами. Легионеры прикрылись щитами, а из-за их спин на кавалерию посыпались стрелы и камни стрелков и пращников. Пока шла перестрелка, фаланга тарсийцев подошла к рубежу атаки.

Басилевс приказал букинаторам трубить к атаке. Отработаным маневром центурии перестроились, открыв проходы в фаланге. Через эти проходы вперед выступила конница катафрактов. Варда собрав рыцарей в тяжелый клин, повел их в самый центр вражеского построения. Закованные в броню кони и всадники ударили тарсийцев, как нож в масло. Фаланга не устояла перед таким натиском и развалилась надвое. В ее сломанных рядах началась паника. Безудержный страх охватил их, когда они увидели неприятеля уже за своими спинами. А между тем клин тяжелой конницы, пройдя насквозь фалангу, разделился на два рукава и стал охватывать ополченцев с тыла.

За катафрактами в бой вступили наступающие легионеры. Окруженные противником, поражаемые копьями и гладиями, тарсийцы тотчас обратились в бегство. Какая-то часть из них успела добраться до ворот и постыдно укрылась за стенами цитадели. Но к воротам рвалась и легкая конница ромейских федератов.

По приказу эмира ворота города закрыли, бросив немалую часть своих сограждан на милость победителей. На городских стенах, приготовили метательные орудия, стойко ожидая вражеского нападения и штурма. Но басилевс Никифор остановил войска, зная, что стены города неприступны. Незачем было класть жизни воинов под их стенами. Он был уверен, что голод, своей жестокой необходимостью рано или поздно поневоле вынудит крепость сдаться.

И Фока продолжал осаду. Учитывая опыт критской компании, Никифор не позволил легионерам бездельничать. По его приказу, от берега до берега вокруг крепости стал возводиться осадный вал. С моря подступы к городу охраняли огненосные дромоны. Галеры попытавшиеся вырваться из гавани были немедленно и безжалостно сожжены.

Как и следовало ожидать, вскоре голод сделал с горожанами то, что было не под силу врагу, расположившемуся за его стенами.

Гнетущая печаль охватила жителей Тарса, когда недостаток пищи ослабил их тела. Они покрылись смертной бледностью, ничем не отличаясь от призрачных теней. И впали в ужасное отчаяние. Ведь бедствие, причиняемое голодом, наиболее губительно и достойно сожаления. Тело теряет свою стройность, холод гасит его теплоту, кожа превращается в некое подобие паутины, обтягивающей кости, и постепенно приближается жалкая смерть.

Когда горожане уже не в силах были совладать с нестерпимыми муками, они заставили эмира выслать к Никифору парламентеров. Посланники эмира заключили мир с басилевсом ромеев, при условии, что каждому желающему будет дозволено свободно уйти во внутренние области Сирии. Сдачу города Никифор поручил принимать магистру Льву. Установив на центральной площади крепости Крест победы, Лев принялся обустраивать захваченную территорию.

По заключенному соглашению, желающие покинули город, имея с собою из всего необходимого только одежду и все, что могли унести в руках. Лев Фока разрешил горожанам купить у обозников и торговцев, следующих за войском, провизию и вьючных животных для путешествия. Ведь своих они давно съели, а изможденные голодом люди едва держались на ногах. Галаты изрядно поживились: хлеб и средства перевозки достались горожанам за треть их имущества. Пять тысяч тарсийцев отправились по дороге в Антиохию. Истощенные и обезоруженные горожане были легкой добычей для любой шайки грабителей орудующих в ближайших окрестностях. И тут басилевс Фока проявил свое великодушие и распорядился выделить отряд охраны для их сопровождения.

Басилевс со свитой наблюдал, как мимо него проходила эта жалкая колонна. Что ж, подумал он, наглядный пример для сирийцев. Когда эмир Тарса поравнялся с Никифором, его остановили телохранители государя.

— Передай топарху Антиохии мои слова, — Никифор указал рукой на юго-восток. — Следующий на очереди его город. Если при моем приближении он добровольно не откроет ворота, его и его город ожидает участь Тарса. Но в этот раз пощады уже не будет ни для кого.

Эмир опустил глаза и ничего не ответил. Он был слишком подавлен своим поражением.

Тарс сдался государю Никифору 16 севаста 965 г. Окрестные земли были объявлены ромейскими. Область Тарса преобразована в фему Византии. Стратигом фемы и комитом города был назначен отличившийся в бою Варда Склир. В самой крепости был поставлен надежный гарнизон.

По повелению базилевса Варда Склир для горожан не пожелавших оставить город поднял над стенами Тарса два штандарта в качестве символов: один — «земли ромеев», другой — «земли ислама». Глашатаи объявили, что вокруг первого должны собраться те, кто желают справедливости, беспристрастности, сохранения собственности, семьи, их жизни, их детей, хороших дорог, справедливых законов и хорошего обращения. Вокруг же второго — те, кто стремятся к прелюбодеянию, к законам угнетения, насилию, вымогательству, захвату земель и конфискации собственности.

Бюрократы составили списки, по которым последователи учений пророков Мухаммеда и Ария облагались двойным налогом. Киликийцы же, добровольно принявшие крещение византийского толка от налогов освобождались. Часть земель вокруг крепости раздали отличившимся безземельным ветеранам.

По поручению басилевса, Лев Фока занимался распределением добычи. Он собрал в городе неисчислимые богатства. Портовые склады и поместья аристократов Тарса были заполнены ценностями со всего побережья Средиземноморья и из глубин Африки. Добыча была собрана, сосчитана и распределена обычным порядком. В отличие от дележа принятом в войсках халифата, в ромейском войске в казну отчислялась шестая, а не пятая часть добычи. Доля казны отправлялась в Константинополь для представления во время триумфа на столичном ипподроме. Часть этой доли была сбыта галатам по долговым обязательствам. Эти обязательства Лев Фока мог легко обналичить на золото в торговых цехах Константинополя.

Оставшееся добро Лев раздал легионерам и федератам. Ценные, но громоздкие вещи, доставшиеся им при дележе, тут же у стен Тарса легионеры обменивали у скупщиков на золотые и серебряные монеты. Иногда на самоцветы, жемчуг или редкие прянности.

Военная компания этого года подошла к концу. Дожившие до победной развязки войны ополченцы с нетерпением ожидали приказа Никифора о роспуске по домам.

Хачатур отвел Аргишти за пределы своего лагеря для откровенного разговора. Он долго молчал, что-то обдумывая.

— Дядя Хачатур, чем ты озабочен? Конечно, из-за этого тирана у нас обезображены лица. Но зато глаза, руки и ноги целы. Мы остались в живых в этой ужасной войне и даже с достатком в кошелях.

— С возрастом начинаешь задумываться не только о дне сегодняшнем, но и завтрашнем, — вздохнув, ответил Хачатур.

— О чем ты говоришь? Скоро будем дома!

— Я живу с семьей на собственной земле, которую мне выделило государство за долгую службу. Я сам себе хозяин, и мне надо платить налог за землю только государству, — стал рассуждать Хачатур. — В мое отсутствие рабы трудятся на моих виноградниках. Я могу купить еще рабов. После войны цена на них падает. В конце концов, я могу откупиться от призыва на войну. Но даже если бы я не смог заплатить налоги государству и мое имущество распродали бы за долги, я бы лишился только имущества, но не свободы. В твоем случае все гораздо хуже. — Хачатур вздохнул. — Твоя семья живет на общинной земле. Община заботиться о каждом своем человеке. Но и каждый член поселения обязан трудится на общинных работах. А ты ушел из общины по собственной прихоти. Твою работу выполнял другой общинник. Поэтому, кроме государственных налогов, твоя мать должна будет выплатить старосте деревни стоимость общинных работ, которую ты выполнял бы, находясь дома. В противном случае, за неуплату долга, одну из твоих сестер продадут в рабство.

— Но у меня же есть деньги! Я верну свой долг общине, — возразил Аргишти.

— А еще государственный налог. И с чем ты останешься? Снова ты, твоя мать и сестры будете влачить жалкое существование до следующего призыва на войну? А если в другой раз тебе не повезет? А ты подумал, что сестер надо еще выдать замуж. А кто возьмет их без приданного? — Продолжал рассуждать Хачатур.

— Что же мне делать? — Спросил опешивший Аргишти.

— Есть много вариантов. — Хачатур стал перечислять: — Можно, например, пойти на службу в какой-нибудь государственный пограничный гарнизон и получать жалование. Лет через двадцать станешь ветераном и получишь от государства кусок земли в собственность. Либо можно примкнуть к вольным наемникам — казос, хеттам. Спрос на них всегда высок и в среде купцов и у воюющих аристократов, поэтому они всегда при деньгах. Соберешь денег, купишь себе землю и заберешь из общины свою мать с сестрами.

— Наверно лучше к «гусям». У них денег побольше, — обрадовался Аргишти.

— Ну что же, — подумав, согласился Хачатур. — Есть у меня один знакомый хеттский рекс с берегов Куры. Пойдем, попробую тебя пристроить к этим самым курахетам из народа кизиков.

На том и порешили. На следующий день Хачатур повел Аргишти к лагерю вольных наемников. Его нетрудно было найти, из-за необычного вида палаток, которые назывались юртами и пасущихся рядом с ними табуна лошадей.

В отличие от ромейских лагерей, где все симмеррично и рационально, лагерь федератов отличался кажущейся хаотичностью расположения юрт и кажущимся легкомыслием его обитателей. Там бродили группами и поодиночке полураздетые люди. Одни точили оружие: кинжалы, напоминающие римские мечи и предназначенные для прямых ударов, топоры для пешего боя, длинные ножи — шашки, предназначенные для рубящих ударов с коня. Некоторые фехтовали, некоторые боролись, а некоторые просто ржали как кони, слушая рассказ очередного балагура. А чуть поотдаль от лагеря, на берегу речушки стоял юрт, над которым поднимался столб белого пара.

— Неужели кому-то из наемников холодно в такую жару, что даже развели огонь в палатке? И почему палатка так далеко от остальных? — Изумился Аргишти, внимательно присматриваясь к быту гетов, как к предполагаемому месту своего дальнейшего обитания.

— А ты как думаешь? — Хитро переспросил Хачатур.

— Наверно там находятся люди заболевшие лихорадкой, от которой знобит. Вот и согреваются в палатке в такую жару. И подальше от остальных, чтобы больных не беспокоить лагерным шумом и чтобы болезнь не распространялась, — предположил Аргишти.

— Это имело бы смысл, если бы мы говорили о нормальных ромейских легионерах, — усмехнулся Хачатур. — Но мы сейчас идем к лагерю диких федератов. А у них не все как у нормальных людей. В этой палатке они кладут раскаленные камни в лохань с водой и подолгу сидят в горячем пару, иногда обтираясь травой или ветками с деревьев. Так они принимают омовения. И это у них называется баня.

— Разве не проще омыть тело в реке?

— Они и это делают, но обязательно после долгого сидения в раскаленном пару. Говорят, что так они очищают не только тело, но и душу. Поэтому подобную процедуру они проделывают всякий раз перед и после сражения. Если есть возможность.

— Действительно дикие! Для того чтобы очистить душу надо исповедаться священнику.

Так они беседовали, направляясь к стоянке гетов. Но, внезапно, при подходе к границе лагеря перед гостями, словно ниоткуда возник казар из охранения.

— Кто, куда, зачем? — Скороговоркой спросил он.

Хачатур скосил глаза и увидел, свой пост казар выбрал в ложбинке за кустом. Скрытая позиция, которую можно было обнаружить, только подойдя вплотную. Это разнилось с тем, как выставлялись стражники на охрану лагеря ополченцев. Открыто и просматриваемо как с извне, так и изнутри лагеря. «Караул», так кажется, называется стража у федератов, припомнил Хачатур.

— Лохаг Хачатур из византийских ополченцев с Кипра. Этот легионер со мной. Я старый знакомый риха Робити. Отведи нас к нему. — Хачатур слышал, как называли своих вождей готские федераты и потому употребил готский титул применительно к вождю казар. Сам он намеренно представился званием, которого его лишили за ослушание. Но казарам это знать было ни к чему.

Страж неторопливо оглядел их. Между тем и сами легионеры с интересом осматривали казара. С первого взгляда было видно, что страж не обременял себя доспехами, принятыми в византийской армии. Короткий суконный полукафтан из некрашеной шерсти. На кафтан обычно крепились металлические латы или кольчуга, но сейчас их не было. Под кафтаном холщевая рубаха была заправленная в широкие шаровары. Те в свою очередь были заправлены в остроносые сапоги, кожаную обувь, привязанную на подъеме ноги ремнями. Это вместо привычных ромейских сандалий. На голове, вместо шлема, кудлатая папаха из шкуры черной овцы. За плечами башлык — суконный остроконечный капюшон, надеваемый в непогоду поверх головного убора. Шаровары держались на поясе с помощью широкого кушака, трижды обернутого на талии. Из-за этого кушака в иранских землях таких, как стоящий перед ними казар прозывали кушанами. Опоясывал кафтан кожаный ремень с металлическими бляшками, на котором крепился прямой поясной кинжал, напоминающий гладий, меч ромейского легионера. В одной руке казар держал кавалерийскую пику, а в другой — кожаную плеть, нагайку. Универсальное оружие в умелых руках. Лицо казара заросло бородой и усами. На лбу казара черной краской был наколот равносторонний крест.

— Сван, проводи гостей до казбека, — произнес страж. — С другого бока и сзади внезапно и бесшумно появился другой караульный, заставив ромеев непроизвольно вздрогнуть. Вооружен и одет он был, как и первый страж, но на голове у него была круглая шапочка — подшлемник из войлока, также украшенный равносторонним крестом. Голова его была выбрита и только надо лбом, из-под подшлемника выставлен был на показ клок волос — чубчик кекил. «Кажется это прическа неженатой молодежи, защита от сглаза», — отметил про себя Хачатур и проворчал:

— Фу ты, дети шайтана, напугал.

— Айда со мной, — сказал тот, которого назвали Сваном, широко улыбаясь, по-детски радуясь произведенному эффекту.

— Скажи, друг, зачем твой напарник нарисовал на лбу крест? Для того чтобы все видели, что он христианин? — Спросил Аргишти у провожатого.

— Нет. Это «аджи». Он предохраняет от несчастья и болезней, — коротко ответил Сван.

Страж провел ополченцев по лагерю до юрты походного атамана. Казбек Робити Лад сидел на конской попоне расстеленной на траве у входа в юрту, скрестив ноги и что-то неспешно обсуждал с сидящими рядом казарами, греясь в лучах утреннего солнца.

Одет он был, как и прочие геты, но без кафтана и папахи. Верхнюю губу украшали пышные усы, свисающие ниже подбородка. Подбородок его был гладко выбрит. Голова тоже была выбрита, но ото лба до темени оставлена полоса волос. Стилизованный айдар, клок волос показывающий принадлежность человека к воинскому сословью. На самом темени уже знакомый гостям круглый черный войлочный подшлемник, украшенный по верху равносторонним крестом. Кушак и головной убор — два символа свободы у скифов, без которых появляться на людях было неприлично. В руках он держал булаву — символ атаманской власти.

Заметив подошедших незнакомцев, казары замолчали, с любопытством присматриваясь к Хачатуру и Аргишти. Сван коротко отрапартовал казбеку. Выслушав доклад, Лад махнул рукой, отпуская караульного. Затем предводитель гетов встал на ноги и радушно приветствовал гостей, как равных. Поднялись и остальные казары. Атаман ничем не показал, что удивлен или его смущают обезображенные лица гостей. «Хваленная выдержка хеттов. Они никогда не начинают разговор с расспросов о прошлом, считая это личным делом каждого», — подумал про себя Хачатур.

Обменявшись традиционными приветствиями и такими же традиционными вопросами о семье и о доме, собеседники уселись у входа в юрт. Собеседники вожака казар, сославшись на неотложные дела разошлись. Уважая своего предводителя и его гостей, и предоставляя им возможность побеседовать уединенно.

— Ну что, гости дорогие, может, сходим в баньку? Там как раз топят раскаленные камни, — предложил Лад.

— Нет, друг мой, — вежливо отказался Хачатур. — После битвы мы уже приняли омовение и получили отпущение грехов у священника. Мне хотелось бы поговорить с тобой по неотложному делу наедине. В присутствие моего молодого сородича.

Тогда атаман пригласил гостей войти в свой походный юрт. Он усадил их рядом с собой на почетной северной стороне, сразу за очагом находящимся в центре. В левом, восточном углу юрты сидела женщина. Судя по одежде, пленница из местных. Аргишти с нескрываемым интересом разглядывал перевозное жилище кочевников, так непохожее на палатки легионеров. Конструкция юрты была изгатовлена таким образом, чтобы ее можно было легко собрать или разобрать. Она удобно перевозилась на лошадях вьюком, была непромокаема в ливневые дожди, сохраняла прохладу в знойные дни и надежно укрывала от пронзительных ветров.

Атаман предложил Хачатуру и его спутнику утолить голод жаренным мясом и традиционным пойлом федератов в походе — кислым кобыльим молоком. Но, заметив нескрываемое отвращение на лице молодого гостя, мясо и молоко заменил фруктами, вином и водой. Пищей привычной для ромеев. Их, по знаку хозяина поставила перед гостями пленная женщина. Молча, расставив блюда, она по знаку атамана, так же бесшумно удалилась из юрта.

Наконец, когда гости утолили голод и жажду, атаман на правах хозяина задал главный вопрос о цели визита гостя.

— Рад видеть тебя живым лохаг! Но, что делать, вероятно, какая-то нужда заставила тебя прервать радостные сборы в дорогу к дому, чтобы наведаться ко мне. Говори. Я тебя слушаю.

Правила вежливости не позволяли гостю начинать разговор первым. Теперь же Хачатур без утайки изложил свою просьбу. Потом еще добавил:

— Я слышал, что вы набираете мальчиков и юношей в боевое братство везде, где бываете. Еще я слышал, что в дальних походах вы используете мальчиков для снятия напряжения. Мой племянник готов оказывать такого рода услуги старшим братьям.

Атаман спокойно выслушал гостя. Если ему, что и не понравилось в его словах, он не показал это. Он немного подумал, потом заговорил.

— У каждого народа свои обычаи. Что поделать? После каждого сражения мы недосчитываемся кого-то из братсва гетов. Иногда из полка возвращаются домой лишь несколько человек. Наши женщины не успевают рожать и выращивать новых казаков. Поэтому вольный народ казак принимает у себя голь перекатную. Тех, кто лишился всего и ищет новый Юрт. И ты прав. Войсковое братство всегда открыто для новых кандидатов, — неторопливо атаман разъяснял гостям обычаи братства. — Под щитом «Журавля» ходят геты из разных Домов, Улусов или Юртов, хотя большинство наших казаров все-таки из разных казачьих племен. А с казаками ходят в геть не только мужчины, но и женщины, объединенные в сестринские союзы. Потому что по древней традиции нашего народа, девушка может завести семью, лишь получив боевое крещение. Сразившись и победив врага. Для членов братства во время похода они сестры. Так о каком же непотребстве ты тут упомянул? На глазах у своих сестер? Нет! Это недопустимо. — Голос атамана стал твердым. — Конечно, случаются иногда нарушения. И тогда провинившихся наказывают. Но по нашим обычаям брат не может поднять руку на брата. Даже на недостойного. Поэтому наказание у нас одно — камень на шею и в воду. Жизнь в войске идет в соответствии с честью нара, заповеданной Небесным Отцом, наставлениями дуки бека Буса Белояра и отца Иоанна Златоуста.

— Неужели все наемники в походе уподобляются монахам? — Небрежно встрял Аргишти, передернувшись.

Лад сделал вид, что не заметил бестактности Аргишти, заговорившего раньше, чем к нему обратились. Он приписал это его взволнованности и ребячей нетерпеливости.

— Я видел в лагере пленных женщин. Разве это не рабыни для утех? Да и вот тут только что была…, — не унимался Аргишти.

— Верно, — подтвердил атаман. — Эти женщины законная добыча и доля гетов. Таковы правила. Они их могут продать, подарить или убить. И тешиться с ними тоже позволительно. Но только после боя и без насилия, а по обоюдному согласию.

— А если не согласятся, — не унимался Аргишти.

— Братья мусульмане говорят, что в раю их ждут сотни гурий девственниц. Они возлежат на перинах и покорно ждут, когда же придет очередной праведник, чтобы по первому его требованию раздвинуть перед ним свои ноги. По этому образцу, тут на юге приучили женщин к покорности. Сделав похожими на безропотных гурий. Что поделать. К тому же, устрашенные картинами сражения и ради спасения жизни, местные женщины готовы отдаться любому встречному с оружием в руках. И делать все, что от них потребуют.

Реже попадаются такие, что готовы отстаивать свой дом и свою честь, даже ценой собственной жизни. Я полагаю, что, в таких женщинах течет кровь древних воительниц. Это про них пророк Мухамед, мир ему, сказал²², что земные женщины превосходят гурий в тысячи раз.

— Это потому что сопровождают мужей в походах? — Скривился Аргишти.

— Не только, — ответил атаман. — Главное — потому, что в отличие от райских девственниц земные женщины рожают. Воительницы не только сражаются вместе с мужчинами, но и продлевают казачий род. Как завещал Светлый бог: «…Плодитесь и размножайтесь…».

Потому таких девушек геты обычно забирают с собой и отдают старшим женщинам своего юрта на воспитание. Со временем из них получаются достойные продолжательницы казачьего рода. И та, что вы видели у меня из таких женщин. Она ранила казара и готова была покончить с собой, чтобы сохранить честь. Я подоспел во время и пленил ее. Теперь везу своей жене в подарок. На первых порах будет помогать ей по хозяйству. Правда, первое время пришлось держать эту тигрицу на цепи. Что поделать. Но теперь она смирилась, и я разрешил ей заниматься привычными делами по хозяйству.

— Значит она все-таки невольница, рабыня? — Настаивал Аргишти.

— У вольного народа нет невольников, — косо взглянув на юношу, произнес атаман. — Она плененная, но останется таковой только до границы империи. А после пересечения границы ей будет предоставлено право выбора: либо отправляться восвояси, в свой родной город, либо начать новую жизнь, как равная среди вольных людей.

— Выбор невелик, — пряча усмешку, заметил Хачатур. — Или одной, без сопровождения возвращаться в далекий разрушенный город, где ее никто не ждет. Сотни раз рискуя по дороге попасть в руки менее щепетильных людей или работорговцев. Или же начать новую жизнь свободной женщины и под защитой грозных воинов. И я даже с большой долей вероятности могу предположить, что она выберет. Извини рекс, если по незнанию, мы чем-то обидели тебя, — прижал руку к сердцу Хачатур.

— Да не рекс я, а казбек. Ладно, проехали, — махнул рукой Лад. — Земля полнится слухами, и не все они правдивы. Но как я уже говорил, братство гетов открыто для новых кандидатов. Нужно только забыть обычаи своего народа и начать жить по обычаям братства. И сначала нужно пройти небольшое испытание.

— А нельзя без испытания? — Спросил Хачатур.

— Можно, если ты спас в бою жизнь одного из членов братства. Да и само право на испытание тоже надо заслужить. Вот в этом я тебе смогу помочь, — ответил атаман.

— И что же это за испытание, — нетерпеливо спросил Аргишти.

— Испытание обычное, юноша. Надо подраться на кулаках с тремя гетами и постараться их победить. Победой может засчитаться и сбитая с головы папаха.

— Это невозможно! — Воскликнул Аргишти.

— Казары — это воинское братство. Мы отбираем волчат, а не щенков.

— А что будет, когда кандидат выиграет схватку? — Спросил, более рациональный Хачатур.

— Его дальнейшую судьбу будет решать казачий Круг, — коротко ответил Лад. — Чистая формальность в основном для того, чтобы определить в какой курень приписать новичка. Там ему определят место и наставника. Кстати, вам повезло. Как раз сегодня будут проходить испытание два мальчика. Геты подобрали их в городе. Они хоть из кухонных рабов, но дерзко сопротивлялись. Раб не должен мириться со своей участью. И если захочет, может стать свободным. Браты решили, что они достойны, чтобы выйти на испытание. Если вы готовы, пойдем со мной, поглядим.

Гости переглянулись и выразили согласие. Они покинули юрт, и Лад повел их на окраину лагеря, где уже толпились казары. Как только подошел казбек, казары расступились, образовав круг, на поляне. В центр круга вытолкнули двух юношей. Истощенных и чернокожих. Рабы, как было принято, были обнажены. Из всей одежды на них были только набедренные повязки.

— Ты можешь присоединиться к ним, — показал атаман Аргишти в их сторону.

— Послушай рекс, извини казбек, но они же чернокожие, — удивился Хачатур.

— Цвет кожи, волос и глаз, звание и род-племя не имеют значения в войсковом братстве, объяснил Лад. — Главное то, что внутри. Дух!

— Нет, нет, — смутившись, торопливо отказался Аргишти. — Я пока что подожду.

— Вольному — воля. — Произнес атаман и повернулся спиной к юноше, словно сразу забыв о его существовании.

— Рабы. Вам предоставлена честь, быть принятыми в боевое братство и изменить свою жалкую судьбу. Для этого вам дается одна попытка. Вы готовы биться за свою свободу и победить? — Громко произнес атаман, обращаясь к чернокожим юношам.

Оба мальчика закивали, показывая свое согласие.

— Кто хочет испытать их? Мне нужно шесть добровольцев. — Обратился атаман к казарам.

Из разных концов круга вышли молодые парни, не многим старше кандидатов. Они скинули рубахи и кафтаны. Пояс удерживал мешковатые штаны. Кудлатые шапки были лихо заломлены на затылки, оставляя свободными чубы кекилы.

— Тот, у кого собьют шапку с головы, немедленно выходит из драки, — напомнил атаман и махнул рукой.

Тотчас барабанщики стали выбивать бешенный ритм. Им вторили флейты дудуки. Геты не спеша замкнули испытуемых в круг. Молодые люди стояли в центре, прижавшись спиной к спине, и затравлено озирались.

— Эй, ты, кучерявый! Чего пялишься на меня, как «бурый»! — Спросил вдруг один из гетов и подскочив к парню ударил наотмашь его по лицу. Но удар пришелся вскользь. Юноша отпрянул. Затем он что-то закричал и черной молнией метнулся в ноги обидчику. И завертелось…

— Почему так важно не потерять шапку в драке? Это же просто смешно, — украдкой спросил Хачатур у атамана.

— Шапка символ вольности. Снять шапку — потерять и волю. Бьют шапкой о землю, если собираются биться не на жизнь, а на смерть. Привести шапку в юрт — значит сообщить о смерти казака, — объяснил как смог атаман.

Вскоре из общей кучи побоища выпал один из испытуемых. Он стоял на коленях, размазывая по лицу слезы, вперемешку с кровью и молил:

— Пощадите! Не бейте! Не надо! А-а-а!

Атаман развел руками в стороны. Три казара, окружившие орущего, заметив знак атамана, отошли в сторону.

Оставшийся на ногах раб уже не кричал. Он еще пытался отмахиваться, но уже как-то вяло. Три оставшихся гета по очереди наносили ему удары. Вот он упал на колено, тяжело дыша и откашливая кровь изо рта. Ему дали откашляться, затем один из гетов подошел, намереваясь снова ударить. Окровавленный чернокожий юноша перехватил ногу нападавшего казака. Опрокинул его и из последних сил, мертвой хваткой вцепился в горло обидчику. Подоспевшие браты едва оторвали его от своего товарища, ударом по голове послав испытуемого в спасительное забытье.

Аргишти усиленно теребил Хачатура за рукав. Глаза его умоляли: « Пойдем отсюда поскорее».

— Благодарю за доставленное удовольствие, — заторопился Хачатур. — Зрелище было, как на арене, во время гладиаторских боев. Но нам уже пора.

— Пора, так пора. Я провожу вас, — ответил атаман, который тоже заметил малодушие Аргишти. После этого, как радушный хозяин, проводил своих гостей до границ лагеря.

Они шли молча. По дороге Хачатур что-то обдумывал. И только когда пришло время расставания, услал Аргишти вперед и задал свой вопрос:

— Послушай, атаман. Оба мальчика были жестоко избиты, и никто из них не победил. Это было понятно изначально. Невозможно кухонному рабу побить воина, а тем более трех. В чем же смысл этой жестокости? Что их ждет?

Лад усмехнулся.

— На свете много чудес, друг Хачатур. Например, я видел как один молодой ибер, раскидал трех казаков, как щенят. В чем тут смысл, спрашиваешь? — Лад подумал. — Думаю, пути этих мальчиков с сегодняшнего дня разойдутся. Того, кто взмолился о пощаде, продадут первому встречному торговцу рабами. А того, кто дрался до конца, казары примут в свое братство и для него начнется долгий путь обучения. Потому, что война — это ежедневный тяжелый труд. Где надо многое уметь и быть уверенным в своем товарище. И прежде всего, выживать и побеждать. Поэтому новобранца будут обучать, пока из волчонка мамлюка не вырастет матерый волк.

— Что-то подобное я и подозревал. Что ж, прощай казбек. Пусть Иисус не оставит тебя своей благостью, — попрощался Хачатур.

— И тебе легкой дороги домой, лохаг, — ответил Лад. Он некоторое время стоял, задумчиво глядя им в след.

— Убей его, — сказала подошедшая к атаману женщина гет. Одета она была в мужскую одежду, как и прочие казары. В войсковом лагере на нее возлагались обязанности духовного лидера. И она была главой сестринского объединения. Еще она обладала даром предвидения.

— Которого из них, Темер, — переспросил атаман.

— Молодого, — ответила Темер. — Чует мое сердце, много крови прольется из-за него.

— Не могу, Темер, — ответил атаман. — Я не святой, как пророк Хидр²³ и иду по дороге нара. Нет чести в убийстве того, кто слабее тебя. Этот мальчик еще не совершил тех грехов, за которые ты его уже приговорила. К тому же они мои гости и, по обычаю завещанному Бусом, они неприкосновенны.

— Твоя правда, казбек. И на все воля Божья, — согласилась Темер, и они вместе пошли обратно в лагерь, повернувшись спиной к удаляющимся путникам.

По дороге к своему лагерю Аргишти был весел и много болтал, а Хачатур угрюм.

— Тоже мне, кизики, курахетты, — Аргишти произнес это с презрительным отвращением. — Да от них воняет конским потом. А этот твой «что делать», — напыщенный фазан. Достаточно было его слова, чтобы меня зачислили в их войско. А он выдумал это избиение. Пусть избивают рабов. Если они получают от драки больше удовольствия, чем от женских ласк, то мне с ними не по пути. Дикари! Варвары!

— А я думаю, что Путь воина вообще не для тебя, — перебил излияния племянника Хачатур. — Путь любви — вот твоя дорога.

— Я не могу быть любовником богатых матрон из-за своего уродства. Грубый солдафон, прикидывающийся монахом лишил меня будущего. Ненавижу его! — прошипел Аргишти сквозь зубы.

— Есть и другой путь, чтобы попасть в их спальни. Окунуться в мир женских интриг, мир ароматов благовоний и ядов, противоестественной любви и грязного белья. И никаких драк. Для этого надо лишь заплатить лекарю за небольшую операцию, которая превратит тебя в евнуха.

В Константинополе у меня есть знакомый, который сможет пристроить тебя в дом к высокопоставленному вельможе. Если тебе наскучит женская половина имения, и ты, к тому времени, поднакопишь золота, то сможешь купить должность чиновника государственной службы. Евнухам там отдается предпочтение. А если найдешь высокопоставленного покровителя, то и денег на это не понадобится. Базилевсы меняются, а бюрократы остаются непоколебимы при любой власти. На них держится государство.

— А как же мое уродство? — Засомневался Аргишти.

— Повязки, полумаски и другие ухищрения — все это естественно в среде евнухов.

— Но я не смогу иметь потомства!?

— Ты не думал, почему на занятие должности у бюрократов есть преимущество для евнухов? — Спросил Хачатур и, увидев недоуменный взгляд племянника ответил:

— Сын воина, обычно становиться воином, сын землепашца — землепашцем. Но ни один здравомыслящий царь не захочет, чтобы доступ к сокровищнице государства передавался по наследству у группы чиновников. Так уже случилось в Хазарии. И теперь тамошний царь служит у своего главного министра начальником охраны. Поэтому в Царском городе при получении государственной должности существует преимущество для евнухов. А твои сестры, в случае твоей удачи, вместо тебя смогут плодиться как кошки. Уж им — то ты сможешь обеспечить безбедное существование.

Оставшийся путь к своему расположению Аргишти молчал. Он что-то сосредоточенно обдумывал.

Киликийский поход завершился, и вскоре ополченцы были демобилизованы. Федераты, те, кто не спешил домой, рассчитались по контрактам с византийцами и заключили контракты на охрану с галатами и прочими скупщиками. Часть товаров грузилась на торговые галеры и отправлялось в порты Средиземного моря. Другая часть грузилась на вьючных животных или телеги. Их собирали в караваны, и они отправлялись к рынкам на побережье Черного моря. А некоторые караваны шли в сторону Багдада. Всякое могло случиться во время долгого пути. Спрос на наемников был высок.

Сам басилевс отправился в Константинополь триумфатором. Особое место в захваченных у противника сокровищах занимали войсковые золотые кресты, украшенные драгоценными камнями. Эти кресты тарсийцы захватили при разгроме византийского войска, напавшего на Тарс под командованием доместика схол Стипиоты еще при Романе I Лакапине. Вот с этими отвоеванными реликвиями Никифор и поспешил вернуться в столицу.

По прибытии победителей Тарса встречали восторженные толпы горожан Константинополя. Отбитые у киликийцев реликвии государь Никифор торжественно передал патриарху Полиевкту. А тот выставил их в храме Святой Софии на всеобщее обозрение.

Всю осень Никифор провел в столице вместе с Анастасией и детьми. Юный Василий, сын Романа на всех смотрах сопровождал своего отчима, сидя вместе с ним на коне. Юный басилевс постигал воинскую науку от самого прославленного полководца.

Не зря утверждала молва, что ромеи больше других людей азартны и пристрастны к зрелищам. По его распоряжению для развлечения народа на ипподроме регулярно стали проводиться состязания колесниц, скачки и другие игры.

На западных границах империи продолжалась противостояние итальянских и немецких князей с переменным успехом. Оттону, как воздуха не хватало строгой церковной организации во всех слоях общества, чтобы управлять государством. До недавнего времени такой организацией служила латинская Церковь. Но папа Лев VIII почил и западные епископы стали неуправляемыми. Римские кардиналы требовали восстановить на кафедре Святого Петра папу Бенедикта Грамматика, но Оттон с этим категорически не соглашался и предлагал кандидатуру Лиутпранда Кремонского.

Противостояние длилось около полугода, пока предмет спора, папа Грамматик, как простой дьяк в далеком Гамбурге, не отправился следом за папой Львом.

Надо было искать кого-то, кто бы устраивал обе партии. И он был найден. Епископ Нарни и двоюродный брат свергнутого Иоанна XII был предложен в качестве компромиссного кандидата епископам Отгеру и Лиутпранду Кремонскому, посланникам Оттона. Избранный единогласно Иоанн Кресченци был рукоположён поместным синодом и занял кафедру Святого Петра под именем Иоанна XIII²⁴. Оттон возвращал Ватикан во владение аристократической семье Теофилактов, графов Тускулума, а за это новый архиепископ Рима поклялся, что латинские епископы будут по-прежнему служить интересам императора германской нации.

Но идиллия продолжалась недолго. Иоанн XIII слишком рьяно взялся за дело. Синьоры Италии не хотели возврата времен порнократии с немецким окрасом. Среди них ходили упорные слухи о восстановлении Равеннского экзархата. Сын бывшего короля Италии Адальберт II Иврейский с братьями появился с войском в Ломбардии, в то время как римская знать подняла восстание в Вечном городе. Под руководством, префекта города Петра, графа Римской Кампании17 Рофреда и вестарария Стефана, ведавшего папским облачением, знать воззвала к народу. В декабре, руководители римской милиции пленили папу и заточили его в замок Святого Ангела. Однако, опасаясь, что присутствие Иоанна вдохновит сопротивление, его перевезли в один из замков Рофреда в Кампании. Ватикан остался без своего главы.

И в это же время Константинополя достигла страшная весть. Слухи о гибели экспедиционного легиона и флота Византии на Сицилии повергло Царский город в шок. На Византию обрушилось действительно великое горе.

Курапалат Лев оплакивал смерть сына в своем поместье, в кругу домочадцев и не показывался во дворце. Никифор яростно бил кулаком себе в ладонь и метался в своих апартаментах. Он винил в поражении только себя. Только Анастасия и проедр Василий Ноф осмелились в это время показаться ему на глаза.

— Выиграв войну в Киликии, я проиграл войну на Сицилии. Понадеявшись на молодого и неопытного Мануила, я допустил ошибку. И вот расплата! — Ломал руки Никифор.

— Стечение роковых случайностей, Никифор, — успокаивал его Василий. — Что касается Сицилии, то напомню тебе, что и во времена Римской республики пунические войны с карфагенянами длились долго и с переменным успехом. Не все стратиги обладают твоими полководческими талантами, — не преминул польстить государю Василий.

В палату вошла Анастасия. Она подошла к Никифору и взяла его за руки. Он ощутил ее безмолвную поддержку. Ему стало чуть легче.

В это время, приоткрыв дверь, евнух палатин, подал знак Василию, не решаясь беспокоить басилевса. Тот подошел к двери и выслушал его. Никифор, стоял у окна с севастой, ничего не замечая. Он думал о чем-то своем, глядя вдаль.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

21

Современная Анкара — столица Турции.

22

Мухаммад сказал: «Женщины этого мира превосходят гурий в семьдесят тысяч раз». (Рассказал Хаббан бин Хабля, передал ибн аль-Мубарак).

23

Хидр, Хидир, Хизр — исламский пророк, учитель Моисея. Хизир убил мальчика, из которого в будущем мог бы вырастить величайший деспот и садист.

24

Иоанн XIII (ок. 938 — 6 сентября 972, Рим) — Папа Римский с 1 октября 965 года по 6 сентября 972 года.