Факультет отчаяния

Давид Павельев

В окруженном лесами и отрезанном от внешнего мира институте психологии происходят странные и пугающие события. Сначала необъяснимым образом исчезает один из студентов. Затем неизвестный с особой жестокостью совершает нападения на его однокурсниц. Руководство института решает обратиться к именитому криминалисту Терентию Русакову. Но даже он оказывается в замешательстве. Ведь он и представить не мог, в каком мрачном лабиринте человеческой психики кроется ответ на эти мрачные загадки.

© Давид Павельев, 2021

ISBN 978-5-0053-3801-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

До звонка к первой паре лекций оставалось всего несколько минут. Шестеро студентов пятого курса — три парня и три девушки — коротали время в длинном коридоре у входа в аудиторию. Нина Титова — в меру пухленькая золотистая блондинка, и Марфа Афанасьева — худенькая, со светло-русыми, заплетёнными в длинную косу волосами, сидели рядышком на скамейке с раскрытыми тетрадками на коленях, сверяя результаты своих домашних заданий. Алик Лихушкин — тощий, лохматый и бледный, заглядывал им через плечи, в надежде успеть запомнить их ответы. Чуть в сторонке расположились Викентий Масленников — староста группы, высокий, изящный, со стриженной «под горшок» шевелюрой пшеничного цвета, и Лена Капитонова — черноглазая брюнетка с загадочной внешностью. На фоне одногруппниц она казалась едва ли не цыганкой. Масленников почти не отрывал глаз от своих наручных часов. Часы были дорогие, швейцарские, с инкрустированными драгоценностями стрелками. Капитонова со свойственной ей задумчивостью поглядывала куда-то за окно. С другой стороны коридора переминался с ноги на ногу Лёха Челноков — коренастый и крепко сбитый, главный спортсмен группы. Казалось, он и сейчас разминается перед выходом на футбольное поле — даже обычная его походка была такой, будто бы под ногами у него мяч.

Наконец Алик оторвал взгляд от тетрадок и подскочил к окну.

— Ух ты! Смотрите!

Лёха, Лена и Марфа тотчас же повернулись к окну. Алик тут же взгромоздился на пыльный подоконник, не без усилий сдвинув в сторону огромную плошку с чахлым фикусом. Любой на его месте испугался бы: выдержит ли старый, искрошившийся за долгие десятилетия подоконник вес студента. Но то ли тот был слишком уж тощ, то ли строили раньше всё-таки на века. Так что обрушения Лихушкин мог не бояться. Он даже задрал коленки над головой, чтобы упереться кроссовками в противоположную стенку.

— Вот он шагает.

— Ну и что? — фыркнул Лёха. — Может, это препод какой-то новый.

— Ну конечно! У многих профессоров ты такую спину видал?

— Так он тренируется. Уважаю таких.

— Эх ты, сила есть — ума не надо. Ничего-то ты не понимаешь.

— Щас как двину тебе в бубен.

Впрочем, никакой злобы в его угрозе не слышалось.

Тем временем человек, вызвавший столь пристальное внимание студентов, прошёл по обсаженной могучими лиственницами аллее и без особых усилий потянул тяжёлую дверь главного входа. Его фигура действительно могла выделиться из любой толпы — высокий, под два метра, лет уже за шестьдесят, но, как правильно подметил Лихушкин, такими подтянутыми в его возрасте оставались немногие. На незнакомце был светло-серый костюм в тон седым, со стальным отливом волосам. Такие же стальные глаза зорко выглядывали из-под густых кустистых бровей. Двигался он легко и быстро, но в то же время размеренно и без всякого намёка на спешку.

— Тяжелая артиллерия, — прокомментировал Лихушкин.

— Думаешь, это сыщик? — спросила Капитонова.

— Зуб даю. Да не какой-нибудь участковый Анискин. С Васькой нашим абы-кто не разберётся.

— Тоже мне, Фантомас, — фыркнул Масленников.

— А что? По маньякам работают особые специалисты. Тут тебе не просто гопник, а преступный интеллект.

— Ты просто болтун, Алик, — осадила его Марфа. — Никакой он не маньяк.

— Ну конечно! Как ты всё это тогда объяснишь, мисс Марпл?

— Да не хочу я ничего объяснять. Скоро и так всё ясно станет.

— Наивная ты, Марфуша! Так просто и ворона не каркает. Спроси Вышеславского.

— Хватит трепаться, — буркнул Масленников. — Как дети малые, ей богу.

Лихушкин хотел было что-то ответить, но его прервала оглушительная трель звонка.

— Да знаем мы! Чего так верещать? А Герман всё-таки запаздывает.

— С ним это редко, — согласилась Лена. — Вот уж кто маньяк.

— Чего расчирикались?

К дверям аудитории подошла высокая девушка лет двадцати семи со вздёрнутым носиком и огненно-рыжими кудряшками — лаборант кафедры, заведовал которой ожидаемый ими профессор. В её руках позвякивали ключи.

— Заходите и рассаживайтесь. Герман Александрович скоро подойдёт.

А незнакомец вошёл в здание и, заметив притаившегося в сторонке молодого охранника, объявил:

— Моя фамилия Русаков.

Казалось, эти слова могли заменить любой пропуск. И охранник в самом деле тотчас же вскочил, напрочь забыв про свой суровый вид.

— Проходите, проходите… Прямо по лестнице и направо.

Он прошёл к лестнице, вдоль стен которой висели выцветшие портреты выдающихся учёных. Складывалось ощущение, что эти сбитые гранитные ступени ещё помнили их ноги. Здание было построено в позапрошлом веке, и обстановка в нём если и менялась, то очень давно. Паркет под ногами громко и жалобно скрипел, повсюду витал запах истлевшего дерева. Тем не менее всё это создавало особую и уютную атмосферу. Всякий гость ощущал священный трепет, понимая, что находится не в простом учебном заведении, а в настоящем храме науки. В современных интерьерах со свежим ремонтом вряд ли почувствуешь эту связь поколений, столь дорогую большинству серьёзных учёных. Впрочем, причина, скорее всего, крылась в банальной нехватке финансирования.

Дверь кабинета декана психологического факультета Русаков отыскал без особого труда. Коротко постучав, он толкнул дверь и вошёл в небольшую тусклую комнату, заставленную старой мебелью, стопками бумаг и горшками с фикусами, которые придавали пыльному воздуху тяжёлую влажность.

Хозяин кабинета Леопольд Генрихович Рихтер — невысокий мужчина лет под семьдесят, чьи глаза скрывались за стёклами старых очков в роговой оправе, с залысинами, окружёнными длинными седыми прядями — был всецело поглощён своей писаниной, но стоило гостю войти, он тотчас же вскочил из-за заваленного бумагами стола и бросился к нему навстречу.

— Терентий Гаврилович! Прошу вас, присаживайтесь. Надеюсь, вы отыскали нас без особого труда.

— Ничего страшного, Леопольд Генрихович. Сбросил пару лишних кило.

Русаков расположился напротив него в жёстком кресле с потёртой плюшевой обивкой цвета хаки.

— О, вам это ни к чему. Но сами понимаете, мы находимся несколько изолированно от всего города. Остров науки, оторванный от «большой земли», где ничто не мешает студентам постигать вершины психологической мысли…

— Согласен. И это во многом определяет специфику вашего дела.

Действительно этот учебный корпус городского университета, а точнее небольшой студенческий городок, находился посреди обширной рощи. От ближайшей автобусной остановки Русакову пришлось пройти километра три по лесу, благо, к подобным прогулкам он был привычен. Никаких других строений на этом пути не встречалось. Русаков знал, что с другой стороны территория факультета ограничена железной дорогой. Студенты в основном жили здесь же, в общежитии, расположенном во втором здании бывшей дворянской усадьбы. Место было уединённым, посторонние появлялись здесь крайне редко, потому-то появление Русакова и приковало к себе столько внимания.

Декан продолжал в своей торопливой манере, выдающей очень рассеянного человека, к тому же, не знающего, с чего начать тягостный разговор:

— Поверьте, Терентий Гаврилович, я не стал бы беспокоить вас по пустякам и тащить в такую даль просто так. Боюсь сказать, что на вас вся наша последняя надежда, и никто кроме вас не сможет разобраться в нашей беде. Это не какая-нибудь мелочь, это дело по вашей части.

— Леопольд Генрихович, я простой пенсионер, — ответил Русаков. — Ни от каких важных дел вы меня не оторвали, к тому же я и сам рад возможности выбраться сюда и помочь вам в деле, каким бы оно ни было.

— Спасибо. Не стану вас утомлять, перейду сразу к делу. Один из моих студентов, Василий Поляков, исчез три дня назад. Вы скажете, ну и исчез и исчез. Такое бывает сплошь и рядом, дело молодое, парень просто поехал домой и никого не предупредил. А может, как сейчас говорят, просто зависает где-нибудь, а потом к сессии появится.

— Ничего я не скажу. Я вас внимательно слушаю.

— Ещё раз спасибо, Терентий Гаврилович. Так вот, Поляков — студент пятого курса, занятия у них сейчас очень интенсивные. Научный руководитель, профессор Вышеславский, человек очень взыскательный. Это психолог с мировым именем, наверняка вы о нём слышали.

— Доводилось.

— Студенты ловят каждое его слово. Потому пропуск занятий — это чрезвычайная безответственность. К тому же, скоро защита диплома. Я хорошо знал Полякова. Он очень прилежный ученик, на хорошем счету. Парень страстно желал учиться, что сейчас большая редкость. Никогда ничего подобного он себе не позволял. Жил здесь же, в общежитии. Насколько я знаю, он не из нашего города, родственников и друзей вне университета у него нет. Всё время он проводил здесь, занимаясь в лаборатории Вышеславского, вместе со всеми. Впрочем, как психолог, я должен отметить его замкнутый характер. Он не был особо общительным и держался несколько обособленно от коллектива. Мы считаем это проявлением интроверсии…

— В чём, тем не менее, ничего необычного нет.

— Разумеется.

— Но вы почему-то говорите о нём в прошедшем времени.

— Увы, Терентий Гаврилович, в голову лезут самые нехорошие мысли. Сдаётся мне, что Поляков стал жертвой преступления.

Русаков напрягся. Его тон, до того лёгкий и непринуждённый, стал едва заметно звенеть металлом.

— Я прекрасно знаю, что вы, Леопольд Генрихович, не склонны делать из мухи слона. Но всё-таки я криминалист, и в моих правилах опираться на конкретные факты. У вас есть основания для такого серьёзного вывода?

— Да. Это сами обстоятельства исчезновения. Если бы у Полякова возникли какие-нибудь срочные причины для отъезда, он предупредил бы своего руководителя. Но он никому ничего не сказал — просто вышел из аудитории и всё! И есть ещё кое-что. Видите ли, мы только начинаем внедрять современные системы видеонаблюдения, так что камера у нас всего одна, над крыльцом главного входа. На ней отчётливо видно, как Поляков вместе со своей группой входит в учебный корпус. Но вот обратно из него он так и не вышел.

— Окна, запасные ходы?

— Практически исключено. На всех окнах первого этажа установлены решётки, так что вылезти в них он не мог. Пожарный выход закрыт и опечатан, наш комендант человек военный и следит за ним со всей армейской бдительностью.

— Допустим. Сколько студентов на вашем факультете?

— Всего, включая вечернее и заочное отделения, а также аспирантов и лаборантов — сто двадцать человек.

— А сколько находится в здании в данный момент?

— Не так много. Так как на занятиях сейчас присутствуют студенты очного отделения за вычетом отсутствующих по уважительным причинам, в здании не больше сорока человек.

— Действительно, толпа так себе. Но всё-таки ваши сотрудники могли просто упустить момент, когда Поляков покинул здание. Он мог также изменить внешность.

— Я понимаю, что вы ищите рациональное объяснение. Но это исключено. Мы пересмотрели запись раз десять, и пропустить Полякова мы не могли — уж слишком характерная у него внешность.

Уверенность декана казалась весьма убедительной, и Русаков решил согласиться.

— В таком случае варианта всего два. Ваш студент действительно находится в этом здании, живой или мёртвый. Либо же он тщательно спланировал свой побег, на какое-то время затаился, а затем незаметно покинул его. И вы просто искали его на плёнке не в то время.

— Оба варианта ужасны! Зачем же ему, по-вашему, нужно затевать столь изощрённую операцию? Никто не может поверить, что Василий имел нечистые помыслы.

«И всё-таки вы это допускали с самого начала, — подумал Русаков, а вслух ответил:

— Мотивы могут быть разными, и не обязательно преступными. И пока что мне рановато делать выводы. Лучше скажите вот что. Здание старинное, и наверняка здесь есть какие-то потайные уголки.

— Мы перевернули здесь всё вверх дном. Никаких следов его пребывания. Обзвонили все больницы и морги. Я написал заявление в милицию, но к нему там отнеслись весьма скептически. Потому я уже организовал розыск собственными силами: мы распечатали объявления с его портретом, чтобы расклеить по всем окрестностям.

— Покажите мне его фото.

Декан принялся копаться в бумагах, которыми был завален его стол, и вскоре извлёк из общей кучи искомый листок.

С объявления с тревожной надписью «Внимание! Розыск!» смотрел парень лет двадцати с крупными веснушками, непослушной рыже-бурой копной и худой тонкой шеей. Над верхней губой, слегка приподнятой из-за неправильного прикуса, торчал рыжеватый пушок. Очки в простенькой прямоугольной оправе не скрывали тусклый взгляд его бесцветных глаз. Казалось, что это типичный студент-«ботаник» с застенчивым характером, предпочитающий уединение весёлым компаниям, и потому довольно скрытный и замкнутый, как его характеризовал декан факультета. Но Русаков отметил какую-то внутреннюю напряжённость, выделявшую его из числа его собратьев. У него был взгляд человека, никому не доверяющего и рассчитывающего только на самого себя. Глядя на это фото, Русаков не мог отделаться от мысли, что парень требует немедленно перестать на него таращиться.

— Вы всё правильно сделали, — сказал Русаков, возвращая объявление Рихтеру. — Но теперь всеми мероприятиями буду руководить я.

— Вы нас этим невероятно обяжете! Вы не представляете, какой камень свалится с моей души, когда всё прояснится.

— Постараюсь помочь вам чем смогу. Для начала я осмотрю комнату пропавшего, а потом возьмусь за записи камеры видеослежения.

Эта программа немного смутила декана.

— Мы не вскрывали его комнату… Вы считаете, что это обязательно?

— Конечно. Понимаю ваши чувства, но нам сейчас не до щепетильности. Во-первых, мы узнаем, взял ли он что-нибудь с собой, что означает, готовил ли он побег, или нет. Во-вторых, я рассчитываю пополнить наши весьма скудные представления о его личности.

— Разумеется, Терентий Гаврилович. Я уже распорядился — факультет и все его сотрудники в вашем распоряжении. Только, разумеется, без ущерба учебному процессу.

«Как получится, — подумал Русаков.

— Сейчас я позвоню коменданту, и он вас проводит.

Декан снял трубку старого телефона и три раза прокрутил его диск.

— Савелий Кузьмич, вы на месте? Захватите ключи от комнаты Полякова, её необходимо осмотреть.

Положив трубку, он сообщил Русакову:

— Всё в порядке. Вас уже ждут.

Русаков встал и направился к выходу, но не успел он прикоснуться к ручке двери, как та раскрылась сама и на пороге возник экстравагантный мужчина лет сорока пяти. Его отличали величественная осанка, массивный лоб, который приписывают мыслителям, решительные черты лица, глубоко посаженные глаза, львиная седеющая грива и аккуратная бородка по испанской моде. Кожаный пиджак, одетый поверх белой рубашки, с повязанным вместо галстука шёлковым шарфом, смотрелся как на актёре из рекламы дорогого бутика. Судя по его манере держаться, он привык к постоянному восхищению окружающих, и человек предубеждённый мог бы назвать его надменным. Впрочем, таких явно было немного.

— Я не вовремя, — заметил он без тени смущения.

— Нет, нет, Герман Александрович, заходите. Мы как раз говорили с Терентием Гавриловичем о Василии.

Его тонкие губы скривились в подобии улыбки.

— А, вы Русаков. Очень приятно. Вышеславский.

Он протянул эксперту ладонь и крепко пожал его руку. При этом он скользил по его лицу внимательным изучающим взглядом, будто бы измерял на глаз объём его черепа.

— Герман Александрович — основатель нашей научной школы, — с гордостью представил его декан.

— Ну, вы немного преувеличиваете.

От взгляда Русакова не ускользнуло, что Рихтер сильно стушевался перед своим сотрудником. Очевидно, в сравнении с ним он ощущал себя слишком серым и простым. Да и по части научного авторитета Вышеславский его превосходил: декан считался сугубо администратором.

— Поляков — мой ученик, — продолжал Вышеславский. — При том подающий большие надежды. Потому по всем вопросам обращайтесь ко мне. Помочь ему — мой долг. Разбрасываться способными молодыми людьми — величайшее преступление.

— Непременно, Герман Александрович. Сегодня я обязательно загляну к вам.

— После занятий я в вашем распоряжении. Вы, кажется, спешите. Так я вас не задерживаю. Леопольд Генрихович, на пару слов.

После этих слов Русаков уже не мог оставаться в кабинете. Выйдя в безмолвный, будто бы вымерший коридор, он не мог отделаться от ощущения, что пристальный, немигающий взгляд Вышеславского имел цель что-то ему внушить.