Божественная власть, церковная иерархия и духовный авторитет в раннехристианской латинской традиции

Г. Е. Захаров, 2016

Сборник статей современных российских и зарубежных исследователей посвящен представлениям о Божественной власти, церковной иерархии и духовном авторитете в латинской раннехристианской традиции. В круг исследуемых проблем входят такие значимые для понимания общего вектора развития западного христианства вопросы, как тема власти в латинском тринитарном богословии, эволюция иерархического строя Церкви на Западе в позднеантичный период (в частности, проблема римского примата), развитие институциональных форм женского служения. Сборник включает также статьи, посвященные деятельности отдельных выдающихся церковных иерархов латинского Запада – папы Либерия и свт. Амвросия Медиоланского. Данное издание может быть интересно специалистам по церковной истории, патрологии и истории позднеантичного и раннесредневекового мира, а также широкому кругу читателей. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Папа Либерий как участник арианских споров

Г. Е. Захаров

Несмотря на то что вопросы тринитарного богословия, безусловно, занимали центральное место в проблематике арианских споров, данный церковный кризис, охвативший весь христианский мир, имел не только богословский, но и политический характер. Он вобрал в себя целый ряд менее масштабных конфликтов, вызванных соперничеством церковных кафедр, антагонизмом между различными епископами (иногда, но далеко не всегда связанным с их богословскими воззрениями), вмешательством государственной власти в церковные дела. Участники арианского спора стремились сформулировать не только свое понимание тринитарного учения, но и свое видение истории и причин самого конфликта, в который они оказались вовлечены. Причем противоречия в трактовках арианского кризиса были зачастую мотивированы глубокими расхождениями в представлениях о фундаментальных основаниях единства Церкви, о ее устройстве и взаимоотношениях с государственной властью. В течение всего IV столетия противоборствующие стороны развивали несколько конкурирующих между собой интерпретаций арианского кризиса. Несовпадение в оценках предмета и характера споров иногда может даже обескуражить. Так, если свт. Афанасий и его сторонники рассматривали конфликт как противостояние защитников кафолической веры и поборников арианской ереси, покровительство которым оказывал император Констанций II, то для евсевиан кризис был вызван «преступлениями» самого александрийского епископа (которого, впрочем, никто не обвинял в неправомыслии) и еретическим богословием Маркелла Анкирского, а также незаконным вмешательством западного епископата в дела восточных епископов^[54].

В то же время стоит отметить, что представления о конфликте даже в рамках одного церковного течения могли существенным образом варьироваться, что расшатывало их и без того хрупкое единство. Таким образом, чтобы представить адекватную исторической реальности модель арианского кризиса, необходимо оставить всякие попытки его схематизации и обратиться к детальному изучению различных интерпретаций современниками арианских споров.

В центре внимания в настоящей работе будет одна из самых значимых и вместе с тем трагических и загадочных фигур в истории IV в. — папа Либерий, занимавший Римскую кафедру с 352 по 366 г. Его образ в церковной традиции имеет двойственный характер: он воспринимается одновременно и как последовательный защитник кафолической веры, и как конформист, предавший свт. Афанасия ради возвращения на кафедру. Был ли папа Либерий исповедником веры, не выдержавшим гонений со стороны императорской власти, но затем вернувшимся на путь ортодоксии, или же римский епископ с самого начала разделял дело Афанасия и спор о вере и имел свой собственный, отличный от афанасьевского, взгляд на конфликт? В рамках настоящей статьи мы попытаемся реконструировать эволюцию представлений папы Либерия об арианском кризисе, рассмотрев их в контексте его взаимоотношений с императорской властью и различными церковными течениями, противоборствовавшими между собой в середине IV в.

I

К моменту восшествия Либерия на Римскую кафедру Римская Церковь уже была активным участником арианских споров. На Никейском соборе 325 г. присутствовали легаты папы Сильвестра пресвитеры Вит и Винцентий, поддержавшие соборные решения, направленные против ереси Ария^[55]. В то же время на начальном этапе арианского кризиса участие Римской Церкви в споре было достаточно пассивным. Ситуация изменилась на рубеже 30—40-х гг. IV в., когда повторно изгнанный с Александрийской кафедры своими противниками-евсевианами с согласия восточного императора Констанция II свт. Афанасий Великий бежал в Италию, во владения августа Константа, и обратился к западному епископату за поддержкой^[56]. Папа Юлий I, оскорбленный тем фактом, что евсевиане не привлекли его и других западных епископов к процессу над свт. Афанасием, а лишь сообщили им об уже принятых решениях^[57], активно вмешался в борьбу^[58]. Римский епископ созвал в 340(1) г. в Риме представительный собор италийского епископата^[59], на который были также приглашены через папских легатов пресвитеров Елпидия и Филоксена противники александрийского епископа^[60]. Евсевиане отказались принять суд папы, указывая на недопустимость пересмотра решений восточного епископата^[61], и организовали в Антиохии параллельный собор, который подтвердил постановления, принятые ранее по делу Афанасия, и порицал папу Юлия за его действия^[62]. Римский собор, напротив, полностью оправдал александрийского епископа^[63]. Под его влиянием папа Юлий стал рассматривать конфликт как следствие попытки ревизии на Востоке определений Никейского собора с целью реабилитации арианской ереси^[64]. Евсевиане в свою очередь прямо отрицали, что они являются сторонниками Ария, поскольку епископам, по их утверждению, невозможно следовать пресвитеру: они обратили Ария в свою веру (что позволило совершить его реабилитацию), а не наоборот^[65].

Следует отметить, что данное заявление евсевиан не было лишено оснований: в богословских постановлениях Антиохийского собора отсутствуют какие-либо характерные для самобытного богословия Ария идеи (учение о творении Бога Сына из ничего, представление о временности Его бытия и неполноте Его знания Отца и Самого Себя)^[66]. Несмотря на очевидный субординационистский уклон, евсевиане, в сущности, отстаивали традиционную для Востока оригенистскую триад ологию^[67].

Впрочем, показательно, что, выступая за нерушимость никейских постановлений, в своем послании к евсевианам Юлий воздерживается от какой-либо богословской полемики с восточными епископами, полностью сосредоточившись на дисциплинарных вопросах^[68]. Данное обстоятельство вполне согласуется с установками его противников, которые не обвиняли свт. Афанасия в приверженности ереси, а только в канонических, политических и «уголовных» преступлениях^[69]. В сущности, главным предметом споров между папой Юлием и евсевианами в этот период был вопрос, может ли восточный епископат принимать решения, касающиеся Александрийской кафедры, без консультаций с западными епископами и имеет ли право западный епископат инициировать пересмотр подобных решений.

Несмотря на отсутствие богословской составляющей в деле Афанасия, избежать обсуждения богословских проблем на Римском и Антиохийском соборах не удалось. Связано это было с тем, что одновременно со свт. Афанасием с апелляцией к папе Юлию обратился другой восточный епископ, низложенный евсевианами, — Маркелл Анкирский^[70]. Его оппоненты обвиняли его в приверженности монархианской ереси и именно на этом основании осудили его на соборе в Константинополе в 336 г.^[71] Между Маркеллом и его оппонентами из стана евсевиан разгорелась и литературная полемика. В этот период свои антимаркеллианские сочинения создают такие известные восточные богословы, как Евсевий Кесарийский («Против Маркелла» и «О церковном богословии») и Акакий Кесарийский^[72].

Богословские расхождения между Маркеллом и евсевианами действительно были существенными. Маркелл учил об одной ипостаси Отца и Божественного Логоса^[73] и отрицал вечность царства Христова^[74]. Кроме того, его обвиняли в том, что он считал возможным использовать имена «Сын» и «Христос» по отношению к Логосу только в Его воплощенном состоянии^[75]. Евсевиане же отстаивали учение об ипостасных различиях Лиц Пресвятой Троицы, рассматривая Сына Божия как совершенный образ Бога Отца. В то же время учение о единстве Троицы в евсевианском богословии оказывается неразвитым^[77]. Хотя евсевиане прямо не критиковали постановления Никейского собора, их триипостасная триадология была уязвима для критики со строго никейских позиций, чем и не преминул воспользоваться Маркелл Анкирский. Как и свт. Афанасий, он представил себя перед лицом италийского епископата как защитник никейской веры, несправедливо обвиненный в ереси подлинными еретиками—евсевианами^[78]. Следует отметить, что папа отнесся к Маркеллу с определенной долей осторожности^[79]. Он не оспаривал богословское значение выдвинутых против анкирского епископа обвинений, но посчитал их ложными, после того как Маркелл представил ему свое исповедание веры^[80].

В полемике между папой Юлием и восточными епископами были затронуты также некоторые экклезиологические проблемы. Дошедшие до нашего времени свидетельства показывают, что получившая развитие в историографии интерпретация конфликта Юлия с евсевианами как столкновения апостольского и имперского принципов церковной организации лишена всяких оснований^[81]. Евсевиане не формулируют в ходе спора какой-либо специфической «имперской экклезиологии», а, напротив, придерживаются апостольской: они обращают внимание папы на то обстоятельство, что учителя веры пришли в Рим с Востока (οί του δόγματος είσηγηταί), поэтому у него нет оснований превозноситься над восточным епископатом^[82]. Римская Церковь в лице ее предстоятеля, по их мнению, неоправданно присваивает себе особые прерогативы, рассматривая себя как «пристанище апостольского попечения» (αποστόλων φροντιστήριον) и «первоначальную митрополию благочестия» (εύσεβείας μητρόπολιν έξ αρχής γεγενημένην)^[83]. Евсевиане также подчеркивают незыблемость решений всех законно созванных соборов и отрицают право папы инициировать их пересмотр^[84].

В послании папы Юлия также отсутствует критика какой-либо «имперской экклезиологии», и он не пытается приписать ее своим оппонентам. Его понимание иерархии церковных кафедр и собственного авторитета основано на идее апостольского преемства. При этом в тексте Юлия отсутствует идея уникальности статуса Римской Церкви и ее основателя — ап. Петра — как таковая. Папа подчеркивает, что пострадавшие в ходе арианских споров церковные общины Востока имеют апостольское происхождение: «Ибо страдали не малые какие Церкви, но те, которыми лично управляли апостолы» (ούχ αΐ τυχοΰσαι έκκλησίαι αί πάσχουσαι, άλλ’ ών αΰτοι οί απόστολοι δι’ εαυτών καθηγήσαντο), поэтому связанные с ними конфликты не могут быть разрешены без привлечения западного епископата и, в особенности, римского епископа. В первую очередь это касается Александрийской Церкви, в отношении которой, по утверждению папы, существовал обычай (έθος): «Прежде писали к нам и здесь уже решалось, кто прав» (πρότερον γράφεσθαι ήμΐν, και ούτως ένθεν όρίζεσθαι τα δίκαια). Сам Юлий возвещает то, что принял от ап. Петра (α γάρ παρειλήφαμεν παρά του μακαρίου Πέτρου του αποστόλου, ταΰτα και ύμΐν δηλώ) — очевидная ссылка на локальное предание Римской Церкви. Упоминает он и Павловы постановления^[85]. Экклезиологическая модель, представленная в послании Юлия, оказывается фактически тождественной сформулированной более чем на столетие ранее концепции св. Иринея Лионского и Тетуллиана^[86]: иерархия локальных Церквей определяется их происхождением — апостольские Церкви обладают особым авторитетом как хранительницы апостольского предания. Римская Церковь основана ап. Петром, поэтому ее епископ имеет право говорить от его лица, однако апостольские Церкви Востока также обладают особым значением. В то же время, в отличие от св. Иринея, папа Юлий делает акцент не на вероучительных^[87], а на дисциплинарных аспектах апостольского предания^[88].

Прямое столкновение восточного и западного епископата не могло не вызвать беспокойства императоров Констанция и Константа. В 343 г. они созвали в Сердике вселенский собор, который должен был урегулировать ситуацию. Стоит отметить, что нет никаких оснований утверждать, что инициатором созыва собора был Юлий^[89]. По свидетельству западных делегатов, императоры (et ipsi religiosissimi imperatores permiserunt) поставили перед епископами три основные проблемы, которые они должны были соборно разрешить (tria fuerunt, quae tractanda erant): 1) «о святой вере и о чистоте истины» (de sancta fide et de integritate veritatis); 2) «о лицах, о которых говорят, что они извержены [из сана], о предвзятом суде или, если смогли бы доказать, то было бы справедливое [его] подтверждение» (de personis quos dicebant esse deiectos de iniquo iudicio, ut, si potuissent probare, iusta fieret confirmatio); 3) «о тяжких и плачевных несправедливостях» (graves et acerbas iniurias), соделанных Церквам^[90]. Восточные и западные епископы так и не собрались на общее заседание. Причиной тому было нежелание западных епископов исключить из числа участников собора прибывших с ними в Сердику свт. Афанасия и Маркелла. Восточные епископы посчитали для себя невозможным участвовать в соборе, на котором присутствуют уже осужденные ими епископы. В результате вместо одного собора единения в Сердике было проведено сразу два собора. Собор восточных епископов (к которому присоединились некоторые иллирийские сторонники евсевианского течения) подтвердил решения предыдущих евсевианских соборов и разорвал общение с западными епископами, осудив их предводителей (в том числе и папу Юлия). Собор западных епископов (значительная часть которых представляла балканские кафедры)^[91] и присоединившиеся к ним немногочисленные восточные епископы сохранили верность проафанасьевскому курсу Римского собора. Предводителями собора были епископы Осий Кордубский и Протоген Сердикский^[92]. Следует отметить, что папа Юлий в Сердику не приехал, но направил на собор своих легатов — пресвитеров Архидама и Филоксена и диакона Льва (carissimorum fratrum et conpresbyterorum nostrorum Arcydami et Filoxeni et carissimi filii nostri Leonis diaconi)^[93]. Судя no всему, римские легаты не играли значимой роли в соборных прениях^[94]®.

В то же время папа, безусловно, мыслился западными отцами как один из самых авторитетных защитников кафолической веры и свт. Афанасия Великого. Собор обращается к Юлию с официальным посланием, в котором отцы сообщают о задачах, поставленных перед ними императорами^[95], о принятии ими в общение Маркелла Анкирского и свт. Афанасия^[96] и о приверженности их оппонентов «арианской или евсевианской ереси» (Arrianam et Eusebianam heresim)^[97]. Особого порицания удостаиваются иллирийские сторонники евсевиан Урсакий Сингидунский и Валент Мурсийский, именуемые в послании «нечестивыми и неопытными юнцами» (de impiis et de imperitis adulescentibus Ursacio et Valente)^[98]. Кроме того, западные отцы просят папу взять на себя труд сообщить соборные решения италийскому, сицилийскому и сардинскому епископату^[99].

Никакого намека на то, что участники Сердикского собора стремятся получить от папы подтверждение своих решений, в послании нет. Напротив, сами западные отцы с одобрением высказываются о попытке папы выступить в роли посредника в споре свт. Афанасия с евсевианами и порицают отказ последних от участия в Римском соборе^[100]. В окружном послании Сердикского собора, а также в послании к епископам Египта и Ливии содержится прямое подтверждение решений Юлия, оправдавшего свт. Афанасия^[101]. Таким образом, можно прийти к выводу, что западные отцы рассматривают свой собор как инстанцию более высокого уровня, чем собор, созванный папой, впрочем выражая его действиям (в том числе и стремлению взять на себя роль посредника в разрешении конфликта) полное одобрение.

В то же время именно Сердикский собор впервые канонически фиксирует учение о первенстве Римской Церкви. В послании собора к папе Юлию Римский престол, в силу его Петрова происхождения, провозглашается главой всех Церквей: «Будет очевидно, что прекрасно и совершенно правильно, если епископы Господни из каждой конкретной провинции будут обращаться к главе, то есть к престолу апостола Петра» (Нос enim optimum et valde congruentissimum esse videbitur, si ad caput, id est ad Petri apostoli sedem, de singulis quibusque provinciis Domini referant sacerdotes)^[102]. В канонах собора, при всей неоднозначности их формулировок, римское первенство впервые рассматривается не только в перспективе авторитета, но и в перспективе юридических прерогатив: Римский престол наделяется полномочиями апелляционной инстанции. В случае осуждения того или иного епископа провинциальным собором обвиняемый получает право обратиться с жалобой к римскому епископу, и тот, если сочтет нужным, может созвать новый собор из епископов соседних с кафедрой обвиняемого провинций и, если пожелает, может направить на собор своих легатов (в латинской версии — каноны 3, 4, 7, в греческой — каноны 3, 4, 5)^[103]. Данная прерогатива также мотивируется почтением к ап. Петру (sanctissimi apostoli Petri memoriam honoremus; Πέτρου του αποστόλου την μνήμην τιμήσωμεν) (канон 3). Следует подчеркнуть, что инициатором провозглашения Римского престола центром Вселенской Церкви, судя по всему, был не сам папа Юлий, а епископат западных провинций Империи, а также балканских областей, для которого, вероятно, в условиях арианского спора, разделившего Церкви Востока и Запада, идея вселенского первенства одной авторитетной кафедры представлялась выходом из кризисной ситуации.

С богословской точки зрения большой интерес представляет исповедание веры западных епископов, обсуждавшееся на Сердикском соборе. Этот памятник содержит учение о том, что Пресвятая Троица обладает единой Божественной ипостасью («Едина есть ипостась Отца и Сына и Святого Духа, которую сами еретики называют “усия”» — μίαν είναι ύπόστασιν, ήν αύτοι οί αιρετικοί ούσίαν προσαγορεύουσι, του ΙΊατρός και του Υιού και του άγιου Πνεύματος). Кроме того, некоторые выражения, встречающиеся в тексте, могут быть интерпретированы в бинитаристском ключе: «Мы верим и принимаем, что Святой Дух есть Утешитель, Тот Самый, Которого нам Сам Господь обещал и послал. И мы верим, что Он был нам послан и что Он (Святой Дух. — Г. 3.) не страдал, но человек, в которого Он облекся…» (Πιστεύομεν και παραλαμβάνομεν τον παράκλητον το άγιον Πνεύμα, δπερ ήμΐν αύτός ό Κύριος και έπηγγείλατο και επεμψεν. Και τούτο πιστεύομεν πεμφθέν και τούτο ού πέπονθεν, άλλ’ ό άνθρωπος δν ένεδύσατο)^[104]. Впоследствии свт. Афанасий отрицал, что это исповедание было утверждено Сердикским собором, и указывал, что отцы собора отвергли его, рассудив, что вполне достаточно никейского символа^[105]. Следует отметить, что степень достоверности этого свидетельства свт. Афанасия по-разному оценивается в научной литературе. Так, В. Де Клерк и М. Тетц считают его соответствующим истине. Дж. Н. Д. Келли, Л. В. Барнард и Й. Ульрих, напротив, оспаривают его, утверждая, что рассматриваемый вероучительный текст все же получил одобрение большей части или даже всех отцов Сердикского собора^[106].

На принятие собором данного исповедания косвенно указывает послание Осия и Протогена к папе Юлию. Очевидно, боясь упреков в замене никейского символа новой вероучительной формулой (ut igitur nulla reprehensio fiat), Осий и Протоген заверяют папу, что они по-прежнему привержены никейской вере (habemus illam scripturam, quae continet catholicam fidem factam apud Nicaeam), однако для опровержения новых аргументов (illis tribus argumentis) «учеников Ария» (discipuli Arii) и вразумления учителей и катехизаторов (omnes docentes et catizizantes clarificentur) составляют более пространное вероопределение^[107].

В современной историографии получил широкое распространение тезис, что сердикское исповедание отражает богословскую позицию большинства западных епископов, которые поддержали миаипостасное учение Маркелла, в то время как его противники придерживались диипостасной доктрины. В результате исследователи рассматривают богословские споры данного периода не как конфликт «ариан» и «никейцев», а как столкновение три(ди) ипостасной и миаипостасной доктрин^[108]. На наш взгляд, в данном случае мы имеем дело с заменой одной упрощенной схемы на другую. При всей значимости сердикского исповедания веры, которая вытекает хотя бы из того факта, что через два десятилетия свт. Афанасий посчитал необходимым дать ему свою оценку, данный памятник должен рассматриваться не как общезначимая для всего Запада «догматическая конституция», а как своеобразная «проба пера», вызванная обострением арианских споров и их «теологизацией». Вызывает также большое сомнение тот факт, что данное исповедание было принято как авторитетное выражение церковного вероучения Римской Церковью. Постоянно ссылаясь на авторитет Никейского собора, римские епископы будут на протяжении всего конфликта игнорировать Сердикский собор, несмотря на его значение для развития идеи римского примата.

Во второй половине 40-х гг. последствия сердикского разрыва были отчасти смягчены. Император Констанций позволил свт. Афанасию вернуться на Александрийскую кафедру^[109]. Западные евсевиане Урсакий Сингидунский и Валент Мурсийский принесли покаяние за свою вражду к свт. Афанасию перед Медиоланским собором и лично папой Юлием и затем даже вступили в общение с самим александрийским епископом^[110]. У западного и восточного епископата появился общий враг — ученик Маркелла Анкирского еп. Сирмия Фотин, исповедовавший еретическое динамистское учение. Он был осужден одновременно и на Антиохийском, и на Медиоланском соборах, что создало почву для диалога между Западными и Восточными Церквами, хотя западный епископат так и не пошел на прямое осуждение Маркелла, на чем настаивали восточные епископы^[111]. Однако в начале 50-х гг. ситуация кардинальным образом изменилась: император Констант, покровительствовавший свт. Афанасию и его сторонникам, был убит узурпатором Магненцием. В Империи началась гражданская война. Узурпатор был побежден и к 353 г. покровительствовавший евсевианам Констанций стал единодержавным правителем Империи. Отвоевывая западные провинции, Констанций стремился также к преодолению церковных конфликтов. В 351 г. созванный им в Сирмии собор вновь осудил Фотина и низложил его с кафедры. После неудачной попытки апелляции к императору и устроенного в связи с этим публичного диспута между Фотином и известным богословом Василием Анкирским сирмийский епископ был отправлен в ссылку^[112]. Сирмийскую кафедру занял один из сторонников евсевианского течения Герминий^[113]. Собор издал так называемую первую сирмийскую формулу, в которой анафематствовались различные еретические позиции, соответствовавшие как различным толкам монархианства, так и учению Ария^[114]. Продвигаясь дальше на Запад, Констанций стремился разрешить конфликт, связанный с делом Афанасия, которого император, очевидно, рассматривал как главного смутьяна. Август стал настойчиво добиваться от западных епископов его осуждения. Именно в таких исторических условиях Римскую кафедру занял папа Либерий, который стал преемником почившего в 352 г. папы Юлия.

II

Новый предстоятель Римской Церкви оказался вовлечен в арианские споры с самого начала своего епископского правления, и произошло это благодаря прямому обращению к Римскому престолу восточного епископата. В 352 г. папа Либерий получил послание от восточных и некоторых египетских епископов^[115], адресованное еще его предшественнику Юлию^[116] и содержащее предложение восстановить церковное общение (paci se nostrae velle coniungi)^[117]. Сложно сказать, означает ли факт обращения восточного епископата к папе признание его особого авторитета или же подобные послания были направлены и другим епископам. В то же время составители послания вновь подтвердили осуждение свт. Афанасия Великого и, очевидно, предлагали папе разорвать с ним общение. Либерий достаточно серьезно отнесся к этому обращению и ознакомил с содержанием послания свою паству, а также позднее — других италийских епископов. На Восток было отправлено ответное послание, точное содержание которого неизвестно. Как сообщает папа, он не спешил поддержать позицию восточных епископов по делу свт. Афанасия, поскольку в то же самое время 80 египетских епископов издали постановление в защиту александрийского епископа. С данным документом папа также познакомил епископов Италии^[118]. Однако этим Либерий не ограничился. Очевидно понимая, что споры вокруг свт. Афанасия разгорятся с новой силой по мере продвижения Констанция на Запад, папа попытался перехватить инициативу. Он созвал в 353 г. в Риме собор, на который собрались многие италийские епископы (multi ex Italia coepiscopi convenerunt)^[119], и пригласил свт. Афанасия через своих легатов пресвитеров Луция, Павла и Гелиана приехать в Рим. Впоследствии папа утверждал, что угрожал свт. Афанасию лишением общения в случае неявки на собор (sciret se alienum esse ab Ecclesiae Romanae communione)^[120].

В сущности, Либерий пытался повторить действия своего предшественника^[121], на решения которого по делу Афанасия папа сам в дальнейшем ссылался^[122], хотя это может показаться парадоксальным, поскольку проведение нового разбирательства по делу свт. Афанасия ставило под вопрос решения Римского собора 340(1) г. и Сердикского собора 343 г. Александрийский епископ отказался прибыть на Римский собор, что вполне объяснимо с рациональной точки зрения: если в начале 40-х гг. на Западе властвовал император Констант, на поддержку которого свт. Афанасий мог рассчитывать, то теперь единственным законным правителем всей Империи был Констанций. В сущности, папа ничем не мог помочь свт. Афанасию, которому намного более разумно в данный момент было опираться на поддержку своей паствы, клира и египетского епископата и монашества, чем искать помощи за морем. Впоследствии Либерий, призывая в свидетели все римское пресвитерство (omne pesbiterium Ecclesiae Romanae), утверждал, что лишил свт. Афанасия общения за отказ явиться в Рим^[123]. Скорее всего, речь идет о формальном и временном прекращении общения до принятия общецерковного решения по спорному делу, иначе очень сложно объяснить все последующие действия папы.

Неудачная попытка выступить в роли третейского судьи в споре свт. Афанасия с евсевианами не остановила Либерия. Он решил выйти на контакт с императором, к которому в Галлию он направил в качестве легатов двух кампанских епископов — Винцентия и Маркелла. Папские посланцы везли с собой упомянутое выше постановление 80 египетских епископов по делу Афанасия^[124], а также должны были передать императору предложение Либерия провести в Аквилее представительный собор для окончательного разрешения конфликта^[125]. Констанций созвал в Арелате собор галльского епископата, в котором также принял участие Валент Мурсийский, вновь перешедший на антиафанасианские позиции^[126]. Все участники собора, и в их числе римские легаты, вынуждены были подписать постановления восточных епископов по делу Афанасия^[127]. Предположение о том, что наряду с осуждением свт. Афанасия была подписана некая вероучительная формула, представляется маловероятным, поскольку в таком случае следовало ожидать ее подробной критики в многочисленных сочинениях участников начавшейся после собора полемики^[128]. В то же время как бы в оправдание своим легатам Либерий указывал, что они просили наряду с Афанасием осудить и учение Ария, но данное предложение было отвергнуто^[129]. В результате папа не принял соборные постановления.

После этого конфликт с императором Констанцием стал неизбежен, но Либерий не прекратил борьбу. Его деятельность в этот период носит двойственный характер. С одной стороны, он пытается, через активную переписку, мобилизовать италийский епископат, а также влиятельнейшего испанского епископа Осия Кордубского на сопротивление курсу церковной политики императора^[130]

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

54

Об этом см.: Захаров Г. Е. Иллирийские церкви в эпоху арианских споров (IV — начало Vb.). М., 2014. С. 119-139.

55

О римском представительстве на Никейском соборе см.: Pietri Ch. Roma Christiana. Recherches sur I’Eglise de Rome, son organisation, sa politique, son id6ologie de Miltiade й Sixte III (311-440). R., 1976. P. 172-178.

56

Athan. Alex. Apol. contr. ar. 20.

57

Athan. Alex. Apol. contr. ar. 35.

58

О хронологии событий см. в работе: Thompson G. The Correspondence of Pope Julius I. Washington, 2015. P. 28.

59

В соборе, по свидетельству свт. Афанасия Великого, участвовало более 50 епископов (Athan. Alex. Apol. contr. ar. 20).

60

Athan. Alex. Apol. contr. ar. 20-22.

61

Athan. Alex. Apol. contr. ar. 25. Впрочем, по утверждению папы, легаты восточного епископата пресвитер Макарий и диаконы Мартирий и Исихий, убеждавшие Юлия принять осуждение Афанасия и вступить в общение с поставленным на его место Листом, будучи посрамленными прибывшими в Рим александрийскими пресвитерами, сами предложили папе созвать собор и выступить на нем в роли судьи (Athan. Alex. Apol. contr. ar. 22, 24; ср.: Athan. Alex. Apol. contr. ar. 20).

62

Изложение содержания послания восточных епископов к Юлию: Sozom. Hist, eccl. III. 8.

63

Athan. Alex. Apol. contr. ar. 27.

64

Athan. Alex. Apol. contr. ar. 23-25.

65

Athan. Alex. De synod. 22; Socrat. Hist. eccl. II. 10.

66

Об учении Ария см.: Lohr W. Arius Reconsidered (Part 2) // Zeitschrift fiir antikes Christentum. 2006. Vol. 10. P. 121-157.

67

Об этом см.: Brennecke H. C. Introduction: Framing the Historical and Theological Problems // Arianism: Roman Heresy and Barbarian Creed / G. M. Berndt, R. Steinacher, eds. Farnham, 2014. P. 13—15. О богословии евсевиан см.: Delcogliano М. Eusebian Theologies of the Son as the Image of God before 341 // Journal of Early Christian Studies. 2006.14. Pt. 4. P. 459—484; Lienhard J. T. Acacius of Caesarea: Contra Marcellum. Historical and Theological Considerations // Cristianesimo nella storia. 1989. Vol. 10. P. 1—22.

68

Alhan. Alex. Apol. contr. ar. 21—35.

69

См. «Защитительное слово против ариан» свт. Афанасия Великого, а также: Socrat. Hist. eccl. 1.27—35; Sozom. Hist. eccl. II. 22—23,25,28; Theodoret. Hist. eccl. 1.26—31. См. также: Hanson R. P. C. The Search for the Christian Doctrine of God. The Arian Controversy, 318-381. L., 2005. P. 274-276.

70

Epiph. Adv. haer. 72. 2.

71

Hilar. Pict. Fragmenta historica. III. 3; Euseb. Contra Marcellum. II. 4; Socrat. Hist, eccl. I. 36; Sozom. Hist. eccl. II. 33.

72

’Фрагменты трактата Акакия Кесарийского приводятся в «Панарионе» свт. Епифания Кипрского (Epiph. Adv. haer. 72.6—10).

73

Бог, по учению Маркелла, является совершенной Монадой, в которой пребывают Божественное Слово и Святой Дух. Слово и Святой Дух обладают единой с Богом Отцом ипостасью (Klostermann. Fr. 69; Epiph. Adv. haer. 72.2). Слово является также вечной Силой Божией (Epiph. Adv. haer. 72.2—3), проявляющей Себя в Божественной энергии (ένέργεια δραστική) (Klostermann. Fr. 60, 121). Воплощение Слова Божия совершается именно в энергийном порядке и не разрушает Божественного единства (Klostermann. Fr. 71, 116). Нумерация сохранившихся фрагментов трактата Маркелла «Против Астерия» в настоящей статье соответствует изданию Э. Клостерманна: Eusebius. Werke IV: Gegen Marcell, Uber die Kirchliche Theologie, Die Fragments Marcells / Hrsg. E. Klostermann. Leipzig, 1906.

74

Маркелл подверг критике употребленное евсевианским богословом Астерием по отношению к Богу Отцу и Богу Сыну выражение «Царь родил Царя». Христос, по его мнению, не является вторым Царем всего творения, но «Царем в Церкви» (Klostermann. Fr. Ill; см. также: Parvis S. Marcellus of Ancyra and the Lost Years of the Arian Controversy, 325—345. Oxford, 2006. P. 35). Царство Христа, как утверждает Маркелл в своем трактате «Против Астерия», должно иметь конец, когда завершится дело человеческого спасения, ради которого Слово Божие и воплотилось (Klostermann. Fr. 117). В то же время Само Слово, по Своему Божеству, всегда царствует вместе с Богом Отцом (Epiph. Adv. haer. 72.2). Маркелл оставляет открытым вопрос о конечной судьбе плоти Христа. С одной стороны, после завершения спасительной миссии Слова необходимость в ее существовании исчезает. С другой стороны, плоть приобретает бессмертие через единение со Словом (Klostermann. Fr. 116—117,121).

75

См., например, пятую антиохийскую формулу: Athan. Alex. De synod. 26. Маркелл действительно соотносил имена «Иисус» и «Христос» именно с воплотившимся Словом (Klostermann. Fr. 42). Употребление понятия «Сын» в трактате «Против Астерия» Маркелла отличается некоторой неопределенностью. Маркелл, хотя и признавал тождество Сына и Слова {Klostermann. Fr. 20), в то же время соотносил понятие «Сын» в первую очередь с человечеством Христа {Klostermann. Fr. 36). Он также подчеркивал, что Сам Христос называл Себя не Сыном Божиим, а Сыном человеческим, чтобы указать на то, что через Божественное Слово все люди способны стать сынами Божиими {Klostermann. Fr. 41). В послании к папе Юлию Маркелл однозначно отождествил Сына Божия и Божественное Слово {Epiph. Adv. haer. 72.2—3).

77

Во второй антиохийской формуле, составленной на соборе 341 г., Бог Сын именуется «совершенным образом божества, силы, воли и славы Отчей». Очень слабо в данном исповедании выражена идея единства Троицы при четком указании на ипостасные различия Лиц: «По ипостаси — Три, а по согласию Они — одно» {Athan. Alex. De synod 23; Socrat. Hist. eccl. П. 10).

78

И сам Маркелл, и папа Юлий подчеркивали факт участия анкирского епископа в Никейском соборе {Epiph. Adv. haer. 72. 2; Athan. Alex. Apol. contr. ar. 23, 32).

79

Cm.: BamardL. IK Pope Julius, Marcellus of Ancyra and the Council of Sardica. A Reconsideration // Recherches de theologie ancienne et medievale. 1971. Vol. 38. P. 69—79; Parvis. Op. cit. P. 199.

80

Athan. Alex. Apol. contr. ar. 32. В качестве свидетелей в пользу правомыслия Маркелла выступили римские легаты на Никейском соборе. Догматическое поедание Маркелла к папе Юлию приводится в сочинении «Панарион» свт. Епифания Кипрского: Epiph. Adv. haer. 72. 2—3.

81

См.: Twomey V. Apostolikos Thronos: The Primacy of Rome as Reflected in the Church History of Eusebius and the Historico-Apologetic Writings of Saint Athanasius the Great Munster, 1982. P. 397-398,412-427,455, 561-568.

82

Интересно сравнить данный пассаж с надписью папы Дамаса I (366—384) в базилике Петра и Павла в катакомбах. Папа указывает, что хотя учеников Христовых апл. Петра и Павла послал Восток (discipulos Oriens misit), Рим в большей мере удостоился права рассматривать их как своих граждан (Roma suos potius meruit defendere cives) (Epigramma 20; Reutter U Damasus, Bischof von Rom (366—384). Lebenund Werk. Tiibingen, 2009. S. 90).

83

Sozom. Hist. eccl. III. 8. M. Ж. Ле Гийу полагает, что в своем письме к Юлию евсевиане сочетали принцип апостоличности и принцип «имперскости». На наш взгляд, нет никаких оснований утверждать, что под «первоначальной митрополией благочестия» подразумевается политический статус Рима (см.: Le Guillou М,-J. Principe apostolique et principe imperial: quelques inflexions sur le sens de la primaut6 romaine aux premiers socles // Istina. 1976. Vol. 21. P. 144).

84

Alhan. Alex. Apol. contr. ar. 25. См. также послание восточных участников Сердикского собора 343 г.: «Но деяния наших предшественников подтверждают, что решения всех справедливо и законно действующих соборов должны быть признаваемы. Ведь получил же подтверждение от восточных собор, созванный в городе Риме против еретиков Новата, Савеллия и Валентина. И, напротив, то, что было на Востоке решено относительно Павла Самосатского, было подписано всеми» (Verum omnium conciliorum iuste legitimeque actorum decreta firmanda maiorum nostrorum gesta consignant. Nam in urbe Roma sub Novato et Sabellio et Valentino haereticis factum concilium ab Orientalibus confirmatum est. Et iterum in Oriente, sub Paulo a Samosatis quod statutum est, ab omnibus est signatum) (Hilar. Pici. Fragmenta historica. III. 26).

85

Alhan. Alex. Apol. contr. ar. 35.

86

Iren. Adv. haer. III. 3. 2—4; Tertull. De praescr. XXXVI.

87

Св. Ириней Лионский особо выделяет Римскую Церковь. Он именует ее «величайшей, древнейшей и всем известной» и подчеркивает факт ее основания апл. Петром и Павлом (maximae et antiquissimae et omnibus cognitae a gloriosissimis duobus apostolis Petro et Paulo Romae fundatae et constitutae ecclesiae). Далее епископ Лущуна указывает, что «по необходимости к этой Церкви, благодаря ее начальной значимости, обращается всякая Церковь, т. е. повсюду верующие, так как в ней апостольское предание всегда сохранялось верующими повсюду» (Ad hanc enim ecclesiam propter potentiorem principalitatem necesse est omnem convenire ecclesiam, hoc est eos qui sunt undique fideles, in qua semper ab his qui sunt undique conservata est ea quae est ab apostolis traditio) (Iren. Adv. haer. III. 3.2).

88

Об этом см.: Захаров Г. Е. Богословская позиция Римской церкви в арианских спорах И Communio et traditio: Кафолическое единство Церкви в раннехристианский период. М., 2014. С. 29—45.

89

См.: Just P. Imperator et Episcopus. Zum Verhaltnis von Staatsgewalt und christlicher Kirche zwischen dem 1. Konzil von Nicaea (325) und dem 1. Konzil von Konstantinopel (381). Stuttgart, 2003. S. 98-102.

90

Hilar. Pict. Fragmenta historica. II. 11.

91

О составе участников Сердикского собора см.: Hilar. Pict. Fragmenta historica. II. 15.

92

O Сердикском соборе см.: Захаров. Иллирийские церкви… С. 101-106.

93

Hilar. Pict. Fragmenta historica. II. 10.

94

«См.: Pietri. Op. cit. P. 214-215.

95

Hilar. Pict. Fragmenta historica. II. 11.

96

Hilar. Pict. Fragmenta historica. II. 13.

97

Hilar. Pict. Fragmenta historica. II. 11.

98

Hilar. Pict. Fragmenta historica. II. 12.

99

Hilar. Pict. Fragmenta historica. II. 13.

100

Hilar. Pict. Fragmenta historica. II. 10.

101

”Athan. Alex. Apol. contr. ar. 37,41.

102

Hilar. Pict. Fragmenta historica. II. 9.

103

См. текст двух латинских и греческой версий канонов в: Hess Н. The Early Development of Canon Law and the Council of Serdica. Oxford, 2002. P. 212—255.

104

Theodoret. Hist. eccl. Π. 8.

105

Athan. Alex. Tom. ad. Antioch. 5.

106

De Clercq V. Ossius of Cordova. A Contribution to the History of Constantinian Period. Washington, 1954. P. 369—371; TetzM. Ante omnia de sancta fide et integritate veritatis: Glaubensftagen auf der Synode von Serdika (342) // Zeitschrift fur die Neutestamentliche Wissenschafl und die Kunde der Alteren Kirche. 1985. Bd. 76. S. 243—269; Kelly J. N. D. Early Christian Creeds. Harlow, 1981. P. 279; Barnard L. W. The council of Serdica: 343 A. D. Sofia, 1983. P. 87—88; Ulrich J. Die Anfange der abendlandischen Rezeption des Nizanums. Berlin; N. Y, 1994. S. 98—106. О неразличении Святого Духа и Логоса в исповедании см.: Hall S. G. The Creed of Sardica // Studia Patristica. Vol. XIX. Leuven, 1989. P. 182—184; Hanson. Op. cit. P. 303.

107

PL. 56. Col. 839-840.

108

Brennecke. Introduction… Р. 14—16; Lienhard J. Т. The “Arian” Controversy: some Categories Reconsidered // Doctrines of God and Christ in the Early Church. N. Y.; L., 1993. P. 415-437.

109

Athan. Alex. Apol. contr. ar. 54—55; Socrat. Hist. eccl. II. 23.

110

Hilar. Pict. Fragmenta historica. II. 20; Athan. Alex. Apol. contr. ar. 58; Sozom. Hist, eccl. III. 23-24.

111

Hilar. Pict. Fragmenta historica. II. 19; Athan. Alex. De synod. 26; Socrat. Hist. eccl. II. 19.

112

Epiph. Adv. haer. 71. 1—4; Socrat. Hist. eccl. II. 29; Sozom. Hist. eccl. IV. 6.

113

Athan. Alex. Hist, arian. 74.

114

Athan. Alex. De synod. 27; Socrat. Hist. eccl. II. 30; Hilar. Pict. De synod. 38.

115

Hilar. Piet. Fragmenta historica. V. 2.

116

Hilar. Pict. Fragmenta historica. IV. 1.

117

Hilar. Piet. Fragmenta historica. V. 4.

118

Hilar. Piet. Fragmenta historica. V. 2.

119

Hilar. Piet. Fragmenta historica. VI. 3.

120

Hilar. Piet. Fragmenta historica. IV 1.

121

См.: Pietri. Op. cit. P. 239. Сложно согласиться с П. Юст, что Либерий в начале своего понтификата занимал пассивную позицию по отношению к делу Афанасия и вмешался в конфликт только из-за обращения к нему «афанасиан» (Just. Op. cit. P. 104 — 106). Скорее можно говорить о некотором сознательном и демонстративном дистанцировании папы от обеих сторон конфликта и стремлении сыграть роль беспристрастного арбитра, повторив тем самым действия Юлия. Вероятно, Либерий надеялся, что Констанций займет более гибкую позицию по отношению к западному епископату и будет рад при этом опереться на авторитет Римского престола.

122

Hilar. Pict. Fragmenta historica. VI. 5.

123

Hilar. Pict. Fragmenta historica. VI. 8.

124

Hilar. Pict. Fragmenta historica. V. 2.

125

Hilar. Pict. Fragmenta historica. VI. 3.

126

Sulp. Sev. Chron. II. 39.2-3.

127

Hilar. Piet. Fragmenta historica. V. 5, VI. 3.

128

См.: GimrdetК. M. Constance II, Athanase et l’6dit d’Arles (353): Apropos de la politique religieuse de 1’empereur Constance II // Politique et th6ologie chez Athanase d’Alexandrie: Actes du colloque de Chantilly (23-25 septembre 1973) / £d. Ch. Kannengiesser. P., 1974. P. 63-91. По мнению исследователя, на Арелатском и Медиоланском соборах западному епископату был представлен эдикт, идентичный или составленный на основе послания восточных епископов к Сирмийскому собору (347/8 г.). Текст включал анафематствование свт. Афанасия, Маркелла и Фотина Сирмийского, а также исповедание веры. На наш взгляд, когда Либерий упоминает в письме к Евсевию Верцелльскому некие sententiae orientalium, которым государственная власть заставляла следовать италийских епископов (publica conventione), речь идет о всей совокупности решений, принятых на Востоке по делу Афанасия, а не о конкретном документе (PL. 8. Col. 1350; см. также новейшее издание писем папы Либерия: Vetustissimae epistulae romanorum pontificum (Die altesten Papstbriefe). Bd. I / Hrsg. H.-J. Sieben. Freiburg; Basel; Wien, 2014. S.142).

129

Hilar. Pict. Fragmenta historica. V. 5.

130

Hilar. Pict. Fragmenta historica. VI. 3; PL. 8. Col. 1349—1351,1355—1356; Vetustissimae epistulae… S. 138-145,158—163.