Лесник

Гуара (2024)

Ничего не подозревающий лесник Герман, возвращаясь домой, сбивает выскочившую ему прямо под колеса девушку… даже не подозревая, чем ему это обернется

Глава 1

Она вылетела из-за деревьев прямо под колеса так резко, что Герман даже не успел затормозить. Бледное пятно так внезапно возникло в свете фар, что он растерялся и отошел, только когда она налетела на капот и при экстренном торможении отлетела вперед, в жидкую грязь лесной дороги. Мужчина в шоке от произошедшего пытался прийти в себя, угомонить безумное сердцебиение и вообще понять, что же только что произошло. В душе еще теплилась робкая надежда, что на дорогу выскочило животное. Но вот только не было у животных таких светлых волос и огромных глаз.

Герман на подгибающихся ногах, вылез из машины, и все встало на свои места. В свете фар бледнело разметанное в первой весенней грязи хрупкое девичье тело, обряженное в бесформенную грязную хламиду. Такое маленькое, такое беспомощное.

Он бросился к ней, прижал пальцы к тонкой бледной, покрытой недвусмысленными синяками шее (девушку явно душили) и облегченно выдохнул. Живая. Поежился, какая же она была холодная. Да и рука как-то неестественно вывернута. Либо перелом, либо вывих.

Девушка тихонько застонала от боли, и он засуетился, доставая из кармана смартфон.

— Да что же ты так?! — в сердцах выпалил он, едва не встал на колени в грязь. — Потерпи, милая, совсем немного, сейчас “скорую” вызову, в больницу поедем.

И вдруг она распахнула и вперилась в него удивительными глазами. Один был светло-карий, почти желтый, второй чудный, наполовину такой же желтовато-карий, наполовину зеленый. Не девушка, ведьма. Трясясь, словно осиновый лист, она схватила его за плечо здоровой рукой. Синие губы скривились в болезненной гримасе.

— Что случилось? — Герман удивленно уставился на нее, когда вдалеке послышались крики и замелькал свет фонариков. — Не надо"скорую"! Спаси! Пожалуйста! — сквозь зубы прохрипела девушка, сжимая пальцы так сильно, что на его плече остались глубокие черные синяки. — Увези меня отсюда!

Девушка в ужасе сжалась, а мужчина с тревогой посмотрел туда, после чего, не медля ни секунды, подхватил ее на руки, невзирая на стон боли, и скрытый высотой промоиной, донес до старенького УАЗика. Открыл багажник и уложил ее на дно. Укрыл большим куском брезента, закрыв полностью.

— Потерпи немного, вывезу тебя скоро, — и захлопнул багажник.

Прислушался к приближающимся крикам. Достал с пассажирского сидения и натянул бушлат, и покрепче сжал в руках старую, надежную “Сайгу”. Вытащил из пачки и прикурил палочку надежного старого Сamala, в народе просто Самца, прикрывая тлеющий огонек ладонью.

Из-за деревьев вылетела пара достаточно быковатого типа мужиков с фонарями наперевес, которые тут же замерли, увидев перед собой вооруженного лесника в форменном бушлате. Они едва не ослепили его своими фонарями, светя прямо в глаза, но мужчина чуть опустил голову. При этом снял ружье и направил его как раз в одного из двух.

Боевой пыл мужиков поугас от такой радостной встречи. Они потоптались на месте, все еще освещая его фонарями, но вид у лесника был не самый дружелюбный, и от этого пыл их остывал, словно кровь на морозе.

— Ну, товарищи, в глаза не светим. Какого хера тут ночью бегаем? — огорошил он их спокойствием своего тона и уверенно уставился в лица.

Эти двое переглянулись странно, и Герман узрел оттопыренные бока на куртках и руки рядом. Глаза его нехорошо прищурились.

— Что я сказал, возвращайтесь домой! Представляете, что будет, если поблизости бродит целая стая волков, а вас всего двое и два пистолета. Не хочу потом разборок из-за двух разорванных идиотов на своей территории. Только пока объяснительных напишу, так сединой покроюсь. И прошу, не надо сейчас никаких резких движений в мою сторону. — Предупреждаю сразу, кто попытается достать оружие, тому я первому отстрелю яйца. Мужской солидарности у меня нет. Откуда взялись ночью в лесу, богатыри? — Да мы из поселка коттеджного, что за рекой, — промямлил один, слегка заикаясь и дергая глазом, — к нам во двор волк залез, собаку порвал. Хозяин сказал найти волка и пристрелить. — А лицензия на отстрел волков у вас имеется? — мужчина ухмыльнулся, глядя на них. — А разве на их отстрел требуется лицензия? — спросил удивленный бык, а лесник нахмурился. — А что, она нужна что ли? — второй бык сделал максимально удивленное лицо и Герман едва удержался, чтоб не заржать. Выглядели эти индивиды очень комично в своем удивлении. — Нужно, господа. И если вы сейчас пристрелите волка, то я вынужден буду выписать вам штраф либо задержать за браконьерство. Так что возвращайтесь пока домой, утром я вызову егерей и соберем охотников, сделаем облаву на волков. — Но…

Он уверенно развернулся к этим двоим спиной и сел в машину. Включил зажигание и медленно двинулся прочь от слегка удивленных быков. В душе его в это время был безумный ураган, смешанный с ужасом. От подобных людей можно было ожидать чего угодно. И, хотя при виде его эти двое как минимум стушевались, но ведь могли же и в спину выстрелить.

Хотя они же не знали, что девушка находится сейчас именно в его машине, а ее следы, да скорее всего их не так уж и много было, если они так петляли среди деревьев.

В багажнике в это время завозилась его случайная жертва. До ушей мужчины донесся тихий, едва уловимый стон, и Герман мысленно поежился. Еще бы чуть-чуть, и размазал бы ее грудную клетку по колесу.

— Эй, девчонка, ты там живая? — машина подскочила на кочке, и из багажника снова донесся тихий стон и всхлипывание, будто девушка плакала.

Герман надавил на газ. Нужно было доехать до дома как можно быстрее.

Во двор свой он влетел, едва не выбив ворота. Развернул машину у крыльца, рывком открыл багажник и отдернул брезент в сторону. Девушка лежала, сжавшись на полу багажника, прижав кулачки к губам, и тряслась.

— Твою мать, Герман! — выругался лесник, стянул с себя бушлат и завернул в него девушку, поднял ее озябшее тело на руки.

Та снова тихонько застонала от боли и спрятала лицо в теплом воротнике. Вдобавок ко всем проблемам, она оказалась еще и босой, как только ноги не отморозила на такой холодине.

“Прямо, как мама”, — промелькнула немного странная мысль в голове у мужчины, когда он занес ее, едва живую, в комнату и аккуратно уложил на кровать. Мама когда-то рассказывала, что приходилось убегать от своих мучительниц-воспиталок детского дома в поле, часто даже босиком. И ей не страшны были ни весенняя грязь, ни попадающиеся под ступни разнообразные предметы. Страх был сильнее боли.

Что же так напугало эту девчонку, что даже ночной, еще не отошедший от зимней стужи лес не показался таким страшным? Быки явно были лишь слугами. Неужели она была похищена и сбежала?

Он внес девушку в комнату и аккуратно, чтоб не поранить еще больше, уложил на кровать. Плевать, что испачкалось покрывало. Страшнее было сейчас медлить. Девушка и так была едва живой, и тратить время на то, чтоб уберечь белье от грязи, было непозволительной роскошью.

Девушку колотила дрожь, она прижала руки к груди и тряслась от ужаса, боли и холода. Тихонько хныкала, пыталась даже метаться, но, перекатившись на левый бок, горестно вскрикнула и зашлась болезненными короткими вздохами боли.

Герман отпрянул назад, хаотично начал растапливать печь. Нужно было нагреть воды, привести израненную незнакомку в порядок. Перебинтовать сломанную руку. Зафиксировать.

Уже через несколько минут печь пылала, вода грелась в ведре на грубе, а он аккуратно отирал маленькие, очень изящные, словно аристократические ступни незнакомки от грязи. Одна лодыжка имела синеватый оттенок, явно была какая-то травма. Девушка лишилась чувств, когда он для проверки прижал ее посильнее. И на благо. Потому как дальнейшее ей бы вряд ли пришлось по вкусу.

Мужчина разрезал на ней грязную одежду. Тело тоже нужно было отмыть. В затылок вступил холодок. Вся ее бледная кожа сплошь была усеяна синяками разного размера и формы. Девушку били. Страшно били. Беспощадно. На боку красовался здоровенный сизо-черный синяк. Даже красивые довольно сочные и упругие груди (в другое время он бы морально насладился, созерцая это прелестное творение природы), были осквернены чьими-то грязными руками, а розовые крупные соски были припухшими и посиневшими, будто их щипали или, что еще хуже, крутили. У Германа потемнело в глазах от ярости. Он едва подавил это дикое чувство, сжав до хруста кулаки.

— Что же с тобой делали, девочка? — невольно шепнул он и вздрогнул, опустив глаза ниже.

Бедра, красивые, упругие, были вымазаны чем-то красновато-бурым. Внутренняя часть их и трусики, прикрывающие самый срам, также были в подсохших уже пятнах. Сердце пропустило удар от осознания всей мерзости произошедшего.

— Эх, девчонка-девчонка, как же тебя угораздило-то так? — он налил чистой, теплой воды в тазик. Аккуратно, практически нежно отер все избитое тело. Чуть очистил от грязи волосы, лицо, ступни.

Время было сделать самую сложную часть работы — вправить руку и наложить шину. Благо имелся материал, да и съемный лангет тоже. Жизнь лесника всегда исполнена разного рода неожиданностями.

Девушка тихонько вскрикнула и очнулась, когда он сделал самую трудную часть работы. Испуганно вытаращилась на него, прикрывая грудь здоровой рукой.

— Не бойся, не трону, — заверил ее Герман, — потерпи еще немножечко, я шину наложу.

Она задумалась, сверля его своими чудными глазами. После коротко кивнула и снова всхлипнула.

— Делай, что нужно, я не дура, знаю, что и как. — Ты говори, если сильно больно станет. Хорошо? Эмм… — Катя, — едва слышно шепнула она. — Поняла, Катя? Не терпи. Я, кстати, Герман.

На деле она оказалась терпеливой, видимо, боль уже не была такой сильной, как при правке перелома. Только щурилась немного, да постанывала, когда становилось особенно невыносимо.

Когда все процедуры были закончены, она только болезненно выдохнула и отвернула голову к стене.

Мужчина вытащил из-под нее покрывало и вынес из соседней комнаты теплое стеганое одеяло.

— Да коли уже, что хочешь, — выдохнула девушка бесстрастно. Будто рукой махнула. — Я тебе антибиотик уколю и обезболивающее дам, поспишь.

Герман набрал лекарства в шприц и аккуратно ввел ей в самый верх ягодицы, стараясь не обращать внимания на их неприятную синеву.

— Ясно, спи тогда. Завтра решим, что-то тобой делать дальше. — Слушай, тебе надо лекарство, ну, э… от проблем в будущем? — А у тебя есть?! — она будто встрепенулась. Чудные глаза оживились. — У меня много чего есть, и это тоже. Давно было? — Часов пять назад. — Силой? — А сам-то как думаешь? — Может, в полицию позвонить? — мужчина поднялся и снова пошел в соседнюю комнату, пошуршал там в аптечке и вернулся с небольшим блистером в ладони. Набрал воды из ведра, что стояло на полке в углу и протянул ей. — Не надо, — девушка едва не подавилась водой от этих слов. — Мои родители в опасности. В случае чего им конец. Пожалуйста, просто дай мне немного отдохнуть, и я уйду и больше не побеспокою.

Глава 2

Утром он едва держался на ногах от усталости. Всю ночь девчонка металась в бреду, кричала и вырывалась, рыдала, лепетала какую-то ересь. Короче, пока ловил, пока приводил в порядок, ставил укол обезболивающего, менял компрессы на лбу, так уже и ложиться было поздно. Тут уж и девушке полегчало, жар спал, боль утихла, и она забылась чутким беспокойным сном. Но Герману от этого легче не становилось. Он бродил по двору словно привидение, зная, что нужно бы поехать в тот самый коттеджный поселок, навести там небольшого шухера, чтоб попритихли. Совсем твари оборзели, чудят уже что попало. С такими темпами недолгим было время, когда молодые звездные отморозки начали бы таскать и издеваться над девчонками из деревни, к которой относилось его лесничество. Этого леснику совершенно не хотелось, и нужно было пресечь беспредел на корню.

Вот только сил на то, чтоб сесть за руль, совершенно не осталось. За день до этого он слишком много времени и так провел именно за рулем. И когда Катя так неудачно кинулась на его машину из-за деревьев, он уже ехал домой с такой наивной надеждой хорошо выспаться. Но не сложилось.

Девушка-то спала, а вот скотина во дворе уже нет, и очень даже активно требовала пищи. Блеяли барашки в хлеву, хрюкала в сарае хавронья, кудахтали в курятнике куры и ржал конь. Да, в своем лесничестве Герман завел большое хозяйство, и хозяйство это элементарно требовало жрать. А уж терпеть они не могли точно.

Когда корм был задан, он устало побрел в летнюю кухню, нужно было натопить печь, приготовить пищу для скота на вечер. А позже еще и проехаться рейдом по лесу. Как раз в то место, где произошло пересечение культур. Разнюхать там все. Да и завтрак не мешало бы сварганить, ведь минимум на ближайшее время завтракать он должен был не один.

Девушка спала, поэтому в доме он старался вести себя как можно тише. Все делал в сенях. Приготовил завтрак с хорошим запасом, перекусил, надеясь, что немного придет в себя после еды. Но стало только хуже. Глаза после сытной пищи непроизвольно начали слипаться.

— Нет уж, так дело не пойдет. Нужно передохнуть часок-другой. Работы на сегодня еще много, — пробурчал Герман и тихонько направился в комнату. В печи после бессонной ночи все еще тлели угли, и он разжег огонек, подбросил несколько поленьев и ушел в соседнюю комнату спать.

Снилась какая-то дикая чушь. Ему бросались под колеса разноцветные девчонки, выскочившие из-за деревьев, а на дороге вместо грязи кровь. И волки, ему снились волки. Большие, серые, размером никак не меньше неплохого, откормленного быка. Они окружили его и пытались теперь повалить на землю, вырвать из него самые сочные кусочки. Бросались, толкали, но получали в ответ удары и отбегали назад. И когда уже казалось, что он почти вырвался из этого хищнического оцепления, к нему будто подлетел один, особо борзый зверь и с силой ударил тяжелой, когтистой лапой по щеке, опрокидывая на землю. Бок с силой соприкоснулся с твердой поверхностью, и мужчина от неожиданности задохнулся. То ли от боли, то ли от изумления.

Герман подпрыгнул от такой неожиданности и понял, что сидит на полу рядом с кроватью, а напротив удивленная и немного напуганная, стояла девушка, пристально глядя на него своими колдовскими глазами.

— Да. Катя, погоди немного разглагольствовать, мне нужно накормить животных, и потом поговорим, очень серьезно поговорим. — Ты кричал во сне сильно, — пролепетала она хрипло, кутаясь в теплое покрывало, — я тебя будила-будила, а ты еще и отбиваться начал, едва отбежать успела! Вот я тебе и влепила пощечину, а ты вдруг упал с кровати. — Который сейчас час? — мужчина потряс головой, прогоняя остатки сна. Слегка коснулся саднящей губы пальцами и удивленно разглядел, что в полутьме комнаты пальцы его темные. — Половина восьмого вечера. Уже темнеть немного начало. Солнце почти село. — Я что, весь день проспал? — Герман от неожиданности даже встал. Голова на мгновенье закружилась от такого неожиданного подъема, и тут же ее обнесло пронзительной болью. — Ну, да. Ты, видимо, очень сильно устал. Да еще и я не дала тебе отдохнуть ночью. Поэтому не стала будить, когда проснулась. Спасибо, что оставил мне поесть. Больше суток маковой росинки во рту не было. Так что, пока ты спал, я немного почитала. У тебя книга на столе лежала. И это, мне бы из одежды чего. — На вот, — мужчина достал из шкафа старый тонкий свитер и протянул ей. — Всегда пожалуйста, подруга… — Катя, — напомнила она.

Она немного стушевалась и вышла в соседнюю комнату, не произнеся больше ни одного слова. Герман же споро натянул свитер и вышел прочь из избы к зовущим уже его животным. Застоявшийся конь недовольно рыл копытом пол в деннике, пока мужчина убирался в загоне у свиньи. Кругом крутилась пара здоровенных темных то ли псов, то ли волков, ожидая, пока хозяин вынесет им по куску отличного мяса.

— Едва не забыл о вас, да пацаны?! — ухмыльнулся лесник, присыпая вычищенный пол опилками.

Один из псов уселся в проходе, накрыв тяжелые лапы пушистым хвостом и вопросительно заскулил.

— Еще пара минут, Фенрир. У меня тут еще помимо вас проблемка нарисовалась. Как считаете, правильно я сделал, что не отвез ее в больницу?

Пес будто вопросительно повернул голову набок, высунув длинный язык.

— Вот и я не знаю. Идемте, перекусим.

Псы радостно запрыгали вокруг хозяина, понимая, что сейчас им будет очень вкусно. Герман вышел из хлева и запер скотину на ночь, после чего зашел в холодный сарай, где у него в остатках ледяного угла хранились самые скоропортящиеся продукты. Достал собакам по куску мяса на кости. Хорошо обученные псы ждали очень терпеливо. Лесник повертел перед их мордами свежими сочными кусками, непрерывно следя, чтоб каждое из животных соблюдало рамки покорности. Сколько муки было в их диких желтых глазах, но животные покорно терпели.

Долго издеваться над хвостатыми друзьями мужчина не стал. Он протянул принадлежащие им куски практически одновременно. Псы взяли их очень аккуратно, практически одними губами и каждый кинулся в свой угол, в противоположных частях двора. Мужчина положил на язык тонкий кусочек сырого мяса и задумчиво начал жевать, устало глядя перед собой. После устало потянулся, заламывая руки за голову и похрустел суставами.

— Ну, теперь поговорим. А вот завтра, — мысль возникшая внезапно заставила на секунду напрячься. Лесник посмотрел куда-то на север и шумно втянул носом воздух, — а завтра у нас будет еще один разговор. Еще менее приятный. Который позже может выйти ему боком.

Герман передернулся, снова это отвратительное чувство засвербило в груди, засунул руки в карманы и медленно поплелся в сторону избы, туда, где ожидала его напуганная, поруганная, но, кажется, очень сильная девушка.

Глава 3

Катя ни живая, ни мертвая сидела за столом, ожидая его и, когда мужчина зашел в комнату, она невольно вздрогнула и вперила в него свои чудные, разноцветные глаза. У Германа внезапно все сжалось в груди. Взгляд этот заставлял его невольно трепетать. Не красавица писанная, но взора отвести невозможно от этих чудесных глаз. Да и сама девица достаточно симпатичная. Носик чуть вздернутый, брови будто на изломе. В голове мужчины невольно возникло сравнения с крыльями чайки. Хоть до сих пор она и была слегка чумазая, но это ее совершенно не портило. А еще, помимо глаз его очень привлекли ее губы, пухлые, темные от пришедшегося по ним удара, от того и припухшие, хотя в основном она невольно поджимала их, но сегодня, когда он видел ее спящей, Германа бросило в дрожь. Эти губы надо целовать, а не бить по ним.

Мужчина дернулся, отгоняя от себя похабные мысли. Стянул старый бушлат и повесил на крючок прибитый к стенке.

— Чего трясешься, — Герман подошел ближе и положил широкую ладонь ей на лоб. Нахмурился, — сказал же уже, что девушек не трогаю.

Порылся в аптечке на столе и протянул девушке градусник.

— Температуру померяй. — он отвернулся и подкинул в печь несколько поленьев.

Мужчина на секунду вышел в сени, пошуршал там в кладовой и вернулся в комнату с парой тарелок, в одной было нарезанное завяленное мясо, в другой вареная картошка. Сходил еще раз в сени и выставил на стол блюдо с тушеной, уже холодной, но все же выглядящей очень аппетитно, рыбой, на втором воцарилась копчения тушка какой-то птицы. Тут же встала миска с какими-то зелеными росточками.

— Я всегда так питаюсь. Готовлю на неделю и потом подъедаю. Продуктов у меня достаточно. Хранятся хорошо. Ну да ладно. Сейчас не об этом хочу поговорить. — Это все зачем? — из глаз девушки пропал страх, появилось удивление. — Что? — немного не понял мужчина. — Ты тут такой стол накрываешь, для чего? — Ты что, есть не хочешь? Я лично проголодался, хочу поужинать. — Неплохой у тебя ужин. — То есть, завтрак тебя не впечатлил? — Ну, я думала, как для гостьи выставил.

Катя, уже потянувшаяся было к зеленому листку здоровой рукой, тут же снова сжалась. Опустила глаза.

— Отец мой в автоподставу попал. Ударил машину дорогую, представительского класса. Хозяин машины загнул такую сумму, что нашей семье вовек не расплатиться. И тогда эти люди забрали меня, как залог того, что деньги будут отданы. — Ты представитель власти, и, скорее всего, дашь делу ход, когда я расскажу тебе все. — А еще я просто человек, который, к тому же, сбил тебя на лесной дороге. Рассказывай давай и не таи ничего.

Герман, жующий в это время кусочек птицы, подавился.

— Твою ж мать, точно, я совсем забыл. Сейчас. — То есть, ты хочешь сказать, что твои родители согласились и больше не стали ничего предпринимать? В полицию, например, обратиться? — Да какая полиция? — девушка стукнула по столу здоровой рукой. В глазах ее на мгновенье полыхнула ярость, которую та тут же придушила усилием воли. — У таких полиция вся куплена, как и остальные структуры. Ой, извини, не хотела… — Хотела, — махнул рукой он и добавил, — я вообще не в обиде. Сам понимаю, что за херня творится в нашей вотчине. — Почему твои родители тогда не стали пытаться хотя бы отбить тебя? — Да потому, что в семье помимо меня еще брат и четыре сестры младших. А мне и так уже терять нечего, в отличии от них. Я просто не думала, что хозяин решит опробовать тот самый залог в тот же вечер. А вот меня он спрашивать в принципе и не собирался. Я решила, что не сдамся так просто. А потом, когда он избил меня до полуобморочного состояния, тогда я уже не отбивалась, и он сделал свое дело, — она опустила голову и отвернулась. — Оказалось, что ему нравится пожестче. А после сказал, что через пол часа ждет меня в сауне с друзьями. Чтоб привела себя в порядок и приходила. Короче. Я не стала ждать, что меня по кругу пустят и убежала. Только надела, что первое попалось, все равно он мои вещи почти все порвал. У тебя, кстати, нет мази заживляющей какой? Мне бы не помешало сейчас.

Он поднялся и, перегнувшись через стол, вытащил у нее градусник. Присмотрелся и нахмурился.

— Нет, не надо, — Катя, казалось с лица спала, — не сейчас, пожалуйста! Не прогоняй, я все, что угодно сделаю, только дай руку зарастить и ребро. Потом уйду, обещаю. — И жаропонижающее тоже. — Откуда у тебя такая куча лекарств? Да и навыки больно профессиональные. — Учился на фельдшера. До армии. — А, ясно. Мне бы это, чуть в порядок себя привести. А то боюсь, что тоже какую награду поймаю. Я тоже на медика учусь, на медсестру. Или училась, — она замерла, обдумывая что-то свое. — Не переживай, все образумится. Могу завтра отвезти тебя домой.

Герман смотрел на нее хмуро, сложив руки на груди и молчал. Голубые глаза его потемнели, казалось, он весь стал внезапно темнее. Будто вокруг него сгустились тени.

— Ох, очень надеюсь на это. В свете последних событий я уже и не знаю, во что верить. — Ну, хочешь, я тебя ублажать буду, как захочешь! Только дай отсидеться. — она смотрела ему в глаза с явной мольбой, но поняла, что этой фразой сделала еще хуже. — Предложение, конечно, заманчивое, да вот только я не беру никого помимо воли, — прорычал мужчина. — То есть мое предложение — это против воли будет? — Это будет не искренне, да и продажно. А продажную любовь мне и купить не обломится, и даже веселее будет. Не с трясущимся от страха и омерзения бревном. Или ты так любишь секс, что готова терпеть на себе малознакомого мужчину? — Терпеть не могу, если честно, — призналась девушка, глядя в стену, — можешь воды нагреть, чувствую такую грязь везде. — Потерпи чуть, баню сейчас натоплю. Ты, кстати, молодец, хорошо держишься, как для девушки, которой довелось такое пережить. — Я же говорю, не впервой. Первый раз да, тогда мне было очень больно физически и морально, а сейчас уже ничего. Радует, что не сестры попали. — Твою ж мать, слушай, мне правда жаль, но давай поговорим об этом завтра. У меня от переизбытка мерзости в организме хуже, чем в мусорнике. Давай ешь и как раз пойдешь мыться. Я сильно натапливать не буду, чтоб тебя температура не убила. Сама справишься? — Попытаюсь. Тут еще. У меня белья нет. У тебя ничего нет часом? — Ну, я вроде не сильно похож на извращенца, который носит дамское белье. Да и размерчики у нас разные. Могу дать боксеры, а там подвяжешь. — Да мне плевать, главное, чтоб не сквозило снизу, — ухмыльнулась девушка. — Да уж, оптимизма ты не теряешь. — Я просто думаю, как жить дальше, — она отрезала кусочек мяса птицы сунула в рот. — Самоуверенная. — Без этого никак не пробиться в современном мире. — Понятное дело, — мужчина широко улыбнулся в ответ и она в этот момент оторопело осела, став даже ниже ростом. — Ты чего? — он удивился и сжал губы, поняв, что так напугало ее. — У тебя это, клыки. Длинные и острые. — Я знаю. Это семейное. У отца тоже клыки удлиненные. Атавизм такой. Не бойся, я не вампир и не кусаюсь.

Глава 4

Он настойчиво постучал в дорогие кованые ворота, за которыми там, в сени деревьев, располагался большой, дорогущий коттедж, и отъехал в сторону. Послушный жеребец, повинуясь команде хозяина, отступил на несколько шагов назад, помялся с ноги на ногу и замер, послушный.

Дверь раскрылась, и на него уставилось удивленное без меры лицо старого знакомца — одного из двух быков, которых он видел раньше в лесу. Они смерили друг друга вопросительными взглядами. Снова Германа посетило непередаваемое ощущение, что данный индивид — это просто тупиковая ветвь эволюции, и воспринимать его всерьез не стоит.

— Че? — выдохнул охранник и только усугубил впечатление.

— Хвост через плечо! — невольно вырвалось у лесника, и он указал на погоны, что были на бушлате. — Хозяина зови, скажи, лесник приехал, поговорить надо.

— А? — охранник снова глубоко задумался в силу своих умственных способностей. — А хозяин предупрежден о вашем приезде?

— Нет, — Герман оставался спокоен, как скала, хотя у него назрела мысль об автоматизме и заученности произносимых фраз, — но если не вызовешь сейчас, то снова я приеду завтра, с участковым. Так что не подставляй хозяина и вызови его, пока я здесь неофициально. Ты понял?

— Щаз, жди здесь! — и захлопнул дверь.

— Интересно, на какой фабрике таких штампуют? — Герман зубами выудил сигарету из пачки и задумчиво поглядел в обращенный на него карий глаз коня. — Ты на его месте выглядел бы разумнее. А в костюме еще и симпатичнее.

Жеребец фыркнул и покопал копытом землю. Ему было скучно, хотелось лететь быстрее ветра, но сегодня хозяин не дал такой возможности, проехав только несколько километров до коттеджного поселка. А после трехдневного простоя такая пробежка была для него безумно короткой. Силы били из горячего конского тела ключом.

— Потерпи немного, сейчас разберемся с этим делом, и хорошенько пробежишься, — заверил он и крепко затянулся, так как в этот момент дверь снова открылась и в отворе снова возникло “интеллектуальное” лицо охранника.

“Мама сказала — деньги в бидончике!” — вспомнилась старая шутка, но он промолчал с самым серьезным выражением на лице.

— Хозяин сказал, чтоб проходили к нему! — пробубнил тот.

— Ворота тогда открой, чтоб я мог проехать.

— А вы что, на коне что ли?

— Нет, блин, это паук в камуфляже, я на нем приехал, — съязвил Герман, но понял, что тут явно остался не понят, — я коня тут не оставлю!

— Щаз! — и голова снова пропала, дверь закрылась.

— Нда, сервис у них тут просто что надо. Ладно, не бузи, — он посмотрел на коня, который недовольно мотал головой, пытаясь вырвать поводья из рук хозяина.

И в этот момент ворота с глухим металлическим шелестом отъехали в сторону. Жеребец попятился назад, прижав уши к голове, и хозяин осадил его.

— Проезжай! — буркнул охранник, и Герман козырнул ему, проезжая вперед по подъездной дорожке к дому.

Конь играл, вырываясь вперед, и он сдержал его, пустив собранным галопом. Благо придомовая территория располагала. Хозяин ожидал его на пороге, сидя в стильном ротанговом кресле. Представительный мужчина средних лет, облаченный в деловой костюм цвета мокрого асфальта, при виде приближающегося всадника приподнял бровь.

— Однако неплохо у нас лесничим платят, — произнес он, поднимаясь со своего места, — во сколько лошадка обошлась? Миллиона три?

— Это друг, он со мной с юности. Но да, он очень дорогой, и это подарок, — Герман спрыгнул на землю, подошел к нему и коротко козырнул, левой рукой удерживая поводья, — я представитель местного лесничества Герман Хендрикссон. И ваш коттеджный поселок входит в охраняемый мной сектор.

— Я Константин Александрович Вагнер. Хендрикссон? — мужчина, делавший при этом самый честолюбивый вид, немного поубавил спесь. — Бьерн Хендрикссон не родственник ли вам?

— Это не имеет сейчас значения, но да, он мой отец, — мужчина немного нахмурился.

— Да как же, если бы я сразу знал…

— Я повторяю, сейчас это не имеет никакого значения. На подконтрольном мне участке произошел инцидент с участием ваших подчиненных. Невольным свидетелем которых я стал.

— А с чего вы решили, что именно моих?

— А потому, что один из них сейчас на воротах стоит, а на лица у меня память отличная.

— Ясно. И что же произошло?

— Пару дней назад в лесу, когда делал вечерний объезд территории, — да, и тут можно было немного приврать, да и кому вообще было дело на то, с какой целью ехал он тогда по лесу, — девушку встретил, молодую, очень избитую. Хотел в город, в полицию отвезти, да она упрашивала очень сильно. Я ее все равно повез, до города доехали, а она взяла и выскочила из машины, пока на светофоре стояли. Не догнал. И вот какой парадокс, девчонку эту ваши охранники преследовали.

— Да моя ошибка, признаю, — мужчина вздохнул, сделав достаточно грустное выражение лица, — эти ушлепки вызвали к себе шлюху, имели ее там, в комнате охраны, а она их на деньги выставила и убежала.

— Ну-ну, — Герман ухмыльнулся, качая головой, — охотно верю. Особенно учитывая, что на девке не было живого места. И из одежды какая-то жутковатая ободранная хламида. Что-то мне слабо верится, что она вообще могла что-то украсть. У меня лично создалось впечатление, что бежала она, будто из плена вырвалась.

— Как я погляжу, вы у нас больно умный и большой фантазер. Чего же вы от меня хотите?

— Просто предупредить хочу. Территорию охраняю я, и не собираюсь допускать ничего подобного.

— А вы сначала докажите, что это было у нас. Свидетели остались? Девушка, например?

— К сожалению, нет. Но если повторится нечто подобное, то я сначала вызову либо полицию, либо сразу прокуратуру так, авансом.

— Можете даже не угрожать мне, вы пока не в том статусе, чтоб это делать, — ухмыльнулся Константин Александрович, — но могу заверить, что подобного инцидента более не повторится. Я уже принял все меры. Виновники наказаны. Урок усвоили.

— Поверьте, я не угрожаю. Я предупреждаю и, надеюсь, слова мои достигли цели.

— Без сомнения, — улыбнулся хозяин дома.

Герман улыбнулся в ответ, подошел к коню и легко вспрыгнул в седло.

— Хорошего дня, — он козырнул и неспешной рысью потрусил прочь от дома.

Охранник отворил ворота, и мужчина легко подстегнул коня. Жеребец взвился на дыбы и стремглав бросился вперед по дороге. Хозяин дома проводил его нехорошим взглядом и скосил глаза в сторону появившегося тут же начальника охраны. Здоровенный и лысый детина с какими-то странными, бесцветными глазами.

— Борзый, однако, типок, — прошипел начальник, но хозяин только ухмыльнулся.

— Он еще самоуверенный мальчишка, сынок богатенького папочки. Хотя признаюсь, довольно исполнительный. Но на всякий случай последи за ним. А еще едь в город и привези Сашку.

— Зачем?

— Вставлю ему трындюлей за то, что сотворили со своими дружками. Ты вообще что думал, когда ехал с ним за той девкой?

— Ну, он же хозяин!

— Хозяин пока я, а он иждивенец. Вези, сказал, этого придурка, и попробуйте только снова заехать к этим терпилам! Я с вас шкуры сдеру! Брысь отсюда! Видеть не хочу!

Уезжающий в это время Герман, зло улыбнулся.

Глава 5

Он ехал по весеннему лесу, наслаждаясь первыми более-менее теплыми деньками. Лес перекликался тысячами птичьих голосов. По деревьям прыгали, посвистывая, белки. Где-то вдалеке журчал весенний ручеек, наигрывая свою незатейливую музыку. Влажный лесной полог заглушал следы, но он хорошо слышал, как вдалеке почти бесшумно протрусила лисица, идя по следу пробежавшей ранее мыши. К ручью подошел олень и теперь пил студеную талую воду.

Герман ухмыльнулся, останавливая жеребца. Мечтательно прикрыл глаза, втягивая носом воздух. Жаль, что нельзя было сейчас поохотиться на этого сильного и гордого зверя. Поэтому лесник усилием воли заставил кровь не кипеть в венах, подстегнул коня и поехал прочь, чтоб не искушать и не травить душу.

Стало жарковато, он стянул с себя бушлат, спрятав его в рюкзак, сам остался в темном гольфе. Выехал на залитую солнцем поляну и спешился. Как же редко выдавались подобные приятные деньки. Хотелось хотя бы на несколько минут абстрагироваться от всех невзгод. Уйти в себя. Просто расслабиться.

Он сел в траве, достал из рюкзака пару бутербродов, фляжку с остывшим чаем и принялся неспешно перекусывать, при этом не забывал зорко вглядываться в окрестности. Если лесник и расслаблялся, то это не значило, что он когда-то терял бдительность.

И тут до уха донесся странный и опасный звук. Влажно и глухо хрупнула веточка под чьей-то тяжелой, но осторожной поступью. Герман замер, проглотив недожеванный кусок. Прислушался, подозрительный звук как родился, так и умер, а нового не было. И все же птицы в одной из частей леса с опаской примолкли.

Лесник потянул носом воздух, но весенний лес пах слишком сильно, чтоб почувствовать что-то иное.

Конь, до этого с упоением жевавший свежую весеннюю зелень, внезапно поднял голову, навострил уши и гулко начал втягивать большими, будто у араба, ноздрями воздух. Медленно пятиться в сторону хозяина. Герман встал, спрятал недоеденный полдник обратно в рюкзак и закинул тот на плечи. Подошел к коню и погладил по его широкой, лоснящейся шее. Жеребец был напряжен так, что пот выступил из-под его густой еще зимней шерсти.

Он на мгновение присмотрелся к лесу и, казалось, что чаща посмотрела на него в ответ. Черными, туманными глазами, скаля огромную пасть, полную острых хищных клыков. Между деревьями зарокотало, и на солнечный свет вырвался бурый, тощий после зимней спячки и очень голодный медведь.

Герману понадобилось меньше секунды, чтоб взлететь в седло уже бегущего коня, и острые медвежьи когти полоснули только воздух, в том месте, где только что стоял жеребец.

— Валим, Ренегат, валим! — рявкнул лесник, подгоняя животное хлесткими ударами повода по плечам.

Они летели вперед, улепетывая от преследующей по пятам смерти, петляя между деревьями. Медведь пер напролом, причем развил достаточно приличную скорость для своих габаритов, в то время, как коню с всадником было достаточно тяжело уходить от него по влажному лесному ковру, на котором длинные ноги животного скользили или утопали. Поэтому расстояние не менялось. И только показавшаяся впереди промоина с текущим с горы ручьем обнадежила его, заставив подстегнуть взмыленного жеребца для последнего рывка.

Конь подлетел к самому краю, в мгновенье подобрался и выпрямился, словно пружина. Промоина была широкой, но он легко преодолел это расстояние, а вот медведь, заметив препятствие, попытался затормозить, но по инерции проскочил еще несколько метров и плюхнулся вниз, прямо в холодную реку.

Герман, услышав недовольный, удаляющийся рев, ухмыльнулся и позволил жеребцу сбавить ход. Сначала перешли на рысь, потом на шаг.

— Молодец, Ренегат, отлично поработал, мальчик! — похлопал он животное по взмыленной шее, когда отъехали далеко от опасного места.

Нужно было возвращаться домой, чтоб сообщить в лесничество о медведе, который пришел достаточно близко к окраинам леса. Хотя десять километров вглубь не такое уж и близкое расстояние, но все же.

Трель смартфона заставила что всадника, что коня вздрогнуть и остановиться.

— Твою мать, да что такое?! — Герман покружил среди деревьев, выуживая гаджет из кармана брюк. Экран высветил, что слышать его страстно желает отец. — Час от часу не легче!

Вздохнул, поправил волосы, чтоб не лезли в уши и снял трубку.

— Алло!

— Hei, sønn, hvordan har du det? (Привет, сынок, как дела? — норв.)

— Начинается, то есть так пообщаться нельзя?

— Nei, det er for viktig. (Нет, дело слишком важное. — норв.)

— Hva skjedde? (Что случилось? — норв.)

— En veldig innflytelsesrik person klaget over din vilkårlighet på arbeidsplassen. (Один очень влиятельный человек жалуется на твой произвол на рабочем месте. — норв.)

— Etternavnet til en person er ikke Wagner for en time? (Фамилия влиятельного человека часом не Вагнер? — норв.)

— La oss si. (Допустим. — норв.)

— Так вот, — голос Германа приобрел слегка стальные нотки, — возможно, я и не могу доказать, то, что сын твоего влиятельного друга беспределит, но просто передай ему, что в следующий раз я приду не только с неопровержимыми доказательствами, но и с прокуратурой! И тогда выкручиваться придется очень долго, что на его репутации скажется не самым лучшим образом. А еще я найду девочку, которую насиловал его выродок!

В трубке послышалось шуршание, стук двери, после до лесника дошел тихий вздох отца:

— Все настолько серьезно?

— Ты даже не представляешь себе, насколько. И пусть даже не пробует воздействовать на меня никакими методами. Ты меня знаешь. Подвинет меня с должности, я уйду глубже в леса, а ему сделаю так, что жизнь малиной не покажется.

— Не смей беспределить! — голос отца стал грозный, но лесник только ухмыльнулся.

— Да кто будет, я же не тварь какая! Хватит и других методов внушения!

— Гера, пожалуйста, не натвори ничего!

— Пап, да какой творить, тут и без меня справляются. Они девчонку у родителей за долги забрали и насиловали ее.

— И? — голос отца снова приобрел металлические нотки.

— Что “И”? Убежала она от них, мне под машину кинулась, когда я от Миланы ехал.

— Твою мать, и что?

— Живая. Руку сломала, да ребро. Избитая с ног до головы. И то не факт, что из-за машины. Да внизу потрепали сильно ее.

— Твари, конченные. Хорошо, сильно там не переусердствуй, пожалуйста. А я уже тут меры приму некие, чтоб много не рыпался папаша.

— Спасибо. Мне это помогло бы. И без них проблем хватает. И это, за девчонку им ничего не говори.

— Какую девчонку?

— Точно.

— Одно скажи.

— Ну?

— Девчонка-то красивая?

— Пап, ты смеешься?!

— Да ладно, чем черт не шутит.

— У меня Машка есть.

— Твоя Машка кидает тебя через прогиб каждые десять дней. Несерьезные отношения.

— Па, не лезь в мою личную жизнь, пожалуйста. Мне уже даже не двадцать. И да, девчонка довольно симпатичная. А сейчас извини, мне пора. Я, знаешь ли, на работе.

Ренегат вновь поднял голову и подозрительно захрапел. Герман оторвал тонкую пластинку трубки от уха, прислушиваясь, но первым пришел запах мокрой вонючей псины, и он понял, что поздно. Все, что успел, так это подстегнуть коня, но тот вместо уверенного прыжка вперед крутанулся на месте, и это спасло жизнь обоим, так как медведь, вылетевший с кустов, целился как раз в круп жеребцу и поэтому промахнулся. И все же его острые, словно кинжалы, зубы, как ножами рассекли милитари брюки на бедре лесника, хватая его чирком.

Лесник взвыл от внезапной боли. А медведь молниеносно для своих габаритов развернулся и кинулся снова. Герман еще раз крутнул коня, уводя того по кругу. Ренегат подпрыгивал, поджимая задницу, хлестко бил задом на ходу, чтоб не попасть под смертоносные когти зверя. Бежать было совсем не вариант. Хозяин леса вел себя неадекватно. Он мог прийти к людям.

Герман ловко сбросил рюкзак, ведь тот мешал двигаться, и выхватил из седельного чехла короткий штурмовой карабин с пистолетной ручкой. Успел посетовать, что зарядил тот дробью, и тут зверь прыгнул, с силой зарядил ему сзади в левый бок лапой. Боль опалила, и лесник едва не вылетел из седла, но резко развернул коня полубоком к нападающему, передернул затвор карабина, сунул дуло в раскрытую пасть медведя и спустил курок.

Бахнуло так, что он все же не удержался в седле и рухнул навзничь на влажную лесную подстилку. Задохнулся от боли, когда приложился как раз на больной бок. Но лежать и скулить не было времени, так как медведь не был мертв. Он катался по земле, бил по изуродованной дробью пасти передними лапами и ревел на весь лес.

Лесник поднялся на ноги, вытащил из ножен, висящих у него на бедре, длинный охотничий нож и подошел к раненому хищнику как раз в тот момент, когда тот начал подниматься на лапы. Бросился, оказавшись сбоку от зверя, и с силой всадил нож за ухо. Повернул, вырвал и ударил вновь.

Зверь рявкнул в последний раз, тихо заскулил и рухнул к ногам лесника. Глаза Германа в этот момент пылали желтизной. Трелью зазвенел валяющийся среди прелой листвы телефон. Мужчина выругался, подошел к аппарату и поднял его.

— Пап, я, конечно, извиняюсь, но если постоянно будешь звонить, когда я на работе, то в один прекрасный момент говорить станет не с кем!

Глава 6

Когда он ввалился в комнату, сбрасывая на ходу сапоги, Катя выглянула из-под одеяла, уставившись на него со страхом. И было от чего. Вся одежда и лицо лесника были покрыты коркой, смесью грязи и крови. Последствия нападения и падения из седла. А еще от него воняло, очень сильно, чем-то отвратительным и диким. Это и приводило девушку в ужас. Но страшнее всего были его глаза. Дикий шокированный взгляд. Казалось, радужки даже стали бледнее.

— Что случилось? — выдохнула она, садясь на кровати и прикрыв голые ноги покрывалом.

— Медведь напал, — прошипел лесник и устало бухнулся на стул, — мне надо в райцентр ехать. Побудь тут на хозяйстве, пока меня не будет.

— А как же? — она замялась. — Я даже не знаю, что делать!

— Это несложно. Овцам и коню сена, свинье комбикорма, курам зерна. А собакам мясо в холодильнике.

— Ты кормишь собак мясом?

— А чем еще их кормить?

— Ну, кашки какие, с мясом, они же звереют от сырого мяса.

— Они озвереют от каш, если я начну им их давать. Просто кинь им мяса и не парься.

Он сбросил бушлат, и Катя вздрогнула. На бедре и боку Германа она увидела разорванную, окровавленную по краям одежду. Лесник успел проковылять мимо нее, сбросить вещи, когда она оказалась сзади и едва ощутимо коснулась краев самой большой рваной раны кончиками пальцев. Он вздрогнул и чуть отстранился от нее, глядя хмуро и насторожено.

— Нужно зашить, — произнесла Катя.

— Вот за этим я и еду. Заодно и в лесничество поясниловки с рапортами писать, — Герман сбросил драные брюки и споро замотал раны от клыков бинтом. Попытался проделать подобное с боком, но тут так легко не вышло.

И снова рядом оказалась Катя. Она достаточно жестко отобрала бинт и вату, закрыла рану компрессом и перевязала так спокойно и споро, будто делала это ежедневно. Она была хмурой и задумчивой в этот момент.

— Ты где так профессионально перевязки научилась делать? Будто на фронте медсестрой была.

— Не угадал, в травматологии работаю на полставки и по выходным. А судя по тебе, точно где-то на фронте побывать успел.

— Успел, два года с миротворческой миссией.

— Фельдшером?

— Сержантом.

— И прямо в бою даже был?

— Не раз. Ранение даже есть. Но я тебе его не покажу.

— Жестоко.

— Как есть. Жизнь вообще штука жестокая во всех проявлениях.

— А ты прямо прошел огонь, воду и медные трубы?

— Возможно. А что, так интересно?

— Есть немного, если честно. Есть мысль, что у тебя есть подруга или жена, но постоянно ты с ней не живешь. А вот та, с которой ты сейчас крутишь, она совсем другая.

— Ты родственница Шерлока Холмса?

— Нет, женская логика сработала.

— Ну, не буду ничего говорить, что я думаю по поводу вашей логики, но, на удивление, ты права, — он задумчиво посмотрел на свою левую ладонь, на безымянном пальце которой все еще был заметен след от кольца.

— О, — заметила его жест Катя и, уже поняв, добавила задумчивым тоном, — ооо! — постояла, подумала. — Соболезную, я не знала.

— Ничего. Уже два года прошло, вроде бы немного поутихло.

— Разве такая боль может утихнуть?

— Она становится тупее.

— Ясно. Все равно звучит это как-то жестоко. И грустно.

— Забей. Тебя-то это никаким боком касаться не должно.

Катя вздохнула и отвернулась от лесника, внутренне негодуя. Каков наглец? Она к нему подошла со всей душой, посочувствовала, а он отбрил, словно назойливую не в меру муху. Хотелось бы высказать ему все это в глаза, но она сдержалась, чтоб не вызвать у него еще большего негодования в свой адрес.

Она резко встала на ноги. Разворачиваясь на ходу и вдруг тихонько застонала, прижав ладонь к животу. Крепко сжала ноги.

— Что случилось? — лесник тут же оказался рядом и поморщился. От нее остро тянуло кровью.

— У тебя есть ветошь какая, мне надо. Очень. Срочно.

— Эти дни пришли?

— Последствия таблеток.

— О. — теперь уже Герман почесал затылок. Стало немного стыдно от первой мысли, что эта крыска не предупредила о том, что ей нужны женские вещи. А тут вон оно что. — Подожди, сейчас.

Он судорожно начал рыться в шкафу, пока не нашел старый пододеяльник. Критически осмотрел его и протянул ей.

— Такая сойдет?

— Не жалко? — Катя удивленно воззрилась на него.

— Нет, он старый. Пользуйся на свое усмотрение.

— Спасибо, — шепнула она и тут же переметнулась в сени. Зашуршала там, затрещала рвущейся тканью.

Полилась вода, и лесник снова покривился. Кровью запахло сильнее. Он достал из шкафа небольшую бутылку коньяка и налил себе полстопки. Выпил одним махом, пытаясь забить этот нестерпимый запах. Больше всего не переносил он запах крови, исходящий от женщин. Будто голову терял. И беда была вся в том, что заткнуть-то не получится ничем. Неплохо было бы смыться хотя бы на пару ночей.

Лесник невольно улыбнулся и набрал сообщение в телефоне. Высветилось, что абонент Мария увидел пришедшее письмецо, но, видимо, ответить пока не могла. Поэтому Герман спрятал телефон в карман, мысленно ликуя, что теперь будет повод остаться у нее на ночь, сославшись на то, что он получил боевое ранение и нуждается во внимании.

Входная дверь скрипнула, и Катя неспешно зашла в комнату. Вздохнула грустно.

— Больно сильно? — сочувственно спросил он, стараясь дышать через раз, чтоб не чувствовать ее запаха.

— Не очень. Легче стало. Что последствий никаких после тех выродков не осталось.

— Ясно, давай, я уезжаю, тебе что-то надо из средств первой необходимости?

— Белье надо нижнее и гигиенические средства. Если не сложно. Я потом все отдам, обещаю.

— Забей, хорошо, я поехал, не знаю, вернусь сегодня или нет.

— А я? — во взгляде у Кати появился испуг.

— Переживешь, тут тебе больше всего угрожают куры. У меня петух драчливый.

— А люди?!

— Люди здесь бывают пару раз в год от силы. Когда я в город уезжаю. Так что можешь смело выходить и ничего не бояться. Собаки хорошо охраняют.

— Так они меня и съедят первую!

— Так, иди сюда! — Герман резко схватил ее за руку и едва ли не волоком вытащил на порог. — Цербер, Фенрир, ко мне!

Из-за угла вынырнула пара волкособов и уселись напротив хозяина.

— Знакомиться! — скомандовал он, и псы с интересом начали обнюхивать ее со всех сторон. Более мелкий попытался сунуть морду туда, куда не следует, но возмущенная девушка тут же стукнула его по носу, и он отпрянул назад, скалясь на нее и рыча.

— Фу! — рыкнул лесник и дал псу второй раз. — Заслужил!

— Я не выйду из дома, они меня съедят!

— Не съедят, они адекватные. Не будешь если с визгом каждый раз убегать, они не будут преследовать. Все, я уехал.

Он развернулся и похромал к машине, в которую уже успел до этого затолкать тушу медведя. Пес покрупнее повернулся вслед хозяину и коротко тявкнул. Герман остановился, едва не вздрогнув, весь напрягся, после чего развернулся и грозно посмотрел на него.

— Пшел вон! Придурок! — и сел за руль.

Катя проводила удаляющийся внедорожник взглядом и с опаской посмотрела на глядящих на нее псов.

— Не дождетесь! — выдохнула она и нырнула в дом, так как пес поменьше снова оскалился.

Катя поняла, что спокойно жить тут серая тварь ей не даст. А еще в голове внезапно возникла мысль, что раны на теле их хозяина казались не настолько свежие, как он говорил. И даже если считать, что кровотечение уже удалось остановить, но рана покрылась корочкой двух — или трехдневной давности. В такую быструю регенерацию она не верила. Что-то тут было не то.

Глава 7

Рассвет озарил первыми лучами комнату, и Герман устало потянулся, лежа на широкой, хоть и старой двуспальной кровати. Скривился. Зашитые раны тут же отозвались вспышкой боли. Он на мгновение оскалился, сжимаясь, полежал так. Пошарил ладонью возле себя, но в кровати он был уже один. Лесник присел, глянул на пустую, уже остывшую половину кровати.

— Блин, вот же резвая! — выдохнул он и удовлетворенно опустился назад на смятую подушку.

Заложил руки за голову и невольно улыбнулся. План, придуманный еще дома, сработал безошибочно. Мария, как и любая женщина, имела большую слабость к слабым и нуждающимся. Он приперся к ней после того, как, наконец разгреб весь геморрой, свалившийся на него после убийства этого самого медведя.

Проблема в самом деле появилась достаточно серьезная, учитывая то, что раны его оказались не такими уж и опасными. Пострадала только кожа. И то, зашили одну рану на боку и одну на бедре. Поэтому, когда он пришел в лесничество, Степан Карлович, главный лесничий, смотрел на него очень косо.

И все же в очередной раз Герман выкрутился. Даже успел в сельский магазин, чтоб не прийти в гости к Маше с пустыми руками. Но все же уже у нее получил люлей за то, что шастал долго и не пришел сразу. Тем более раненый.

И “раненый” тут же был отведен в спальню, уложен в кровать, накормлен, напоен и обласкан. А позже еще и умудрился-таки дорваться до сладкого и устроил учительнице неплохой такой сексмарафон. Правда в этот раз его позиция в этом марафоне была скорее пассивной. Нужно было и дальше держать марку, прикидываясь едва ли не умирающим.

Неизвестно, сколько удалось поспать часов в эту ночь, но настроение у Германа было довольно-таки неплохим. Да и сладкая ломота в теле говорили о том, что время было потрачено не зря. Конечно, пах еще немного ныл от перенапряжения, но, вспомнив, как изгибалась ночью Маша, сидя на его бедрах, с какой страстью опускалась на всю длину его дружка, лесник мечтательно зажмурился.

С Машей ему было очень хорошо. Не раз Герман задумывался, что она станет его второй женой, но стоило ему только заговорить об этом с ней, то Мария тут же пресекала эту тему. Наверное, она тоже любила его, вот только был ряд причин, который заставлял женщину держать молодого любовника на расстоянии.

Во-первых Маша была глухой. Глухой от слова совсем. Она работала учительницей в интернате для слабослышащих детей, в райцентре. И, хотя Герман мог общаться с ней посредствам языка жестов, который он знал, но женщина считала, что не сможет стать хорошей женой для молодого мужчины. А о совместных детях вообще не могло быть и речи. Все доводы Германа о том, что никакое потомство ему и нафиг не сдалось, игнорировалось. У Маши была дочь Ульяна — вторая причина. Девочка тоже была глухой, девочка была подростком со всеми вытекающими из этого проблемами. И мать пыталась оградить растущую дочку от молодого мужчины, опасаясь некоторых нехороших последствий. И все слова Германа о том, что ему нужна именно она, а не мелкая пигалица, не достигали мозга женщины.

А в-третьих, Мария была намного старше Германа. В то время, как леснику только исполнилось двадцать пять, Марии шел уже тридцать седьмой год. И, хотя она совершенно не выглядела на свой возраст, будучи маленькой, субтильной, голубоглазой блондинкой, довольно спортивной и активной, но ей было стыдно иметь такого молодого мужчину рядом. И все же их очень сильно тянуло друг к другу, и у женщины не хватало иногда воли послать его куда подальше. А еще ей элементарно не хватало простого мужского тепла. И он, казалось, умело пользовался ее слабостью.

Маша, практически уже одетая, заглянула в спальню и бесшумно притворила за собой дверь. Как женщина умудрялась так бесшумно двигаться, леснику было неведомо. Но он коротко улыбнулся, приподнимаясь на кровати, и тут же заключил ее в свои объятия. Крепко поцеловал и попытался уложить рядом с собой, но она отодвинулась в сторону, сделав строгое выражение лица.

“Мне уже пора уходить на работу!” — показала она знаками, но лесник отрицательно покачал головой.

“Останься, напиши на работу, что заболела”, — он умоляюще уставился на нее, но теперь уже Маша начала отрицательно мотать головой.

“Нет, моя работа очень важная!” — показала она, но в этот момент Герман посадил ее себе на колени и снова приник к ее губам в поцелуе.

Женщина на мгновение замерла, вяло отвечая на его ласки, но, когда он попытался расстегнуть пуговицу на ее блузке, уперлась ему в грудь руками, отодвигая от себя. В этот момент дверь со стуком отворилась, и на пороге возникла дочь Марии, Ульяна и принялась настойчиво махать матери. Ровно до той секунды, пока не заметила в комнате лишнего персонажа.

Все трое замерли, переводя взгляд друг на друга.

— Твою мать! — выдохнул лесник, а Мария вдруг сжала губы и указала шестнадцатилетке на дверь.

Та пулей вылетела прочь, а Маша развернулась и шлепнула его ладонью в лоб.

“Дурак! — указала она отворачиваясь — Одевайся, нам ехать пора!”

— Облом, — выдохнул Герман. Вздохнул и начал натягивать одежду.

Стало даже слегка стыдно, что малолетка оказалась невольным свидетелем личной жизни своей матери. Поэтому, когда он выходил из их дома, то старался не смотреть обеим в глаза. Только когда уже Мария садилась в машину, подошел к ней и положил руки на плечи. Поцеловал.

“Когда я могу приехать в следующий раз?” — спросил он, но Маша не удостоила его ответа, показав в воздухе неопределенный жест.

Он проводил уезжающий внедорожник взглядом и сел за руль своего старенького УАЗика. В центре села он оказался еще до того, как открылось сельпо, поэтому поставил машину недалеко от клуба и задремал на водительском сиденье, запахнувшись в бушлат, спрятав в нем голову.

Приснилась ему Марина — умершая жена. Такая, какой видел он ее в день их свадьбы. Красивая, черноволосая, с зелеными, словно изумруды, глазами и ослепительной улыбкой на коралловых губах. Она кружилась в танце, наряженная в бело-голубое свадебное платье, и подол его легким цветком порхал в воздухе, чуть приоткрывая ее обворожительные длинные ноги. Вся такая нежная, хрупкая, словно цветок. Цветок, который сорвали, растоптали и выкинули в грязной подворотне, словно тряпка то была, а не человек.

Проснулся он внезапно. Вздрогнул, осмотрелся по сторонам и горестно вздохнул. Ударил по рулю, едва не вывернув тот, и заметил корову, которая шарахнулась в сторону от его машины. Он посмотрел в боковое зеркало и натянул на голову капюшон пайты, которая была на нем под бушлатом. Надвинул сильнее на глаза. В свете рассветного солнца глаза его искрились золотом. На благо, пастух, гнавший стадо на пастбище, был его далеко позади и не заметил ничего предосудительного.

— Успокойся ты уже, — прошипел Герман, глядя на себя в зеркало, — прошлого не вернешь.

Взглянул на часы, чертыхнулся и вылез из машины. Нужно было стремглав лететь домой, а он совсем забыл купить то, о чем просила оставшаяся там на хозяйстве девчонка. Продавщица сверлила его долгим, очень странным взглядом, но говорить ничего не стала. И все же Герман понял, что сплетни о его утреннем посещении и покупке разных непотребных вещей теперь долго будут бродить по селу, пока не превратятся вообще в нечто несуразное. Но, если честно, ему было абсолютно плевать на их гнилые языки.

Купив все, что ему было нужно, Герман вышел из сельпо и побрел к соседнему с магазином дому, в котором жил знакомый его мясник. У него лесник не раз уже закупал мясо для своих волкособов в те времена, когда не было у него собственных запасов.

Мужчина радушно принял постоянного своего покупателя. Выложил все, что тому было нужно, не задавая глупых вопросов, и, уже нагруженный пакетами продуктов, подошел лесник к машине, загрузил в багажник и встал рядом перекурить перед дорогой. В машине старался не курить, так как был голоден и не хотел, чтоб начало тошнить в пути.

— А ты все тут ошиваешься, свинячий выпорток! Не сдох еще в своем лесу, как рвань подзаборная, — достаточно звонкий еще женский голос заставил Германа едва ли не подавиться дымом. Посмотрел в том направлении.

В стороне, почти на пороге клуба стояла не старая еще, немного полноватая женщина, в черном в мелкую красную розу платке и длинном, практически в пол темно-зеленом платье. Она зло смотрела на лесника изумрудно-зелеными глазами.

Герман обреченно закатил глаза:"Ну, сейчас начнется".

— И вам не хворать, Настасья Всеволодовна, — козырнул он ей, мысленно умоляя все высшие силы, чтоб стареющую ведьму сдуло куда-нибудь, — карты подсказали, где меня искать? А то вон, с другого конца села аж пришли. Мимо церкви идти не побоялись.

— Смешно! — прошипела женщина, все так же не сводя с него злого взгляда. — Нет, решила просто посмотреть, сильно тебя медведь потрепал, как люди говорили?

— И как, довольны?

— Скорее разочарована. Надеялась, что хоть что-то зверь тебе все-таки оторвал. Не знаю, какие силы тебя защищают, но, видать, ты у них в почете.

— Да нет, что вы, я ж не вы, ни к каким потусторонним силам не обращаюсь. Просто умею защищаться.

— Язви-язви. Что, одну в гроб загнал, теперь за другую принялся? — голос женщины приобрел слегка истеричную интонацию.

Ну, вот зачем она это начала. Герман понимал, что рано или поздно она бы начала эту тему. Морально даже пытался подготовиться. И все же это был удар под дых.

Лесник зарычал, сбрасывая маску приветливой язвительности.

— В том, что Маринки не стало — не моя вина.

— Если бы ты не потянул ее в город, то она сейчас была бы живой и здоровой и без разных выродков под сердцем!

Казалось, что из ушей у Германа в этот момент пошел пар. Очень захотелось подойти к сучке и оторвать ей черный, змеиный язык вместе с куском рта. Но он до хруста сжал кулаки, запирая ярость глубоко внутри. Подошел к отступившей от неожиданности Настасье, нависая над ней горой. Из горла его невольно вырвался утробный рык.

— Она сама бежала из вашего змеиного гнезда. Она спасала себя! Поэтому и вышла за меня, поэтому и стремилась в город. Вы били ее. Не надо сейчас ничего говорить, вся деревня видела, как вы метлой ее гнали, когда узнали, что она крещение приняла. Что в подвале закрывали и участковый забрал ее у вас.Вы ведь хотели, чтоб она стала ведьмой, вы и ваш папаша! Чтоб вышла за того, кого навязывали ей вы. Вы сами уничтожали свою дочь. Я любил ее, а вы можете сказать то же самое?!

— Ты уничтожил ее! Что же ты, если любил ее, то не сохранил? Ей горло перерезали, а куда ребенка дели? А? Твоего сына! Ты нашел его тельце? Так-то ты ее любил! Лучше бы сдох еще в армии!

Герман зарычал, наступая на ведьму. Ведь во взгляде ее в это время не было боли, нет. Там было торжество! Злорадство! Будто не говорила о самом страшном моменте в своей жизни, а рассказывала что-то очень веселое.

— А ну, нечисть, разошлись в стороны! — густой бас заставил обоих замереть.

Лесник тяжело дышал, приходя в себя, а женщина фыркнула зло, развернулась и быстрым шагом направилась прочь от клуба, ведь напротив них, облаченный в рясу, стоял местный священник, отец Михаил и похлопывал по ладони большим посеребренным крестом. Настасья знала, что поп может осенить ее знамением и, как опытная ведьма, постаралась смыться как можно быстрее. Герман же не стал смываться. Просто замер.

— Ты чего творишь, шелудивый? — Михаил подошел к нему поближе и теперь говорил так, чтоб никто посторонний не слышал их. — Решил рассекретиться? Так я первый, кто тебе пулю тогда пустит в лоб.

— Серебро убрал! — рыкнул в ответ лесник.

— Не уберу. Так быстрее в себя придешь. Ты себя видел, нечистый? У тебя глаза светятся. Хочешь, чтоб Настасья растрепала всему селу, кто ты есть на самом деле?

— Она ничего не знает, — пробурчал в ответ Герман.

— Уверен? — на лице священника заиграла саркастическая улыбка.

— Да убери ты серебро, брюхо жжет! — лесник отступил на несколько шагов. — Я уже ни в чем не уверен, даже в том, что ты никому ничего не сказал.

— Тайна исповеди, забыл?

— Я язычник, забыл?

— Но был-то православным. Еще в армии остатки веры в тебе были. А я умею хранить секреты. А теперь собрал руки в ноги и вали отсюда, пока не стал кем-то другим ненароком!

— Еще не полнолуние.

— Но сейчас был недалек от этого.

— Погоди, не все еще купил, — Герман вытащил из машины рюкзак и скрылся в дверях магазина.

— Сила нечистая, — покачал головой отец Михаил и вздохнул. На сегодня в деревне порядок между противоборствующими был наведен, вот только надолго ли?

Глава 8

— Мне всегда казалось, что после того, как мужчина проведет ночь с женщиной, то он не должен быть таким раздраженным, — Катя поставила на стол кружку с чаем перед Германом. Лесник обхватил ладонями горячий керамический цилиндр и задумчиво уставился перед собой.

— С чего ты взяла, что я с женщиной был?

— Под глазами синяки, значит, мало спал, ходишь, чуть оберегая живот или пах. Значит, либо удар был, либо затер, либо просто болит. Вот только настроение твое подавленное понять не могу.

— Раны болят.

— Болели бы раны, ты бы их оберегал, скорее всего хромал бы и бок бы поджимал тоже. А так ты просто раздражен, будто настроение подпортили капитально.

— И при этом лезешь в душу? Тогда ты, либо очень бесстрашная, либо недальновидная.

— Я просто хотела поддержать разговор.

— Лучше не надо. Я сейчас покормлю скотину и посплю немного. В бане.

Он поднялся со стула и, пошатываясь, вышел прочь из избы.

В магазине, перед тем как уехать, он купил десять полторашек пива, бутылку коньяка и водки. Нужно было расслабиться, другого способа он и выдумать не мог. Слишком большим было моральное напряжение.

Из деревни он вылетел в одно мгновение и углубился в лес, едва не разбив УАЗ на бездорожье. Хотелось как можно скорее оставить это чертово место с его деградирующим населением. Все-таки пора было уговаривать Марию на брак и смываться прочь. Подальше от гнилой родни покойной жены. Пока еще жив.

Остановив машину, Герман с силой стукнул по рулю и рявкнул так, что едва ли не вылетели стекла из машины.

— Сука! Сука-сука! — он несколько раз ударил по приборной панели и бессильно откинулся назад, прикрыв лицо руками. — Аааа! За что мне это все?!

Ответа на этот вопрос ему не было. Но огонь ярости, рвущийся наружу сквозь все его поры, немного утих. Лесник перегнулся на заднее кресло, достал из пакета бутылку пива, отвинтил крышку и залпом осушил едва ли не половину. Алкоголь не брал его от слова совсем.

Он снова уронил лицо в ладони и тихонько затрясся. Навалилось. Вспомнилась Марина, какой он увидел ее в морге. Ее худенькое истерзанное тело. Зашитый плоский живот, в котором совсем еще недавно преспокойно рос их сын. Он казнил себя за ее смерть. За то, что не поехал с ней в город, за то, что не опекал, словно хрустальную вазу, хотя должен был. А еще его казнила ее мать Настасья. Злобная ведьма знала, за что задеть, чтоб довести его до белого каления. Чего добивалась эта баба, неизвестно, но только Герман старался не поддаваться на ее провокации, хотя потом и болел душой как сейчас.

Слегка придя в себя, Герман выпрямился, вытер слезы и снова отхлебнул пива из бутылки. Вышел из машины, подойдя к самому обрыву, где далеко за лесом виднелась дорога в коттеджный поселок. Как раз в это время туда ехала машина представительского типа. Видимо, кто-то из толстосумов возвращался домой на выходные. Лесник плюнул в ту сторону и вернулся назад к машине. Снова сел за водительское сиденье и пригубил из бутылки, достал из бардачка нож, обернулся и зашуршал в пакете с сырым мясом. Отрезал кусок сырой печени и схватил его острыми зубами прямо с ножа. Да, некоторые его пристрастия были слегка шокирующими, и окружающим не обязательно было о нем знать, никому.

Похрустев сыромятью, запив это все дело остатками пива из бутылки, он завел мотор и не спеша порулил в сторону дома. Теперь старался ехать медленнее, аккуратнее, чтоб не врулить ни в какую канаву. Поэтому до дома доехал часам к трем дня, где его уже ждала волнующаяся Катя.

Хотя Герман не был настроен на разговоры с той, которая временно проживала у него, но все же вручил ей все покупки, дождался тихого «спасибо». А потом быстро нашел повод избавиться от ее соседства хотя бы на какое-то время. Накормил псов, задал побольше корма скотине и закрылся в бане, ведь хотелось еще добавить пива.

Уже вечером, немного захмелев от выпитого, подремав и с неплохим таким сушняком, он вернулся домой, и тут же на пороге его снова встретила вездесущая Катя.

— Мне небольшая помощь нужна, — она переминалась с ноги на ногу, стыдливо опустив глаза. И из одежды на ней был лишь его свитер и светлые трусики, очень явно подчеркивающие все линии ее тела, что вызвало в его слегка хмельном мозгу не самые возвышенные чувства. Захотелось срочно написать Марии сообщение и поехать еще на одну ночь.

Герман снова невольно начал терзаться двойственностью чувств по отношению к ней. Прищурился. Ведь Константин Александрович сказал, что охранники заказали проститутку. Не соврала ли ему девица, чтоб скрыть что-то эдакое. Что она задумала? Или на самом деле стыдится. Выходит, сказала правду?

— Что случилось? — он удивленно воззрился на Катю, старательно дыша в сторону, чтоб не сбить ее с ног алкогольными парами.

— Мне бы голову помыть, — она подняла на него поразительные глаза, но тут же потупилась вновь, и щеки ее зарделись, — я сама не могу. Шина мешает.

— Ясно, хорошо, помогу, — лесник сел за стол, взял из корзины, стоящей на нем, яблоко и с задумчивым видом откусил приличный кусок, — что-то еще надо?

— Да, нет у тебя майки или футболки ненужной? А то свитер колет. Кожа чешется.

— Погоди, сейчас посмотрю.

В шкафу у него было как раз несколько маек на случай холодной погоды, но стоило ему представить, как она будет выглядеть в подобном одеянии, особенно чем будет прикрываться свою потрясающая грудь, на которой периодически он невольно фокусировал взгляд, как внутри все защемило, а в форменных брюках стало тесно.

Ругая себя на чем свет стоит за подобные похабные мысли и состояние, Герман достал темно-серую, довольно плотную футболку и протянул ей.

— Вот, думаю, тебе как раз подойдет.

— Спасибо, — Катя довольно кротко улыбнулась, и он чертыхнулся. Ну какая из нее проститутка? Хотя женщины коварны, а еще они ведь отличные актрисы. Снова стало как-то двояко. Вот не выглядела она девушкой легкого поведения. Скорее мелкой ведьмочкой, с такими-то глазищами. А главное, взгляд, у нее не было того прожженного, изучающего и при этом потухшего взгляда, которым обычно обладают распутные девы.

— Я пойду, воды принесу. Нагрею, потом сюда принесу.

— Не надо, я приду в баню, чтоб лишний раз не затирать лужи на полу.

— Да мне вообще не в лом.

–А я не хочу быть обузой, — внезапно достаточно зло прошипела Катя, и лесник от неожиданности вздрогнул и покосился на нее. Ее разноцветные глаза пыхнули такой яростью, что он даже слегка оторопел, — никогда ею не была и быть не собираюсь! Я самодостаточная личность и попросила только о малом. Не надо считать меня недееспособной, если я ранена. — И топнула ногой напоследок.

Герман недовольный покосился на нее, такая резкость ему абсолютно не была по душе. Тем более от такой пигалицы. Хотя ее можно было понять. Синдром старшего ребенка. Не умела она быть беспомощной.

— Не бузи, деточка, не в своей общаге, — фыркнул лесник и снял с лавки в углу ведро, — через полчаса заходи в баню, помоем тебе волосы. И услышу такое еще раз, домой отправлю. И так уже хорошо помог.

Она не стала больше ничего говорить, хотя по всему внешнему виду было видно, что его слова неприятно кольнули по ее самолюбию. Но, если честно, то ему было глубоко плевать на ее недовольство. Пигалица.

Удостоверившись в очередной раз, что ему тупо наврали про принадлежность Кати к древнейшей профессии (не смогла бы такая резкая прижиться в кругах покорных, наигранно-ласковых путан), Герман направился к колодцу за водой.

Ему всегда действовало на нервы, если девушки начинали слегка загонять, наезжать ни с того, ни с сего и качать права безосновательно. Имея мать, тетю, двух старших и одну младшую сестер, он как никто прочувствовал на себе всю прелесть женского доминирования. И если мама с Миланой делали это аккуратно, но напористо, то Ева и Сирена просто выносили мозг. А после службы травмированный организм и душа вообще слабо и очень болезненно воспринимали подобные выходки. Одна из причин, почему Герман уехал как можно дальше от родного дома, в котором, помимо взрослых и подросшей сестер, появилась еще и достаточно избалованная, капризная племянница.

Нет, Герман не был женоненавистником. Он еще полтора года назад был женат и очень любил свою Маринку. Боготворил ее. Но Марины больше не было, как и их неродившегося ребенка, а он после этого еще больнее стал реагировать на насилие над женщинами.

И все же контуженные, а сейчас еще и пьяные нервы не давали спокойно реагировать на агрессивные выпады, а часто и обижаться. А главное, у него на это были самые что ни на есть объективные причины.

Катя заглянула в предбанник, осматриваясь по сторонам. Замерла, увидев под столом батарею пустых бутылок, но все же пересилила внезапно вспыхнувший в глазах страх и зашла в баню.

— Не заметила в первый раз, как у тебя тут аутентично. Рога оленей, лосей, других животных. Весело.

— Да, и шкуры волков на полу. — Лесник, не отрываясь, глядел на стол, на котором лежала целая куча разного рода инструментов, что-то перекладывал. Поднял и повертел в руках баночку. Катя сглотнула, представив, что это у него набор начинающего маньяка.

— Не жалко? — подошла поближе и посмотрела поверх его плеча. — Что это?

— Волков не жалко. Их нужно держать под контролем. — Он критически осмотрел получившийся аппарат. — А это я буду немного занят собой, после того, как помоешься. Так что давай быстрее.

— Это машинка для татуировок, что ли?

— Именно?

— Зачем? — она отступила на пару шагов, недоверчиво глядя на него, но Герман и бровью не повел.

–Тату подкорректировать надо. Давно уже делаю, никак не закончу.

— А ты умеешь? — Катя приблизилась к нему вновь, глядя уже с интересом.

— Немного, — Герман соединил детали и снова критически осмотрел устройство со всех сторон, — иди в парилку, я сейчас футболку скину зайду, помою тебе голову.

Когда он заглянул в парилку, Катя уже была внутри, облаченная только в футболку. Молча сидела на полатях, держа в руках таз.

— Лучше встань и нагнись над тазом.

— Сейчас. Я просто немного задумалась. Как там мои сестры.

— Так давай отвезу тебя к ним.

— Некуда мне ехать, — она поставила тазик на полати и скинула с себя футболку, отвернувшись от него, и он заметил дешевую татуировку в виде змеи на ее левой лопатке. Как не заметил этого раньше, вопрос. — Знаешь, после того, как мои родители отдали меня этим людям, я точно поняла, что там не нужна никому. Я ведь даже не жила уже с ними.

— А как же учеба? И где ты жила, с кем?

— С учебой что-то придумаю. Наверное, справку придется купить. А живу я в городе. Квартиру снимаю со своими подругами. — Разноглазая ведьмочка нагнулась над тазом, и он принялся поливать ее голову теплой водой. Старательно при этом не смотрел на грудь, которая виднелась сейчас характерно ее позе.

— О, так ты лес…

— Нет, конечно, так удобнее просто. Дешевле. Я так-то вообще асексуалка. Так спокойнее жить. Никто не раздерет тебя на куски изнутри, забывшись в своей жестокой страсти.

— Твоя жизнь максимально сложная. Не пробовала обсудить свои проблемы со специалистом?

— А толку? Проблемы свои мне все равно самой разгребать в итоге придется. Психиатр не научит меня перестать бояться присутствия члена в своем теле. Думаешь, я не пробовала жить нормально? Вот только каждый раз, как доходило до постели, мне казалось, что меня снова насилуют, раздирают на куски, и становилось отвратительно от того, что это трется во мне.

— Логично, но любой страх можно пережить. И не каждый секс — это насилие. Он тоже может быть приятен. Просто с бухты-барахты нельзя все делать, понятное дело, что на сухую будет как минимум больно.

— Можешь мне это и не объяснять, все равно я лучше буду без него вообще, чем страдать каждый раз.

— Как-то кисловато прозвучало. И почему ты не хочешь, чтоб я отвез тебя домой? — Герман налил ей на голову немного шампуня и принялся массировать волосы, взбивая густую пену.

— Боюсь, что навлеку беду на своих родных и друзей. Хочу немного отсидеться, может, это дело заглохнет, и тогда вернусь.

— Слушай, девочка, как-то это все очень подозрительно выглядит, не находишь? — лесник замер, откладывая ковш в сторону. — Может, все-таки скажешь правду?

Катя резко встала, вперившись в него своими разноцветными глазами, забыв о своей наготе, и стыде тоже. Он даже оторопел от открывшегося ему вида. И, хотя какое-то мгновение во взгляде ее читалось возмущение, но закрываться она не стала, только слегка потупилась, а уже он отвернулся, пылая от стыда. Но Катя успела заметить, что у него на груди и левом плече виден прерванный черный узор татуировки.

— Машина, в которой отец в аварию попал, не его была, — произнесла она, потирая руку, — теперь мы должны еще и хозяину автомобиля. Младших мать к бабушке, думаю, уже отвезла, а если я приеду, то могу под удар попасть.

— Час от часу не легче, что за машина была?

— Audi A серии, не знаю какая, но новая, представительского класса.

— Ни хрена себе! Эдак вы будете всю жизнь отдавать. И дети тоже.

— Не знаю, мне кажется, что за пару месяцев все уляжется.

— Боишься, что тебя снова отдадут за долг?

— Боюсь. Плевы у меня может уже и нет, но боль я все равно чувствую. А сестер они не посмеют отдать так, как меня. Для матери только я мерзость шлюховатая, и со мной можно делать все. Остальные дочери невинные девочки. Их уродовать не посмеют. Чего отвернулся-то?

— Ну, ты обнажена, не хочу, чтоб тебе было стыдно.

— А с чего ты взял, что мне стыдно? За просмотр денег не берут. Я не стыжусь наготы. Даже натурщицей подрабатываю иногда. К сожалению, все вот это, — она немного угрюмо осмотрела себя с ног до головы, коротко останавливая взгляд на синих еще грудях, и взгляд ее стал грустный, — красоты мне не добавляет. Хочешь посмотреть — смотри. Только без излишеств.

Плеснула вода, сливая остатки пены с волос. Герман обернулся, пристально глядя на нее, уже не лежащую и беспомощную, а вот такую, самодостаточную, яркую, с рассыпанными по плечам мокрыми светло-русыми волосами. Все еще покрытые синяками груди упруго и задорно торчали вверх, приковывая внимание. Да и фигуру иначе как произведением искусства назвать было невозможно. Лесник не помнил, когда в последний раз видел такие длинные и ровные ноги и тонкую талию. Катя явно следила за фигурой. Он нервно сглотнул, невольно глядя на светлые трусики, которые были сейчас так не к месту.

Катя проследила за его взглядом, ухмыльнулась и дернула резиночки вниз, и белье легко поползло вниз к ее лодыжкам. Зрачки Германа расширились, а она сделала легкий шаг вперед и положила ладошку ему на грудь.

— Мое предложение, — прошептала она, — все еще в силе. Я не знаю, как еще отплатить тебе за помощь. И могу отступить от своих принципов ненадолго.

Его ладонь легла поверх ее и сжала с силой. Вторая же легла на упругую полусферку груди, легонько поглаживая ее. Она вздрогнула. А зрачки расширились, только от страха. Но Катя стоически промолчала, хотя улыбка ее сделалась кислой. Он же глубоко потянул носом воздух. Наклонился, и вдруг с силой притянул к своим бедрам. Она ахнула и попыталась отстраниться от него, уперев ладони ему в грудь. Низом живота она отчетливо ощутила, насколько сильно он возбудился от ее откровенного вида. В чудных разноцветных глазах вспыхнул не страх — ужас.

Конец ознакомительного фрагмента.