Иерусалимский вокзал

Григорий Люксембург (2024)

«Иерусалимский вокзал» — наиболее полное собрание стихов, прозы и переводов поэта, барда и боксера Григория Люксембурга.

ВОРОТА ГАЗЫ

Памяти Отца

УТРЕННЯЯ МОЛИТВА

Замычали минареты,

До рассвета два часа.

Петушиной оперетты

Разлетелись голоса.

Не осталось в небе места:

Все в молитвенном огне.

Даже пальма, как невеста,

Исповедуется мне.

И сова, ночная птица,

Облетая минарет,

На публичный дом садится

И кричит, что Бога нет.

***

Здесь птицы не поют, здесь птицы плачут.

То шепчут, то кричат наперебой.

А по ночам бездомные собаки

Ласкаются точь-в-точь как мы с тобой.

Быть может, Газа — просто в ад предбанник,

Где славный кофе пьется задарма.

Сидишь в пыли, сосешь восточный пряник,

Кричит мечеть, и молится тюрьма.

ПАТРУЛЬ

А в Газе что ни день цветет мимоза,

И кофе у арабов на усах.

Мой хрупкий век, свалившийся с обоза, —

Такая грусть в твоих глазах…

С меня дождями первородство смыло,

Не различить, где Тора, где Коран.

Сидит Агарь и кормит Исмаила,

И вспоминает Ханаан.

И кажется, кого-то узнавая,

Она взглянула сукой на солдат;

А камень, надо мною пролетая,

Шепнул на ухо:

— Он твой брат!

***

Арабы в кальсонах

Шатаются в Газе.

Тут били Самсона

За блуд и проказы.

И всюду рассказы

О смерти героя.

Уходим из Газы

И нет нам покоя.

***

Нам кажется, что осенью война.

Храни нас, Бог, в любое время года!

Но страха трехэтажная волна

Снесла покой, как мачту с парохода.

Мир был задуман, как великий храм,

Где обувь оставляется у входа.

И дождь струит по голым животам…

Храни нас, Бог, в любое время года!

Я жду войны. Я к ней уже привык.

И только шрамы, как уста урода,

Трещат по швам, освобождая крик:

Храни нас, Бог, в любое время года.

***

Черноглазая Газа

Очарует туриста.

От тюрьмы до базара

Метров триста.

Просит нищий на свалке

Пулю в лоб или хлеба,

Проклинает солдата

И апрельское небо.

***

Вздымая горбатые спины,

Из тьмы обветшалых шатров

Рабами бредут бедуины

На зов городских петухов.

Как будто тысячелетья

За чашечкой кофе

В шатрах

Мудрили они над мечетью

В бездонных синайских песках.

А церковь им не по карману.

Хранит их Господь про запас:

Они по великому плану

Заменят когда-нибудь нас.

И в поисках третьего Храма,

Взлетев на последний виток,

Сказал я:

— В шатры Авраама

Верни нас, единственный Бог.

Пусть целую вечность продлится

Молчанье в дырявом шатре.

И время —

Хищная птица —

Устало кружит по жаре.

ПЕСНЯ СОЖЖЕННОГО ТАНКИСТА

Друзьям из моей батареи, убитым в войну Судного дня

Ни ветра, ни птичьего свиста…

О, Господи, Шма, Исраэль!

Живыми сгорают танкисты

За свой соловьиный апрель.

Я знаю, что танк не Освенцим

И в танке не стыдно сгореть,

Но замерло заячье сердце,

Почуяв геройскую смерть.

Заклинило намертво люки.

Нам больше не видеть небес.

О, Господи! Где ж Твои руки?

Мне жалость нужна позарез.

Я помню, что сзади Кинерет,

А слева — Хермона хребет,

И жаль, что никто не поверит,

Что был я — и вот меня нет…

Но был я, и пепел свидетель,

Возьмите меня на ладонь —

При лунном и солнечном свете

Я буду шептать вам: «Огонь!»

Огонь небывалой свободы

Танкистов сжигал у границ.

А танков сожженные своды

Почетнее царских границ!

Война

Блестел, как зеркальный осколок,

Кинерет за нашей спиной.

Какой фарисей и астролог

Назвал этот ужас войной?

И пепел сожженной пехоты

Хоронит осенний туман…

Голанские злые высоты —

Лишь камни, война да бурьян.

Так шел Голиаф на Давида.

До метра расписан наш путь.

Лишь Бабьего Яра обида

Не смеет в глаза заглянуть.

Мир вашему праху солдаты.

Не в храмах, а в танках горим.

И больше не требуем платы —

Стоял бы Иерусалим.

Вот птица летит из Дамаска,

Испуганно глядя на нас.

Стальная не выдержит каска

Ее целомудренных глаз.

И пепел сожженной пехоты

Хоронит осенний туман…

Голанские злые высоты —

Лишь камни, война да бурьян.

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ В ГАЗЕ

Хочу домой, где одноглазой рысью

Звезда скрывается за каменной горой

И где луна, прижавшись к кипарису,

Прикинулась соломенной вдовой.

Покрыты пылью трупною ботинки,

Самсоновы лисицы Газу жгут,

И верные пророку бедуинки

Навстречу в платьях траурных идут.

КЛАДБИЩЕ НА МАСЛИЧНОЙ ГОРЕ

Ангелы на крышах

Бьют, как снайпера.

На горе Масличной

Встретиться пора.

На границе с небом

Съежимся рядком,

И гора накроет

Каменным платком.

Затянуть бы туже

Смерти пояса:

На горе Масличной

Верят в чудеса.

ВИДЕНИЕ В ЗАБРОШЕННОМ ПОРТУ ЯФФО

Я встретил тень.

Из глаз

Уже выкатывалось горе,

И до утра шумело море,

Что это наш последний час.

Качалась тень на гнущейся стене,

Как черный всадник на хромом коне.

И проплывали в море корабли.

Как на плечах несомые гробы.

НОЧЬ В АПРЕЛЕ

Шаги на улице, шаги…

Гуляет друг там или враг?

Скрипят за дверью башмаки,

И камнем прыгает кулак.

О, мотыльки любимых рук!

Не знаю, как вас величать.

Как мало у меня заслуг

Друзей к полуночи встречать.

Вдруг мышь летучая взлетит,

Расколет лампочку крылом,

И тьма, как император Тит,

Пойдет в атаку напролом.

СМЕРТЬ ПОЭТА

Поэт ходил с плебеями в обнимку,

Хмелел под утро с ними за столом,

Снимала Муза черную косынку,

Склоняясь над незаконченным стихом.

Он, по иным сокровищам скучая,

Гонял чертей от Храмовой стены.

Неслась земля, как бабочка ночная,

На яркий свет безжалостной луны.

Мы смерть порой обходим стороною,

Нас греют только бабы и вино.

Висит поэт над маленькой страною,

Благословляя каждое окно.

Не вырваться живыми из загона.

А он ушел с такими же в побег.

А мы опять в плену у фараона,

И море не расступится вовек.

***

…а жизнь на самом деле коротка,

Собачьего короче поводка.

Еще не высох на полу плевок

А человек взлетел, как поплавок.

Его судьба уже предрешена:

Еще тепла от шепота жена.

А тихая, бездомная душа

Глядит на труп глазами малыша.

ИЕРУСАЛИМСКИЙ ВОКЗАЛ

А. Якобсону

Вот и закончился путь.

Вот и закончился век.

Может, как свечку, задуть

Сердце свое человек.

Вот и закончился крик.

Конец ознакомительного фрагмента.