Золото Ван-Чина. Премия имени Ф. М. Достоевского

Григорий Корюкин

«ЗОЛОТО ВАН-ЧИНА» – сборник повестей и рассказов в духе захватывающих приключений, основанных на реальных событиях. Трудная, но безумно интересная, а иногда и героическая жизнь геологов на море и на суше, связанная с поисками золота, нефти и счастья, достойна уважения и восхищения читателей. Главные герои преодолевают невероятные испытания, находясь на грани жизни и смерти, но остаются верными своей профессии и бродячей судьбе.

Благодарности:

НП"ЛИТЕРАТУРНАЯ РЕСПУБЛИКА"

Директор издательства: Бояринова О.В.

Руководитель проекта: Крючкова А.А.

Редактор: Петрушин В.П.

Вёрстка: Измайлова Т.И.

Обложка: Дондупова С.Ж.

Книга издаётся в авторской редакции

Возрастной ценз 18+

Печать осуществляется по требованию

Шрифт Old Fashioned

ISBN 978-5-7949-0925-8

Издательство

Московской городской организации

Союза писателей России

121069

Россия, Москва

ул. Б. Никитская, дом 50А/5

2-ой этаж, каб. 4

В данной серии издаются книги номинантов

(участников) конкурса им. Ф.М. Достоевского,

проводимого Московской городской организацией

Союза писателей России

Электронная почта: [e-mail]

Тел.: + 7 [phone]

© Григорий Корюкин, 2022

ISBN 978-5-7949-0925-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЗОЛОТО ВАН-ЧИНА

(повесть)

Предисловие

Время, как лед, тает, только знаковые даты и пройденные маршруты заставляют тосковать наши незабывающие сердца.

Кажется, это было вчера.

Палатки утюжатся ветром, холодный дождь леденит лицо, в сапогах — вода, ноги подгибаются от усталости.

Ты — грязный, мокрый, соленый от пота, голодный — пришел с маршрута и замерзшими пальцами вынимаешь из рюкзака образцы горных пород, гордо указываешь на обнажение на карте и с восторгом восклицаешь:

— Здесь! Вот здесь! 50 метров по простиранию. Север — Северо-Запад.

Но тебя уже никто не слышит. Все пялятся в карту. Глотают зрачками образцы. Кряхтят и умничают. Мгновенно разгораются споры у корифеев. Что, как и где? Какой прогноз? Какие перспективы?

А в тебе разливается лава теплоты, такое счастье и такое удовлетворение собой, что ты сделал это! Ты смог! И Серега, мой маршрутный рабочий, смог.

Оттопали, как вьючные лошади, по тайге 38 километров с рюкзаками и вот сидим, размякшие, на вьючных ящиках и балдеем.

Повариха Зина принесла чай из чаги. Смотрит на нас, как на заблудившихся малышей.

А из темного угла камеральной палатки, кто-то под гитару сипит простуженным голосом:

— Сверху — дождь затяжной и серый, снизу — сырость, в средине — грязь. Черным чаем запьем консервы и на подвиг идем, матерясь…

Если бы он знал, этот кто-то, как дороги будут эти мгновения и как близки и радушны будут вспоминаться все эти лица и события.

Вега в котелке

Вертолет отчаянно взвинтил винты и, словно напуганный беркут, взмыл в небо. Взбудораженная его грохотом и снежным вихрем земля снова застыла в безмолвным оцепенении. На десятки километров вокруг простиралась уссурийская тайга.

Мы, отряд геологов — двенадцать небритых мужиков и две женщина — прилетели на площадь Ван-Чин для поиска золота. Сквозь нагромождения деревьев возвышались вычурные изрезанные гранитные скалы. Подо льдом бурлила горная река. Вокруг лежал мартовский снег. Просевшие сугробы дышали зимой. А воздух был наполнен оттаявшей хвоей. Разбуженные нашим вторжением птицы голосили на перебой, раскачивая макушки елок. Уже горел костер. От горящего хвороста приятно веяло теплом и отдавало терпким запахом дыма. Какой сладкий и ароматный был этот дым. Он наполнял легкие каким-то будораженным восторгом и неистовым желанием творить чудеса.

Наши бичи — рабочие и бродячие собаки, которых мы подобрали на вокзале для работы в поле, с любопытством бродили вблизи нашей стоянки, ошарашенные духом дикой тайги. Вокруг нас громоздились вьючные ящики, ящики с консервами, рюкзаки, мешки, коробки — весь наш не хитрый походный скарб.

— Где будем ночевать начальник? — спросил меня заросший месячной щетиной, самый бывалый рабочий.

— Здесь. В сугробе. Скоблите снег. Делайте расчистку до травы. Затем разжигайте на этом месте пионерский костер. Так, чтобы Земля протаяла и согрелась. Потом убирайте огонь. На месте костра, делайте еловую подстилку — перину из лапника хвойных деревьев. Это будет наша общая постель под открытым небом. Завтра будем на террасе устанавливать полевой лагерь.

— А нас звери не съедят?

— Сожрут! Но не всех. Только самых упитанных!

— Звери вокзальных бичей не едят. Мы сами, как звери. Могучие, вонючие и волосатые!

— Короче, Склифосовский! Хватит базарить. Берите лопаты и грызите сугроб.

Уже смеркалось. Загорались звезды. Чернильная темнота залила тайгу. Лишь наш костер, как сторожевой пес, будоражил замерзшую долину реки своим лаем хрипловатых голосов. Над рекой стелился мутный дым. В огненных отблесках костра мелькали наши бродячие тени. Было как-то упоительно хорошо!

Повариха Зина сварила в ведре макароны по-флотски. В большом котелке дымился заваренный круто дымный чай. Мы сидели под звездным небом, пили чай и умничали.

— Звезд на небе — хоть шапку подставляй! — отметил наш новый рабочий Алексей — Хмель.

Его уговорили поехать работать к геологам за стакан вина. От свежего воздуха его пьяная мрачность прошла. Он жадно смаковал чай. Несмотря на то, что непослушная кружка с чаем в его руках еще отбивала похмельную чечетку. Но звезды успокаивали и мигали ему. И Алексей — Хмель от теплоты огня становился нежным и кротким. Он неприлично балдел, как котенок, которого вытащили из лужи и впервые накормили по-человечески.

— Наверное, у каждого есть своя путеводная звезда, которая пожизненно с тобой! — добавил бывший моряк Максим — Кряк.

Такую кликуху Максим получил, когда знакомился с другими рабочими.

— Душа рвется в звездное море! — сказал он, мечтательно смотря на небо.

Его списали с судна на сушу по причине опоздания на рейс. Он никого не винил. Девушка Надя, которая, по его мнению, должна была выйти за него замуж, пропала. Он искал ее несколько дней и наконец нашел. В компании докеров. Он пытался вернуть ее силой. Но получил в глаз от выпивших грузчиков. А с разбитой мордой он не рискнул появиться на судне. Попытался оформить больничный. Но никакой болезни у него не выявили. Так он опоздал на рейс. И его, опущенного судьбой ниже плинтуса, подобрали геологи.

— У меня путеводных звезд 5 и все на коньяке. Башку отшибают мгновенно. Чувствую в себе звездный салют! — буркнул гордо Степан — Анчоус. — Все потерял. Семью, детей, дом, работу. Бултыхаюсь по стране, как окурок во щах. Только в 5 звездах спасение. Они мои спасатели. Пригублю и я — сам себе человек! Скоро сдохну, а после меня — ничего. Одни пустые бутылки.

— Моя путеводная звезда — это жена Варя! Ну очень горячая! И очень вредная! — скороговоркой произнес Сергей — Серый. — Уехал на заработки. А у самого душа не на месте. Работы в городе подходящей нет. Вот и уехал, сломя голову. Надоело на шее у жены сидеть. Вот и выходит моя звезда горит и сияет для меня. Я ее не достоин.

— «Вот покатилась вторая звезда мне на погоны…» — тихим грустным голосом процитировал Высоцкого бывший офицер Миша — Хек.

— Что тяжела оказалась шапка Мономаха служить Отечеству?

— Служить бы рад — прислуживаться тошно! За каждую звезду надо стоять по стойке смирно и молчать в трубочку. При этом пить со старшими по званию до мокрых штанов. И ничего не видеть!

— На какой звезде сгорел?

— На четвертой. Служил верой и правдой. А ходил все в старлеях. Как я только не выслуживался. Уж очень хотел стать капитаном. А сгорел на дне рождения соседки Лизки — жены майора. Приготовил букет цветов. Вечером в канун дня рождения соседки решил его вручить и поздравить. Постучал в дверь дома. Тишина. Тихонько приоткрываю дверь. А там наш полковник штаны одевает. А рядом Лизка марафет на себе наводит. Стоит довольная в одном халатике. Увидели меня. Обомлели. Не знают куда деваться. Лизка в ужасе давай кричать: «Миша не думай ничего! Я не такая! Он пришел меня поздравить!» А полковник сжал зубы — процедил грозно: «Не суй свой нос Мишка куда не надо! И прикуси язык! Иначе — тебе — никогда не стать капитаном. Только через мой труп». На следующие день я подал рапорт на демобилизацию.

— Придурки. Посмотрите на небо. Красота-то какая! Космос! — перевела тему разговора наша повариха Зина.

— Знать бы, как они называются. Голову задираем. Любуемся. Умничаем. А в голове один идиотизм. Студент что там на небе. Как их там по-научному кличут, — проявил свое любопытство Геннадий — Репер, наш бессменный топограф.

— Да все очень просто. Вон в центре ковш — это Большая медведица. На продолжении ковша сияет Полярная звезда. От нее вниз уходит созвездие Малой медведицы. Еще левее созвездие Дракона — в виде воздушного змея. Еще левее просматривается созвездие Лира. На ее хвосте горит яркая звезда Вега, — глядя на небосвод, провел короткую лекцию Миша Умнов.

После окончания МГУ Миша с друзьями совершал туристический поход по Дальнему Востоку. После окончания похода решил поработать у геологов на полевых работах. Михаил был принят в наш отряд на должность техника геолога. Знания из него сыпались, как из рога изобилия. Он знал все про все. При этом был предельно практичен и уныло зануд. В Москве у него осталась девушка Лара, которую очень напрягали его странности — копаться в жизненных проблемах в поисках истины. А истина его заключалась в протуберанцах на солнце — причина всех человеческих бед. Из-за Лары он и улетел на Дальний Восток, чтобы повысить в ее глазах свой имидж.

— Посмотрите, как варится в котелке Вега, — воскликнула наш молодой специалист Вера.

И все заглянули в котелок. На поверхности кипящей воды плясало отражение звезды.

— Грустя о девушках неверных, мы Вегу варим в котелке. И что-то сонно шепчут ветки в пропахшей звездами тайге, — торжественно произнес Миша Умнов.

— Сказка! А может это знак доброй надежды? — Вера восторженно смотрела на неугасающую звезду в котелке. — Вот какая она — путеводная моя звезда удачи! «Гори! Гори! Моя звезда. Звезда любви приветная! Ты у меня одна заветная! Другой не будет никогда! Звезда любви волшебная! Звезда прошедших лучших дней! Ты будешь вечно неизменная в душе измученной моей!»

Известный романс зазвучал в исполнении Веры. Миша — Студент восторженно смотрел на Веру. В глазах его сияли звезды.

— Ладно! Все! Всем спать. Завтра трудный день. Устанавливаем базовый лагерь. Всем спокойной ночи!

Все залезли в спальники. От прогретой костром земли шло тепло. Пахло хвоей. Над голой сверкали звезды. Ночь сомкнулась над нами. Тишина воцарилась в тайге. Морозный воздух замер. Звезды остановились. Мне снились ужастики. Ночная прохлада. Легкий шёпот ветерка. Джунгли леса. Лианы лимонника на ветвях. Цветущий багульник. Шуршание листвы. Топот бегущих ног. Визгливый лай испуганных собак. Какой-то шум.

Я открываю глаза и вижу силуэт крадущегося тигра. И вдруг раздается все раздирающий женский крик:

— Спасите! Спасите! Спасите!

Вой, скулеж, дикий визг собак. Истерические крики ужаса. Грохот выстрела в воздух. Выстрел и шипящий звук выпущенной ракеты из ракетницы. Кто-то пробежал, запинаясь по мне. Я вскакиваю. Спотыкаюсь. Падаю. Бегу на женский визг. Зина, зажав голову руками, сидит на снегу, с ужасом истошно орет.

— Тигр! Тигр! Тигр! Он хотел меня сожрать. Я видела его морду. Я его видела. Он хотел меня сожрать!

Прибежали мужики. Кто с палкой. Кто со сковородкой. Кто с ножом. Лишь Петрович, наш завхоз, прибежал с ружьем.

— Что случилось? Кто видел тигров? На кого конкретно они напали? Все на месте?

— Где Студент? Студента съели.

— Жуть. Наука потеряла гения?

— Нам каюк! Кто следующий?

Начали всех считать. Все были на месте. Кроме Студента. Порыскали в спальниках. Наш Студент лежал в куче спальников, зарывшись с головой в один из них. На поверхности торчал лишь один зад. Он делал вид, что спит беспробудно.

— Страус, да и только! Мишка вылезай. Тигры сбежали.

— Кто видел тигров? Где собаки?

Тигров никто не видел. Остатки собак: лапки и мордочки — мы нашли в 20 метрах от лагеря. Оказалось — собаки любимое лакомство полосатых. Собаки были вкуснее и аппетитнее наших женщин и алкоголем пропитанных мужчин.

Чрезмерное внимание

Весна в тайгу приходит внезапно. Она ослепляет солнечными лучами горы, пьянит воздух и начинает творить чудеса. Сопки начинают преображаться и отчаянно зеленеть. Лёд под ногами постепенно исчезает, и река пенится от радости. Она бурлит, поет, смеется и плачет от восторга и теплоты. Все вокруг наполняется счастьем. Птицы щебечут безумно. На ветках набухают почки. Скоро будут листья. А звери, нагло заходят к нам в лагерь. В их глазах блестит жизнь. Совсем не боятся людей. Такая звонкая суматоха и кутерьма во всем! Рай — да и только! Не видно только тигров. Лишь редкие следы на снегу свидетельствуют о их присутствии. Зато проснулись клещи. На каждого, кто уходил в тайгу, цеплялись сотни клещей. И каждый норовит к тебе присосаться. Приходилось перед сном осматривать друг друга и вырывать из себя этих любителей кровушки тварей.

Наш полевой лагерь возвышается на террасе реки: 8 палаток, кухня, столовая, камералка. По утрам рабочие уходят копать канавы, очищая обнажения. Промывальщики моют аллювиальные отложения, отбирая шлиховые пробы, — вдоль всех притоков реки. Геологи ходят в маршруты. Работа кипит с 8.00 до 20.00. В камеральной палатке мы установили рацию. Докладываем обстановку и выполнение. Все, как всегда. Но только настораживает чрезмерное внимание к нашим работам.

Завтра к нам прилетает Главный геолог с заморским гостем. Через два дня — Главный охотовед из района. Обещали приехать какие-то предприниматели.

Главный геолог экспедиции, Леонид Хельманн, был заслуженным геологом Приморья. Он являлся родоначальником экспедиции. Его все уважали за его тактичность, въедливость, рассудительность, за знание геологической обстановки и обоснованные прогнозы. Он походил на мудреца из сказочной академии Гарри Поттера. Всегда в костюме с галстуком. Кудрявые волосы. Гладкая прическа. Испытывающий взгляд. Уверенная походка.

Сейчас он не спеша шел к нашему лагерю, держа в руках кожаный портфель в распахнутом кулаке, — весь независимый, доброжелательный, с легкой настороженностью поглядывая на приехавшего с ним японца. Японец семенил рядом. Был он полноват и несколько развязано шаркал ногами. Лёня, как мы все называли главного геолога, проворно вспорхнул на террасу и быстрым шагом пошел к камеральной палатке. Японец, тяжело дыша, бежал следом, не отставая. У входа мы встретились. Леня похлопал меня по плечу.

— Привет! Чем порадуешь?

— Да порадовать нечем. Неделю работаем, шлихи без золота. Только следы.

— Будут. Вот увидишь. Будут. Съемщики нашли. Оконтурили. И у нас будут. Вот познакомься. Наш китайский гость. Миллионер Сяолун. Хочет участок земли на реке купить. Деньги обещает большие. Всем.

— Да вы что, с ума сошли? Продавать перспективный участок. Это же преступление. Родиной нельзя торговать.

— Торгуют. Торгуют. Да еще как. За наличные хорошие деньги наши руководители на все согласятся.

— Да! Да! Да! Моя готова платить много. Здесь будет туризм. Отель. Дорога до моря. Я имею бизнес-план. Мы возьмем участок в аренду на 20 лет.

— Но здесь редкие третичные деревья. Звери, записанные в красную книгу. Тигры, леопарды, рыси, горалы, изюбры, харзы, косули, олени.

— Мы создадим национальный природный парк. Будем их кормить и защищать от браконьеров.

— Этот вопрос должен решаться в Москве. Но знайте: мы категорически против!

Лёня одобрительно посмотрел на меня.

— Совсем недавно Россия безвозмездно передала нам все острова на реке Амур. А это 337 квадратных километров. А здесь совсем немного и за деньги.

— Простите! Нет! Нет! И нет!

— Вы позволите мне побродить здесь по реке?

— Миша! Погуляй с нашем гостем по реке. Только далеко его не отпускай!

Лёня почесал затылок. Хмыкнул.

— Дела! Стали уже землей торговать. Да ладно. Будем надеяться, что наше руководство поумнее. Теперь о делах. Шлихование проведите по всем притокам. Повыше забирайтесь. До верховий.

— Да все притоки упираются в подземные воды. Может, воду из родников опробовать?

— Опробуй! И самое главное. Мы тебе выделяем два бульдозера. Построй дорогу к вашему лагерю. От главной дороги до реки. Это километров 60. Чтобы все снабжение шло грузовым автотранспортом. С лесхозом все согласовано.

— Прикажи, чтоб погрузили пробы в вертолет. Ну все вроде!

— Что и чайку не попьете?

— Вертолеты нынче дорогие. Аренда в копейку вылетает! Где наш Чан Кайши?

— Ребята — кто в лагере? Погрузите пробы в вертолет.

— До свидания!

— Удачи!

И наш главный геолог Лёня с китайским богачом улетели в город.

— Миша, ну как тебе китаец? Ты с ним погулял?

— Да погулять-то, погулял. Но только мне показалось, что он здесь был когда-то. Все норовил улизнуть вправо, где большие притоки подходят. Будто что-то искал.

— Может показалось?

— Да нет, он шел конкретно туда. Быстрым шагом.

— Ладно разберемся!

Через два дня своим ходом пришел к нам главный охотовед района. Звали его Матвей Викторович. На вид было ему всего лет 30. Он походил на разочарованного охотника из кинофильма «Обыкновенное чудо», состоявшего из носа, ушей и печали. Да еще лысины, спрятанной под вязанной шапочкой, под которой тускло светились унылые серые глаза.

— Как дела, мужики? Тайга вас еще не раздражает? По лесу ходите осторожнее — у нас здесь расставлены капканы на мелкую дичь. Охотиться без разрешения нельзя. Здесь почти все звери в красную книгу занесены. Ружья должны храниться в специальном сейфе. Что-нибудь нашли?

— Работаем! А Вас каким ветром к нам занесло?

— Этот участок — территория моей ответственности. Здесь у меня зимовье. Семья уссурийских тигров. Несколько особей рыси. Заходят олени. Недавно леопарда охотники видели. Плантации лимонника, элеутерококка, встречается женьшень, актинидия — все это мы заготовляем осенью и сдаем фармацевтам. Ежемесячно я проверяю свои угодья. В районе говорят, что вы хотите прииск здесь открыть? Вот этого делать не надо. Не надо зверя пугать. Пока здесь все гармонично. И вода, и деревья, и звери. И людей нет. Люди для природы — зло. А добывающее производство — смерть. От вас зависит, что будет здесь — оазис или кладбище. Мы здесь родились, нам здесь жить и нам все это не безразлично!

— Вас послушаешь и решишь, что надо было жить в каменном веке, — заметил я.

— В каменном, медном, железном, деревянным — не принципиально. Гармония в природе должна быть на первом месте, а потом уже прибыль и обогащение.

— Трудно, Матвей Викторович, Вам здесь живется с такими взглядами на жизнь в наше предпринимательское время. Врагов много?

— Самый страшный враг для природы и для зверя — злой человек — браконьер! Посмотрите, что творится. Несправедливость и бездушие правит миром. Они ловят при нересте красную рыбу. Вспарывают животы, выгребают икру, а рыбу тоннами бросают на берегу. Или убивают крупного оленя. Берут 10 кг свеженины (сколько могут унести), а остальное бросают. А сколько молодняка голодает и погибает в тайге. Бродят беззащитные и брошенные. Потому что эти нелюди убивают самок — матерей.

— Спасибо, Матвей Викторович! Я с Вами согласен. И разделяю Ваши опасения. Будем защищать природу вместе.

— Будете в районном центре заходите. Вам любой житель покажет, где я живу.

Как меняется мнение о человеке! Первоначально, я принял его за зануду, требующего соблюдения правил техники безопасности в тайге. Потом мне показалось, что он будет рекламировать китайский проект. Но он о проекте даже не заговорил. Я понял, что в его глазах — китайский проект, это чудовище и убийца экосистемы реки. Матвей Викторович был настоящим патриотом Приморья! И я зауважал его за это.

Предприниматели приехали на японском вездеходе. Звали предпринимателей — Кирсан и Заур. Они словно приехали на экскурсию. Погуляли по реке. Погонялись за рыбой. Визжали от ужаса, когда увидели множество клещей на себе. На вид это были обычные чернявые борцовского сложения парни с южных окраин РФ. Я пригласил их на чай. Они достали коньяк. Поговорили о погоде. О работе.

— Слушай, начальник! Говорят, к тебе китаец приезжал? Что хотел? Сколько предлагал?

— Что ему со мной говорить. Пусть денежные вопросы в городе решает. Хочет здесь отель строить, туристов возить. В аренду землю взять.

— А ты ему что на это сказал?

— Сказал, что категорически против!

— Вот это правильно! Мы сами с усами! Хотим также у администрации района взять долину реки в аренду.

— Боюсь, что у вас ничего не получится.

— Это почему?

— Здесь национальный парк или заповедник надо возводить. Природа здесь уникальная!

— Природу мы знаем, как сохранять. Все экологи деньги любят. Вопрос только в цене. У нас и другие методы есть. Чтобы повлиять на сговорчивость не сговорчивых. У нас и к тебе деловое предложение. Ты можешь в ручном режиме понизить содержание ваших проб?

— Это как?

— В процессе опробования. Нам надо, чтобы участок был неперспективным. Пустым, как пробка.

— Вы предлагаете мне обмануть государство?

— Ну что ты? Просто заменить 2—3 пробы. До вас здесь работали съемщики, так у них всего несколько проб показали весовые содержания. За уменьшение содержания ты получишь 1 миллион рублей.

— Все. Наш разговор ни о чем и исчерпан. До свидания.

— Зря ты так. Не вынуждай нас применять другие методы воздействия. Мы еще встретимся. До встречи. Пока!

Самобичевание

С раннего утра я просиживал зад в камеральной палатке. Работал над картой фактического материала. Я до боли в глазах изучал карту. На ней вырисовывалась геологическая обстановка участка, отмечались все выполненные и проектные линии маршрутов, выработок, выполненных с начала сезона. Мелкие цифры номеров канав, проб, изломанные контуры точек шлихования, пересекающих долину реки. Все это было выполнено, как указано в проекте. Но все же я чувствовал, какое-то неудовлетворение. Мы колыхаемся здесь уже целый месяц и ничего кроме следов золота не нашли. Какое-то невезение или полный облом.

Я вспоминаю, как выпускником Томского политехнического института приехал впервые в Приморье. В отделе кадров мне ненавязчиво намекнули, что вакансий геолога в экспедиции нет. Этот вопрос может решить только главный геолог Леонид Борисович Хельманн, но в данное время он в отпуске. Отдыхает в санатории Шмаковка. И я поехал за сотню километров в этот далекий населенный пункт. И вот в 5 утра я приезжаю на поезде в поселок Шмаковка. Жду автобуса до 6 утра. Еду в санаторий. Автобус скользит по глухому лесу. Туман. Сумрачно. Я один в автобусе. Прохладно. Такое ощущение, что вокруг меня летает нечистая сила. Вжимаюсь в кресло автобуса. Пусто и холодно вокруг. На обшарпанной остановке высаживаюсь около санатория. Туман усиливается. Медленно вхожу на территорию спящего санатория и упираюсь в клетку с огромным живым медведем. Первое, что мне пришло в голову: уж не в цирк ли я приехал? Медведь не спал. Увидев меня, он не громко зарычал и стал резво царапать когтями клетку. Почему-то мне его стало жалко.

— Бедолага! — сказал я. — За что тебя так мучают?

Вошел в корпус и у сонной, обморочной администраторши спросил грозно:

— В какой комнате отдыхает Леонид Борисович Хельманн?

— В 336. А Вы по какому вопросу?

— По личному. Жениться хочу. А без его благословения к невесте не допускают!

— Что, всё так серьезно, если вы хотите его разбудить в 7 утра?

— Мочи нет. Жениться хочу! Душа стонет!

— Это любовь! Везет же кому-то! Я сейчас позвоню ему, чтобы Вы его в врасплох не застали, а то он у нас сердечник.

— Спасибо!

Женщина позвонила. Мне разрешили подняться в номер.

Так я познакомился с Леонидом Борисовичем. И я стал геологом морской геологоразведочной экспедиции.

Из этой поездки я понял, что надо не болтать, сотрясая воздух, а совершать поступки. И я ударился в россыпное золото. Сначала была Западная Камчатка, бухты Японского моря, Шантарские острова. Я стал фанатом россыпей. Они мне снились. Я даже друзьям с Камчатки посылал письма с реальными пылинками золотого песка.

Но в этот сезон я почувствовал болезненное дыхание неудачи. Вопреки всякой логике. Золото исчезло. И это не злой умысел. А документальное подтверждение. Во всех шлихах глаза мозолили лишь никчемные следы. Мрак! Я вдруг почувствовал ужас своего положения. Я тонул в болоте доказательств, что вся работа проделана коту под хвост. Вся! Проект, основанный на 3—4 пробах съемщиков. Бахвальство на защите проекта. Обещание золотых запасов. Тяжкий труд канавщиков, вечно мокрых и простуженных шлиховальщиков. Как мне в глаза посмотреть всем им? Как мне в глаза посмотреть Вере, которая, несмотря на клещей, грязь, сырость, усталость, жестких досок лежанки, работает на износ. Они верят в меня. А выходит, что я им лапшу на уши вешаю бессовестно и нагло. Но надо что-то делать. Пробовать, рвать и метать, искать, искать и искать. Это наш последний шанс!

Поиски полезных ископаемых в геологии всегда основываются на том, что ты никогда не знаешь, чем это все закончится. Нужно верить в удачу. В удачу последней пробы, в удачу последнего маршрута. Когда хочется выть от действительности, что ничего не нашли, когда жжёт совесть, что это ошибка, просчет, бездарность, и все же что-то надо делать, совершая бессмысленные поступки.

Вера

Вера целый день находилась в маршруте. Она картировала контактную зону гранитной интрузии. Красно-оранжевые граниты в виде останцев выпирали из земли, образуя сильно трещиноватые скалы.

Вера была в статусе молодого специалиста. После окончания геологического факультета Томского политехнического института она распределилась в нашу экспедицию. И уже два года занималась золотом Приморья. Проект по площади Ван-Чин составляла она. Ей нравилось быть в теме. Вера чувствовала себя исследователем Вселенной. Я удивлялся, как изящная сероглазая девушка с тонкими чертами лица, хмурым деловым взглядом и решимостью первопроходца меряет шагами километр за километром непролазную тайгу.

— Вера! Тебе не страшно среди нас? Вокруг тебя дикие дебри с голодные зверями и мужиками. Грязь, сырость, мразь вокруг. Ради чего все это?

— Ты мрачно смотришь на мир. Тайга прекрасна. Сказочно красива! Особенно сейчас, когда все цветет. Слышишь, как поют птицы. Как кричат олени. А какие запахи — обалдеть можно! Работа у нас детективная. Ищем то, что спрятано глубоко под землей. Рабочие у нас нормальные мужички. У каждого своя заноза. С тобой мне хорошо работается. Тандем у нас классный. Условия терпимы. Клещи только досаждают. Я знала, на что шла в геологию. Поэтому не суетись.

— Ты оптимистка?

— Я женщина, которой еще никто не испортил жизнь.

На контактах интрузивных пород отчетливо проявлялись глубинные тектонические нарушения, за которыми Вера обнаружила зону распространения метаморфических пород — метасамотитов, с тонкими прожилками березитов. Она обрадовалась, потому что с березитами обычно связаны золоторудные следы и вкрапления. Она зарисовала обнажение. Отобрала пробы.

Вера смотрела со скалы вниз. На лагерь, в котором копошились люди. На горящий костер. На серые палатки, накрытые пологами. На унылый лес. Великое множество деревьев от горизонта до горизонта. И на ее нахлынула грусть. Ей вдруг стало себя жалко.

Она вспомнила маму. И ее несогласие с выбором профессии геолога.

«Доченька! Милая! Подумай о себе. Пока молодая — все интересно. А потом? Семья, дети — какие могут быть командировки в поле? Пожалей себя. Ты у меня красавица. Тебе звездочкой быть на небе. А не кротихой всю жизнь ковыряться в земле. Разве это профессия для миловидной девушки?»

Вера посмотрела на себя, как на миловидную девушку, и ужаснулась — к ее куртке прицепилось десятки клещей, которые как кровожадные маньяки ползли по одежде в поисках голых участков тела. Ей стало мерзко!

Она стала быстро спускаться к реке. На скалистых скатах деревьев почти не было. Зато многочисленные кусты хлестали на отмажь по лицу. А влажный мох под ногами скользил и не держал. Несколько раз Вера падала, ухватившись за ветки кустов и катилась на спине стремительно вниз. Рюкзак с пробами больно колошматил ее по голове. Наконец она вышла к реке. Перешла по каменистым валунам русло реки. Взобралась на террасу и стала счищать с себя клещей. Клещи вцепились в куртку намертво. Вера брезгливо сбрасывала их в воду. Настроение было омерзительно-гадкое. Слезы подступили к глазам.

Солнце уже склонялось к горизонту. Тайга затихала. Лишь последние лучики солнца ослепляли макушки деревьев. Река погасла и умиротворилась. Тонкая беловатая пена кружилась в водоворотах. Повеяло сыростью. От дыма костра лагеря воздух казался белесым.

Я спешил в лагерь. Темная тропинка по растаявшему снегу вела меня к палаткам. Вера сидела на рюкзаке и печально смотрела на бегущую воду.

— Вера, привет! Ты что здесь сидишь? Пошли ужинать.

Я присел рядом на камне и заметил, что Вера плачет.

— Вера, что случилось? Тебя кто-то обидел?

— Григорий, скажи мне. Я неудачница. У меня ничего не получается. Нет здесь золота. Одни никчемные следы. Это я во всем виновата. Я — автор проекта, и мне придется отвечать. Нельзя было проектировать работы, основываясь на 3—4 весовые пробы предыдущих геологов. Мне очень страшно и обидно.

Вера походила на заплаканную девочку, невзначай разбившую любимый сервиз. Она смахнула слезинку с лица.

— Брось себя корить! Ты — прелесть и умница!

В лагере заголосила рында. Ее призывной звон звал на ужин.

— Мне кажется, что я плыву по течению по недоступному мне млечному пути. Мне 28 лет. А у меня ни угла, ни корыта. Одна ветошь. В работе провал. Ни жениха. Ни друга. Я еще даже толком ни с кем не целовалась. Все, кто мне нравился, проходили мимо. Где оно мое личное счастье? Да еще эти проклятые клещи!

— Послушай меня, милая Вера. Я такой же, как ты. Я также себя считаю виноватым из-за неудачного полевого сезона. В мозгах — белиберда, в мыслях — смрад сомнений. Голова идет кругом. Стал порывистый и злой, как меняющий направление ветер. Ничего не получается. Но я усвоил одно. Наше личное счастье — в работе. Терпение и труд все перетрут! Наш результат жизни в работе! Наше начало и наш конец! Надо работать! Я уверен, что-нибудь выклюнет. Откроем россыпь с тобой и назовем ее твоим именем. Россыпь Вера. Звучит. Это и будет след в твоей жизни! Идет? Согласна? Вытирай слезы! Улыбнись. Позволь, я тебя толком поцелую? И дай с тебя стряхну этих мерзких клещей.

Вера поднялась с рюкзака. Повернулась ко мне. И мы поцеловались. Я очистил ее спину от клещей.

— Завтра мы с тобой пойдем в маршрут на два дня в верховье притоков Ван-Чина. Надо опробовать там обнажения и провести шлихование водотоков. Выход в 9.00. Я все возьму. Тебе нужно взять легкий спальник, пикетажку, компас, мешочки для проб, молоток. Хельманн считает, что надо расширить поиски до истоков ручьев, которые впадают в реку.

Рекогносцировка

После завтрака мы с Верой вышли на рекогносцировку. Пересекли по валунам реку. Пошли по невысокой террасе вдоль правого берега. Было видно, как в реке лениво шевелят хвостами рыбы — в основном пеструшки, гольяны. На отмели в воде метались у нас под ногами мальки. Птицы щебетали беспрестанно. Пахло утренней свежестью талой воды.

Стройный силуэт Веры плыл над кустарником. Ее небольшой рюкзак мелькал между стволами деревьев. Она шагала смело вверх по течению реки, шаги у нее были легкие и деловитые, словно она опаздывала в школу.

Долина реки выклинивалась, образуя структурный нос. Здесь начинался Ван-Чин. Реку питали пять притоков: Прямой, Безымянный, Длинный, Ветвистый, Каменский. На склонах между притоками слышались голоса и звоны лопат. Канавщики вскрывали обнажения коренных пород. Мы поднялись к канавам. Рабочие в позах гималайских медведей полулежали у канав и варили чифирь. Лишь Хряк и Серый орудовали кайлой и лопатой.

— Привет, кроты! Лом около вас не проплывал? Что опять кайфуем? — недовольным голосом спросил я. — Где бригадир Лукашин? Где Старшой?

— Не гони пургу, начальник! Старшой со Студентом разбирается. Мы только кружечку осушим. И будем работать, как звери! — ответил мне Анчоус, помешивая веткой чифирь в закопчённой кружке.

Но я и без него знал, что мужики будут работать, как неутомимые роботы, после кружки крепкого перекипевшего на костре чая. Они знали, что такое работа и заработок. Это были безотказные работники, отвечающие за свои слова и установленный план.

Подошел Старшой Лукашин.

— Утро доброе, начальник! Разбирались с Мишей по объемам выполненных работ. Сверяли категории пород. Уж очень у вас Студент дотошный! Молодец!

Олег Иванович Лукашин по кличке Старшой — самый возрастной рабочий. Ему стукнуло уже 53 года. Высокий, крепкий, лысоватый с большими сильными руками и хмурым тяжелым взглядом походил на доброго крокодила Татошу. Рабочие уважали его и слушались беспрекословно. Родом Лукашин был из Белоруссии. Там у него остались дом, жена, дочка, собака. Приусадебное хозяйство. Он был несколько раз женат. И считал себя грешником, которого черт попутал. Попутал основательно. Захотел разбогатеть. Взял кредит в банке. Начал обустраиваться. Организовал ферму. И купился на рекламу, что можно выращивать на белорусской земле мексиканские кактусы, из которых гнать потом самогонную текилу. Даже название текиле придумал «ЛУКАШКА». Посадил кактусы. Каждый день измерял сантиметром их рост. Ждал от них огурцы с колючками. Собрал урожай. Прогнал через аппарат. Получилась текила с мягким привкусом сивухи. Разлил по бутылкам. Наклеил свои этикетки. Подал на сертификацию и заблудился в чиновниках. Все захотели снять пробу. Дегустаторы забраковали. Текила не пошла. Лишь местным пьяницам очень понравилось. Но кредит надо было отдавать. Вот он и улетел на Дальний Восток на заработки.

Я его сделал бригадиром. Рабочие не возражали. Старшой старательно работал. И за горные работы я был спокоен.

К Вере Старшой относился как к дочери. Всегда помогал ей. Заботился. Даже баловал: то цветы первые принесет, то прошлогодних ягод лимонника соберет — угостит к чаю.

— Трудно девочке с нами. Не девичье это дело — тайга. Забота ей нужна! Доброта! — вздыхал он, вспоминая свою дочь.

Между тем обсудив горные работы, мы с Верой поспешили в маршрут.

Солнце уже стояло высоко и деревья уже отбрасывали кривые тени на запад. Мы двигались вверх по ручью Прямой. Распадок ручья был относительно пологим. Слева от нас над тайгой возвышались протяженные кручи гранитных останцев. Несколько раз на нашем пути выпрыгивали непуганые звери — лиса, белка, бурундук, мыши — но, сделав удивленные глаза, исчезали в кустах.

Лес был достаточно густой и приходилось все время освобождать себе путь от веток и стволов упавших деревьев. Временами между кедрами и елями проступала звериная тропа. Мы двигались по ней, стараясь громко топать и издавать пугающие лес звуки, чтобы устрашить диких зверей и заставить их свернуть с нашей тропы. На пути мы обнаружили водопад, высотой около 5 метров. Течение воды в районе сброса воды очень бурное. Здесь скалы сжимают стенами поток воды с обеих сторон. Поток с ревом рвется вниз. Далее мы продвигались между скалистых останцев по едва видимой тропе. Мы поднялись до г. Солонец. Поставили палатку у ручья.

— Ну как ты? Устала? «Тяжело по тайге пробираться, а голодному бесполезно…» — процитировал я строчку из песни.

— Давай перекусим.

— Давай! Отдохнем немножко и начнем работать.

Вера распаковала рюкзаки. Достала две банки тушенки. Сгущенку. Кружки. Ложки. Котелок.

— Григорий! Ты прости меня за вчерашний слезный бзик. Я все воспринимаю адекватно. И все принимаю, как есть. Я с тобой. Я готова с тобой пойти хоть в пасть тигру. И преодолеть все неудачи и все открытия! Не обижайся на меня. Я, честное слово, хорошая! И не плакса. Клещи меня только достали.

Я обнял Веру. И как мог успокоил.

— Верочка, милая! Иногда, когда поплачешь, становится легче и хочется летать. Мы тебя все любим. Порхай, как бабочка над нами — удивляй нас и умиляй. А мы будем тобой восхищаться! Мужикам нужно, чтобы мир вокруг них был изящным, красивым, женственным. Грубости и беспредела так много вокруг. Что душа тоскует по любви и нежности. Мы у тебя должны просить прощения. Если ты плачешь, значит, виноваты мы — не уберегли, не заслонили от грубости, грязных слов, поступков, несправедливости. Я не могу смотреть, когда женщина плачет, — готов сквозь землю провалиться. Слезы женщины и слезы ребенка — это трагедия человечества. Не плачь, пожалуйста, при мне. У меня потом сердце болит. Ладно?

— Договорились!

Вера смотрела на меня, как на проповедника. Глаза ее светились полуденным солнцем, где, перелистывая друг друга, мелькали первые зеленые листья.

Мы быстро перекусили. Я пошел вверх по ручью Чернокаменка. Лоток для шлихования пород был привязан к рюкзаку и трепыхался у меня за спиной при каждом резком движении. Вера пошла в маршрут картировать и опробовать гранитные кручи, которые торчали вокруг.

Пробираться вдоль ручья было трудно. Лес здесь рос стеной. И каждый шаг вверх по ручью давался с большим трудом. Это были настоящие приморские джунгли. Мы с Верой перекрикивались через очередную глубокую падь. Она в ответ кричала, что у неё все хорошо. Глухая тайга покрывала все кругом. Ни одной живой души. Лишь глубокий распадок, круто задранный вверх. Остановившись на маленьком пяточке ручья, я достал лоток, набрал с горкой мелкой рыхлой породы с песком. Начал промывать грунт. Порода в лотке сильно дымила, то есть из нее выходил пылеватый материал с илом, замутняя воду. Руки одеревенели от холодной воды. Я освободил лоток от грубообломочного материала и стал промывать более мелкие фракции. В лотке заискрились знакомые минералы, полевые шпаты, пироксены, гематит, арсенопирит, магнетит и выпрыгнули из кучки темных зерен породы одна — две — три — четыре золотинки. Я от восторга чуть не подпрыгнул!

— Ура! Ура! Ура!!! — закричал я. — Вера! Мы это сделали! Вера, я тебя люблю!

— Что? Не поняла. Не слышу, — раздался далекий крик Веры. — Повтори.

— Я тебя люблю! Мы победили! — во всю силу заорал я.

— Это ты серьезно? — прозвучал далекий голос.

— Вера! Я тебя люблю! — повторил я.

И все звери в тайге, оглушённые нашими криками, притихли.

Слив шлих в мешочек, аккуратно завязав его отверстие, подписав пробу, я поднялся выше. Снова нашел благоприятное для промывки место и отобрал новую пробу. В конечном итоге и в этом шлихе проявились 2—4 золотинки.

После установления факта золотоносности ручья Чернокаменного я решил проверить природные возможности ручья Горелого. Он сформировался правее в таежном распадке Горелый. Для этого я стал пересекать траверсом водораздельный хребет. Лес здесь также стоял стеной. Но я обратил внимание, что вокруг водораздела стало много срубленных деревьев. Что за чертовщина?

Я вышел на овальный перегиб в центре водораздела. Лес просвечивался как-то странно. Солнце ушло за стену деревьев. Впереди темнелось какое-то строение, состоящее из множества вертикально стоящих тонких елей. Это был не шалаш. Это был лесной домик без крыши и окон. Именно летний домик, а не зимовье. Стены сложены из стволов. Сверху на стволах нависала временная крыша из веток. Трубы не было. Около домика просматривалось кострище. Все строение сильно заросло травой и кустарником и было покрыто мхом. Я подошел к необычному строению — с трудом отодвинул что-то похожие на дверь. Загляну внутрь.

Мои волосы встали дыбом. В домике в разных позах лежали четыре скелета. Пахло трупным воздухом. На костях висели сгнившие от времени тряпки. По лохмотьям одежды было видно, что это не местные жители. На полу валялся различный сгнивший скарб. Висел на гвозде ржавый котелок. Повсюду были разбросаны разбитые фарфоровые пиалы, какие-то приспособления. В углу аккуратно возвышались 4 лотка для промывки золота. Учитывая вид прогнивших скелетов, старателей расстреляли очень давно.

Потрясенный от увиденного, я с ужасом задвинул дверь. Что это? Как понимать? Значит, о золоте этих мест знали еще хунхузы, если они приходили сюда из Китая мыть золото. Наверняка об этом золоте знают и местные жители. Скорее всего, они и расстреляли конкурентов. Вот почему такой ажиотаж поднялся в районном центре, когда узнали, что мы приступили к поискам. Я не исключал, что местные жители по-прежнему нелегально добывают золото. Тогда работать здесь геологам опасно. В любой момент можно ожидать нападение. Жуть. Ну мы и влипли. Ожидается война. Золотая лихорадка. Отстрел геологов. Надо срочно ехать в районный центр. Поднять за уши милицию. Местные власти. Сообщить в экспедицию.

Я быстро вернулся к нашей палатке. Вера уже варила на костре суп. Вкусно пахло вареной тушенкой. Дымился заваренный на лианах лимонника черный чай.

— Нас можно поздравить? — спросила Вера.

— Да Верочка. По всей видимости, в междуречье ручьев Горелый — Чернокаменка — Березовый и Тигровый предполагается погребенная россыпь золота.

— Что ты такой озабоченный? Не рад открытию? Что случилось? Чем я тебе могу помочь?

Вера вопросительно посмотрела на меня, с какой-то теплой грустью.

— Дело в том, что местные жители потихоньку моют золото. И даже стреляют конкурентов. И нам находиться здесь опасно. Я за вас всех переживаю. Особенно за тебя!

Я увидел себя в глазах Веры и поперхнулся от своих мыслей. Ничего, что-нибудь придумаем. Свяжусь по рации с экспедицией. Путь нанимают охрану.

Вера медленно мешала суп, и в ее глазах заблестела слезинка.

— Стоп! Не плакать. Ты мне обещала. Все образумится. Давай ужинать.

Суп был вкуснейший. Мы быстро расправились с котелком. Потом долго пили чай с лимонником.

Ручей журчал под нашими ногами. День угасал, как керосиновая лампа. Было прохладно, но тепло от костра приятно согревали наши души. Мы словно отшельники вселенной, прижавшись друг к другу, обменивались энергией.

— Вера, на осмотр! — грозно приказал я и полез в палатку: по технике безопасности мы должны были перед сном осматривать друг друга и снимать с себя самых наглых клещей.

Я приготовил фонарик. Вера сняла с себя верхнюю одежду. И я провел тщательное обследование.

— Теперь снимай все остальное.

— Это как? — Вера улыбнулась моей наглости, сняла с себе трико и майку и закрыла грудь руками.

Я был восхищен:

— Вера, ты Афродита! Трусики тоже!

— Григорий, ты просто наглый хулиган!

Она улыбнулась и сняла с себя все остальное.

— Докладываю: клещи не обнаружены. Но одеваться не надо. Теперь снимай с меня вампиров клещей.

Я быстро разделся. И без всего предстал пред ней. Она продолжительно изучала меня, поворачивая из стороны в сторону, и констатировала с ухмылкой:

— Клещей нет.

— Спасибо, дорогая! Лезем в один спальный мешок. Так будет теплее!

И мы, голенькие, прижавшись друг к другу, в одноместном спальнике провели волшебную ночь.

Дорога жизни

По приходу в базовый лагерь я связался с экспедицией по рации. Попросил на связь позвать главного геолога Хельманна.

— Привет, Григорий! Как дела?

— Дела идут своей чередой. Но есть осложнения. Вчера обследовали правые водотоки Ван-Чина. Обнаружили в шлихах весовое золото.

— Сколько грамм?

— 3—4 грамма в каждой пробе, но здесь не все однозначно. На эту россыпь покушались еще хунхузы. Их трупы мы нашли около ручьев. Причем застрелили их скорее всего местные жители — охотники. Я считаю, что местные жители незаконно моют золотишко. И среди них жесточайшая конкуренция со стрельбой.

— Ко мне зачастили местные тузы и практически все просили приостановить работы. Да и китаец приезжал не случайно. Он что-то искал. Ходил здесь, как старожил. Будто здесь когда-то охотился.

— В общем, я боюсь отпускать своих людей в тайгу. Могут быть всякие провокации. Еще пристрелят кого-нибудь.

— Типун тебе на язык! — возмутился Лёня. — Напиши развёрнутую докладную. Мы выйдем на милицию и на Комитет государственной безопасности.

— Леонид Борисович! Если их разворошить, они начнут мстить исподтишка. Здесь нужны точечные действия. Иначе стрелять будут. В тайге только медведь хозяин. Местные мне говорили, что, когда в тайге чужака встречают, стреляют без предупреждения. Я боюсь за людей.

— Ладно мы свяжемся с районом. Пусть милиция хотя бы трупы китайцев обследует.

— Ну да, бросится сейчас милиция за 70 километров пешкодралом по горам ходить?

— А ты когда дорогу на участок построишь?

— Давайте пригоняйте бульдозеры между поселками Сокольчи — Милоградово. Оттуда буду вести дорогу.

— На недели жди. Сколько тебе добираться до развилки с дороги?

— 8 часов.

— Мы тебе сообщим. Когда будут готовы к отправке бульдозеры?

Через два дня я собрался на трассирование дороги. Утром собрались все инженерно-технические работники в камеральной палатке.

— Ребята, я уезжаю на 3—4 дня. Текущую работу выполнять согласно действующему проекту. Исполнять обязанности начальника партии вместо меня будет Вера. В тайгу по одиночке не ходить. Ответственным за горные работы назначаю Мишу. Все маршруты отменяются. Завхозу подготовить список необходимых продуктов и оборудования. Как говорится, до скорой встречи!

Все разошлись, обсуждая очередное безумие руководства. Строить автомобильную трассу через тайгу? Медведь по этим местам не везде бродит. На пути будущей дороги: перевалы, глухие пади, непроходимые чащобы, значительные перепады высот, переправы через реки. В общем, переход Суворова через Альпы.

— Вера! Я тебя попрошу остаться.

Вера смотрела на меня, словно я улетал на Марс.

— Григорий, если ты не вернешься через 4 дня, я умру!

— Вера, милая! Я постараюсь не заблудиться и выжить! Береги себя!

Я поцеловал Веру.

Взял рюкзак и пошел по тропе вдоль реки в сторону поселка Милоградово. Тропа извивалась, переходила с берега на берег, обходила нависающие над рекой скалы, ныряла в гранитные кручи и петляла вдоль берега. Двенадцать раз пришлось переходить реку вброд. Вода была невыносимо холодная. Каждый раз приходилось снимать штаны, носки, сапоги и в одних трусах пересекать реку. Течение горной реки сшибало с ног. Глубина воды достигала пояса. На дне под ступнями топорщились скользкие, холодные гальки. Я переправлялся через реку с рогатиной, которую нашел на берегу. Первые метры обычно проходил быстро. Но потом от холода на ногах сжимались все кровеносные сосуды, и страшная боль парализовала сознание. Я громко орал с визгом от боли. Вдобавок ко всему, несколько раз падал, и меня мгновенно увлекало течение горной реки. Цепляясь за спасительную палку, я выкарабкивался. Вставал на ноги и шлепал дальше, кусая от холода и боли губы. В конце концов с криком выскакивал на противоположный берег.

Падал на холодную гальку и судорожно растирал бесчувственные ноги шерстяным носком. И так — двенадцать раз. Это были невыносимые муки.

В ближайший поселок, от которого уже шла дорога на Сокольчи я добрался поздно вечером в 22 часа. Надо было подумать о ночлеге. Гостиницы или автостанции в поселке не было. Я бродил одиноко по пустым улицам в надежде, что кто-то приютит меня, но люди мне не встречались. Хотя окна в домах за высокими заборами светились электрическим огнем.

И вдруг я увидел старую кирпичную кочегарку, которая притулилась к продолговатому зданию. По всей видимости — это была школа. Я зашел в кочегарку. Там было тепло и даже жарко. Пахло углем и горелыми газетами. В кочегарке сидел за столом рыжий носастый мужичек с голубыми добрыми глазами. Он на меня посмотрел, как на долгожданного гостя, и улыбнулся так, что тесная кочегарка преобратилась в дворец бракосочетаний.

— Привет, Земеля! Ты монах, что ли? Борода у тебя — как на иконе. Тебя мне бог послал. Садись чай пить.

— Привет, земляк! Не приютишь до утра? Геолог я. Григорием звать.

— А меня Жорой все кличут. Располагайся. Первая печь твоя. Пей чай. Сахару только нема! Живем скудно. Прости. Будем балаболить. Все смена быстрее пройдет. А то жинка со мной не разговаривает. Дуется. Давеча загулял я. Три дня пил с шурином.

Я достал сгущенку. Чай был с толком заваренный. Благоухал местными травами. Мы стали жадно пить чай из алюминиевых кружек, разбавив кипяток сгущёнкой.

— Ты вот скажи, мил человек. Что бабам надо? Работаю. Зарплату всю отдаю. Огород содержу. Охотой промышляю. А ей все не так!

Жора ждал от меня советов. А я сам живу как сыч. Разошелся с женой. Считай, бросил детей. Не нашел себя в семейной жизни. Все время бредил какими-то прожектами и мимолетными увлечениями. Да этот Жора крепче и надежнее любого из нас.

— Не знаю, Жора! Чужая жизнь потемки. Но я думаю, женщине нужно внимание. Забота. Подари ей, что-нибудь на день рождение. Ей будет приятно. Или соверши поступок, который она будет тебя ценить всю жизнь.

— Мне что, бросить пить?

— Хотя бы завяжи на время. А ей скажи, что навсегда! Жора у меня к тебе вопрос на засыпку.

— Валяй!

— Ты в тайгу давно ходишь? Знаешь здешние места?

— С малолетства!

— Сталкивался ли ты с хунхузами?

— Хунхузов всех перестреляли еще до войны. Бывают бродят здесь одиночки или группой по 2—3 человека. Но у местных охотников — закон. В чужаков сразу стрелять. Тут у нас живут потомки партизан. С Гражданской войны недолюбливают интервентов: американцев, японцев, китайцев.

— А китайцев-то за что?

— После Доманского. Всех под одну гребенку.

— Жора, а кто в тайге промышляет золотом? Если знаешь или слышал от кого-нибудь?

— А тебе зачем?

— Да нам государство поручило найти в долине реки месторождение золота. А мы столкнулись с противодействием местных властей.

— Смертельное это дело! Кому-то вы на мозоль наступили! Я сам точно не знаю. Но слышал, что кто-то в районе моет золотишко. И у них там, вроде, банда старателей. Сговаривают, что главарь банды — главный охотовед района, Промырьев Матвей. Но это так, по слухам. Будьте осторожней. Они могут пойти на все. Бродите по тайге с оглядкой.

— Тебе угля в топку не надо подбрасывать? Давай я тебе помогу?

— Не суетись. Я сам.

— Спасибо Жора за приют. За информацию.

— За что спасибо? Ты на работе. Так же, как и я. Не люблю бездельников. У нас сейчас пол страны бездельников. Молодежь работать не хочет. Все сопли жуют. Мы хоть и пьем, но и вкалываем до гроба! Иди поспи. Я сейчас тепла прибавлю.

Я залез на печку. Рюкзак поставил под голову. И представил, что лежу на русской печке. Правда, потолок свисал надо мной у самого носа. Снизу сильно прогревало. Мои одеревеневшие от холодных переправ ноги почувствовали тепло — расслабились и поплыли. Я откровенно балдел от горячей печи. Я думал о Вере, о себе, о золоте, о строительстве, которое мне необходимо будет совершить и которое я никогда делал, о банде старателей, о любви и ответственности, — и мои мысли стали рассыпаться и плыть в тумане молчаливого сна.

Я проснулся рано утром. Солнце блестело уже выше домов. Жора спал, уронив голову на стол. Топка горела. Значит, он недавно подбрасывал уголь. Я вытащил из рюкзака банку тушенки и банку сгущенки, положил на стол. Выскользнул на улицу и пошел искать остановку автобуса. Мне повезло, автобус уже стоял на остановке. И я поехал навстречу своему новому делу. Мы проехали где-то минут 45. Бульдозеры и трейлеры я увидел сразу и попросил остановиться около машин.

Водители еще спали. Пришлось их разбудить. Бульдозерами управляли молодые пареньки из Новицкой партии: Сергей и Иван. Они походили на двух взъерошенных беспризорников, но в глазах ребят светился азарт и желание проложить дорогу сквозь тайгу. О ребятах бульдозеристах я слышал давно. Они прославились тем, что устроили ралли на бульдозерах Т-150: кто первым на бульдозере достигнет вершины горы Чандолаз, высотой 760 метров. Но восхождение на бульдозерах на вершину Чандолаз закончилось безрезультатно, так как внезапно появился начальник партии и матерно прервал этот чемпионат. Однако до середины горы они залезли на предельной для бульдозеров скорости.

Мы сели в машины и с большим грохотом и лязгом двинулись в путь. В начале пути дорога была сносная. Мы преодолели ее как по маслу. Но дальше начинались горы. Я двигался с топором впереди машин и делал на стволах деревьев зарубки. Бульдозеры шли за мной и срывали огромными ковшами все деревья вместе с корнями. Один бульдозер работал как корчеватель и формирователь дороги. Второй — как чистильщик и окончательно проглаживал путь. Так мы двигались вверх до начала перевала. От перевала надо было начать крутить серпантины. Но склоны были достаточно крутые, и мне приходилось делать дорожные карманы на поворотах, чтобы грузовики, заезжая на поворот, задом пятились и только потом, повернув машину, направляли ее вверх. Так с горем пополам мы вылезли на перевал. Внизу вместо серпантинов виднелись острые угловые повороты.

«Да! Шофера на грузовых машинах будут сильно меня материть!» — подумал я.

Но я сделал все, что было в моих силах.

Вокруг на перевале от края до края синела тайга. Она походила на огромное зеленое море. От такого мощного необъятного простора ликовала душа. Я чувствовал, как разливается во мне восторженность и счастье. Я захлебывался воздухом молодой смолистой хвои с маленькими зелеными шишками и был на седьмом небе от того, что бог подарил мне профессию геолога.

С гор дыхнул на нас холодный ветер. И елки торжественно закачались. Где-то прокричала ночная птица. Ей ответил гон какого-то зверя.

Ребята-водители развели костер. Поставили палатку. Кипела вода в котелке. И первые звезды варились в кипящем чае.

— Ребята! Меня волнует один вопрос: водители из экспедиции смогут проехать по нашей дороге? — спросил я у бульдозеристов. — А то весь труд наш напрасен. В экспедиции водители — ассы. Они по более сложным дорогам ездят. Но материться будут!

— Ты не волнуйся. Мы за дорогу отвечаем, — смеясь, ответили они.

Я смотрел в даль, где сверкали звезды, и наша дорога бежала вверх черной изгибающееся полоской.

«Дорога! Дорога! Идет, как до самой далекой звезды…» — вспомнил я студенческую песню.

Водители ушли спать в кабины бульдозеров. Я залез в палатку и долго лежал с открытыми глазами, обманывая себя, что уже сплю.

Завтра предстоит спуск до нашего лагеря. Угол наклона для критической работы бульдозерной техники 30 градусов. А у нас по пути склоны некоторых падей более 40. Что будем делать? Как их пересекать? Только по верховьям ручьев.

«Утро вечера мудренее…» — решил я и отогнал от себя все сомнения: надо спать.

Но сон не шел. Что делать с бандой старателей? Ехать в район в милицию? А если милиция с ними за одно? Нельзя банду провоцировать, иначе начнут мстить. Надо просто затаиться и делать вид, что мы ничего не знаем. Пусть они первые откроются. Или спрячутся. Не в их интересе раскрываться. Скорее всего, они нас будут запугивать, чтобы мы ушли безрезультатно.

Утром мы проснулись бодрые и веселые. Сварили овсяную кашу, заварили крепкий чай с лимонником.

— Труба зовет! Вперед, Григорий, трассируй трассу. Сегодня должны выйти к реке, — крикнул мне из кабины бульдозера Иван.

По тайге пронесся утренний призывный гон оленя. Вторя ему, взревели моторы бульдозеров. С визгом и лязганьем заработали траки. И мы продолжили тянуть дорогу по непролазной тайге. Впереди начинался крутой спуск. Затем надо было пересечь несколько мелких, но глубоко врезанных в рельеф ручьев. Бульдозеры предельно наклонились носом вниз. Моторы их визжали и тряслись от напряжения. Казалось, что вот сейчас они соскользнут вниз. Но ковши машин держали угол наклона. Мы посовещались. Решили спускаться по руслу ручья. Я шел впереди делал зарубки на стволах деревьях. Эти зарубки были ориентиром для формирования дорожного полотна.

Впереди меня величаво прошел таежный олень. Злой и недовольный от грохота железных чудовищ. Промчалась испугано рысь. Мелькнула и исчезла. Ручей отчаянно журчал, пытаясь перекричать приближающий грохот моторов. Листья и иголки на деревьях дрожали от страха.

Бульдозеры медленно и упрямо крушили все, превращая живой мир леса в груды отвалов и в уродливые корчи деревьев. Вот так крушится красота. Когда молодые, старые и многовековые деревья превращаются в кучу мусора на обочине. Тайга уничтожается железной ненасытностью людей. Кто сказал, что миром правит красота? Нашим миром правит алчность. И это только дорога. А если здесь в тайге заработает прииск? Не будет больше реки Ван-Чин. Будут кучи отвалов вместо русла. Груды бесформенных галек и валунов. Будет уничтожена целая система жизни. Все живое загонят, как американских индейцев в резервации, — в биосферные заповедники.

Никаким золотом нельзя будет откупиться за содеянное уничтожение и уродование красоты местных ландшафтов. Вот так гибли цивилизации. Чем государство лучше хунхузов, если своей вседозволенностью превращает в тлен целые территории? Так стоит ли биться за эту маленькую беспризорную россыпь, от которой бед в стократ больше, чем пользы?

Вот так я шел, переполненный противоречиями, спорил сам с собой и делал зарубки на живых деревьях, причиняя им боль. Между тем, бульдозеры злобно рвали ковшами землю, круша все на своем пути, и не было силы, чтобы остановить этих железных монстров. До реки Ван-Чин оставалось буквально 100 метров.

Вдруг я увидел человека в штормовке, который шел уверенной решительной поступью навстречу нам. В руке он держал карабин. Стальное дуло с черным грозно дышащем отверстием смотрело на меня. У меня по спине пробежал холодок. Это был Матвей Промырьев.

— Всем стоять! Стоп. Сейчас буду стрелять! Я вам не дам загубить реку. Глушите двигатели!

— По какому праву? Кто вас уполномочил?

— Это мой дом! И я его буду защищать. В тюрьму пойду, но не дам долину реки загубить.

— Послушай, Матвей, давай поговорим по-хорошему.

— Все разговоры пустые. Я буду стрелять!

Его лицо светилось твердой решимостью и правотой. Он передернул затвор.

Внезапно я перевел взгляд в сторону лагеря и увидел, что к нам бежит Вера. Она что-то кричит надрывным голосом. Подбегает ко мне и закрывает меня.

— Не стреляйте! Прошу вас не убивайте нас! Мы ничего не сделаем Ван-Чину. Мы будем вместе с вами его защищать.

Рука Матвея дрогнула. Он опустил карабин.

— Я в женщин не стреляю. Скажите ей спасибо. И разворачивайте свою технику. Всех зверей перепугали!

Ребята-бульдозеристы сами поняли, что надо сворачивать удочки. Выключили двигатели. Пошли к нам в лагерь обедать.

— Пойдем к нам, Матвей, пообедаем. Потолкуем. Я сам к тебе собирался в район приехать.

Мы все пошли в лагерь. Зина накрыла на стол. Вера села около меня. У нее дрожали руки.

— Я тобой восхищаюсь, Матвей. Встать на пути танков с одним ружьем. Это противоречит всем нынешним законом бытия. Я много думал. И понимаю, что ты прав. Что нельзя гадить там, где хорошо и красиво. Где душа поет. Мы же не гадим в церкви. А природа — эта наша церковь, созданная для восхищения и поклонения. Мы же не крушим иконы. Почему мы должны крушить живой мир, созданный богом? Никакое золото не окупит потери, если мы потеряем Ван-Чин. Поэтому не беспокойся, прииска здесь не будет.

Матвей одобрительно посмотрел на меня и пожал руку.

— Вы меня простите! От наших дедов у нас осталась привычка, в каждом пришлом видеть недруга. Хунхузы дедов научили осторожности.

Мы сидели и говорили о жизни в Приморье. Текущих делах. О животных, обитающих в долине Ван-Чина. Я затронул тему кустарной добычи золота местными старателями.

— Да есть такие. Даже они создали свою шайку-банду. Но после того, как Матвейку посадили, я не слышал, чтобы кто-то промышлял. Но остальные остались. И, наверное, тихарят по ночам, чтобы никто не видел. Надо этих партизан опасаться. Они будут стараться вас изжить с этих мест.

— А мне сказали, что ты у них вроде как главарь?

— Да я даже не знаю, как лоток выглядит. Это кто-то из охотников на меня напраслину наводит. Я за незаконную охоту их шибко прижимаю.

— Спасибо! За хлеб, за соль! Если что нужно обращайтесь!

Матвей ушел в свое зимовье проверять капканы. Ребята-бульдозеристы загрохотали к себе в город. На трассе их ждали трейлеры.

Мы остались с Верой. Она уже успокоилась. Голова ее покоилась на моем плече.

— Спасибо тебе, Верочка! Ты меня сегодня от пули спасла. Собой меня заслонила.

— с нежностью сказал я, поглаживая ее шею.

Вера замурлыкала как кошка. Радостно и тихо.

— Я так испугалась. Он ведь действительно мог тебя убить. У меня сердце оборвалось. Я чуть с ума не сошла! Думала, что пусть лучше он меня убьет.

— Испугалась?

— Очень! Что будем делать завтра? Ты Матвею пообещал, что прииска здесь не будет?

— Прииска не будет. А россыпь Вера — обязательно! Мы оконтурим и сдадим запасы по категории С₁.

— Добыча в промышленных масштабах здесь не рентабельна?

— Безусловно. Ты у меня войдешь в историю, как девушка, заслонившая собой геологию!

И мы побежали в палатку спать с осмотром друг друга от клещей.

Пожар в тайге

Между тем тайга сохла. Сухие листья, опавшие осенью прошлого года, шуршали по ногам. Сухая трава шелестела, как копировочная бумага. Ветви кустов бились о палатку с сухим, ломким стуком. На стволах деревьев свисала сухая обвислая кора. В воздухе стоял суховей. Солнце жарило. Из травы вылазили подснежники. На багульнике фиолетовым пламенем засверкали цветы.

В это утро мы собирались в маршрут на правый борт Ван-Чина. Неожиданно все почувствовали еле уловимый запах едкого дыма. Затем в лагерь прибежал с рыбалки рабочий Хек и заорал во всю глотку:

— Пожар! Пожар! Тайга горит!

Зазвенела рында, сзывая всех в лагерь. Все быстро переоделись в плотные брезентовые штормовки и с лопатами, тяпками и топорами побежали к очагу пожара.

— Где горит? Что горит? Как горит?

Никто ничего не знал.

Я побежал навстречу пожару. Горела восточная окраина нашей террасы. Пламя шло низом. Ветра не было. Поэтому огонь распространялся в основном по сухим прошлогодним листьям, кустам и стволам мелких деревьев.

— Срочно обкапывайте очаг пожара! — закричал я.

Все встали в линию и стали двигаться от реки вдоль границы очага пожара вверх в сопки. Все быстро вошли в ритм. Орудовали лопатами. У кого-то мелькали тяпки. Кто-то рубил деревья. Горький, ядовитый дым щипал горло. Глаза вылазили из орбит. От жары, дыма, пыли, мелких хлопьев пожара. Но мужики были молодцы.

Хмель, среднего роста рабочий с красным отчаянным лицом, словно заведенный работал лопатой и при этом кому-то улыбался. Огонь это злило еще больше, и горячее пламя алчно подлизывало его одежду.

— Гори-гори ясно, чтобы все погасло! — повторял он.

— Мужики! Хоть попаримся! Подать огоньку в топочки. Просушим наши тапочки! — кричал сквозь дым Анчоус, который словно заправский пожарник, орудовал тяпкой, срывая огонь с прошлогодней листвы.

— Где наше не пропадало? Палунда! Мужики боремся за свою живучесть! — восклицал Максим моряк, он же Хряк.

— Ой, зад горит! Зина поставь заплату. А то так пить хочется, что переночевать не где! — подал голос Юрий — Гвоздь.

А Сергей — Серый рычал, как тигр и повторял:

— Мне бы волю, мне бы тачку, мне Юльку — водокачку!

Миша Хек ритмично работал лопатой и пел гимн пожарников:

— Отважные парни — горячие сердца. Пожарная мы гвардия — в пожаре до конца!

Однако дым, гарь, копоть, отрава сушили мозги. Голова кружилась. Подступала тошнота. Обморочное состояние. Очаг пожара распространялся со скоростью ветра. Силы таяли. Легкие не справлялись. Кашляли, глухо сплевывая отраву почти все. Огонь медленно подбирался к лагерю. Что делать? — снимать палатки и выходить на реку. Но барахла было так много, что было страшно подумать об эвакуации. Женщин я попросил перенести все пробы на речную косу. Сообщили по рации о пожаре в экспедицию. А что они сделают? Выживайте как можете.

Огонь разгорался. Тайга горела капитально. Белый дым, смешанный с фиолетовыми и черными столбами горелой копоти, клубился над нашим лагерем, и казалось, еще мгновение, и все вспыхнет одним огромным заревом мощного пожара. Было страшно. Очень страшно. Уже у некоторых мужиков вспыхивала одежда. Огонь с одежды сбивали ветками. В пылу пожара я увидел Мишу. Студент, согнувшись в три погибели, на спине тащил бригадира. Старшой задохнулся дымом и упал без сознания в огонь. Миша бросился к нему и вытащил его из огня.

Огонь наступал на нас все сильнее и жарче. У мужиков уже не было сил. Они зло и натружено махали лопатами. Но было видно, что скоро им придет конец — и они все попадают от бессилия и отчаяния.

Вдруг я услышал отчетливый звук клаксона машины. И победный возглас рабочих. Я увидел пожарную машину и Матвея на ее подножке. Прорвалось сквозь треск и буйство огня личное ликование. Значит мы не зря строили эту дорогу!

— Ура! Ура! Ура!

Пожарные стали устанавливать насосы в воду. Разматывать шланги. Промывать всю горящую территорию, ликвидируя очаги возгорания. Заливать водой горящие корни деревьев. Огонь отступил. Шипели горячие угли. Повалил пар. Над землей стал стелиться белесый дым. Через несколько часов с пожаром все было покончено.

Мужики попадали на траву и валялись без сил. Все лежали вповалку, высунув языки.

— Петрович, выдай мужикам по пачке чая! Им нужен допинг! — обратился я к нашему завхозу.

Во время пожара Петрович, Зина и Вера таскали на косу реки продукты и пробы. Зина уже варганила ужин. В ведре кипятился чай с лимонником.

Жизнь продолжалась. Во мне разливалась все заполняющее чувство доброты и благодарности. За этот рядовой героизм, за то, что мы вдруг стали единой командой, коллективом единомышленников, где все важны и каждый нужен, и каждый может, и каждый дорог. Когда-то на вокзале мы приняли на работу непутевых бичей — алкоголиков, а сейчас мы все команда — геологов, единый организм, готовый трудиться и преодолевать всевозможные трудности.

Я подошел к Матвею.

— Матвей, спасибо тебе! Ты спас нас от гибели. Я твой должник.

— Да брось ты, Григорий! У нас это сделал бы каждый!

— А как ты узнал, что у нас пожар?

— Из вашей экспедиции позвонили в пожарную часть районного центра. А они меня нашли. Другое здесь важно. Наши пожарники осмотрели место возгорания. И однозначно утверждают, что это был поджег. Даже обгоревшие остатки канистры рядом валялись. Кто-то очень хочет вас напугать. Пожарные составят протокол и направят дело в милицию. Только вы будьте внимательнее. В тайгу в одиночку не ходите. В следующий раз они будут стрелять на поражение.

Предупредительный выстрел

На следующий день мы зализывали раны и устраняли разрушенные постройки лагеря. В экспедицию сообщили, что все обошлось. Жертв нет. Высказали администрации предположение пожарников о поджоге. В ответ получили наказ о необходимости строжайшего выполнения инструкций по технике безопасности, и что милиция района занимается нашим делом.

Вера после пожара не отходила от меня ни на шаг. Она верила, что за поджогом зазвучат выстрелы. И первым буду я.

— Ты собираешься опять собой закрывать меня? Не вздумай. И в маршруты больше не ходи. А то еще возьмут тебя в заложники. И будут шантажировать. А мне что тогда делать?

— Ты открыл крупное золотоносное месторождение и выкупишь меня золотом.

— Если я тебя выкуплю, ты будешь навсегда моей собственностью.

— Не возражаю!

Прошла неделя. Тайга преобразилась, похорошела. Зелень бушевала со страшной силой. На всех склонах зацвели багульники, рододендроны. Запахло еловыми шишками. Деревья сочились соком. Птицы запели веселее. Гоны зверей становились все громче и чаще. В тайге стоял какой-то задушевный покой. Казалось, что все хищники щипают травку и слушают говор полуденного ветерка.

Благосклонное состояние передалось и нам. И мы с Верой решили пойти в маршрут по ручью Каменскому, который проходил под коренными обнажениями хребта и был самым северо-западным ручьем, в который впадали все водотоки с вершины Мраморная и вершины Горелая сопка. Я собирался заняться шлихованием водотоков, а Вера должна была проверить золотоносность коренных пород. Ручей Каменский не был простым, приходилось идти по центру русла, шлепая по холодной воде.

Через 2 часа мы дошли до трех небольших водопадов, которые располагались на правом притоке Каменского — на ручье Глухом. Водопады струились каскадом. Самый нижний водопад был высотой около 4 метров. У его подножья я отобрал одну пробу обломочного материала в лоток и тщательно начал мыть грунт. Вера опробовала коренные породы, так как в этом районе они по данным съемщиков были обогащены микро-дисперсным золотом. Смыв грубообломочную фракцию и промывая уже мелкозернистый песок, я увидел в шлихе 2—3 золотинки. Это было уже что-то! Мы пошли дальше, карабкаясь между скал выше. Ущелье на среднем Каменском ключе заканчивается 60-тиметровым водопадом, вернее, тремя ступенями водопадов, развернутыми на 90 градусов друг к другу. Нижняя ступень высотой 20 метров вверху разделяется на три самостоятельных потока, которые внизу сливаются в одну стремительную горную речку.

Вторая ступень — это многоструйный поток, падающий с большой высоты в трубовидный каньон. На дне каньона ручей с помощью воды и камней образовал углубление в виде гигантской ванны. У основания водопада в ванне я отобрал вторую пробу обломочного материала и старательно начал раскачивать лоток. В шлихе снова заблестели золотинки. Я насчитал 3—4.

При этом я промок до трусов. Вера заставила меня снять всю одежду. Выжала ее, старательно. Я напялил мокрые трусы на себя, накинул на плечи запасной свитер, и мы стали карабкаться вверх дальше. На самом верху этого водопада находилась третья ступень. Высотой около 15 метров. Опять я у основания, корячась, с трудом отобрал пробу. Прокачал лоток. В результате вытряхнул из него 3—4 золотинки со шлихом. Примерно в трехстах метров от нашего последнего пробоотбора вверху мы наткнулись на еще один водопад, чем-то напоминающий жало змеи. Высота его около 40 метров. И здесь мы отобрали шлиховую пробу. В лотке шлих был богат на 3—4 золотинки.

Ручей Каменский заканчивался V-образным ущельем, дно которого было усыпано гигантскими мокрыми валунами. Приходилось балансировать, как эквилибристам, на огромных скользких окатышах. При этом не свернуть себе шею. Далее мы поднялись еще в сторону горы Горелая сопка, потом траверсом стали спускаться по ручью Чернокаменка до ручья Прямой и по нашей же тропе спустились к Ван-Чину.

Здесь раскрывался удивительный вид на Ван-Чин. Многоцветная лента реки, зажатая скалами, словно монастырская дорога, бежала вдаль, окруженная древними деревьями — тисом, кедрами, ильмами, огромными лиственницами, которые возвышались над скалами, как живое зеленое облако, громогласно вторящее бешенному рокоту бурлящей воды, своим неповторимым шелестом ветвей.

Такое было ощущение, что в Ван-Чине живет душа. Веселая и чарующая. Она захватывает своей энергией живую душу проходящего мимо человека и заставляет его молиться и поклоняться этому прекрасному миру. Ты получаешь какое-то одухотворение, наполненное красотой и счастьем. И страшно хочется жить, любить и созидать.

Довольные результатом маршрута, мы обсуждали выявленный ореол золотоносной россыпи. Остановились на отдых. Я разбросал на траве мокрую одежду. Вера разожгла костер. Я, в одних трусах, сушил на костре штаны, задорно и смеясь отплясывая при этом танец голодных туземцев. Вера сушила мои носки и майку.

Вдруг прогремел выстрел. Эхо выстрела прокатилось с грохотом по притихшей тайге. Я вздрогнул. Над моей головой просвистела пуля и с хлопком влетела в рядом стоящую березу. С березы посыпались зеленые сережки. Мы рухнули на землю и лежали затаив дыхание, но на выстрел уже бежали наши рабочие.

— Живой! Слава богу, живой! Из далека видно целились! Стреляли из карабина. Но не снайпер. Охотник. Надо бы пулю достать. Пригодится для следствия! — прокомментировал выстрел наш бывший офицер Миша — Хек.

— Это похоже на предупредительный выстрел. Стрелок специально стрелял выше головы. Запугивают тебя.

Я встал не жив и не мертв. Рассеяно смотрел на всех. А организм уже выдохнул — кажется пронесло. Значит в рубашке родился.

Вера стояла рядом бледная и поникшая. Глаза ее потемнели и наполнились слезами.

— За что? Зачем? Почему? — повторяла она шёпотом.

Удрученные случившимся, мы молча побрели в лагерь. В лагере переполох. Все обсуждают выстрел.

— Что будет дальше? Пожар, предупредительный выстрел, а дальше что — выстрелы на поражение? Кто-то хочет нас вытурить с этого места. Кому мы дорогу перешли? Где справедливость?

— Спокойно, мужики! Этим занимается МВД. Завтра позвоню в контору. Пусть принимают меры. Не берите в голову. Это просто шальная пуля, — угрюмо ответил на вопросы я, а у самого на душе кошки скреблись.

В палатке Вера безутешно плакала, уткнувшись в подушку. Она казалась мне такой слабой, беззащитной, что во мне застрял комок в горле. Я сел рядом, а что сказать не знал.

— Мне страшно! Мне очень страшно, Гриша! Если тебя убьют, я умру. Умру и все. И мама меня поймет. И все родные!

— Бедная моя девочка! Успокойся! Вытри слезки. Не мучай меня. У меня сердце начинает дребезжать от твоих слез. Все образумится! Вот увидишь. Позволь я тебя пожалею! — повторял я и гладил ее вздрагивающие от плача плечи.

Конец ознакомительного фрагмента.