Глава восьмая
В которой Танечка, наконец, узнаёт от Верки кое-что важное
Танечка по утрам варила манную кашу. Верка её не то чтобы не любила, но презирала с детства, однако здесь как-то незаметно прониклась к ней чем-то вроде симпатии, выросшей из стыда за необоснованный косой взгляд. На четвёртый день Таня приготовила геркулес.
— Это что такое, чёрт побери? — опомнилась Верка, в сонной задумчивости сожрав четверть содержимого небольшой розовой тарелки.
— Как что? Овсянка.
Радиожурналистка также завтракала рассеянно, потому что одновременно просматривала в планшете Фейсбук и почту. Писем ей пришло много. Залайкав новую фотку новой девчонки своего бывшего жениха, она принялась на них отвечать. К одному из замов главреда, Сергею Александровичу, у неё был конкретный вопрос. Она его сформулировала.
— Овсянка? — переспросила Верка с таким лицом, будто ей сказали, что она жрёт дождевых червей. — Ты варишь овсянку?
— Да, иногда. А что?
Верка промолчала. К овсянке у неё было отношение ещё более непростое, нежели к манке. Но она всё же её доела и налила себе кофе. Розовое зимнее солнце размазалось по стеклу, как жидкий кисель. Термометр за окном показывал минус шесть.
— Сегодня работаешь? — поинтересовалась Верка.
— Нет. Хочу ещё час поспать, потом почитать. А ты?
— Ещё как! Будет репетиция «Бесприданницы». Это ужас! Потом домой хочу съездить.
Таня оторвалась от планшета.
— Думаешь, труп уже обнаружили?
— Нет, конечно! Кто его обнаружит? Но я ему звонила три дня. Вызову полицию, скажу: «Вот, смотрите — ни городской, ни сотовый не берёт!»
— Думаешь, они выломают дверь?
— Ну а как иначе?
— Ты ненормальная? Мало ли, куда мог человек уехать? Хоть на три дня, хоть на месяц, хоть на всю жизнь! Это его дело.
— Но ведь должны они как-то выяснить, жив ли он!
— Тебе ничего они не должны.
Верка с возмущением покачала всклокоченной головой.
— Кофе мне налей, — попросила Танечка. — У тебя это хорошо получается.
— Кофе лить? — удивилась Верка.
— Да. В твоём исполнении кофе очень похож на чай, потому что ты похожа на китаянку, которая широко раскрыла глаза, увидев в нём отражение своего не совсем китайского носа.
Скрипачке стало смешно. Наливая кофе, она заметила:
— Я теперь понимаю, почему ваше радио до сих пор ещё не закрыли!
— Да? Обалдеть! Над этой загадкой ломает голову весь цивилизованный мир! Раскрой мне глаза.
— Да вы — молодцы! Вот и вся разгадка. Без вас была бы тоска.
Таня улыбнулась."Перевал Дятлова? — написал Сергей Александрович. — Тебе что, интернета мало?"Она ответила:"Мало! Мне надо знать, что вы думаете об этом". Сразу пришёл ответ:"Да я ничего об этом не думаю, потому что давно уже этим не занимаюсь. Но я планирую передачу на эту тему с историками и криминалистами. Поучаствуешь? Это будет где-нибудь через месяц". Таня ответила утвердительно.
— Я частенько слушаю за рулём ночные ваши эфиры — ну, про рок-музыку, — продолжала Верка. — А разговоры про всякую там политику не люблю. Но я где-то слышала, что вы запросто приглашаете к себе тех, кого ни на телевидение, ни на другие радиостанции не зовут.
— Да, у нас бывают и представители оппозиции, — подтвердила Таня. — А передачи о классической музыке ты не слушаешь? Они тоже ночью идут, по-моему.
Верка вместо ответа скорчила рожу, которую следовало бы сфоткать для осчастливливания детей, не принятых в музыкальную школу. Эта гримаса вызвала интерес у Танечки. За три дня проживания у неё скрипачки они впервые беседовали так долго. Все предыдущие дни Таня по утрам торопилась, по вечерам была занята. Пристально смотря на скрипачку, она спросила:
— Как можно не любить то, что делаешь лучше всех?
— Ну, уж это глупость! — скривила Верка лицо на другую сторону. — Выдающимся музыкантом мне не бывать, слишком много времени упустила. И ты меня неправильно поняла. Я скрипку люблю, однако не так, как надо её любить, чтоб реально стать лучше всех. Она для меня далеко не на первом месте.
— Но почему? Ведь это — твоё!
— Я гораздо больше люблю машины, — проговорила Верка, зевая. — Я лучше стала бы автогонщицей. Но ведь тут у меня совсем мало шансов! Или продюсером. Я давно хочу поступить на курсы продюсеров.
Таня, встав, стала мыть посуду. Ей было ясно, что всё это говорится назло кому-то — если не ей, то самой себе. С досадой разглядывая нюансы её фигуры, предательски обозначенные тончайшим материалом халата, Верка продолжила:
— Я никак не могу понять некоторых умных людей. Они почему-то все вдруг решили, что если я двадцать лет уродовала свои шейные позвонки и суставы неким предметом, значит — ко мне можно относиться как к его части! Или, точнее, как к жертве компрачикосов, выращенной в кувшине ради принятия его формы. Ах, ты скрипачка? Следовательно, ты должна думать так-то и делать то-то! Ведь это бред! Бред конкретный!
Таня молчала.
— Вот взять хотя бы тех трёх девчонок, — не унималась Верка. — Ну, тех, с гитарами! Ведь у них, по-моему, неплохое образование.
— Да, у двух — университетское.
— Ну, вот видишь! Им почему-то никто не навязывает шаблоны! Я вчера видела на Ютубе, как эта Настя публично трахается. Нормально?
— Ты ещё ролик с курицей посмотри.
— Смотрела уже. Офигенный ролик. Шедевр! Что она хотела этим сказать?
— Понятия не имею. И вряд ли мне удастся это понять, ведь я образована далеко не столь основательно.
— Она дура! — вскричала Верка. — Как ты не понимаешь? И ничего она не хотела этим сказать! Просто видит — курица. А ну, дай, думает, засуну, потом придумаю что-нибудь! И я так хочу. Мечтаю. Прямо под камеру — схватить курицу, задрать юбку, и…
— Что мешает?
— Скрипка, что же ещё? Я потом всю жизнь буду думать, что из-за этой курицы на Ютубе меня в нормальный оркестр и не приглашают. Бедная курица! Ведь она ни в чём не виновна! А у меня реально кривая шея! Это издалека, с любой стороны заметно!
— Мозги у тебя кривые. А шея, вроде бы, идеальная.
Но скрипачка всё-таки приуныла. Телефон Тани вдруг подал голос. Вытерев руки, она взяла его и прочла сообщение. Поглядела на Верку.
— Верочка, слушай! Ко мне через полчаса придут. Ты можешь свалить?
Верка понимающе улыбнулась. Взглянув на свой телефон, она пришла в ужас.
— Ой! Почти десять! Сегодня же репетиция! Если я опоздаю, меня убьют! Ведь там без меня — никак!
С этими словами она вскочила и устремилась в комнату, на бегу снимая футболку с портретом Дайаны Росс, в каковой футболке часто спала. Таня вновь уселась за свой планшет. Сообщений было не разгрести. Из комнаты, между тем, доносилось ойканье вперемешку с матом и быстрым топотом голых пяток. Можно было подумать — Верка не одевается там, а бегает от зверька, который её кусает. Но вдруг она появилась совсем одетая и накрашенная вполне аккуратно. Взяв со стола телефон, спросила:
— А почему вы не приглашаете их к себе на эфир?
— На эфир? Кого?
— Ну, этих смешных девчонок.
— С ума сошла?
Вновь покинув кухню, Верка уселась на табуретку, которая возвышалась среди рядов её и Таниной обуви.
— Что надеть? Что же мне надеть? Танюха, там сколько градусов?
— Минус пять.
— Да что за дерьмо? Конец января, и всё минус пять! Надену-ка я ботинки.
Таня уже бесилась. А её гостья, осуществляя своё намерение, опять привязалась к ней с явной глупостью:
— Слушай, Танька! А олигарх, который несколько лет назад поднял хай на Путина и которого посадили чуть ли не на всю жизнь — он к вам приходил?
— Хордаковский? Да. Но я ещё в институте тогда училась.
— Ясно. А знаешь, я почему спросила? У нас в театре вот как раз в те самые годы работала одна девка, которая близко знала любовницу Хордаковского. Они вместе жили.
— Она жила с любовницей Хордаковского?
— Не в том смысле! А может, в том, я не знаю. Она у нас убиралась. Я с ней дружила чуть-чуть. Её звали Света. Да что же это такое, мать твою?
Сняв ботинок, скрипачка стала расправлять стельку.
— А ту, вторую, как звали? — спросила Таня, откладывая планшет.
— Любовницу Хордаковского? Её звали Рита.
— Дроздова?
— Да.
— И ты с ней общалась?
— Да, но не близко. А три девчонки у нас с ней крепко сдружились. Одна из них работала в её баре. Ведь у неё был бар,"Три товарища".
Таня быстро вышла в прихожую. На лице скрипачки было остекленение, только ноздри воинственно шевелились. Она по новой засовывала шнурок в ботинок — один конец был чересчур короток.
— Как могла любовница Хордаковского жить с какой-то уборщицей? — подлила бензина в огонь её злости Таня. — Ведь это бред!
— Да что ты орёшь? Ей было на всё плевать! Как этим твоим панк-рокершам. С кем хотела, с тем и жила! Ой!… в рот!
Шнурок, в одном месте почти на всю свою толщину перетёртый, лопнул. Это спровоцировало истерику, поток слёз, шквал мата. Во всём была обвинена Таня. Тут очень вовремя позвонил в дверь Женька — её приятель, фотограф журнала"Деньги". Она открыла. Застав подругу в компании горбоносой, беснующейся, растрёпанной психопатки, он на минуту остолбенел, а потом помог её успокоить, найти шнурок, вдеть его, натянуть ботинок, брошенный в Таню, и выпроводить скрипачку вместе со скрипкой. Чуть отдышавшись, Танечка накормила его овсянкой и в двух словах рассказала, кое о чём, естественно, умолчав, кто такая Верка. Он пожелал узнать, как Таня с ней познакомилась.
— Да пошёл ты знаешь куда? — возмутилась Таня, всегда старавшаяся, по возможности, избегать вранья. — Я корреспондентка лучшего в мире радио! Это моя работа — искать сенсации. А уж как я их нахожу, тебя не касается. Я свои профессиональные секреты не раскрываю.
— Сенсации? — переспросил Женька, внимательно наблюдая за ней. — Да какую может вызвать она сенсацию? Или ты ведёшь теперь передачу"Ваш психиатр"?
— У неё есть выходы на любовницу Хордаковского, — проронила Таня, опять берясь за планшет. Женька закурил.
— Насколько я помню, около Хордаковского одно время крутилась некая Маргарита. Про неё толком никто ничего не знал, на мероприятиях не мелькала. Это она?
— Кажется, она.
— Лет восемь назад её поместили в клинику имени Алексеева за двойное убийство. Подельницу оправдали или отмазали… Да, отмазали, у неё отец крутой оказался! Так эта самая Рита уже, значит, на свободе?
— Да. Её года три-четыре назад выгнали из дурки. Ты что, об этом не слышал?
— Кажется, слышал. Но мне на это плевать. Если бы она могла что-то знать, её бы не выпустили.
— Дурак, — улыбнулась Таня, не отрывая глаз от планшета. — Смотри, что пишет мне шеф! Он пишет:"Ого!"
Женька призадумался так, будто бы услышал всесокрушающий аргумент. Раздавливая окурок, он произнёс:
— Разве на неё такая проблема выйти, если ты думаешь, что с ней есть о чём говорить?
— Да в том-то и дело! Мы много раз пытались её прощупать. Стена! Железобетон! Посылает матом, и всё. А Верочка дружит с теми, кто дружит с нею. Ну, или, по крайней мере, дружил.
— Восемь лет назад?
— Лица из тех лет вызовут у неё приятные чувства. Да почему не попробовать? Чем рискую? Ведь шеф мне ясно сказал:"Ого!"
Женька согласился. Ему было трудно не соглашаться с Таней, когда она излагала ему последовательные доводы, сидя перед ним с голыми ногами. Ноги у неё были изумительные — от самых ногтей, блестевших прозрачным лаком, до бёдер, с внутренней стороны покрытых таким щекотным пушком, что стоило прикоснуться к нему любой частью тела, и в голове начинался звон — либо от затрещины, либо от чего-то другого. Глаза у Тани были зелёные. Когда Женька впивался в них глупым взглядом, они смеялись над ним безжалостно, когда умным — в них было удивление, также обидное для него. Оно появилось в них и теперь, когда он сказал, соглашаясь с нею:
— Да, ты ничем не рискуешь. Зато рискует твой шеф. Эту Маргариту могут использовать, чтобы поднять вас на смех. Если не ошибаюсь, такое происходило с вами не раз.
— Да, происходило. Люди, дававшие интервью, потом под давлением заявляли, что пошутили. Есть такое понятие — профессиональный риск. Если ты хочешь быть застрахованным от него, рассказывай о собачках Путина. Только это — не журналистика.
Так ответив, Таня взяла мобильник и набрала следующее сообщение:"Верка! Выясни у своих подруг, где Света и чем она занимается. Не тяни. Дело очень срочное!"
Отложив телефон, она закурила, щурясь на солнышко, без любви обнявшее город розовыми руками. Оно с обманчивой теплотой отсвечивало от окон домов, от трамвайных рельсов и от машин. В розовой дали кружился снежок. Тане захотелось на улицу.
— Очень странное у вас радио, — сказал Женька, с иронией наблюдая, как она курит. — Вот уже больше двадцати лет вы всем недовольны! По-моему, это очень похоже на паранойю.
— Урод! — разозлилась Танечка. — Неужели я должна тебе объяснять, что задача СМИ — не язык совать власти в задницу, а совсем другой орган? Власть, которая оказывается вне критики, моментально становится упырём! Ведь это же азбука!! Первый класс,…! Вторая четверть!
— Серьёзно? А я считал по наивности, что задача СМИ — давать информацию.
— Разумеется! Но у них, как и у того органа, о котором я только что сказала, не одна функция. Впрочем, к твоему органу это отношения не имеет. Отсюда твоя наивность.
— Дать бы тебе по заднице, чтоб не умничала!
Услышав такой ответ, Таня возмутилась и хорошенько стукнула Женьку по лбу. Он промолчал. Только засопел, раздувая ноздри. Тогда она, погасив сигарету, встала, насмешливо повернулась и высоко-высоко задрала халат. Трусов на ней не было. Туго скомкав полы халата под самой грудью, Танечка повернула рыжую голову и взглянула поверх плеча холодным зелёным глазом.
— Ну, так чего ж ты застыл? Вот задница, бей! Посмотрю, как ты это сделаешь.
Он внимательно поглядел на её округлые, белые ягодицы, чуть содрогавшиеся от сдерживаемого смеха их обладательницы, и хлопнул по ним ладонью наотмашь. Шлепок прозвучал, как выстрел. Танечка, завизжав, высоко подпрыгнула и набросилась на обидчика с твёрдой целью отправить его в нокаут. Но он уже убегал. Она догнала его в коридоре. Они сцепились, остервенело пытаясь раздеть друг друга. Так как на Тане был лишь халат, она проиграла. Женька опять стал хлопать её, несмотря на ругань и оборону зубами. Потом притиснул спиной к стене. Таня обхватила его ногами, не прекращая отчаянно материться. Ещё бы! Что за дела? Женькино лицо было бледным, как будто он боролся с приступом малярии, а не с девчонкой. Девчонка, впрочем, была несносней холеры. Ею владело бешенство. Она выла, закатывая глаза, ногтями царапая ему плечи.
Мобильник вдруг заиграл. О, если бы он оказался в радиусе доступности! Танечка запихнула бы его в ротик и моментально сгрызла, как бульдог кость! Но он был на кухне. И это было чудовищно. Танечка заорала во всю мощь глотки, чтоб заглушить эту ненавистную тварь. Но это было непросто — она сама выставила в нём максимальный звук. Женька вонзил ногти в её упругие ягодицы. Он был готов. Её ноги вытянулись во всю длину, пятками упёрлись в другую стену узкого коридора. А телефон, тварь такая, не умолкал! Плавно соскользнув в Женькиных руках по стене, Танечка уселась на голый зад. У неё было ощущение, что пол клонится и она полетит сейчас кувырком. Она поскребла по полу ногтями, чтоб зацепиться. Женька, натягивая штаны, принёс ей мобильник. Тот уже смолк.
— Салфетку давай! — простонала Танечка. Он ей подал салфетку из туалета. О! Звонил шеф! Она набрала ему, протирая бёдра салфеткой.
— Да, Алексей Алексеевич! Вы звонили? Я была в душе.
— Чувствую, что тебе опять туда надо, — заметил шеф, рассмеявшись. Он всё всегда замечал. Танечка ждала, что он скажет. Он сказал вот что:
— Я получил твоё сообщение. Интересно! Знаешь, кто эта Света?
— Она, по-моему, чья-то дочка.
— Ты, как всегда, логична. Действительно, её папа — из прокурорских. Сейчас он, правда, уже на пенсии. Почему она мыла полы в театре — не знаю, не спрашивай. Восемь лет назад она и Рита Дроздова грохнули генерала из СВР, который пришёл к ним в гости. А заодно — и охранника, отобрав у него табельный пистолет. Нормально?
— Отлично! Так это, значит, про них кто-то написал роман «Последняя лошадь Наполеона», а ещё пьесу «Последняя битва Наполеона»?
— Да, может быть. Не читал, не знаю.
— Я постараюсь Свету найти.
— Попробуй. Но я совсем не уверен в том, что они сейчас друг с другом общаются или жаждут общаться. Французский как?
— Помаленьку.
— Ну, молодец. Слушай, я весной тебя посажу на утренний эфир с Пьющевым. Мне из Администрации президента эту идею кинули.
— Алексей Алексеевич, пощадите! Зачем вы так?
— А затем, чтоб ты по ночам морально готовилась, а не ерундой занималась. Мне ещё только здесь твоего декрета недоставало!
— Я обещаю предохраняться!
Алексей Алексеевич, рассмеявшись, положил трубку. Женька был в душе. Когда он оттуда вышел, Таня готовила себе кофе. Мрачно взглянув на своего гостя, она сказала:
— Немедленно одевайся и убирайся! Я хочу спать.
— Поэтому варишь кофе?
— Да, вот как раз поэтому варю кофе. Я хочу спать, а мне нужно думать.
Женька довольно скоро ушёл.
