Горячие ветры

Коллектив авторов, 2016

В книгу «Горячие ветры» вошли произведения авторов, пишущих на военную тему в жанрах прозы и публицистики, в разное время прошедших военную службу в Вооружённых Силах и других силовых структурах. Произведения охватывают период со второй половины 18-го века до наших дней. В них рассказывается и о героических страницах истории Российской (Советской) Армии, и о повседневной деятельности Вооружённых Сил. Книга рассчитана на широкий круг читателей: от юношества до ветеранов Великой Отечественной войны и участников локальных вооружённых конфликтов, от любителей приключенческой военной литературы до профессиональных филологов и литературных критиков. Произведения из книги могут быть использованы в качестве учебного материала в школах при изучении истории, русского языка и литературы, а также для подготовки уроков мужества и патриотизма в образовательных учреждениях.

Владимир Крупин, майор в отставке

Рис. В. Харлова

Владимир Николаевич Крупин родился на Вятской земле 7 сентября 1941-года. Года, ознаменовавшего и тяжелейшие, и спасительные для России времена. Окончил Московский областной педагогический институт (университет). По окончании работал в школе, сценаристом на телевидении, преподавал в Литературном институте им. А.М Горького, в Академии живописи, ваяния и зодчества, Московской духовной академии. Избирался секретарём Правления Союза писателей СССР. В настоящее время — сопредседатель Союза писателей России. Первый лауреат Патриаршей премии.

В.Н. Крупин принадлежит к поколению, для которого служение армии было святым делом, а желание умереть за Родину было естественным. «Мы рвались в армию, — вспоминал писатель. — У нас девчонки с парнем, который не служил, даже и не дружили». Служил три года, дослужился до старшины ракетного дивизиона Войск ПВО. И потом проходил несколько раз переподготовку, в том числе и на Высших офицерских курсах. Гордится званием старшего офицера. Он — навсегда в строю защитников Отечества. Многие его произведения посвящены армии. Последнее время у писателя одна тема — спасение России через приход к Господу. А кто был в России самым верующим? Конечно, военные.

Полковник-паломник

Рассказ

В аэропорту к нашей паломнической группе подошёл моложавый, крепкий мужчина и спросил, туда ли он попал. Вот ему друзья подарили путёвку, сказали, что в Израиль, на море, а тут что? А тут паломническая поездка. Он зорко оглядел членов группы: все женщины, все, в основном в годах, увидел в группе одного мужчину, то есть меня и подошёл. Мы познакомились.

Конечно, в монастырской гостинице нас поместили в один номер. Конечно, мы стали на ты.

— Мы — братья во Христе. И если Его называем на ты. «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси, сохрани и помилуй», так чего мы друг с другом будем выкать?

— Это-то, конечно, — согласился он, глядя на Библию на тумбочке и на иконы в переднем углу, — но мне сказали: отдых, море, экскурсии, магазины, женщины.

— Нет, брат, тут долгие поездки, стояния на молитвах, ранние вставания. А уж пляжей вообще никаких. И женщин тут нет! Тут не туристки, тут паломницы.

Он затосковал:

— Вот я вляпался!.

— Да ты что? Это же великое счастье — ты в центре мира, ты на Святой Земле! Я над тобой беру шефство. Неужели ты такой тёмный? Ты же крещёный?

— Ну, как иначе, я не какой-то социопат, я русский полковник!

В автобусе мы сидели вместе с ним. Первая поездка была в Вифлеем, и она его очень впечатлила. Особенно поразило благоговение, с которым все шли и прикладывались к Вифлеемской звезде. Он тоже приложился.

Вверху он потрясённо спросил:

— Так это точно, что здесь Он родился?

— Более чем!

— И всё так и было? Подлинно?

— Всё, как в Евангелии. Им даже места в гостинице не было, пришли в эту пещеру. Волхвы, знали предсказания, принесли Ему золото, как царю; ладан, как священнику; смирну, как простому смертному. А пастухам ангел с небес возвестил.

— Да не тёмный я, читал, знаю. Но, чтобы так, что всё по-настоящему? Библиотекарша, роман с ней был, подарила «Мифы народов мира», интересный двухтомник. Лернейская гидра, Геракл, Прометей, Ахиллес. И об Иисусе Христе там много. Читал. Я и думал, миф, на грани вымысла. Мне хватало.

— Но ты же видел, люди в церковь идут! Какой миф?

— Так есть же выражение, не помню кто сказал: если Бога нет, надо его выдумать. Предмет поклонения. Легче народом управлять. И Ельцын со свечкой стоял, и Путин бывает. Я сильно и не вдавался. Да и когда при нашей службе. Ну, миф и миф. Жить кому помогает. Кто и верит. Мы же верили в светлое будущее.

— Какой же миф — Бог воплотился от Духа Святаго и Марии и Девы и вочеловечился. Он был и человек, и Бог. Он и страдал, как человек. Он за нас, за наши грехи, за тебя и за меня сам! Сам добровольно взошёл на Крест. Любил людей, мог и на небесах оставаться. Пришёл к нам. А что получил? Крест, гвозди, копие! Всемогущий! Создавший из ничего мир. А разве не мог призвать легионы небесных сил? Мог!

— А почему нет?

— Спасти хотел гибнущий мир, жалел нас! И спас!

— Как?

— Смерть уничтожил!

— Как?

— Читать будешь Евангелие, молиться, поймёшь.

Полковник долго молчал. Мы уже сидели в автобус, когда он, как-то встряхнувшись, ещё раз спросил

— Значит, всё так и было?

— Именно так!

— Ну, тогда, — подытожил полковник, — тогда давай, воспитывай!

— Вечером. Ты матушку Ирину слушай.

С последних сидений мы не видели матушку Ирину, которая нас сопровождала, тем более она сидела к нам спиной, лицом к движению, но слышали её проникновенный голос. Иногда она замолкала, тогда я продолжал просвещать полковника. Боясь быть занудным, говорил:

— Запомни: всё в мире сложно, только одно просто — Бог. И не влезай во всякие умничанья. Теизм, атеизм, пантеизм — всё это знать можно, но не нужно. Заинтересуешься — сразу начнёт только голова работать, тут и гибель. Сердце, душу питай! Молись и всё! Мы столько должны Богу, что нам за всю жизнь долги не отработать!

— А чем я должен?

— Жизнью ты должен, жизнью! Вон какой орёл, а мог и не быть.

— Я думал, меня папа-мама выродили.

— Так они-то откуда взялись?

— Их тоже родили.

— А те откуда? И те, и те, и те? От живой клетки? А клетка откуда? Из какой клетки? Всякие инфузории-туфельки? Выползли на сушу, выросли до обезьян, залезли на дерево, так? Потом хвост отпал, спрыгнули на землю? Встали на лапы, изобрели книгопечатание? От обезьяны один Дарвин произошёл. Мы — от Бога. От Адама и Евы мы. А их Господь сотворил!

Очень внимательно вслушивался полковник в мои слова. Спасибо ему, не возражал. Только сказал:

— Откуда ты такой умный? Не сердись, я с юмором.

— Чего сердиться? Это не я умный, это пора всем знать. Это главное в жизни — Бог Это счастье — мы в Святой Земле. Приехали из Святой Руси. А это одно и то же. Тут мы за десять дней пройдём все и Господские, и Богородичные праздники. И хорошо, что начали с Вифлеема. С Его Рождества. Да тут с чего ни начни. И Благовещение в Назарете, и Преображение на Фаворе, и Богоявление на Иордане, и Вознесение на Елеоне. Вдумайся! Без Бога ни до порога. Россию лихорадило именно тогда, когда она отходила от Бога. Наполеон, Гитлер, Хрущёв, Ельцын — это нам бывало для вразумления, когда Бога забывали. Давай, Павел Сергеич, к концу срока готовься к причастию! Готовь генеральную исповедь. Вспоминай грехи и записывай.

— Чего их записывать, я и так помню. Я ещё об сейф не ударенный

— Куришь? Нельзя курить! Это каждение дыма сатане.

— Нельзя? Ладно, нельзя, значит, не буду, — сказал он.

И ведь в самом деле, как отрезало — перестал. Сила воли у него не хромала.

В первый же день в магазине Русской Православной миссии в Иерусалиме мы купили нательный крестик (полковник непременно захотел дорогой), и я своими руками надел его на шею раба Божия Павла Сергеевича.

Но с ним было очень нелегко. Матушку Ирину он взял, да и назвал на ты и Ириночкой. Он услышал, как она говорит на нескольких языках.

— Ириночка, ты и по-ихнему рубишь?

— Иначе нельзя, — улыбнулась матушка Ирина, — здесь надо знать и арабский, и английский, иврит тоже.

— Ну, ты молоток! — одобрил он.

Я оттащил его в сторону и вдалбливал:

— Так не смей говорить с монахиней. Она — монахиня, она — матушка!

— Матушка? — потрясённо спросил он. — Какая она матушка, такая молодая. А ты знаешь, ей идёт чёрное. Я сразу не разглядел. Да она же красавица. И без косметики.

— Прекрати! Социопат! Она не женщина!

— А ещё чего скажешь?

— Ещё скажу, что она старше тебя в духовном смысле.

— Ну, сказанул.

— Не ну. Вот тебе и грех — неуважение к сану.

— Она же не обиделась.

— Вспомни, на кого не обижаются. Тебе надо словесное молоко, а не твёрдую пищу.

— У меня зубы крепкие. Я как на какого разгильдяя взгляну — сразу сверху донизу весь мокрый. — Он помолчал, вздохнул. — Да, вот бы из неё жена вышла. Все её достают, всем всё объяснит, ни на кого не цыкнет. Спокойная. Всё с улыбкой. Терпеливая. А у меня жена такая дура психованная.

Очень ему понравилась матушка Ирина. Он стал её первейшим помощником. И за стол не садился, пока все не сядут, из-за стола выходил первым, подгонял отстающих. При посадке в автобус стоял у дверей и энергично помогал паломницам.

— Ты повежливей с ними, — просил я.

— Они что, в профсоюзный санаторий приехали? Это же Святая Земля, центр Вселенной. Ты же сам мне пуп Земли показал.

— Терпение вырабатывай. Пример с матушки бери.

— Начну.

И при молитвах на святых местах полковник стоял смиренно.

— Раз полагается, значит, надо.

Он отстоял и долгую утреню.

— А я-то думал, — говорил он, — что у меня ноги железные. Ты же в армии служил, знаешь. У Знамени части — Первый пост в штабе, на виду, не шелохнись. Два часа. Потом четыре часа отдых. А тут четыре часа без отдыха. Спина отнимается.

— Делай поклоны глубже, спина не заболит.

Он доверился мне, рассказал, что у него в семье дело идёт к разводу, и, когда ему эту путёвку подарили, он её схватил, чтобы побыть без жены и приучить себя к жизни без неё. Честно признался, что надеялся на курортный роман.

— Думал, какое будет знакомство. А чего теряться? В поездке все мы холостые. В Тулу же не поедешь со своим самоваром.

— А из-за чего решил разойтись?

— Ни в чём не угодишь, всё ей неладно. Что бы ни сказал, всё не так. А молчу — тоже неладно. Друзья зашли — морду воротит.

— Так вы по любви сходились?

— С ума сходились. Перед выпуском из училища, больше по пьянке. — Да вот, покажу. — Он достал бумажник. — Вишь, где она у меня, умеет прятаться: между шекелями и долларами. — Красивая? Показал я тебе, дорогая, Святую Землю, а дальше живи сама.

— Она в церковь ходит?

— Да нет, с чего? Когда Патриарх бывает по телевизору, то, когда и слушает.

Полковник терпеть не мог платить лишнего. Торговался ужасно. Что называется, до потери пульса. Не своего, продавца. А в Иерусалиме все продавцы говорят по-русски. Почти все из России.

— Девочка, — говорил он полной еврейке, — мы тебя всему выучили, образование у нас бесплатное, а ты ещё чего-то требуешь. — Обязательно много выторговывал и уходил от продавщицы довольный. Ещё бы, чуть её до инфаркта не довёл. — А зачем я свои кровные буду евреям отдавать.

— Вообще, знаешь, что тебе скажу, какой вывод: порядка тут нет. — Помолчал и после паузы усилил: — Никакого! Откуда взял? Я ж сразу на военных гляжу. Идёт пичужка в зелёной форме — штаны велики, ноги в ботинках болтаются, автомат не на плече, а на сгибе локтя. И… курит!

— У них женщины в армии служат.

— Да это-то, может, и неплохо. А парни военные стоят, тоже курят. Тоже с автоматами. Все расстёгнутые, наглые. Такие, хоть что, будут в народ стрелять. Всё равно, не много они навоюют.

— За них американцы повоюют.

— А эти вообще давно по морде не получали. Да, японский бог, порядка тут нет.

— Нас тут не хватает, да? Паша, не ругайся, грех. Забыл, что ли: за каждое, не только бранное, но и праздное слово взыщется.

— Если японский бог ругательство, как тогда разговаривать?

Его расположение к матушке Ирине было, конечно, замечено. Он же был личностью заметной. Ясно, что матери игумении донесли. И на четвёртый день утром у автобуса нашу группу встречала новая сопровождающая, монахиня Магдалина. Святую Землю любящая, досконально изучившая. Полковник на первой же остановке отвёл её в сторону и допросил. И рассказал мне, что узнал. А узнал он, что у матушки Ирины новое срочное задание — дальняя поездка с группой на Синай. А это дня три.

— Сам виноват, — хладнокровно сказал я. — Её из-за тебя туда отправили. Ты бы ещё в полный голос кричал о своей любви.

Полковник заговорил с такой болью, что я поверил в его искреннее чувство:

— Да я и любви-то ещё не знал! Перед выпуском в училище с лёту женился. Да, может, это у меня единственный шанс — создать семью. Детей же нет у меня! А я очень семейный! Мне же полета всего, и без хвостика…

— Молись! В храмах подавай о здравии жены. Венчанные? Венчайся!

— С ней? Никогда!

— Дело твоё. Но о матушке Ирине забудь!

— Забыть? А чего полегче не посоветуешь? Я запылал. Вот! — Мы стояли перед храмом в Вифании. Он истово перекрестился. А крестился он, как шаг строевой печатал. — Вот! Вот! И вот! И вот! И упал на колени и так треснулся лбом о плиты, что площадь вздрогнула.

— Не крестись на грех. Лоб береги!

— А зачем он мне теперь?

— Напомнить тебе пословицу: заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибёт?

— Я лучше плиту расшибу.

Полковник даже чуть ли не курить снова начал. Но удержался. Молча сидел у окна автобуса, смотрел на пространства Святой Земли. Его крутило переживание. Иногда он даже как-то пристанывал.

Его переживание дало выход в его поступке, в Горнице Тайной вечери. Перед нами туда вошла группа протестантов. Мы вошли, крестясь, встали у входа и ждали. Они по команде выстроились. Их старший, не могу его назвать священником, громко что-то рассказывал. Вскрикивал, махал руками. Конечно, о том, что здесь были собраны апостолы и на них, по предсказанию, в день Пятидесятницы, сошёл Дух Святой. Рассказывал долго, наращивая вскрикивания. Матушка вполголоса переводила, что он тоже, как и апостолы, чувствует приближение Духа. «Я слышу Его! Он идёт! Он приближается! Я чувствую Его! Он близко! Он зде-есь! Он во мне-е-е!». И тут его прямо затрясло.

И через минуту-другую они уже все чу-у-ув-ству-у-у-ю-ю-ют!!! Вздевают руки, и, то ли хором кричат, то ли хором поют.

— Но орать-то зачем? — спросил полковник матушку Магдалину.

— Не знаю. Может быть, показать, что они такие, достойные Духа Святаго.

— Матушка, — попросил полковник. — Можно я его спрошу? Переведите.

Группа протестантов выходила. Полковник в самом деле резко тормознул их старшего. Взял за пуговицу.

— Ты чего в таком святом месте орёшь? Ты что, апостол? Какой тебе Дух Святой?

Протестант мгновенно вспотел. Матушка торопливо говорила ему: «Ай эм сори, ай эм сори!». Тот, прикладывая руку к груди и торопливо огибая полковника, говорил: «О, кей, о, кей». Их группа освободила Горницу Тайной вечери.

— Ну, Павел Сергеевич, ну, ревнитель нравственности, что ж Вы так? — выговорила матушка Магдалина полковнику. — Это ж мог быть скандал международный. Я прямо еле живая.

— С ними только так, — хладнокровно отвечал полковник. — Святая Земля, понимаешь, а они орать.

Я тоже поддержал возмущение полковника: очень уж показушно молился этот протестант. Моя поддержка улучшила его настроение.

— Ещё бы! Да и матушка Ирина меня бы одобрила.

— Ну, снова да ладом! Забудь о ней! Говорю по складам: за-будь! Ты человек сильной воли. Забудь. У тебя хорошая жена, запомни.

— Хорошая? С чего ты взял? Тебе б её, ты б её давно убил!

— Молись, будет хорошая. Ты русский мужчина! Русский мужчина верен жене! Единственной! Усвоил? И у русской жены единственный муж.

— Это в теории. А как в практике достичь? Тебе хорошо, ты уже старик. А я ещё кровокипящий.

Мы готовились к отъезду. Полковник очень страдал, пошёл в канцелярию узнать, когда вернётся группа с Синая. Сказали, что уже вернулась. Полковник рванулся увидеть матушку Ирину, но ему сообщили, что мать игумения сразу послала её сопровождать новую группу.

— Вот ведь какая Салтычиха! — возмущался полковник. — Да тут хуже, чем в армии!

— Не хуже, а лучше.

— Даже маршрута не сказали. А то бы я рванул на такси.

— Паша, опять двадцать пять?

— Можно, я одну сигаретку выкурю?

Думаю, в наступившую ночь он выкурил не одну сигарету. Аж лицом потемнел. И объявил мне, что не полетит в Москву, а поедет в Русскую Миссию и будет просить оставить его на Святой Земле.

— Прямо сейчас. Да хоть в том же Иерихоне. Или Хевроне, я их пока не выучил, путаю. Но везде же работы невпроворот. А я мужик рукастый. Что по технике, что по дереву, печку могу сложить. Русскую. Камин. Всё могу. И матушка Ирина, когда туда группу привезёт.

— Ой, Паша, Паша. Трудничество оформляется в Москве. Конечно, ты по всем статьям подходишь. Тогда, уж лучше, вообще в монахи готовься. Сколько монахов из военных, тот же Игнатий Брянчанинов. Александр Пересвет. Только оставь ты эти свои завихрения с любовью. Дай ты ей спокойно жить.

— А кто не даёт? Она сама будет решать. Она же вернётся, всё равно же её увижу. Объяснюсь! Она же России нужна. Дети будут, много надо. Я детей больше всего люблю. Ты ж видишь, — Россия чернеет, рождаемость русская падает. Она поймёт. Да и чувствую, нравлюсь ей. Разве криминал, что я, как мужчина, имею право на семейное счастье? Имею? Чего ты молчишь? В Тивериаде на озере она со мной как с человеком поговорила. И смотрела не как монахиня. Как девушка обычная. А в Бога она может и так верить. Да и я. Бабушка, помню, говорила: Паша, больно ты жалостливый, священником будешь. А жизнь-то в военные вывела. Но там тоже, везде же бывал — попадёшь под обстрел, жмёшься к земле и только одно: Господи, Господи! Я же её полюбил, не от Бога же я её оттягиваю.

— Паша, перетерпи. Как налетело на тебя, так и отлетит.

— Нет, отец, ты что? С мясом не оторвёшь.

И опять он маялся, опять не спал. Выходил на улицу, возвращался, стоял на коленях у икон. А утром заявил:

— Нет, жизнь моя или с ней, или никак.

И, в самом деле, случилось событие из ряда вон выходящее: паломник-полковник с нами обратно не полетел. Дальнейшую судьбу его я не знаю. А интересно бы в старых, добрых традициях православной прозы закончить рассказ о полковнике тем, что вот приехал я недавно в дальний монастырь и встречаю седовласого старца и узнаю в нём героя моего рассказа.

— Помните ли Вы, отец игумен, матушку Ирину?

— Я Бога помню! — отвечает он. — Ты смотри, на службу не опаздывай. Тут у нас не армия, тут дисциплина.