Король психов

Глеб Соколов, 2017

Солнечным днем по улице столицы шел человек. Пиджак и брюки, приобретенные им накануне в одном из самых дорогих бутиков Кутузовского проспекта, сидели отменно. Воротник белой рубашки слегка велик, но это не портило облика. Напротив, придавало господину артистического шарма. Такой непоколебимой уверенностью веяло от этого человека, так он, казалось, чувствовал себя всегда и везде хозяином положения, что случайно оказавшиеся в этот момент рядом с ним люди невольно засматривались на него, пытаясь угадать, кто он, по каким делам шагает по этой улице, и в чем заключаются те скрытые от посторонних глаз обстоятельства, которые позволяют ему каждую секунду бросать смелый вызов всем прохожим… Никто из этого множества прохожих, шагавших в жизнерадостном настроении рядом с негромко улыбавшимся своим мыслям шикарно одетым господином, не мог и подозревать, что возле них – один из самых опасных и хитрых сумасшедших не только России, но и мира. Король психов. Текст в авторской редакции

Глава пятая

Имя мне — психоз вонючий…

Евграф Тюрморезов в прошлом

В руках у Евграфа — старый большой чемодан. Такие, правда, более скромных размеров, можно было встретить у сантехников прежней, советской закалки. Носили в них гаечные ключи, паклю, обрезки труб. Тюрморезов достал его с чердака покосившейся родительской избы.

Из множества пассажиров на перроне «древний» и нелепый багаж был только у него.

Евграф — уже не мальчик. Молодой человек! Ему восемнадцать лет.

Глянув на него, любой врач отметил бы то, что на языке медицинских записей звучит, как «недостаточное питания». Щеки парня ввалились, скулы обтянуты кожей.

Старый чемодан в худой руке казался особенно огромным. Но Евграф шагал вдоль перрона бодро.

Внутри чемодана находилась лишь одна вещь — старенькое длиннополое пальто, подаренное Евграфу соседкой, — осталось ей от покойного мужа. Поскольку осень выдалась ранней и холодной, Тюрморезов вынул пальто из чемодана, надел на себя. И тут обнаружил: сукно в правой подмышке разошлось по шву. Изнутри выпирает грязно-белая подкладка.

Евграф старался не размахивать рукой.

Он не знал, куда шагает. Но походка была уверенной, вся фигура выражала целеустремленность. Можно было подумать: парень из глубинки приехал на учебу. Его ждет студенческое общежитие. Распакует чемодан, тут же, не теряя времени, поспешит куда-нибудь через дорогу, в стены родного института.

Уже в те годы Евграф отличался способностью производить на не знавших его историю людей чрезвычайно деловое, положительное впечатление. Должно быть, выработал эту черту еще годам к шестнадцати, после того, как осознал: лучше скрывать от окружающих свое подлинное лицо.

Не учеба привела Тюрморезова в столицу. Евграф сбежал из родных мест после очередной психопатской истории. Огромный город Москва манил его возможностью затеряться среди миллионов людей.

«Имя мне — Психоз Вонючий!.. Имя мне — Психоз Вонючий!» — повторял парень, шагая по перрону с пустым чемоданом в руках. Впереди — обветшалое здание вокзала. Маленькая площадь перед ним запружена народом. Тюрморезов прекрасно осознавал: ведет себя в жизни ненормально, не как все люди. И он был осведомлен, что это поведение — следствие болезни, которую срочно необходимо лечить. Но не собирался этого делать.

Ему было весело. Собственное поведение вызывало у него восторг. Он думал о тех, кого оставил в деревне: о попе Иване, о всех, кто так или иначе прикоснулся к его последней мрачной «истории». Изумление, скорбь и ярость, которые, как он был уверен, они испытали, вводили его в еще больший кураж. Хотелось продолжить подвиги. Что ж, он — Психоз Вонючий?.. Будет самым невероятным Психозом из тех, которые только существовали на свете!

Несчастный малый страдал еще и манией величия. Она уже развилась в нем достаточно для того, чтобы взирал на шагавших вместе с ним по перрону людей с высокомерием.

«Обычные… Не психи!»

Однако Тюрморезов не знал, что совершенное им деяние, о котором будет рассказано позже, имеет настолько тяжкие последствия, что его уже ищут. Серьезные люди из серьезной организации. И он не скроется даже в Москве.

Прежде, чем его схватят и впервые в жизни поместят в психиатрическую больницу тюремного типа на принудительное лечение, здесь, в столице, рассчитывая именно на эту многолюдность, он совершит несколько совершенно невероятных поступков, о которых так и не станет никому известно. Кроме него самого и его жертв.

«Имя мне — Психоз Вонючий!» — продолжал декламировать про себя Евграф стихотворную строку собственного недавнего сочинения.

Отец Евграфа в прошлом

«Вот здесь это происходило», — думал Агафангел Тюрморезов, отец Евграфа Тюрморезова, медленно шагая вдоль черной, закоптелой стены «совхозного» коровника. Крыши над ним не осталось. Стропила, на которых она держалась, были деревянными. Пламя пожара, бушевавшего здесь некоторое время назад, уничтожило их, — крыша рухнула вниз.

Утро — пасмурное. Солнце лишь изредка проглядывало сквозь серые тучи, которые заволокли небо. Для всех это был еще один унылый день, обликом больше напоминавший осень, чем давно наступившую весну. Для отца Евграфа Тюрморезова день знаменателен тем, что похож на «тот день», приметы которого еще отлично различались вокруг.

События, после которых радикально изменилась жизнь не только самого Евграфа, но и его родителя, произошли полторы недели назад.

Агафангелу Тюрморезову казалось: с того дня прошла вечность. За десять суток психическое здоровье его пошатнулось…

Евграф спалил «совхозный» коровник и еще несколько построек, что располагались в километре от него. Лишь здесь, в коровнике, юный Тюрморезов сам поднес зажигалку к пучку прошлогодней соломы. А в остальных местах осуществил поджоги чрезвычайно ловко — чужими руками.

Поджигателями других построек стали взрослые дядьки — местные алкоголики.

Пожарам предшествовала длительная борьба за собственность — то самое «совхозное» достояние, которое числилось за акционерным обществом. Организация эта давно находилась на грани банкротства.

Все совхозные постройки предполагалось продать за долги. Ценность их, конечно же, очень мала. Главное — вместе с постройками отойдут к новым хозяевам земельные угодья. В деревне, где жили работники подохшего совхоза, не существовало единства мнений: как собираются использовать полученное достояние новые владельцы?

Одни говорили — на месте фермы выстроят дома для гастарбайтеров. Якобы, их пригласят в эти края для некого крупного промышленного производства, которое развернут в поселке неподалеку. Другие предполагали: у новых владельцев — планы организовать сельскохозяйственное предприятие. Но работать в нем, опять-таки, будут заезжие гастарбайтеры. В деревне работников не набрать. Даже если пригласить тех здешних алкоголиков, что еще не упились до смерти.

Планы завезти гастарбайтеров вызывали у местных жителей злобу.

Какая-то жизнь в совхозных постройках еще теплилась, кто-то там работал. Этим-то и воспользовался Евграф. Подружился с несколькими тамошними людьми. Все они настроены против новых хозяев. В определенный момент, снуя между совхозными строениями точно челнок, Евграф до того заморочил голову пьяненьким мужичкам, что они почти поверили, — даром убеждения младший Тюрморезов обладал отменнейшим, — якобы руководство совхоза требует от них срочно поджечь строения. То ли, чтобы они не достались «врагу», то ли, чтобы «свалить поджог на врагов». То ли для того, чтобы «враг» потерял интерес к «погоревшему» совхозу.

Зачем Евграф обманывал мужичков?

Поп Иван — он по-прежнему был во главе местного церковного прихода — пришел к выводу: младший Тюрморезов «окончательно свихнулся», наслушавшись разговоров, которые шли вокруг него. Были и другие мнения.

Некоторые в руководстве акционерного общества настаивали на том, что Евграф с самого начала все прекрасно понимал и давал всему происходившему совершенно трезвую оценку. Но ему нравилось издеваться над людьми. Поэтому Тюрморезов намеренно создавал вокруг себя истерическую, психопатскую атмосферу. Играл на чувствах недалеких полупьяненьких мужичков.

Агафангел Тюрморезов не разделял ни первой, ни второй точки зрения…

Отец Евграфа всегда был «не в себе». Только его психические отклонения прежде не были никем замечены. Был слишком замкнут и пришиблен, чтобы дать кому-нибудь повод заинтересоваться его душевным здоровьем. Теперь, когда на него обрушились переживания, их не вынес…

Агафангел считал сына героем, верил: сын совершил героический поступок, спасал земляков и родные края от «поругания». Идиотское издевательство над здравым смыслом, людьми казалось отцу подвигом во имя высоких идеалов.

Поп Иван понял это после долгих бесед со старшим Тюрморезовым.

«А может быть, это он, Агафангел, науськивал сыночка?» — терялся в догадках священник.

Сейчас старший Тюрморезов медленно брел вдоль стены уничтоженного пожаром коровника. Вокруг сгоревшей постройки еще распространялся острый запах гари. За Агафангелом на некотором расстоянии двигался Поп Иван. Он хотел поговорить с отцом подопечного. Тому были серьезные причины. Но Агафангел, казалось, не замечал вокруг ничего, кроме «священного пепелища». Поп Иван не спешил вторгаться в его одиночество.

«Нельзя ломать сгоревший коровник, — думал отец «героя». — Надо превратить его в памятник. Пусть потомки смотрят на него, размышляют о нашем времени! О таких выдающихся личностях, готовых вступиться за всех жителей деревни, как мой сын!»

Агафангел потрогал рукой кирпичи оконного проема. Во время пожара пламя вырывалось из него наружу и сажа покрыла стену особенно сильно. На ладони пожилого мужчины (старший Тюрморезов завел ребенка довольно поздно) остался черный след. Он не попытался его стереть. Напротив, ему как будто было приятно это зримое подтверждение «подвига» Евграфа.

«Сажа!.. Простая черная грязь. Так подумает каждый, кто не видел ночью зарева славного пожара, кто не знал, какой выдающийся парень и для чего приложил к нему руку. Но если знаешь, в чем дело — сажа станет для тебя главной драгоценностью твоей жизни!»

Точно позабыв, о чем он только что думал, старший Тюрморезов потер ладонь о ладонь, стараясь избавиться от черных пятен.

Повинуясь шестому чувству обернулся, заметил, наконец, рослую и грузную фигуру попа Ивана. Агафангел остановился. Глядя на священника, дождался, когда тот подойдет к нему.

Поп Иван поздоровался. Старший Тюрморезов словно только и ждал возможности поговорить.

— Да, батюшка, костерок мы тут отгрохали замечательный! — Агафангелу уже казалось, что в истории с уничтожением построек бывшего совхоза он с самого начала был заодно с сыном. Да и священник, — его трогательное отношение к Евграфу было всем известно, — казался давним членом их компании. — Эти камни давно остыли, а таким, как мы с вами, продолжают греть душу!.. Я вот думаю, может, скинуться и эту… Мемориальную доску отгрохать?

Священник был поражен речами старшего Тюрморезова, но все же взял его за руку и начал разговор, ради которого догнал пожилого человека.

— Нам надо всерьез продумать линию защиты… Евграф…

— Мне — защищаться?! — Агафангел отшатнулся от попа Ивана. — Пусть они защищаются! Мой сын — герой!.. Ему ничего не угрожает…

«Ваш сын — не герой! Психопат, который делает себя несчастным. При этом наносит тяжкий вред окружающим людям!» — едва не сорвалось с языка попа Ивана. Он вовремя удержался.

Теперь было ясно: в отце Евграфа не найдет союзника. Разговор бесполезен.

Евграф Тюрморезов в прошлом.

После пожара в совхозном коровнике было обнаружено тело мужчины. Когда поп Иван начал разговор с Агафангелом Тюрморезовым, был уверен: мужчина задохнулся и обгорел до неузнаваемости при пожаре, который устроил Евграф. Но потом выяснилось: обгоревший был мертв еще до того, как в коровнике взметнулся вверх первый, пока еще слабенький, язычок пламени. Был горьким пьяницей. В этот день толи выпил слишком много водки, толи та было с примесью какой-то отравы, — сердце его остановилось.

Следствие не установило, беседовал ли с ним перед его смертью Евграф. Разговор, который мог вести с алкоголиком младший Тюрморезов, способен вывести пьяницу из равновесия, заставить его хлебнуть отравы больше обычного.

Агитировать людей, которые трудились в сгоревших потом постройках, Евграф принялся за несколько дней до пожара. Выдавал себя за лицо, которому администрация акционерного общества особенно доверяет, использует для деликатных поручений. Мужички были темными. Младший Тюрморезов сочинял очень складно. Ему верили.

Коньком Евграфа были «новости» о продаже бывших совхозных «угодий» новому владельцу. Он нес одновременно складную и неправдоподобно-пугавшую ложь. Мол, существуют не просто планы продажи земли, организации нового сельхозпредприятия и приглашения рабочих из других стран. Решено уже, что деревня будет полностью снесена, а немногочисленные ее жители — выселены. Приусадебные участки, покосившиеся дома выкупят по незначительной стоимости. Она и станет «подъемными» для местных жителей. На эти деньги будут обустраиваться где-нибудь на новом месте. Скажем, в Сибири или на Дальнем Востоке. Ведь нигде в центральных «губерниях» за такие гроши жилья не купишь. Сообщения вызывали у деревенских мужичков оторопь и ужас. Здешние сельскохозяйственные «бароны» с народом никогда не церемонились. В весть о принудительном выселении сразу поверили.

Евграфу того и надо. Дальше, потешаясь про себя над доверчивыми односельчанами, развил отчаянную суету, — должна была означать ожидание «секретного приказа» от нынешних владельцев совхозной собственности.

Якобы теперешние хозяева продавать землю и постройки не хотят. Их вынуждают. Единственный способ противостоять этому: сжечь коровник и остальные постройки. «Тогда покупатели могут передумать!» — этот аргумент Евграфа был достаточно шатким. По его легенде новым покупателям требовалось завладеть прежде всего совхозной землей… Но с другой стороны… «Может, они не хотят тратится на возведение новых построек и им важно, чтобы можно было воспользоваться этими» — морочил мужичкам голову Тюрморезов-младший.

В вечер поджога Евграф по очереди наведался к своим мужичкам, по обыкновению пьянствовавшим там же, где и работали — в покосившихся совхозных строениях. Передал им «секретную просьбу» нынешних владельцев: совершить поджог. Те, ни на мгновение не усомнившись, принялся выполнять «распоряжение руководства».

В коровнике же единственный находившийся там мужичок отнесся к словам Евграфа с прохладцей. Так показалось самому Тюрморезову. Хотя на самом деле его собеседник изрядно разволновался.

Тюрморезов ушел, добыл керосин, вернулся, вылил бидон, зажег спичку… Евграф, — в этом поп Иван был уверен, — предполагал, что мужичок уже поплелся из коровника домой, в свою избушку.

Благо никаких коров в этой, больше напоминавшей огромный сарай, постройке давно не было. Других людей — тоже.

Священник потом стал думать, что Евграфу таким образом хотелось продемонстрировать всему миру свою власть над ним. Показать, что окружающие люди не могут быть свободны от него, Евграфа.

Но и Евграф не мог быть свободен от ответных действий общества.

К вопросу о прошлом Евграфа Тюрморезова

Поздний вечер. Маленькая железнодорожная станция, на которой поезда не останавливаются. За исключением одного — он делает остановку всего на пять минут. Тогда с перрона в раскрытые двери какого-нибудь вагона торопливо поднимаются один или два пассажира. Редко бывает больше. Проводница проверяет билеты, двери захлопываются. Локомотив трогает длинный состав с места. Прочь от старинного вокзала, крашеного светло-зеленой краской, — симпатичного зданьица, выстроенного еще в начале прошлого века. Кажется, с тех пор ни разу не ремонтировавшегося. Листы железа, которым покрыта его крыша, в нескольких местах отогнуты вверх. Потрепал недавно пронесшийся по этим местам ураган. И оттого вокзальный домик выглядит словно взлохмаченным.

В те часы, когда единственный останавливающийся здесь поезд не ожидается, — а это двадцать три часа в сутки, — ни в домике, ни рядом с ним нет ни человека. Окна в помещениях, где сидят железнодорожные служащие, плотно зашторены. Полукруглая «бойница» кассы всегда прикрыта деревянной дверкой. Желающим приобрести билет нужно долго стучаться, прежде чем кассир нехотя приоткроет ее.

В этот час даже долгий стук не имел никакого смысла. Касса уже не работала, поезд давно проехал. Поэтому когда стук, громкий и настойчивый, все же раздался, железнодорожный служащий, — пожилой человек, — вздрогнул, насторожился и не побежал сразу открывать…

Но тот, кто стоял снаружи, не переставал долбить в тонкую фанерную ставенку. Служащий железной дороги пошел отворить ее.

Стучавший был в коротком черном плащике. За его спиной стояло несколько полицейских. Человек в плащике смотрел на железнодорожного служащего, выглядывавшего в оконце, очень внимательно. Полицейские блуждали взглядами по убогим интерьерам маленького зала ожидания.

— Нас интересует, кто в последние дни покупал у вас билет?.. — проговорил человек в плащике, раскрывая перед окошком удостоверение. — Парнишка… Он был одет в длинное черное пальто, либо просто в пиджак. С большим чемоданом в руке. Евграф Тюрморезов…

— А-а… — понимающе протянул железнодорожный служащий. Конечно, он запомнил этого парня. Вел тот себя необычно. А под конец сказал такую вещь, что пожилой железнодорожник просто оторопел…