Межвековье

Глеб Ларин

Рассказы о трагических, повседневных и простых событиях нашего межвековья, которые затронули как известных личностей страны, так и простых людей, которых мы называем «солью земли нашей». И это правильно. Ведь это именно они вынесли все тяготы нашей истории и никогда не унывающие и находящие во всем веру в будущее остаются главными героями нашей литературы. Книга предназначена для широкого круга читателей.

© Глеб Ларин, 2017

ISBN 978-5-4490-0771-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Из серии «Люди в истории»

Братья

Эшелон катился уже седьмой день, практически без остановок.

Через маленькую щель, в углу вагона, Василь почти все время пути смотрел на уходящий от эшелона мир, пытаясь запомнить приметные места.

Но на четвертый день все исчезло, и унылый однообразный вид снежной пустоши утомил его. Ни деревца, ни кусточка, кругом только снежная белизна, режущая глаза.

И когда эшелон, в очередной раз остановился, но стук колес сменил безудержный лай собак, стало понятно, доехали. Василь снова заглянул в щель и увидел вдоль вагонов шеренгу солдат с собаками, а за ними лежала все та же земная пустошь.

Их высадили. Построили в ровные шеренги, пересчитали поголовно. Затем взвод автоматчиков, сопровождавших этап, вернулся в вагоны. Паровоз свистнул, тронулся и вскоре скрылся, словно его и не было.

Этапников снова перестроили, теперь уже в колонны поплотней.

— Направо! Шагом марш! — скомандовал старший, и колонна медленно двинулась в сторону лагеря, который находился в километрах шести от железной дороги.

Люди в колонне оживились, надышавшись свежего воздуха. По оттекшим от бездействия ногам, побежала кровь, и вскоре шагать стало легче и веселей, не смотря на холод.

Солдаты, в одинаковых тулупах, лениво брели вдоль колонны, позволяя собакам тащить себя за поводки.

Наконец, показались бараки, окруженные двойной стеной колючей проволоки и вышками по всему периметру.

У Василя защемило сердце, он еще раз оглянулся назад за смыкающую колонну пустошь и подумал: «Отсюда не уйти!».

2.

Ночью, на четвертый день, кто — то тронул ногу Василя и потянул к себе.

Василь вскочил и в темноте силился разглядеть, кто его разбудил.

— Эй, хлопчик, слезай! Дело есть, — сказал шепотом незнакомец.

Едва проникающий свет в барак осветил его лицо, и Василь признал в нем одного из воровского своего барака.

Василь спрыгнул с нар и встал напротив. Его друзья, соседи по нарам, проснулись и теперь развернувшись, слушали их разговор.

— Чего тебе? — спросил Василь.

— Пойдешь со мной, — сказал незнакомец. — С тобой хотят поговорить. Тут недалеко, через барак.

Василь вопросительно взглянул на своих друзей. Старший из них, по имени Андрей, спрыгнул и встал между ними.

— Никуда он не пойдет! — сказал он. — А ну, говори, кто его звал?

Незнакомец, переминаясь с ноги на ногу, было видно, что он испугался, жалостно ответил:

— А я почем знаю хлопцы, кажись из ваших! У нас сам знаешь, лишних вопросов не задают! Да мне уплачено уже. Нет, так нет! Вот пойду и скажу.

— Ты не крути! — сказал товарищ Василя. — Наши бы сначала знать о себе дали. Тут все по своим понятиям живут. А вот от кого ты, не пойму я!

— Не знаю я, не знаю, — занервничал незнакомец. — Не сказал он! Только я с него слово взял, что хлопец живым — здоровым к вам вернется!

— Ну, тебе слово дать, не сильно обмажешься! «Ладно, стой тут», — сказал Андрей и повернулся к Василю. — Что, Василь? Пойдешь, али как? Вообще — то тут словами не бросаются. Может и правда, кто из наших?

— Пойду я, — сказал Василь и без лишних слов ушел с незнакомцем.

Они прошли к бараку и вошли. У самого входа, в закутке стояла печка — буржуйка и самодельный на козлах стол. За столом сидел, полусогнувшись к печке человек. Он обернулся, и Василь признал в нем своего старшего брата Степана.

3.

Степан был болен, его знобило.

Василь добавил ему в кружку кипятка, Степан обхватил кружку руками, словно пытался впитать тепло от нее в себя.

— Домашних давно видел? — спросил он.

— Давно, — ответил Василь. — Я как немцы отступать начали, старался быть подальше от наших мест. Придут ваши, загребут за пособничество братишку — то. Гришка один остался с родителями. От Ганки какая помощь, у нее своя семья.

— «Наши — ваши», все равно забрать могут. Ты — бандеровец, я — враг народа. Все одно — передохнем мы здесь!

— Ну, уж нет, браток! — сказал Василь. — Ты как хочешь, а я вот приглянусь и уйду отсюда!

— Куда уйдешь? — усмехнулся Степан. — Здесь сотни километров полупустыни и птицы облетают эти места. Погоди, а чего это ты Василь, седой уж весь?

— Не поверишь, за одну ночь посидел.

— Что так?

Василь опустил голову, помолчал и заговорил:

— Да, так. Помнишь дядьку Петра, с соседнего хутора? Так его твои коммуняки, в председатели определили. Мы в ночь туда зашли, вроде как за харчами, да потом кто командиры порешили и к дядьке Петру зайти, вроде как припугнуть. Не знаю, что там у них вышло, только сожгли они там всех. Живыми в печи, всех. И тетю Оксану и детишек. Крики их до сих пор в ушах стоят, вот.

Степан сжал кулаки и опустил голову.

— Что же ты, Василь?! А помнишь, он все как к батьке заходил, так завсегда тебя на колени сажал и гостинцами угощал?

— Не был я там! Я в оцепление стоял! А ты, Степан, когда сельчан наших со своими дружками пострелял как пособников, вспомнил, что среди них двоюродный дядька твой?

Степан промолчал, а позже сказал, не поднимая головы:

— Да нечто нас мать с отцом родили кровь проливать, вот этими руками?

— Не знаю я, братка, да только гореть нам в пламени адском. Будь оно все проклято!

— Да мне уж скоро, — отозвался Степан. — А ты уж побереги себя Василь, авось свидишься с родными. Так ты передай им поклон от меня.

— Да что ты, Степан, — сказал и обнял брата Василь. — Вместе, вместе поклонимся родителям!

3.

Спустя два дня, на построение, Василь услышал за спиной знакомый голос, того самого, из воровских.

— Слышь, хлопчик! Велено передать. Знакомого твоего в лазарет отправили. Сказали, плохой он. Если хочешь увидеть живого, поспешай. После построения я буду ждать у барака. Иди за мной, я покажу, как в лазарет пробраться.

После построения у барака Василь увидел знакомую фигуру. Тот заметил, что его увидели, развернулся и пошел вдоль барака. Василь поспешил за ним.

Поплутав по снежным лабиринтам, они, наконец, остановились, подняли по сугробам к краю дороги, и его попутчик сказал, указывая на небольшой барак:

— Вот он, лазарет! Ползи к нему. Двери, с другой стороны. Пройди незаметно, а внутри и персонал, и врачи из зека, там спросишь, кого надо, давай!

Василь перемахнул через сугробы и где ползком, а где и пробежкой согнувшись, подбежал к стене барака. Решив, обойти барак справа, он осторожно стал передвигаться вдоль стены.

Почти у самого угла барака он натолкнулся на небрежно сваленные трупы и тотчас узнал среди них своего брата.

Степан лежал уже одеревенелый, с широко открытыми глазами и приоткрытым ртом.

Василь опустился на колени, положил на них голову брата и беззвучно заплакал, утирая от слез и мелко падающего снега лицо Степана, отчего оно вскоре стало влажным и мягким.

Неожиданно из — за угла барака появился солдат. Он взглянул на Василя, отвернулся, скоро помочился на стену. Затем повернулся и, оправляясь на ходу, подошел и спросил Василя:

— Эй, ты чего тут?

— Это брат мой, — ответил Василь. — Можно я побуду с ним?

— Чего — о! — потянул солдат. — А ну, марш отсюда!

— Братишка! — сказал Василь, поднимаясь с колен. — Я чую, ты наш хлопец, с Украины. Позволь, а?

— Тебе, вражина, тамбовский волк — брат! — зашипел солдат. — Дуй отсюда, чтобы духу твоего здесь не было!

— Ах ты, гад! — сказал Василь. — Попался бы ты мне на воле, посмотрел бы я на тебя вояку!

Солдат оглянулся вокруг, чему — то вдруг улыбнулся.

— Не бойсь, не попадусь! — сказал он, и мелко перекрестившись, снял с плеча карабин. Почти не целясь, выстрелил прямо в сердце Василя.

Василь, разве что лишь успел взглянуть на брата и упал рядом.

На выстрел тотчас прибежали офицер с двумя солдатами.

— Кто стрелял? Что случилось? — спросил офицер.

— Вот, товарищ лейтенант, — махнул в сторону Василя солдат. — Бросился на меня, хотел оружие забрать!

Офицер оглянулся вокруг и сказал:

— Напал, говоришь? Что — то я следов борьбы не вижу?

— Да что же я, должен был ждать, когда он мне на шею броситься, — сказал обиженно солдат. — Да гляньте, чего он тут делал!? Сидел и ждал, на кого напасть!

Офицер потоптался еще вокруг, махнул рукой и сказал стоявшему рядом солдату:

— Ладно! Сержант! Сейчас пройдете с рядовым к дежурному офицеру и оформите труп.

— Есть! — ответил сержант. — А что, товарищ лейтенант, труп тоже до дежурного?

— Да на кой он ему нужен, — ругнулся офицер. — Запомни номер и оформляйте, вот как он все рассказал. А труп бросьте к остальным.

Лейтенант ушел. Сержант с солдатом подняли тело Василя и после короткого взмаха бросили поверх других трупов.

— Пошли! — сказал сержант и двинулся вперед.

Солдат быстро оглянулся, взглянул на Василя, чему — то улыбнулся и мелко перекрестившись, поспешил за ним.

4.

У ворот лагеря, на высоком столбе, нещадно скрипел прикрытый колпаком фонарь. Раскачиваясь, он освещал будку часового и едва заметную, припорошенную снегом дорогу к лагерю.

По освещенной прожекторами дороге, из — за бараков показались запряженные лошадью сани — розвальни.

Они едва приблизились, как часовой, без всякой команды распахнул ворота.

— Тпр — р — р! — скомандовал солдат управлявший санями и едва они остановились, легко соскочил с них.

— Здорово, Ваня! — приветствовал солдата часовой. — Давно я тебя здесь не видел!

— А у нас график не совпадал, — ответил ему солдат. — Сейчас зима, товар не портится, вот и вывожу раз в два, а то и в три дня.

— Понятно! — сказал часовой, и, приблизившись, взглянул в сани.

На санях лежали, не вдоль, а поперек, аккуратно сложенные друг на друга трупы. Причем, головами в одну сторону, ногами в другую.

— А что Вань, неплохо тебе служится, — сказал часовой. — Числишься тут труповозом, а домой придешь, так бабам все будешь рассказывать, что чуть ли не государственных преступников охранял!

— А че!? — откликнулся солдат, указывая на трупы. — Чем они не государственные преступники? Какая разница, живые они, али мертвые? Вот только званиями, да значками меня обделяют.

Часовой рассмеялся, но видимо привыкший донимать своих собеседников спросил:

— А за что тебе значки — то? Ты вон сегодня на политзанятиях, не мог вспомнить, на каком съезде Ленин меньшевиков разоблачал! Что ж ты так?

— А ну их! Разве все упомнишь! — ответил солдат, и снова указывая на сани, прибавил. — Вон их до сих пор разоблачают! Не одному мне на службу возить хватит!

Они прошлись вдоль саней, и часовой вдруг сказал:

— Смотри! Смотри! А вот этот как похож вон на того!

Солдат взглянул и удивился:

— И впрямь похож, — сказал он. — Только вот этот вроде постарше. А которого помладше, стрельнул кто-то!

— Это Сахно его стрельнул! Уже третьего стреляет, как будто при попытке к бегству. Все отпуск хочет заработать!

— Ты подумай! Не боятся — то люди греха! — сказал солдат и прибавил — Ну давай, принимай товар, а то мне еще возвращаться издалека.

— Это мы мигом! — согласился часовой.

Он прошел за будку, достал из — за нее кирку, обрезанную для легкости с одной стороны, скоро и умело пробил ею черепа всех трупов.

— Нормально! — сказал он. — Послушай Вань, а куда ты их возишь? Говорят, что та траншея, которую мы еще по осени приготовили уже полная.

— А зам по хозчасти нашел немного дальше одну расщелину, так я туда свожу. А по весне землей закидают! Ну, бывай служба!

Солдат легко запрыгнул на сани, дернул за вожжи и скомандовал:

— Но — о — о! Вперед Сивка! За Родину! За Сталина!

Лошадь поднапряглась, рванула, оторвала с места, примерзшие было сани, и двинулась прочь от лагеря.

Малиновая папка для Лаврентия Берии

Тело Сталина с дивана снова опустили на пол. Огромного роста мужчина в белом халате опустился перед ним на колени и с каким — то неистовым усилием делал прямой массаж сердца, отчего тело вождя казалось беспомощным, а движения человека в белом лишь подчеркивали эту беспомощность.

Четверо военных, образовавшие правильный квадрат вокруг этого человека, не сводили с него глаз и нервно сжимали кулаки, наблюдая как, он бесцеремонно обращается, с телом Сталина.

Члены Политбюро, незаметно для себя, в ужасе от увиденного, собрались в кучку и молча, наблюдали за происходящим.

Лаврентий Берия, оказавшись позади всех, тщетно пытался увидеть, что же происходит. К тому же пенсне бесконечно потели и сползали с глаз. Как бы стараясь не упустить самое важное, он вставал на цыпочки, хотя для того чтобы разглядеть лучше ему было достаточно сделать шаг влево или вправо.

Эти минуты казались бесконечностью, наконец, кто — то сказал:

— Зачем вы мучаете его, он умер.

И только после этих слов, человек в белом вдруг резко остановился, тяжело вздохнул, поднялся и отошел в сторону. «Как это умер!? — пронеслось в голове Берия. — Кто посмел сказать это? Кажется, Никита! Надо запомнить это!» Но было уже поздно. Военные склонились к телу вождя, подняли его и снова положили на диван. Впереди кто — то всхлипнул, и кто — то поддержал его. Берия испуганно оглянулся вокруг и пригляделся, не смотрит ли кто на него, почему он не плачет.

Наконец, впереди, зашевелились, кажется это Маленков, что — то уже говорил стоявшему рядом с ним Хрущеву о похоронах, затем еще кому — то, и потихоньку, кучка развалилась и все, как будто стараясь не тревожить вождя стали тихо прохаживаться по комнате. Берия тоже прошелся по комнате, прислушиваясь к разговорам, где-то поддакивая, где — то согласно кивая головой. Дождавшись, когда Маленков остался один, он быстро подошел к нему и сказал:

— Надо бы кабинет в Кремле опечатать.

— Да, да, конечно, сделай это, — как — то даже благодарно сказал Маленков, подчеркивая, что даже он не может упомнить всего, что нужно сделать в связи с этим ожидаемым, но все же неожиданным горем.

Берия облегченно вздохнул. Он немедленно подошел к «вертушке» прямой связи с Кремлем и едва дождавшись, когда, дежурный офицер доложился, сказал в трубку:

— Это Берия, скоро я буду у вас. Найдите и привезите к моему приезду плотника Николаева, пусть ждет меня.

Он положил трубку, еще раз взглянул на безжизненное тело вождя и пошел к выходу, и все услышали его голос в коридоре:

— Хрусталев, машину!

2.

Наконец — то этот день настал. Сталин умер. Как и все окружение вождя Берия, всегда думал об этом: что же будет, когда Сталина не станет, кто будет после него у руля страны, что будет с каждым из них. Но для Берии этот час был особенным. Он ехал в Кремль, в кабинет вождя, где в столе в одном из ящиков лежала малиновая папка, о содержание которой, он никогда не знал, но все годы, когда он узнал о существование этой папки, она не давала ему покоя.

Впервые он увидел ее в 1942 году. В тот далекий день, в указанный час для доклада, он зашел в кабинет вождя. Все было как обычно. Сталин сидел за столом и просматривал бумаги. Но в этот раз, едва Берия приблизился к столу, Сталин вдруг как — то поспешно закрыл лежащую перед ним необычного цвета малиновую папку, положил ее в верхний ящик стола и тут, же замкнул его на ключ. Все было как обычно. И доклад, вопросы и замечания вождя, но Берии было не по себе. Он впервые увидел смятение вождя, его несколько суетливый взгляд, когда он поспешно убрал эту малиновую папку. Берия знал, что все ящики стола Сталина были без замков. Откуда он появился? И зачем? Ведь в углу кабинета стоял сейф, который особо никогда не был перегружен.

Конечно, эта история вскоре забылась но, когда спустя три месяца, она повторилась, и с тех пор она стала настоящим проклятием для Берии. Ведь именно тогда Лаврентию Берии показалось, что вождь намеренно показывает папку Берии и прячет ее в стол, как бы показывая, насколько он, вождь, скрывает содержимое этой папки от Берия. Стоит ли говорить о том, что творилось в его душе, когда история повторилась в третий и четвертый раз.

«Он, специально показывает эту папку мне, — думал Берия. — И цвет выбрал необычный, чтобы я запомнил ее. Там, компромат на меня. Но кто поставляет ему этот компромат? Это может быть человек, только из моего окружения! Точно! Надо найти этого гаденыша!»

Шли годы, но тайна папки не раскрывалась и всякий раз, когда Берия видел ее, он надолго выходил из себя, становился замкнутым и подозрительным.

Его подозрения особенно усилились, когда он однажды завел случайный разговор за застольем с начальником контрразведки Абакумовым. Берия спросил его полушутя:

— Вот ты, Виктор Семенович, контрразведчик, должен все примечать и запоминать, а сколько в кабинете Иосифа Виссарионовича стульев, пепельниц и окон? — и, как бы довольный своим вопросом расхохотался.

Но Абакумов и глазом не моргнул и тотчас ответил. И тогда, как бы восхищенный Берия спросил:

— А ящиков, сколько ящиков у него в столе и сколько из них закрывается на замок?

— Четыре, — уверенно ответил Абакумов. — А замок на одном, три года назад поставили.

— Ну, ты молодец, Виктор Семенович! — сказал Берия, теперь уже действительно удивившись наблюдательности Абакумова и, и поспешил задать самый важный для него вопрос.

— А что в том ящике хранится, небось, деньги?

— Нет, — уверенно ответил Абакумов. — Деньги Иосиф Виссарионович всегда в сейф кладет, сам пару раз видел. А в ящике, что с замком, папка, странная какая — то, малинового цвета.

— Ну, прямо малинового? — сказал Берия.

— Лаврентий Пав — ло — вич! — потянул Абакумов, — Обижаете. У меня же — память! (тут он показал рукой на свою голову) Я и сейчас помню, что было, когда эту папку в последний раз видел. Я зашел, Иосиф Виссарионович сидел за столом. Он взял со стола эту папку, положил в ящик, закрыл на замок и спросил: «А что вы там, с Берия, решили вопрос по 3 — ему Белорусскому фронту?», хотя я пришел с докладом по другому вопросу.

Берия на минуту окаменел.

— Так ты говоришь, — спросил, наконец, он. — Папку закрыл и про меня спросил?

— Почему про вас? Про нас, — поправил его Абакумов.

Но Берия его уже его не слышал. Все сходилось. И ящик. И папка. И вопрос, когда эту папку прячут в стол. Это была его папка. Папка для Лаврентия Берия. У него были тысячи, миллионы папок на других, но та малиновая папка была для него. И когда эта папка станет не нужна для Сталина, станет не нужен и сам Берия. И чтобы эта папка потеряла силу, нужно было, чтобы не стало или Берия, или….

Но есть бог на свете, не стало Сталина. И вот он едет в машине, посматривая на часы, словно кто — то может опередить его. Едет в Кремль за малиновой папкой.

3.

В Кремле его ожидали, дежурный офицер и старик-плотник Николаев.

— В кабинет, к Сталину! — сказал Берия и быстро, прошел, прислушиваясь к шагам, позади него.

Когда они прошли в приемную, Берия сказал другому офицеру, дежурившему там:

— Сталин, умер! Я уполномочен опечатать кабинет! Откройте!

Офицер дрожащими руками от волнения и нахлынувшими на него чувствами открыл дверь. Берия вошел в кабинет и, как бы просто осматривая его, прошелся по его периметру. Он заглянул зачем — то за занавески, сейф и наконец, подошел к столу и сел за него. Внимательно осмотрев лежавшие на столе вещи, но, ни к чему не прикасаясь, он наклонился и прикоснулся рукой заветного ящика. Ящик был закрыт. Показывая удивление на лице, Берия еще раз подергал его и с видом человека, который знает, что лежит там и ему это нужно взять приказал плотнику:

— Взломайте!

Плотник недоверчиво взглянул на невозмутимое лицо офицера охраны, пожал плечами и сказал:

— Зачем ломать?

Он взял в руки свой чемоданчик, открыл, достал оттуда небольшое приспособление и через минуту, повозившись с замком, открыл его.

Лаврентий Павлович побагровел от волнения. Он вонзил свой взгляд на плотника и когда тот отошел от стола, медленно открыл ящик. На дне ящика сиротливо лежала малиновая папка. Берия достал ее и положил перед собой на стол. Он еще раз взглянул на офицеров и плотника, стоявших в стороне, и аккуратно открыл папку. И первая же лежавшая наверху бумага, повергла его в шок. Это был лист, с машинописным текстом под которым стояла его размашистая подпись, и чуть правее сноска, подтверждая его автора — «Л. П. Берия».

Все поплыло перед глазами Берии. Пенсне мгновенно запотели, и пот струился градом. Он откинулся на кресло, пытаясь прийти в себя. Берия понимал, что его состояние легко объяснить случившимся и поэтому не спеша дождался, когда ему станет лучше, протер пенсне и устремил свой взгляд на бумагу.

Это было спецсообщение №295 от 5 марта 1945 года Л. П. Берии, И. В. Сталину с показаниями югославского генерала Стефановича о мужественном поведение в плену Якова Джугашвили, старшего сына Сталина.

Берия помнил, как он вручил это сообщение Сталину и тот, взяв его в руки, прошел в другой кабинет и так и не вернулся к нему. Он бережно убрал эту бумагу в сторону. Под ней лежала пожелтевшая немецкая листовка 1941 года о пленение Якова. Под листовкой лежала довоенная фотокарточка Якова и… больше ничего.

Берии опустил руки и дождался, когда в них исчезнет дрожь. Он положил бумаги и фото обратно в папку, бросил ее в ящик и заметил, как облегченно вздохнули офицеры, увидев, что он ничего не взял. Берия встал, прошел к двери, обернулся, еще оглядев кабинет и молча, вышел, ничего не сказав офицерам и плотнику.

Так закончилась история малиновой папки для Лаврентия Берия.

Тайны дипломатии

Действующие лица:

Брежнев Л. И. — Генеральный секретарь ЦК КПСС 1966—1982 г.г.

Косыгин А. Н. — Председатель Совета Министров СССР 1964—1980 г.г.

Громыко А. А. — Министр иностранных дел СССР 1957—1985 г.г.

Андропов Ю. В. — Председатель КГБ СССР 1967 — 1982 г.г.

Неверова М. А. — медсестра горбольницы №63 г. г. Москва 1971 — 1974 г.г.

Зазвонил телефон. Сотрудник отдела поднял трубку и представился:

— Наградной отдел, ответственный секретарь Петров. Слушаю вас, Леонид Ильич! Да — да, здесь! Сейчас передам!

Дрожащими руками Петров протянул трубку и сказал:

— Вас, Юрий Владимирович. Леонид Ильич Брежнев!

Андропов с удивлением взглянул на сотрудника, но трубку взял и проговорил в нее:

— Андропов у телефона.

— Кхе — хе! — раздался знакомый смешок Брежнева. — Здравствуйте, Юрий Владимирович, удивились? Вот видите, не только вы обо всех знаете, но и мы знаем о вас, где бы вы не находились! Кстати, а что вы делаете в Наградном отделе, мы вроде бы вас не награждали?

— Здравствуйте, Леонид Ильич! Действительно удивили. А я здесь по делу, Леонид Ильич. Видите ли, многие наши сотрудники находятся в длительных, так сказать командировках, и поэтому их государственные награды время от времени в Наградном отделе забираю я, под роспись. А потом, когда они возвращаются, мы у себя в Комитете, насколько это возможно, торжественно вручаем им эти награды.

— М — да, — проговорил в трубке Брежнев. — А я вот и не знал об этом. Очень трогательно, знаете ли. Хм — хм, но я, однако, к вам по делу звоню. Есть тут у правительства одна проблема и никак мы без вас ее решить не можем. Ну если уж вы рядом пройдите ко мне, тут у меня как раз нужные для беседы люди сидят. Я скажу, чтобы вас пропустили.

— Хорошо, Леонид Ильич, я сейчас же иду к вам, — сказал Андропов и дождавшись, когда в трубке послышались гудки, передал ее сотруднику.

Он поставил роспись на расписке и, указав, на аккуратно сложенные коробки с орденами сопровождавшему его офицеру сказал:

— Возьмите это все и ждите меня в машине.

Андропов вышел из кабинета, прошел несколько коридоров и этажей и вскоре оказался в приемной Брежнева, где его немедленно пропустили к хозяину кабинета.

2.

В кабинете Брежнев действительно был не один. Вместе с ним за столом сидели глава правительства Косыгин и министр иностранных дел Громыко, с которыми он просматривал видеозапись вчерашней церемонии награждения Леонида Ильича очередным орденом. Эта видеозапись, очевидно, нравилась хозяину кабинета, так как, с появлением Андропова в кабинете, он с явным сожалением отключил запись и пригласил рукой вошедшего к столу. Дождавшись, когда Андропов, поздоровавшись со всеми, присел к столу, Брежнев обратился к нему:

— Юрий Владимирович, сейчас товарищи вам изложат проблему, которая, как они утверждают, связана с вашим комитетом. Надеюсь, вы найдете общий язык для ее разрешения. Давайте, занимайтесь, — подсказал Леонид Ильич сидящим за столом и, развернувшись, к рядом стоящему телевизору, включил видеозапись, не без видимого удовольствия добавил, — А я вот пока потихоньку запись посмотрю. Андропов согласно кивнул головой, улыбнулся и, повернувшись к будущим собеседникам, сказал:

— Я внимательно слушаю вас.

Первым начал говорить Косыгин, об эрудированности и интеллекте которого ходили легенды, и перед его личностью Андропов всегда испытывал некий трепет. — Юрий Владимирович, — сказал он. — Я думаю, вы знаете, что наши торговые отношения с Западом носят несколько иной характер, нежели со странами Варшавского договора. И если с дружественными нам странами мы можем вести прямые переговоры с поставщиками или покупателями продукции, то те же отношения с западными компаниями во многом зависят от наших с ними международных отношений.

— Разумеется, знаем, — ответил Андропов. — Могу прибавить, что мы даже контролируем эти отношения, поскольку в эти торговые сделки вкладываются миллионы народных денег.

Косыгин согласно кивнул головой и продолжил: — Да, конечно. В ЦК не секрет, что ни одна такая сделка не совершается без утверждения вашего комитета. Юрий Владимирович, а что вы знаете о поставках оборудования на новый завод в Сибири из Республики N?

— Ну, наверное, то, что и вы, Алексей Николаевич. Велись успешные переговоры по этим поставкам, но в связи с резким ухудшением отношений с Республикой N они практически, сошли, на нет, и поэтому теперь находятся пределах отношений министерств иностранных дел, вернее, наших дипломатических торговых представительств.

— Совершенно верно, — согласился Косыгин. — Мы вынуждены были передать это дело под контроль наших дипломатов, но там товарищи неожиданно наткнулись на неожиданное препятствие и виной всему, как они заявляют, являются ваши сотрудники Юрий Владимирович.

— Вот как! — удивился Андропов. — Хотелось узнать подробности.

— А подробности у Андрея Андреевича, — сказал Косыгин и, повернувшись к Громыко, предложил: — Прошу вас.

И здесь Андропов увидел, как, пожалуй, самый известный в мире дипломат, вдруг смутился, нервно повел плечами и, разведя руками, проговорил:

— Ну, знаете, я даже не знаю, как это рассказать. В моей, а может и в мировой практике, а таком явлении я слышу впервые. Ко мне обратились наши сотрудники, которые заявили, что в деле об этой торговой сделке появились неожиданные препятствия. Посольство Республики N практически блокирует, игнорирует, а также всячески препятствует нашим переговорам с фирмой, с которой нам поручено заключить договор о покупке оборудования для нашего нового завода.

— Интересно, почему? — заинтересовано спросил Андропов. — Я впервые слышу об этом. Но насколько я знаю, правительство N, какими бы не были сложными наши отношения, никогда не вмешивается в дела частного капитала. Оно лишь может рекомендовать те или иные действия, но не более, это мировая практика. Может быть, все дело в конкурентах?

— Если бы, — печально покачал головой Громыко. — Но дело оказалось до нельзя банальным и потому, что удивительно, совершенно неразрешимым. Наши сотрудники произвели расследование, и коллеги из посольства N без всяких дипломатических искушений прямо заявили нам об истинных причинах своего поведения.

— И каковы же эти причины? — спросил Андропов. Здесь глава МИДа вновь пожал плечами, вздохнул и сказал:

— Это невероятно, но дело видите ли оказывается в том, что люди из вашего комитета прервали личные отношения атташе посольства К. и некой гражданки Маши Неверовой, жительницы Москвы. И теперь, в знак солидарности к своему коллеге, сотрудники посольства бойкотируют все наши действия!

Наступила неловкая и затяжная пауза. Столь затяжная, что Леонид Ильич вдруг оторвал свой взгляд от телевизора и задал свой вопрос, который изумил всех присутствующих, которым казалось, что Брежнев совершенно не слушал диалог трех членов правительства.

— А кто, кто эта Неверова Маша? — спросил он. — Она что, актриса или певица? Я что — то не слышал такую фамилию.

Косыгин и Громыко вопросительно посмотрели на Андропова. И понимая, что они представления не имеют, кто же такая Маша Неверова, он повернулся в сторону Брежнева и пояснил:

— Леонид Ильич, Неверова Маша — это бывшая медсестра московской городской больницы №63. В настоящее время проживает у своей бабушки в Перми.

— У бабушки? — переспросил Брежнев.

— У бабушки, — подтвердил Андропов.

Брежнев согласно махнул рукой и снова повернулся к телевизору. Андропов развернулся к своим собеседникам и по выражению их лиц понял, что простыми объяснениями о пребывании медсестры Маши «у бабушки» ему не обойтись.

— Ну, хорошо, — сказал он. — Да, нам стало известно о связи этого атташе К. с некой Машей Неверовой. Не скрою, мы проявили свой, некоторый интерес, к этой ситуации. Но, как выяснилось, интеллект Неверовой столь низок, что она даже не понимает разницу между дипломатами капиталистических стран и странами Восточной Европы. И, в конце концов, она вела не совсем достойный образ жизни, и поэтому было принято решение выслать ее за пределы Москвы.

— За пределы Москвы! — воскликнул вдруг Громыко. — Вы высылаете ее за пределы Москвы, а мне звонит коллега из Республики N и утверждает, что это ваше решение пример антидемократического государства! И даже намекает мне, что доведет этот факт до главы государства, визит которого мы с таким трудом организовали в сентябре месяце!

— Юрий Владимирович, — как бы продолжил его монолог Косыгин. — Речь идет о сроках ввода нового завода, имеющего важнейшее значение для народного хозяйства, а ваши сотрудники так неумно срывают нам эти поставки.

И тут, всегда невозмутимый, каким его знали члены правительства, Андропов вдруг вспылил:

— Что же вы предлагаете, чтобы о нас говорили, будто бы мы подкладываем под западных дипломатов проституток!?

Последнее слово прозвучало так четко, что его собеседники невольно переглянулись, а Брежнев и вовсе как — то испуганно обернулся к беседующим за его столом и обратился к Андропову:

— Юрий Владимирович, — сказал он. — Вы что же хотите сказать, что в нашей стране есть проституция?!

— Извините, Леонид Ильич, — ответил Андропов. — Это я так, образно.

— Ничего себе, у нас так образно выражается председатель госбезопасности! — заметил Брежнев и снова с сожалением взглянул на телевизор, где как раз Михаил Суслов прикреплял к его груди орден. — Вот, посмотрите, за что меня награждают? А за то, товарищи мои, что я всегда делал то, что нужно партии и народу. А вы тут разборки устраиваете, понимаете ли, вместо того, чтобы делом заниматься! Что нам сейчас важней, что о нас скажет Запад или новый завод? То — то! Юрий Владимирович, я понимаю, нас и так грязью обливают, ну и шут с ними, с капиталистами этими. Нам завод нужен! Он у меня в отчете о нашем пятилетнем плане! Так вот, верните — ка вы эту Машку в Москву к послишке этому, и пусть он сам решает, ровня она ему или нет. Все! Считайте, что это партийная от нас к вам просьба, а если хотите и поручение. И если вопросов нет, давайте расходиться, а то мне еще интервью давать тут одной «ихней» газетенки, тоже вот, говорят надо, для этого, как его? Да, имиджа страны, понимаешь ли!

3.

Прошло два года. В Кремле шел праздничный прием советской общественности и иностранных представительств в честь награждения Леонида Ильича высокой международной премией.

Все было как обычно: скромная торжественная часть, великолепный концерт и прекрасное застолье, от которого не только у лучших представителей советского народа рябило в глазах, но и у иностранных гостей, которые были готовы бойкотировать что угодно, но только не такие застолья.

В одном из углов зала, в сторонке, скромно стояли, беседуя о чем — то, Громыко и Андропов, когда к ним неожиданно подошел Брежнев.

— Вот, — сказал он, показывая на воротничок с новой блестящей медалью лауреата. — Наградили, понимаешь ли.

— Поздравляем! Поздравляем! Мы очень рады за вас, Леонид Ильич! — отозвались Громыко и Андропов, приподнимая свои бокалы.

— Спасибо! И вам спасибо, товарищи, что доверяете мне! — отозвался растроганный Брежнев. Он же уже развернулся, чтобы продолжить путь, к тем, кто еще лично его не поздравил, как вдруг обернулся и с интересом на лице спросил:

— Послушайте — ка! А что тот атташе, ну который в нашу девку был влюблен, он еще у нас в стране?

Громыко улыбнулся и ответил:

— Леонид Ильич, неужели вы помните эту историю?! Какая у вас хорошая память! Да, он до сих пор в нашей стране, правда он вовсе и не атташе теперь.

— А кто же? — спросил Брежнев.

— Да уж дорос наш с вами общий знакомый до полного звания посла своей страны и, кстати, проводит очень полезную для наших стран политику сотрудничества!

— Скажите — ка! — удивился Брежнев. — А девку — то эту, Машу, бросил, небось?

— А вот и нет, Леонид Ильич! — рассмеялся Громыко. — Девушка Маша, теперь вам не шаляй — валяй, а жена посла Республики N!

— Вот — те, на! Жена?! Не верю, покажите!

Тут в разговор вмешался Андропов.

— Леонид Ильич, пальцем показывать неудобно. Посмотрите за моей спиной, видите у картины с Георгием Победоносцем группу людей.

— Да, вижу! — оживленно сказал Брежнев.

— Среди них много женщин. Какая, по — вашему, самая красивая из них?

— Ну, вы даете, Юрий Владимирович! Хм — м… Впрочем, мне кажется вот та брюнетка в белом платье, с белой розой в руке.

— Браво! — восхитился Андропов. — У вас великолепный вкус Леонид Ильич! А ведь это и есть Маша, бывшая медсестра больницы №63 Неверова!

Но Леонид Ильич почему — то не разделил радости Андропова. Он еще раз взглянул через его плечо на Машу и мрачно сказал:

— Ну вот, да что это такое!? Если мы таких красивых женщин в обмен за лояльность разным там послам будем раздавать, кто нам красивых детей рожать будет?!

— Не за лояльность, Леонид Ильич, — поправил его Громыко. — Лояльность послов — это наш профиль. За завод!

— Все равно, — как — то безутешно сказал Брежнев. — Нехорошо это своим генофондом разбрасываться. А завод, а что завод? Мы его ведь в срок запустили. Да, в срок. Я и указание дал, чтобы всех достойных там за запуск наградили.

— Леонид Ильич, всех ли достойных? А вот нас с Андрей Андреевичем позабыли, ведь мы кажется тоже к этому событию причастны?! — пошутил Андропов.

Брежнев, погрозил пальцем, рассмеявшимся Громыко и Андропову и сказал:

— Вам бы, по — хорошему по строгачу в личное дело, что чуть такое важное дело не развалили. Если уж награждать кого, то вон ее! Да, была Маша, да стала не наша.

Он еще раз взглянул в сторону дипломатического корпуса Москвы, махнул рукой, и ушел в сторону лучших представителей советского народа.

P.S. Неверова М. А. в результате предательской деятельности генерала КГБ К — на была вынуждена срочно вернуться на Родину. Муж Неверовой г — н К. после тщательной проверки признан невиновным, но ушел в отставку. Его местонахождение в настоящее время неизвестно.

По некоторым сведениям в горбольнице №63 Неверова работала не медсестрой, а санитаркой.