Бархатный враг. Просто НЕреальная история!!!

Глеб Карпинский

В одном из кафе под Новый год встречаются три лучшие подруги, неисправимые извращенки со стажем. За бокалом шампанского они делятся друг с другом тайными эротическими желаниями. На первый взгляд кажется, что все хорошо: они прекрасно выглядят, у них есть семья, и они любимы мужьями, и главное – достаточно обеспечены. Но для полного счастья им не хватает лишь одного – реализации этих желаний…

Цветущая сакура

Мирочка в то веселое утро так и не успела поведать о своем настоящем тайном желании, предпочтя рассказы из уже давно забытого прошлого. Даже когда вторая порция шампанского вывела ее на откровенный простор, она до последнего держалась. И даже когда бывшая скрипачка уже вроде ухватилась за одну из вороха потаенных фантазий и вот-вот собиралась рассказать подругам о том, что давно мечтает попробовать «это» в лифте многоэтажного дома, ей неожиданно позвонил ее барабанщик. Звонил он редко, и Мирочка не на шутку испугалась и подумала, что дома что-то нехорошее случилось с детьми.

— Что с Витенькой? — чуть не потеряла она дар голоса, вскочив с дивана и спешно обувая свои туфли.

На лице женщины появилась тревога, но муж быстро успокоил жену короткими репликами типа «все пучком, не дрейфи» и «Новый год, вашу мать».

— Я просто соскучился по тебе, крошка… — говорил он мурлыкающим голосом. — Каким же я был ослом, что все эти годы не обращал на тебя внимания. А эти твои бесконечные варки борщей и жарка котлет… Ты заслуживаешь больше, чем орден… Бросай срочно все дела! Мы летим в Токио!

— Ты что опять напился? — недоверчиво спросила она, ничего не понимая. — С Витенькой точно все нормально?

— Все нормально, кошечка. Оставь его в покое. Он уже мужчина.

— Но…

— Никаких «но»! Два билета бизнес-класса лежат у меня на пузе. Ты же давно мечтала об этом? Ну, скажи, что я молодец, кошечка?!

— У меня просто нет слов… Почему ты молчал?

— Хотел сделать тебе сюрприз. Вылет сегодня вечером.

— А как же дети?

— По их поводу я уже договорился с твоей мамой. Ну что, круто?

— Не то слово…

— Да я сам в ах..е! Но ты все это заслужила! Ты моя сладенькая… Заодно поправим себе спины! Я слышал, там гейши творят чудеса — продолжал толкать сладкие дифирамбы хмельной барабанщик. — Ну что скажешь? Ты разве не рада? Я помню, как ты всегда хотела вернуться туда, хоть на денек… Рвем когти, кошечка. Я уже пакую чемоданы.

Мирочка, сама не своя, накинула свой полушубок из котика и извинилась перед подружками, расцеловав каждую в обе щечки.

— Ну, все, девочки, форс-мажор, как-нибудь в другой раз поболтаем! С наступающим! Мальчика того в колпаке не обижайте. Всех целую, обнимаю, чмоки-чмоки…

Затем она бросила воздушный поцелуй бармену, и тот даже раздосадовано стащил с головы колпак. Его растерянность позабавила ее, и она весело и звонко засмеялась.

— Адьес, Санта!

Ее высокие каблуки громко застучали по цоколю. Прохожие мужчины оборачивались и невольно восторгались подвижностью ее бедер.

«Неужели я лечу в Японию!» — не верила в свое счастье Мирочка и еще активнее виляла бедрами.

Уже на выходе она поймала подвернувшегося ей таксиста и, плюхнувшись к нему в машину, дала домашний адрес. Новогодний сюрприз от мужа произвел на нее феерическое впечатление. В голове звучала первая часть концерта Бетховена «Allegro ma non troppo», и Мирочка по-христиански с умилением прощала мужу все свои обиды: его грубость и матершину, все это эгоистическое самоуправство, в котором ей отводилась роль безропотной служанки-свиноматки, с которой можно было делать все. Сейчас она была готова при встрече броситься в объятья искупившего свое прощение мужа, стащить с него дурно пахнущие носки и расцеловать каждый палец его ступней нежно, слезно, до самозабвения.

— Что же ты молчал, дурачок? — выдаст она при встрече, как только отроет дверь в квартиру. — Ах ты, пьянчуга этакий!

Мирочка уже бывала в Японии прежде с концертами, и эта страна понравилась ей доброжелательностью местных жителей, суши и, конечно, садами с цветущей сакурой.

Ей навсегда запали в душу традиции страны восходящего солнца, когда с началом весны семьи, друзья и одноклассники рассаживаются в парках под цветущими деревьями, чтобы насладиться торжеством природы. Радостные и счастливые, они расстилают прямо на зеленой траве белые скатерти и ставят на них принесенную с собой еду, а вечером зажигают бумажные фонарики и пускают их в небо, хлопая в ладоши и улыбаясь… Эти японцы ей казались сейчас особо одаренными детьми, послушными и благодарными.

«Им не надо варить по утрам кашу, — думала она, — не надо стирать одежду, делать за них домашнее задание в школе, переживать и не спать ночами, когда они заболели».

Все эти светлые воспоминания вернули ей молодость, когда она восемнадцатилетней девочкой отправилась в свое первое зарубежное турне в составе симфонического оркестра. Ей захотелось увидеть цветущую сакуру, вдохнуть эти тончайшие ароматы любви, напиться саке и просто позволить себе безумство души и плоти. Она мысленно потянулась к давно забытой скрипке, и пальцы ее невольно вздрагивали, представляя, как играет «Времена года» Вивальди. Душа трепетала, словно бабочка над цветами, ее переполняли приятные, многообещающие эмоции… Интимные разговоры с подругами разбередили ее фантазии. Она вдруг почувствовала себя женщиной, любимой и желанной. Это состояние вознесло ее до высот, где серебристым крылом касался облаков самолет, несущий ее в страну цветущей сакуры. Она вдруг захотела заняться любовью с мужем именно там, на ветвях, усыпанных миллионами нежно-розовых лепестков.

«Ах, как это могло быть чудесно! Сидеть на ветке, свесив вниз босые ноги, в окружении розовой красоты, в этом облаке пьянящего аромата и чувствовать, как губы мужа нежно целуют твою обнаженную шею… Аж, мурашки по коже… Эх, жаль, что сейчас не весна, но может быть где-нибудь на Окинаве, на самой южной горе расцветет для меня хоть одна веточка сакуры?» — мечтала она по дороге домой, всматриваясь в запотевшие стекла машины.

Расплатившись с таксистом и оставив ему мимолетом на щеках след губной помады, Эльмирочка сразу разорвала всученную ей визитку. Больше она никогда и ни за что не собиралась изменять мужу. Затем она нырнула в подъезд своего дома, совсем забыв перекинуться парой фраз с вахтершей, как это она обычно делала раньше. Она даже не стала ждать лифта, который где-то застрял на верхних этажах. Нетерпение разрывало ее, и женщина быстро разулась и побежала вверх по лестнице, вспомнив далекое детство. Уже на десятом этаже, едва сдерживая дыхание и бешеный ритм своего сердца, она прильнула к двери своей квартиры и нажала звонок.

— Эй, Вы там уснули что ли! — выругалась она и прислушалась.

За дверью гремела громкая музыка и только сильные, настойчивые удары пяткой о дверь, помогли Мирочке проникнуть домой. Дети, вернувшиеся со школы, обступили мать еще в коридоре, вырывая пакеты с подарками.

— Где Ваш папа? — спросила она.

Смутное сомнение начинало терзать душу Мирочки.

К своему большому неудовлетворению, никакие чемоданы не собирались, и дети к теще не отправлялись. Все было, как обычно. Муж лежал на диване, грузный и большой, посасывая из горла очередную бутылку пива. Он даже не глянул на нее, почесывая неприлично пузо, на котором должны были лежать два билета до Токио.

— Ну, слава барабану, кошечка, — махнул он, даже не глядя на жену. — Я уж не знал, как тебя поскорее вызвать… Концерт уже два часа идет… Присаживайся поудобнее. Я тебе местечко занял.

Он немного сдвинулся, словно, и правда, освобождая место для своей обманутой жены. Там в телевизоре, на фоне красивых пейзажей с вечно цветущей сакурой какие-то волосатые японские парни в кимоно агрессивно били в барабаны.

— Так ты наврал на счет билетов? — вдруг начал доходить до Мирочки весь ужас ситуации. — Это и есть твои вип-места, скотина!? Как ты мог! Я оставила подруг в самый неподходящий момент!

Она вдруг схватила пустую бутылку, стоящую у дивана. Рука ее все еще была в белой перчатке.

— Ой, только не надо! Знаю я хорошо ваш неподходящий момент… Потрепаться и по телефону можно, а вот дети голодные. Их в школе не кормили, у них там кто-то отравился, на фиг.

Женщина ощутила почти неконтролируемый приступ ненависти к мужу, и она сделала угрожающий шаг в его сторону. Больше всего на свете она желала не видеть больше это противное до омерзения одутловатое лицо, но отдаленные возгласы детей, радостно взвизгивающих при распаковке подарков, остановили ее. Мальчик лет восьми заглянул к родителям.

— Мама, а можно я поиграю в этот новый конструктор?

— Конечно, Витенька, поиграй, — сказала Мирочка, скрыв свое волнительное состояние.

Она все еще держала пустую бутылку в руке, и, видя всю нелепость ситуации в глазах сына, поставила ее на пол.

— Ну, не ругайся, кошечка! — почти елейно произнес муж. — Просто мы все соскучились по тебе!

— Мама, мама, что ты нам приготовишь? — зазвучали голоса детей, и их головы высунулись из-за дверей комнаты. — Пойдем потом на каток! Мама, ты же обещала!

— А уроки сделали? — спросила она по привычке.

— У нас завтра каникулы, — засмеялись дети.

Эльмирочка тяжело вздохнула. Путешествие в Токио накрывалось медным тазом. Скрежеща зубами, почти рыча, она сбросила с себя взмокшую от быстрого подъема по лестнице шубку. Затем она накинула на гвоздик шляпку с припорошенным снегом хвостом попугая и, вставив свои ноющие ножки в белые тапочки, с какой-то убийственной обреченностью пошла на кухню. Там она убрала свои распущенные волосы в небольшой хвостик, накинула на себя привычный фартук и преобразовалась в домработницу.

— Что же вам такое, троглодиты, приготовить? — задумалась она на мгновенье и затем, почувствовав, что полностью вымотана, решила ограничиться яичницей.

Она открыла холодильник и вытащила оттуда десяток яиц.

— Нашли рабыню Изауру! Ишь, удобно устроились! — ворчала она, разбивая с ненавистью яйца о край раскаленной на огне сковородки.

Масло шипело и пенилось, а треск скорлупы заглушал даже барабанный бой телевизора, доносящийся из зала. Японские острова уплывали куда-то вдаль, и лишь едва уловимый запах цветущей сакуры долго не отпускал ее, преследовал, где бы она не находилась, манил в свои сказочные сады, обещая любовь и ласку.

После обеда Мирочка вместе с детьми отправилась на каток недалеко от дома. Муж так и уснул на диване перед гремящим и стучащим телевизором в окружении своих более покладистых любовниц — пустых бутылок, и эта привычная картина окончательно опустила ее на землю.

Снег усиливался, и Эльмира, чтобы отвлечься от дурного настроения, успокаивала себя и делала вид, что все нормально. Она как будто все еще верила в новогодний сюрприз мужа: билеты лежали у нее в кармане, а все чемоданы были собраны к отлету. Почему же она тогда никуда не полетела? Просто из-за начинающегося снегопада все рейсы до Токио отменили, и семья решила отметить Новый год дома. Да и мама будет только рада.

«Нет, ну как он посмел! Как посмел!» — иногда все же прорывалась гневная мысль.

Она чувствовала, как холод овладевает ей. Насморк только усугублялся, женщина тихо чихнула.

На катке было много народа. Из-за обилия снега дежурили несколько дворников. Поверх их ватников и телогреек были наброшены светоотражающие желто-зеленые жилеты. Они довольно неумело ходили прямо по скользкому льду и чистили его широкими лопатами. Играла веселая приятная слуху музыка из советских добрых кинофильмов. Эльмира не каталась. Она с детства не любила коньки. Поэтому отпустив детей на лед, она присела на скамью и наблюдала за ними, грустно улыбаясь и давая бесполезные советы. Дети были так увлечены катанием, что не обращали внимания на настроение матери. В пелене падающего снега они катались по кругу, веселились, звонко перекрикивались и смеялись.

— Мама, смотри, как я умею… — кричал ей младший сын в вязаной шапочке.

— Осторожно, Витя, смотри не упади, — говорила она ему, улыбаясь.

Витя был самым младшим в семье, и, пожалуй, только к нему она сохранила еще так остро материнское чувство. Он нуждался в ее любви. Старшие сыновья, двенадцати и четырнадцати лет, были привязаны сильно к отцу. Они быстро выросли и повзрослели, и Эльмирочка уже ждала того часа, когда отправит их в свободную гавань.

«Если бы не Витенька, — подумала она вдруг, вытирая платочком свой покрасневший носик, — я бы давно ушла. Все эти мои унижения, все эти страдания зиждутся на чувстве долге перед этим ребенком. Еще годика два и я, конечно, подам на развод. Это неизбежно, и муж, конечно, предполагает, что так и будет. Он так и говорит: «Придет время — заберешь Витеньку и переедешь к маме, ну а пока, Мирочка, терпи…».

Женщина сидела неподвижно, словно завороженная чем-то, лишь иногда смахивая со своих длинных ресниц этот навязчивый пух зимы. Снег напоминал ей цветущий вишневый сад, ее непостижимую далекую сакуру, и она как будто оказывалась в этом сказочном саду по мановению волшебной палочки. Она даже улыбалась пурге, едва сдерживая слезы, боясь, что иллюзии о весне рассеются, и она окажется один на один с жестокой реальностью. И когда мимо нее пролетали, резвясь на коньках, люди, она старалась не встречаться с ними взглядами, чтобы не выдать себя.

Кто-то осторожно тронул ее за плечо, и она вздрогнула, почувствовав тяжесть руки незнакомца. Это был один из дворников, следящих за тем, чтобы снег не засыпал каток. В руках у него была кружка кипятка с пакетиком чая. Пакетик нужно было еще размешать, и он, нетронутый, словно специально ждал этой важной минуты.

— Ты наверно замерзла! Держи! — сказал дворник с восточным акцентом, протягивая женщине чашку.

Мирочка никак не отреагировала на «ты» и даже не успела поблагодарить этого человека. Словно в глубоком сне она взяла горячую кружку двумя руками, согреваясь нежданным теплом через свои промерзшие перчатки.

— Откуда Вы взяли здесь чай? — наклонила она к клубящемуся пару свое мокрое от снега лицо.

— У нас в бытовке кипятильник есть. Пей, — ответили ей. — Я вижу, ты дрожишь.

— Да, дурацкая синтетика, хотя стоит, как норковая шуба, — призналась Эльмира, делая осторожный глоток.

— Ты пакетик размешай, — посоветовал дворник и пошел к катку грести снег. — А чашку на лавке оставь потом. Я заберу.

«Вот странная штука жизнь, — подумала она в запорошенной шляпке. — Чужой, абсолютно чужой человек увидел меня тут замерзшую и принес чай… так приятно… А от мужа ничего не дождешься, один эгоизм и барабаны».

Сделав с большим удовольствием пару согревающих глотков, она услышала знакомый рингтон «Чарующая скрипка». Кто-то из подруг настойчиво пытался достучаться на ее маленький, бескнопочный Самсунг. Эльмира неохотно вытащила из сумочки телефончик. Звонок был от Жанны. Хоть и богачку-блондинку она и считала раньше лучшей подругой, но разговаривать с ней сейчас совсем не хотелось.

«Как она могла заграбастать мой подарок от Ларика, когда у самой куры деньги не клюют!»

Простой человеческий поступок уборщика снега, как предложенный чай, так растрогал ее, что она сейчас не была готова даже к фальшивым ужимкам. Сейчас ей безумно хотелось любви, любви настоящей, ответной, хотелось оказаться в саду цветущей сакуры и улыбаться счастливой улыбкой под нежными поцелуями с тем единственным и достойным. Ее очерствевшее от измен сердце еще верило в чистоту первого чувства.

«Да и не изменяла я никогда мужу, потому, как может изменять женщина, если не любит?»

Восторженно и тоскливо она играла на невидимой скрипке, и ей не хотелось обрывать звонок. Но потом Мирочка вспомнила, как может быть злопамятна Жанна даже на такие мелочи.

— Алле…. — выдохнула неохотно она в телефонную трубку, чувствуя как ее простуженный голос садится.

— Мирочка, миленькая, заичка… — раздался голос Жанны. — Ты на меня, правда, не дуешься?

— За что подружка?

— Ну как за что? За сегодняшнее. Мне так неудобно, честно-честно, что я у тебя под носом подарок Ларика утащила. Я немного попользуюсь, и тебе потом верну. Обещаю.

— Ну, что ты, пустяки…

— А что с твоим голосом? Ну как же так! Простудиться под новый год. Говорила я, пейте мелкими глотками, а вы все захлёбом… А знаешь, у меня есть классная идея… Сейчас к тебе заедет Павлик, сядешь к нему в машину и…

— Да, ты что, Жанна! Я не могу! — почувствовала какой-то подвох бывшая скрипачка. — У меня вечером вылет в Японию.

— Успеешь в свою Японию! В Москве все рейсы из-за снегопада смещаются на неопределенный срок, а я тебя всего на пару часов всего выкраду! Не хочу ничего слушать! Приказы не обсуждаются. Точка.

Связь оборвалась, и короткие гудки еще долго звучали каким-то эхом.

— Чего это она учудила на этот раз? — подумала Мирочка вслух. — Раскомандовалась, прям. Никакой личной жизни! Сегодня видимо все решили меня достать!

И словно в подтверждение ее слов где-то на катке упал ее любимый Витенька и громко заплакал. Его тут же подняли, отряхнули от снега, и хотя падение было обычное, он жалобно завывал и искал мать мокрыми от слез глазами.