Дверь в стене

Герберт Джордж Уэллс (1887)

Английский прозаик Герберт Уэллс — один из основоположников научной фантастики, автор около двухсот книг, писатель, чьи вымыслы, идеи, наблюдения, предвидения, предостережения и просветительские усилия изменили сознание людей ХХ века. Помимо знаменитых романов «Машина Времени», «Человек-невидимка», «Война миров», названия и образы которых прочно вошли в языковой и культурный обиход человечества, Уэллс также создал почти сотню рассказов, отмеченных неистощимой выдумкой, широтой тематического репертуара и неизменной занимательностью сюжетов. В настоящий сборник включены образцы уэллсовской малой прозы разных лет — от первых, студенческих проб пера до поздних произведений, написанных уже признанным мэтром литературы, мыслителем, ученым и общественным деятелем, обласканным мировой славой. Необъяснимые загадки соседствуют в творчестве писателя с остроумными наблюдениями за английскими характерами и нравами, трагикомические зарисовки — с грустными притчами, истории, исполненные первобытного ужаса, — с повествованиями об удивительных открытиях и изобретениях, о переселении душ и путешествиях в иные миры.

Побег из семьи

— Твоя жена нас не замечает? — спросила мисс Хокинс.

— Полагаю, что нет, — ответил мистер Габбитас. — Разговаривает с тем теософом^[15].

Теософ был стройным молодым человеком родом из Индии, а его шевелюра, должно быть, вела происхождение из Судана. Миссис Габбитас — дама с умным лицом и профилем римской статуи — отличалась поверхностным глубокомыслием. Она с явным интересом слушала индуса. Посему мисс Хокинс снова повернулась к Габбитасу.

— В общем, я так больше не могу, — сказал Габбитас.

— Говори потише, — попросила мисс Хокинс.

— Я не могу так больше, любимая, — повторил Габбитас, стараясь вложить как можно больше нежной страсти в хриплый шепот.

— Что же нам делать? — спросила мисс Хокинс.

— Бежать, — ответил Габбитас. — Бросим все и уедем куда-нибудь, где солнечный кли…

— Тише! — оборвала его мисс Хокинс. — Идут сюда, будут просить меня спеть. Я скоро. Обожди немного.

Мистер Габбитас отпустил ее от себя со всей учтивостью, на какую только был способен в сей судьбоносный момент, и нашел место у стены, откуда можно было лицезреть профиль возлюбленной.

— Ужасно умна, — сказал своему другу изящный молодой человек, стоявший слева от него.

— И добродетельна, — заметил его приятель. — Но это неправильно. Она должна позволить себе какую-нибудь маленькую… фривольность. Одним пением интересен не будешь.

— Она это понимает, — заметил изящный молодой человек. — Она достаточно умна. Будет некое приключение…

— Боже мой! Подозревать мою прелестную маленькую Минни в подобных помыслах… — пробормотал себе под нос Габбитас. — Решительно невозможно это слушать. — И он поспешно занял другое свободное место у стены.

Вскоре он уже с чувством бесконечного облегчения шептал Минни:

— Как же приятно снова быть с тобой! Итак, любимая, скажи откровенно, сможешь ли ты, решишься ли… сбежать со мной? Если б ты только знала, как я тоскую по тебе, как душа моя жаждет… — (Очень громко.) — Я замечательно провел время!

Последняя фраза была произнесена, поскольку кто-то неожиданно возник прямо за спиной мисс Хокинс.

— Ушли, — сказал Габбитас. — Скажи мне, любимая, поскорее. Прошепчи. Решишься? — (Пауза.)

— Ради тебя, — еле слышно прошептала мисс Хокинс, потупившись.

Габбитас воспринял это как согласие.

— Моя милая, только моя! Теплый климат благотво… Здесь слишком жарко, не находишь?

— Что тебя беспокоит?

— Миссис Габбитас на меня поглядела. Кажется, хочет домой. Теософ ее оставил.

Проницательный наблюдатель не преминет заметить, что муж, замысливший сбежать от жены, пускай у нее скорее одухотворенное, нежели красивое лицо и она склонна к философствованию, обязательно будет испытывать угрызения совести. И Габбитас испытывал. Даже в браке, прочность которого обусловлена главным образом меркантильными соображениями, необходимость совместного проживания невольно порождает привычку считаться с чувствами друг друга.

— Вечер удался на славу, дорогая, — заметил Габбитас. — И сэндвичи подавали отменные.

— Да, — отозвалась миссис Габбитас, обращая на мужа мечтательный взор. — Сэндвичи отменные и антураж. И музыка. Вечер несказанно хорош.

— Рад, что тебе настолько понравилось, дорогая.

Миссис Габбитас загадочно улыбнулась. Ее вдруг обуяла нежность.

— Дорогой муж, — произнесла она.

«К чему это? — подумал Габбитас. — Она ведь не станет ни о чем допытываться?» А вслух согласился:

— Да, дорогая.

— Ты всегда был хорошим мужем, дорогой.

— Да уж, — пробормотал Габбитас, а затем громко произнес: — Всегда.

— Можешь поцеловать меня, дорогой.

Габбитас сделал то, что было велено. За этим ничего не последовало. Оказав мужу милость, миссис Габбитас удалилась в свой уголок. Значит, ничего не заподозрила. Габбитас испытал огромное облегчение. Да, прежде она не разговаривала с ним в такой манере. Что ж, если подобные приливы чувствительности продолжатся, будет еще один повод сбежать.

Не раз и не два, а гораздо больше за эти две недели миссис Габбитас приходила в то же самое нежное настроение. Несколько реплик крайне удивили Габбитаса. Однако он продолжал собирать вещи в своей комнате, поскольку был человек решительный.

— Она не может знать, — сказал он себе, провожая супругу взглядом после одного из таких разговоров. — Узнала бы — подняла бы шум. Определенно. Ее нрав мне хорошо знаком. А эта новая манера почерпнута из какого-нибудь современного романа. Бедная старушка Мимси!

Проходя мимо спальни супруги, он бросил на нее беглый взгляд и на минуту остановился, ибо ему показалось, что Мимси стоит на коленях подле кровати и плачет. Однако, присмотревшись, он понял, что жена просто складывает одежду в корзину, и со спокойной душой направился вниз по лестнице.

Минуло пять дней с последнего из этих примечательных разговоров, и Габбитас оказался на Саутгемптонской платформе вокзала Ватерлоо, с грудой дамских и мужских баулов и все возрастающим ощущением собственной неправоты. Мисс Хокинс являла собой очаровательное сочетание робости и хладнокровия.

— Здесь заканчиваются Лондон и респектабельность, — заметил Габбитас.

— И начинается жизнь, дорогой, — ответила мисс Хокинс.

— Вот наш багаж, — сказал Габбитас.

Рядом с их внушительной поклажей располагалась чья-то еще, похожая. Внимание Габбитаса привлек маленький саквояж, который показался ему знакомым.

— Это мой? — спросил он у носильщика.

— Миссис Да Коста, — прочел тот на бирке. — Следует в Лиссабон.

— Тогда не мой, — констатировал Габбитас. — И все же это как-то… странно. Надо проследить, чтобы наши места не заняли, милая.

У двери вагона спиной к ним стоял какой-то человек — явно иностранец: слишком пушистая у него была шевелюра. Англичанин бы такую не выставлял на всеобщее обозрение. При их приближении человек обернулся.

Какое-то время они с Габбитасом вопросительно смотрели друг на друга.

— Мистер Джамасджи Ганпат, — наконец произнес Габбитас.

Мистер Ганпат, выдающийся теософ, непонимающе уставился на него. С мгновение он выглядел испуганным. Затем его лицо просветлело. Он приподнял краешек шляпы.

— Мистер Габбитас и мисс Хокинс!

Слегка отвернувшись, мисс Хокинс выдернула торчавшую нитку из дорожного пледа.

— Мы направляемся в Саутгемптон, — сказал Габбитас, вернув себе утраченное самообладание. — Вместе. Нужно встретить миссис Габбитас.

— Действительно! — Взгляд мистера Ганпата переместился к двери зала ожидания. Индус заметно нервничал. — Не знаете ли вы?.. — начал он. — Полагаю, я должен… мне лучше… Сожалею. Простите. — Неожиданно он повернулся и поспешил прочь.

— Правильно сделали, что поздоровались, — сказал Габбитас. — Он так нервничает. Что-то заподозрил? Шокирован? Ой!

Не успел Ганпат добраться до двери зала ожидания, как она открылась. Оттуда в сером дорожном платье вышла светловолосая дама с римским профилем и нежно ему улыбнулась.

— Мимси! — договорил Габбитас.

— Миссис Габбитас! — воскликнула мисс Хокинс.

При виде встревоженного лица Ганпата улыбка миссис Габбитас улетучилась. Она поглядела за его спину и слабо вскричала:

— О, мой бедный Джордж!

Затем она увидела мисс Хокинс.

— Вы?!

— Займите свои места! — воззвал кондуктор. — Просим занять места!

— Полагаю, в сложившихся обстоятельствах нам лучше сесть в поезд и объясниться, — сказал Габбитас, которому не принесли облегчения ругательства вполголоса.

Спустя минуту четверо крайне удрученных и примолкших людей уже отъезжали от вокзала Ватерлоо в вагоне первого класса. Начинать подобные разговоры всегда трудно. В Воксхолле миссис Габбитас решилась заговорить.

— Это совершенно нелепо! — резко выпалила она. — И глупо! И с этим теперь ничего не поделать.

— Дорогая, я чувствую ровно то же самое, — очень медленно произнесла мисс Хокинс, не поднимая взгляда и отрывая волнистую полоску от обертки.

— Это даже не романтичный скандал, — продолжала миссис Габбитас со слезами в голосе. — Ничего оригинального. Это просто смешно. Ужасно! Чудовищно!

Все четверо погрузились в молчание.

— Не думаю, — сказал мистер Ганпат, нервно хихикнув, — что… это смешно.

Все снова задумались.

Когда миновали Клапем, мистер Габбитас прокашлялся.

— Ну?.. — спросила миссис Габбитас.

— Надо выбираться из этой передряги, — начал Габбитас. — Мы с Ганпатом должны драться…

— Нет, — возразил Ганпат. — С нами дамы! Никаких поединков.

— Мы могли бы подраться, — продолжал Габбитас. — Но я не очень понимаю, по какому поводу.

— Совершенно верно, — согласился Ганпат. — Повода нет. — Он одобряюще улыбнулся миссис Габбитас.

— Репутация дам не должна пострадать, — сказал Габбитас.

— Опять же верно, — сказал Ганпат, оживляясь. — Послушайте. Я придумал. Вот как мы поступим. Миссис Габбитас и мисс Хокинс поедут с нами до Саутгемптона. Вполне пристойно, не правда ли? Дослушайте до конца. Потом мы разделимся. Мы с вами, мистер Габбитас, направимся в Париж. Хорошая ведь идея? Мы давно собирались посмотреть Париж. Вы, моя… то есть мадам… вы, мадам, едете с мисс Хокинс. Вы едете в… едете в…

— Лиссабон, конечно, далеко, но он указан на багаже.

— Да-а, — задумчиво протянула мисс Хокинс, разрывая бумажные полоски на квадратики. — Это разумно. Я, само собой… я не против. Теперь не против.

— Замечательно. А что вы скажете, Габбитас?

— Совершеннейшая путаница, — сказал тот, поглядев на мисс Хокинс.

Мисс Хокинс подняла взгляд и, как показалось Габбитасу, еле заметно кивнула. Он повернулся к Ганпату.

— Очень хорошо, так и поступим.

— Мы все были глупцами, — сказала миссис Габбитас. — Полными глупцами.

— Насколько я понимаю, тут все хороши, — заметил ее муж.

— В этом вагоне вообще нет невинных жертв, — констатировал мистер Джамасджи Ганпат.

— А теперь, раз все улажено, давайте поговорим о чем-нибудь другом, — предложила миссис Габбитас.

— Кудряшки, — отозвалась мисс Хокинс, складывая обрывки в две кучки у себя на коленях. — Кудряшки, дорогая, снова входят в моду.

1894

Примечания

15

Теософ — приверженец теософии, религиозного учения, у истоков которого стояла русская эмигрантка Елена Петровна Блаватская (1831–1891) — оккультистка, спиритуалистка, писательница и путешественница, в 1875 г. основавшая в Нью-Йорке Теософское общество.