Повесть об атамане Хлопуше и монетном дворе

Георгий и Ольга Арси, 2023

Сюжет повести затрагивает события, относящиеся к XVIII веку. Он погружает читателя в историю смуты на Южном Урале, затеянной бунтовщиком и самозванцем на царский престол Емельяном Пугачёвым. Главной фигурой повести является историческая личность, каторжник, осуждённый за многочисленные уголовные преступления, Соколов Афанасий Тимофеевич по прозвищу Хлопуша. По одной из народных легенд и немногочисленным историческим свидетельствам Хлопуша являлся главным казначеем Емельяна Пугачёва и занимался фальшивомонетничеством, чеканил деньги для нужд мятежного войска.

Глава 1 Год 1773. Бунт Пугачёва. Оренбург в страхе

«… Слух о самозванце быстро распространялся…

…Хан послал оренбургскому губернатору татарское письмо самозванца с первым известием о его появлении. «Мы, люди, живущие на степях, — писал Нурали к губернатору, — не знаем, кто сей, разъезжающий по берегу: обманщик ли, или настоящий государь? Посланный от нас воротился, объявив, что того разведать не мог, а что борода у того человека русая».

…Рейнсдорп спешил отвечать, что кончина императора Петра III известна всему свету; что сам он видел государя во гробе и целовал его мертвую руку. Он увещевал хана, в случае побега самозванца в киргизские степи, выдать его правительству, обещая за то милость императрицы….

…Между тем Нурали вошел в дружеские сношения с самозванцем, не преставая уверять Рейнсдорпа в своем усердии к императрице, а киргизцы стали готовиться к набегам…».

Пушкин А. С. «История Пугачёва». Глава Вторая. 1833 год.

Оренбургский губернатор, генерал-поручик Иван Андреевич Рейнсдорп находился в весьма подавленном состоянии. Ему ежедневно доносили о страшной смуте, происходившей в землях, находящихся под его надзором, вольном и зловеще смелом движении императора-самозванца Емельки Пугачёва на город Оренбург.

В тягостном настроении, молча и сосредоточенно он сидел за канцелярским столом в своём кабинете, устремив тяжёлый взгляд на красивый серебряный прибор с чернильницей.

Сзади, со спины, на него, на оренбургского губернатора, с портрета гордо и жёстко смотрели глаза государыни-императрицы Екатерины II.

Иоганн Генрих Рейнсдорп, а по-русски — Иван Андреевич, удручённо думал: «Это надо же такое придумать, самозванец Емелька, мужик-лапотник, хоть и казак, возомнил себя государем Петром III, давно умершим. Уму непостижимо, как может беглый донской казак возомнить о себе такое? Какая бесподобная наглость! Да в моей родной Дании такое было бы никогда невозможно! Несмотря на то что я с семнадцати лет на российской военной службе, привыкнуть к огромным территориям этой страны и к загадочному характеру русской души никак не могу. С начала сентября самозванец беспокоит территории вокруг города Оренбурга. Собрал, говорят, больше пятисот казаков и где-то в ста верстах от города кочует. Разбойник захватил Илецкий городок, и его встретили там колокольным звоном и хлебом-солью. Как такое может быть?

Склонил к себе тамошних казаков, привёл их к присяге своему безродному имени. Местные казаки выдали ему начальствующего атамана Портнова, и самозванец его тут же повесил. За что повесил, почему? Без государственного суда, как такое возможно?

Пьёт и гуляет от души, люто зверствует, казнит верных слуг государыни, празднует победы. Народец его поддерживает, участвует в казнях и подрыве устоев власти. Пользуясь случаем, самозванец мстит вечным обидчикам — дворянам. Пограбить купцов и богатый люд тоже не забывает. На сторону самозванца перешёл казачий полк атамана Ивана Творогова. В разгулах своих самозванец похваляется взять многие крепости, в первую очередь крепостицы Рассыпную, Нижнеозёрную, Татищеву и Чернореченскую. Переписку ведёт с киргиз-кайсацким ханом Нурали, требует от хана в заложники сына и вспомогательное войско. А хан киргизский всем пытается угодить. Разбойнику обещает во всём помочь, дать войско и провиант. А в то же время в письмах ко мне, к губернатору, просит вернуть аманаты бежавших рабов, помочь деньгами, вернуть скот и тогда убеждает, что ни один воин его войска не встанет под знамёна Емельки. Да много чего, пользуясь бедой в государстве Российском, просит. Крепостёнки эти, Рассыпная, Нижнеозёрная, Татищево, да и все остальные, — и не крепости совсем. Так, деревни с плетнями да двумя-тремя пушками. Мятежник Пугачёв их возьмёт без всяких трудностей. Эх, справлюсь ли?

Сегодня уже двадцать седьмое сентября, должны доставить записку от преданных людей о поведении бунтовщика Пугачёва.

Вот напасть! Вот беда! И так не лучшая земелька для губернаторства, а тут ещё и эти горести. Откуда взялся на мою голову этот разбойник и самозванец Пугачёв? Надо решение принимать, да как его принять? Боязно ошибиться! Конечно, в городе почти три тысячи войска и семнадцать пушек. Однако риск большой при применении против бунтовщика всех войск скопом потерять такие силы. На казаков и башкирцев надежды нет, могут предать. Если потеряю всех враз, то чем город защищать буду? Как поступить, чтобы город не сдать врагу и самозванца изловить? Ничего умного в голову не приходит. Нет, надо командами действовать, частью сил. Это будет правильнее».

Приняв некоторое решение, генерал встал и подошёл к большому зеркалу, стоящему в углу. Осмотрел фигуру, отражаемую в нём. Зеркало показало вельможу с благородным и высокомерным лицом, человека, умудрённого жизнью, участника многих войн, заслуженно получившего все звания и награды.

«На войне всё проще. Вот он — враг, а вот он — друг. А здесь всё неясно. Ещё несколько месяцев назад бунтовщики были покорны, являлись законопослушными слугами империи, а сегодня враги престола. Теперь надо принуждать казаков идти против единокровных, регулярных солдат — выступить против крестьян и башкирцев. Сложно это, не желает народ особо сам промеж собой воевать и грызться.

В прошлом году разогнали яицких казаков-бунтовщиков, провели следствие. Наказали зачинщиков, сослали на каторгу, вроде бы, навели порядок. Ан нет, снова бунт против трона, против государыни. Появился раскольник Пугачёв, поднял народ», — продолжал думать губернатор, подойдя к резным шахматам, стоящим на столике.

— Разрешите войти, ваше высокопревосходительство? — уточнил помощник губернатора, он же адъютант.

— Заходите. Что у вас нового? Не поступало ли донесения о движениях и зверствах разбойника?

— Эстафета, ваше высокопревосходительство, прибыла. Пугачёв разбил бригадира, барона Билова, и полковника Елагина, захватил крепость Татищеву. Солдаты, барон и полковник оборонялись отчаянно, но казаки перешли на сторону самозванца, предали присягу и государыню. После захвата в плен по приказу Пугачёва Билову отсекли голову, а с полковника Елагина, с живого, содрали кожу. Доносят, что из него вынули сало, и этим салом бунтовщики мазали свои раны. Жену полковника Елагина изрубили. Его дочь Пугачёв взял себе в наложницы. Офицеров, оставшихся в живых после сражения, повесили. Многих солдат и преданных престолу башкир расстреляли картечью в поле. Над жёнами офицерскими снасильничали, а после и удавили их. Четыреста солдат с конницей, которые были с бароном, уничтожены или рассеяны. Калмыки, татары, башкиры для борьбы с самозванцем так и не собрались, приказы и предписания не выполнили. Гарнизон крепости Татищевой тоже порублен или разбежался. Всего бунтовщики захватили тридцать пушек. Многие сотни казаков и солдат примкнули к войску самозванца. Хан Нурали активно поддерживает Пугачёва. Правда, воинов не даёт, выжидает, пока побаивается. Везде самозванец выставляет себя истинным государем. Глупый народ верит, что он царской крови. Во многих избах накрывают столы, располагают ковры. В городках и сёлах звонят колокола при его появлении, а глупый народец встречает с преклонёнными непокрытыми головами, падает на колени. Везде он слушает людей, приводит их к присяге, вешает непокорных, назначает атаманов и старшин. Самым известным и преданным самозванцу является казак Зарубин по прозвищу Чика, он же фельдмаршал армии. Самозванец при народе называет его графом Чернышёвым. Казак Шигаев является у них графом Воронцовым. Казаки Овчинников и Чумаков — графья Панин и Орлов соответственно, — доложил адъютант.

— Откуда такие новости, можно ли им верить? — уточнил встревоженный губернатор.

— От майора Крузе, коменданта крепости Чернореченской. Прислал с надёжным человеком и просит скорейшей помощи.

— Сейчас все просят помощи. Каков же подлец этот Пугачёв! Своих друзей-разбойников и воров именами первых вельмож государства назвал. Креста на нём нет, а глупому народу всё едино: где белый лебедь, а где — грязная скотина. Небось не все верят? Что скажешь?

— Верят те, кто вообще неграмотен. Остальные делают вид, что верят, просто выгоду чувствуют в нарушении порядка власти. Обогащения и свободы желают, с врагами квитаются, чёрную злобу удовлетворяют, — задумчиво заявил адъютант.

— О переписке самозванца с киргизами мне известно. Собирай воинское присутствие, на нём всё и обсудим. Новости плохие, хуже нет.

Через некоторое время в кабинете губернатора собрались военные и гражданские чины правления, проживающие в городе Оренбурге.

— Рад приветствовать вас, господа! Простите великодушно за вечернее беспокойство, но дело не терпит отлагательств. Емелька Пугачёв идёт на Оренбург, того и гляди возле города будет. Грозится все крепости взять по дороге, а верных слуг нашей государыни Екатерины повесить. Многих уже живота лишил, никого не жалеет. Ни героических офицеров, ни жён, ни детей. Да и нас с вами не пожалеет. Больше тысячи казаков с ним, много беглых каторжан, восставших крестьян, башкирцев. А ну, прочти эстафету, — сердито и строго заявил губернатор, приказывая адъютанту прочесть донесение вслух перед всем присутствием.

Адъютант громко и медленно зачитал эстафету с трагическими сообщениями. После озвучивания тревожных новостей в зале совещаний присутствия воцарилась гробовая тишина. Военные и гражданские чины управления губернией задумались.

Многие прятали глаза от губернатора, никто не желал высказываться первым. Обеспокоенность за свою личную жизнь, жизнь общественных семей и город была в мыслях каждого, но ответственность брать на себя мало кто желал.

— Что делать будем? — прервал тихое сидение высоких чинов губернии Иоганн Генрих Рейнсдорп, он же Иван Андреевич.

Начали поочерёдно высказываться. Вначале робко, но затем всё активнее.

В ходе совета выработали многие решения. Разломать мосты через реку Сакмару и пустить вниз по реке, чтобы остановить скорое движение бунтовщиков. Привлечь обывателей для защиты города, поправить старые оборонительные сооружения, построить новые. Собрать артиллерию в единый кулак для лучшего применения.

Были приняты и многие другие решения, имеющие своей целью обезопасить город от захвата самозванцем и его шайками.

Когда большинство присутствия покинуло зал совещания, по собственной воле остались двое из близких к губернатору гражданских чинов управления, коллежские советники Мясоедов и Тимашев.

— Вы что не покинули собрание? Неужели есть ещё предложения? — удивлённо уточнил губернатор.

Оба кивнули головами в знак согласия.

После некоторых раздумий один из них робко предложил:

— Есть у нас мыслишки. Не знаем, умные или нет, но смелости набрались донести их до вас. Может быть, ваше высокопревосходительство, направить в шайку Пугачёва увещевательные манифесты. Письма специальные.

Объявить народу правду надо. Многие и не знают, что Емелька самозванец. Никак не государь Пётр III, а беглый донской казак. Авось и поможет, чем чёрт не шутит, отколем от него народец. Всё проще будет справиться с ним! По частям к закону привести и обуздать».

— Мысль в этом есть, но кого пошлём? Кто сможет пробраться и распространить правду? Да сам при этом не попасться? За какие награды? Говорят, что самозванец крут, за малейшую провинность жёстко карает, жизнь людишек не жалеет, — уточнил губернатор, досадно махнув рукой.

— Есть у нас каторжный один, пропащая душа, безмозговая голова, солдатскими прикладами все мозги выбиты, двадцатый год законы государевы нарушает. В оренбургском остроге сейчас, в оковах сидит под надзором, на вечные работы определён. Он сможет пробраться, а вы ему прощенье и хороших денег пообещаете! А там дальше видно будет, дать прощение, отдать деньги или нет.

— Кто таков? — вяло уточнил генерал.

— Каторжный и клеймёный, сиделец Афанасий Соколов по прозвищу Хлопуша. Бывший крестьянин Тверского уезда. Промышлял с шайкой в Москве, там был пойман, бит и отправлен в солдаты. С военной службы самовольно бежал, занимался конокрадством. Вновь был пойман, бит неоднократно кнутом, сослан на житьё в город Оренбург.

Тут женился, проживал в Бердской слободе, что недалече от Оренбурга. Пять лет назад опять попался на грабеже богатого местного татарина. После этого был опять бит кнутом, ноздри за преступления вырваны, на лице клеймёные знаки поставлены. Трижды бежал с сибирской каторги, из Тобольска.

Был пойман и опять бит кнутом. Сейчас приговорён к оренбургскому острогу навечно. Сын у него здесь прижит, в Бердской слободе. И жена там же проживает. Заложниками будут его усердия и верности слову.

Хлопуша окрестности города и дороги хорошо знает, не заблудится. Ему есть о чём думать, для кого стараться. Если не заслужит прощенья, то сгниёт в остроге. А ему уже почти шестьдесят лет, последний шанс ему Господь Бог даёт прощенье заработать. Думаем, он это оценит и перечить не будет, — наперебой заявили коллежские советники Мясоедов и Тимашев.

— Ну что же, есть в этом мысль! Готовьте письма и манифест. Сами его и научите, как и что делать. Если и пропадёт, то невелика потеря. А если и предаст нас, перейдёт на сторону бунтовщика, то польза от него самозванцу Пугачёву невелика. Дрянь и грязь, а не человечишка, вечный каторжник без судьбы и счастья. В шестьдесят лет какая от него польза? Изрезан, поломан жизнью и каторгой. На ладан, небось, дышит после стольких темниц и каторг. Сам потом посмотрю на него. Действуйте, одобряю! — устало ответил губернатор.

— Подготовим и вам доложим, — ответил коллежский советник Мясоедов.

— Всё исполним в лучшем виде и вам доложим, — ответил коллежский советник Тимашев.

— Да, вот что ещё. Если сможет, пусть подожжёт порох и пушки из полезного боя выведет, коней потравит. Если сделает, тогда не только прощение заслужит, но денежное вознаграждение хорошее получит. А если самого самозванца Емельку покалечит, отравит или убьёт, тогда денег втройне ему достанется, — добавил губернатор и махнул рукой, показывая, что аудиенция закончена.

Оба чиновника поклонились и, довольные тем, что угодили начальству, вышли из кабинета. Высокомерно осмотрев адъютанта, гордо направились по домам. Им уже в мыслях представились награды и благоволения за столь удачную мысль по пресечению бунта и смуты.