68 минут

Георгий Юров, 2021

Эта повесть состоит из двух рассказов, где второй является продолжением первого, но с разницей в десять лет. Я пока ещё не писал о том, что происходило с моими героями за это время, да честно говоря не особо это и представляю – ну жили и жили. Наверное, я просто пересмотрел сериалов о постапокалиптическом будущем Земли, надёргав в свои рассказы из всех по чуть-чуть – такой себе "Безумный Макс" в реалиях средней полосы – раз решил писать на эту тему, ведь в подавляющем большинстве мои книги автобиографичны. Но биография кончилась, а желание писать и наконец-то разбогатеть осталось.

Игорёк любил этот день, день своего рождения. И пусть не было свечей в огромном торте, воздушных шаров и прочей праздничной атрибутики, но сегодня исполнялись его некоторые мечты, на которые в обычное время ему приходилось тратиться. Сегодня, пятого ноль седьмого 2226 года Игорю Землянскому исполнялось двадцать три года и сегодня его очередная двадцать третья вакцинация.

Прошло больше двух столетий после начала пандемии. На смену английскому штамму пришёл индийский, а за ним — омикрон. Каждый был опасней предыдущего, и врачи сбивались с ног, создавая вакцину. За двести лет вирусы мутировали настолько, что казалось, знали уже наперёд всё, что приготовит для них медицина и с лёгкостью обходили ловушки новых вакцин.

Кончилось всё тем, что мир разделился на избранных — тех, кто волей провидения жил в немногочисленных городах, сконцентрировавших в себе остатки планетарной цивилизации и изгоев холодных пустошей. Их трудно было назвать людьми, скорее выродками, с многочисленными пороками и физиологическими отклонениями от человеческой нормы. Вроде двух голов, чешуи вместо кожи, перепончатых пальцев конечностей и многого другого. Изгоев Игорь не видел вивую, но именно так их рисовало его воображение и московское телевидение.

Кроме Москвы в мире существовало ещё три десятка городов, причём треть из них на территории бывшего Союза. Нельзя сказать, что Россия пострадала от апокалипсиса меньше других, но, во всяком случае, смогла сохранить если и не статус-кво, то первоначально хоть какой–то в них порядок. Всегда бывшая мегаполисом, Москва превратилась теперь в гигантский, буквально кишащий людьми город-монстр, в котором жило по последней переписи около ста миллионов человек.

По сравнению с Москвой изначальной — городом двадцать первого века — бывшая столица СССР прибавила в территории несильно. Было поздно раздаваться во все стороны, построенная в спешном порядке стена и многочисленные кордоны не давали беженцам из регионов доступа в городскую черту и соответственно, городские власти не имели возможности вести строительство вне её пределов. Не имея возможности, расти вширь, город перенёс транспортные магистрали под землю, застраивая всё свободное пространство стоэтажными небоскрёбами, оставляя впрочем, место для крохотных парков и маленьких островков природы.

В эпоху новой реальности полного истощения запасов углеводородов, города сконцентрировали в себе все годящиеся для жизнедеятельности ресурсы. Чудом сохранившийся Питер, изрядно растерявший светский лоск Санкт-Петербург, (втрое уступавший Первопрестольной по количеству жителей), обеспечивал по воздуху Москву тем, что давало море и то, что осталось от Северной Европы, города Сибири и Урала лесом, камнем, строительным материалом, мегаполисы средней полосы и юга — хлебом, мясом, фруктами и овощами. Москва же стала центром сохранившейся цивилизации, осью на которой вертелось мироздание двадцать третьего века.

Натуральные продукты, поступавшие в бывший Третий Рим, не могли себе позволить даже совсем небедные люди, а люди бедные довольствовались эрзац едой, с вкусовыми наполнителями давно забытых блюд. Пожалуй людям из прошлого было бы странно видеть в общепитовской столовке вместо первого второго и салата (того же оливье), на тарелках по разноцветной таблетке, с биологическим заменителем. Но семья Землянских ела их всю жизнь, и оттого просто не представляла, как могло быть по-другому.

Начав собираться, Игорёк мельком взглянул в работающий телевизор. Шли дневные «Вести» на «Россия 1». Преисполненные чувства собственного достоинства и ответственности за пытавшуюся возродиться страну депутаты союзных городов, слушали Путина. Нет, конечно же, не Владимира Владимировича. Теперь это была уже не фамилия, а звание того, кого по статусу можно было сравнить с царём, генеральным секретарём, президентом, «отцом нации», «великим кормчим». Теперь, в новой Москве глава этого города-государства назывался коротким, но вобравшим всё, что перечислялось раньше словом — Путин.

Это делалось не из гипертрофированного раболепия или возведённого в абсолют культа личности. Нет, то была дань благодарности человеку пожертвовавшего собой ради процветания общества, которую можно было бы сравнить с мнимой жертвой Иисуса Христа, но одного распяли за преступление, и изменить свой приговор у него не было возможности, второй же отошёл от дел добровольно, пребывая на вершине власти.

Да, так было в сейчас уже далёком 2024-ом, когда победив на очередных выборах, Президент добровольно лёг в криокамеру, как считается, погрузившись в летаргический сон. Если верить истории, всё, пожалуй, было не так однозначно. Коллективный Запад признавать эти выборы отказался, что делало Путина в их глазах не легитимным Гарантом конституции, а диктатором узурпировавшим власть. Штаты угрожали России «адскими санкциями», Европа бесновалась, стеная об отсутствии демократии и волеизъявления.

Но люди, простые жители России отдали, свой голос за него, и отдали бы снова, но желая им лишь добра, Путин сделал трудный выбор, направленный, прежде всего на общее благо. В завещании было оговорено особо, чтобы новая власть не устраивала шабаша из его ухода, и не бросалась переименовывать города в его честь. Ведь он не умер, он всё ещё жив и готов вернуться, когда стране понадобится его помощь.

Одно переименование всё-таки произошло. Превратившееся в мумию тело Ленина вынесли из мавзолея, поместив внутрь криокамеру с Путиным. Никто не знал, когда именно случится его пробуждение и поскольку это могло произойти в любой момент, в шкафу лежала чистая одежда, на столе стоял горячий кофейник, а телевизор работал сутки напролёт, передавая последние мировые новости без остановки, чтобы даже во сне Владимир Владимирович был в курсе последних событий.

И потекла людская река к мавзолею, на котором вместе со старым «ИН» сверкали чёрным мрамором новые буквы «ПУТ». Люди шли, чтобы увидеть своими глазами того, кто пожертвовал всем, ради них.

Никто теперь не знал, чего ждать от новых выборов. Бывшие соратники смотрели друг на друга злыми глазами, понимая, что больше нет никакой «команды Путина», а каждый сам по себе. История умалчивала кому пришла простая и в то же время гениальная идея оставить выбор нового лидера не на человеческий фактор, а на железную логику компьютера. Машину нельзя подкупить, она не меряет критериями личной выгоды и не падка на сладкие обещания.

Первые выборы нового Президента больше походили на спиритический сеанс. Одетые в чёрное, осунувшиеся от недосыпа и почти одуревшие от крепкого кофе двенадцать мужчин и женщин взявшись за руки, сидели за круглым столом, пытаясь сфокусировать общую силу мысли на единственной цели — найти его, приемника Путина.

Первая попытка оказалась, мягко говоря, не удачной. Избранный главой страны человек, бывший иконописец, плохо понимал, чего от него хотят, и потому старался спрятаться от свалившихся забот о хиреющем государстве в алкогольном небытии. Чехарда с не годящимися для этой роли избранниками продолжалась какое-то время, пока не была, наконец, создана задуманная ещё Путиным система информационного анализа.

Отныне компьютер, а скорее даже способный рационально мыслить кибернетический организм, которому не нужен был сон, еда, семья, деньги и всё, что с рождения ограничивало нас в вопросе выбора. Теперь все данные — из паспортных столов, камер наружного наблюдения, записи актов браков, разводов рождения и смерти, страницы социальных сетей — стекались ручейками проводов и беспроводных сетей в гигантский супер мозг. Который знал всё обо всех и буквально видел человека насквозь.

С двадцать второго века главу государства выбирал компьютер, и если он выдавал фамилию человека соответствовавшего не только новой должности, но и бывшим по духу единым целым с Путиным, значит, так оно и было. Несмотря на экстравагантный, отнюдь не демократический вид этих выборов, главные критерии были в них сохранены. Найденный машиной человек избирался на пять лет и не мог занимать свой пост больше двух сроков. Если же и в третий раз стояла всем теперь известная фамилия, компьютер указывал на того, кто шёл следующим в списке.

Сейчас по старому «президентом» была женщина азиатской внешности, с круглым, как луна лицом и щёлочками узких глаз. Её доставили Путинским бортом откуда-то из-за Урала, из такой глуши, о существовании которой Игорь даже не подозревал. В самом начале она даже плохо говорила по-русски, но за год с небольшим выучила язык настолько, что о том, что Эльвира Саитовна не представитель титульной нации, говорил лишь лёгкий акцент. Не считая этого, новый Путин был вполне ничего; он пытался объединить все города, (абсолютно все), если и не в единое целое одного государства, то хотя бы в дружественный союз. Но у него больше не было нефти и газа, не было печатающего доллары станка и мощной экономики, а посему идея с объединением подвисла в воздухе.

Новый, а вернее очередной Путин ослабил анти эпидемические меры, что дало приток товаров из не красных, но скажем, оранжевых зон, лишь частично подверженных заражению, устанавливая контакт с живущими на огромных территориях людьми. Она запретила термальные поля вокруг Москвы, испепеляющие всё, что оказывалось в радиусе их действия. Изменила правило, державшееся все эти годы: переболевшие вирусом люди из пустоши, полностью излечившие недуг, получали возможность жить в городской черте, по программе реинтеграции. Их место жительство было самым настоящим гетто и всё же было лучше пустоши. В конце концов, вместе с ней пришло перемирие в длившейся две сотни лет войне с еретиками — так теперь называли людей, не имевших PR-кода и отказывавшихся вакцинироваться.

Эти странные, смертельно опасные люди не верили в гибельность всё новых и новых штаммов, считая их делом кучки негодяев, извлекающих из общего хаоса и массового сокращения человечества баснословную выгоду. Изгои считали правительства всех стран ответственными за миллиарды смертей, за фактически развязанный геноцид сограждан. И разницы не было, вышло это по злому умыслу или же по стечению обстоятельств. Главным было то, что джина выпустили из бутылки, и он явно не спешил исполнять заветное желание.

На Изгоев охотились как на диких зверей, но в отличие от последних их отстрел не лимитировался законом, это война шла до полного уничтожения и теперь в ней наметилось если и не окончание, то, во всяком случае, долгожданная передышка. Как следовало из последнего указа Путина, Изгои получали определённые права и даже могли иметь представителя в городском совете. Но для этого им нужно было обозначить себя, выйти из тени, а вот этого Изгои как раз и боялись, опасаясь западни. Ведь маленькая победоносная война — это было так в духе прежнего Владимира Владимировича, и было не важно, сколько в ней прольётся крови с обеих сторон. Глядя во что превратился мир за какие-то две сотни лет, Землянский думал со злостью: сколько же ещё должно случиться дерьма, чтобы Путин, наконец, соизволил проснуться? И состоится ли вообще это второе пришествие?

Мега-компьютер, превратившийся в гигантский мозг, в почти живой организм, контролировал теперь всю человеческую жизнь, от рождения до смерти. Человек рождался, сразу зная точную дату своей кончины, что высвечивалась на специальных часах. Они носились на запястье и заряжались энергией человеческого тела, придатком которого, по сути, и были. Пожалуй, это было жестоко, знать до секунды момент своего конца, но зато избавляло от иллюзий и позволяло рационально строить отмерянную тебе жизнь, без оглядки на трагические неожиданности.

Кладбищ больше не было — они занимали слишком много места и насыщали землю трупным ядом. Тела сжигали, либо перерабатывали на удобрения, или разбирали на органы, а останки утилизировали в специальных камерах. Численность население регулировала не только естественная убыль. Введённый при первом Путине мораторий на смертную казнь так и не отменили, но и содержать за свой счёт осуждённых на пожизненное всю оставшуюся преступнику жизнь городские власти не собирались. После приговора суда избежавших смерти негодяев изгоняли из Москвы — на специальном поезде их вывозили за городскую черту и там предоставляли собственной судьбе. Хотя были и те, кто уходил из города добровольно.

Отныне в автобиографиях при приёме на работу стояли две даты и если бы человек, и захотел по какой-то причине свести счёты с жизнью, у него всё равно ничего бы не получилось. Задумай он повесится — верёвка бы лопнула, надумай утопиться или пустить пулю в лоб — его бы всё равно откачали, а пистолет бы заклинило. Всё шло по написанному кем-то сценарию — вся жизнь вокруг походила на огромный спектакль, в котором играли сразу десятки миллионов актёров. У каждого из них была свою роль, которую им суждено было отыграть до конца.

Какая роль была у него, Игорь не знал. Он родился в обычной семье, учился в самой обычной московской школе, собирался поступить в МГУ, подал документы на юридический факультет — как Путин — но на экзамены не пришёл, успев подвязаться в сфере каршеринга. На поприще сдачи электромобилей в наём большой карьеры сделать не сумел, но электронных денег, которыми теперь оплачивали потребляемые услуги, на жизнь ему хватало.

Изгои прятались не только в холодной пустоши, но и среди людей. Землянский однажды встретился если и не с Выродками, то с кем-то весьма похожим на них. Это было ещё в школе, после тренировки районной футбольной команды, в которой Игорь играл в полузащите. Из-за нехватки земли, игровые виды спорта изменились до не узнаваемости. Теперь все футбольные баталии проходили в симуляторах виртуальной реальности. Одев специальный шлем и заняв место в подключенной к компьютеру капсуле, игроки выходили на виртуальное поле, а зрители, подключившись к симулятору, могли видеть себя на кажущемся им реальным стадионе, на травяном газоне которого происходили вполне обычные для человека из прошлого футбольные матчи. К сожалению, недоступные для людей нового времени.

Несмотря на кажущуюся инфантильность занятия, нагрузки на организм виртуального спортсмена давались нешуточные. Он бежал по несуществующему полю, и сердце начинало бешено колотиться, пот тёк по лицу, как и дождь, бывало начинавший лить в разгар матча; футболисты, так же как и их предшественники мокли и мёрзли в холод, или страдали от духоты в жару. Они испытывали боль при падении на газон и столкновениях с соперником и, конечно же, настоящую радость от забитого мяча.

Заменённый в середине второго тайма Игорь не стал сидеть на скамейке, а пошёл в подтрибунное помещение, выйдя из симулятора. Приняв душ, он начал одеваться. Кроме него в небольшой раздевалке, в которой одновременно могло поместиться человек пять, шесть, был ещё один юноша его возраста, из команды соперников. С этим парнем, подающим надежды, пусть и не очень результативным нападающим Игорь встречался раньше, хоть и играл с ним на разных флангах.

Вдруг застыв, он сверлил взглядом его правое плечо, где у него самого и всех его знакомых, да и у знакомых их знакомых, было вживляющаяся при рождении маленькая капсула для инъекций, по виду напоминающая крупную родинку. Почувствовав его взгляд, странный парень занервничал, так и не вытершись насухо, он наскоро оделся, став быстро запихивать спортивную форму и полотенце в рюкзак. Его отсчитывающий в обратном порядке время жизни таймер лежал на лавочке, и Землянский взял его. Часы можно было снимать во время сна или купания, можно было чинить, когда что-то в них выходило из строя или менять на другую модель. Часы были точно такими же, как у всех, за одним исключением — этот жизненный таймер был муляжом, пожалуй, не очень искусно сделанным, если даже подросток смог это понять.

— Разве тебе не говорили, что вторгаться в чужое жизненное пространство, по меньшей мере, бестактно? Так не поступают воспитанные мальчики. Если они конечно воспитанные, — холодно спросила быстро подошедшая женщина, черты лица которой, (не все, но некоторые), были сильно похожи на черты лица этого странного мальчишки, выхватив таймер из его руки.

— Что у него с плечом? — глухо спросил Игорь, чувствуя себя крайне неловко.

— А что у моего сына с плечом? — вместо ответа гневно переспросила родительница, уперев руки в бока и Землянский, чувствуя, что краснеет, ответил, уже жалея, что затеял этот разговор; в конце концов, ему могло просто показаться: — У него нет капсулы.

Землянский подумал, сейчас женщина пригвоздит его к месту доказательством того, что он ошибся — в конце концов, капсула для инъекций могла быть на левом плече, да и не только на плече, а в любом удобном для человека месте, просто в Москве их шаблонно ставили на правое плечо. Но вместо этого, увидев, что сын вышел из раздевалки, она прошептала, склонившись к Игореву уху:

— Если у моего сына нет капсулы, значит, она ему не нужна, — странная семейка ушла, а он сидел ещё на лавке в одиночестве с одним носком в руке, раздумывая чтобы это всё значило, пока раздевалку не начали заполнять вышедшие из симуляции дети.

На следующей игре Землянский этого парня не увидел. Он пропал, растворился в огромном городе, в котором можно не знать людей, с которыми прожил всю жизнь в одном подъезде. Игорь думал, что больше не увидит его, но оказалось, что ошибался.

Он любил метро, побывав на всех пяти сотнях станций Московской подземки. Это была не просто рельсовая железная дорога, а целый подземный мир, в котором люди проживали жизнь, не выходя на поверхность. Под метро проложили тоннели автомагистралей, куда переместился весь наземный транспорт. Город был изрыт тоннелями как головка сыра, каким-то чудом до сих пор сохраняя целостность. И вот однажды Игорь ехал из Сокольников, где проходили тренировки домой на Юго-Запад. На одной из станций рельсовые колеи шли друг напротив друга, а не через перрон и в окне остановившегося напротив вагона он вдруг увидел того, странного мальчишку, с его не менее странной родительницей.

С ними был ещё третий, худощавый мужчина высокого роста, лицо которого Игорь разглядеть не успел. Мальчишка что-то сказал и мужчина быстро отвернулся. Женщина же не стала этого делать. Они с сыном молча смотрели на него. Во взгляде ребёнка была обида, а во взгляде женщины явно читаемое сожаление. Но жалела она не себя, а его.

***

Как обычно, Игорь решил сделать обязательную вакцинацию перед работой. Вообще-то на государственных предприятиях за это полагались два оплачиваемых дня отгулов. Так предписал ещё Путин, и предписание это неукоснительно соблюдалось, но на государственных предприятиях. Землянский же где работал у частника, и всё на что мог пойти хозяин, это закрыть глаза на часовое опоздание.

Возле почти каждой станции метро был стационарный пункт вакцинации, что избавляло от необходимости идти в поликлинику. Дождавшись очереди, человек заходил внутрь, набирал на табло свой регистрационный номер и шёл в герметичную кабину, где прислонив плечо к специальному приспособлению, получал годовую дозу антивирусного препарата.

Город стимулировал вакцинацию бесплатными напитками из аппарата, мороженным для детей, если было лето и что особенно нравилось Игорьку капсулами, что сутки транслировали городские радиостанции без надоедливой рекламы, которые ты мог переключать силой мысли, просто представив плейлист.

Музыка звучала внутри твоей головы, не нужны были наушники и смартфон. Казалось, ты сам рождаешь радиоволны и способен транслировать любимые ритмы тем, кому они тоже по нраву. Эффект был удивительным, одни говорили это военная разработка, другие — внеземные технологии. Игорь не знал, кому верить и потому не обращал на слухи внимания, просто наслаждаясь удивительным изобретением. Музыкальные капсулы стоили недёшево, но в день вакцинации московские боссы не скупились на подарки.

Возле пункта собралась небольшая очередь, тихо гудящая слухами о заражённых вирусом в городе. Кремль по этому поводу молчал, по крайней мере, Игорь ничего не слышал. Случаев инфицирования в Москве не было больше ста лет, разорвав все связи с внешним миром, москвичи настолько уверовали в свою неуязвимость, что если раньше смешно шутили на эту тему в «Камеди Клаб», то теперь просто не замечали того, что творилось за городскою чертой.

— Восемь случаев за месяц, и все в гетто, — тревожно шептала моложавая блондинка лет пятидесяти с короткой стрижкой обращаясь к полной даме примерно её возраста. Потрясённо вздохнув, та неодобрительно закачала головой, а стоящий рядом мужчина среднего возраста в старомодных очках вклинился в их разговор, огорошив фразой: — Восемь только умерло. У меня информация из очень надёжного источника.

— Это Вам по телеку такое сказали? — с саркастической усмешкой полюбопытствовал у него молодой человек в одетых по случаю тёплой погоды лёгкой рубашке и шортах.

— Нет, не по телеку. У меня друг в Коммунарке, он сказал мне о том, что видел своими глазами, — с вызовом ответил мужчина. Вообще-то зрение сейчас корректировалось за несколько минут в любой аптеке, и необходимости носить очки не было. Новость была так себе и стоящие у пункта люди приуныли. Но тут дверь открылась, на улицу вышла статная дама, прижимая ватку к правому плечу. Поскольку очередь была живой, а Землянский регистрировался заранее через сайт «Здоровый город» на это время, то приложив свой биометрический паспорт к магнитному замку на закрывшейся двери, он вошёл внутрь.

Этот пункт выглядел, так же как и все остальные. Крохотная прихожая, в которой можно было оставить вещи да герметичная капсула для укола. Игорь вошёл внутрь, приставив глаз к окуляру, идентифицирующему по сетчатке глаза его личность и подняв короткий рукав футболки, приставил плечо к инъекционному аппарату. Сейчас тонкая игла войдёт в его тело, впрыснет антивирусную смесь, защищающую не только от вируса, но и от обычной простуды и всё, можно будет идти глотать свою радиокапсулу.

Время шло, а игла не пронзала кожу. Наверное, кончилась инъекция, теперь жди, пока привезут, — с досадой подумал Землянский, нажимая на ручку двери в капсуле. Дверь не открылась, а на табло регистрационного аппарата высветилось: «Оставайтесь на месте! С аппаратом возникли проблемы. Починка потребует времени. Оставайтесь на месте!»

Игорь не страдал от клаустрофобии, но времени у него как раз не было — если он в течение часа не окажется на рабочем месте, у него будут проблемы. Нужно было отсюда выбираться, а вакцинироваться уже вечером. Несмотря на хлипкий вид, дверь не поддавалась, как он не пытался её открыть. Табло пищало предупреждающими надписями, но Игорь больше не обращал на них внимания, стараясь ногой выбить дверь. Грохот стоял тот ещё и, пожалуй, собравшаяся к этому времени толпа зевак и желающих вакцинироваться с тревожным любопытством снимала происходящее на свои телефоны, тут же выкладывая с комментариями в интернет.

— Игорь Геннадьевич, аппарат починили. Прекратите ломать дверь — вы всё равно этого не сможете — сделайте, наконец, вакцинацию и убирайтесь к чёртовой матери на свою работу. Счёт за ремонт придёт в конце месяца, — раздалось откуда-то из динамика над ним. Землянский завертел головой, пытаясь определить источник звука, увидев стержень следящей за ним миниатюрной камеры. Голос был женским, но отнюдь не мягким, да и женственности в нём было ноль целых шиш десятых. Этот голос подходил офицеру спецслужб, но ни как ни диспетчеру метрополитена. Компьютер знал о нём всё, и выяснить его подноготную, вплоть до того, какое порно он смотрел вчера перед сном, труда не составляло.

Игорь не понимал что происходит, по крайней мере, точно ничего хорошего; он впутался в какую-то историю, и якобы починенный аппарат была лишь уловкой, возможностью сделать ему усыпляющий укол и поэтому он продолжил методично лупить ногами в прогнувшуюся, но всё ещё державшуюся дверь.

— Да что, чёрт возьми, происходит, — прорычал он, обращаясь непонятно к кому и это было последним, что он успел сказать. Усыпляющий газ, поданный сквозь вентиляционное отверстие под крышей, обволок всё вокруг едким туманом, сперва превратившись в вату, а потом стал похож на стену капсулы, по которой съезжало обмякшее тело и затем на пол.

***

Он очнулся не сразу. Вначале услышал чьи-то голоса, раздавшуюся над ним какофонию многоголосья; казалось, эти люди о чём-то жарко спорили, потом ощутил запахи, и лишь затем вернулось зрение вместе с ярким дневным светом. Одетые в защитные скафандры люди склонились над ним, внимательно разглядывая, словно он был редким и крайне ценным экспонатом, но увидев, что Игорь очнулся, отпрянули. Многозначительно посмотрев друг на друга, они гуськом вышли из комнаты и Землянский остался один в просторной светлой палате, что стало редкостью из-за дороговизны квадратных метров. Вдруг совсем рядом послышался шорох и, повернув голову, он увидел лежащего на соседней кровати мужчину лет сорока.

Судя по прилично отросшей бородке и запущенной шевелюре, тот находился здесь уже довольно долго, но эскулапы почему-то не проявляли к нему интерес. Мужик взял печенье из пакета на тумбочке у изголовья и вернулся к прерванному чтению планшета. Вся информация теперь подавалась в электронном виде, больше не было книг, газет и журналов, а древний библиотечный фонд представлял собой один большой музейный экспонат.

— Что пишут? — спросил Игорь, успев заметить логотип новостного сайта, и товарищ по несчастью туманно ответил, потянувшись за новым печеньем, (ему он, кстати, не предложил): — Разное.

— Наверное, в основном про то, как меня утром газом накачали?

— Нет.

— Что, ни слова? — удивился Землянский. Он был уверен, этот инцидент теперь на первых полосах.

— Нет.

Игорь встал с кровати и едва не упал, успев схватиться за деревянную кроватную спинку. Он ещё не полностью отошёл от усыпляющего газа, которого для него не пожалели, но и просто так лежать здесь не собирался. Подойдя к окну, он увидел далеко внизу текущую реку, густо усыпанную перевозящими людей и грузы катерами. Торговые беспилотники доставляли заказы из закусочных и магазинов, а рекламные дирижабли размеренно плыли вдоль окон над лежащими внизу дорогами, по которым сновали на электро-самокатах и гироскутерах люди; там шла обычная жизнь, которую ещё пару часов назад он воспринимал как беспросветную обыденность и вот теперь о ней уже мечтал. Неведение угнетало его, и пленник решительно направился к двери, поймав неодобрительный взгляд соседа: — Не советую, — проворчал тот, дожёвывая печенье. — Если начнёшь сейчас тарабанить в дверь, чего доброго тебя определят к буйным.

— Но я хочу знать, когда меня выпустят? У меня дом, семья, работа — я просто не могу здесь находиться! Не имею права, — срываясь на крик, воскликнул Землянский и мужик ответил равнодушно, возвращаясь к чтению, напоследок указав пальцем с явно обгрызенным ногтем на приклеенную к тумбочке табличку:

— Никогда. Не с твоим диагнозом, — Игорь прочёл, и ноги его подкосились, с трудом он снова сел на кровать глядя безумным взглядом в стену. — У меня просто Омикрон, я бессимптомник и меня держат здесь уже месяц как подопытную крысу. А у тебя QX10.

Омикрон QX10 — это штамм, от которого не лечится, он случается в одном случае на миллион. У его носителя нет обычных вирусных симптомов, человек внешне совершенно здоров, но находясь вместе с другими, сеет смерть. Как заражённая Эболой летучая мышь среди людей.

— У тебя ещё инкубационный период и ты почти не заразен, даже для меня. Но со временем превратишься в серьёзную проблему, и поэтому долго тебя держать здесь не будут. По крайней мере, вместе со мной.

— И что со мной сделают? — глухо спросил Игорь; того что он узнал за последние минуты было слишком. Его мозг отказывался верить, но всё происходящее с ним говорило, что это реально.

— А что бы сделал ты с заложенной в центре города атомной бомбой?

— Я бы её обезвредил. Если бы смог. Меня что убьют? — сосед не ответил, вернувшись к чтению. Может, не хотел добивать его окончательно, а возможно просто не знал ответа. Но Игорь не собирался просто так от него отставать:

— Откуда ты всё это знаешь? Всё о чём говорил?

— Я был врачом, вирусологом. Когда-то в прошлой жизни. Окончил аспирантуру, защитил докторскую, а потом увлёкся идеями, противоположными всему чему учился. Я и ещё с десяток моих единомышленников ушли в пустошь, желая доказать, что всё, что нам говорили об апокалипсисе — ерунда. Но реальность оказалось гораздо страшнее, чем даже рассказывали в новостях. И я вернулся. Выжив один из всех.

— Так ты из гетто?! Из этого чёртового гетто?! — с неожиданной злостью воскликнул Игорь. — Так это из-за вас, живущих на этой помойке, начались проблемы в моём городе?

— Этот город и мой. Я в нём родился, как и все мои родственники, — возразил визави, понимая его состояние. — А проблемы начались из-за того, что люди перестали воспринимать опасность пандемии всерьёз, относясь к ней как к чему-то, что может пройти само собой. Но не пройдёт. Поверь мне, человеку, всерьёз занимавшемуся этой проблемой.

— Но почему? Почему я носитель этого штамма? Именно я?

— Я не знаю, — просто ответил отставной врач. — И поверь, не знает никто, откуда это взялось и когда, наконец, закончится. Что бы там ни говорили по этому поводу. Светила науки. Можно лишь строить догадки и если в двух словах касательно твоего случая, то вырисовывается приблизительно такая картина. Подавляемый вакцинами вирус — а вакцина это и есть вирус, только мёртвый — с годами мутировал. Причём мутация началась, думаю во время твоего зачатия. Твои родители выбрали для этого крайне неподходящий момент — они не подходили друг другу по иммунитету и ты родился с врождённой патологией, которая не проявлялась…

— До сегодняшнего дня, — перебил его Игорь.

— Не совсем так. Что-то послужило спусковым крючком, какой то маркер запустивший мутацию. Мутация легла на мутацию. Думаю, это произошло в течение двух трёх недель, самое раннее месяца. Ты молод, здоров. Иммунитет боролся с недугом, пока у него были силы, но теперь всё пойдёт гораздо быстрее. Что-то вроде снежного кома катящегося с горы.

— И сколько мне осталось, прежде чем я стану разорвавшейся атомной бомбой?

— Боюсь, это дело нескольких дней. Самое позднее.

Два, максимум три дня и он превратится в сеятеля смерти, такого себе всадника апокалипсиса, которого будет вполне достаточно, чтобы стереть Москву с лица земли. Город, первым оправившийся от пандемии и уже успевший обрасти солидным жирком. Выросло несколько поколений, для которых вирус это только страшилка из прошлого, железный аркан которым удерживают в уготованных рамках власть имущие. Тот же Путин. Кто знает чьё тело лежит в криокамере? И вот воцарившееся равновесие нарушает он, которому ещё жить да жить. Все кто, так или иначе, столкнётся с ним, обрекают себя на тяжкий выбор, как в русской рулетке. Жить или умереть? Жить или умереть? Жить, погрузив его в долгий сон, когда, наконец, будет найдена вакцина и против этого штамма.

С трудом отдавая себе отчёт, что делает, Игорь рванулся к окну. С неожиданной для себя ловкостью он вскочил на подоконник и, обернувшись, бросил прощальный взгляд на соседа, имени которого так и не узнал. Бывший доктор смотрел на него поверх планшета абсолютно будничным ничего не выражающим взглядом, и если бы сейчас вдруг зевнул, ему стало бы по-настоящему обидно. Но тот просто вернулся к чтению, и тогда развернувшись лицом к трёхсотметровой бездне, Игорь шагнул вперёд, расставив в стороны руки.

Его свободное падение продлилось недолго. Больно ударившись о едва заметную в солнечном свете металлическую сетку, что не давала обледеневшему снегу падать на вход, Землянский стал скатываться в пропасть. С каждым мгновением таяла его решимость расстаться с жизнью, уступая место сволочному инстинкту самосохранения, что вопреки воле разума заставлял пальцы мёртвой хваткой впиваться в подавшуюся под его весом сетку.

Он висел отстранённо глядя на слетевший с ноги кроссовок, что падал, переворачиваясь в воздухе, словно искусный эквилибрист. Проклиная себя за слабость, и с радостью видя, как одетые в скафандры неповоротливые люди лезут к нему на помощь по спущенной из окна верёвочной лестнице.

***

Его не упекли в криогенную камеру, не заточили в одиночке, дистанционно оказывая минимум заботы: город исторгал его, как выдавливают из гнойника свербящую занозу. Покидающий Москву спецсостав стоял на отдельной колее Павелецкого вокзала, готовясь навсегда избавиться от нависшей угрозы.

Перед изгнанием ему дали прощание с семьёй — с родителями, дядьями с жёнами и их детьми. Впрочем, кроме родителей и десятилетнего двоюродного брата ник-то не пришёл. Детей, как и жены у двадцатилетнего Игоря ещё не было и потому, покидать этот мир было не так больно. Своих родственников Землянский безумно любил, но это были люди, за которых он не нёс ответственности. Прощание навсегда была делом не из лёгких и он глядя на самых близких ему людей отчего-то не испытывал ничего, кроме горечи. Игорь смотрел на них сквозь стекло, одетых в чёрные костюмы и траурное платье и видел заезженную сцену из старого фильма, когда семья, близкие друзья и не очень прощаются с усопшим. Один за другим они подходят к гробу, брезгливо касаются губами холодной кожи лба, испытывая душевный трепет от встречи со смертью. Ведь там, в гробу уже не тот, кого они любили и знали, а лишь кусок разлагающейся зловонной плоти. Но он, он был всё ещё жив! Они же видели его лежащим в гробу. Землянский нажал кнопку со своей стороны стекла, и оно стало мутнеть, теряя прозрачность. Он не хотел, чтобы они запомнили его таким.

Игорь не знал, сколько вагонов в составе и есть кто-то в нём ещё кроме него. Он был один в вагоне электрички, уезжая в свой новый мир, своё безрадостное будущее, где возможно не проживёт и дня. Изгнанник старался не думать об этом, по привычке взглянув на часы. То, что он увидел, было невозможно, Игорь закрыл глаза, открыл — но всё осталось ровно так, как и секунды назад.

«Внимание! — гласила приведшая его в ступор, мигающая надпись на табло электронных часов. — Ваша смерть наступит через сорок. Восемь. Минут. Внимание!»

Так вот как это происходит — лишь обратный отсчёт от ста до нуля. В его же случае это значило, что через сорок восемь минут он покинет обитаемый мир, оказавшись по ту сторону жизни. Что выберет он и кто его? С омерзением, словно это был маленький липкий монстр Игорь почти сорвал с себя таймер прошлого, попытался вышвырнуть его в окно — но оно оказалось закрыто, хотел бросить в урну, но не нашёл взглядом и тогда просто кинул на пол под лавку на которой сидел.

Он смотрел в не дающее обзора матовое стекло, видя отражение осунувшегося коротко стриженного вытянутого лица с запавшими почти безумными глазами. Игорь смотрел на себя и не узнавал. Время его старой жизни истекало, но что ждало на другом берегу реки Стикс, куда вёз его равнодушный Харон? Землянский этого не знал, как не знал и многого другого. Ведь он умирал впервые.

Вампирские игры

Десять лет спустя.

Отшельник спал чутким тревожным сном, просыпаясь, едва начинала лаять собака. По-другому и быть не могло в этом постапокалипсическом мире, где единственный закон, которому подчинялись все — это право силы. Отшельник не выбирал собаку, скорее она выбрала их, забредя к избушке. Вначале отшельник думал, что это полудикий молодой пёс и назвал его Шарик, но вскоре выяснилось, что это самка; кличка уже прижилась, менять не хотелось, и он стал звать её Шара.

Собака жила с ним уже несколько лет, за это время хозяин успел выучить её заливистый лай в разных вариациях. На забредшего к заимке зверя она лаяла в одном тембре, на человека в другом, на нескольких, людей в третьем. Лишь только начало светать, когда он проснулся от надрывистого лая, которым Шара обычно встречала приближающихся гостей, а потом услышал характерный скрип телеги из Полиса.

Полисом называли небольшой посёлок — полу город, полу деревню — пытавшийся поддерживать в этих диких краях цивилизацию. Их выселки были под покровительством Полиса и если оттуда ехали к нему ни свет, ни заря, значит, случилось что действительно из ряда вон. В этих краях всегда нужно было быть начеку, и когда в дверь постучали, он, открыв, встретил визитёров дулом винтовки.

— Ты это, Отшельник, не балуй. Мы по делу к тебе! — Возмущённо завопил один из незваных гостей, бородатый субъект лет пятидесяти, в заношенном латаном коротком пальто и в концертном цилиндре, каким-то чудом оказавшимся в этих диких краях, прячась за спину своего спутника, выше которого был на пол головы. Нос и рот обоих визитёров были замотаны шарфом. — Мы эти. Парламентарии!

Второй, невысокий худощавый тип лет сорока в нейлоновой куртке, не обращая внимания на глядящее ему в грудь ружьё, прошёл в единственную комнату убогого жилища, и хозяину пришлось попятиться, не опуская оружия.

— Тебе что, голова, ружьё дали чтобы ты в мирных граждан целился? — не унимался обладатель цилиндра.

— Откуда мне знать, что вы мирные?

— Да брось, мы по делу к тебе, — повернувшись к стоящему у стены на удивление хорошо сохранившемуся серванту, усмехнулся худощавый. Раскрыв дверцы он взял стеклянную бутылку из под спиртного, открыл её и, удостоверившись, что в ней вода, поставил на место.

— Алёна хворая. — Тяжело вздохнув, вставил бородатый, а худощавый продолжил поиски, найдя среди пустых банок из под кофе и кока-колы плитку превратившегося в камень шоколада. Но ограничился одним из трёх лежащих в вазе довольно крупных яблок.

— Алексей Михайлович, перестаньте рыться в моих вещах.

— Хворая она, — повторил долговязый бородач, а человек, которого он назвал по имени-отчеству, прежде чем ответить сел в плетёное кресло и, достав из чехла на поясе нож, разрезал яблоко напополам: — Да, был когда-то Алексей Михайлович, капитан спецназа Московской городской самообороны и старший опер Хамовнического райотдела муниципальной милиции. Только нет его больше — здесь я для всех Леший. Мог что-то и поприличней припасти для гостей, чем три зелёных яблока.

— Я вас в гости не звал, это для дочери.

— Это хорошо, что о дочери заботишься. Кстати, где она?

— А вам зачем? — подозрительно спросил Отшельник и бородатый ответил, теряя терпение:

— Говорю же тебе, голова, матушка расхворалась!

— Да это я уже понял. Но чем я могу ей помочь? Я ведь не доктор.

— Доктора здесь уже не помогут, — не притронувшись к разрезанному на части яблоку ответил Алексей, враз растеряв своё напускное благодушие. — Вирус сожрал её буквально за день — ещё вчера у неё было лёгкое недомогание, а ночью жар и обмороки с бредом.

— Пусть немая вылечит её своей кровью, — заглядывая Отшельнику в глаза, просительно затянул бородач, сняв цилиндр, который ему видимо очень нравился, придавая этому деревенскому увальню некий светский лоск.

— Опять эти вампирские игры! Моя дочь не будет в этом участвовать! — в сердцах воскликнул хозяин. — Есть в вас хоть капля человеческого? Решать кровью семилетнего ребёнка все свои проблемы!

— Ты ошибаешься, дружище, насчёт крови и всего остального. Начнём с того, что кровь одна на двоих у Алёны и твоей дочери. Не считая конечно твоей, чёрной крови дьявола. Не станет Алёны, и ни я, ни кто-то ещё не сможет вам помочь, каждый будет занят спасением собственной шкуры. И вашему маленькому мирку, — говоривший обвёл руками скудное жилище, — придёт конец. Вам ник-то не поможет, никто. В этом аду год идёт за два, если не за три — она вполне взрослый для этих краёв человек. Может быть, стоит спросить у неё?

Та, о ком они говорили разбуженная спором на повышенных тонах, тихо шлёпая босыми ногами подошла к отцу, спрятавшись за его спину. Увидев её, Алексей заулыбался, двигая по столу в её сторону, словно шахматную фигуру, тарелку с разрезанным на дольки яблоком:

— Ну, иди милая, обними дядю Лешего. Алёна заболела, нужно чтобы ты поехала с нами и спасла её своей кровью, как уже делала несколько раз. Если ты её не спасёшь, она умрёт, возможно, как раз именно сейчас она умирает. Поэтому нужно торопиться, Лина. Ты же не хочешь, чтобы бабушка умерла? Как мама, — глаза девочки расширились, вмиг наполнившись слезами от страшного напоминания, и она отрицательно замотала головой. — Вот и отлично. Иди, собирайся.

— Это было жестоко. Про Нину, — со злостью произнёс отшельник, когда девочка скрылась в своём занавешенном простынёй углу.

— Ты меня глазами не сверли. Не я её отправил на тот свет. Я то, как раз и заботился о ней, словно о дочери и да, был против вашего брака. Как в воду глядел, — Леший обернулся, с сожалением взглянул на пустую бутылку и сказал с досадой: — Ну, это же надо. У мужика, чья дочь самое большое сокровище этого долбанного мира нет в доме ничего приличней столетней шоколадки. А я бы сейчас выпил. Но только чего-то покрепче воды.

— Не трогай мою дочь. Не впутывайте с Алёной её в свои игры, — хмуро глядя на покачивающегося в кресле гостя произнёс Отшельник, всё ещё сжимая в руках винтовку.

— А то что, выстрелишь? И убьёшь безоружного на глазах у Лины? Что будет потом с ней, тобой, Полисом?

— Если я выстрелю, — веско заметил хозяин, — то тебя-то это уж точно не будет касаться.

— Если я выстрелю, — передразнил его Леший. — Слишком много «если» для начала одного дня. Раз так хочешь встретиться со смертью, Отшельник, просто посмотри в зеркало.

— Да прекрати ты уже эту глупую гусарскую браваду!

— Что ты знаешь о гусарах, — пренебрежительно хмыкнул Леший. — Хотя здесь я не как Денис Давыдов, а больше шериф с Дикого Запада.

— С запада чего? — хмуро спросил Отшельник и говоривший задумался. А действительно чего, России? Только ведь нет её больше, как нет и других стран, некогда могущественных империй. И нельзя идентифицировать себя с флагом, гимном и гербом, ибо ничего этого больше нет. Но тут одетая в синие брюки и курточку девочка появилась из-за ширмы и они, наконец, вышли на улицу, готовясь к отъезду.

Бричка, на которой приехали за Линой, выглядела весьма колоритно, как раз в духе сегодняшнего времени. Это была до половины обрезанная малолитражка, к которой приделали оглобли. Девочка села Лешему на колени, бородатый «парламентёр» управлял повозкой, а Отшельник, надев брезентовый плащ, ехал следом на видавшем виды велосипеде.

***

Полис стоял на холме, подковой омываемом неширокой рекой, возвышаясь над подступавшим почти вплотную лесом. Когда-то это был небольшой городок, возможно воинская часть с посёлком для семей военных, лесопилкой, заправкой и чем-нибудь ещё. Со стороны леса Полис окружили глубоким рвом, единственной возможностью проезда оттуда была порядком разбитая дорога, в случае необходимости перегораживавшаяся брёвнами. Через реку был проложен мост к раздолью полей левого берега, где жители сеяли пшеницу, сажали овощи, но лучшая земля отводилась под опиумный мак, из которого химик Алёны выделял морфин, а из него синтезировал героин. Больше не было законов, а значит всё, что приносило доход, было во благо. Героин не употреблялся на своей территории, а полностью окольными путями уходил в Москву. Стомиллионный город искал соблазна и, конечно находил, но всё что производилось на месте, было синтетическим, со стопроцентной зависимостью после двух-трёх приёмов и не способствовало долголетию. Алёна же предлагала качественный натуральный продукт и на её товар всегда находились покупатели.

Проблема была в том, что ходившие в городах электронные деньги ничего не стоили за их чертой, поэтому Алёне приходилось через доверенных лиц вкладывать их там. В строительство, бизнес, производство пищевых добавок для людей и корма для животных, в телекоммуникационные услуги, мобильную связь и телевидение, в электромашины, самолёты и чиновников всевозможных рангов. Не только в Москве, а везде, где ходили электронные деньги. Ведя натуральное хозяйство в духе девятнадцатого века, Полис нуждался в технологиях, стремительно развивающихся в Москве и других городах, но не доступных за их чертой. В то время как перенасыщенная виртуальной реальностью столица нового мира хотела всего натурального.

От Москвы до сотого километра шла санитарная зона, доступ в которую был возможен лишь по спецпропускам, а всё живое, не имевшее электронного чипа и не идентифицированное как свой уничтожалось патрулирующими район эскадрильями беспилотников, невидимых за облаками. А от сто первого километра, до сотого следующего мегаполиса — ближайшим был Воронеж — находилось дикое поле Корпорации Семи.

Безделье здесь было равносильно самоубийству, и каждый в Полисе искал себе занятие. Можно было идти на работу к Алёне, главной держательнице рабочих мест или идти в сталкеры. Эти полу бродяги предпочитавшие хоть какой-то цивилизации Полиса одиночество скитаний по пустоши, в поисках всего, что можно было обменять. По одиночке или группами по два три человека вольные скитальцы обследовали всё что ещё не было стёрто с земли или разрушено временем, там где когда-то жил человек. Самым дорогостоящим стало топливо, такое привычное в прошлом и нереальное теперь. С помощью топлива можно было запустить генераторы, завести сохранившиеся машины, не зависящие от электрического тока. Вырабатываемой местной ГЭС мощности хватало лишь на самое необходимое в жизни посёлка, что-то давала солнечная и ветровая энергия. Но всё же и первое, и второе, и третье было в большом дефиците.

Найденные в разграбленных банках деньги теперь ничего не стоили, в основном сейчас шёл натуральный обмен. Те, кто работал в казино Алёны и на её плантациях брали всё, что им было нужно в местных магазинах под отработанные дни, или в обмен на то, что имело цену.

Резиденция местной владычицы была, вероятно, в штабе бывшей части — огороженном трёхметровым бетонным забором двухэтажном кирпичном доме. По сравнению с другими здание было почти в идеальном состоянии. Все окна оказались застеклены, крыша перекрыта тёмно-красной металлочерепицей, кирпичные стены оштукатурены и покрашены. Большой асфальтовый двор, перед домом чисто убранный в обычное время сейчас заполнили люди, которых волновала жизнь Алёны в контексте собственной судьбы, могущей измениться в результате смены власти в ту или иную сторону.

Наркобаронесса, или как звали её здесь за глаза Барыня, управляла Полисом авторитарно, единолично принимая все решения, хотя и собирала для вида городской совет, что не могло нравиться поселковой элите, но в целом её правление устраивало всех. Она находила общий язык как с людьми внутри общины, так и с главами шести союзных кланов, занимающих весьма обширную территорию. Нельзя сказать, что вирус был побеждён, и угроза миновала, просто в городах корпорации за долгие годы сложился коллективный иммунитет, и появление чужаков с новым штаммом могло легко разрушить установившееся равновесие. Поэтому на границах корпорации была установлена карантинная зона, и каждый клан выделял людей и всё необходимое для несения пограничной службы.

Примерно раз в полгода платформу сто первого километра прибывал поезд из Москвы, высаживая приговорённых к смерти преступников и людей, желавших самостоятельно распоряжаться своей жизнью, и если следующий день станет последним, это будет их личный осознанный выбор. В перенаселённой Москве отток населения поощрялся да был он минимальным, ведь в основном обитатели пустоши хотели попасть в города. Москвичи были вакцинированы от всех известных современной науке штаммов вируса, они были стерильны как выращенная в пробирке субстанция и поэтому, их прибытие не несло эпидемической, угрозы. Но ко всем, кто шёл со стороны пустых земель, где не было жизни на тысячи километров, относились как к смертельной опасности.

Полис был не самым богатым или сильным, как впрочем, и все остальные так называемые «города» конгломерата и это делало их равными во взаимоотношениях. Правда, было одно обстоятельство выделявшее поселение из остальных: на перегороженной плотиной реке работала собранная своими руками мини ГЭС, дававшая необходимую посёлку электроэнергию.

Героин в Полисе не толкали, зато можно было курить опиум и канабис с плантаций Алёны в местном казино «ХХ век» с небольшим борделем, находящемся в трёхэтажном панельном здании бывшей казармы. Алёна была деловым человеком и времени зря не теряла, тем более что жизнь здесь могла оборваться в любой момент.

За время отсутствия Лешего ситуация в посёлке стала критической — Алёна, сорокалетняя всё ещё довольно стройная особа, потеряв сознание больше в себя не приходила. Местный медик, человек неопределённого возраста с торчащей в разные стороны седой шевелюрой и полубезумным выражением лица прикладывал то зеркальце ко рту больной, то стетоскоп к её груди. Лицо доктора, как впрочем, и у всех присутствующих было закрыто почти до глаз плотной марлевой повязкой.

— Ну что? — спросил его Леший, едва спрыгнув с остановившейся у входа брички.

— Что-что, — неохотно выпалил врач, подозрительно глядя на приближённого Алёны, имевшего довольно крутой нрав, и единственная, кто имел на него влияние, была сейчас даже не одной, а двумя ногами в могиле. — Она впала в кому, едва вы уехали, и шанцев на излечение нет. Ни единого. Все доступные мне медикаментозные средства я использовал и если честно, так и не понял, откуда взялась болезнь.

— Ещё заболевшие есть?

— Да вроде нет; я сейчас занимаюсь только ей. А что вы собираетесь делать, Алексей Михайлович? — неодобрительно спросил он, глядя как Леший выносит из брички уснувшую девочку и идёт с ней в покои Алёны.

— Если традиционные методы не подействовали, прибегнем к нетрадиционным. Готовься к переливанию крови, док.

— Чьей крови, — обречённо бурчал эскулап, плетясь следом за мужчиной. — У нас нет плазмы девочки, та, что была, давно кончилась.

— Значит, будем переливать напрямую, — изрёк Леший, кладя проснувшуюся Лину на большое кресло рядом с бабушкой. — Не зли меня, Федька, быстро берись за дело. Лучше представь, что будет с тобой, если Алёны не станет.

— Кому Федька, а кому Фёдор Романович, — проворчал доктор, почесав голову, отчего его непокорная шевелюра пришла в окончательный беспорядок, и крикнул в спину быстро выходящего во двор визави. — Но так мы можем сделать только хуже!

— Кому? Труппу, который лежит на кровати? — не оборачиваясь, отрезал местный шериф и доктор, поняв бесполезность препирательств, наконец, принялся за дело.

Если раньше кровь для изготовления плазмы брали у Лины поэтапно, то сейчас это больше походило на убийство чем на лечение. Девочка была худенькой и невысокой даже для своих лет, и доку пришлось изрядно помучаться, прежде чем он настроил процесс. Перелив немного крови девочки Алёне, он тут же совершал обратную процедуру. С первого раза видимых улучшений не наступило, и он повторил цикл снова.

Пока местная хозяйка витала где-то между жизнью и смертью, собравшиеся на бывшем плацу люди пытались как-то её поддержать. В Полисе не было каменной громады храма православной церкви, впрочем, как и любой другой. После падения государственности православие потеряло своего главного союзника, и люди теперь каждый по своему молились Богу, представляя его в пригодном для себя виде. Православная церковь как главенствующая испокон веков на Руси легче других религий пережила апокалипсис, по крайней мере, в центральной части бывшей России. Как ни странно, конкуренцию ей смогли навязать, казалось давно забытые верования в славянских богов, так называемое идолопоклонничество.

Ни одно из божеств, в которых веровала паства на территории России, не пришло им на помощь и оскорбленные прихожане обратили взоры на исконных славянских богов давным-давно списанных в тираж в угоду политической конъектуре. Но теперь стало не до геополитики и люди просто хотели выжить.

— О Мокошь, милостивая государыня наша, прости нас за былые прегрешения и смени праведный гнев на милость, ибо не ведали мы что творили, — начал свою молитву за здравие Алёны друид, живший в обставленной идолами лесной заимке, там совершавший обряды со своими сторонниками и ненадолго приходящий в Полис. Выглядел он, как и положено волхву: с густой седой бородой лопатой, спадающими на плечи прядями волос, носил белое грязное рубище до пят. — Сегодня в священный пятый день недели сотки из солнечной пряжи на священном станке прочную нить. И даруй её милостью своей сестре нашей, великодушно заботящейся о нас, как и мы позаботимся теперь о ней.

Пока люди терзаемые неизвестностью слушали волхва, два человека, отделившись от сопровождающих их бандитского вида мужчин, вошли в дом с чёрного хода. Это были главы дружественных Алёне кланов, с которыми у неё было общее прошлое и вполне продуктивное настоящее. Но именно это делало их основными претендентами на наследство бедовой женщины.

— Что говорит твой человек? — спросил мужчина лет сорока с кожей цвета кофе с молоком своего спутника, невысокого худощавого субъекта, вытянутое лицо которого было обезображено старым шрамом.

— Говорит, что всё хуже, чем хотят представить и самое главное, никто не знает, что делать. Люди в Полисе напуганы.

— Придётся их успокоить, Топор, — холодно изрёк спутник, без малейшего намёка на акцент, снимая колпачок с иглы вынутого из кармана пиджака шприца. — Мы не можем оставить всё на волю случая.

— Но Алёна…, — попытался возразить Топор, однако спутник властно перебил его:

— Пора привыкать, что её больше нет, и все решения нужно принимать самим. Да она сделала немало для всех, но дальше придётся идти без неё — это нужно отпустить сейчас и идти дальше. Надеюсь, она уже мертва, — войдя из чёрного хода в общий коридор, они подошли к комнате Алёны и, не постучав, мулат решительно открыл дверь, держа наготове шприц со смертельной инъекцией.

Вероятно, его мысли читались в его лице; женщина, которую они надеялись застать в беспамятстве, стояла, держась за край стола, что-то чуть слышно говоря сидящей на кресле девочке, но услышав их шаги обернулась.

— Слетелись вороны, — помрачнев вместе приветствия, сказала она пристально глядя на мулата, в её лице не было страха, она была готова принять свою судьбу. Тот, держа руки за спиной, передал шприц с ядом, стоявшему за ним товарищу. — Как видишь, слухи о моей смерти, слегка преувеличены.

— Выглядишь так, что краше в гроб кладут, но я рад, что ты жива, — почти искренне ответил мужчина, мельком взглянув на девочку. — Это избавит от грызни за твой бизнес с другими Домами. Уверен, их главы внимательно следят за ситуацией. Мы слишком разные чтобы быть друзьями, но от этого мы не перестаём быть одним целым, и всё что касается тебя, бумерангом бьёт по нам. Это кто?

— Так, прислуга. Помогает мне по хозяйству, — ответила Алёна глядя в холодные глаза мулата и спросила, меняя тему: — Вы поедете или останетесь на какое-то время?

— Пожалуй, останемся. Испытаем удачу в твоём казино, раз уж мы здесь.

— В нашем казино, у вас здесь все права, — поправила его хозяйка, добавив с усмешкой: — А теперь, когда все формальности улажены, мне нужно успокоить народ. А то чего доброго, люди решат, что я умерла.

***

На самом деле ник-то не знал, какой сегодня день недели и какой год, ведь не было понятно от начала чего вести летоисчисление. От сотворения мира, рождества Христова или начала пандемии. Но если друид говорил что сегодня пятница, оставалось поверить ему, особенно если это поможет женщине выздороветь.

— И приветствуем мы Даждьбога, как благословляет он нас лучами солнца и мужа твоего Перуна, — вновь затянул друид, кланяясь показавшемуся над лесом светилу. В этот момент, влетевший в центр образовавшегося круга, разъярённый пастырь местных христиан, улучив момент, с силой пнул в зад согнувшегося конкурента в борьбе за человеческие души:

— Изыди нехристь мерзопакостная! Не слушайте его, ибо не напутствие в его речах, а сладкий яд, вливающийся в душу. Так будем же тверды, братия и сестры, не дадим лжепророкам и лжеучителям увести нас от Бога истинного, Иисуса Христа и от веры нашей православной! Помолимся же миром за здравие матушки нашей Алёны, да прибудет с ней благоденствие на многие лета жизни! — глаза батюшки наполнились слезами, он смотрел на паству, но старался не терять краем глаза из виду поверженного врага. Тот сидел на плацу, потирая ушибленный локоть и сдаваться, не собирался: — Стоит ли слушать того кто пустил в душу свою бесов и кто сам превратился в бесовское отродье, — с ненавистью глядя на местного архиерея воскликнул друид. — Ведь видите вы и видят боги, наши с вами родные боги, боги русской земли, а не тот инородец, кто рождён был в блуде и грехе, и чтобы скрыть позор родительницы своей нарёк себя Сыном Божьим! Ведь посмотрите на него, на эту сытую поповскую рожу, лоснящуюся от жира, когда другие пухнут от голода! Ведь он же пьян, пьян с самого утра! Пьян и безумен! Одни безумцы превратили землю в ад, другие хотят уничтожить души тех, кто выжил!

— Кто пьян, я пьян?! — негодующе закричал батюшка, разворачиваясь к успевшему подняться с земли противнику; росту были они примерно одинакового, но поборник старой веры заметно уступал упитанному батюшке в комплекции, пожалуй, чрезмерную полноту которого не могла скрыть просторная ряса.

— Ты, ты бесовская морда! — не унимался волхв, пятясь к стене дома от наступающего на него врага.

— Я пьян? Да даже если и так, грех не то что в уста — причаститься вином церковным, это ли грех? — а то, что из них, та ересь, которую ты выдаёшь за своё учение!

Приперев противника к стене, батюшка схватил его за бороду, тот в долгу не остался, пнув в причинное место. Следящие за потасовкой люди на время совсем забыли о том, зачем сюда пришли, удивлённо глядя как батюшка и друид отвешивают друг другу тумаки. И в этот момент грянул гром, да такой силы, что все присели от неожиданности, едва не повалившись на землю. Близкий удар молнии вошёл в высокое дерево на той стороне реки и оно, разделившись на части, стало падать в разные стороны. Кто-то крестился, кто-то молча смотрел, как падает вековая сосна и даже бойцы, забыв о своём антагонизме, глядели на это, видя каждый свой знак.

И тут люди стали толкать друг друга в бок, поворачиваясь к бывшему штабу, на крыльце которого глядя на них стояла осунувшаяся бледная Алёна, опираясь о вытирающую бегущие слёзы внучку. И люди пали ниц, уверовав в случившееся на их глазах чудо, и каждый плакал и, смеясь, ликовал, будто это именно он восстал из мёртвых. Лишь один, не поддавшись общему веселию, бежал прочь, так быстро, как только мог и, в изнеможении влетев в свою убогую хижину на отшибе посёлка, стал яростно рыться в ящиках стола, достав оттуда толстую тетрадь, в которой вёл летопись этого смутного времени.

«И так, в день четвёртый второго месяца лета захворала барыня наша, (что впрочем, против названия этого, но мы, жители Полиса, зовём её так за глаза), и поговаривают что умерла. И мы, жители посёлка собрались у дома её, дабы узнать, что стало с ней и что будет дальше с нами. И пришёл друид, желая обратить нас в веру свою, а затем пришёл поп православный, желая того же. И сцепились они, таская друг друга за космы, да так рьяно, что забыли все, зачем пришли. И грянул гром, и пало дерево, рассечённое надвое небесным огнём. А когда оглянулся я и посмотрел на усадьбу, то увидел девочку на крыльце в лучах пробивающегося из туч солнца. И видел я, как парила она над землёю в лучах света, казалось, исходящего от неё, но Алёна, счастливо избежавшая смерти крепко держала её за руку. И так стояли они — святая и грешная».

Вампирские игры

Десять лет спустя.

Отшельник спал чутким тревожным сном, просыпаясь, едва начинала лаять собака. По-другому и быть не могло в этом постапокалипсическом мире, где единственный закон, которому подчинялись все — это право силы. Отшельник не выбирал собаку, скорее она выбрала их, забредя к избушке. Вначале мужчина думал, что это полудикий молодой пёс и назвал его Шарик, но вскоре выяснилось, что это самка; кличка уже прижилась, менять не хотелось, и он стал звать её Шара.

Собака жила с ним уже несколько лет, за это время хозяин успел выучить её заливистый лай в разных вариациях. На забредшего к заимке зверя она лаяла в одном тембре, на человека в другом, на нескольких, людей в третьем. Лишь только начало светать, когда он проснулся от надрывистого лая, которым Шара обычно встречала приближающихся гостей, а потом услышал характерный скрип телеги из Полиса.

Полисом называли небольшой посёлок — полу город, полу деревню — пытавшийся поддерживать в этих диких краях цивилизацию. Их выселки были под покровительством Полиса и если оттуда ехали к нему ни свет, ни заря, значит, случилось что действительно из ряда вон. В этих краях всегда нужно было быть начеку, и когда в дверь постучали, он, открыв, встретил визитёров дулом винтовки.

— Ты это, Отшельник, не балуй. Мы по делу к тебе! — Возмущённо завопил один из незваных гостей, давно не стриженный бородатый субъект лет пятидесяти, в заношенном латаном коротком пальто и в концертном цилиндре, каким–то чудом оказавшимся в этих диких краях, прячась за спину своего спутника, выше которого был на пол головы. Нос и рот обоих были замотаны шарфом. — Мы эти. Парламентарии!

Второй, невысокий худощавый тип лет сорока в нейлоновой куртке, не обращая внимания на глядящее ему в грудь ружьё, прошёл в единственную комнату убогого жилища, и хозяину пришлось попятиться, не опуская оружия.

— Тебе что, голова, ружьё дали чтобы ты в мирных граждан целился? — не унимался обладатель цилиндра.

— Откуда мне знать, что вы мирные?

— Да брось, мы по делу к тебе, — повернувшись к стоящему у стены на удивление хорошо сохранившемуся серванту, усмехнулся худощавый. Раскрыв дверцы он взял стеклянную бутылку из под спиртного, открыл её и, удостоверившись, что в ней вода, поставил на место.

— Алёна хворая. — Тяжело вздохнув, вставил бородатый, а худощавый продолжил поиски, найдя среди пустых банок из под кофе и кока-колы плитку превратившегося в камень шоколада. Но ограничился одним из трёх лежащих в вазе довольно крупных яблок.

— Алексей Михайлович, перестаньте рыться в моих вещах.

— Хворая она, — повторил долговязый бородач, а человек, которого он назвал по имени–отчеству, прежде чем ответить сел в плетёное кресло-качалку и, достав из чехла на поясе нож, разрезал яблоко напополам: — Да, был когда-то Алексей Михайлович, капитан спецназа Московской городской самообороны и старший опер Хамовнического райотдела муниципальной полиции. Только нет его больше — здесь я для всех Леший. Мог что-то и поприличней припасти для гостей, чем три зелёных яблока.

— Я вас в гости не звал, это для дочери.

— Это хорошо, что о дочери заботишься. Кстати, где она?

— А вам зачем? — подозрительно спросил Отшельник и бородатый ответил, теряя терпение:

— Говорю же тебе, голова, матушка расхворалась!

— Да это я уже понял. Но чем я могу ей помочь? Я ведь не доктор.

— Доктора здесь уже не помогут, — не притронувшись к разрезанному на части яблоку ответил Алексей, враз растеряв своё напускное благодушие. — Вирус сожрал её буквально за день — ещё вчера у неё было лёгкое недомогание, а ночью жар и обмороки с бредом.

— Пусть немая вылечит её своей кровью, — заглядывая Отшельнику в глаза, просительно затянул бородач, сняв цилиндр, который ему видимо очень нравился, придавая этому деревенскому увальню некий светский лоск.

— Опять эти вампирские игры! Моя дочь не будет в этом участвовать! — в сердцах воскликнул хозяин. — Есть в вас хоть капля человеческого? Решать кровью семилетнего ребёнка все свои проблемы!

— Ты ошибаешься, дружище, насчёт крови и всего остального. Начнём с того, что кровь одна на двоих у Алёны и твоей дочери. Не считая конечно твоей, чёрной крови дьявола. Не станет Алёны, и ни я, ни кто-то ещё не сможет вам помочь, каждый будет занят спасением собственной шкуры. И вашему маленькому мирку, — говоривший обвёл руками скудное жилище, — придёт конец. Вам ник-то не поможет, никто. В этом аду год идёт за два, если не за три — она вполне взрослый для этих краёв человек. Может быть, стоит спросить у неё?

Та, о ком они говорили разбуженная спором на повышенных тонах, тихо шлёпая босыми ногами подошла к отцу, спрятавшись за его спину. Увидев её, Алексей заулыбался, двигая по столу в её сторону, словно шахматную фигуру, тарелку с дольками яблока:

— Ну, иди милая, обними дядю Лешего. Алёна заболела, нужно чтобы ты поехала с нами и спасла её своей кровью, как уже делала несколько раз. Если ты её не спасёшь, она умрёт, возможно, как раз именно сейчас она умирает. Поэтому нужно торопиться, Лина. Ты же не хочешь, чтобы бабушка умерла? Как мама, — глаза девочки расширились, вмиг наполнившись слезами от страшного напоминания, и она отрицательно замотала головой. — Вот и отлично. Иди, собирайся.

— Это было жестоко. Про Нину, — со злостью произнёс отшельник, когда девочка скрылась в своём занавешенном простынёй углу.

— Ты меня глазами не сверли. Не я её отправил на тот свет. Я то, как раз и заботился о ней, словно о дочери и да, был против вашего брака. Как в воду глядел, — Леший обернулся, с сожалением взглянул на пустую бутылку и сказал с досадой: — Ну, это же надо. У мужика, чья дочь самое большое сокровище этого долбанного мира нет в доме ничего приличней столетней шоколадки. А я бы сейчас выпил. Но только чего-то покрепче воды.

— Не трогай мою дочь. Не впутывайте с Алёной её в свои игры, — хмуро глядя на покачивающегося в кресле гостя произнёс Отшельник, всё ещё сжимая в руках винтовку.

— А то что, выстрелишь? И убьёшь безоружного на глазах у Лины? Что будет потом с ней, тобой, Полисом?

— Если я выстрелю, — веско заметил хозяин, — то тебя-то это уж точно не будет касаться.

— Если я выстрелю, — передразнил его Леший. — Слишком много «если» для начала одного дня. Раз так хочешь встретиться со смертью, Отшельник, просто посмотри в зеркало.

— Да прекрати ты уже эту глупую гусарскую браваду!

— Что ты знаешь о гусарах, — пренебрежительно хмыкнул Леший. — Хотя здесь я не как Денис Давыдов, а больше шериф с Дикого Запада.

— С запада чего? — хмуро спросил Отшельник и говоривший задумался. А действительно чего, России? Только ведь нет её больше, как нет и других стран, некогда могущественных империй. И нельзя идентифицировать себя с флагом, гимном и гербом, ибо ничего этого больше нет. Но тут одетая в синие брюки и курточку девочка появилась из-за ширмы и они, наконец, вышли на улицу, готовясь к отъезду.

Бричка, на которой приехали за Линой, выглядела весьма колоритно, как раз в духе сегодняшнего времени. Это была до половины обрезанная малолитражка, к которой приделали оглобли. Девочка села Лешему на колени, бородатый «парламентёр» управлял повозкой, а Отшельник, надев брезентовый плащ, ехал следом на видавшем виды велосипеде.

***

Полис стоял на холме, подковой омываемом неширокой рекой, возвышаясь над подступавшим почти вплотную лесом. Когда-то это был небольшой городок, возможно воинская часть с посёлком для семей военных, лесопилкой, заправкой и чем-нибудь ещё. Через реку был проложен мост к раздолью полей левого берега, где жители сеяли пшеницу, сажали овощи, но лучшая земля отводилась под опиумный мак, из которого химик Алёны выделял морфин, а из него синтезировал героин. Больше не было законов, а значит всё, что приносило доход, шло во благо. Героин не употреблялся на своей территории, а полностью окольными путями уходил в Москву. Стомиллионный город искал соблазна и, конечно находил, но всё производимое на месте, было синтетическим, со стопроцентной зависимостью после двух-трёх приёмов и не способствовало долголетию. Алёна же предлагала качественный натуральный продукт и на её товар всегда находились покупатели.

Проблема была в том, что ходившие в городах электронные деньги — так называемые кредиты — ничего не стоили за их чертой, поэтому Алёне приходилось через доверенных лиц вкладывать их там. В строительство, бизнес, производство пищевых добавок для людей и корма для животных, в телекоммуникационные услуги, мобильную связь и телевидение, в электромашины, самолёты и чиновников всевозможных рангов. Не только в Москве, а везде, где ходили электронные деньги. Ведя натуральное хозяйство в духе девятнадцатого века, Полис нуждался в технологиях, стремительно развивающихся в Москве и других городах, но не доступных за их чертой. В то время как перенасыщенная виртуальной реальностью столица нового мира хотела всего натурального.

От Москвы до сотого километра шла санитарная зона, доступ в которую был возможен лишь по спецпропускам, а всё живое, не имевшее электронного чипа и не идентифицированное как свой уничтожалось патрулирующими район эскадрильями беспилотников, невидимых за облаками. А от сто первого километра, до сотого следующего мегаполиса — ближайшим был Воронеж — находилось дикое поле Корпорации Семи.

Безделье здесь было равносильно самоубийству, и каждый в Полисе искал себе занятие. Можно было идти на работу к Алёне, главной держательнице рабочих мест или податься в сталкеры. Эти полу бродяги, предпочитавшие хоть какой–то цивилизации Полиса одиночество скитаний по пустоши, в поисках всего, что можно было обменять. Поодиночке или группами по два три человека вольные скитальцы обследовали всё, что ещё не было стёрто с земли или разрушено временем, там, где когда–то жил человек. Самым дорогостоящим стало топливо, такое привычное в прошлом и нереальное теперь. С помощью топлива можно было запустить генераторы, завести сохранившиеся машины, не зависящие от электрического тока. Вырабатываемой местной ГЭС мощности хватало лишь на самое необходимое в жизни посёлка, что-то давала солнечная и ветровая энергия. Но всё же и первое, и второе, и третье было в большом дефиците.

Найденные в разграбленных банках деньги теперь ничего не стоили, в основном сейчас шёл натуральный обмен. Те, кто работал в казино Алёны и на её плантациях брали всё, что им было нужно в местных магазинах под отработанные дни, или в обмен на то, что имело цену.

Резиденция местной владычицы была, вероятно, в штабе бывшей части — огороженном бетонным забором двухэтажном кирпичном доме. По сравнению с другими здание было почти в идеальном состоянии. Все окна оказались застеклены, крыша перекрыта тёмно-красной металлочерепицей, кирпичные стены оштукатурены и покрашены. Большой асфальтовый двор, перед домом чисто убранный в обычное время сейчас заполнили люди, которых волновала жизнь Алёны в контексте собственной судьбы, могущей измениться в результате смены власти.

Наркобаронесса, или как звали её здесь за глаза Барыня, управляла Полисом авторитарно, единолично принимая все решения, хотя и собирала для вида городской совет, что не могло нравиться поселковой элите, но в целом её правление устраивало всех. Она находила общий язык как с людьми внутри общины, так и с главами шести союзных кланов, занимающих весьма обширную территорию. Нельзя сказать, что вирус был побеждён, и угроза миновала, просто в городах Корпорации за долгие годы сложился коллективный иммунитет, и появление чужаков с новым штаммом могло легко разрушить установившееся хрупкое равновесие. Поэтому на границе была установлена карантинная зона, и каждый клан выделял людей и всё необходимое для несения пограничной службы.

Примерно раз в полгода к платформе сто первого километра прибывал поезд из Москвы, высаживая приговорённых к смерти преступников и людей, желавших самостоятельно распоряжаться своей жизнью, и если следующий день станет последним, это будет их личный осознанный выбор. В перенаселённой Москве отток населения поощрялся, но был он минимальным, ведь в основном обитатели Пустоши хотели попасть в города. Москвичей вакцинировали при рождении от всех известных науке штаммов вируса, они были стерильны как выращенная в пробирке субстанция и поэтому, их прибытие не несло эпидемической, угрозы. Но ко всем, кто шёл со стороны мёртвой земли, где не было жизни на тысячи километров, относились как к смертельной опасности.

Полис был не самым богатым или сильным, как впрочем, и все остальные так называемые «города» конгломерата и это делало их равными во взаимоотношениях. Правда, было одно обстоятельство выделявшее поселение из остальных: на перегороженной плотиной реке работала собранная своими руками мини ГЭС, дававшая необходимую посёлку электроэнергию.

Героин в Полисе не толкали, зато можно было курить опиум и канабис с плантаций Алёны в местном казино «ХХ век» с небольшим борделем, находящемся в четырёхэтажном панельном здании бывшей казармы. Алёна была деловым человеком и времени зря не теряла, тем более что жизнь здесь могла оборваться в любой момент.

За время отсутствия Лешего ситуация в посёлке стала критической — Алёна, сорокапятилетняя всё ещё довольно стройная особа, потеряв сознание больше в себя не приходила. Местный медик, человек неопределённого возраста с торчащей в разные стороны седой шевелюрой и полубезумным выражением лица прикладывал то зеркальце ко рту больной, то стетоскоп к её груди. Лицо доктора, как впрочем, и у всех присутствующих было закрыто почти до глаз плотной марлевой повязкой.

— Ну что? — спросил его Леший, едва спрыгнув с остановившейся у входа брички.

— Что-что, — неохотно выпалил врач, подозрительно глядя на приближённого Алёны, имевшего довольно крутой нрав, и единственная, кто имел на него влияние, была сейчас даже не одной, а двумя ногами в могиле. — Она впала в кому, едва вы уехали, и шанцев на излечение нет. Ни единого. Все доступные мне медикаментозные средства я использовал и если честно, так и не понял, откуда взялась болезнь.

— Ещё заболевшие есть?

— Да вроде нет; я сейчас занимаюсь только ей. А что вы собираетесь делать, Алексей Михайлович? — неодобрительно спросил он, глядя как Леший выносит из брички уснувшую девочку и идёт с ней в покои Алёны.

— Если традиционные методы не подействовали, прибегнем к нетрадиционным. Готовься к переливанию крови, док.

— Чьей крови, — обречённо бурчал эскулап, плетясь следом за мужчиной. — У нас нет плазмы девочки, та, что была, давно кончилась.

— Значит, будем переливать напрямую, — изрёк Леший, кладя проснувшуюся Лину на большое кресло рядом с бабушкой. — Не зли меня, Федька, быстро берись за дело. Лучше представь, что будет с тобой, если Алёны не станет.

— Кому Федька, а кому Фёдор Романович, — проворчал доктор, почесав голову, отчего его непокорная шевелюра пришла в окончательный беспорядок, и крикнул в спину быстро выходящего во двор визави. — Но так мы можем сделать только хуже!

— Кому? Труппу, который лежит на кровати? — не оборачиваясь, отрезал местный шериф и медик, поняв бесполезность препирательств, наконец, взялся за дело.

Если раньше кровь для изготовления плазмы брали у Лины поэтапно, то сейчас это больше походило на убийство чем на лечение. Девочка была худенькой и невысокой даже для своих лет, и доку пришлось изрядно помучаться, прежде чем он настроил процесс. Перелив немного крови девочки Алёне, он тут же совершал обратную процедуру. С первого раза видимых улучшений не наступило, и он повторил цикл снова.

Пока местная хозяйка витала где-то между жизнью и смертью, собравшиеся на бывшем плацу люди пытались как-то её поддержать. В Полисе не было каменной громады храма православной церкви, впрочем, как и любой другой. После падения государственности православие потеряло своего главного союзника, и люди теперь каждый по своему молились Богу, представляя его в пригодном для себя виде. Православная церковь как главенствующая испокон веков на Руси легче других религий пережила апокалипсис, по крайней мере, в центральной части бывшей России. Как ни странно, конкуренцию ей смогли навязать, казалось давно забытые верования в славянских богов, так называемое идолопоклонничество.

Ни одно из божеств, в которых веровала паства, не пришло ей на помощь и оскорбленные прихожане обратили взоры на исконных славянских богов давным-давно списанных в тираж в угоду политической конъектуре. Но теперь стало не до геополитики и люди просто хотели выжить.

— О Мокошь, милостивая государыня наша, прости нас за былые прегрешения и смени праведный гнев на милость, ибо не ведали мы что творили, идя в пропасть за слепыми поводырями. — Начал свою молитву за здравие Алёны друид, живший в обставленной идолами лесной заимке, там совершавший обряды со своими сторонниками и ненадолго приходящий в Полис, на окраине которого у него тоже было своё капище. Выглядел он, как и положено волхву: с густой седой бородой лопатой, спадающими на плечи прядями волос, носил белое грязное рубище до пят. — Сегодня в священный пятый день недели сотки из солнечной пряжи на лунном станке прочную нить, что удерживает человека в этом мире. И даруй её милостью своей сестре нашей, великодушно заботящейся о нас, как и мы позаботимся теперь о ней.

Пока люди терзаемые неизвестностью слушали волхва, два человека, отделившись от сопровождающих их бандитского вида мужчин, вошли в дом с чёрного хода. Это были главы дружественных Алёне кланов, с которыми у неё было общее прошлое и вполне продуктивное настоящее. Но именно это делало их основными претендентами на наследство бедовой дамы.

— Что говорит твой человек? — спросил мощный рослый мужчина лет сорока с кожей цвета кофе с молоком своего спутника, невысокого худощавого субъекта лет на пять моложе, вытянутое лицо которого было обезображено старым шрамом.

— Говорит, что всё хуже, чем хотят представить и самое главное, никто не знает, что делать. Люди в Полисе напуганы.

— Придётся их успокоить, Топор, — холодно изрёк спутник, без малейшего намёка на акцент, снимая колпачок с иглы вынутого из кармана пиджака шприца. — Мы не можем оставить всё на волю случая.

— Но Алёна…, — попытался возразить Топор, однако мулат властно перебил его:

— Пора привыкать, что её больше нет, и все решения нужно принимать самим. Да она сделала немало для всех, но дальше придётся идти без неё — это нужно отпустить сейчас и идти дальше. Надеюсь, она уже мертва, — выйдя в общий коридор, они подошли к комнате местной правительницы и, не постучав, здоровяк решительно открыл дверь, держа наготове шприц со смертельной инъекцией.

Вероятно, его мысли читались на его лице; женщина, которую они надеялись застать в беспамятстве, стояла, держась за край стола, что-то чуть слышно говоря сидящей на кресле девочке, но услышав их шаги обернулась.

— Слетелись вороны, — помрачнев вместе приветствия, сказала она пристально глядя на мулата, в её лице не было страха, она была готова принять свою судьбу. Тот, держа руки за спиной, передал шприц с ядом, стоявшему за ним товарищу. — Как видишь, слухи о моей смерти, слегка преувеличены.

— Выглядишь так, что краше в гроб кладут, но я рад, что ты жива, — почти искренне ответил мужчина, мельком взглянув на девочку. — Это избавит от грызни за твой бизнес с другими Домами. Уверен, их главы внимательно следят за ситуацией. Мы слишком разные чтобы быть друзьями, но от этого не перестаём быть одним целым, и всё что касается тебя, бумерангом бьёт по нам. Это кто?

— Так, прислуга. Помогает мне по хозяйству, — ответила Алёна глядя в холодные глаза мулата и спросила, меняя тему: — Вы поедете или останетесь на какое-то время?

— Пожалуй, останемся. Испытаем удачу в твоём казино, раз уж мы здесь.

— В нашем казино, у вас здесь все права, — поправила хозяйка, добавив с усмешкой: — А теперь, когда все формальности улажены, мне нужно успокоить народ. А то чего доброго, люди решат, что я умерла.

***

На самом деле ник-то не знал, какой сегодня день недели и какой год, ведь не было понятно от начала чего вести летоисчисление. От сотворения мира, рождества Христова или начала пандемии. Но если друид говорил что сегодня пятница, оставалось поверить ему, особенно если это поможет женщине выздороветь.

— И приветствуем мы Даждьбога, как благословляет он нас лучами солнца и мужа твоего Перуна, — вновь затянул друид, кланяясь показавшемуся над лесом светилу. В этот момент, влетевший в центр образовавшегося круга, разъярённый пастырь местных христиан, улучив момент, с силой пнул в зад согнувшегося конкурента в борьбе за человеческие души:

— Изыди нехристь мерзопакостная! Не слушайте его, ибо нет истины в его речах, лишь сладкий яд, вливающийся в душу. Так будем же тверды, братия и сестры, не дадим лжепророкам и лжеучителям увести нас от Бога истинного, Иисуса Христа и от веры нашей православной! Помолимся же миром за здравие матушки нашей Алёны, да прибудет с ней благоденствие на многие лета! — глаза батюшки наполнились слезами, он смотрел на паству, но старался не терять краем глаза из виду поверженного врага. Тот сидел на плацу, потирая ушибленный локоть и сдаваться, не собирался:

— Стоит ли слушать того кто пустил в душу свою бесов и кто сам превратился в бесовское отродье? — с ненавистью глядя на местного архиерея вопрошал друид. — Ведь видите вы и видят Боги, наши с вами родные Боги, заступники русской земли, а не тот инородец, кто рождён был в блуде и грехе, и чтобы скрыть позор родительницы своей нарёк себя Сыном Божьим! Ведь посмотрите на него, на эту сытую поповскую рожу, лоснящуюся от жира, когда другие пухнут от голода! Ведь он же пьян, пьян с самого утра! Пьян и безумен! Одни безумцы превратили землю в ад, другие хотят уничтожить души тех, кто выжил!

— Кто пьян, я пьян?! — негодующе закричал батюшка, разворачиваясь к успевшему подняться с земли противнику; росту были они примерно одинакового, но поборник старой веры заметно уступал упитанному поборнику православия в комплекции, пожалуй, чрезмерную полноту которого не могла скрыть просторная ряса.

— Ты, ты бесовская морда! — не унимался волхв, пятясь к стене дома от наступающего на него врага.

— Я пьян? Да даже если и так, грех не то что в уста — причаститься вином церковным, это ли грех? — а то, что из них, та ересь, которую ты выдаёшь за своё учение!

Приперев противника к стене, батюшка схватил его за бороду, тот в долгу не остался, пнув в причинное место. Следящие за потасовкой люди на время совсем забыли о том, зачем сюда пришли, удивлённо глядя как батюшка и друид отвешивают друг другу тумаки. И в этот момент грянул гром, да такой силы, что все присели от неожиданности, едва не повалившись на землю. Близкий удар молнии вошёл в высокое дерево и оно, разделившись на части, стало падать в разные стороны. Кто-то крестился, кто-то молча смотрел, как падает вековая сосна и даже бойцы, забыв о своём антагонизме, глядели на это, видя каждый свой знак.

И тут люди стали толкать друг друга в бок, поворачиваясь к бывшему штабу, на крыльце которого глядя на них стояла осунувшаяся бледная Алёна, опираясь о вытирающую бегущие слёзы внучку. И люди пали ниц, уверовав в случившееся на их глазах чудо, и каждый плакал и, смеясь, ликовал, будто это именно он восстал из мёртвых. Лишь один, не поддавшись общему веселию, бежал прочь, так быстро, как только мог и, в изнеможении влетев в свою убогую хижину на отшибе посёлка, стал яростно рыться в ящиках стола, достав оттуда толстую тетрадь, в которой вёл летопись этого смутного времени.

«И так, в день четвёртый второго месяца лета захворала барыня наша, (что впрочем, против звания оного, но мы, жители Полиса, зовём её так за глаза), и поговаривают что умерла. И мы, жители посёлка собрались у дома её, дабы узнать, что стало с ней и что будет дальше с нами. И пришёл друид, желая обратить нас в веру свою, а затем пришёл поп православный, желая того же. И сцепились они, таская друг друга за космы, да так рьяно, что забыли все, зачем пришли. И грянул гром, и пало дерево, рассечённое надвое небесным огнём. А когда оглянулся я и посмотрел на усадьбу, то увидел девочку на крыльце в лучах пробивающегося из туч солнца. И видел я, как парила она над землёю в лучах того света, казалось, исходящего от неё, но Алёна, счастливо избежавшая смерти крепко держала её за руку. И так стояли они — святая и грешная».

***

— Ты же, Северянин, не хотел здесь задерживаться, — спросил мулата Топор, когда они со свитой шли в это раннее время к работающему круглые сутки казино. Несмотря на грозное прозвище, Семён Топорков был московским карманником. Он не воровал кошельки из кармана, а с помощью компьютерной программы считывал информацию, взламывая, пароли на базе данных человека, для чего ему требовалось быть рядом с потенциальной жертвой. Для этого ему нужно было стать своим в светских салонах, и он стал им, без труда находя ключи к сердцам пресыщенных достатком дам. Он был общителен, щедр, хорошо сложен и не дурён собой, пока ревнивый влиятельный муж одной из дам, которую Семён обхаживал, не обезобразил его лицо, располосовав ножом, а затем, заплатив кому нужно, вышвырнул вон из Москвы.

— Планы меняются. Надо выяснить что здесь, чёрт возьми, происходит. Пока мы будем крутить рулетку, вытяни из своей подружки всё что можно. Алёна что-то явно скрывает, и я хочу знать, что именно.

— По–моему она не удивилась, увидев тебя. Думал, ты прям там, всадишь ей шприц в сердце.

— Так бы я и сделал, будь тобой. Вот только от живой Алёны толку больше чем от мёртвой, я готов был помочь ей уйти, избавить от мучений, но, похоже, умирать она не собирается. А относительно того что она не удивилась. Это от того, что мы с ней слишком похожи и говоря, что мы втроём одно целое я не врал. Если Алёне угрожает опасность, нас это касается в первую очередь, потому что мы следующие.

— Что ставите? — деловито спросил мулата крупье. Северянин частенько наведывался в казино, у него был свой номер на этаже и каждый его приход сулил обслуге хорошие чаевые. Как ни странно все столы в небольшом зале были заняты. Вероятно местные толстосумы, так же как и все боялись перемен, а может просто пытались чем–то занять себя, чтобы не думать о проблемах.

— Пистолет. Вещь раритетная, но всё ещё в рабочем состоянии, — достав из кобуры под мышкой наган, здоровяк положил его на стол. Крупье молодой мужчина лет тридцати стрельнув глазами на шумную компанию в углу, игравшую в кости, переспросил, оценивающе разглядывая шестизарядный револьвер с пятиконечной звездой на рукояти:

— Пистолет? С оружием сюда нельзя.

— Мне можно, тем более он без патронов. Только никому не говори, — губы мулата тронула усмешка, и сопровождавшая его свита засмеялась над шуткой патрона.

— Ставка принята! — громогласно объявил крупье. Казино не играло против игроков, а брало процент с выигрыша. — Кто желает сыграть с господином, поставившим револьвер?

Даже без патронов наган был дорогой вещью, в это безумное время автоматическое оружие стало лучшей защитой твоих гражданских прав, но как ни странно желающих сыграть с Северянином не нашлось, и тот спросил глядя на шумный стол: — Давно они уже здесь?

— Пару дней. На мелких ставках парню не везёт, зато хорошие куши всегда его.

— Даже так? Удивительное везение. А камни меняли?

— Каждый раз перед новой игрой и даже стол. Но результат тот же.

— Пойду, взгляну на него, — произнёс мулат, направляясь к везучему игроку и люди, увидев это, вновь стали подходить к рулетке.

Удачливому молодому человеку вряд ли было больше двадцати пяти лет. Он был невысок, худ, светлые волосы до плеч и редкая бородка делали его похожим на бродячего проповедника. Северянин стоял возле стола, пытаясь понять причину везения — было ли это делом мастерства или мошенничества.

Молодой человек играл в крепс, покер костями, в нарды и как сказал крупье, всегда выигрывал, когда на кону стояла крупная ставка. Охранял казино Леший, это знали и потому каталы обходили казино стороной, но сейчас он торчал возле Алёны, вытаскивая её с того света. Стараясь не обращать на себя внимания, Северянин внимательно осмотрел кости, которыми играл удачливый игрок — они были самыми обычными, из пластмассы, резины, дерева. Мулат не верил в такое везение, но и обвинять человека без доказательств не мог. Когда очередная игра закончилась новым крупным проигрышем, Северян моча сел напротив и достав револьвер, направил его на парня.

— Сдаюсь, — сказал тот, подняв в псевдо испуге руки, изучающе глядя на нового оппонента.

— Хочешь такой? — спросил мулат, и парень ответил, устало зевнув, на всякий случай, отводя от себя дуло. — Нет. Зачем он мне? Я всё равно не умею стрелять. Пока научусь кончаться патроны, а они сейчас дорого стоят.

— Не прибедняйся. Ты обобрал за эти дни немало лохов.

— О, я становлюсь популярным. Что значит, обобрал? Это была честная игра! Просто мне везёт. Слушай, а я ведь знаю тебя. Ты тот мулат, что держит город на севере.

— Кроме города мне принадлежит и часть этого казино и мне не нравится, когда в нём людей имеет кто-то кроме меня. Тебе придётся со мной сыграть, сынок.

— Ну что же, я не против. Тем более что у меня, похоже, нет выбора, — не выглядя испуганным, ответил молодой человек. Похоже, он был очень уверен в себе. — Во что желаете? Крепс, покер? Может быть, нарды или что–то ещё? Ставлю против вашей железяки всё, что выиграл за последний час.

— Без разницы. Только моими костями, — Северянин вытащил из кармана замшевый мешочек и высыпал из него на зелёное сукно стола игральные кости.

— Давно таких не видел! Думал, их больше уже и нет, это же из слоновьего бивня, — восхищённо воскликнул удачливый игрок, но мулат отрицательно покачал головой. — Да ладно. Это же точно кость, что из кости моржа?

— Они из бивня мамонта, такая же редкость, как и пистолет. Жаль только сейчас мало кто может оценить их красоту. Так что начнём?

— А можно, прежде я схожу в туалет. А то уже из последних сил терплю, — парень встал и прежде чем выйти из залы крикнул: — Всем выпивку за мой счёт!

Собравшиеся у стола в ожидание развязки люди, оживившись, ответили на эту щедрость одобрительным гулом, и скучавший без дела бармен принялся за работу, а Северянин сказал одному из своих людей, огромному, бритому под ноль парню лет двадцати: — Глянь, как бы не сбежал.

Подручный неторопливо отправился исполнять поручение, но вот его ленивую вальяжность сдуло, словно ветром и он растерянно забегал по коридору, наконец, объявив:

— Его нет нигде, Северянин, он сбежал. В туалете форточка разве что для кошки, похоже, выпрыгнул из окна коридора, — толпа, только что радостно пившая от чужих щедрот, теперь поняв, что имела дело с мошенником, была готова его линчевать.

— То, что вы выпили, высчитайте из выигранного этим ухарем, а что осталось, раздайте проигравшим. Рано или поздно мы с ним ещё встретимся.

***

Своим человеком в резиденции хозяйки Полиса была сегодняшняя старшая смены, отвечавшая за работу казино. На вид ей был лет двадцать семь, двадцать восемь и на бейджике, весьма привычном людям прошлого, значилось её имя — Светлана. Она была невысока, довольно упитана, приятна на вид, с длинными тёмными волосами, красиво уложенными на голове. Её трудно было назвать красавицей, но что-то останавливающее на ней заинтригованный взгляд точно было. Некая привлекательность, исходящая скорее изнутри, чем снаружи. Разговор их происходил в маленькой комнате-кладовке, где хранилась нужная в обиходе мелочёвка, вроде посуды, полотенец, скатертей и кроме них там никого больше не было.

— Ты вызвала меня по экстренной связи, будто случилось нечто-то супер важное, требующее немедленного присутствия. Я сорвал людей, пронёсся добрую сотню километров, истратив уйму бензина, который сейчас на вес золота. И ничего! Ты выставила меня идиотом в глазах Северянина и его пацанов. Да и моих собственных, — скрестив руки на груди отчитывал информатора Топор, откинувшись спиной на стену. — Что вообще тут у вас происходит?

— Началось всё со вчерашнего вечера. Алёна заболела; как то сразу ей стало плохо, как не бывало даже в самом начале пандемии. Потом она впала в кому и умерла…

— Умерла? Ты что пьяная? Я же её видел пятнадцать минут назад, она была живее всех живых. Как дедушка Ленин, чтоб ему пусто было.

— Мне так сказала Наташка, девчонка, прислуживающая Алёне, её доверенное лицо. Барыня настроила её против всех, что все вокруг хотят ей самой только плохого и никому нельзя доверять, так что мне было трудно расположить её к себе, но, в конце концов, это удалось. Теперь она делится со мной всем, что происходит в доме Алёны, и если, Семён Александрович, она сказала, что Барыня была мертва, значит, так оно и было. Доктор так и эдак кружил вокруг неё, пытаясь хоть как-то привести в чувства, да всё бес толку, — губы Светланы дрожали от незаслуженной обиды, глаза наполнились слезами, и она готова была уйти, но Топор остановил её, взяв за руку.

— Ну, какой я тебе Семён Александрович. Извини, нервы ни к чёрту в последние дни, вот и срываюсь, на ком попало.

— Я ни кто попало Семён. Александрович, — достав из кармана пиджака редкую по нынешним временам никотиновую сигарету, девушка закурила и, пытаясь, успокоится, сделала глубокую затяжку. — А потом привезли девчонку, ту немую с заимки, кровь которой имеет чудодейственное свойство.

— Так уж и чудодейственное?

— Ты сам видел Алёну живой. Ещё не знаю, как они это сделали, но девчонка смогла вырвать Алёну из лап смерти.

— Всё как-то…, — замялся Топор, подбирая слово. — Как в кино. Как в Библии, где святые исцеляют грешных словом божьим. В жизни такого не бывает — если человек умер, то уже навсегда.

— Ну, значит, Наташка обманула меня, хотя она была в таком состоянии, в полном ауте, и чтобы сыграть так, нужно быть гениальной актрисой. Нет, Алёна точно была мертва.

— Ты поговори с ней ещё. Узнай про воскрешение, что это за девчонка, где её прячут и как она пользуется своим даром. Если он вообще у неё есть, — Топорков притянул девушку к себе и, обняв за талию, сказал глядя ей в глаза: — Извини. Скоро всё это кончится.

— Когда Семён? Когда? Я так устала здесь, подстраиваться, подкладываться под нужных Алёне людей. По-моему она вообще никого не считает за человека, — прошептала девушка, обмякая в объятиях любовника и тот ответил, нежно гладя её по щеке тыльной стороной холёной ладони:

— Я думал сегодня. Сегодня со смертью этой чёртовой кровавой барыни закончится моя прежняя жизнь на побегушках, на вечных вторых ролях и начнётся новая. Наша новая жизнь. Ведь, по сути, я просто пешка, а не глава клана. Ты знаешь, когда мы с Северянином ворвались сегодня в покои Алёны со шприцом яда в руке, и узрели её стоящей у кровати, и казалось видящей нас насквозь — знавшей, зачем мы пришли на самом деле — я вдруг испугался, что Вилен прикончит её прямо там на моих глазах.

— Иногда мне самой хочется её убить, — сказала Светлана, прижимаясь к груди Топора, но тот, взяв её лицо в свои пахнущие одеколоном ладони, накрыл губы поцелуем. Девушка ответила, но потом попыталась отстраниться, вырваться из сладкой ловушки: — Пусти. Не дай бог, кто-то войдёт сюда и увидит нас вместе.

— Я попросил Антошку никого сюда не пускать. Может он и не слишком умён, зато предан, и слово моё для него закон. Нужно быть безумцем, чтобы идти против этой горы мышц, — покрывая поцелуями нежную шею, прерывисто шептал Топор, всё больше возбуждаясь, и возбуждение его передавалось девушке, низвергая обоих в сладкую пучину любовного безумия.

Когда он вернулся в игорную зону похожий на проповедника мошенник только что бежал, оставив выигрыш, и довольный восстановленной справедливостью Северянин спросил, глядя на удовлетворённое лицо товарища: — Долго тебя не было. Занимался расспросами?

— Причём с пристрастием, — усмехнувшись, ответил Топорков и, склонившись к уху мулата, стал подробно рассказывать о произошедшем в Полисе. Прошло ещё не меньше часа, когда поднявшаяся по лестнице любовница многозначительно взглянула на Семёна. Тот последовал за ней, а когда вернулся, доложил Северянину:

— Наташки нигде нет. Той девчонки, что прислуживает Алёне.

— Может домой ушла?

— Нет, она здесь же и живёт на первом этаже, чтоб уменьшить контакты с посторонними, и общается лишь с ближним кругом доверенных Барыне людей. У Светки дар — люди делятся с ней тем, что никогда бы не рассказали другому даже под пытками. Это я на себе испытал.

— Получается, Алёна спрятала единственного человека, кто видел её мёртвой и хоть что-то знает о воскрешении, — задумчиво произнёс мулат глядя поверх голов людей в казино.

— Не считая доктора и её верного цепного пса.

— Да, Леший уж точно болтать не будет. Как и доктор, если на него хорошенько не надавить.

— Пытать доктора? — удивлённо взглянул на товарища Топор. — Уж лучше было сразу воткнуть Алёне шприц в сердце.

— Тогда бы мы ничего не узнали о воскрешении.

— Да мы и так не знаем, одни догадки, — проворчал Семён, выходя за мулатом из казино, больше им делать здесь было нечего.

***

Хворь отступала и пусть Алёна была ещё слаба, неотложные дела требовали её участия. Равновесие в Корпорации Семи Свободных Городов едва не было нарушено и чуть не ввергнувшийся в пучину хаоса выстроенный ею мир показал Алёне как он непрочен. Её не удивило столь быстрое появление глав союзных Домов, чему она не могла найти объяснения, так это своей болезни.

Она сидела в одиночестве совершенно голой глядя на задёрнутое тяжёлой портьерой окно. Приглушённо играла музыка, в комнате был полумрак, но это не мешало женщине, как и собственная нагота. Рядом с креслом стоял кальян со слабым раствором опиума, который Алёна курила, желая отстраниться от всего и сосредоточиться на главном. Она пыталась найти жемчужину правды в океане лжи, что раскинулся вокруг на многие тысячи морских миль. Разрозненные и казалось не связанные друг с другом события, происходящие вокруг, нужно было просеять сквозь мелкое сито своих подозрений и при этом не впасть в паранойю.

Почти сразу она приказала ввести карантин — никто не мог выехать из Полиса и въехать пока не сдаст тест на наличие болезни. Вирус не мог появиться из ниоткуда, кто-то должен был его занести, а значит, должны были быть ещё заболевшие, но их не было. Ни единого, ни с симптомами, ни без. За спиной послышалось тихое покашливание, это Леший начальник её службы безопасности, разведки, контрразведки и просто ангел хранитель сказал о своём присутствии и о том, что он просмотрел с десяток миниатюрных камер, расставленных по комнатам и периметру дома.

— Ты пришёл сказать мне то, что я и так знаю — никто из посторонних не имел возможности заразить меня и уйти.

— Именно так. Все кто, так или иначе, контактировал с тобой, нам известны, у всех взята кровь и все они здоровы. А это значит…

— Это значит, — перебила женщина, — что кто-то, желая меня убить, ввёл мне вирус и этот кто-то из моего близкого окружения, тот, кому я каждый день смотрю в глаза.

— Именно так. Целью убийцы являлась именно ты и радиус яда, время его распада были очень и очень маленькими. Кто-то дохнул на тебя парами аэрозоля, коснулся, подмешал в еду и воду, испачкал одежду, дверную ручку, кран в туалете, кнопку смывного бачка. Он, или она, точно знал, что в эту секунду ты будешь именно в этой точке и ник-то другой. Людям, стоящим за этим эпидемия была не нужна, только ты и они рассчитывали прибрать твоё наследство целиком, слаженно работающим механизмом, а не разруху в виде гниющих трупов.

— Намекаешь на Северянина?

— Северянин и его пристяжь появились в тот момент, когда по их расчётам ты должна была быть уже мертва. И так оно и было. Но Лина, о существовании которой никто не знал, спасла тебя, спутав им карты.

— Ты прав и одновременно нет, — сделав затяжку, возразила женщина, всё так же глядя на портьеры и не поворачиваясь к собеседнику.

— Северянин и тем более Топор здесь ни при чём — не их уровень. То, что у них в Полисе есть свои шпионы, сообщающие им всё, что происходит со мной, это для меня не секрет. Штаммы, вакцины, антидоты, время, рассчитанное до секунды — головоломка в которой сам чёрт ногу сломит, а такие как они и подавно. Это государственный уровень — раньше этим занималось КГБ, потом ФСБ, а теперь какое-нибудь близкое к Кремлю безликое агентство национальной безопасности. Нет, это привет из Москвы, но там у меня всё со всеми ровно. Не станет меня, и вся отлаженная схема посыплется, не будет больше натуральных продуктов и самое главное — не будет героина. Пока выстроят новую, получатели не получат свой груз и уйдут на другой рынок. В нашем деле главное стабильность, бесперебойность поставок. И если Москва решила свернуть этот проект, то только ради чего–то, что может заменить его с хорошим бонусом. И я понятия не имею, что нам теперь делать.

— И всё же, что же нам теперь делать? Дернуть за ниточки наших людей в Москве, связаться с теми, кто обещал нам своё покровительство? — подал голос визави, о котором женщина казалось, забыла.

— Сейчас худшее для этого время. Станем дергаться по пустякам, люди там начнут считать нас бесполезными.

— Но твоё убийство это совсем не пустяк.

— И всё же. Вряд ли в Москве, при всей её перенаселённости найдётся много тех, кто способен на такое. Это один круг, люди одного долбанного круга и они будут врать мне в глаза, обещая содействие, а на самом деле придумают что-то ещё. Мы сделаем всё, что в наших силах. Прежде всего, нужно скрыть факт моей смерти — об этом не должен знать ник-то.

— Что делать с Наташей? — сухо спросил Леший. — Док будет молчать, я тоже, как и ты. Не говоря уже про немую.

— Убей её, — просто сказала женщина, словно попросила о ничего не значащем одолжении.

— Что? — переспросил гость, хотя и так хорошо расслышал.

— У нас нет другого выхода. Если люди узнают, что Лина воскресила меня из мёртвых, на неё начнётся настоящая охота, а наша размеренная жизнь превратится в ад. Толпы страждущих будут ходить за ней по пятам, умоляя об исцелении. Слух разнесётся быстро, обрастая фантастическими подробностями, преувеличивающими произошедшее в десять раз, и очень скоро здесь окажутся не только семь городов корпорации, а вообще все, что ещё остались, и тогда, бросив здесь всё, нам придётся бежать. Вот только куда? — женщина сидела, вцепившись пальцами в подлокотники кресла, не мигая глядя перед собой, словно видя себя скитальцем по бескрайним равнинам и лесам, наконец скинувших себя иго человеческого господства.

— Я решу вопрос с Наташей и подумаю насчёт места возможной эвакуации, — бесстрастно ответил Леший и вышел. Женщина определила это по едва слышному удаляющемуся скрипу половиц, она, возможно, не услышала бы его в другой раз, но сейчас все её чувства были максимально обострены. Алёна покачала головой, удивляясь его самонадеянности, и закрыла глаза, отдаваясь во власть звуков органа, что подхватив её в свои незримые объятия, понёс над землёй всё выше и выше и выше.

***

Когда хозяйка Полиса почувствовала себя лучше, она решила действовать, не дожидаясь, когда проблема исчезнет сама собой. Наташка исчезла из её дома в день скоротечной болезни, казалось бесследно, но всё на свете оставляет следы, и Алёна знала, как его отыскать. Она доверяла Лешему, но знала, что он не выполнит её поручение, просто не сможет убить беззащитную девушку, совсем ещё ребёнка. Всё что он вынес из армии, а потом, работая в московской полиции, противилось этому. Потому что таков был закон, который Алексей Суботин олицетворял в этих диких местах, и наказание должно было быть соразмерно вине. А вины девчонки бывший опер как раз и не видел.

Для Алёны всё было по-другому. Жизнь внучки, последней веточки её рода, которую она была вынуждена прятать от всех, шла в обмен на молчании гувернантки, чужого для неё человека, пусть и преданного всем сердцем. Но бывают обстоятельства, в которых люди предают, и, как правило, это самые близкие.

В уздечку каждой лошади был вставлен GPS трекер, такой себе коктейль из девятнадцатого и двадцать третьего веков. В конюшне Алёны были три лошади, и если Леший пользовался бричкой (ну не шли же они пешком), конечная точка маршрута должна была быть указана на карте с точностью до пяти метров. Леший о трекерах не знал, она поставила их сама на всякий случай, просто для подстраховки и вот сегодня её наугад пущенная стрела попала в цель.

Велев никого к себе не пускать, Алёна заперлась в кабинете, маленькой комнате, в которой был только стол, кресло и Smart TV. Это был её личный алтарь, в котором она словно храмовая жрица, проводила сакральные церемонии. Подсоединив GPS трекер к компьютеру, она вывела изображение на экран висевшей на стене плазмы и приступила к изучению накопившейся информации. За последние пару дней лошади не выезжали за пределы посёлка, и лишь в день покушения одна из них долго ездила каким-то путаным маршрутом по старым просёлочным дорогам и бездорожью, всё дальше отдаляясь от Полиса. Похоже, это было то, что нужно.

«А Лёша наш не так-то прост, быстро соображает. Далеко же ты забрался, — подумала Алёна глядя на самую дальнюю точку долгого пути брички. Обратная дорога заняла гораздо меньше времени, ведь шла уже почти по прямой к Полису. Ник-то его отсутствия не заметил, все были заняты случившимся, собравшись в её дворе. Да и мало ли куда он мог поехать?

А вот это ещё предстояло узнать. Введя координаты в компьютер, женщина перепрограммировала их в пульт управления маленьким разведывательным дроном и запустила его, включив автопоиск. Рано или поздно механическая птица долетит до нужно места и подаст ей сигнал.

***

Человек похожий на бродячего проповедника сверяясь с экраном смартфона, вышел к огороженному невысоким забором дому, стоящему в дебрях лесной чащи. Он был одет в длинный брезентовый плащ с накинутым на голову капюшоном, обут в резиновые сапоги и походил на обычного рыбака, только с рюкзаком вместо удочек. Деревянная дверь калитки была закрыта, и тогда мужчина перелез через забор.

Оказавшись на веранде, он огляделся, хотя мог этого и не делать — отсюда до самого Полиса не было ни души. Дверь оказалась открыта, и он вошёл, бесшумно ступая по вытертой от бесконечного хождения ковровой дорожке. Единственный жилец этого дома оказалась на кухне, что-то нарезая на разделочной доске и гость, остановившись в дверном проёме, с мягкой улыбкой смотрел на неё, не зная как сказать о своём появлении. Полная невысокая девушка лет двадцати, наконец, закончила приготовлении трапезы, толи раннего обеда, толи позднего завтрака; взяв налитый в стеклянную кружку чай, воду для которого закипятила на кубиках сухого спирта повернулась к кухонному столу и, увидев мужчину, вскрикнула от неожиданности, едва не выронив кружку.

— Серафим! — воскликнула она обрадованно и облегчённо, узнав нежданного гостя. — Как же ты меня напугал, негодник, у меня чуть сердце в пятки не ушло!

— Я не хотел, честное слово. Дверь была открыта, и я стоял, не зная как быть, просто любуясь тобой.

— Ну, так уж и любуясь, — засмущалась девушка, поправляя рукой непослушную прядь волос. — Нечем тут любоваться. Но как ты меня нашёл? Алексей Михайлович всё вёз меня и вёз, я аж задремала по дороге после всей этой нервотрёпки. Слава богу, с Барыней всё хорошо.

— Богу? — с тронувшей губы улыбкой спросил гость. — Какому именно?

— Ну как какому? Ну, так говорят, — наконец поставив кружку на стол, ответила девушка. — Присаживайся. На вот выпей с дороги чая, а я себе сейчас ещё сделаю. Но как ты меня нашёл?

— Разве это так важно? Я же сказал тебе, что мы будем теперь вместе, пока смерть не разлучит нас. Это тебе, сорвал по дороге, — ответил Серафим, доставая из рюкзака аккуратно укутанный в полотенце букет алых роз.

— Ах, какая красота! — восторженно воскликнула девушка, глядя на цветы и слёзы умиления и признательности за заботу наполнили её глаза, а гость спросил между-прочим: — А кто это, Алексей Михайлович?

— Ты не знаешь Лешего? Ах, нуда, ты же ни отсюда. А откуда ты? Я ведь про тебя ничего не знаю, совсем ничего. Кроме того, что ты мне очень нравишься.

— А разве этого мало? Я оттуда, куда мы скоро уедем с тобой, когда доделаю здесь свои дела. Если тебе Алексей Михайлович разрешит.

— Он мне не хозяин. Сказал пожить пока здесь, что в Полисе мне теперь небезопасно.

— Тебе угрожает опасность? — встрепенулся Серафим. — Я хоть с виду и не богатырь, но смогу за тебя постоять. Уж поверь мне!

— Да я верю тебе, верю. Но…Мне не стоит этого говорить, я видела то что, наверное, не должна была видеть и теперь не знаю, что надумает на этот счёт Алёна, но Алексей Михайлович сказал, что не даст меня в обиду. Просто нужно выждать немного.

— Ох уж этот Алексей Михайлович, — хмуро заметил визави. — Может он глаз на тебя положил?

— Кто, Леший что ли? Ну, ты меня рассмешил! Ревнуешь что ли? Вот ты даёшь! У него с Алёной старые шашни, из-за неё он и оказался здесь, а я ему как дочь.

— Дочь, на одну ночь. Что же ты такого могла увидеть, что ваша барыня всерьёз взъелась на тебя?

— Мне нельзя об этом говорить, — замялась девушка, но Серафим подошёл к ней и, взяв её лицо в свои ладони мягко сказал: — Пойми, в этом мире ты можешь доверять только мне, только я пойду с тобой до конца и именно поэтому я здесь. Все остальные лишь используют тебя в своих планах и им плевать, что будет с тобой в конце. Хочешь не говори, ведь даже не зная от чего, я всё равно буду тебя защищать!

— Да я ничего такого и не видела. Просто Алёна решила, что это опасно для неё…

— Всё больше не слова! — решительно перебил её Серафим. — Не хочу знать ни про Лешего, ни про Алёну, ни про их делишки. Тоже мне наркобароны.

— Тут дело ни в героине…

— Да всё! Не хочу ничего слушать! Я, пожалуй, пойду. А цветы в воду поставь, завянут.

— Да подожди ты, — хватая его за рукав плаща, воскликнула девушка. — Алёна заболела в тот день и умерла.

— Так уж и умерла? — недоверчиво спросил мужчина, останавливаясь у двери.

— Ну не умерла ещё, впала в кому, как доктор Лешему сказал, когда тот приехал с девчонкой.

— А девчонка здесь причём? Да и что это за девчонка?

— Ну, это не просто девочка, какая-то родственница Алёны. Док сказал, что в них одна кровь.

— Тебе сказал?

— Нет, Лешему. Я просто это слышала, — выпалила девушка и добавила смутившись: — Ты только не думай, я не подслушивала. Так вот пока Алёна умирала, Алексей Михайлович привёз откуда-то эту девочку, я её правда видела пару раз да этого, и доктор стал по приказу Лешего переливать её кровь Барыне, а потом обратно. Тот вначале не хотел, но Алексей Михайлович гаркнул на него и тот согласился. Это длилось где–то с час, а потом барыня, наконец, открыла глаза. Вот и всё. Ничего такого тут нет!

— Да, действительно, ничего такого, — виновато произнёс Серафим, разворачивая гувернантку Алёны к себе спиной и нежно обнимая за плечи. — Не переживай я смогу тебя защитить. Всё будет хорошо. Поживи здесь ещё пару дней, я доделаю свои дела и заберу тебя отсюда.

— Куда? — вздохнув, обречённо спросила молодая женщина. — В любом из Семи Городов Алёна найдёт меня и сделает всё что захочет. Она тут хозяйка.

— Значит, уедем туда, где не сможет достать, — запальчиво ответил Серафим. — Если тут она не даст нам жизни, значит уедем в Москву или в другой город, куда сможем попасть. И если даже там придётся жить в гетто, наши дети, по праву рождения уже получат в нём все права. Мы будем жить как люди совсем в других условиях — там есть всё, что нужно для жизни, там есть закон — и ни одна барыня не посмеет совать свой облезлый от наркотиков нос в нашу жизнь.

Девушка слушала, воспринимая это скорее как сказку, а не планы на будущее, понимая всю их нереальность. Но ей так хотелось в это верить.

***

Когда Алёна доехала, наконец, до нужного места, солнце уже перевалило за полдень. Ещё на подъезде женщина внимательно рассмотрела видео с квадрокоптера висящего над сложенным из брёвен домом в полтора этажа, обнесённого невысоким забором. Калитка была закрыта и сколько она не стучала, и не звала жиличку по имени, та не отзывалась. Дом казался абсолютно безжизненным. Поняв бессмысленность дальнейших попыток, хозяйка Полиса перелезла через забор и, подойдя к закрытой двери, зачем-то постучала в неё, уже зная, что ей ник-то не откроет. Тогда она обошла дом, заглядывая в окна и, по-видимому, в спальне увидела то, что подтвердило её самые мрачные догадки.

В щель не до конца опущенной жалюзи она увидела висящее под потолком женское тело. Алёна не видела его полностью, только голые ноги до колена, в одном оставшемся на ступне комнатном тапке. Барыня ещё какое-то время смотрела на них, а потом, отвернувшись, прислонилась к нагретой солнцем стене и съехала вниз. Наташку было конечно жаль, но, было очевидно, что её уже не вернуть и теперь, отметая самоубийство, появлялась новая проблема — кому и что девчонка успела рассказать перед смертью.

При имеющихся возможностях ей не стоило большого труда обзавестись базовыми станциями мобильной связи, это было проще, чем натягивать на столбы или закапывать в землю провода стационарных телефонов. Да мобильная связь оттого и звалась «мобильной» что всегда была при тебе. Московские власти не препятствовали развитию основанных изгоями поселений, посчитав, что даже такие как они имеют право на второй шанс. В приходящих из Москвы поездах был товарный вагон, для тех, кто имел возможность оплатить заказанную покупку. Вышки сотовой связи работали лишь там, где было электричество и Алёне потребовалось прилично отъехать от дома, чтобы связь появилась.

Леший приехал довольно быстро, взяв с собой доктора, констатировавшего смерть и нескольких приближённых из местной полиции, которых натаскал, как мог в расследовании уголовных дел и первичном сборе улик. Умышленные убийства случались не часто и, как правило, это было бытовым сведением счётов по пьяной лавочке. Барыня не поощряла увлечение наркотиками и алкоголем, но запретить это полностью не могла и ограничивалась лишь частичным запретом употребления в рабочее время. В отличие от героина водка и пиво свободно продавалась в её магазинах, и каждый, кто имел средства, мог их купить. Разговаривать с Алексеем ей не хотелось, тем более что-то объяснять. Ведь всё было ясно и так, и говорить о доверии больше не приходилось. Он лишь спросил Алёну глядя сквозь окно на висевшую в петле девушку:

— Это ты её убила?

— Нет, я нашла её уже повешенной, — ответила женщина, шериф кивнул, не став спрашивать, что было бы, если б Наташка оказалась жива, о том, почему не вытащила её из петли и что вообще она здесь делает. Алёна уехала в Полис, а полицейские занялись своей работой.

Утром Леший зашёл к ней в кабинет, пройдя мимо вооружённой до зубов охраны; после покушения бывший штаб воинской части жил теперь на осадном положении, бросив с порога:

— Только не спрашивай, почему я так сделал и давай вообще закроем эту тему.

— Но что-то ты мне можешь сказать? В конце концов, ты у нас шериф, — развела руками хозяйка кабинета. По случаю установившейся в последние дни жары она одела лёгкое свободное платье. Окно в комнате было закрыто плотной гардиной дававшей незначительный приток свежего воздуха, как и света.

— Есть кое-что любопытное, вот смотри, — сказал Леший, показывая ей фото на своём планшете; лицо его можно было бы назвать довольным, если б не предшествующие всему этому обстоятельства. — Сейчас жарко, не только люди оставляют следы, а и солнце. Видишь её пальцы? На указательном след от кольца, которого нет.

— Могло слететь во время борьбы или Наташка сама его сняла.

— Могло, если бы была борьба, но борьбы не было. Если не брать во внимание версию о самоубийстве, выходит она сама впустила убийцу, которого хорошо знала, поэтому и была застигнута врасплох. А дом мы обыскали — кольца нет.

— И что это значит?

— А это значит, — ответил Леший, — что убийца подарил ей колечко со встроенным GPS трекером, а возможно и микрофоном, поэтому был в курсе всего, что происходило здесь и Наташиного местоположения.

— Охренеть! Грёбанный век высоких технологий, — не сдержалась Алёна. — Камеру с квадрокоптера посмотрели?

— Да, и это самое интересное.

— Есть лицо убийцы? Найду урода, заживо шкуру сдеру, кем бы он ни был, — оживившись, кровожадно выпалила Барыня, но Алексей лишь отрицательно покачал головой.

— Нет, причём вообще ничего. Девчонка всё время была одна, пару раз попав в камеру. Вот смотри, — сказал он, пытливо глядя на неё, придвинув планшет и нажав на пуск. — Видишь?

— Ничего я не вижу. А что я должна была увидеть?

— И я ничего не заметил, в первый раз, — кивнув коротко стриженной седой головой, произнёс Леший, пододвигаясь ближе. — Вот видишь тень, тень движется, а человека нет. Вот это и есть наш неизвестный, в существовании которого я, честно говоря, засомневался.

Алёна впилась глазами в изображении на экране. Несмотря на пасмурное утро, ближе к обеду день распогодился, вышло солнце, и в его свете была ясно видна тень человека выходящего из дома.

— На нём какой-то девайс блокирующий его изображение.

— Видимо не очень качественный, — вставила Барыня, вновь и вновь просматривая запись. — Мы можем своими силами разблокировать видео?

— Пытались, но так и не смогли. Нужно заказывать программу в Москве.

— Следующий поезд через две недели. За это время он ещё кого-нибудь укокошит. Чёртов прибор, нужен мне самое позднее завтра, и я постараюсь сделать всё, чтобы завтра он был уже здесь.

— Хочешь, чтобы его сбросили с дрона? — спросил Леший, направляясь к двери. — Просмотрю по камерам все связи Наташки за последнее время, глядишь, наш неизвестный где-нибудь да засветится.

— Да хоть с летающей тарелки, — отрезала женщина, с ненавистью глядя на чётко видную тень человека в накинутом на голову капюшоне плаща. — Главное для меня поймать эту тварь как можно быстрее, и я сделаю всё, что бы так оно и было.

***

Леший больше не доверял механизмам, взяв в последнее время привычку делать по утрам трёхкилометровую пробежку. Он любил лес, в нём не было луговой жары и пыли и, отбежав довольно далеко в лесную чащу, порядком прореженную поселковыми лесорубами, остановился. Долгое время Суботин просто стоял, прислушиваясь к пению птиц; наконец удостоверившись в отсутствии слежки, он достал спутниковый телефон, набрав единственный номер, не став включать видеосвязь.

— Это я, — сказал он, когда трубку сняли почти сразу, — всё вышло, так как мы и думали.

— Это хорошо, — ответил мужской голос явно уже не молодого человека, с трудом скрывая свою радость. — Скидывайте координаты местоположения объекта, мы высылаем группу.

— Поторопитесь, у нас появились конкуренты.

— Кто? — явно встревожился собеседник, выказывая свою крайнюю озабоченность.

— Я не знаю. Кто-то, кто готов идти по труппам ради достижения цели.

— Разберитесь с ним, голубчик, обязательно разберитесь. На кону стоит слишком много, и мы не можем упустить этот шанс, просто не имеем права…

— Я делаю всё что могу, но и вы должны мне помочь, — перебил Леший, пытаясь уверенностью своего голоса прекратить начинающуюся панику.

— Мы? И чем?

— Алёна отослала заявку на получение нужной нам программы для дешифровки файлов, очень нужной. Постарайтесь, чтобы заказанный ею прибор самое позднее завтра с дроном вылетел из Москвы.

— Считайте он уже у вас, — наконец взяв себя в руки, ответил не названный в разговоре собеседник. — Надеюсь скоро встретиться с Вами, Алексей Михайлович, встретится в совсем другом уже мире.

— И я очень на это надеюсь, — проворчал Леший, пряча выключенный телефон в карман. Он развернулся и не торопясь побежал к Полису.

***

Стояла середина лета и так же как в прошлые годы река обмелела, что сказалось на количестве получаемой электроэнергии. Свет в Полисе теперь давали по часам, но для Барыни и казино делали исключение. Помимо ГЭС вырабатывали электричество ветровые генераторы и солнечные панели, а местные инженеры самоучки, которых называли Кулибиными, ставили их туда, где прерывать процесс было нельзя. Для Полиса такими были больница, хладокомбинат, где летом хранились запасы на зиму и местный банк.

Ватаги металлистов обследовали окрестные земли, привозя в Полис подводы с цветным металлом и железом. То, что плавилось легко шло на выплавку нужных городу вещей. Плавили металл при помощи электричества, как правило, по большой воде, но даже тогда на это уходила вся вырабатываемая ГЭС энергия и в этот раз исключений уже не делали. То что расплавить не получалось, разрезали, сваривали или обрабатывали ковкой.

Союзные Дома всерьёз задумались о хождении в Корпорации единой денежной единицы — Нового Русского Рубля и даже сделали первый шаг на пути к этому во взаиморасчётах. В подвалах Полиса был аналог хранилища Центробанка, где каждый город держал имевшие ценность вещи, будь то растерявшие свою изначальную стоимость золото и драгоценные камни, оружие, технологии или героин — в общем, всё что, обеспечивало денежной единице ликвидность.

Эти хранилища были самым ценным, из всего, что имелось в этом новом мире и поэтому за ними велось круглосуточное наблюдение и учёт. Когда баланс хранящегося добра оказывался критическим, расчёты новым рублём больше не принимались и люди возвращались к обычному обмену одного на другое.

Выплавка новой денежной единицы происходила из старых монет; на реверсе красовалась голова мифической медузы Горгоны, символизирующей новое время эпохи коронавируса, а на аверсе была выдавлена цифра. Самые дорогие, номиналом в тысячу новых рублей чеканились из платины и были настолько редки, что использовались лишь для взаиморасчётов между главами Домов, пятисот рублёвка лилась из золота с приличным добавлением меди и была почти красной, ниже достоинством шли монеты из латуни и алюминия.

Солдаты пограничной стражи, отбыв на границе положенные три месяца, недавно вернулись домой. Каждый город давал своих рекрутов, и Полис не был исключением. Девяносто дней на границе цивилизации превращали солдат в обросших, одетых в звериные шкуры бородачей, больше похожих на лесных разбойников. С формой не было проблем — старых запасов хватало ещё на долгие годы, но был в этом какой-то первобытный шик — носить одежду из шкуры добытого тобой зверя, и чем крупнее и опасней был зверюга, тем выше ты котировался в глазах сослуживцев. Полис выделял им из бюджета хорошие деньги, которые выдавались на руки в день возвращения и уходили почти сразу в заведениях Барыни. Не видевшие ничего кроме леса молодые мужчины отрывались по полной и выходили из казино, лишь, когда больше нечем было платить.

Задачей пограничников была не только охрана территории, установление столбов с натянутой колючей проволокой, а и фильтрация людей желающих попасть на территорию Семи Городов, ютившихся в теплое время года в импровизированных поселениях у односторонних пунктов пропуска. В отличие от мегаполисов смертность на отвоёванных у Пустоши землях не была плановой и как ни старались главы поселений, всё ещё превышала рождаемость. Люди умирали от болезней, старости, ран и травм, заканчивали нелёгкую жизнь самоубийством, а пополнялись лишь поездами с изгоями из Москвы, среди которых не каждый мог ужиться на новом месте или принести ощутимую пользу. Задачей пограничных застав было отсеять бесполезных для социума людей и ввести в него тех, кто мог помочь новому государству в решении первоочередных задач.

Был почти полдень, когда к зданию бывшего штаба подошёл одетый в линялые джинсы и синюю футболку похожий на бродячего проповедника мужчина лет двадцати пяти с рюкзаком за плечами и требовательно постучал в ворота. Переговорив с охранником, он довольно долго ждал снаружи, а потом прошёл во внутренние апартаменты. По дороге его несколько раз тщательно обыскивали, удивляясь содержимому рюкзака. Войдя внутрь двухэтажного дома, ему снова пришлось ждать и спустя ещё четверть часа, он всё же вошёл в гостиную, где его встретила Алёна в летнем деловом костюме, в компании сидевшего рядом в кресле Лешего и пары человек из её окружения, занимавшихся своими делами и в разговоре не участвовавших.

— Ты сказал, что тебя выгнали из моего казино, не отдав выигрыш? — без предисловий сухо спросила хозяйка Полиса, разглядывая визитёра. Вообще-то разрешением довольно часто возникавших конфликтов занимался начальник охраны, но неожиданный гость настаивал на встрече именно с ней.

— Не совсем так, Амалия Сергеевна. Здоровенный мулат решил, что я мухлюю в игре и, похоже, надумал со мной разобраться. А мне просто везло в тот день. Но прежде, как знак своей признательности за потраченное время, хочу подарить Вам эти цветы. — Мужчина полез в рюкзак, что держал в руке и достал из него букет из семи алых роз, но прежде чем женщина смогла дотронуться до них или вздохнуть запах, начальник охраны вынес их в другую комнату, приказав своим людям впредь следить за ним.

— Так это ты тот мошенник, неделю обиравший игроков в моём казино, а потом сбежавший через окно?

— Это Вам мулат наплёл такого? — не смутившись, переспросил гость. Вполне миловидное лицо Барыни, с заметной примесью восточной крови стало вдруг жёстким, как-то враз растеряв остатки былой привлекательности. Теперь её улыбка больше походила на оскал львицы, защищавшей своё логово — этот убийственный взгляд не предвещал ничего хорошего, но молодой человек выдержал его, нисколько не смутившись. — А что мне оставалось делать? Здоровяк убедил себя в моей вине и готов был расправиться со мной, без каких либо доказательств, просто от скуки, для поддержания авторитета. Мне пришлось спасать свою жизнь, бросив выигрыш.

— Так ты пришёл за выигрышем? — удивляясь его наглости, сухо спросил вернувшийся в залу Леший.

— Нет. Я пришёл к вам искать справедливость; не хочу, чтобы меня считали мошенником и охотились за мной по всей Корпорации.

— Кто тебе сказал моё имя? — не зная как поступить, спросила Алёна, разглядывая гостя.

— Википедия, — ответил тот, засунув руку в карман джинсов, стоявший позади охранник, тут же схватил его за локоть, едва не вывихнув, но в кармане лежал лишь видавший виды смартфон. Растирая болевшую руку, мужчина продолжил, с опаской поглядывая на стоящего рядом громилу: — Забил в поисковике «Поселения изгоев в Пустоши» и вуаля! Ваше фото с краткой биографией.

— Если ты прочёл мою биографию, то зря сюда пришёл. Многие приходили сюда урвать лёгких денег, но все они плохо кончили. Очень плохо. Если ты вернулся не за выигрышем, то зачем тогда?

— За справедливостью. Пусть тот громила либо докажет что я мошенник, либо заберёт свои слова назад. Он не ловил меня за руку, ник-то не видел, что я как-то нечестно вёл игру, и вся моя вина была в том, что мне везло раз за разом. Но такое бывает, хоть и редко.

— Даже не знаю, что с тобой делать, — призналась Барыня, глядя поверх его головы и постукивая коротким тонким пальцем по столешнице. — Я неплохо разбираюсь в людях и чувствую, что ты мне врёшь, но наказывать тебя без доказательств не хочу. Даже здесь всё должно быть по закону. А иначе, зачем мы так долго городили огород со всеми этими правилами? Северянин уже уехал к себе?

— Нет, — ответил Леший. — Ещё здесь отирается, наверное, дрыхнет сейчас в номере. Я пошлю за ним.

— Мне здесь его ждать? — спросил молодой человек, но, не желая присутствия постороннего, Алёна ответила: — Как хочешь, только не вздумай сбегать. Это будет доказательством твоей вины, и я прикажу тебя вздёрнуть без всяких больше разбирательств.

Ожидая мулата, мужчина вышел из резиденции и, постояв немного, пошёл к казино, рассудив, что поиски истца не будут быстрыми. Оно расположилось в бывшей казарме воинской части. Четырёх этажное двух подъездное здание было переделано под нужды увеселительного заведения; во все времена народ хотел двух вещей — хлеба и зрелищ и Барыня старалась дать ему и того и другого. На первом этаже были складские помещения, прачечная и довольно прилично готовившая кухня ресторана, а на четвёртом бордель, с пилоном стриптизёрш на нескольких сценах и комнатами для плотских утех. Пол между вторым и третьим этажами снесли, как и перегородку между подъездами, сделав устланную ковровыми дорожками игровую зону с пятиметровыми колонами огромной. Здесь было почти всё, что могло быть в классическом казино двадцатого века, и почти в таком же количестве. Вдоль стен стояли слот-машины, в простонародье именуемые «однорукими бандитами», в центре рулетка и карточные столы, а по бокам биллиард, «русский» и «американка».

Нельзя было сказать, что зал оказался, забит людьми, но пусто здесь точно не было. Откуда-то сверху негромко звучала мелодичная музыка, между столов сновали крупье и официанты с выпивкой на подносах, шторы оказались задёрнуты, и в мягком свете люминесцентных ламп было трудно понять день сейчас или ночь.

Достав телефон, молодой человек запустил нужную программу, выдавшую карту помещения, с алой пульсирующей точкой там, где находились туалетные комнаты. Дождавшись, когда мывший руки подвыпивший игрок выйдет, человек похожий на проповедника подошёл к единственной запертой кабинке и, постучав костяшками пальцев властно сказал:

— Открывай старый ты лудоман, у меня совсем нет времени. Я знаю, что ты здесь. Где ещё тебе быть, как ни в этом источнике порока? — ответа не последовало и тогда молодой человек, достав из рюкзака пилочку для ногтей, сбросил накинутый крючок, просунув её в щель двери. Сидящий на опущенной крышке унитаза пожилой почти полностью лысый, плохо выбритый мужчина затравленно взглянул на него и, изобразив вымученную улыбку произнёс: — А это Вы Серафим. Извините, не знаю Вашего отчества. Мне нравится здесь, забываешь о том, что за стенами ад, пусть и на время. Вам разве не опасно тут находится? Вас же вроде уличили в мошенничестве?

— Его ник-то не знает, потому что отчества у меня нет. То, что я просил тебя сделать, перестало быть актуально, ты мне больше не нужен и как жест доброй воли я отдам все твои проигрышные расписки Барыне, а заодно расскажу, если придётся, кто шпионил за ней для меня. Поэтому лучше меня не злить.

— Но я ведь тоже могу кое-что рассказать — как вы увивались, стараясь делать это незаметно вокруг Наташи, Алёниной гувернантки. А потом она вдруг взяла да удавилась и Вам больше не хочется знать, что произошло с Барыней.

— Меня здесь уже, в чём только не обвиняли, а доказательств ноль, — беспечно ответил молодой человек, глядя в щель двери.

— Доказательства я думаю, будут, причём не позднее завтрашнего дня. Представляете, на убийце бедной девушки был удивительный девайс, скрывающий почти полностью его на видео с дрона. Но вот тень нашего убийцы осталась. Барыня потянула за ниточки в Москве и очень скоро прибор, что сбросит маску с этого душегуба будет здесь. Как Вы думаете, кого она увидит? Я вам нужен, Серафим, всё ещё нужен, а мне нужны мои расписки, — в этот момент в коридоре послышались грузные торопливые шаги, Серафим быстро закрыл дверь, накинув крючок и запыхавшийся, явно принадлежащий молодому человеку голос спросил: — Ты тут что ли? Эй, как там тебя?

— Здесь, живот прихватило, скоро выйду.

— Обделался что ли? Давай быстрей, Барыня ждать не любит, а Северянин тем более, — облегчённо бросил скрытый дверью здоровяк (тот, что едва не оторвал ему руку), выходя из туалета.

— В общем, так, — зашептал на ухо любителю лёгких денег Серафим. — Принесёшь мне то, что заказала Алёна и мы квиты.

— Это не возможно — доступ туда у узкого круга, на меня сразу подумают, начнут пытать, и я Вас выдам, причём сразу же. Но я смогу его уничтожить, только не за долг. Вернее за долг, но ещё и за билет отсюда. Я не могу больше здесь, понимаете? — придушенно зашипел визави и, испугавшись, что подручный Лешего, оставшийся у туалета услышит его, Серафим зажал ему рот. Был соблазн придушить его, чтобы он замолчал навсегда, но это означало конец игры и, сдержавшись, молодой человек поспешно зашептал на ухо:

— Успокойся, чёртов ты неврастеник. Ты же выдашь нас, и тогда придётся изображать влюблённых педиков. Так и быть, я заберу тебя с собой, про долг тоже можешь не вспоминать, но запомни: эта чёртова программа, должна быть уничтожена.

***

Когда Серафим, в сопровождении здоровяка, наконец, вернулся, комната, в которой они общались перед этим, была полна народу. Места за большим овальным столом ему не нашлось, как впрочем, и на диване и Серафим остался стоять у входа, полагаясь на своё красноречие в этом явно враждебном обществе.

— Я поражаюсь твоей наглости, — поворачиваясь к нему, вполоборота произнёс Северянин холодно глядя на него. — Ты, самый обычный кидала, требуешь доказательства своей вины? Если ты не виновен, почему отказался играть со мной моими «зариками»? Невиновные не выпрыгивают из окон.

— Откуда ты знаешь? Так может сказать лишь тот, кто был на моём месте, — возразил молодой человек, стараясь сохранять самообладание. — Выиграл бы я или проиграл — моя участь была уже решена и я такой для себя не хотел. Ты обвинил меня при всех, что я нечестно играл. А скажи, можешь ли ты это доказать?

— Лучше тебе не перегибать палку, — негромко, почти ласково ответил ему мулат, но от тона, каким это было сказано, мурашки должны были пойти по телу Серафима. — Твоя жизнь весит сейчас даже не на ниточке, а на тонюсенькой волосинке, которая только что стала ещё тоньше. Никогда за всю свою жизнь я не оказывался в подобном положении, и поверь мне, не окажусь, потому что всегда отвечаю за свои слова и поступки. Почему я обвиняю тебя? Потому что ты вёл себя как матёрый шулер, раскатывающий одного лоха за другим. Ты умело создавал иллюзию равной борьбы, поднимая ставки, а потом до нитки обирал севших с тобой играть людей. Когда же я предложил сыграть тебе своими камнями, ты сбежал. В этом грёбанном мире нет судов и адвокатов, а закон держится на семи столпах, как когда-то мир представляли лежащем на спинах китов. И вот один из этих столпов — я, и я здесь не для того, что бы залётная мразь делал из меня идиота. Если раньше мне хотелось убить тебя в назидание другим, просто чтобы было неповадно грабить моё казино, то теперь это становиться сугубо личным делом.

— Здорово сказано, — в повисшей мёртвой тишине заметил молодой человек, одобрительно покачав головой, над которой непросто нависли облака, а сгустились такие чёрные тучи, что в пору было выбирать себе место на кладбище. — Объявив личным врагом, ты пытаешься заставить меня назвать белое чёрным. Всё время говоришь о своих камнях. Но чем были плохи те, которыми я играл? Только тем, что выигрывал. В этом ваша хвалёная система правосудия — казино всегда в выигрыше? Я пришёл сюда потому что на мне нет вины, и не от тебя хочу справедливости, а от того кто действительно может быть справедлив в этом споре, кому не застилает глаза уязвлённое самолюбие и гордыня. Я готов сыграть с любым, любыми камнями которыми играют другие, а не теми, что хранят для особого случая, когда нужно выставить лжецом неугодного тебе человека. Если проиграю, готов принять любое наказание, но если выиграю — пусть тот, кто назвал меня мошенником, прилюдно заберёт свои слова назад.

— Ты что, думаешь, попал в детский сад и тебя нежно отшлёпают по розовой попке? — вмешался в разговор Топорков. — Здесь нет тюрьмы, из которой можно сбежать или выйти досрочно, а приговор для шулера будет один — смерть.

— Я согласен, — не оставляя себе пути к отступлению безрассудно ответил обвиняемый. На его щеках ярко пылал румянец, серые глаза были решительны и безумны; он принял вызов и был готов идти до конца.

Весь оставшийся день Серафим провёл за игровым столом, играя то в одну игру, то в другую. Камни менялись по нескольку раз за партию, но ему почти всё время везло и лишь когда их заменили, на камни Северянина, удача отвернулась от него, и ему с трудом удалось свести игру к минимальному проигрышу. Наконец игравшие с Серафимом лучшие игроки, из тех, кого смогли найти Северянин и его люди собрались обсудить итоги.

— Ну что скажете? — спросила Алёна и тот, кто играл с Серафимом первым, ответил, обменявшись взглядами с остальными:

— Я скажу за всех. Парень играть умеет, но это трудно назвать везением или счастливой случайностью — говорю это не потому, что он разделал меня под орех, а я, честно говоря, считал себя докой в этом деле. Он просто повелевал камнями, заставляя их выдавать нужные комбинации. Даже не представляю, как он это делал, да и сам он, по-моему, тоже. Для него это происходит естественно, так же как дышать, справлять нужду, засыпать и просыпаться и он не задумывается о сложных биохимических процессах, происходящих в его организме. Не думаю, что он виновен, но я бы его к казино не подпустил бы и на километр.

— Ну, вот видишь, — не выказывая своего явного удовольствия, произнёс Северянин, — я же говорил что он шулер. Умышленно он грабил наших клиентов или нет, но ведь грабил, не оставляя им шансов, а это значит…

— Это значит, ты видишь лишь то, что лежит на поверхности, — перебила его Алёна и обратилась к химику, занимавшемуся изготовлением героина: — Возьми камни, которыми он играл, хоть на атомы их распыли, но выясни, как он это делает. Почему кости выдают нужную ему комбинацию?

— Одно дело героин, и другое атомы. У меня нет ни нужных знаний, ни оборудования, ни времени — сейчас сезон, от которого зависят уже оплаченные поставки.

— Подвесим его за ноги, повисит, повисит да сам всё и расскажет. Как он это делает, — вставил Топорков, быстро сникший под холодным взглядом Барыни.

— А если не расскажет? Что если он сам не знает, как это происходит? Ты отдаёшь себе отчёт, почему у тебя встаёт член всякий раз, когда ты видишь аппетитную задницу? Если у тебя нет знаний, проконсультируешься в Москве с тамошними светилами в этой области. Оборудование закажем там же или в другом чёртовом городе, — повернулась она к химику, невысокому, худощавому мужчине лет сорока с нервным лицом и светло-синими, словно линялыми глазами. — Поставки подождут, отдадим то, что осталось от прошлого сезона. С этого момента занимайся только этим. Если он, этот чёртов Серафим, умеет повелевать игральными камнями, я хочу знать на что он способен ещё. Возможно, он видит нас сейчас сквозь стену и слышит каждое наше слово.

— И что, вы теперь убьёте меня? Из-за того что камень не пошёл мне после почти десятка выигранных партий? Незнакомыми мне зариками, которые возможно просто не ложились мне в руку? — выпалил Серафим, когда его пригласили в комнату. Он был вымотан многочасовым напряжением игры, и от прежней уверенности не осталось следа. Сейчас сквозь брешь в самообладании буквально сочился страх; было видно, как он напуган и ему хочется жить. Вероятно, он рассчитывал на другой результат.

— Проиграть одну партию из пяти, другими камнями, это нормально. Я погорячился в прошлый раз, хоть мне и неприятно это говорить. День был ни к чёрту — Алёна заболела, возможно, это выбило меня из колеи, — пробасил Северянин, подходя к молодому человеку, заметно уступающему в росте и комплекции и протягивая ему руку для примирения. — Я был не прав. Не держи на меня зла. Твой выигрыш мы раздали проигравшим, но думаю, с твоим мастерством это не есть проблема.

Серафим удивлённо смотрел на гиганта, не веря, что всё позади, а потом всё же пожал протянутую ладонь, спросив напоследок: — Я же сказал, выигрыш для меня не главное, дороже всего репутация. Я могу посещать ваше казино?

— Можешь, — ответил мулат, всё еще держа его руку в своей. — Но сильно не свирепствуй — если проигравшие подымут тебя на вилы, я помочь здесь уже не смогу.

***

Вечером Алёне позвонили из Москвы, сообщив, что заказанный товар час как отправлен на квадрокоптере и ночью будет в Полисе. Женщина обрадовалась и честно говоря, удивилась такой оперативности. Брошенная ею петля затягивалась всё туже на шее убийцы, и пусть он оставался по-прежнему безликой тенью, совсем скоро можно будет, сорвав маску, увидеть его лицо.

Проснувшись, первым делом она спросила, доставили ли московскую бандероль и, узнав, что посылка на месте стала с нетерпением ждать результата. Доложить о них пришёл Леший. Несмотря на непроницаемое лицо, Алёна почувствовала, что новости не из приятных, но то, что услышала, было хуже самых мрачных её ожиданий.

— Что, всё так плохо? — напряжённо спросила она и приближённый ответил.

— Прибор пришёл в негодность во время приземления, ударился о камень или обо что-то твёрдое. Метал, дерево в этом уже нет разницы. Нужно было подождать поезда, в следующий раз так и поступим.

— Ты вообще слышишь себя? — с трудом сдерживая клокочущую в ней злость и зарождающуюся панику, спросила женщина, и Алексей удивлённо взглянул не неё. — Ты что, и правда, веришь в то, что сейчас сказал? Или просто хочешь меня успокоить, думая, что мне станет легче от этого? Но как, как скажи мне, я могу быть спокойна, когда мои враги на шаг впереди меня. Меня, самого могущественного человека этого грёбанного мира! Они рядом со мной, среди самых близких мне людей и ты, пытаешься убедить меня в том, что всё не так уж и плохо. Да всё ни просто «неплохо», а просто хуже некуда! — Барыня разразилась площадным трёхэтажным матом и, не сдержавшись, сбила ладонью, стоящую на столе чашку, больно ударив ладонь. Фарфоровая чашка с жалобным звоном, разлетелась об пол, разбрызгав содержимое, бывшие в этот момент в доме люди затаились, боясь попасть под горячую руку, вдруг сделалось так тихо, что стало слышно, как бешено, колотится сердце в её груди, под монотонный бег напольных часов. Алёна встала из-за стола и заходила по комнате, растирая ушибленное запястье, напоминая запертую в клетке львицу. — Вначале хотят убить меня, потом стараются выдать за самоубийство смерть Наташки, а теперь уничтожают последние улики.

— Может, всё это и не связанно между собой, — не слишком уверенно заметил Леший, воспользовавшись паузой, но Алёна, не найдя слов только недоумённо покачала головой.

— Ты сам прекрасно знаешь что связанно. Связанно, чёрт бы его побрал, но только не со мной, пусть я и в центре всего происходящего, а с Линой. Всё это ради неё, хотя я и не совсем ещё разобралась в происходящем, но одно ясно — ей угрожает опасность и оставлять её одну нельзя.

— Девочку не найти, я спрятал её надёжно. О том, что она твоя внучка знают единицы, люди беззаветно преданные тебе, для остальных она просто немая прислуга. Прошло много лет со смерти Нины, о беременности ник–то не знал. Но чтобы успокоить тебя я отправлю с утра к Отшельнику людей, только вряд ли он будет этому рад.

— Мне плевать, что думает её папаша-монстр, Лина моя единственная родственница, ради благополучия которой я готова не просто на многое, а на всё. И ему лучше не злить меня, как и тебе. Твоя забота о Наташе не слишком помогла, максимум чего ты добился, это выиграл для неё пару дней. Вначале её нашёл убийца, а потом уже я, поэтому ты отправишь людей к Отшельнику немедленно.

— А если он будет против?

— Тогда пристрели его, — бросив на сподвижника кровожадный взгляд, процедила Барыня, вероятно представив эту сцену, но потом добавила: — Ладно, я сама поеду с вами, какой ни есть, а всё же отец. Скажи, чтобы запрягли две брички и Лёша, не затягивай сборы. Чует моё сердце счёт идёт сейчас даже не на часы, а на минуты.

***

Когда-то Отшельник любил московское метро, ушедший глубоко под землю самодостаточный мир рельсовой железной дороги, давно уже живший в режиме 24 на 7. Днём и ночью шли битком набитые поезда — люди ехали на работу или возвращались домой. Из-за огромного количества пассажиров работать приходилось круглосуточно, вторые и третьи смены давно стали нормой в детских садах, школах и ВУЗах. Людей с детства приучали к бешеному ритму жизни, где просто не было места отдыху, и Отшельник не стал исключением.

Никакая другая энергия кроме атома, не могла обеспечить энергией Москву. Если в первое столетие срок работы АЭС составлял сорок лет, то впоследствии увеличился до ста, а теперь до пятисот. Благодаря сверхпрочным сплавам, из которого делали корпус реактора. Реактор размещался под землёй, по сложной системе дренажей вырабатываемое тепло распределялось равномерно под всей огромной площадью города. Сейчас даже в самые суровые зимы температура почвы не опускалась ниже нуля, река больше не замерзала, а климат изменился, став заметно мягче.

Сидя на лавке в самом конце пирона Отшельник пропускал один поезд за другим, вероятно стараясь запомнить этот мир, каким он был минуту назад, ведь таким он больше уже не будет. Наконец мужчина встал, бросив на пол закрывавший рот и нос шарф. Вокруг бушевал калейдоскоп неоновых огней рекламы, слайдов популярных ток шоу, треков музыкальных каналов — всё смешалось в звуковую какофонию, в которой так же было трудно найти что-то одно, как пресловутую иглу в стоге сена.

Теперь поезда метрополитена представляли собой единое целое, разделённое на восемь секций, как когда-то на восемь вагонов. Из начала в конец можно было пройти, не выходя наружу и зайдя в хвостовой вагон, Отшельник пошёл в начало состава. Он шёл в накинутом на голову капюшоне толстовки, не оборачиваясь назад, чтобы не видеть происходящего за его спиной. Он не дошёл ещё до середины, а люди у двери сквозь которую он вошёл стали валиться замертво на истоптанный миллионами подошв пол. Смерть безжалостно косила всех подряд — виновных и не знавших греха, молодых и старых, бедных и тех, кто имел достаточно денег на собственное авто, но предпочёл пробкам автострады скученность метрополитена.

Не оборачиваясь, Отшельник шёл всё дальше вагон за вагоном. Он не был злым или добрым, как не может быть им острое лезвие, срезающее смертельно опасную опухоль. Люди за его спиной сотрясались в конвульсиях на заблёванных рвотой и загаженных кровавым поносом сидениях, они умирали, не сделав ничего плохого лично ему, но он давно уже не был человеком, став разящим мечом. И это было только начало, начало конца…

Его разбудил неистовый лай Шары, то был сигнал обречённого на смерть сторожевого, трубящего тревогу с пронзённой стрелой грудью, принявшего смерть, но дававшего шанс выжить другим. Даже спустя десять лет мужчина узнал этот запах, резкий сладковатый запах усыпляющего газа. Не думая о том, что на нём нет одежды, он метнулся к отгороженной плотной тканью кровати дочери, пытаясь закрыть её собой, но быстродействующий газ уже сделал своё дело. Отшельник смотрел, как одетые в неповоротливые скафандры люди разжимают его руки, отнимая единственное ценное, что было у него — плоть от его плоти.

Один из тех, кто явно не был рядовым исполнителем с интересом естествоиспытателя, наблюдал за ним, как за очередным умирающим подопытным кроликом, фиксируя необычные детали. Отшельнику показалось знакомым его лицо, да они точно когда-то встречались, но было это в совсем другой жизни и оттого казалось даже не с ним.

— Павел Андреевич, — раздалось в наушниках склонившегося над лежащим мужчиной человека, — к нам гости, едут по дороге в трёх километрах. Вертолёт ждёт, ребёнок у нас и мы можем лететь.

— О, это не просто ребёнок, это свет рассеивающий тьму, в которой мы жили последние две сотни лет. Странно как долго его не берёт снотворное.

— Добавить ещё? — спросил невидимый человек, но мужчина ответил: — Не нужно, он нам не помеха, просто констатирую факт.

— У нас трёхсотый, — вмешался в их разговор третий голос, резкий и властный привыкший выкрикивать команды.

— Что? — не понял Павел Андреевич и голос, цыкнув с досады что приходиться, теряя время разъяснять простые вещи пояснил. — У нас раненый. Собака прокусила скафандр одному из ваших. Точнее сказать не могу.

— Рана пустяшная, — осторожно вставил второй, вероятно бывший уже в курсе и осознававший, что решение судьбы пострадавшего медика остаётся за этими двумя.

— Ему нельзя в Москву, — закрыв глаза, прошептал доктор, по-видимому, руководивший медицинской частью операции. Он понимал все последствия сказанного, но поделать ничего не мог, ведь на кону стояли жизни миллионов людей.

Пострадавший, довольно высокий плотный мужчина в серебристом скафандре сидел на земле, быстро заматывая голень толстым слоем бинта, на котором проступала расплывающаяся алая точка.

— Но как же так? — негодующе произнёс он, увидев подходящего к нему человека. — Этот скафандр выдерживает несколько атмосфер, его нельзя разрезать — так Вы мне говорили. И видите что? Какая-то шавка прокусила его; наверное, задела мелкую вену, кровь до сих пор сочится. Я же засужу производителя, затаскаю по судам и выиграю их, какими бы секретными они не были…

— Успокойся, сынок, — перебил его визави, опускаясь на корточки рядом. — Это просто паника, но паникуешь ты зря. Я здесь тебя не оставлю — мы не бросаем своих.

— А я вам разве свой? — подозрительно глядя на него спросил пострадавший, и, желая подбодрить, мужчина ответил, несильно хлопнув его по плечу левой рукою: — Ну, конечно же, свой.

В этот момент, выхватив из ножен на бедре армейский нож, он вонзил его в левую часть груди медика, тот рухнул на землю, наконец, перестав причитать, а убийца проворчал, вытирая окровавленное лезвие об амуницию покойника: — А комбез то и действительно дерьмо.

Поднявшись, он оценивающе взглянул на показавшуюся, на лесной дороге запряжённую лошадью бричку, за ней ещё одну и трусцой побежал к ожидающему его на поляне за домом вертолёту.

***

Алёна и вся её свита в полном составе, не сказав когда будет, выехала из Полиса и люди, пользуясь выходным днём, праздно шатались по городку. В посёлке было с десяток открытых Барыней кафе; кофе и настоящий чай были большой редкостью и стоили дорого, а пили в основном травяные настойки, из того что росло в лесу и поле.

Одетый в белый халат с серыми разводами, рано полысевший человек с затравленным взглядом, пользуясь давним знакомством, без стука вошёл в кабинет доктора, на котором висела деревянная табличка: «Чистяков Фёдор Романович. Профессор». На самом деле Фёдор Романович не был медицинским светилом, когда-то он работал участковым гинекологом в одной из московских больниц. Но теперь на двери его кабинета написать можно было всё что угодно, и это было правдой по сравнению с остальными, ведь здесь, в Полисе он был единственным человеком с медицинским образованием.

Вернее попытался войти. Дверь оказалась заперта, мужчина недоумённо подёргал ручку, и проворчав: — Странный человек. Пишет мне «срочно зайди», а самого нет, — хотел было уйти, но дверь открылась, и он таки вошёл, тут же попятившись от того что увидел.

— Проходи Игорёк, мы ждём только тебя, — одетый в тёмно-синюю футболку и джинсы Серафим не дал ему сбежать, быстро закрыв дверь.

— Снова Вы, это начинает действовать мне на нервы, — простонал мужчина, глядя на примотанного скотчем к креслу с заткнутым кляпом ртом доктора. — Я сделал для Вас всё, что Вы просили, но меня скоро обязательно раскроют и поэтому вы обязаны забрать меня с собой, как и обещали.

— Заберу, раз обещал, — отмахнулся от упрёков молодой человек. — Но не сейчас, нам придётся здесь задержаться…

— Вы оставайтесь, сколько хотите, а я здесь оставаться не могу, ведь Алёна скоро догадается, что я её предал и расправится со мной. Вам разве не опасно здесь находится? Как Вы вообще здесь оказались, в этих коридорах легко заблудиться…

— Наташа водила меня сюда на экскурсию, и я запомнил дорогу. Сейчас тут началось такое, что Барыне будет не до меня, и она не догадается, — перебил его Серафим. — Мы пустим её по ложному следу.

Конец ознакомительного фрагмента.