Одна

Георгий Мо, 2023

Наличие денег приносит огромное счастье. Так считал отец главного героя, когда с пеной у рта доказывал состоятельность своей правды жизни. И все вокруг такого же мнения. Но после его смерти оголилась суровая действительность: огромное наследство лишь тяжелое бремя, а пустота внутри не перекрывается удовольствиями, которых в существовании главного героя как в роге изобилия. Он несчастен и от этого мается. Он чувствует, что дошел до предела. Даже множество женщин не делают его драму меньше. Скорее, наоборот. Они еще больше демонстрируют пропасть между ним и его мечтой. Он хочет любить, вспомнить вкус губ любимой девушки.Что ему может в этом помочь? Только огромное желание отодвинуть навалившиеся наследственные дела и вскрывшиеся семейные нарывы.

II

— Я, конечно, понимаю, Рустем, что у тебя папа умер, но все же… Ты же можешь хотя бы на сообщения отвечать!

— Тебе важно знать, Лия, мерил ли я давление и пил ли я чертовы таблетки?! Вместо того, чтобы спросить, как я себя чувствую. Что у меня внутри!

— Ты мне соизволил позвонить, чтобы сразу накричать? Я забочусь о тебе, а в ответ никакой благодарности! Одни упреки! И еще, я была уверена… Я думала, что ты понимаешь всю важность здоровья! Мы не раз об этом говорили. Думала, что и тебе это важно. А тебе словно все равно. Ты ничего не хочешь делать! Ты меня снова расстраиваешь.

— Ты во всем права. Это тебе важно! Тебе! Не мне! Тебе важно все это! А мне важно…

— Знаешь, а ты какой-то другой. Скажи, чем ты занимался эти дни?

— Почему ты требуешь у меня отчет?! Я в чем-то успел провиниться? Надо же! Вовремя не позвонил! Так?

— Не в этом дело, Рустем. Просто скажи, ты не пошел во все тяжкие?

— Во все тяж-ки-е… У меня отец умер! Ты слышишь?!

— Слышу. Но мне кажется, что дело не в нем. Ты ведь был готов к его смерти. Просто ты отвечаешь мне так, как уже когда-то отвечал… Но-о-о. Хорошо-хорошо. Я больше не спрошу-у про это. Тогда скажи-и… Было ли заседание наследников?

— Что конкретно тебя интересует, Лия? — я привычно хыкнул. — Как говорится, и-то-го?

— Ну, честно скажу, мне это очень интересно. Ты же знаешь, какие у меня планы!

— Боишься, что не хватит? Мечты рухнут, как карточный домик?

— Ну почему ты меня снова пугаешь?! Тебе доставляет удовольствие это? Просто скажи, все ли хорошо… Но все равно ты другой, — голос Лии задрожал. — Я не могу отделаться от этого ощущения. И, пока мы не увидимся, это будет меня мучать, Рустем.

— Надо же! Тебя будет мучать! А что меня мучает — тебе все равно!

— Мне не все равно! Я точно так же не сплю последние дни, как и ты. А ты! Вместо того, чтобы меня набрать, сидишь в мессенджере.

— Ты следишь за мной?!

— Это не слежка. Это отношения! Нельзя так поступать с теми, кому ты дорог!

— Дорог? С точки зрения денег? Ну конечно! С тобой по-другому не бывает! И вопросы все…

— А какие вопросы мне можно задавать? Что не вопрос — он тебе не нравится! А я всего лишь хочу быть в курсе. Я думала, что я уже часть твоей семьи…

— А я? А я? Часть твоей семьи? Той, где сплошные умные люди с кучей дипломов и острых фундаментальных разговоров. Скажи? Меня ведь даже познакомить с отцом твоим нельзя, пока я свой статус не возымею официально, да?

— Прекрати! Ты что, снова пьян? Что ты говоришь?! — Лия захлюпала носом. — Почему ты так? Я знала, что значит для тебя отец, но… Зачем ты обижаешь меня?

— А ты не знала, что правда может быть колючей? — я со звоном поставил пустой бокал на стол.

— Я помню, как мы с тобой вечерами пили слабоалкогольное вино. Помнишь? Я помню, как ты доказывал мне свою теорию относительно размера фужера и напитка. Я помню, как была восхищена твоими речами… Помню, как ты смаковал вкус и какие эпитеты придумывал сортовому вину. А теперь ты тупо бухаешь! И, похоже, даже не вино! И делаешь меня крайней! Тебе просто все равно. В твоих алко вечерах и, кажется, даже не только в алко я стала лишняя, — она с шумом сглотнула слюну и перевела тему. — Извини. Расскажи мне лучше, что было в эти дни.

— Море сообщений, звонков. Всем что-то нужно.

— А-а-а Алена тебе не звонила?

— Почему она должна мне звонить?! Мы недавно общались.

— Ну-ну! Знаю я этих отрожавшихся…

— Знаешь?

— Знаю!!! Им палец в рот не клади! По локоть откусят, тем более зная, что есть что кусать! Небось уже сидит просчитывает выгоду.

— Что?

— А то ты не знаешь про желание девушек найти себе того, кого можно доить!

— Интересно. Продолжай.

— Я каждый день смотрю ее социальные сети. Думаю, что сдаст она себя каким-нибудь глупеньким статусом про мешок денег, который падает с неба на голову.

— О чем ты? — почти шепотом спросил я.

— Я об Алене и ее набивании цены. Прям бесит! Что ты! “Звезда полей — кукуруза!” Ты просишь с дочкой увидеться, а она выпендривается! Если не конченная дура, то согласится. Жди! Со дня на день.

— Откуда столько злости, Лия?

— Это не злость. Правда жизни, Рустем!

— Правда жизни? Откуда ты этого набралась? Или по себе судишь?

— Я тут боюсь и слово пикнуть в телефонную трубку, когда ты злишься. Боюсь впасть в твою немилость! А кто-то даже разговаривать с тобой не хочет, и ты все равно стучишь в эту дверь, а она еще делает вид, что думает! Просто кому-то все дается вот так легко, просто по рождению, по самому факту наличия богатых родителей. А кому-то приходится для этого учиться много и работать не покладая рук. И то! Вариантов взлететь почти нет! Ну это так, мысли вслух. И знаешь?! Зачем вообще тебе этот ребенок? У нас с тобой будут свои дети! Хватит нам своих проблем!

— Интересно ты заговорила. Что значит, зачем мне этот ребенок? Это не просто ребенок, а мой. И если ты хочешь быть со мной и дальше, то тебе придется принять этот факт.

— Да-да, принять факт. Я понима-аю. Придется принять факт, что вся твоя большая семья будет виться вокруг тебя, как змеи. Надеюсь, твой отец правильно все расписал в завещании, иначе этот клубок затянется на шее, мама не горюй!

— Что ты говоришь?! Я тебя не узнаю, Лия.

— А надоело сопли жевать! Ты ничего не видишь и не замечаешь! Твоей бывшей сестричке вообще ничего нельзя оставлять! И рубля! Она же прокутит это в раз, и пыли денежной не останется. Только одни воспоминания! Эх! Жаль, что твой папа только одного не учел.

— И чего же? Позволь узнать.

— А того, что ты не такой, как он! Ты ко всем добренький, милый, хороший. Все садятся тебе на шею. А эта звезда и подавно! Есть, как говорится, чем и кем тянуть из тебя. Будет пожизненный балласт, — Лия недовольно выдохнула. — Нужно вообще заняться твоим окружением и общением с бывшей, от которой у тебя дочка. Она всегда будет шантажировать общением с ребенком. Если говорить своим языком, то будет буквально продавать дочь. К тому же, после стольких публикаций, где ты буквально селебрити, начнут спихивать на тебя свои приплоды все, кого ты… А то гулял-то ты на славу!

— Гулял на славу?

— Насколько ты помнишь, мы раньше с тобой дружили, и ты многое мне рассказывал…

— Вот именно! Дружили, Лия. А друзья — это те люди, которые не используют информацию, полученную от сердца и души, против тебя. Я думал, ты сделаешь выводы другого характера!

— Знаешь, Рустем, я и сделала выводы! А потому-у пытаюсь обезопасить свое. То, что создано мною.

— Тяжело тебе, видимо.

— Непросто. С тобой все непросто!

— Да. Похоже-е… — с тяжелым вздохом произнес я.

— Что? Ну что еще?! — растерянно воскликнула Лия. — Что?!

— Я устал.

— Устал?!

— Устал. Устал быть не тем, кем являюсь на самом деле. Устал быть не с теми, с кем хочу быть на самом деле. И еще! Ты права. Дело не в смерти отца.

Я вновь оправдывал свою натуру. Бесценные жизненные основы, о которых мы много дискутировали с Лией, на деле оказались голимой показухой, а высокие речи, когда с пеной у рта я просил дать мне второй шанс, изменив ей впервые прошлой осенью, — всего лишь пустомельством.

Еще когда я набирал номер своей девушки, во мне уже билась тревога. В голове крутилась встреча с Кирой, когда она, вся заплаканная, впорхнула в мои объятия, а я от этого только возбудился. Помню, как прижимал к своему телу с силой хрупкий желтый ирис, да так сильно, что ее стебелек немного хрустнул, и думал лишь о том, как затащить ее в постель. Помню, как смотрел на ее ямочки на щеках, которые, как оказалось, появлялись на ее лице не только от улыбок, но и от печали, и думал только о пороке. И ни мысли о разговоре по душам или моей девушке Лие, которой я обещал мне довериться…

После напряженного диалога почти на повышенных тонах я оглушил Лию своим молчанием. В определенной тональности мое дыхание было красноречивее многих несказанных мною же фраз. Она все поняла. Я снова ей изменил. Доверие ушло мгновенно по-английски. А разговор про деньги и бывшую явил мне суть Лии, которой еще недавно не было. Теперь между нами все было кончено.

Я помню раньше, что любой звонок от Лии был наполнен множеством улыбок. Помню, как радовался, что эта девушка всегда излучает солнечное настроение, оптимизм и влюбленность в жизнь. И признаки ее милой улыбки без труда читались сквозь расстояние и даже через легкое недовольство в трубке телефона. Я наслаждался этим. Правда, Лия и тогда не прекращала свои попытки тотального контроля над моим здоровьем, но мне это поначалу даже нравилось. Ей доставляло огромное удовольствие следить, что я ем и когда, а также за приемом всех витаминов или лекарств строго по часам. Я должен был чуть ли не при ней выпить их, иначе она не верила мне на слово.

А потом я начал ловить себя на мысли, что от этого сильно устаю. Стоило мне стать кем-то ближе, чем человеком, с которым она отводила душу как доктор, она всепоглощающе пустилась в непомерную заботу. Мне иногда казалось, что она не только врач-эндокринолог, но и психиатр. Она умела подводить меня к нужному ей трепетной, игривой интонацией, выжимая необходимые и правильные для нее предложения.

В глазах Лии в непростую пору я увидел новое начало. Они излучали тепло и нежность. Словно шепотом просили не обижать ее. И это не было притворством. Цвет глаз Лии не был темным омутом с тиной, грязью и не был похож на крепко заваренный чай. Это был томный цвет благородного коньяка из новой дубовой бочки. Искры в глазах играли переливами полудрагоценного коричневого камня с названием топаз. Взгляд был с необычным глубоким оттенком подвяленного на солнце изюма. И хоть ее глаза были достаточно глубоко посажены, я все равно сумел разглядеть их цвет, так похожий на бронзовые глаза волка. В них задумчиво застыло таинственное пламя огня, превратив смолу в янтарь.

Она сделала все, что было в ее силах, только чтобы я больше не просыпался с дрожью в коленях от мыслей о бывшей. И я смог похоронить на время прошлые чувства к бордовому цветку заживо. Но чем больше я думал об этом, тем сердце яростнее ревело, потому что сложно забыть соль режущих глаз, опущенные руки от бессилия и потрескавшиеся искусанные собою же губы. Все потому, что память не стереть.

Мне уже давно не снится блаженная прошлая любовь, и я не встречаю с болью рассвет. В зеркале меня больше не ослепляют грустные синие глаза с тревогой полуночного зверя. У порога больше не бьется от истерик мое отчаяние, и давно затянулись все раны, в которые сыпался острый перец. Я очень давно не скитаюсь ночами в снах и не ищу ответы на свои вопросы у одинокой луны. Я больше не шепчу имя бывшей возлюбленной, и ее силуэт не стоит перед моими глазами туманом, но я все равно думаю о ней иногда…

С Лией у меня другие отношения. Она не похожа ни на одну из тех, кто был со мной раньше, даже на часовые утехи. Увидев ее впервые, я не мог и подумать, что когда-то у нас может с ней случиться даже секс. Начиналось все банально, как в классическом слезливом романе, — Лия была моей подругой, на груди у которой я забывал о больной любви. Я много ей рассказывал. Мне казалось, что так будет проще: выплеснуть свою боль и наполниться чем-то новым.

С Лией я не играл никакие спектакли. С ней моя душа разучилась страдать. Она не делала каждый раз сочувствующие глаза, но в то же время чувствовал ее тревогу. Рядом с ней мне становилось легче. Она ощущала, что я тянусь к ней. Видела в этом свое особое предназначение. И я, устав от бурной молодости, безропотно плыл к берегам дружбы с этой девушкой.

Мне было удобно с ней. Потому что притяжение, которое обволакивало нас, не было от желания трахаться. А ей нравилось, что я больше не трачу на всякую ерунду и глупости свое свободное время. Но притяжение друзей разного пола все равно привело в постель.

Полгода назад мы встречали с ней закат, находясь в разных странах…

— При-ивет! Я так рада тебя слышать! Так ра-ада! Чем ты занимаешься?

— Да ничем. Сижу на балконе, смотрю на город.

— Покажешь мне вид с балкона?

— Могу, если хочешь. А ты чем занимаешься?

— Я наконец-то дома. Погуляла с собакой. Не стала тебе звонить заранее, хотелось побыстрее закончить все дела, чтобы ты был весь вечер мой-мой-мой.

— Хы. А я уже был готов потерять тебя. Долго не было. Думал, что сложный зачет.

— Да нет. Все как обычно. Студенты стараются, делают вид, что много читали, и оттого все забыли и напутали. Хотя знания не спрятать и ни с чем не спутать! Мне остается им подыграть. Сделать вид, что верю им. А потом ставлю ту оценку, на которую они мне наврали. Почти у всех семь-восемь, девять редко. Кое-кому придется пересдать. Все такие умные, хотят быть ударниками за просто так. Но я, даже в лучшем случае, не могу им натянуть на пятерку. Медицина — не та область, где можно закрыть глаза на незнание.

— Ну да. Но у нас в стране пятерка — это отличная оценка!

— Ну извините, у вас пятибалльная система оценивания студентов, а у нас десяти. Есть где разгуляться! Да ну этот зачет! Давай лучше о тебе?! Ты больше вредности не ел?

— Лия! Ну, может, хватит?!

— Просто скажи: ел или нет? Ну, Русте-ем, — голос ее с трепетом дрожал. — Ладно! Отстану! Так ты когда к папе летишь?

— Ты решила сменить тему. Так лучше! Завтра. Я уже купил билет на самолет. Вылет в обед.

— Ты мне обещаешь согласовать свое меню с кухней?

— Уф!

— Ну, пожалуйста-а… — снова сладко тянула она.

— Ну, хорошо. Я попробую.

— Ура! Ура! Теперь расскажи, чем ты сегодня занимался.

— Да не знаю. Гулял по городу.

— Ммм. Где гулял?

— Тебе ничего не дадут названия улиц. Ностальгия, воспоминания.

— Воспоминания… Ностальгия… О чем-то? Или…

— Ты снова о ней? Еще скажи, что ты не ревнуешь! Что в очередной раз ты мне выносишь мозг подводками к тому… видел ли я ее?! Нет! Не видел!!!

— Почему ты тогда нервничаешь?

— Я уже устал отчитываться! Я уже не помню, когда я видел ее в последний раз. Все! Нас давно ничего не связывает!

Она ненадолго замолчала.

— Расскажи мне тогда о поездке к папе. Ты надолго? — фраза прозвучала почти шепотом, словно нас могли подслушивать.

— Скорее всего-о-о…

— Ты всегда с грустью говоришь, когда темы разговоров касаются отца. Кажется, у вас очень тяжелые отношения. Честно! Я не особо понимаю.

— Не надо! Я говорил тебе много раз. Не лезь в это!

— Я и не лезу, Рустем. Я просто сильно любопытная! И меня это гложет. Я хочу все-все-все знать. Вот такая я!

— Не всегда это полезно.

— Ты еще скажи, что много знать это небезопасно!

— Бывает и так.

— Ой! Не надо мне киношных страстей! Что ты меня пугаешь! Насмотрелся бандитских фильмов? Ох, мужчины! Любите вы смотреть всякие стрелялки!

Лия рассказывала о своем отце с небывалой теплотой. О том, какой он необыкновенный и мудрый человек; как он умеет поучать без крика и как поощрять за любые маленькие победы любимой дочери; как он по-особенному хмурит брови и как справедлив; и как всегда спешит на помощь, где бы он не оказался и чем бы не был занят, ведь для него дети — это его главное достояние в жизни. Подобное отношение отца было совершенно не тем, к чему привык я. И ей было тяжело понять эту разницу.

А о маме Лия почти ничего не говорила. Ничего особенного. Я смею предположить, что она была такой же удобной для жизни женщиной, как и Лия. Но главным из рассказов о маме было то, как отец к ней тепло относится, называя ласково “любимочка”, когда она в который раз не слышит его, уткнувшись в очередную электронную книгу.

— Ты ведь знаешь, какая я любопытная! Хочу все знать.

— Любопытная, любопытная! Прекрати говорить это как мантру! Тебе важно быть со мной? Или что…

— С тобой. Но…

— Но что?! И прекрати меня убаюкивать! Меня раздражают психологические приемы и это давление!!!

— Я-я-я и не думала!

— Ну-ну! Ты это рассказывай кому-то другому, — я не знал почему злюсь, но накал все усиливался. — Я устаю от этого! Устаю от хитрых уловок!

— Я просто спросила. Прости-и.

— И хватит постоянно извиняться!

— Прости. Не буду. Красивый закат! — с восторгом озвучила Лия, увидев еще одно присланное фото с балкона номера отеля. — У нас редко бывают розовые закаты.

— Неправда! Ты просто не замечала! Сидишь вечерами дома за учебниками и никогда не смотрела на небо.

— Не такая я уж и заучка… — голос ее был с нотами обиды, но это было в ее манере: делать его немного детским, игривым, что-то выпрашивающим, например, похвалы.

Блаженные облака заполняли собой все пространство. Солнце, пробираясь сквозь них, разливало по небу розовые краски. Казалось, они пронизаны насквозь жаром огня, похожие на уже потухшие угли, которые слегка извергают языки пламени. Цвета красной охры, пурпура, драгоценного рубина смешивались с нежными волнами перламутрового счастья вечера. Безмолвное бледно-синее небо отдавалось до конца розовому великолепию.

Но перед погружением во тьму солнце стало лить лишь сапфирового цвета лучи. Как последнее пламя догоревшей свечи, испустив свой дух тонкой лентой в облака, издав терпкий запах прелого покоя. И день медленно чах. Яркие краски томной палитры постепенно бледнели. Недолговечный закат терял краски. Облака превращались в туман. Дома города накрывала тень. Нежный бархат небесного полотна становился фиолетового оттенка. Румяные щеки догоревшего солнца из персика превращались в сливу, и туманная прохлада, победившая летний зной, приобретала колючее настроение надвигающейся ночи. Вечернее море над головой успокаивалось, больше не лило свои хмельные розовые откровения. Глубокий свод небес поглотил закат без остатка.

Но всего этого Лия тогда не увидела. Ей досталась фотография одного из мгновений, когда облака сладко дремали. Еще когда горизонт не менял свой цвет на ностальгический, и пока откровенная тьма не зазвучала в небе криками ночных птиц.

— Хы. Это правда! — сказал я странным тоном, словно с намеком на что-то очень интимное. — Не такая уж ты и заучка!

— Вот знаешь ты, что сказать!

— Ты что, смутилась? С каких пор?

— Немно-ожко.

— Ну ладно-ладно! Не буду тебя смущать. Я пошутил.

— Еще не лучше! Тебе что, не понра-авилось фото?!

— Ты хочешь поговорить об этом по телефону? О твоих трусиках? А как же твои подозрения, что папа меня прослушивает?

— Нет! Нет! Не надо лучше-е, — Лия звонко засмеялась.

— Хорошо. Не буду.

— Мне кажется, или ты грустный? Что случилось?! Не пугай меня!!! Точно ничего не произошло?! — в голосе звучали панические ноты.

— Точно. Просто я давно здесь не был.

— Лучше бы ты и не ездил туда! Что ты там вообще забыл?! И вообще, этот город небезопасный!

— Хватит! — злился я в очередной раз. — Хватит!!! У меня были дела.

— Только и читаю в новостных сводках… То убили, то ранили, то еще что! Питер что, самый криминальный город России?!

— Прекрати! Хватит, я сказал!!!

— Хор-рошо, — испуганная, шепотом проронила Лия. — Прос-сти.

— Я сам решаю! Когда! Куда! С кем! Зачем! Ты забыла?!

— Да. Я по-омню… Ты все решаешь сам, — очень грустно и трагически проронила Лия, убедившись, что я непреклонен. — Хотя-я, я была уверена, что после того, как мы сблизились, что-то изменится…

— Я уже много раз говорил тебе, что у меня были дела в городе! Почему ты вынуждаешь меня повторять это? Ищешь повод поругаться?!

— Там Надин…

— И что?! Здесь много и других девушек, с которыми я проводил время.

— Да! Помню! Проводил время ты бурно. Пока ее не встретил!

— И что? Теперь этот город под запретом?

— Не делай вид, что ты не понимаешь! Не сам город! Не в нем дело! Я знаю, что она-а-а — не просто одна из…

— Одна? Одна из? Из кого?

— Одна из тех, кого ты… Нет! Не так! Она — твоя бывшая возлюбленная!

— Кто-то говорил, что не ревнивый! Не помнишь кто? Или что-то изменилось? — выпалил я со злостью.

— Что-то изменилось, Рустем! Что-то изменилось. И ты прекрасно знаешь что!

— Никогда не думал, что близость меняет отношения людей в худшую сторону! Я всегда был уверен, что начало сексуальных отношений — это плюс, а не минус. Такое ощущение, что для тебя Надин — больная тема!

— Моя? Моя?! Моя больная тема?! Не моя… А твоя! — она повысила голос, но очень неуверенно, замявшись.

— Не смей!

— Да! Да! Извини меня, пожалуйста!

— Не смей искать причины для ссоры! Ты все испортишь!

— Это не отменяет твоих чувств… — сказала она еле слышно, с грустью впиваясь своим взглядом в мои глаза с присланного селфи.

Я знал, чего так сильно боится Лия. Я понимал это отчетливо. Осознавал каждой клеткой своего тела и каждой мозговой извилиной. Она переживала, что я вспомню, как когда-то сходил с ума от похоти в этом городе и как любил умолять очередную шлюхоподобную девушку, чтобы я побыстрее кончил. Она испытывала настоящую панику, когда голос мой становился напряженным, а манера речи менялась на болезненное ворчание, словно я пытаюсь от нее отделаться, чтобы начать новый поток соков гениталий. Она знала об этом не из передач про секс и не от подруг. Она слышала много раз мои бредовые откровения, где у нее замирало дыхание от шокирующих подробностей, или ком в горле не давал ей возможности выпустить изо рта реплику относительно моего пикантного прошлого. Я мог и тогда попрощаться с Лией, пообещав ей лечь пораньше спать, а сам пойти во все тяжкие спермовыделительных реакций организма.

Сидя уже в ночи все на том же балконе и загадочно улыбаясь, я посасывал какую-то кислую карамельку. Я точно знал, что Лие волноваться не придется. Сила воли, чтобы вовремя остановиться, все еще во мне присутствовала. Я изжил свои животные страсти еще тогда, когда запах порока остался в Питере без меня.

Лие не пришлось в ту ночью просыпаться с чувством тревоги за мое тело и за мою искалеченную душу. Я спал почти как младенец. Никто не стонал мне в ухо и не просил секса до умопомрачения, стягивая большие шелковые эластичные ленты на теле до хруста костей. Никакой сочный рот не проглотил мой половой член, и ничьи выдающиеся соски не покрылись моей еле выжимаемой к концу оргии спермой. Но, главное, что я не раздвигал лепестки бывшей возлюбленной, прощупывая языком нектар самого дна ее величественной бордовой розы. А это означало лишь одно, что моя девушка могла спать спокойно и не переживать, что я остался ночью один в городе грязных пороков.

Холодные, как лед поздней ночью в Антарктиде, мои глаза с присланного фото не могли ей врать. Глаза цвета кристальной синевы могучих айсбергов. Темные, как предосенняя буря с грозой, но без тумана после него. В них не сиял предательский отсвет падающей звезды, когда дрожание глазного яблока выдает неправду. В них не было омута темноты, где встревоженный ветер свищет как попало. В них отражалась вся Вселенная, томно чаруя.

Глаза до откровения чистые, хоть и опьяняюще дерзкие, неподвластные порой прочтению. Они до краев были наполнены неописуемой глубиной океана, где об его рифы могут разбиваться все сомнения смотрящего. В них откровения набегают волнами, скользя по телам страдающих, влюбленных в них легким прохладным бризом равнодушия. В таких глазах даже луна всегда только испытывающая, подозрительная, но знающая, что цвет раннего утра все же непостоянен…

В тот вечер я поймал себя на мысли, что мне не хватало особенной теплоты Лии. Такой, которая появлялась от сильных крепких объятий, когда она с пленительным кокетством улыбалась, прижимаясь все сильнее. Щеки ее моментально наливались красным румянцем, а застенчивые глаза уникального цвета дарили уют, которым можно было наслаждаться до бесконечности. А ночью мне не хватало с ней близости, в которой ее скромность всегда снималась вместе с юбкой. И тогда она становилась совсем не похожа на ту робкую девушку, которой была днем.

В ту ночь я долго лежал и думал о том, что качественная интимная близость — был ее ход на пути завоевания меня, потому что с первого дня я почувствовал, как интеллект имеет основу для страсти в постели, и что, пожалуй, ее нравственные достоинства действуют на нее как испуг быть развратной днем, но ночью она могла себе позволить все что угодно. И это был ее особый вид гордости. Любить мужчину так, чтобы он хотел быть только с ней.

В начале наших отношений она не задавала мне много вопросов и, кажется, даже не обращала внимания на постоянные сообщения в телефоне и звонки, вследствие которых я порой улыбался, зажигая особые искры в глазах. Лия говорила мне, что совсем меня не ревнует, потому что видит, как я пользуюсь популярностью, и что я в этом не виноват, но, если я изменю ей, то она сразу это поймет. По взгляду, по каким-то мелочам в разговоре, которые выдадут меня.

Невзирая на то, что я не любил, я не хотел обижать эту девушку. Но я не любил. И это больше всего меня мучило. День ото дня, неделя за неделей. Пока не случилась первая физическая измена, вследствие которой она переменилась. Как сейчас помню дрожание голоса Лии в телефоне, когда она поняла, что я провел время с другой. Я помню, как почувствовал натяжение пружины между нами, и как потрясение от этой новости отразилось на ее лице. Я не видел ее глаз за сотни километров, но я ощутил тяжесть повисших в них слез, еле-еле сдерживаемых их обладательницей. В тот момент я испытал нечто похожее, словно это мои ожидания обманули. Острая боль пронеслась по всему телу и закончилась в районе сердца. Сотни иголок разом пронзили его. И наступил полный ступор, в котором каждая секунда была как роковое ожидание.

Я не обещал Лие быть верным после того, как у нас была первая физическая близость. Я не клялся ей в чувствах и не говорил, что теперь мы в отношениях. Я отнесся к этому сексу как к обычному притяжению людей противоположного пола, которые сильно симпатичны друг другу. Но меня не отпускала мысль, что я воткнул нож в ее сердце. Поэтому первым же делом, осознав это, рванул к Лие.

На меня не лились сотни обвинений, и эмоции ее от злости не зашкаливали. Она была внешне очень спокойна, словно потрясение прошло как гроза. И хоть еще были слышны в воздухе раскаты грома где-то очень далеко, но уже парил покой. Лишь ее усталый взгляд от неспокойных ночей выдавал тревогу и боль. Но уже не острую, как в первый день, а затяжную, с которой можно смириться и жить дальше.

Она разговаривала со мной в тот день так, как будто ничего и не произошло. И только когда я сам подвел к этому, она наконец расплакалась. И тогда состоялся долгий доверительный разговор о произошедшем. Я ощутил, как мое сердце бешено стучало от хладнокровной реакции Лии на произошедшее. Это било меня сильнее, чем если бы она использовала весь арсенал средств ссоры. Но она ни в чем меня не обвиняла, как будто это была ее ошибка довериться мне. Человеку, который этого не достоин. И именно в этой реакции я увидел шанс. Маленькую вероятность вернуть веру к человеку, который, возможно, этого и не заслужил.

Она не говорила мне, что после случившегося я помельчал в ее глазах, и не говорила о разочаровании. Но по тому, как она отворачивалась от меня, когда я хотел ее поцеловать, я понимал, что предавшие ее надежду губы не в милости. А холод глаз, с которым она слушала какие-то нелепые оправдания, был сильно уставшим.

Воздух вокруг меня был полон вины, хоть я изначально понимал свою правоту. Я не давал этой девушке права думать, что я буду ей предан после близости, но почему-то ком в горле даже после примирения не растворялся. Словно все мои слова были для нее бесполезные, потому что, по сути, я сам себе искал оправдания. Оправдания — ненужные ей. Для Лии было огромным шагом, что я приехал повиниться перед ней, даже не считая себя виноватым. Лия дала мне прочувствовать свою боль молча, вручив мне возможность самому решить, что я хочу от этого покаяния и прощения.

С той измены прошел уже год. Проработка случившегося, как новый договор на доверие, закончилась крепкими объятиями. А подорванное доверие с моей стороны послужило прививкой для наших отношений, как укрепление иммунитета, правда, лишь на некоторое время… Ровно через год я изменил Лие вновь.