Апокалипсисник. Сборник рассказов

Геня Пудожский

Прелести технического прогресса, становясь все более глобальными, рискуют довести нас до гибели, при этом человек как вид деградирует морально и физически. Воздух, вода, продукты питания – все становится нездоровым, измененным, ядовитым или вредным. «Это рассуждения ретрограда», – скажут многие. – «Ведь прогресс – это дорога в счастливое будущее». Вроде так, и не так. Заметьте, счастливее мы не становимся. Зато растет наша зависимость, уязвимость, и исчезает способность к выживанию.

ГОЛУБОЙ ХЛОРОФИЛЛ

Нас стало большинство, и это обстоятельство совершенно лишило всех какой-либо исключительности. Мы просто стали обычными индивидами. Наше сообщество, окончательно избавленное от толерантности натуралов, начало испытывать проблемы, с которыми мы не сталкивались в период исключительности. Пришлось самим решать все то, что делало прежнее общество по веками налаженным алгоритмам. Производство продуктов и вообще производство всевозможных благ, текстиля, машин и прочего и прочего стало подходить к опасной черте неустойчивости и развала. Сталь варить мы умеем только в анекдотах натуралов. Мы хоть и высшие существа, но столкнулись нос к носу с огромным количеством проблем, о которых даже не подозревали. Оказывается, искусство и музыка это верхушка айсберга, а все остальное — работа, работа и еще раз работа, в грязи, пыли, сумасшедшей жаре, с железом, бетоном и прочими противными вещами. Единственное, до чего мы могли опуститься — это до проблем ботаники. Это, как нельзя кстати, помогало нам в продвижении вопросов селекции и выведения новых цветов, плодов, растений. Но, как говорится, этим сыт не будешь. Производство продуктов питания шло по инерции, постепенно сбавляя темпы. Там продолжали трудиться натуралы, которые выбрали работу, признав приоритетность новых отношений в обществе, неся повинность на рынке сексуальных услуг, либо официально войдя в чей-то гарем.

Однако проблема продуктов питания на фоне других становилась все острее. Промышленное производство, поддерживаемые натуралами, медленно угасало, однако это еще не было так фатально, как дефицит продуктов сельского хозяйства.

По этому поводу президент и отец нации Элтон Марэ созвал экстренный совет старейшин.

***

— Господа старейшины, нам необходимо разработать ряд неотложных мер по обеспечению общества продуктами питания. Традиционные технологии сельского хозяйства частично утрачены, частично разрушены произошедшей перестройкой общества, в результате которой значительная часть сельского населения в результате репрессий исчезла, и других мер по установлению нового порядка жизни и существованию натуралов в новых условиях. Многие оказались в гаремах, многие репрессированы и эмигрировали, а те, что остались в качестве молчаливой массы, крайне неэффективно ведут свою деятельность. Если так будет и дальше, то через год-два нам придется переходить на жесткий режим экономии или синтетическую пищу.

Нужны новые идеи, не такие громоздкие и трудоемкие, а эффективные и современные. Я предлагаю создать целевую научную программу по разработке продуктов питания нового, более современного уровня на основе прорывных научных технологий.

Воцарилось гробовое молчание, поскольку эта область знания почти поголовно была истреблена вместе с академией наук в период репрессий и перестройки общества.

В затянувшейся паузе возникло гнетущее чувство безысходности.

— Есть идея! — как удар бича, подал голос один из старейшин, высокий, худой, в ярко — желтом пиджаке. — Надо найти Иеронима Брейгеля. Мне помнится, он был пожизненно осужден еще до Великого передела.

— А кто это?

— О, этот натурал лет десять назад был фигурой мирового масштаба в области биотехнологий. Однако за вольнодумные высказывания и антигосударственную деятельность был осужден пожизненно и лишен всех званий. Надеюсь, там же он находится по сей день. Помнится, одним из направлений его работы был поиск новых источников питания….

***

Иероним поднял глаза от рукописи, услышав шаги за дверью. Ему казалось, что он давно забыт и обречен сидеть в этих стенах до последних дней. От опасности сойти с ума от одиночества и безделья спасал только сильный характер и возможность работать хотя бы с бумагами. За десять лет он написал несколько учебников, привел в порядок множество наработок прежних лет, не получивших продолжения. Хотя все это лежало на полке мертвым грузом, но все же скрашивало одиночество, давало пищу для ума и возможность переключаться.

Дверь отворилась, охранник принес необычайно красивый обед на блюде и большой пакет с одеждой.

— Подсудимый Н-2345, Вам необходимо привести себя в порядок, переодеться в цивильное и к 13 часам быть готовым к аудиенции.

В голове Иеронима вихрем пронеслись вопросы: Что? Зачем? Почему? Кому он понадобился? Усмехнувшись, он философски молчал, оставаясь на месте. «Если я им понадобился, значит, не все потеряно», — промелькнула мысль.

Охранник в недоумении нетерпеливо протараторил приказ, напомнив, что на все сборы у осужденного всего два часа. К его услугам будет предоставлена душевая и парикмахер. Иероним в задумчивости погладил окладистую бороду, отросшую за последние годы, и повел бровью, как бы со стороны оглядев свою грязную робу, обшарпанные стены и стопку исписанных тетрадей — единственной ему доступной роскоши в этих застенках.

Выйдя из парикмахерской, увидев в зеркале еще не старого человека интеллигентной внешности, он удовлетворенно усмехнулся и скорчил сам себе рожу.

***

Элтон Маре, увидев бывшего нобелевского лауреата, обладателя всех возможных наград в области генетики, досадливо подумал: «Зачем его держат в заключении, когда передел общества уже давно свершился и вся борьба позади? Он уже не молод и вряд ли способен воевать. Дать ему лабораторию и пусть себе сидит у микроскопа для общественной пользы. Кроме политической борьбы плохо другое, — этот человек когда-то мог быть опаснее для нас атомной бомбы. Когда-то он замахнулся на самое дорогое, что у нас есть, нашу самость, избранность, элитарность. Он осмелился назвать нас больными, подлежащими принудительному лечению. Как признанный гений в своей области предлагал разработать методику и вакцину по „исправлению“ биохимического вывиха гомосексуальности».

Однако он опоздал со своим предложением, уже все ключевые места властных структур были заняты нашими сторонниками.

Такого вызова общество победившего сексменьшинства ему простить просто не могло. Был придуман шумный процесс, сфабриковано множество ложных преступлений, и Иеронима срочно изолировали, пока его вакцина и метод не стали достоянием гласности.

Гения и светило науки засадили из-за угрозы взорвать светлый мир, который был создан в результате многолетней борьбы между натуралами, одержимыми «толерантностью», и воинствующими сексменьшинствами. Наконец одни лишили политической власти других, и в результате диктата и террора не установили покой и порядок при диктатуре меньшинства.

После приглашения Иероним сел и выжидательно присматривался к президенту.

Элтон был воплощением сдержанности и стильной имиджевой концепции, разработанной лучшими стилистами. Никаких крашеных ногтей, желтых пиджаков и прочих побрякушек в ушах, ноздрях и прочих частях. Имидж политика, отца нации для всех членов общества обязывал к нейтральности.

После затянувшейся паузы, Элтон, почувствовав, что его харизма не производит особого впечатления на гостя, и, сменив тактику, сказал:

— Я пригласил Вас потому, что для меня Вы важны не как политический оппонент, а как человек, ученый и, теперь уже, узник совести.

Иероним, скептически усмехнувшись, пробормотал, что нынешняя Власть вряд ли способна самокритично подойти к его приговору. Элтон увидел, что перед ним человек весьма проницательный и на дешевые приемы не реагирующий. Его шишковатый лоб говорил о сильном интеллекте, способном к эффективной мыслительной работе, и его успехи в науке только подтверждали это.

Привыкший к «трудным» противникам, Элтон перешел на другую тактику беседы.

— Нам нужна Ваша помощь, уважаемый маэстро.

— Кому это Вам?

— Нам всем, прогрессивным людям современного мира. Теперь мы все едины. Время распрей и политической борьбы прошло, и общество нуждается в созидательной воле ее лучших умов….

— Мне кажется, я догадываюсь, зачем понадобился — скептически усмехнулся Иероним.

— Да, да, дорогой друг, настало время востребованности интеллектуалов общества для новых свершений и достижения той самой Гармонии, о которой так много говорят, но так трудно к которой продвигаются….

— Я не очень верю, господин Президент, в добрую волю победившего меньшинства относительно моей персоны, скорее какая-то необходимость, и весьма насущная….

— Да, Вы правы, Ваши заслуги, опыт и достижения могли бы послужить на благо общества и победившего, как Вы выразились, меньшинства.

— Я мало что могу сделать, сидя в одиночной камере.

— В случае Вашего согласия, мы все исправим. Вернем все звания и все заслуги. Или почти все…. — осекся Элтон, опустив глаза. — Предоставим Вам любые возможности для успешной работы на благо общества.

— А в чем, собственно, проблема? — поднял глаза на собеседника Иероним.

— Нам нужен научный прорыв в области производства продуктов питания! Вы тот человек, работы которого в области генной инженерии, опередили когда-то свое время и имеют огромный потенциал даже сегодня. Эта проблема назревает все острее. Годы политической борьбы и идейных разборок только усугубили положение с производством продуктов питания.

— Господин Президент, если бы меня не засадили Ваши сподвижники в «каталажку» по смехотворным обвинениям, мы, возможно уже сегодня, не имели бы проблем с продуктами питания.

— Наверное, Вы правы, дорогой Маэстро, но никто еще не доказал, что жизнь течет по законам справедливости и целесообразности. Мы готовы Вам предоставить все возможные условия для работы под статусом госпрограммы с неограниченным финансированием.

— Кто мне вернет годы, проведенные в застенках? Кто мне вернет моих учеников, мою школу генетики? Где гарантия, что меня не засадят снова, как только я решу проблему?

— Слово Президента — с пафосом вырвалось у Элтона Маре, но упреждающий жест оппонента и усмешка красноречиво сказали — слову Президента он не верит. Меняется все, даже власть Президента….

— Дорогой друг, — с наиболее проникновенной улыбкой произнес Элтон — эту проблему мы решим. У Вас будут гарантии и свободы.

— Вот когда будут, тогда и поговорим — жестко ответил Иероним и без предупреждения поднялся, подчеркивая тем самым, что говорить больше не о чем.

Когда он вышел, Элтон протер платком неожиданно взмокший лоб. «Другого я бы стер в порошок, а этот меня опустил ниже плинтуса».

Но «слуга народа» должен быть гибким и способным на любой компромисс ради намеченной цели.

Он вызвал Марка Фьюри, помощника и верного любимца, надиктовал ему указ о пересмотре прокуратурой лжепроцесса над И. Брейгелем десятилетней давности. Он понимал, что только так он решит задачу, а за издержки потерянных лет многим еще придется попотеть, а может и сесть….

***

Иероним вернулся в камеру, насвистывая простенький мотивчик.

Ход дальнейших событий ему был ясен, и оставалось только пассивно наблюдать их развитие. В новой тетради печатными буквами он вывел название «Голубой хлорофилл», и, ухмыляясь, углубился в расчеты. Работа — это то, что спасало от депрессии, а работа, которую он наметил крупными мазками после встречи с президентом, доставляла неописуемое удовольствие.

***

Между тем, в публичной плоскости разыгрывался Фарс раскрутки лжепроцесса десятилетней давности в обратную сторону. Все средства информации говорили только об этом. Общество с ужасом глотало вскрываемый заговор против честных людей.

Запретной оставалась только одна тема — тема «вывиха», его диагноза и лечения. Эта тема, оставаясь под грифом «государственная тайна», оберегалась всеми возможными способами….

Чтобы не раскрылись истинные причины пожизненного приговора ученому, центр тяжести был переведен с фигуры И. Брейгеля на группу чиновников, которые своей целью поставили развал Академии Наук. За эту антинародную деятельность они были осуждены на различные сроки во главе с бывшим Генеральным прокурором, который к тому времени был уже немощным старцем.

В результате хорошо организованного спектакля, Иеронима с помпой освободили из тюремного заключения в зале суда и вернули все регалии, звания и заслуги.

***

На следующей аудиенции Элтон Маре, надев на себя маску борца за справедливость, произнес:

— Дорогой Маэстро, мне бы хотелось, чтобы Вы, в соответствии с нашей договоренностью, приступили к работе. Вам необходимо возглавить институт перспективных проблем (ИПП). Нам удалось воссоздать список Ваших коллег и установить их сегодняшнее положение.

Он передал через стол бумагу.

И. Брейгель углубился в изучение списка своих ближайших помощников, почти поголовно репрессированных и прозябающих на поселениях.

Сделав быстрые пометки, он вернул список Элтону и, с корректным поклоном, удалился, сказав, что готов приступить к работе, как только группа будет собрана.

Элтон, в очередной раз, вспотев, почувствовал едкий укол в самолюбие, тем не менее, придраться к чему — либо не смог и отдал необходимые указания.

— Когда все сделаем, тогда и разберемся за все уколы, — не в его амбициях было прощать кому-либо и что-либо, особенно моменты унижения.

***

Группа единомышленников была собрана, Иероним развернул бурную деятельность. Необходимое оборудование и любой материал обеспечивались моментально и работа кипела.

***

Элтон понимал, что через пару лет его рейтинги рухнут, если вся эта кипучая деятельность не принесет результатов. Нехватка продовольствия, возвращение на пьедестал натурала, да еще с такой помпой, грозили Элтону импичментом и обвинениями в измене фундаментальным принципам нового общества просветленных.

***

Спустя два года, опальный ученый был вызван для отчета о проделанной работе.

Минута в минуту Нобелевский лауреат Иероним Брейгель вошел в кабинет сияющего улыбкой Элтона Маре. По такому случаю, он выбрал улыбку «отеческое радушие».

Иероним вошел в кабинет со свертком, похожим на букет цветов….

***

— Что это, дорогой Маэстро? — полюбопытствовал Элтон, глядя на сверток, и понимая, что это не цветы.

— Это предмет наших двухлетних трудов и изысканий. Работа велась в круглосуточном режиме, и это первый опытный образец.

Развернув сверток, он поставил на стол что-то вроде уменьшенного как Бонсай баобаба в диковинном горшке, напоминающем радиоприбор с антеннами и приемными гнездами.

Элтон, не скрывая, что не ожидал ничего подобного, произнес:

— И как этот минибаобаб накормит наш народ?

Иероним, глядя влюбленными глазами на сое творение, произнес:

— Еще боги Олимпа, как известно, питались нектаром и амброзией! Так вот, этот баобаб, а точнее Биобаб, достигнув тридцати метров и объема пяти тысяч кубометров, способен накормить пищей богов, амброзией, не одну тысячу человек….

Элтон, восхищенно хмыкнув, всплеснул руками:

— Ну и когда же люди увидят Ваше чудо в действии?

— В питомнике нами высажено пять особей, которые растут довольно быстро. В будущем сезоне я предлагаю их высадить в центральном парке, и, когда они достигнут зрелости, мы увидим их потрясающие возможности.

— А ошибки быть не может? — осторожно спросил Элтон.

— Ни малейшей, или я сдам все свои регалии на свалку истории…. и добровольно поселюсь в «одиночке»!

Президент, приосанившись, облегченно вздохнул, понимая, что к следующей избирательной компании у него может появиться такой козырь, который перекроет все карты противников….

***

Между тем, в центральном парке под защитой пуленепробиваемого экрана и под охраной гвардейцев, в день Обретения Свободы было высажено в специально подготовленные места пять саженцев биобаобаба. В следующем сезоне они уже выросли до величины молодых особей. Это были диковинные деревья, только издали имеющие сходство с баобабом, вблизи это была необычная биоструктура, похожая на кактус, хлебное дерево и манго. Это был объект биоинженерии, выполненный путем многочисленного генетического скрещивания и никому не ведомых манипуляций…. Мир еще не видел ничего подобного. Биоструктура напоминала раскидистое огромное дерево, укореняющееся в глубинные пласты земной поверхности, представляло собой, по сути, биофабрику по переработке солнечного света и сложнейших соединений, содержащихся в грунте в пригодный для потребления уникальный продукт «Амброзию», как ее называли авторы, утверждая, что боги Олимпа потребляли нечто подобное. Особенность этого целебнейшего экстракта заключалась в том, что биообъекты, его употребляющие, устанавливали биосвязь с материнским деревом на эмоционально-психологическом уровне и становились как бы единым симбиотическим целым.

Первые смельчаки, допущенные к биоматке, сразу ощутили необычайную эйфорию, поразительную легкость, вплоть до левитации. Не прошло и нескольких недель, как эти первопроходцы превратились в оживленных невесомых существ, непрерывно поющих сочиняемые тут же поэтические баллады и гимны в честь Матери. Зрелище экзальтированнных индивидов поначалу наводило ужас на публику, но их оптимизм и неподдельная радость жизни смельчаков как нельзя лучше соответствовали сущности и чаяниям самого сообщества.

Необычный творческий подъем, огромный прилив энергии, неподдельная радость жизни, полета и невесомости привлекали желающих попробовать эту самую «Амброзию» и резвиться в солнечных лучах, распевая хвалебные гимны жизни, миру и Праматери. Она же тем временем как бы расцветала в этой атмосфере все больше и больше. Ее крона покрывалась изумительными цветами, источающими нежнейший аромат, и желающие, погрузив соломинку вглубь цветка, могли сделать глоток благоуханного нектара. Нектар и Амброзия, объединяясь вместе, создавали изумительное ощущение легкости и сладости бытия, наполняющее Вас ощущением единства с окружающим миром, Праматерью, чья ласковая аура окутывала Вас облаком любви и нежности. Такого на свете еще не было. Непрекращающийся праздник жизни и любви обволакивал всех и вся, вовлекая в этот карнавал всех желающих. Проблема ортодоксального питания отпала сама собой. Глоток «Амброзии», капля нектара — и целый день праздник и упоение жизнью.

Между тем материнское дерево становилось все мощнее и толще. Рой кружащейся в его ауре ликующей публики становился все многочисленнее, а движение все стремительнее….

***

Рейтинги Элтона Маре, упавшие к концу срока почти до нуля, в связи с проблемами, громоздившимися как снежный ком, вдруг начали неуклонно расти.

Его самого и не покидало желание влиться, как и все, в океан всеобщего ликования, забыв все эти глупости, которыми приходится заниматься каждый день. Но чувство долга Отца Нации не позволяло расслабиться ни на минуту…. Он, как капитан корабля, не оставлял свой мостик ни на минуту, и ни на минуту не отпускал штурвал….

***

Огромное дерево, достигнув необычайной величины, продолжало источать флюиды, в поле которых роились тысячи человеческих существ, прославляющих жизнь и любовь, занимающихся ею тут же, среди гигантских ветвей и благоухающих цветов. Эйфория, праздник, ликование, и любовь, любовь, любовь! Мама как будто сама ликовала, источая вокруг волны нежности, в которых так хорошо и беззаботно кувыркаться, растворяясь в тончайших ароматах, из которых, как из различных нот, слагались восхитительные мелодии….

***

— Да Вы, дорогой батенька, настоящий поэт! — произнес Элтон, осклабившись одной их своих самых радушных улыбок. — Только человек с тонкой поэтической структурой мог создать такое рукотворное чудо.

Иероним смущенно потупился, но тут же, овладев собой, накинув привычную маску иронического цинизма, ответил:

— Романтизм присущ не только высшим существам, но и простым смертным. Как учил великий Вебер, научная идея только тогда достигнет совершенства, когда она будет не только остроумна, но и красива. Красота — высшее производное целесообразности и мерило верности научного открытия.

Элтон, которого просто распирало от удовольствия растущим рейтингом, с готовностью закивал в знак согласия.

— Не скрою, Маэстро, я не ожидал от Вас такого эстетически совершенного и изящного решения научной идеи. Вы нас недолюбливаете, что понятно, и поэтому, я скорее ожидал от Вас какой-нибудь лапидарной чугунной колонки с амброзией, чем этого великолепия. Вы показали себя не только гениальным ученым, но и изумительным режиссером!

Иероним проглотил комплимент и отвесил поклон в знак признательности.

— Наука, как я учу студентов, это не просто работа — это, прежде всего, поэтический взлет интеллекта. Без полета научных открытий не достичь. Эстетика и точный расчет идут рука об руку в деле познания мира.

Не очень вникая в рассуждения ученого, Элтон согласно кивал, думая о чем-то своем. Он был горд своим талантом, использовать людей как пешки и решать свои задачи. Эта история была его самой лучшей комбинацией, хотя и весьма рискованной.

— А ведь все было на грани фола — промелькнуло в голове.

***

Стоял погожий летний день. Праздник Голубой Свободы. Над гигантским деревом Матери, закручиваясь в тугую спираль, подобно тучам насекомых роились счастливые люди.

В полночь, с наступлением темноты, в этом кружащемся облаке, подобно сказочному фейерверку, вспыхивали сгустки энергии. Отдельные особи, приведенные Матерью в состояние высочайшей экзальтации, по ее невидимому биосигналу взлетали высоко в небо и затем, с мелодичным пением, устремлялись вниз в виде раскаленных метеоритов, зарываясь глубоко в недра. Чести золотого дождя удостаивались не все, а только избранные, достигшие определенного уровня экзальтации. Они доходили до состояния полной гармонии с Матерью и, выполняя ее волю, удостаивались чести Продолжения. Один из тысячи, достигший особых условий глубины, температуры, химического состава и концентрации хлорофилла, мог положить начало новому дереву-матери.

***

Элтон прижал к груди голову своего любимца Марка Фьюри. Такого экстаза они не испытывали никогда за все годы их любви и дружбы. Весь мокрый Марк, едва придя в себя после экстаза, не в силах сдерживать нахлынувшие эмоции, встал в позу льва и запел. Элтон, знающий своего референта не один год, был удивлен и восхищен. Такого пения он еще не слышал. Гармония, чистота звука и мелодичность были высочайшими. Горловые рулады, нежные эпитеты и страстные повороты мелодии — все было прекрасно и все выражало бескрайнюю любовь Марка. Его, торчащий при вывернутой вверх голове кадык, сладострастно двигался, непрерывно сопровождая удивительные звуки гармонии и любви.

«Это зрелище напоминает пение галльского петуха с первыми лучами солнца» — не без усмешки подумал Элтон.

— Что с тобой случилось, милый друг? — вырвалось у Элтона, далекого от какой-либо лирики.

— Знаешь, милый, — прижавшись к нему, произнес Марк — я сегодня побывал на дереве и испытал такое…. Во мне как будто прорвало шлюзы любви, о которых я и не подозревал.

У Элтона на глаза навернулись слезы, и они вместе дали волю своим чувствам. Где-то на краю сознания зародилось беспокойство, уж слишком все сладко и неотразимо. Возник образ воронки, засасывающей в себя все вокруг.

***

— Проект закончен, — сухо объявил Иероним на ученом совете, оглядев сосредоточенные лица учеников.

— Господин Учитель, можно вопрос?

— Да, конечно.

— Скажите, а как действует амброзия на натуралов?

— Никак, — сухо ответил Иероним.

Все, молча, поаплодировали своему Учителю.

***

Рейтинг Элтона упал и почти достиг нуля вместе с исчезновением самого сообщества, процент которого, как и прежде составил 1—1,5 к общему количеству натуралов.

***

Биобаб стоял в одиночестве. Казалось, его ветви грустно поникли, цветы увяли, и только один цветок светился в самом центре. Высоко в небе, едва видимая, кружилась одна единственная фигурка, выписывая замысловатые пируэты и издавая мелодичные звуки.

***

— Мамочка, кто это там кружится высоко в небе?

— Это наш бывший президент.

— А что он там делает?

— Он поет гимны, милая.

— А в честь кого и зачем?

— В честь Иеронима Брейгеля, конечно. Пойдем-ка есть мороженое.