Пожить в тени баобабов

Геннадий Прашкевич

Эпидемия самоубийств: официальная версия

«Слышишь, не болтайся по Питеру… Сегодня же уезжай… Нечего тебе болтаться по Питеру, а то и тебе помогут…»

«Что значит — помогут?»

«Как это что?… Помогут… Ну, скажем, наладят в окно, как твоего Серегу…»

«Подожди. Что значит — наладят?»

«Сам догадайся…»

Странный разговор.

Валентин ничего не понимал.

Вывалился в окно… Ему сказали, что Серега вывалился в окно… И вдруг такое… «И тебя наладят…»

Надо было остановить девицу. Не остановил. Ищи ее теперь! Да она ведь и шепнула, как приказала: «Меня не ищи. Что могла сказать — сказала».

Валентин удивился тишине обычно шумного гостиничного холла.

Пусто, как на перроне глухого провинциального вокзала, от которого час назад отошел поезд. Взлохмаченный длинноволосый грузин, как ни странно, терпеливо прикорнувший в кресле под такой же, как он, взлохмаченной серой пальмой, только подчеркивал пустоту. Да еще растерянно озирался, наклонившись к стеклянному окошечку администраторши здоровенный парень в черной кожаной куртке.

— Мамаша, — растерянно озираясь, неуверенно бубнил парень. — Да мне хоть в коридоре. Мне на одну ночь. У меня с завтрашнего утра броня. У вас же и буду жить. Я спортсмен, мне выспаться надо.

— Вот с утра и выспишься, — непреклонно ответила администраторша. — У меня три туристических группы, англичане прилетели, союзная конференция, и специальные гости. Каждый номер на контроле. А спать в коридорах гостиницы не положено.

— Так завтра же у меня броня!

— Завтра и приходи. — Голос администраторши звучал совсем по-мужски, твердо. И курила она папиросу, по-мужски зажав в уголке рта. — И не зови меня мамашей. Тоже сынок!

Обычная сцена.

Валентин даже не усмехнулся.

Вспомнил, как по молодости сам скитался по гостиницам и домам колхозника, случалось, что и в коридорах спал. И бубнил растерянно, совсем как этот парень: мамаша, мол, да мне только до завтра. А ему, совсем как этому парню, так же вот и отвечали: да у нас тут три конференции, у нас тут интуристы, специальные гости, каждый номер под контролем, катись, мол, сынок, пока не вызвали милицию!

А парень ничего, накачанный парень.

Перехватив удрученный взгляд, Валентин кивком подозвал парня.

Тот нехотя подошел.

— Качок?

— Бодибилдинг, — ответил парень с некоторой неожиданной ноткой высокомерия. Или гордости. Но сразу уставился заворожено, растерялся, как бы узнавая Валентина.

— Откуда?

— Из Липецка.

Щеки парня вдруг запылали — узнал!.. Взгляд пронзительно голубой, на лоб падают русые прядки. Огромный парень, но цельный, хорошо ладно скроенный. Как броненосец. И с изяществом броненосца. Да и как иначе, если бодибилдинг, если сам себя вырастил, если, в сущности, сам себя придумал?

— Из Липецка, — повторил он. — У нас секция. Ну, борьба, атлетика. А бодибилдинг, это так. Просто мне Шварц всегда нравился.

— Показательные выступления?

— Ага. Только я на день раньше приехал. Интересно. Питер же. А теперь хоть на вокзале ночуй, я же тут никого не знаю.

Валентин усмехнулся:

— Погоди с вокзалом.

— А что?

— Погоди, говорю, с вокзалом. И поменьше спрашивай.

Повел плечом:

— Двигай за мной.

— Куда? — насторожился парень.

— Двигай, я сказал.

Неуверенно пожав развернутыми плечами, туго обтянутыми кожей куртки, парень двинулся за Валентином. Несмотря на вес, на мощь, чувствующуюся в каждом движении, парень шагал легко, даже элегантно. Как бы даже пританцовывал слегка. И все пытался сбоку заглянуть в глаза Валентина.

— Звать как?

— Серега.

Валентин даже приостановился:

— Серега?

До него вдруг дошло — двигал им вовсе не альтруизм. «И тебя наладят в окно, как твоего Серегу…» Раздумья всегда давались Валентину с трудом. Он предпочитал действовать, не любил раздумий. Раздумья, не его это было дело. Вот и тащил к себе первого встречного, боялся остаться наедине с собственными неповоротливыми мыслями. «Не надо тебе болтаться по Питеру… И тебя наладят в окно…» Он чувствовал какую-то неопределенную, но в то же время вполне реальную опасность. Не понимал, от чего или от кого может исходить опасность, но ощущение было резким, острым.

И еще это имя…

— Ага. Серега. — Парень искательно улыбнулся, будто подтверждая сказанное. — А вас?

— Валентин Борисыч.

— Ну, точно! — вспыхнул парень. — Кудима!

И спохватился:

— Ох, извините, Валентин Борисыч! Это мы все вас так зовем. До сих пор так зовем. Кудима! Привыкли.

И заторопился:

— Я вас сразу узнал! Я ведь сколько раз видел вас на ковре!

— Не мог ты меня видеть на ковре. Когда на меня смотрели, ты, наверное, еще мал был.

— Да видел, видел! — парень забегал сбоку, искательно пытался заглянуть в глаза Валентину. — Нам тренер всегда крутит учебные фильмы. У него половина всех фильмов про вас. Тренер у нас не слабый — Горский Василий Андреевич. Сам выходил на ковер. Может, слышали? Он, правда, не долго боролся, сошел по травме, зато вот такой мужик! Все знает о борьбе. Фильмы показывает, альбомы. У него ваших фотографий тьма!

И засмеялся, вспомнив:

— Мы все фильмы про вас смотрели. Ловко вы сделали тогда Берлу, а потом Райкова!

— Когда это было…

— При чем здесь когда?

— А при том.

Они поднялись на пятый этаж.

— Ольга Николаевна, — Валентин, улыбнувшись, подошел к дежурной по этажу. — Тут дело такое. Парень приехал на показательные выступления, а броня у него только с завтрашнего дня. Правда, здесь, в вашей гостинице. Пусть он сегодня переночует у меня. Можно?

Дежурная, поправив сбившийся на плечи светлый пуховой платок, оторвалась от вязания. За толстыми стеклами очков туманились глаза. Дежурная как бы не видела Валентина, она все еще была в миру своих каких-то далеких мыслей, но потом туман растаял, пришло подобие понимания и, положив руки на стол, дежурная спросила:

— Брат?

Валентин промычал что-то невнятное.

— Да вижу, вижу, — дежурная одобрительно смерила взглядом ладные фигуры постояльцев. — На одну ночь?

— На одну ночь, Ольга Николаевна. Только на одну ночь. Мне можно верить.

— Все так говорят.

— Мне можно верить, — повторил Валентин, незаметно подкладывая ей под руку крупную купюру.

— Ладно, — смилостивилась дежурная. Непонятно, то ли Валентин ей кого-то напомнил, то ли она еще не вырвалась из каких-то собственных воспоминаний, навеянных вязанием, но вела себя дежурная несколько необычно. А, может, характер у нее был такой. — Пусть твой парень пройдет со мной, я ему выдам белье, раскладушку. Только доплату сразу, — она, казалось, не заметила выложенную на стол купюру. — А условие одно: белье и раскладушку сдать до восьми утра. Я дежурю только до восьми. И, само собой, никаких пьянок.

— Да ну, какие пьянки! У меня завтра показательные выступления! — обрадовался Серега.

— Вот и сдать белье утром.

Мгновенно развеселясь, Серега элегантно, как хорошо обученный слон, прогулялся за Ольгой Николаевной, принес в номер белье и раскладушку и тут же заглянул в душевую:

— Можно?

— Давай.

Серега, радуясь, как ребенок, пустил в душевой воду и тут же разделся, нисколько не стесняясь Валентина. Каждая мышцы так и играла. Серега действительно не только не стеснялся, напротив, он гордился своим телом.

— Во! — поднял он руку.

Послушно заходили под кожей бугры мышц.

Оставив дверь полуоткрытой, Серега смешно басил из душевой:

— Валентин Борисыч, а вы почему ушли из спорта? Почему оставили борьбу? Вы бы ведь и сейчас всех делали.

— Я не бросил. Я детей тренирую.

— Ну, детей… Я ведь говорю про большой спорт. Почему вы на олимпийских не выступали? Москва ведь, не Сеул. Вам в восьмидесятом все олимпийские медали заранее отдавали, спору не было. Вы же один были такой, а вы… Без вас нам и бронза не светила.

— Ну да. А в полутяжелом?

— Подумаешь, в полутяжелом, — возразил Серега. — Зато и в легком, и в полусреднем, и во втором среднем — везде облажались… Без вас кто мог? Вот и получилось: два венгра, грек, кажется, румын и, понятно, Райков… А уж кому было, как не вам, ломать Райкова.

Ломать… Все сейчас вызывало в голове Валентина одну ассоциацию… «И тебя наладят в окно…»

Он чисто машинально откликнулся:

— Могли мы взять медали.

Но объяснять ничего не стал. Что он поймет, Серега из Липецка, о тех временах?… Восьмидесятый год… Когда это было?… Другая эпоха… Это уже для всех история…

Но неутомимый Серега снова выглянул из душевой:

— Вот удивится Василий Андреевич. Как, скажет, ты, Серега, с самим Кудимой, то есть с вами, Валентин Борисыч, разговаривал?!

Басил радостно из душевой:

— Мне Шварц нравится. Я все фильмы смотрел со Шварцем. Я и в радиотехникум поступил ради борьбы, там сильная секция. У нас тренер путёвый, я уже говорил вам — Горский. Не помните такого?

Почти не слушая Серегу, Валентин подошел к окну и закурил.

Многомиллионный город… «Не ищи меня!..» Мало ли что заявит такая девица?…

Да нет, подумал он, как раз такие девицы зря не треплются. Раз сказала, значит, что-то знает… А раз знает, с нее и надо начать…

Он сам удивился своим мыслям.

Что начать?

Брат умер. Как это случилось, вряд ли теперь узнаешь.

Разве что поговорить все-таки с девицей?… Обменять билет не проблема, помочь обещали даже в крематории. И гостиницу продлить при деньгах не проблема… Надо, надо, наверное, подумал Валентин, задержаться на пару дней… А то что получается? В окно наладили?… Как это наладили?… Драка?… Надо, конечно, сходить в тот же «Пульс»… Приятелей у Сереги было не мало… Кто-нибудь найдется… А там…

Там посмотрим.

— Я всех видел, кого вы валяли по ковру, Валентин Борисыч! — басил из душевой Серега. — И Берлу, поляка, и Пикилидиса, грека. И, конечно, Дворжака, чеха. И этого югослава… Ну, с таким армянским именем… Рафик, кажется…

— Рефик, — рассеянно подсказал Валентин. — Он полутурок. По крайней мере, отец его был турком.

— Валентин Борисыч, — басил из душевой счастливый Серега. — Почему вы все-таки не вышли тогда на ковер? Я имею в виду олимпийские. Понятно ведь было, не выиграет Балбон у Райкова! А вы могли. Почему тогда вышел на ковер Балбон, а не вы?

— Спроси у тренера.

— Я спрашивал, — Серега вдруг замялся, как тюлень зафыркал сквозь шум льющейся воды. — А он что-то темнит… Я ему не верю… Он хороший мужик, но что-то темнит… Вроде вы тогда с Куделей перед самыми играми, ну это… Вроде как нарушили… Режим, значит… Это правда?

И крикнул:

— Это правда?

— Нет.

Сергей обрадовался, снова зафыркал:

— Я так и думал. А тренер у нас путёвый, это точно, нам повезло. Вы на него не сердитесь, у нас ведь многие любят трепаться. Да и мало ли что кто говорит. Вечная история. Один сказал, другой приврал, вот и поехало. А Василий Андреевич настоящий тренер. Он в меня верит, — судя по чуть изменившейся интонации, Сергей явно привирал. — Он так прямо при всех говорит, ты, мол, Серега, молодец, я из тебя, Серега, сделаю чемпиона.

Шварца он из тебя сделает, подумал Валентин, и снова в мыслях вернулся к странной девице.

Боялась девица. Невооруженным глазом видно, что боялась. Даже говорить боялась. Сделала вид, что рассматривает сапог… Но ведь при этом дала все-таки телеграмму… Если бы не ее телеграмма, я бы и сейчас ничего не знал, сидел бы в своем Лодыгино…

Может, и к лучшему, хмыкнул он.

И прислушался, приходя в себя.

Серега безостановочно бубнил в душевой. Да чего ж это, Кудима?… Чего такое случилось-то? Чего ж ты, Кудима, великий борец, надежда страны, не выступил на олимпийских?…

Какое это сейчас имеет значение, усмехнулся про себя Валентин.

«И тебя наладят в окно…»

Кто наладит? С какой такой стати? Почему? Что, в конце концов, случилось с Серегой?…

«Помогли твоему братцу…»

Похоже, впрямь помогли… Надо, надо задержаться… Надо, надо порыть, поискать неизвестных помощничков…

А где рыть? Кого искать? У меня и билет на утро.

— Вот повезло! — счастливо басил Серега из душевой. — Всем ребятам расскажу, что весь вечер провел с Кудимой. Так всем и скажу, дескать, не спился Кудима, не слушайте, пустой треп. Скажу, нынче Кудима детишек тренирует. Мы, может, еще приедем к вам посмотреть на ваши тренировки. Вы ведь разрешите, правда. А то ведь, знаете, всякое говорят…

— Кто говорит? — не понял Валентин.

— Да кто… Известно, кто… Сплетники. Трепуны. Вранье всякое… Теперь-то я сам точно вижу — вранье… Спился Кудима, дескать, треплются, попал в психушку… А другие того лучше, служит вышибалой Кудима, дескать, то ли при баре в Москве, то ли при бане в Харькове… А то еще говорят, что уехал Кудима в Ташкент, связался с черными, анашой торгует…

Валентин аккуратно загасил сигарету:

— Ты сегодня обедал, разговорчивый?

— Мороженое ел! — восторженно зафыркал в душевой Серега. — Пять эскимо! Я весь десяток могу!

— Для тебя не много, — хмыкнул Валентин. — Ладно, освежайся. Я спущусь в буфет, поесть все равно надо.

— Валентин Борисыч, я деньги отдам.

— Нашел, о чем говорить.

— Валентин Борисыч, — мокрый Серега выглянул из-за двери. — Это у вас что?

В вытянутой руке он держал зеленый аккуратный баллончик.

— Крем для бритья.

— Немецкий?

— Ага.

— Я попробую?

— А что тебе брить?

Серега провел рукой по гладкому мокрому подбородку и пробасил значительно:

— Ну как… Щетина!

Валентин усмехнулся:

— Ну, коль щетина… Бритва там же, на полочке… Только осторожнее, я всегда бреюсь опасной… Это подарок… Теперь таких не найдешь…

— Да ну! У меня отец такой бреется.

Валентин вышел.

Дверь запирать он не стал, а дежурная даже не взглянула на него — подсчитывала петли.

Лифт оказался занят.

Ну и черт с ним! Валентин не стал ждать.

Он спустился на полпролета, когда наверху послышался шум, а потом щелчок остановившегося лифта. Хотел вернуться, но усмехнулся и просто махнул рукой. Куда торопиться?

Отвлекаясь от мыслей, подумал о разговорчивом парне, принимающем душ.

Славный, похоже, парень, и сила есть. Молод, верит в Шварца. Вот бы с кем ему, Валентину, повозиться, поучить делу, данные у парня, кажется, есть. Подумал не без ревности: тоже мне Шварц! У нас своих Шварцев всегда было достаточно. Тот же Райков. Чем хуже? А Шамиль? А Вахтанг? А Жаксылык? В команде, впрочем, Жаксылыка все звали Жаком. Попробуй выговорить — Жаксылык. Да и Балбошина для простоты звали Балбоном. Как его — Кудимой.

«Помогли твоему братцу…»

Действительно странно… Нелепо даже… Сергей и — выпасть в окно!.. Кому угодно говорите такое, только не ему, Валентину. Уж он-то знал Серегу. Серега никогда бы не полез ни в какое окно, тем более, в гостиничное, не те у него были взгляды. Серега, собирался жить долго.

Ладно… Я тоже считал, что буду долго жить в спорте.

Ладно.

Начинать надо с девицы.

«Не ищи меня!..»

Найдем.

И надо заглянуть в этот «Пульс», внимательно присмотреться к приятелям Сереги. Были же у него приятели. Тот же Уткин с маршальским именем. Семен Михайлович! Его точно Сергей, смеясь, называл народным маршалом. Кстати, с Уткиным Серега и собирался лететь за кордон.

«Помогли твоему братцу…»

Томило душу.

В буфете было пусто. Валентин взял круг колбасы, булку хлеба, пепси-колу. Чай или кофе можно заказать у дежурной. Не вызывая лифта, поднялся на свой этаж. Дежурная, похоже, прикорнула. Все так же сидела над вязаньем, уронив голову на грудь. Валентин хотел окликнуть ее, потом пожалел. Пусть поспит. Сделать кофе дело недолгое.

Толкнул незапертую дверь:

— Серега.

Вода в душевой по-прежнему лилась ровно и шумно, но парень не откликнулся.

— Ты что там, уснул?

Бросив продукты на стол, Валентин коротко постучал костяшками пальцев в приоткрытую дверь душевой:

— Серега! Заканчивай.

Серега не ответил.

Валентин рывком открыл дверь.

Вода лилась ровно и плотно. Втягиваясь в сток, она закручивалась в воронку, почему-то розоватого цвета. Русый Серега из Липецка, как кит, выброшенный на мелкое место, безвольно привалился спиной к кафельной, блестящей от влаги стене. Его подбородок, как бородой, был окутан мохнатой белой пеной, а в левой откинутой руке была зажата опасная бритва Валентина. Вид изумленный, но нисколько не испуганный.

И пулевое отверстие во лбу.

Кровь из раны почти и не шла. А та, что все-таки выступала, тут же смывалась брызгами.

Отшатнувшись, Валентин резко обернулся.

Никого!

Он обшарил весь номер.

Ну да, уходя, он не запер за собой дверь, а из-за шума воды Серега мог не услышать, как кто-то вошел в номер. А если и услышал…

Кто мог войти в номер, кроме него, Валентина?…

Он вдруг вспомнил. Когда он спускался по лестнице в буфет, послышался щелчок остановившегося лифта. Возможно, тогда-то и вошли в номер.

Никого.

Никаких следов.

За окном шум машин, потоки людей, толпы и толпы. Там даже не тысячи людей, а миллионы и миллионы. Кому понадобилось стрелять в лоб какому-то парнишке из Липецка?

Не в парнишке дело, Валентин, сказал он себе. Застрелить хотели не парнишку, а тебя. Это не в Серегу из Липецка, это в тебя стреляли!

«Не надо тебе болтаться по Питеру…»

Ведь, кажется, так сказала девица.

«А то и тебя наладят в окно…»

К тебе, к тебе, Валентин, приходили! Серега из Липецка попал под пулю случайно.

Но кто стрелял? Почему?

Он жадно закурил.

Охотились на него, это ясно. Пришли в гостиницу, чтобы пристрелить его. Без всяких хитростей. Чтоб, значит, не болтался по Питеру. Стреляли в упор, в душевой тесно. Серега из Липецка густо намылил щеки и подбородок, угадай с первого взгляда, что это не бывший борец Кудима. Даже дежурная по этажу спросила: «Брат?» Стрелявшего можно понять. Кто, собственно, мог бриться в номере Кудимова?

Машинально, еще не отдавая отчета в своих действиях, Валентин накинул на плечи куртку застреленного Сереги. Куртка пришлась как раз в пору. Выгреб из своего плаща деньги, забрал носовой платок. Взять паспорт? Да ну, к черту! Пусть остается. Пусть те, кто стрелял, те, кому это понадобилось, считают пока, что убили его, Кудимова. Вряд ли сразу разберутся, кто, собственно, убит. А он получит некоторый запас времени… Времени всегда не хватает, а значит, не лишне иметь некоторый запас… Валентин еще не знал, как использовать этот некоторый запас времени, но каким-то шестым чувством чувствовал — этот запас, он ой как ему скоро понадобится…

И быстрей из гостиницы!

Преодолевая странный, внезапно нахлынувший на него страх, порожденный, скорее всего, непониманием происходящего, Валентин дотянулся до опасной бритвы, зажатой в руке Сереги. Бритву ему в свое время подарил Райков. Редкий подарок. Не хотел никому оставлять бритву. Сунул в нагрудной карман куртки.

К черту!

«И тебя наладят в окно…»

Пыльная всклокоченная терпеливая пальма…

Все тот же терпеливый всклокоченный грузин, окончательно погрузившийся в дремоту…

В холле гостиницы ничего не изменилось.

Никем не замеченный, Валентин вышел на улицу и пересек ее, направляясь в крошечный бар, расположенный как раз напротив гостиницы.

Народу в кафе было немного. Человека три за стойкой, человек пять за столиками. Негромко играла музыка.

Попросив кофе, Валентин устроился за отдельным столиком в углу у окна, выходящего на гостиницу…

Что дальше?

Надо прямо сейчас обдумать, что дальше?

Внезапные похороны… Неизвестная девица, незаметно предупредившая его — уезжай из Питера… Значит, она знает больше, чем он думает… Отсюда и выстрел в гостинице…

Но кто стрелял? Почему? Кому он, Валентин, мог встать поперек дороги?

Ответов не было.

И не могло быть.

Так Валентин сидел почти час, пытаясь собрать мысли воедино.

Ничего не получалось.

Он ничего не понимал.

Он просто ощущал некую вполне реальную опасность. Он просто чувствовал, что он влип в какую-то весьма серьезную историю. Но и все. Ничего больше. Он даже никаких выводов не мог сделать. Не из чего их было делать. Не было у него никаких зацепок.

Бармен, перетиравший бокалы, вдруг глянул в окно, бросил полотенце и включил телевизор.

— Смотри, — сказал он кому-то из сидящих за стойкой. — Телевизионщики приехали. Ну, коршуны! Везде успеют.

И указал кивком за окно.

К гостинице действительно стремительно подкатил японский микроавтобус с яркой красной надписью, растянувшейся по всему борту: «TV — Криминальная хроника».

— Чего им там надо?

— А я знаю?

— Наверное, жареное учуяли.

— Они чуют. У них тот еще нюх, — откликнулся бармен. — Ну, точно. Смотри, менты подкатили!

Валентин насторожился.

Со своего места он хорошо видел гостиницу и две милицейских машины, припарковавшихся возле телевизионщиков.

— Что-то я не помню, чтобы они тут ездили парами, — переговаривались сидевшие за стойкой.

— Да ну!

— Что да ну?

— А ты посмотри!

Кто-то удивленно присвистнул:

— Это же скорая… Кажется, что-то серьезное… Сразу двое носилок… Угорели они там, что ли?

— Кой угорели! Какая-нибудь разборка.

— И разборка может быть… Какие проблемы?… В этой гостинице уже стреляли. Помните дело с тамбовцами?…

— С какие тамбовцами?

— Ну, как? Коля-каратэ. О тамбовцах много писали. Коля-каратэ тут и стрелял. Говорят, был крупный авторитет. Говорят, в «Коелге», когда Коля-каратэ туда приезжал, перед ним вставали как перед генсеком.

— Не понял.

— И не надо, — сказал бармен, закуривая. — Говорят, Коля-Каратэ был не простой мужик. Он водку не жрал и кофе не хлебал чашками. Зато всегда был нацелен на энергетический удар. Поднимет на тебя глаза и — привет! — нос у тебя сломан. Такой человек.

— Так бандюга ж?

— Ну и что, — ухмыльнулся бармен. — Бандюги нынче не дураки.

И посмотрел в окно:

— Долго копаются.

Как бы услышав бармена, отвалила от гостиницы «Криминальная хроника».

Почти сразу с воем ушла в сторону Литейного скорая.

Милицейские машины остались, тревожно помаргивая мигалками.

Кто-то входил в кафе, кто-то выходил, зажглись огни, постепенно сгущался вечер, а Валентин все так и сидел как бы в некоей полудреме, в неких полумыслях — а с чего, собственно, начинать? и что, собственно, начинать? чего он, собственно, хочет? Может, Серега действительно случайно попал под пулю? Может, не его, не Валентина, искали в номере? Может, под пулю действительно должен был попасть какой-нибудь местный авторитет? Ну, ошиблись номером… Пришлось стрелять… Ведь медики из гостиницы вынесли два трупа… Вот именно! Два!.. Значит, был кто-то второй?…

Кто?

Валентин этого не знал.

А еще эта девица? — вспомнил он. Девица предупреждала меня. Девица предупреждала именно меня?…

Нет, стреляли в него, пришел он к выводу. В него, в него. Ни в кого другого. Это случай, что угодили в Серегу из Липецка. Эх, Серега… Не повезло тебе, Серега… Не быть тебе ни Шварцем, ни чемпионом, Серега…

Бармен включил телевизор.

Видимо, специально дождался «Криминальной хроники». Хотел, наверное, узнать, что там случилось в гостинице напротив. Даже поудобнее присел на высокий табурет, пользуясь затишьем в баре.

Пошла заставка, потом деловито улыбнулась с экрана Татьяна Уткова. Деловито улыбнулась, без этого обычного кокетства, присущего большинству дикторш, особенно популярных.

— Добрый вечер. В эфире «Криминальная хроника», — деловито заговорила Уткова. — Начну с последнего прогноза доктора-психиатра Хаснуллина. Его прогноз, к сожалению, оправдался. Если помните, — напомнила Уткова, — еще на прошлой неделе доктор Хаснуллин предупредил, что из-за стечения некоторых неблагоприятных факторов в нашем городе в ближайшее время следует ожидать резкого возрастания количества самоубийств. Так и случилось. Не буду приводить цифры, но можете поверить мне на слово, тенденция не только тревожная, но, в некотором смысле, ужасающая. Ко всему прочему, отдельные самоубийства вызывают, как и у нас, так и у компетентных органов, вполне оправданные сомнения. Например, сегодня без всяких видимых причин выбросилась в окно многоэтажки некая Анна К., двадцатилетняя служащая совместного советско-германского предприятия «Пульс». По предварительным данным, Анна К. выбросилась из окна своей двухкомнатной кооперативной квартиры, расположенной на восьмом этаже. Настораживает то, что, готовясь к самоубийству, Анна К. почему-то гладила белье. Может, мысль о самоубийстве пришла к ней неожиданно. По крайней мере, Анна К. даже не успела выключить электрический утюг…

— Вот дура! — прокомментировал бармен, но Валентин никак не отреагировал на его слова. Он увидел на экране обезображенное ударом лицо девушки-самоубийцы, и сразу узнал погибшую.

Это она предупредила его — не болтайся, мол, по Питеру. Боялась, что его, как брата Серегу, наладят в окно. А наладили, выходит ее.

Анна К.

Значит, ее звали Анна.

Знала, наверное, об опасности, хорошо понимала опасность, иначе не предупредила бы: «Не ищи меня!..»

И телеграмму давала она…

— В этой связи вспоминается и другой случай, произошедший несколько дней назад, — деловито продолжала ведущая «Криминальной хроники». — Некий Сергей К., служащий того же самого совместного советско-германского предприятия «Пульс», будучи нетрезвым, выпал из окна гостиницы морского вокзала…

Уткова, деловито улыбаясь, смотрела, казалось, прямо на Валентина:

— Если так пойдет дальше, — деловито улыбаясь, покачала она головой, — то по числу подобных странных самоубийств мы скоро запросто обойдем Москву послепутчевого периода…

Валентин встал и бросил на стойку деньги.

— По нашим данным, — продолжала Уткова, — сегодня днем в гостинице «Невская» произошло двойное убийство…

— Вот! — обрадовался бармен. — Вот!

— Жертвой неизвестных убийц или одиночного убийцы, это пока неизвестно, оказался молодой человек лет двадцати-двадцати двух, застреленный выстрелом в упор в голову, и дежурная по этажу Ольга Николаевна Б., пятидесяти семи лет, смерть которой наступила в результате перелома шейных позвонков. Скорее всего, дежурная по этажу просто оказалась невольной свидетельницей преступления. Очевидцев случившегося нет. В плаще убитого обнаружен паспорт на имя Кудимова Валентина Борисовича, пятьдесят четвертого года рождения. Именно этот гражданин снимал номер, в котором произошло убийство, однако старшая администраторша гостиницы утверждает, что убит вовсе не их жилец. Она утверждает, что гражданин Кудимов выглядел старше и она видела жертву и гражданина Кудимова вместе в холле гостиницы незадолго до разыгравшейся в номере трагедии. Мы, разумеется, не собираемся подменять следствие, — деловито улыбнулась Уткова, — однако будем благодарны всем, кто поможет нам пролить свет на случившееся. Приметы гражданина Кудимова, если действительно застрелен не он, такие. Рост примерно сто девяносто сантиметров, атлетическое сложение, глаза серые, взгляд исподлобья, всегда серьезен, даже хмур, нетороплив в движениях. Хочу добавить, что кем бы ни было совершено преступление, преступник может считаться очень опасным… Итак, ждем ваших звонков…

— Хоть бы бабки посулила, — разочарованно протянул бармен.

— Какие бабки? — не понял Валентин.

— Как какие? За поимку преступника.

— А уже известно, кто преступник?

— А ты что, не слышал?

Бармен обернулся к Валентину и до него вдруг что-то дошло.

Атлетическое сложение… Рост под сто девяносто… Глаза серые, взгляд исподлобья… Серьезен, даже хмур, нетороплив в движениях… Может считаться очень опасным…

— Это я так, — сказал бармен, стараясь скрыть растерянность и поднимаясь с табурета. — Шучу, значит…

Валентин медленно покачал головой и вышел.

Если бармен даже позвонит в милицию, никто не найдет его в вечерней в толпе. Зато, судя по телевизионной передаче, запас времени теперь несколько уменьшился. Даже сильно уменьшился. Вот тебе твой запас времени, усмехнулся Валентин. Много ты выиграл…

Он не знал, куда ему идти.

Похоже, его зачислили в преступники.

«Не болтайся по Питеру…»

Права оказалась девица. Проще было сразу уехать.

И оборвал себя: как это уехать?… А брат?… А неудачливый Серега, мечтавший стать Шварцем?… А некая Анна., предупреждавшая его об опасности?… Разве он может сейчас уехать?…

Дам телеграмму, решил он.

Дам телеграмму Джону Куделькину. Кто, как не Куделя, поможет? У него и голова варит лучше. Вдвоем с Джоном можно что-то сообразить.

Нет, решил он, сейчас никто не выпихнет меня из Питера!

Моросил мелкий дождь.

Шагах в ста от себя на углу проспекта Валентин увидел светящуюся вывеску почтового отделения.