Дети и Рождество. Сборник святочных рассказов

Геннадий Мурзин

Для православного человека (от мала до велика) Рождество – это один из самых почитаемых праздников. Его встречают широко и вольно, ему особенно рады дети, которые с Рождеством связывают чудесные надежды. Святочные истории, включенные писателем в этот сборник, имеют позитивное разрешение, призывают к добру, несут счастье в каждую семью и являют собой продолжение старых русских традиций.

Редактор Геннадий Мурзин

Фотограф Геннадий Мурзин

Фотограф Сергей Мурзин

© Геннадий Мурзин, 2019

© Геннадий Мурзин, фотографии, 2019

© Сергей Мурзин, фотографии, 2019

ISBN 978-5-4496-3546-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Севастополь. Геннадий Иванович Мурзин, писатель и журналист. Автор двадцати пяти изданных литературно-художественных произведений. Фото 2017 года.

КАЛАЧ

1

К нему приехал гость.¹ Гость на Рождество. Гость желанный. Гость редкий, потому что дальний и, возможно, поэтому самый дорогой. Это — десятилетний Александр, внук.

С порога, не успев притворить дверь, парнишка бросается на шею, обвивает худенькими ручонками и, повиснув, восторженно кричит:

— Поздравляю, дедуль! — ребенок целует деда в обе щеки, отпускает руки и оказывается на полу.

— У, — разглаживая вихры внука, восхищается дед, — как здорово вырос… Выше меня скоро будешь. И… тяжеленный такой…

— А мама говорит, что я плохо ем, а потому медленно-медленно расту, — замечает внук.

Семен Александрович Водовозов, стараясь не ронять материнского авторитета в глазах мальчика, тщательно подбирая слова, замечает:

— Так… это… Ты на глазах у матери и ей потому кажется, что ты не так подаешься вверх, как бы ей хотелось… Мужчина должен быть такой, — он поднимает сухонькую и сморщенную ладонь над своей головой.

Внук спрашивает:

— До самого-самого потолка, да?

— Почти, — соглашается Семен Александрович. И добавляет. — Но для этого надо сытно есть.

Внук, заглядывая в голубые, но с годами изрядно выцветшие, глаза деда, спрашивает:

— Ты, значит, не слушался своей мамы и тоже плохо ел?

— С чего ты взял?

— Ты, вон, сколько не дотянул до потолка.

— У меня — другая история…

— Какая, дедуль? — перебивая, снова спрашивает парнишка.

— Ну, — Семен Александрович без всякой охоты отвечает, — время тогда, когда мне было столько же, как тебе, — трудное… Даже ржаной хлеб и тот не досыта… Всё больше на картохе рос, а с нее много не вырастешь… Разве что пузо…

Внук заливается в звонком хохоте. Внуку слово «пузо» понравилось. Дед же хмурится и сердито машет рукой.

— Ладно… Не будем об этом… Пойдем в гостиную, пока твоя мама возится на кухне.

…Семен Александрович одинок. Не заладилось у него с женским полом. Трижды пробовал создать добротную семью, но всякий раз неудачно. В четвертый раз решил не жениться, чтобы больше не испытывать судьбу. К тому же с годами возникла еще одна проблема, о которой он никому не говорит: чем сам старше становится, тем ему моложе и краше женщину подавай. А кто ж на такого старого гриба из молодых нынче смотреть станет? Если бы при больших деньгах был, то… У него же бабок, так вожделенных для всякой молодой женщины, — кот наплакал. Так что…

Дед и внук уходят в гостиную и располагаются на диване, бок к боку: Санька так захотел… Чтобы, говорит, было чувство локтя. И откуда только взял? Вычитал, наверное, в книжке какой-нибудь. Тут в деда пошел: тянется к книгам.

Неожиданно внук срывается с места и летит в прихожую. Там чем-то шуршит. Прибегает. В руках свернутый пополам большой лист ватмана. Он протягивает.

— Мой рождественский подарок, дедуль. Тебе, дедуль.

Семен Александрович осторожно принимает подарок, целует внука и начинает рассматривать. На лицевой стороне сверху вниз, по диагонали из нарисованных мелких-мелких разноцветных снежинок образована надпись. Он вслух читает:

— Любимому деду — от любящего внука Саньки.

Семен Александрович не скрывает восхищения.

— Красиво-то как!

Внук гордо замечает:

— Сам рисовал… Три дня рисовал…

— Спасибо, Сань. Порадовал меня.

Внук торопит деда:

— Ты разверни, разверни! Там такое!..

Семен Александрович осторожно разворачивает, а на всем развороте — картина нарисована. Внук смотрит не на картину свою, а на лицо деда, чтобы не пропустить реакции. Он даже, кажется, и дышать перестал. Ждет!

На картине — трехэтажный кирпичный домина, перед ним — ковер-лужайка, за домом — цветущие вишни и большой огород с грядками. На высоком крыльце, перед домом, сидит, пригорюнившись, старичок, видимо, кого-то поджидая.

Внук тычет пальцем в старичка.

— Узнаешь?

— Так… — Дед будто внимательно вглядывается. — Дай-ка, милый разглядеть. — Потом всплёскивает руками. — Неужто я?! — притворно восклицает Семен Александрович.

— Разве не похож?

— Похож, даже очень похож… С трудом верится, что ты и… Не кого-то там, а меня усадил на крыльцо такого богатющего дворца… Неужто мой?!

— Ясное дело, дедуль! А то чей же?

— Спасибо, Сань, за такой царский подарок.

Парнишка, притворившись равнодушным, заметил:

— Ничего особенного… Так… мазня всякая…

— Сань, зачем ты так говоришь? Никакая и не «мазня», а талантливо написанная картина. На выставку ее надо отдать.

— А мама говорит, что слишком торопился, что мог бы и лучше нарисовать…

— Мама? Ну, Сашок, мама — всегда права. Мама твоя, наверное, хочет, чтобы ты еще красивее рисовал.

— Дедуль, — внук еще теснее приник к Семену Александровичу, — а ты очень любишь подарки?

— Люблю.

— Очень-очень?

— Подобные тому, какой ты сегодня мне подарил, — очень-очень.

Внук вздохнул.

— Я — тоже.

— Для тебя я тоже приготовил подарок, Сань.

Семен Александрович хотел встать, собираясь принести подарок внуку, но тот остановил, догадавшись о его намерении.

— Потом… за столом… Перед первой рюмкой…

По лицу деда пробежала улыбка.

— Что, и даже рюмка будет?

— Мама говорит, что будет.

— Если так, то основные торжества отнесем на потом.

— Ну, конечно, — кивнув, согласился внук. Помолчав, спросил. — Дедуль, а тебе, когда ты тоже был маленький, подарки дарили?

— Нет, — ответил Семен Александрович и по непонятной для внука причине тяжело вздохнул. Потом все же поправился. — Почти не дарили.

— Ну… вот! Дарили же! — Восклицает внук.

— Очень редко, но дарили.

— И ты радовался?

— А как, Сань, без радости-то?

— А самый-пресамый первый подарок помнишь?

— Ну, конечно, Сань, помню. Как не помнить-то…

— Расскажи, а?

— Долгонько придется рассказывать… Может, потом, ближе к вечеру?

— Лучше, если сейчас, дедуль… А то потом я забуду.

Семен Александрович снова тяжело вздыхает.

— Слушай, Сань…

И Семен Александрович начал рассказ.

2

— Канун Нового, одна тысяча девятьсот пятидесятого… Господи, сколько же лет пробежало?..

Внук спешит с ответом. В уме он уже подсчитал.

— Пятьдесят четыре года.

Дед, кивнув, соглашается.

— В деревенской школе — кутерьма…

— Дедуль, — внук удивленно смотрит в глаза, — а что такое «кутерьма»?

Семен Александрович смущенно поправляет на затылке редкие волосы и пытается объяснить.

— Так это… Когда много народу и все суетливо бегают из угла в угол, кричат.

— А-а-а, — тянет внук, — понятно.

— Кутерьма мне, первоклашке, страшно нравится. Особенно нравится тем, что учительница Анна Ивановна то и дело кричит через всю комнату: Семен, сделай то; Семен, сделай другое. Пулей лечу, куда сказано; охотно делаю, что велено. А все мы занимаемся тем, что украшаем новогоднюю елку: мальчишки — развешивают украшения, а девчонки, как самые умелые по этой части, — делают разные бумажные игрушки, фонарики, например, или хлопушки, или гирлянды. Делают из старых газет.

Внуку смешно и он прыскает.

— Дедуль, что же это за игрушки? Фигня какая-то.

— Для тебя, может, и фигня, но для меня тогда… Раскрашивают, одним словом, бумажные фонарики чернилами или цветными мелками. Склеивают вареной картошкой.

— Вареной картошкой? Как это? — И того больше удивляется внук.

— Клея, Сань, во всей школе днем с огнем было не сыскать… Так и выходили из положения… Трудно было со звездой. Сам понимаешь, как без нее?

Внук высказывает свое мнение:

— Пошли в магазин и купили.

— Скажешь! В деревенском магазине тогда, кроме спичек да керосину, — шаром покати.

Внук хохочет.

— «Шаром покати» — как это?

— Это означает, что в магазине — пустые полки, то есть без всякого товару… Сколько не высматривай… Тогда так было… Вот… Звезду на макушку вырезали, значит, из картона, а для раскрашивания Анна Ивановна, наша учительница, разрешает воспользоваться малиновыми чернилами. Ну, теми самыми, которыми она нам ставит в тетрадках двойки и записывает замечания.

Внук опять заливается.

— Дедуль, и тебе ставила двойки?!

— Врать не стану, Сань: бывало.

— А мама говорит, что у тебя в аттестате одни пятерки.

— Ну, Сань, это не совсем так… Мама твоя чуть-чуть приукрасила… В аттестате есть и четверки.

Парнишка качает головой.

— Все равно здоровски!.. Даже суперски!

— Да… Верх моего блаженства — сам новогодний вечер. В классной комнате, откуда парты вытащены на улицу, полно народа. Это — многочисленные родственники детей-учащихся. Моих — нет. Никого. Как всегда. Моих и на родительское-то собрание не удалось ни разу вытащить. Кажется, мне обидно. Но не слишком. Я упиваюсь всеобщим весельем. Я не могу отвести восторженных глаз от наряженной нами новогодней елки. Сказка! Наконец, Дед Мороз (Анна Ивановна, учительница наша, в вывернутом наизнанку овчинном полушубке и с огромной серой бородищей из кудели)…

— Дедуль, а что такое «кудели»?

— Кудель, внук, — это похожее на вату… Выращивают сначала лен. Потом он вылёживается на солнце и на морозце. Потом лен мнут, вычесывают и получают кудель, из которой делают пряжу или вьют канаты. Кстати, канаты используются в морском деле. Получаются очень крепкие.

— По-нят-но, — протягивает парень. — Увидеть бы эти «кудели».

— Где там! Нынче лен-то не выращивают.

Внук трясет за рукав деда.

— Дальше, дальше-то что было?

— Итак, Дед Мороз объявляет, стукнув грозно о пол посохом:

— Ну-с, дети мои, кто хочет получить мой специальный подарок?

— Я! Я! Я! — несутся многочисленные голоса со стороны сгрудившихся стайкой учеников. — Желающих много. Но меня среди них нет. Я стою, опустив вниз головенку. Нет, не то, чтобы я не хотел получить подарок. Хотел бы, очень! Но мне кажется, что подарки просто так не раздаются: их надо заслужить.

— Тогда, — продолжает басить Дед Мороз, — расскажите-ка мне стихотворение!

— На этот раз желающих изрядно поубавилось. Но зато — среди них и я. И хотя мой голос звучит громче всех, но первой выступить, открыть конкурс Дед Мороз дозволяет Наташке (соседская девчонка, противная ужасно, потому что подлиза, потому что подлизывается к Анне Ивановне, а еще ябедничает).

Внук согласно кивает головой и рассудительно говорит:

— Они — все такие. В нашем классе Светка…

— Ну, Сань, может, и не все, но встречаются… Да и к тому же вряд ли я был тогда справедлив… И вот… Наташка выходит вперед. И, шмыгая носом, постоянно запинаясь, кричит:

— Наша Таня громко плачет:

Уронила в речку мячик.

Тише, Танечка, не плачь —

Не утонет в речке мяч.

— Аплодисменты артистке. Особенно усердствуют и бьют в ладоши (это я вижу) Наташкины родители. После Наташки мямлит что-то свое Пашка. Он хоть и друг, но мне за него приходится краснеть. Я тоже готов. Меня явно не замечают. Но я упрямо заявляю о себе. И вот, когда выступило пять или шесть школьников, ко мне подходит Дед Мороз.

— А ты, мальчик, что можешь рассказать? Вижу, давно рвешься. Ну, слушаю.

— Я вырываюсь вперед. Я бесконечно счастлив, что вот, теперь и на меня смотрят люди; что теперь и меня будет слушать вся деревня. Волнуюсь. Мну обшлага ситцевой рубашонки.

— Ситцевая, дедуль? А это какая такая?

— Из самой дешевой ткани, из ситца, значит, Сань. — Старик, шумно вздохнув, продолжает рассказ:

— Начал читать стих…

И живет в колхозе дед

В девяносто восемь лет.

Бодрый он имеет вид

И в работе деловит…

Краем уха слышу, как кто-то из гостей новогоднего праздника комментирует:

— Ишь, ты! Стар, а все робит…

— Дедуль, а что такое «робит»?

— Колхозники на Урале тогда так говорили: робит — значит работает.

Внук кивает, давая деду понять, что теперь ему все ясно.

Дед вновь берется за рассказ:

— Я же с прежним усердием продолжаю:

Годы деду не преграда,

У него своя бригада.

И выходят с дедом в ряд

Тридцать пять его внучат.

Все тот же зрительский голос:

— Ух, ты! Надо же! Дед — молодец! Мальчуган — тоже! Вона, как лихо шпарит!

— Зрительская ремарка лишь прибавляет мне энтузиазма.

Внук снова спрашивает:

— А что такое «ремарка»?

— Это, внук, проще говоря, замечание по какому-либо поводу… Так-то вот… Ладони, значит, вспотели. От волнения. Потому что наступает, можно сказать, самое главное и самое трудное для меня: я должен перечислить все имена. А это вам не «наша Таня громко плачет»… Посложнее будет. Попробуй-ка, упомни тридцать пять имен. И не абы как, а чтобы складно. Собираюсь с духом и продолжаю. Вот и последние имена:

Клава, Люба, Настя, Даша,

Катя, Оля, Зина, Маша,

Света, Нина, Лида, Валя,

Аня, Таня, Вера, Галя,

Клим, Игнат, Ефим, Андрей,

Виктор, Игорь и Евсей.

Я делаю паузу. С шумом выдыхаю воздух. И готовлюсь к следующему этапу: как-никак, а предстоит повторить все тридцать пять имен и в том же порядке еще трижды. Так в стихотворении. Поэтому не имею права на ошибку.

— Ух, ты! — комментирует внук и теснее жмется к деду. — Здоровски!

— Все, Сань, заканчивается благополучно. Я радуюсь: без запиночки! Сначала тишина, но вскоре же в классной комнате — буря аплодисментов. Мужики от восхищения громко топают ногами. Кто-то из них громко восклицает:

— Совсем малявка, а такое учудил!.. Это ж, надо, а! Тридцать пять имен упомнил… И так все складно-складно!

3

— Дед Мороз, значит, кладет на мои жесткие, а потому непокорные, вихры мягкую и теплую ладонь. И спрашивает: «Ты чей, мальчик, будешь?»

— Агронома сын, — охотно и с достоинством отвечаю я.

«А фамилия твоя?»

— Водовозов.

— А имя есть?

Вот какой вредный, думаю про себя, этот Дед Мороз. Однако вслух отвечаю:

— Семен, дедушка.

— Семен? — переспрашивает Дед Мороз.

— Да, — все также с достоинством отвечаю я. — А пацаны в деревне меня, дедушка, Сенькой еще называют.

— Спасибо тебе, мальчик, за такое трудное, но прекрасное стихотворение.

Дед Мороз наклоняется и целует в щеку. Ах, до чего ж мне был приятен тот поцелуй, Сань! Мое детство проходило без поцелуев.

— Совсем-совсем?

— Увы, Сань… Итак, Дед Мороз выпрямляется и, обращаясь ко всем присутствующим, развязывая свой мешок, говорит:

— Да, все мои маленькие артисты заслуживают подарка. Но я думаю, дети, что главный приз всё же заслужил ученик первого класса…

— Дед Мороз достает из своего волшебного мешка огромный-преогромный калач, протягивает мне, и буря аплодисментов. Мне так тогда показалось, что потолок от аплодисментов может обрушиться. Я беру калач, прижимаю крепко-крепко к груди, мне хочется расплакаться, но изо всех сил креплюсь. Я пытаюсь что-то сказать, но у меня ничего не получается. С трудом и очень тихо выдавливаю: «Спасибичко, дедушка… родной мой… миленький…» Я срываюсь с места и убегаю в коридор. В глазах — слезы. Слезы счастья. В эту минуту я хочу быть один.

Внук гладит мягкой и теплой ладошкой по седым волосам деда. Внук тихо спрашивает:

— Калач, наверное, был очень-очень вкусный, да? На меду, да? Обсыпанный сахаром или шоколадом, да?

Семен Александрович кивает.

— Вкуснее, Сань, не бывает… Этот калач пекла сама учительница из ржаной муки, напополам с отрубями, выделенной по такому случаю колхозом. Это был необыкновенный калач! М-м-м, до чего ж был вкусный! Был бы еще вкуснее, если бы Анна Ивановна для теста нашла хоть чуть-чуть соли.

Внук не понимает. Он переспрашивает:

— Соли?! Калач совсем-совсем без соли?!

— Это я потом узнаю, что такое соль в 1949-м. Ее, соли, не оказалось ни в колхозе, ни у самой Анны Ивановны. Соль была еще большим дефицитом, чем ржаная мука… Съели призовой калач мы всем классом…

Внук возмущенно восклицает:

— Это нечестно! Подарок чей? Твой! Кто заслужил? Ты, дедуль! Причем тут класс?

Семен Александрович улыбается.

— Во-первых, Сань, в моем, первом классе-то было всего восемь человек.

— Так мало? Классно!.. В моем классе — тридцать восемь.

— Ты живешь в большом городе… Деревня маленькая… Во-вторых, калач был преогромный…

— Вот такой? — внук описал вытянутыми вперед руками в воздухе круг.

— Примерно… В третьих, Сань… Разве ты с товарищами никогда не делишься?

Парнишка опустил вниз глаза.

— Ну… Это… Бывает, что жалко, но… делюсь…

Внук продолжает гладить деда по голове. Потом тянется к его уху и шепчет:

— Дедуль, а, знаешь, какой тебе мама подарок приготовила?

Семен Александрович отрицательно мотает седой головой и ухмыляется.

— Откуда мне знать-то?

Внук оглядывается по сторонам и еще тише выдает деду секрет:

— Рубашку! Знаешь, какая она красивая? Не ситцевая, дедуль, а супер! Я помогал выбирать! — Санька прикладывает к своим губам палец. — Но — тихо. Мама не велела говорить.

— Молчу-молчу, внук.

И оба громко-громко хохочут.

В гостиную заглядывает Клавдия Семеновна, дочь Водовозова.

— Что происходит? — притворившись сердитой, хмурясь, спрашивает она.

Санька вскакивает.

— Мам, ты иди-иди, — выпроваживая, солидно добавляет. — У нас — мужские секреты.

Примечания

1

Впервые был опубликован в коллективном литературном сборнике современных святочных рассказов «ПОКАЖИ МНЕ ЗВЕЗДУ», изданном под эгидой издательского Совета Русской православной Церкви в 2005 году (примечание автора).