Хитон погибшего на кресте

Геннадий Левицкий, 2017

После казни преступника его одежда доставалась палачам. Но… был распят необычный человек, и все связанное с основателем мировой религии имело свою бесконечную историю. Иудейский хитон Спасителя не стал исключением. Перед читателем предстает Иудея во времена судьбоносных для человечества событий, он увидит гибель величайшего города планеты – Иерусалима – своеобразную расплату иудеев за желание видеть Иисуса на кресте. Понтий Пилат – один из самых известных библейских персонажей, и в романе он главный герой. Роль прокуратора в казни Спасителя и дальнейшая его судьба прослеживаются в романе с использованием сведений древних авторов и апокрифов.

Еще один ненужный пророк

Однажды к Пилату явился первосвященник Каиафа. Он был частым гостем прокуратора, и, можно сказать, — поневоле желанным. Каиафа знал местные традиции, обычаи, непостижимые для Пилата, — даже по прошествии нескольких лет пребывания в Иудее. В общем, он предупреждал Пилата, когда распоряжения того находились в противоречии с местными обычаями и законами.

Римлянин нехотя раздваивался, когда принимал скользкого как угорь священнослужителя: с одной стороны, он с трудом терпел его хитрые глаза, мягкую обволакивающую речь и умение всегда добиваться желаемого, в том числе, от него — прокуратора Иудеи; с другой стороны, Пилат часто пользовался его советами.

— Понимаешь ли, прокуратор, что значит для нас суббота? — задал вопрос Каиафа.

— О да. В субботу нельзя ничего делать, — Пилат с удовольствием обнаружил знания местных обычаев. — Даже если ягненок или человек упадут в колодец — их вытаскивать полагается только на следующий день.

— Так было тысячу лет и на том стоит Иудея, — согласно закивал первосвященник и рассказал один из случаев, чтобы подчеркнуть силу традиции. — Во время Маккавейской войны в субботу отряд воинов не бросил ни единого камня во врага, не выпустил ни одной стрелы. Они были истреблены без сопротивления, но не нарушили закон.

— Это уж как-то слишком…

— Неужели у вас в Риме приветствуют тех, кто нарушает традицию?

— Традиция иногда бывает слишком древней. Приходится менять и обычаи, когда они мешают движению вперед, — Пилат почему-то вспомнил закон о роскоши, принятый в консульские времена, который позволял семье иметь только определенное количество изделий из золота и серебра. «С этим законом ныне было б тоскливо жить многим римлянам», — подумал он.

— Неужели в Риме не будут порицать тех, кто перестает уважать отцов, кто пренебрегает мнением старших? Разве не выслушивается в вашем сенате в первую очередь мнение принцепса — старейшего из сенаторов?

— Все правильно, — согласился на всякий случай Пилат, чтобы случайно не обидеть гостя. Хотя он не мог уловить связь между субботой и принцепсом. Он вообще не мог понять, что нужно первосвященнику. Нравоучительная речь иудея начинала раздражать, и хуже всего, что это раздражение приходилось скрывать ему — римскому прокуратору.

— Я хотел показать тебе, прокуратор, что суббота для нашего народа больше, чем закон и традиция — это образ жизни. Суббота для иудеев — это как часть тела для человека. Ведь неудобно существовать без руки или ноги?

— К чему ты это рассказываешь? Разве римляне посягали на священное право иудеев? — Пилат заподозрил, что Каиафа будет обвинять кого-то из его легионеров.

— О нет, справедливейший прокуратор! — поспешил развеять сомнения первосвященник. — Своя собственная червоточина поразила наше дерево, причем страдает нижний венец сруба. Если не удалить заразу, может рухнуть все здание.

— Довольно говорить загадками, уважаемый Каиафа, — устал от эзоповых речей собеседника прямолинейный Пилат.

— Дело в том, что у нас появился пророк.

— Не особенно ты меня удивил.

— Действительно, — согласился Каиафа, — у нас всегда хватает разного рода прорицателей, пытающихся предсказать будущее, но этот тем отличается, что пытается разрушить настоящее.

— Уж не желает ли он отнять у тебя власть?

— Этот поступает мудрее, он извращает священную книгу иудеев, подпиливает сваи, на которых держится все. Иисус из Назарета — так его зовут — исцеляет больных и этим обретает себе почитателей.

— Он совершает хорошее дело, а врачей и в Риме уважают.

— Если бы Иисус лечил только тело… — вздохнул священник. — Он утверждает, что лечит душу… да и тело не лекарствами спасает, но словом.

— Продолжай, — произнес Пилат. Он еще не понял, каким образом Иисус насолил первосвященнику, но прокуратору стал интересен наконец-то его рассказ.

Каиафа, к сожалению Пилата, не стал раскрывать секреты исцелений, но переключился на другое — то, что волновало его гораздо больше, чем чудесное спасение безнадежно больных людей.

— Однажды в субботу шел Иисус с учениками по пшеничному полю, и были они голодны. Ученики начали срывать колосья, мять в руках и есть. Фарисеи сделали им замечание, что в субботу нельзя собирать урожай и заниматься его обмолотом. На это Иисус ответил, что в свое время царь Давид вошел в дом Бога и взял хлеб, который никто не должен есть, кроме священников. И накормил им своих людей.

— Если они умирали с голода, то спасение человека не важнее ли всех условностей? — не удержался Пилат. — Да разве Бог не возрадуется, когда принадлежащее ему сохранит чью-то жизнь?

Каиафа от философствований прокуратора нахмурился, словно наставник, выслушавший ответ самого бестолкового ученика.

— Правила имеют исключения, — пояснил он, — но Иисус желает само правило сделать исключением. «Суббота для человека, а не человек для субботы», — объявил он фарисеям.

— Понимаю причину твоего возмущения, — по крайней мере Пилат сделал вид, что понимает, хотя ему совершенно не хотелось вникать в тонкости иудейских предрассудков.

— В субботу в храме находился человек, у которого одна рука была иссохшая, — продолжил страшные разоблачения первосвященник. — Иисус велел стать ему на средину храма. Фарисеи поняли, что тот желает совершить исцеление, и начали рассуждать: можно ли творить добро или зло в субботу? Не погубит ли души спасенное тело?

— Продолжай, продолжай, Каиафа, — поторопил сделавшего паузу рассказчика Пилат, которого внезапно охватил интерес к событиям в храме.

— Иисус с гневом обратился на фарисеев, скорбя об ожесточении их сердец, затем приказал больному протянуть иссохшую руку. И обе руки стали одинаковые.

— В мгновение он излечил больную руку?! — воскликнул изумленный Пилат.

— Он сделал это в субботу, в храме, при стечении народа, — не обратил внимания на удивление прокуратора Каиафа. — Да разве нельзя было исцеление отложить до следующей недели, следующего дня? Ведь человек много лет не мог пользоваться рукой, и несколько дней ничего бы не изменили…

— Этому человеку место в императорском дворце, среди лучших врачей империи! — воскликнул прокуратор.

— Да разве ты не видишь, Понтий Пилат, что Иисус именно того и добивается: сначала получить известность и славу, а затем разрушить наш мир — мой и твой мир. Он уже принес в Иудею раздор. Фарисеи составили заговор со сторонниками Ирода с целью погубить Назарянина. Но Иисус с учениками удалился к морю, и за ними последовало множество народа из Галилеи, Иудеи, Иерусалима, Идумеи. И живущие в окрестностях Тира и Сидона присоединились в великом множестве. Там Иисус продолжал исцелять; достаточно было прикоснуться к нему, чтобы избавиться от страшных язв.

Да! Он обладает некой неведомой силой, но она не от нашего Бога. Иисус смеется над книжниками-фарисеями, которые из столетия в столетие передают мудрость предков и правила существования, данные нам свыше. Он нигде не учился, не познал наших законов, но смеет проповедовать и оскорблять наших старейшин. Его слова расходятся с Ветхим Заветом, и потому сей проповедник — смутьян и бунтовщик.

— Чего ты желаешь от меня? — совершенно отказывался понимать первосвященника римлянин.

— Его необходимо навсегда убрать из этого мира, — непривычно прямолинейно и сурово промолвил всегда скользкий первосвященник.

— Ты желаешь, чтобы мои когорты воевали с разноплеменным сборищем? Ты желаешь, чтобы мы уничтожили того, кто совершает чудеса? Чтобы римлян возненавидел весь Восток? — подозрительно произнес Пилат. — А ведь по части преждевременной кончины неугодных… вам нет равных. Помнится, так никто и не ответил за убийство римских легионеров, на которых указала иудейская девушка.

— Слишком поздно, — сокрушенно промолвил Каиафа. — Простое убийство ничего не изменит, но принесет лишь ненависть по отношению к нам, как ты заметил. Его уже почитают как Бога, а после смерти объявят, что он ушел на небеса.

— Да так ли опасен человек, творящий добро? — неуверенно спросил Пилат.

— Это и есть самое опасное. Помогая, он притягивает к себе бесчисленное множество людей, которых может в любое время поворотить в нужную ему сторону. Его необходимо уничтожить руками самих иудеев. Все должны убедиться, что это человек, а не Бог; что, как все смертные, он страдает и умирает, что отправляется в обычную могилу, а не на небо. Он не должен жить после смерти.

— Возможно, ты и прав, — начал колебаться прокуратор, — но закон требует для суда настоящее преступление. Ты верно заметил, Каиафа, что многие люди в детстве и юности обнаруживают дурные задатки, и чаще всего они вырастают плохими гражданами, но это не повод судить их за будущие преступления.

— Разве мало того, что этот человек грозился разрушить Иерусалимский храм?

— И сколько камней он вынул из основания храма? Какая часть его рухнула?

Каиафа молчал. Про опасность этого человека для Иудеи он все рассказал, и повторяться не хотелось. Первосвященник собирался с мыслями, но уставший прокуратор не позволил ему делать это долго.

— От меня что нужно первосвященнику? — повторил однажды уже заданный вопрос Пилат.

— Всего лишь исполнить свои обязанности. Судить преступника и определить ему меру наказания.

— Если человек виновен, то он не избежит наказания, — пообещал прокуратор. — Однако я не услышал ничего, что бы могло составить обвинение. Помощь людям достойна лишь похвалы.

— Его вина будет доказана так, как требуют твои законы, — в свою очередь, пообещал первосвященник.

Пилат достаточно хорошо знал собственные законы. Он согласно кивнул головой, однако при этом, не удержался: наивность Каиафы вызвала презрительную ухмылку прокуратора.

— Еще одна просьба… — не унимался первосвященник. — Считаные дни остались до главного иудейского праздника — Пасхи. Иисус непременно должен быть осужден и вычеркнут из числа живых до этого праздника.

— К чему такая спешка, дорогой гость? — искренне удивился прокуратор.

— На Пасху в Иерусалим приходят иудеи со всех концов земли. Пророк из Назарета непременно будет пытаться удивить народ своими чудесами. И до сих пор силы, враждебные Иудеи, помогали ему обманывать народ. Теперь представь, дорогой Понтий Пилат, что произойдет, если Иисусу удастся завоевать сердца не только жителей твоего прокураторства, но и паломников из Рима, Александрии, Антиохии, Эфеса… Иудеи пойдут войной против своих братьев. Этот мессия ввергнет мир в хаос. Хуже всего, что его последователи не признают чужих богов; и эта ненависть будет поднимать мятежи по всей Римской империи. — Каиафа упрямо рисовал жуткую картину, однако прокуратору почему-то вспомнилось, с какой неохотой и брезгливостью первосвященник переступал порог его жилища, с каким отвращением отводил глаза в сторону, когда на его пути оказывалась статуя Марса.

— Тебе будет нелегко управиться в столь кроткий срок, — лишь притворно посочувствовал Пилат.

И они расстались: один с полной уверенностью, что римлянин поможет уничтожить врага; второй, с той же уверенностью, что не будет этого делать, но, наоборот, постарается сохранить человека, обладающего необыкновенным даром. Впрочем, Пилат надеялся, что первосвященнику не удастся надеть кандалы на человека, пользующегося таким почетом в Иудее, и рассматривать вопрос не придется из-за отсутствия обвиняемого.

Понтий Пилат недооценил первосвященника Иудеи, возможностей его родственников и приближенных, хотя часто сталкивался с весомыми результатами их деятельности.

Могущественный садддукейский клан недолюбливали как иудеи, так и римляне. За полтора десятка лет до описываемых событий первосвященник Анна (Ханан бен Шет) был смещен римлянами. Избавиться от соперника таким простым способом не удалось. Анна продолжал незримо править Иудеей через многочисленных родственников, нынешний первосвященник — Каиафа — приходился Анне зятем. Прежний владыка душ настолько явно и часто исполнял обязанности Каиафы, что иудеи часто говорили «наши первосвященники», хотя эту должность по закону обязан исполнять один человек.

Схваченного с помощью предательства Иисуса судил Малый Синедрион, состоявший из 23 человек. Священники и старейшины — все они принадлежали к клану саддукеев. Не было даже фарисеев. Хотя последние также были бы рады избавиться от нового проповедника, но слишком уж щекотливый вопрос решался. А все важное привык решать сам Анна в тесном кругу приближенных.

И среди единомышленников Анны были колеблющиеся, имелись и те, кто испытывал к Иисусу искреннюю симпатию. Не только свое мнение выразил признанный знаток священных текстов и толкований их:

— Слишком много пророков было не узнано нашими предками, с ними обходились хуже, чем с врагами, — горестно промолвил Давид. — А потом народ платил за свою глупость страшную цену. Жестокие завоеватели гоняли иудеев по необъятной земле, словно листья дерева, сорванные ураганом. Наш храм лежал в руинах, за грехи наши Бог допустил и это ужасное действо. А потому иудейский закон стал гораздо добрее к мессиям, которые часто являются на нашу землю, которую Бог не оставляет без своего покровительства. Мы не можем отправить на смерть даже лжемессию, если он искренне верит в то, что он послан Богом. Только если суд докажет, что человек сознательно обманывает и вводит в заблуждение иудеев, — тот заслуживает расплаты: «Если кто-то скажет от Имени Моего, а Я ему этого не говорил, подлежит смерти».

Возражение было произнесено неуверенно, — не потому что старец сомневался в своей правоте, но потому, что всемогущий Анна думал по-иному, и это видели все.

— Почтенный Давид. Мы все почитаем тебя как мудреца и хранителя истины. Мы часто испрашиваем твоего совета по самым сложным вопросам и всегда получаем верный ответ. Ты прекрасно знаешь, что ни египетский, ни вавилонский плен, ни рассеяние и рабство не уничтожили наш народ. А почему?!! Потому, что иудеи были непреклонны, а порой и жестоки с теми, кто пытался их расколоть, нарушить единство. Наша стойкость вызвала благословение Господа, и Он внушил царю персидскому Киру вернуть иудеев в свое отечество и восстановить их храм.

И ты не можешь не знать: когда дело касается интересов всего народа, даже Глас Неба не принимается в расчет. Впрочем, не стоит тревожить Господа всякий раз, ибо он дал однажды и навсегда правила жизни. Все мы знаем притчу о раби Элиэзере, который вел спор с мудрецами, в сущности, по незначительному вопросу.

Раби Элиэзер исчерпал все доводы и в отчаянии поднял свой взор к облакам: «Если я прав, то пусть само Небо подтвердит мою правоту!»

Раздался Голос с Неба: «Зачем противитесь вы словам Элиэзера? Ведь закон на его стороне!»

Спорщиков и это не остановило. «Не на небе Тора, а в руках мудрецов», — произнес раби Иехошуа. А Раби Йермияху пояснил: «Тора была дарована нам на горе Синай. И после ее дарования мы уже не принимаем во внимание Голос с Неба потому, что в Торе сказано: по большинству склоняться».

Встретился после этого раби Натан с пророком Элияху и спросил: «Как отнесся Всевышний к этому спору?»

Ответил Элияху: «Улыбнулся Господь и сказал: “Победили Меня сыновья Мои, победили Меня!”»